Водка

  В последние перед отпуском дни я почувствовал, что начал сдавать. По утрам не хотелось вставать из тёплой постели, пропало желание идти на службу, а мысль, что до отпуска ещё целых три недели приводила меня в уныние. Каждый новый день работы в инфекционном отделении окружной больницы, где я практиковал уже скоро девять лет, давался мне с большим трудом. Речь идёт о небольшом северном городке и к этому следует добавить, что в город по реке с первыми караванами судов летней навигации, завезли и первые в этом сезоне огурцы и началась из года в год повторяющаяся эпидемия дизентерии (огуречной в данном случае). Я по опыту своему хорошо знал, что вслед за огуречной эпидемией эстафету примет помидорная, затем покажет себя арбузная и, наконец, в сентябре-октябре дело завершится виноградной инфекционной диареей, протекающей подчас особенно тяжело.
   Больные поступали каждые полчаса. Некоторые дети находились в тяжёлом состоянии, с выраженными симптомами интоксикации и нуждались в неотложных мероприятиях. Голова моя шла кругом. Глядя на детские страдания и оказывая им необходимую помощь, я уже в который раз задавал себе один и тот же, не дававший мне покоя, вопрос: неужели так трудно родителям привить детям элементарные правила личной гигиены и избавить их тем самым от мучительных страданий?
   В отделение, как всегда в нужный момент, стали с перебоями поступать растворы для внутривенных вливаний, антибиотики и ещё самые необходимые, в рутинной работе врача, препараты и мне приходилось буквально по каждому пустяку обращаться за помощью к главному врачу. Делать я это не любил, как и не любил главного: в начале моей карьеры он на разборе одного пустяшного случая несколько раз в присутствии работников партийного аппарата указывая на меня жирным указательным пальцем произнёс загадочную фразу: «Вот, видите, видите, это же неуправляемый человек!». Тогда, поймав на себе укоризненные взгляды высоких партийных чинов, мне стало не по себе, страшновато стало. Вот с тех самых пор главный врач у меня оставался на подозрении, но обращаться к нему всё же приходилось и тот что мог делал, но чаще старался отделаться от меня простыми обещаниями. Я нервничал, звонил одной хорошей знакомой в городскую аптеку, и та всеми правдами и неправдами доставала мне необходимые медикаменты. В своей работе я был гурман и любил чтобы у меня было всё-всё. К концу рабочего дня окончательно измотавшись, я мечтал лишь о том роскошном дне, когда самолёт унесёт меня от этих поносов, лекарственного дефицита и переполненного детьми отделения. Перед выходными становилось уж особенно невмоготу и тогда, спрятавшись в ординаторской, я начинал мечтать. Стоило только закрыть глаза, и я видел долгожданное ласковое море, золотистые пляжи до отказа забитые прелестными девушками, уютные кафе, в которых можно просто посидеть и ни о чём не думать, лениво потягивая из бокала апельсиновый сок. Намечтавшись, я тяжело вздыхал и принимался записывать очередную историю болезни. Обывателям и в голову не приходит, что профессия врача постоянно связана с непрерывным мыслительным процессом и что хороший врач не может перестать думать о своём пациенте до тех пор, пока не выпишет его из отделения.

         В среду я особенно долго задержался в больнице: заболела моя коллега. Когда я наконец выбрался из отделения на улице был уже около девяти после полудня, но солнце стояло ешё высоко, небо было чистое – стоял погожий полярный денёк. Было удивительно тихо, ни ветерка, ни звука, и я не спеша двинулся по узкому деревянному тротуару, который вёл меня к центру города, с наслаждением втягивая в лёгкие чистый прохладный воздух. Идти домой не хотелось, и я впервые за последние годы почувствовал лёгкую грусть от того, что дома меня никто не ждёт.
   -Чёрт возьми, совсем расклеился, - пробормотал я себе под нос, - Пора тебе в отпуск, старина.
То ли от усталости, то ли от чувства одиночества, но мне вдруг неожиданно захотелось зайти в единственный в нашем городе ресторан. Свободных мест там почти никогда не было, но последнее обстоятельство меня мало тревожило: в заведении работала моя давняя приятельница Р., с которой меня связывали не только дружественные чувства. Странные это были отношения. Ещё в самом начале моей карьеры я оказал Р. небольшую услугу. Она была очень красивой женщиной, не замужем и между нами быстро и непринуждённо завязалось нечто подобное дружбе, естественным продолжением которой стали близкие отношения. Она очень нравилась мне и временами я чувствовал, что люблю её, по крайней мере мне так казалось.  Однако сделать ей предложение мешали мне ещё совсем свежие воспоминания о неудачной женитьбе и бракоразводном процессе, следствием которых и стало моё нынешнее житьё в Заполярье. В последнее время появилось и ещё одно обстоятельство, сильно затруднившее наши с Р. отношения: она стала проявлять излишнее пристрастие к алкоголю. В глубине души я понимал, что её тихое пьянство объясняется не только профессиональными привычками, но и нашими двусмысленными отношениями. Кроме меня она ни с кем не встречалась, а на её просьбы переехать ко мне я отвечал категорическим нет. Почему – не знаю.
   Я зашёл в здание через служебный вход и быстро направился к буфету. Моя приятельница была уже слегка пьяной, что неприятно подействовало на меня. Желание видеть её пропало, и я собирался было уже повернуть обратно, но в этот момент она увидела меня и, оттолкнув от себя что-то говорившего ей на ухо жирного официанта, приветливо улыбаясь двинулась мне навстречу.
   -Привет, милый. Каким ветром тебя занесло к нам, а? -она дружелюбно смотрела мне прямо в глаза. От неё неприятно пахло водочным перегаром, и я чуть отодвинулся в сторону. Р. заметила это.
   -Не нравится? Какого чёрта тогда шляешься по кабакам, не знаешь, что ли зачем сюда люди ходят? Тогда знай – водку сюда приходят пить, вот! - Она придвинулась ко мне почти в плотную и совершенно трезвым голосом сказала, - Знаешь Виктор, слишком ты брезгливый, чистенький какой-то, не нравится мне это в тебе, не нравится.
Я взял её за плечи, нежно притянул к себе, строго посмотрел в её серо-зелёные глаза, - Тебе надо меньше пить, а лучше всего и вовсе прекратить это глупое занятие, -твёрдо сказал я, внимательно слушая собственный голос. Прозвучало убедительно. – Я наблюдаю за тобой уже несколько лет и должен сказать тебе со всей серьёзностью, что ты стала сдавать, сильно сдавать.
Я преувеличивал, на её милом личике ещё не было признаков алкогольного увядания, кожа была такой же нежной и матовой, как и пять лет назад, когда я впервые с ней познакомился. В то время ей было чуть больше девятнадцати.
   -Вот именно, - с горечью в голосе сказала она, - наблюдаешь. Порой мне кажется, что ты и жизнь свою наблюдаешь со стороны, не участвуешь в ней, а так, наблюдаешь, как посторонний.
    -А ты философ, - удивлённо воскликнул я, -Не замечал я в тебе этого раньше.
    -А ты что думаешь, раз в кабаке работаю, так значит и мозгов у меня нет? Я, милый, всё вижу и много знаю. Чего пришёл? Скучно одному, одиноко? Хочешь работу брошу и пойду с тобой в твою берложку? Не сильно то ты мне в последнее время нравишься, но другого у меня нет, если хочешь – пойду.
   - Для начала налей-ка мне рюмку коньяку, - пробормотал я. Она отодвинулась от меня и налила мне из початой бутылки «Ахтамар». Я молча выпил. Спиртное никогда не приносило мне удовольствия, но сегодня почему-то возникшее желание пропустить глоток было особенно острым. Моя подружка, чуть поколебавшись села мне на колени и крепко обняла. Я поднял её и не говоря ни слова двинулся к выходу. В дверях я остановился и оглянувшись назад негромко сказал:
   -Послушай всё же доброго совета, перестань пить, - если конечно можешь, добавил я про себя.
   -А иди ты к чёрту со своими советами! И не приходи больше! Ты приходишь и уходишь, а у меня голова разваливается после твоих посещений! - голос Р. дрожал от волнения и мне показалось, что она враз протрезвела и сейчас расплачется.
   -От водки она у тебя разваливается, а не от моих визитов, дурочка, - рассмеялся я и почувствовал внезапную острую жалость к ней. Она мгновенно прочитала это в моих глазах.
   - Виктор, прошу тебя возьми меня с собой из этого борделя, я не буду к тебе приставать, не буду мешать, ну честное слово, - быстро проговорила она.
Я отрицательно покачал головой и медленно вышел.
   По дороге домой я подумал, что, если Р. не перестанет пить дело кончится для неё плохо. Её упрёк о моей позиции постороннего наблюдателя в жизни задел меня: что греха таить- это не совсем неправда. Но объяснить ей, что, находясь среди людей, для которых пьянство и стяжательство стали уже не болезнью даже, а мировоззрением, что в такой среде трудно не дойти до позиции постороннего я ей не пытался, отчего то думая, что она меня не поймёт.
Дней пять после этого я не видел Р., впрочем, особого желания видеть ее я и не испытывал. В отделение каждые пол часа – час привозили нового больного и времени на раздумья у меня не было: приходилось заниматься решением неотложных и конкретных задач и подолгу сидеть на телефоне выпрашивая нужные лекарства. Как назло, в больничной аптеке вышел из строя автоклав и в отделение перестали поступать стерильные растворы. Голова моя шла кругом. А если ко всему этому добавить еще, что моя напарница неожиданно сломала ногу возвращаясь домой, и вновь ушла на больничный и теперь уже надолго – нетрудно представить в каком состоянии духа я пребывал. В конце недели я вновь выбрался в кабачок выпить рюмку коньяку. Р в буфете не было, и мне пришлось сесть за столик. Сделав нехитрый заказ, я, от нечего делать, принялся разглядывать посетителей, пытаясь по внешнему виду определить, который из них устроит сегодня традиционный скандал «под занавес». После некоторых колебаний остановился на одном, щеголевато одетом юноше. Из раздумий меня вывел неожиданно прозвучавший знакомый голос. Я поднял голову и увидел прямо перед собой Р. От неожиданности я не понял, что она сказала.
- А вот и я, дорогой – она, как всегда, была слегка пьяной. «Неужели это ее обычное состояние?», - с досадой подумал я.
- Присаживайся, но веди себя прилично. Предупреждаю, я чертовски устал и предпочел бы обойтись сегодня без друзей, уж тем более, без подружек.
- Ну-ну-ну, мы сегодня злые, нас не трогайте – тихо сказала она в ответ, усаживаясь рядом со мной. – Что ты такой злой всегда, а? Дурачок, - вдруг жалостливо добавила она, - живешь как в скорлупе. Впрочем, тебя не переделаешь, да и не стоит переделывать, иначе ты перестал бы быть для меня интересен, - она тихонько рассмеялась. Я ничего ей не ответил, лишь более внимательно посмотрел на нее. Я знал Р уже около семи лет. Несколько раз она оставалась в моей квартире до утра и дважды мы проводили отпуск вместе, но всё же я почти не знал эту женщину. И сейчас глядя на неё, слегка пьяную, чуть улыбающуюся, сидящую за одним со мной столиком, среди людей аккуратно и не очень вливающих в себя водку и вино, я внезапно почувствовал всю нелепость пребывания её здесь, её тихого пьянства, её работы среди нализавшихся до сумасшествия мужиков и распутных девок и внезапно осознал всю глубину её одиночества. Женщина, сидящая передо мной, была достойна другой жизни, иной судьбы. Её большие чуть влажные глаза были прекрасны, тонкий прямой нос удивительно гармонировал с великолепной чистой линией лба, а центром её портрета были алые губки- верхняя чуть вздёрнутая, говорила о нежном и трепетном характере, нижняя же напротив, заканчивалась упрямыми складочками. Завершал картину божественной красоты овал лица, в котором все детали сливались в единую гармонию. Эта женщина могла бы стать доброй матерью, нежной и чуткой женой, надёжным и преданным другом. Наши глаза встретились, и я впервые за годы знакомства с ней понял, что в немалой степени ответственен за её судьбу.
   -Что с тобой, дорогой, - тревожно спросила женщина. Ты никогда так не смотрел на меня, уж не заболел ли? - усмехнулась она. -Нет? Ну тогда я начинаю верить, что ты можешь иногда и сочувствовать. - Она рассмеялась. Я сделал маленький глоток.
   -Скажи мне, кто сегодня в этом свинарнике устроит скандал? - спросил я.
   -Ну дорогой, ну и переходы у тебя! Минуту назад мне показалось, что ты думал обо мне, что-то хорошее и вдруг…
   -Прощу тебя, ответь.
   -Ответь, ответь, - она отодвинула рюмку и несколько секунд молча изучала сидящих за столиками, потом махнула рукой в сторону щёголя, - Вон тот, видишь? Видишь, как хорохорится, а? Как перед девками ёрзает то! - Она тяжело вздохнула, -Дрянь, дрянь, дрянь всё это, Виктор, - голос её задрожал, -Забери меня отсюда, ну забери, Виктор!
   -Я не буду к тебе приставать, - добавил я рассмеявшись. В самом деле пошли-ка отсюда, здесь нам больше нечего делать. Я помог ей одеть пальто, и мы вышли на улицу.
   Вечер только начинался, но далеко над горизонтом уже вспыхнула одинокая звезда. Воздух дышал свежестью, было тихо и удивительно спокойно. Я нежно взял за локоть женщину, и мы не спеша пошли по улице. Прохожих было мало. Мы шли себе и шли и изредка наши взгляды встречались, но мы молчали.
-Господи, как хорошо, что она молчит, - подумал я. Женщина, словно прочитав мои мысли, за всю долгую прогулку не проронила ни слова. Часам к одиннадцати вечера мы пришли ко мне домой. Пока она умывалась и приводила себя в порядок я приготовил две чашки некрепкого чая и достал коробку конфет. Мы неторопливо пили чай, пытливо посматривая друг на друга. Когда наши взгляды встречались я видел в её глазах участие, заботу и понимание тоже.
   -А теперь ложись-ка спать и помни, что ты мне всегда обещаешь, пробормотал я, когда с чаем было покончено.
Я постелил себе на раскладушке, включил торшер и принялся читать. Примерно через полчаса я потушил свет. Не спалось. Р уснула – это я определил по её тихому и ровному дыханию. В моё огромное окно смотрела равнодушная жёлтая луна. Она довольно ярко освещала мою единственную комнату, большую кровать и раскинувшуюся на ней спящую женщину. Я подумал, что ночью в сумеречном освещении, пожалуй, любая женщина будет выглядеть загадочно и привлекательно. Я тихо встал, подошёл к кровати и осторожно чтобы не разбудить Р сел на самый краешек. Я долго смотрел на её лицо и видел совсем незнакомую мне женщину. Каждая деталь её портрета, конкретного при дневном освещении, выглядела теперь размыто и незакончено и вот эта самая незаконченность родило в моём сердце внезапно налетевшее, как шквал, чувство восторга, словно короткое соприкосновение с вечностью. Налетело и также внезапно ушло, но я всё же успел подумать не через женщину ли мы соприкасаемся с вечным. Я встал и заботливо поправил на женщине одеяло и секунду поколебавшись, на мгновение легко прикоснулся к её губам. И в тот же миг две крепкие ручки притянули меня к её губам, и мы надолго замерли в поцелуе.
   -А я знаю о чём ты сейчас думаешь, - прошептала она и тихо погладила мои волосы. Я молчал, но женщине не молчалось, и она добавила, - Знаю, знаю, знаю о чём ты сейчас думаешь. Хочешь скажу?
   -Нет, не хочу, - коротко ответил я и слегка отодвинулся от неё в сторону, благо места достаточно. -Молчи и спи, - пробормотал я.
Она обиженно толкнула меня в бок и поправила одеяло. -Странно, странно, - подумал я, - странно, что тишина и молчание приносят мне глубокое понимание близкого мне человека и, напротив, общение посредством голоса рождает отвратительное чувство отчуждения. Наверное, это от того, что в последнее время люди стали вкладывать в слова совершенно иной смысл, не тот, что был изначально, чёрное стали называть белым, правду ложью и наоборот, стали быть любезными на словах, а в душе таить ненависть и улыбаться при этом. С Р я не хочу общаться таким образом, возможно это глупо, но всё равно не хочу! Я наклонился над ней, –Когда ты молчишь ты мне во сто крат ближе, глупышка. –Но я не хочу молчать, я научу тебя пользоваться языком потому, что ты дорог мне, потому, что я люблю тебя. -Молчи, умоляю тебя, молчи. Мы, не мигая долго-долго смотрим друг другу в глаза….
   На следующий день я немного опоздал на работу. Как всегда, прошел по палатам и начал знакомиться с историями вновь поступивших детей. Тяжелых не было. «И на том спасибо», - подумал я. Уже перед самым обедом неожиданно зазвонил телефон. Я взял трубку.
- Здравствуй! Как поживаешь, старина? – я по голосу узнал Вячеслава, работавшего в хирургическом отделении.
- Спасибо, уже лучше, - рассмеялся я, - скоро отпуск, а там, сам понимаешь, отдыхать все же не работать. Я утверждаю это, несмотря на то, что преданно люблю свою работу. Ты позвонил для того, чтобы справиться о моем здоровье, и только? Что-нибудь случилось?
- Да, случилось. С твоей подружкой случилось. Давай ка двигай к нам, и побыстрее, она хочет тебя видеть. Не задавай вопросов, поторопись, а не то…, - он положил трубку.  Я быстро оделся и вышел на улицу. В голове было пусто. Мелькали обрывки мыслей, догадки. Пока я ехал в городскую больницу, постоянно задавал себе один и тот же вопрос: что могло случиться с Р.? На душе было очень дрянно.  Я чувствовал, что с ней произошло что-то ужасное. Иначе, не стал бы мне звонить Вячеслав, да и она бы не попросила меня приехать. В вестибюле меня встретил С., и пока мы шли по коридору, вкратце рассказал о происшедшем.
- … с утра где-то набралась, - откуда-то доносилось до меня, - переходила дорогу, а на встречу шла машина, утром то, гололед, не рассчитала, поскользнулась и прямо под машину. Такие вот дела, старина.
Я тупо посмотрел на него и остановился. Он тоже остановился и добавил: - Состояние тяжелое, вряд ли доживет до вечера. Поторопись. Скоро завалится в кому, а так хочет тебе что-то сказать! Пошли.
И я пошел. Пошел с трудом передвигая ноги, которые стали вдруг тяжелым и неуправляемыми, будто и не мои вовсе. Почувствовал, как Вячеслав крепко сжал мою руку, мол «держись старина», он единственный знал, что кроме Р. у меня на целом свете не было никого.
В реанимационной палате она лежала одна.  Я подошел к кровати и осторожно взял ее руку. Она открыла глаза.
- Ну вот и все, Виктор, – она говорила очень тихо, так тихо, что мне пришлось наклониться к ее губам, чтобы расслышать. – Все говорю, Виктор, скоро я уйду…Позвала тебя, чтобы сказать…Чтобы еще раз увидеть…Чтобы сказать…- Она замолчала и тяжело вздохнула. Ей было очень трудно говорить.
-Молчи, я все знаю. Тебе нельзя говорить, - каким-то чужим, неестественно высоким голосом сказал я.
- Ну уж нет, сегодня ты не заткнешь мне глотку… Я скажу… - она тяжело дышала, - Я, Виктор, к тебе бежала. Я утром хлебнула гадости и решила вдруг, что больше пить не буду. Шла к тебе сказать об этом… И еще… Ты должен знать…, - голос её звучал всё тише и тише, - Я люблю тебя, мой дорогой, мой единственный на свете мужчина…Как всё глупо! Мне не за себя, мне за тебя страшно, мне страшно оставлять здесь тебя одного…Знаешь?.., любимый мой, и… всё водка…
Больше она ничего не сказала. Я с трудом понимал всё происходящее, находился в каком-то оглушённом состоянии и лишь когда почувствовал на своём плече руку Вячеслава и увидел деловито снующих санитаров внезапно понял, что всё уже кончилось.
- Подожди! подожди не уходи, - диким голосом закричал я, - подожди, постой - ведь я не успел сказать тебе главного, родная!
Испуганно шарахнулись в сторону санитары, Вячеслав ещё крепче сжал моё плечо, а я наклонился к её ушку и тихо-тихо, чтобы не дай Бог не услышали чужие уши, шепнул ей- Люблю. Ресницы на её мёртвых глазах чуть дрогнули: значит услышала?
   Прошло несколько лет. Я и раньше то почти не пил, а после того случая и вовсе не беру в рот спиртного. Не женился: видно и в самом деле любят только один раз.