На пределе фантазии

                На пределе фантазии

Не жил я, а жить хочу
И лишь страданья
и мученье
Как никому, а мне уроду;
И жить пытаясь по иному,
и суть свою черкая на бумаге
Я убегал тем самым,
что ни на есть обманом,
в далёкую планету
Своих фантазий,
что излагал в уме
Но разве знал, наивный,
про ту, иную
Иную жизнь, там вдалеке…

                Появление на свет

     Стоны роженицы разнеслись по коридорам этого серого, унылого, ветхого двухэтажного здания, именуемого в Уркмантуре роддомом. Двери и окна во всех палатах и парадной были открыты из-за знойной жары, стоящей в это время года. Так что стоны были хорошо слышны и за пределами здания, уносясь в пустыню, которая была повсюду. Встрепенулся даже верблюд, проходивший мимо со своим хозяином-стариком, – тот шёл впереди, держа скотину за уркмантурскую уздечку, проходящую промеж ноздрей двухгорбого. Хозяин обернулся на обеспокоенного верблюда, тут же получив от последнего смачный и увесистый плевок во всю физиономию; слюна упала на песок, быстро скатившись по лицу старца, и лишь на усах и бороде остались небольшие следы. Веткой ударив плеваку по шее, старик громко ругнулся по-своему, вытер остатки слюны рукавом халата, поправил покосившуюся набок тюбетейку, потянул уздечку посильнее и быстро, с большим усердием, повёл своего верблюда дальше.
     Но вернёмся к стонам и зданию, откуда они раздавались. Этот особняк, несмотря на свою ветхость, был лучшим зданием во всём Уркмантуре, – не зря же уркмантуряне оборудовали его под роддом. Пациенток в нём было всего трое, и одна из них уже была в процессе. Вот и последний стон роженицы унесся по коридорам, и свободно вылился через открытые окна и двери в пустыню – к тому самому верблюду. Но на этот раз, находясь уже на приличном расстоянии от источника шума, он лишь краем уха уловил дошедший до него звук, и вильнул хвостом, – то и была вся его реакция. Хозяин же ругнулся в очередной раз, проклиная не то своего верблюда, не то издающую те стоны, или даже того, из-за кого они были.
– Ещё… Ещё… А теперь тихонько… Вот он! Умничка, – произнес доктор-акушер, поднимая вверх дитя, наконец-то появившееся из лона роженицы, и переставшее доставлять боль своей матери.
Вторя словам доктора, по коридорам разнёсся крик новорожденного. Но тот старец и его верблюд уже вряд ли услышали эти крики, находясь совсем далеко; тогда как акушер и две медсестры продолжали привычно заботится о матери и её малыше.
– Кто это: девочка, мальчик? – придя в себя, тихо спросила женщина.
– Мужик, – ответил доктор.
– Мальчик, мальчик! – подтвердила медсестра, обтирая младенца.
– Можно?…
– Конечно. – После всех нужных процедур медсестра обернула дитя в простынку, и подала его матери.
     Но в этот момент у новорождённого закружилась голова, всё поплыло; и не успел он ещё надышаться, привыкнуть к краскам этого мира, его звукам, живым существам в белых халатах, стоящим вокруг, как его стало уносить куда-то вверх. И это произошло так быстро, что палата, в которой он появился, как и люди в ней, остались лишь маленькой, белой, суетной точкой где-то далеко внизу, а повсюду оказалась тьма и непонятный холод, от которого, впрочем, малыш не мёрз. Но тот всё равно неуклонно сковывал, притупляя всю чувствительность нежного обнажённого тельца.
– Где это я? – проворковал малыш.
– Рано! – нечто ответило ему, и всё потухло.
     Абсолютная темнота, безмолвие, и – никаких ощущений. Что то будет дальше?…
Носик чем-то зажат, а во рту трубка. Свет ослепил глазёнки младенца; прищуриваясь, он приоткрыл их: над ним зависла прозрачная призма, и сквозь неё он увидел белый-белый потолок и стены, едва уловимые контуры углов комнаты и слегка приоткрывшейся двери, откуда доносились какие-то голоса. Сам малыш находился под куполом, но даже и под ним ощутил что это – совсем другое место; не то, где он появился впервые. Едва родившись, кроха чуть не потерял жизнь – сознание покинуло его, пульс стал реже биться, и тогда уркмантурские врачи решили экстренно отправить новорожденного в областную, – Ашкентскую больницу, где условия и врачи были лучше.
   Дверь в палату открыли, и, как-то не соответствуя той атмосфере порядка и ухоженности, присущей современной Ашкентской больнице, заскрипели шарниры, на которых она держалась.
– Надо смазать или поменять навесы! – заметил главный врач, вошедший в палату с обходом.
– Я прослежу, чтобы это исправили, – ответил вошедший следом дежурный врач.
– Так, и кто у нас тут?
– Этого ребёнка нам доставили с Уркмантура. Патология в лёгких: врожденная диафрагмальная грыжа, – ответил дежурный врач, подходя к столу, где под куполом лежал малыш.
«Что это вы на меня так глазеете?» – подумал малыш, увидев зачем-то склонившихся над ним дяденек, загородивших свет.
– Что скажете – нужно оперировать?…
– Пока ребёнок очень слаб: его поддерживает только аппарат. Но если его состояние улучшится, что вполне может произойти, тогда операция возможна.
– Анализы повторно.
– Возьмём.
– Посмотрим, есть ли смысл медлить…
– Понятно.
В этот момент в палате что-то запищало.
«Эй, дяденьки, вы куда!» – огорчился малыш.
– Сестра!
– Я здесь! – Вбежала в палату медсестра, ожидавшая за дверью.
– Быстрее! Каталку!
– Бегу!
– И пусть операционную готовят! У нас тут тяжёлый случай… – последние слова главврач выговорил с тяжёлым вздохом.
«Что это они?» – не понимал малыш, лишь краем глаза видя суету у соседнего стола, где были аналогичный купол и аппаратура, когда крохотный младенец воспарил над куполом.
«Ой, кто это?» – от лёгкого испуга новорожденный округлил глаза. «Девочка… А откуда я знаю, что бывают девочки?!»
     Невероятно любопытный малыш потянул головку чтобы посмотреть, что находится в районе его собственных ступней:
«Точно, девочка!»
«Полетели вместе!»
«Да я как-то высоты побаиваюсь… Может, не надо?… Здесь спокойнее».
«Ничего, привыкнешь, полетели!»
В палату быстро закатили каталку, а за ней вошло ещё несколько человек в таких же белых халатах, как и предыдущие. Люди переложили в неё младенца, подхватили аппаратуру, и выкатили каталку из палаты. Дверь закрылась.
– Может, тебе надо с ними?…
– Нам вдвоём будет интереснее! – не унималась девочка.
– Давай в следующий раз!
– Ну, как хочешь… А двери больше скрипеть не будут! – произнесла крохотуля. Подлетев к навесам, она провела по ним рукой, и исчезла в стене.
     А малыш остался один на один со своими мыслями и впечатлениями о первом дне, проведенном в Ашкентской больнице. Веки его сомкнулись, унося в сладкий детский сон. И пока он спал, глубокой ночью, его тихо забрали в операционную.
Операция прошла успешно: выпятившиеся в грудную клетку органы вправили на место, сделали пластику диафрагмы, – патология была исправлена, и теперь жизни малыша с этой стороны уже ничего не угрожало.
     Был яркий солнечный день, когда, после пятимесячного пребывания в больнице, наконец-то полностью выздоровевшего малыша забрали. Белые стены Ашкентских зданий и сухой серый асфальт лишь прибавили торжественности моменту. И вдруг с неба повалили малюсенькие снежинки, – точно так, как летом каплет сквозь лучи солнца дождик. Снежинки падали на асфальт и одежду людей; едва коснувшись, они таяли.
– Последний снег уходящей зимы, – сказал один из прохожих, посмотрев на небо.
Родители ещё крепче укутали малыша, быстро спускаясь по лесенкам парадного входа больницы; с пересадкой добрались на автобусе до вокзала, где и сели на электричку, шедшую через Уркмантур.
     Они вернулись в родной посёлок посреди пустыни, и жизнь их пошла своими неспешными шагами. Время шло, и малыш подрастал. Данное ему при рождении имя было: Прокл; быть может, немного необычное и даже странное… Ну, да что поделать – таков оказался его удел.
                *  *  *
     Детсады в Уркмантуре были. В один из них по будням и отдавали подросшего на несколько годочков Прокла, а вечером забирали обратно. Сами же родители были заняты каждый своим: отец бурил скважины в песках пустыни в поисках воды; мать же работала на фильтровальной фабрике, где и определяли дальнейшее предназначение той самой драгоценной жидкости. Фабрика пускала воду по городскому водоканалу, а также на технические нужды двух заводов, что имелись в Уркмантуре, – по добыче золота и по производству стекла. А ещё эта фильтровальная фабрика выпускала сладкую газированную шипучку в стеклянных бутылочках, так нравившуюся Проклу. Когда он пил её, исходящий из напитка газ щекотал полость носа, уходя дальше, под лобную кость, и это приводило его в состояние, близкое к эйфории. В садике этим напитком угощали раз в день.
«Как вкусно! Только мало…» – подумал Прокл, допивая последний глоток шипучки.
– Так бы и пила газировку весь день! – произнесла девочка, стоявшая за спиной Прокла – она была из одной группы с ним.
– Когда вырастем, пойдём вместе работать на фильтровальную фабрику? – предложил Прокл обернувшись, и заворожено уставившись на белокурого синеглазого ангелочка.
– Да, вот тогда мы точно будем весь день пить газировку… Но не с тобой, – мы уже с Васильком договорились, что будем работать там главными начальниками! – ответила синеглазка.
– Василёк! Василёк!
– Кто-то меня зовет? – Крупный и упитанный мальчишка, с довольно увесистыми кулачками для детсадовского ребёнка, появился рядом с ними.
– Я просто разговаривал со Светиком… – немного заикаясь, ответил Прокл.
– Ты пиявка. Сморчок! – произнёс Василёк, шагнув к Проклу и толкнув его, отчего тот упал на песок. – Разговаривал он! Теперь болтай тут с кем хочешь, понял?!
– Понял!
– Пошли, Светик, лучше на качелях покатаемся! Что здесь интересного?
– Ничего! Тут и нет никого… Качели – это клёво!Побежали! – ответила синеглазка, радостно помчавшись к качелям; неуклюже передвигая ногами, Василёк потопал за ней. Там они быстро упросили качавшегося ребёнка, и заняли его место.
– Да, наверное не получится работать на фильтровальной фабрике вместе со Светиком, – сидя на песке с пустым стаканчиком в руке, рассудил Прокл, рассматривая игровую площадку детсада, на которой находилась их группа.
– Детишки, всем собраться! Идём обедать! – прокричала воспитательница, появившись на площадке.
     Детвора сбежалась в кучу и, взявшись парами за ручки, последовала в столовую детсада. Сегодня давали фасолевый суп с гренками, – объедение, на второе было пюре с котлетой, и сладенький компот на третье. Славно отобедав, детишки отправились на тихий час. Ложась в свою кроватку, Прокл уже и не вспоминал о неприятном инциденте на игровой площадке; он уходил, уплывал в страну грёз, ярких и красочных детских снов.
     Первое детство, куда ты бежишь?… Когда ещё ты только научился ходить и говорить, всё еще вокруг так красочно и ярко… И даже серый Уркмантур, старенькие его дома, некрасивые заводы, обнесённые высоченными заборами с колючей проволокой и – хозяйка пустыня, куда не глянь, – все это совсем другое в глазах ребёнка, яркое дополнение к волшебной стране, в которой он живёт. Но впереди перемены в волшебной стране: она, если очень сильно захотеть, может быть там же, где и ты. Куда бы ни поехал, и где бы ни находился.
     Стук колёс поезда ритмично отбивал чечётку. А за окнами мелькали густые леса, поляны, болота, озёра, реки и горы; незнакомые города, деревни и станции…
– Прокл, вставай! Пора обедать, – разбудила мать, доставая из пакета копчёную колбасу, овощи и хлеб, а потом и ещё что-то; отец тем временем принёс горячий чай в граненых стаканах, с подстаканниками, какие встречаются в поездах.
Проснувшись, Прокл слез со второй полки плацкартного вагона и, перебравшись на нижнюю, уселся у окна.
– Мы уже в горных краях. Здесь много леса, и нет пустынь, – произнёс отец.
     Прокл уставился в окно; он вспомнил Уркмантур, где прошло его детсадовское детство. Теперь он уже совсем большой, пора идти в первый класс, – и эти перемены ждали его в совершенно других краях. Родители решили переехать из жаркого пустынного Уркмантура в далёкие горные края: в Горноград, где ландшафт был совсем другим, где была настоящая зима, – с морозами, сугробами и ёлками.
     Поев колбасы с овощами и хлебом, запив сладким чаем с печеньем, Прокл прихватил с собой яблоко, и снова забрался на верхнею полку. Лёжа на животе, он с хрустом стал его поедать, наблюдая, как меняется мир за окном вагона.

                Горноград

     Первое сентября, школьная пора, – ряды разноцветных цветов и детские лица, не вполне понимающие всю торжественность момента, но уже осознающие грядущие изменения, которые уготовила им жизнь. В глазах искра, радость, страх – всё вперемешку. Как будто в одно мгновение исчезло беззаботное детство, а впереди школа, знания, учебники, учителя, уроки, классная доска, чтение, правописание, школьная форма, указка, пенал, ручка, карандаш, линейка и ещё то многое, что до этого было знакомо так мало. Ну а после перемена, за ней другая, а потом последний урок и – домой; а ещё: выходные и двор, куда ты выходишь гулять, новые друзья и – вот оно детство. Никуда не делось, лишь обогатилось школой.
Школа Прокла находилась на небольшой горе, а гора эта была вблизи городского пруда. Часть окон школы выходила на сам пруд, – вода в нём была чистейшая, и по нему, от одного берега к другому, ходил речной трамвайчик, а ещё катались на лодках и катамаранах. Посередине пруда был небольшой островок, и на нём рос маленький лесок с забавными деревцами, несвойственно для осенней поры усыпанными распустившимися цветками. Прокл любил те уроки, что проходили в классах с выходящими на пруд окнами. Он сидел на заднем ряду, прямо у окна. Сам урок проходил мимо ушей, зато островок и речной трамвайчик были в его мыслях. Он представлял себе, как играет на острове, лазит по деревьям, дожидается у берега прихода трамвайчика и садится на него, плывёт по пруду, а потом обратно на островок. Эти фантазии быстро разлетались, прерываясь очередным звонком на перемену.
     После учебного дня Прокл шёл домой вместе с одноклассниками, живущими с ним в одном дворе. Его дом находился далеко от пруда, ближе к центру Горнограда, так что путь его совсем не проходил мимо водоёма, находившегося в черте города. Придя домой Прокл обедал, и потом выходил во двор. Там он ещё мало кого знал, но стоило дождаться хотя бы одного из одноклассников, как начинались игры; случались и знакомства с другими детьми во дворе. Так пролетела осень, и наступила зима. Все оставалось по прежнему: школа, двор… Вот, только, видневшийся из школьных окон пруд заледенел, и покрылся снегом; по нему уже не ходил речной трамвайчик, не катались на лодках и катамаранах, а островок стал лишь еле заметной снежной горкой.
     Зима, холодная и снежная, прошла в валенках, в толстом зимнем пальтишке и шапке ушанке; не то, что в Уркмантуре, – там такое одеяние было бы экзотикой. Была и новогодняя ёлка, как в школе, так и дома, а также куча сластей и мандаринов. Потом – живительная весна со звонкой капелью, журчанием ручейков, щебетом прибывших с зимовки птиц. А за ней и зелёное лето, последний урок и – на каникулы, ура!
     Прокл вприпрыжку бежал домой, размахивая портфелем. Был солнечный и тёплый день. Сегодня они договорились с друзьями, что пойдут на пруд. Поэтому Прокл спешил; забежав домой, он быстро поглотил все, что было на обед, переоделся и выбежал во двор.
     Он был первым, остальных ещё не было; мальчик уселся на качели, с нетерпением оглядываясь по сторонам: так где же приятели, обещавшие поход на пруд?… Наконец они появились: Лёха, Саня по кличке Мятый, – из-за фамилии, и Андрей-Ходуля; а Ходуля потому, что его походка в действительности напоминала ход на больших цирковых ходулях. Впрочем, как и его рост – мальчик был на голову выше своих товарищей.
– Привет Прокл!
– Здорово Мятый, Лёха!
– Привет!
– Ну, что пойдём?
– А куда?
– На пруд конечно!
– Понятно и так, Мятый. На какое место?
– Пошли на Бабьи Титьки.
– Какие-какие титьки?
– Увидишь, Прокл. Так там одно место называется.
– Да пошли уже!
     И дружная четвёртка отправился в путь. Всю дорогу они рассказывали друг другу байки, шутили и смеялись, радовались наконец-то начавшимся каникулам. Показывали Проклу город и те места в нём, где он ещё не бывал.
И вот потянуло свежим воздухом – пруд был уже рядом. Впереди болотце, с болотной травой и каштанами, а прямо по нему протоптана тропинка, кое-где местами, где особенно сыро, обложенная досками. Друзья резво вышли на тропинку и, преодолев болотце и небольшой лесок из кустарников и деревьев за ним, вышли на полянку прямо вблизи водоёма.
– Вот тебе и Бабьи Титьки! – чуть не хором сказали друзья Проклу.
– Вот видишь эти два холмика, они и есть…
– Похоже.
     Действительно, здесь вдоль берега стояли два практически одинаковых холмика, уходя в воду лишь краешком. Сильно бросающимся отличием было то, что верхушка одного холмика была с затоптанной залысиной, без растительности, другая же была полностью покрыта травой.
– Ну, и как вода?
– Ещё холодная!
– Сейчас посмотрим… Раков ловить пойдёт, по колено зайти можно!
Прокл подошёл к воде и посмотрел на друзей, которые, закутав штанины до колен, стояли в воде.
– Прокл, заходи! Научим раков ловить!
– Сейчас!
     Ещё раз осмотрев всю водную гладь пруда, он не нашёл там ничего, что так восхищало его со школьных окон. Был остров, и, как оказалось, не один; но оба они были пусты, и лишь на одном красовалась пара маленьких кустарников. А где речной трамвайчик? Его в помине нет… А катамараны, лодки? Всего одна какая-то, да и то – скорее всего, на ней кто-то рыбачит.
– А речной трамвайчик, он ещё не ходит?
– Что?
– Трамвайчик!
– Куда ходит? – удивились друзья.
– Да здесь, прямо по пруду?!
– Ты что, с дуба рухнул?
– Ребята, да над ним подшутил кто-то!
– Точно!
– Да у нас в городе вообще трамваев нет!
– Тем более тех, что по воде ходят!
     Тут стоящая в воде троица засмеялась хором. Прокл ощутил глупое смущение и покраснел. Больше никаких вопросов; пока – это уж точно.
– Трамваи я видел и катался на них, когда мы ездили в большой город. Но и там они ходили по земле, по рельсам!
– Я тоже видел! А что тебе ещё сказали, Прокл?
– Да ничего. Вон, лодки-то хотя бы плавают!
– Лодки-то конечно.
– А скоро и на катамаранах плавать будут.
– На катамаранах? – произнёс Прокл. – Хоть это мне не показалось…
– Ну, хватит уже о лодках!
– Давай раков ловить.
– Прокл, снимай штиблеты, закатывай штаны и в воду!
– Хорошо, парни!
     Прокл быстро стянул обувку, закатал штаны, и по примеру товарищей зашёл в воду.
– У-ух, холодно!
– Ничего, привыкнешь.
– Теперь смотри.
– Смотрю.
– Да не так! Нагнись как я. Смотри – вода прозрачная.
– Вижу.
– И что видишь?
– Да ничего.
– Камни видишь?
– Да.
– Вот под ними и надо смотреть.
– Как?
– Потихоньку.
– Прокл, ты осторожно камень приподними…
– Приподнял.
– И что?
– Пусто!
– Ищи другой.
– Ай, что это там!
– Где? – спросил Ходуля, подойдя к Проклу. – А-а, рак. Сейчас я его!
     Нагнувшись, Ходуля достал из воды рака, схватив его за панцирь. Рак извивался хвостом, щупальцами, усами, и всё норовил ущипнуть руку Ходули клешнями.
– А вот и первая добыча!
– Ты раков-то видал?
– Не-а, первый раз. А что мы будем с ним делать?
– Кушать.
– Еще нескольких поймаем, и пожарим на костре, – ответил Ходуля. Махнув рукой, он закинул рака на берег, подальше от воды. – Потом найдём, никуда не денется.
     Охота на раков продолжалась. Через полчаса и на счету Прокла был один рак, пойманный собственными руками. Рак изловчился больно ущипнуть руку мальчика, но Прокл всё же удержал его и выкинул на берег. Всё дело было в особенности хвата за панцирь, – этот урок Прокл усвоил. Тем временем Лёха, Ходуля и Мятый успели выкинуть на берег с пяток раков каждый, а то и больше.
– Может, хватит?
– Давай костёр разводить.
– Пора.
Выйдя на сушу, все занялись поисками дров. Дрова нашлись, да и спички тоже. Попытки с двадцать первой костёр всё же разгорелся – опыта в таких делах у юнцов было ещё маловато.
– Ну, наконец-то!
– Да спички просто сырые, и дрова тоже!
– Горит… Раков-то собрать надо.
– Пошли Прокл, соберём! – предложил Лёха.
– Пошли.
     Найдя их на полянке, хватая сразу парами, они сносили тех ближе к костру в одну кучу. Раки были еле живые и никуда не расползались. Костёр тем временем хорошенько разгорелся, и дрова перестали добавлять. Через некоторое время раки уже лежали на раскалённых углях, постепенно краснея.
– Доставай, Мятый!
     Мятый выталкивал готовых раков из костра палкой. Дав немного поостыть, ребята брали их в руки, вырывая у них съедобные хвосты и клещи.
– Бери, Прокл!
– Ничего сложного нет. Делай, как мы.
Прокл взял рака, и проделал с ним то же, что и ребята. Наконец очистив часть хвоста от оболочки, он вкусил белого мясца.
– Вкусно!
     Такого Проклу есть ещё не доводилось.
– Ещё бы!
– Зря мы тут, что ли, мокли!
     Закончив трапезу, ребята стали собираться. В костре уже тлели последние угольки, в небе запорхали ночные мотыльки, хотя до ночи ещё было далеко; солнце опустилось, и грело уже не так тепло, как днём.
– Идём, что ли, по домам?…
– Кушать так охота, – добавил Андрей.
– Да уж, это сколько надо раков съесть, чтобы наесться! Особенно тебе, Ходуля.
– Много. Пошли, завтра во дворе встретимся!
– Пошли.
     И все направились обратно в город, по домам. Прогулкой и ловлей раков мальчишки нагуляли хороший аппетит, а та горсть крохотного рачьего мяса, что они съели, лишь раззадорила желудок. Дойдя до своего двора ребята быстро распрощались, добравшись до дома пропахнувшими костром и ужасно голодными.

                С привычкою мечтать

     Лето пролетело; большинство дней Прокл провёл с друзьями у пруда. Они ловили раков, купались, а если везло, и вблизи оказывался свободный понтон, то плавали на нём, отталкиваясь от дна длинными шестами, и часто удирая от шпаны, которая, при виде сопливого экипажа, так и норовила забрать судно или пойманных ими раков. В эти моменты адреналин зашкаливал: это были настоящие, рискованные погони. Часто шпана была сама на понтоне, и тогда это и вовсе напоминало пиратский абордаж, – если, конечно, им удавалось нагнать Прокла и его друзей. Были случаи, когда уносить ноги от захватчиков приходилось по суше.
     В тех же неприятных случаях когда их всё-таки ловили, мальчишки получали подзатыльники и весомые удары коленом чуть пониже спины, а также лишались всех раков, если таковые имелись.
– Да вы что, пацаны! Мой брат Сачок недавно вернулся, слыхали наверное?… Возьмите раков, забирайте!Не бейте только меня! – так обычно выходил из положения Мятый.
– А я – с ним! Пожалуйста, не бейте, я о вас знаю! Слышал, вы сильная банда, – раки ваши! – как всегда извивался Лёха.
     А вот Прокл и Ходуля так не умели, да и брата Сачка у них не было. Уж больно глупо-наивно-простые они были, поэтому им больше всех и доставалось. Но даже такие деньки не так уж сильно портили картину весёлых, интересных, забавных, впечатляющих, захватывающих, познавательных летних каникул. За это лето Прокл повзрослел, познал дружбу, узнал про всякие плохие штучки в человеке, чем непременно наделён последний. Штучки – это корысть, зависть, предательство, обман и всё то, сталкиваясь с чем в других, человек взрослеет, и с пониманием того, что это есть, и от этого никуда не деться, он живет.
За этим постепенным взрослением Прокл очень сдружился с Андреем-Ходулей. Может, потому что он был таким же простаком как и Прокл, а может, всё дело в этих самых штучках, – кто его разберёт…
– Поехали!
– Далеко?
– Садись на багажник! – вместо ответа сказал Ходуля.
     И они мчались по городу: Прокл на багажнике, – раз своего велосипеда нет, а Ходуля за рулём. Они, словно путешественники, добирались до отдалённых и незнакомых мест этого небольшого городка, вновь открывая и изучая их. Так и прошли последние недели летних каникул. Дальше Прокл с Ходулей уже редко виделись, так как во время учёбы Ходуля практически не выходил во двор.
И вот – осенняя и школьная пора. А там и зима; уроки и домашние задания. Научившийся наконец-то хорошо читать Прокл тут же пристрастился к книжкам, и был записан в библиотеку.
     Всё реже выходя во двор, он стремился в библиотеку; брал книгу, за ней другую, он был поглощён новой страстью. Ведь там – неведомые миры, герои, приключения. И всё это так захватывало Прокла когда он читал, что, будь то сказка, быль, приключения, фантастика, детектив, – он всегда себя ощущал центром происходящего, воплощаясь в действующем персонаже. Отрываясь от чтения, в первые минуты мальчик путал вымышленный мир с реальным: мог попросту забыть своё настоящее имя, присвоив имя героя, и созерцать не маленькую комнатушку, где он только что читал, а, к примеру, таинственный замок средневековья. И лишь потом постепенно приходил в себя.
– Ого! Замок Нон-барона…
– Прокл, иди ужинать, – прокричала из кухни мать.
– Да графиня… Тьфу! Да, мама!
Он шёл, торопливо поглощал свой ужин. А последние минуты перед сном вновь был с книжкой, уносясь в невероятные приключения, события, баталии. Борьба добра и зла, – в книгах было так чётко определено где первое и где второе… А в реальной жизни, – где оно, различие?… Отрываясь от чтения, Прокл задумывался над этим вопросом. Где та явная грань отличия плохого от хорошего? Её нет, или так просто не увидишь; она – внутри каждого из нас. А то, что внутри нас, может ли оно быть правильным?… Путаясь в этих вопросах, Прокл совсем сбивался с толку. Мечты же – они так просты, в них нет предела, нет границ, там ты можешь всё; за них нет никакой ответственности, и это так удивительно… Как отказаться от такого!
– Парня со двора сегодня хоронили, – с кухни тихо донеслись слова отца, недавно вернувшегося с работы. Прокл уже находился в своей комнате, в постели.
– Кого? – спросила мать.
– Того долговязого, что всё с нашим на велике катался.
– Ходуля, что ли? Андрей, вроде…
– Да, его.
– Как, что случилось? Вот вроде только…
– Бабки у подъезда шептали, что рак у него обнаружили. Начались осложнения, его увезли в больницу. Там он и умер, от рака. Врачи и сделать ничего не смогли.
– Вот беда-то какая у людей…
     «Какие такие раки?» – подумал Прокл, не поняв всего смысла произнесенного. «Что он их, зимой, что ли, ловил? Пацаны говорили, их можно только летом ловить, а зимой они спят… В больнице-то как эти раки оказались? Ничего не понятно… Ну, да завтра всё сам узнаю», – решил про себя мальчик.
Зима прошла. Ещё много книжек прочитал Прокл за это время, и заимел ещё большую привычку – мечтать. А про Ходулю он так и не разобрался, что с ним и как он. А может, и не хотел, попросту выдумав для себя, что тот просто уехал, как однажды они с Уркмантура. Может, скоро и обратно приедет; и они будут вновь рассекать на велике, а летом вместе ловить раков, а не таскать их зачем-то по больницам… Но Ходуля так и не приехал.
     Наступило ещё одно лето, каникулы, пруд, раки, – всё это, но уже без своего длинного друга. И мальчик ощущал это всем своим существом. Больше не было такого понимания и доверия ни в ком: ни в Мятом или Лёхе, ни в остальной детворе, с которой он играл. Так и пролетели летние каникулы, и Прокл уже смирился с мыслью, что, скорее всего, больше он Ходулю не увидит. Наступила осень, зима. А потом весна и лето, и снова зима; а там – и ещё пара школьных лет.
«Пиратики, пиратики
летели на воздушном шарике.
Кинжалы и мечи
остры, как и все их клинки»
    Сочинил однажды Прокл, вдохновлённый очередной книжкой. Для стихов он завёл специальную тетрадку, и это четверостишие было его первым произведением, продолжение которого обязательно должно было последовать. Но, как он ни мучился, рифм и слов для продолжения путешествия воздушных пиратов так и не нашёл. Впрочем, мальчик и сам не понимал – откуда у него на языке завертелись пиратики на воздушном шарике, и что они будут делать дальше.
     Тогда он задумал от стихов сразу перейти к написанию прозы: приключенческого романа «Космический найдёныш», – так он решил назвать его. Может, там и вылезут эти самые пираты на воздушном шаре; тогда уже там он и решит, что с ними дальше делать. «Звездолёт обрушился на чужую и неизведанную планету, и останки разнесло по большой степи. Длинноногие инопланетные существа обнаружили ещё живого мальчика – единственного, кому посчастливилось выжить…» – так начал Прокл свой роман; а дальше длинноногие приютили и вырастили этого мальчика, и найденыш научился бегать со скоростью ветра. И вот, по всей задумке, где-то уже должны были появиться те самые пираты, но всё не появились…
– Пиратики, пиратики, на воздушном шарике! Ха-ха-ха! – как гром среди ясного неба прозвенело в ушах Прокла во время перемены. Тетрадку, где был написан стишок про пиратов, и сразу следом «Космический найдёныш», он всегда хранил в портфеле, но никогда не доставал в классе. Тем более, что она резко отличалась от школьных тетрадок – вся обложка была разрисована змеями, чудищами и уродцами, которых так любил придумывать Прокл. Видимо по ошибке, вместо тетрадки по математики, он кинул на парту эту, а сам поспешил в другой угол класса, где одноклассник хвастался коллекцией марок.
– Пиратики-пиратики! – ещё раз ударили по уху выкрики любопытного насмешника.
В момент покраснев и разозлившись, Прокл кинулся к насмешнику:
– Отдай, чертила! Не твоё!!
     Но это не остановило наглеца: носясь по рядам и прячась за спины одноклассников, которые то и дело задерживали Прокла, он продолжал читать, щедро добавляя от себя и смеша всех интонацией:
– Папа, папочка, когда мы прилетим на планету? А там и правда есть океан? Зря я удочки из дома не прихватил. Вот бы рыбы наловил, со спиннингом! Когда потом обратно прилетели бы, вот мамка нажарила б! Ха-ха-ха! – И весь класс вторил нахаленку.
– Отдай тетрадь, а то всю рожу раскрошу!
– Тэкс, тут чевой-то про существа… А-а, вот! Длинноногий, понимаешь, инопланетянин… ка-ак взбзднет!
     Наконец добравшись до шутника, Прокл выхватил тетрадь, попытавшись другой рукой ударить обидчика. Но тот увернулся, быстро перескочив на другой ряд.
– Да там и читать-то больше нечего! Успокойся!
– Да пошёл ты! Козёл! – выкрикнул Прокл. До боли сжав тетрадь в кулаке, он пулей вылетел из класса. Разъярённый, ворвался в школьный туалет, разрывая бедную тетрадь на части. Мелкие обрывки он покидал в унитаз, и стал терзать большие куски, превращая их в жалкое крошево, и также бросая следом. Разорвав и кинув в унитаз последнее, Прокл дёрнул за верёвку, и смыл бумажный сор в канализацию.
– Тварь! Твари!! – злобно шипел Прокл, ударяя об стену совсем ещё детскими кулачками.
     Потом, помыв руки как после чего-то грязного и успокоившись, он вышел из туалета. Настроившись на продолжение насмешек, он покорно направился к классу. Но не успел и дойти, как обнаружил, что всё обошлось – последний урок отменили из-за отсутствия учителя. Мальчик увидел, как одноклассники покидают класс, шумно благодаря отсутствующего педагога за неожиданно раннее окончание учебного дня.
Последней вышла красавица Нэля, – первая девчонка в классе, о дружбе с которой мечтали все её одноклассники мужского пола, да и сам Прокл исключением не был. Она шла рядом с тем шутником, который читал секретную тетрадку Прокла. Шутник болтал о чём-то, размахивал руками, и явно приводил Нэлю в восторг – та смеялась звонко, и так божественно приятно для мальчишеского слуха… Но на этот раз её смех жгуче резанул Прокла. Она обернулась, словно почувствовав его боль, и посмотрела на него как-то ехидно, – так показалось мальчику; улыбнулась, отвернулась, и продолжила свой путь, в очередной раз звонко засмеявшись на реплики своего попутчика. Это было для Прокла ударом молнии. Он встал как вкопанный, сердце заколотилось, кулаки сжались от непонятной обиды, отчаяния и злобы. Простояв ещё так с пару минут и несколько успокоившись, он добрался до раздевалки, накинул пальто, и за плечи школьный рюкзак, и побрёл домой, дав себе слово никогда больше не сочинять всякие глупости на бумаге.

                Долг чести

     Прошли школьные годы. Прокл повзрослел, и в его жизни наступил тот самый момент, когда пора отправляться в места, где все ходят в одинаковой форме, с песней и в строю; туда, где в повседневности присутствуют все прочие атрибуты армейской жизни. Да – стране нужны солдаты.
Ранним майским утром Прокл проснулся от дребезжания будильника.
– Что, уже? – Казалось, вот только что уснул после своих проводов в армию, а он уже затрезвонил, этот чёртов будильник…
     Быстро одевшись, и стараясь никого в квартире не разбудить, Прокл добрался до кухни, и утолил жажду после вчерашней попойки рассолом из трёхлитровой банки с огурцами. Закинув старый, потёртый рюкзак за плечи, – в нём ему уже было приготовлено в дорогу, он вышел на улицу и направился к вокзалу, где, в ожидании призывников, уже стоял состав. Освежающий майский воздух ударил в ноздри, выветривая остатки похмелья и наполняя лёгкие воздухом последней гражданской свободы.
– Вот и ещё один счастливчик! – сказал человек в военной форме.
– Что?
– Имя, фамилия? – спросил военный.
– Прокл, Мечтающий.
– Хорошо, есть такой. Проходи в вагон, сынок, – посмотрев в свой список, ответил военный. – С собой спиртное, наркотики?…
– Нет.
– Это мы ещё обязательно проверим… Проходи. Так, а это кто у нас? Кто такой, фамилия? – продолжил военный своё обращение, но уже не к Проклу, а к парню, которого буквально тащили к составу на руках его товарищи. Видать, на проводах он хорошенько перебрал.
– Синий я, Иван Синий! – пробухтел неловкими губами новоиспечённый призывник.
– Есть такой, заходи! Как там тебя?… – обратился военный ко всё ещё находящемуся в тамбуре Проклу.
– Прокл.
– А-а, точно. Вот ты и бери за ручки своего будущего сослуживца, и – в вагон!
– А мы?…
– А что вы?
– Давайте мы своего друга в вагон и проведём! И попрощаемся заодно.
– Вот здесь и прощайтесь. Ну, а коли тоже в армию хотите, то милости просим в наш вагон!
– Нет уж! Спасибо, товарищ генерал, мы уж как-нибудь здесь, на гражданке!
– Во-первых, майор. Ну, а во-вторых, до встречи! – ответил военный, поднимаясь в вагон за Мечтающим и Синим.
     Вскоре зашипели струйки воздуха, весь состав сдвинулся, ударяясь буферами о друг друга, и поезд тронулся. Провожающие галдели и махали руками, догоняя окна, за которыми находились их родные. Слёзы матерей, напутствия отцов и друзей, обещания любимых девчонок верно дожидаться весь срок службы – всё как и положено в таких случаях, но Проклу уже было всё равно: забравшись на вторую полку плацкартного вагона, он быстро уснул под умиротворяющий стук колёс о рельсы.
                *  *  *
– Подъём! – оглушающим воплем пронеслось в сознании, – как суровый приговор, начало другой жизни.Быстро соскочив с кровати, Прокл стал быстро напяливать на себя военную форму.
– Быстрее салаги! Ещё десять секунд, и я должен всех наблюдать в строю! – ударил по ушам громкий бас сержанта, шагающего неторопливыми, мерными шагами по проходу меж кроватей; руки его были небрежно засунуты под ремень, который пребывал в незатянутом положении, и посему находился куда ниже, чем было положено по уставу.
«Салаги» в торопливом угаре стали выбегать в строй, на ходу поправляя форму, застёгивая пуговицы, и засовывая кончики кое-как намотанных портянок в сапоги.
– А ну-ка, стадо мастодонтов… Смир-рна!
Руки по швам и вытянув подбородки, рота новобранцев выполнила команду строгого сержанта, с грустью вспоминая мамину стряпню, девчонок, вино и свободный воздух гражданки, – здесь даже дышалось как-то по-иному.
– Рота! Вспышка с тыла! – прокричал другой сержант, вошедший в расположение.
Как стояла, рота упала на пол, укрыв затылки руками.
– Очень медленно! Рота! Встать! Вспышка с тыла! – скомандовал заново первый сержант. И, для лучшего усвоения плохо пройденного материала: – Рота! Встать! Вспышка с фронта!
     Урок торопливости, столь нужный в армии, усваивали ещё с десяток раз, а в промежутках особо нерадивым ученикам досталось пара лёгких тумаков, что, впрочем, даже помогло им в обучении. Потом сержанты провели инструктаж на тему: военная форма, как носят и в каком виде она должна пребывать; отсутствие щетины на лице, окантовку волос сзади, белоснежную подшиву на воротничке: всё это тоже было проверенно сержантами. А после – утренняя пробежка, с натиранием мозолей на непривычных ступнях молодых бойцов о грубую юфть новеньких армейских сапог.
– Рота стой! – скомандовал сержант.
     Толпа молодых бойцов остановилась в три ряда, тяжело дыша после изнурительной пробежки, и уставилась благодарными глазами на своего неутомимого сержанта, который после бега даже не покраснел, и уж точно не покрылся потом, как остальные.
– Пять минут перекур, потом в роту – умыться перед завтраком. Разойтись! – продолжил сержант.
     Бойцы разошлись, в основной своей массе двинув в курилку. Прокл подошёл к деревьям, что росли вдоль дороги между казармами и плацем, и встал там, рассматривая одну из рот, чеканно марширующую по плацу.
– Ты кто?
– Прокл.
– Ты кто?!
– Рядовой Прокл, солдат! – не зная уже, что и отвечать на вопрос деловито подошедшего к нему старослужащего, отрапортовал Прокл.
– Кто ты?…
– Человек! – выкрикнул Прокл, и подумал: «Чего тебе надо, рыжий, мерзкий шкет?…»
– Запах ты мерзящий, а не человек! Понял?! – пояснил рыжий старослужащий.
Прокл промолчал в ответ.
– Закурить есть? – продолжил Рыжик.
– Нет. Не курю, – ответил Прокл.
– Ну, ты совсем наглый! Ещё и не курит… Боксёр, что ли?…
– Нет.
– Стреляйся тогда, рыба бескостная! Молись, чтоб не в мою роту попал, а не то – кирдык тебе пришёл. Понял?! – Одновременно с последним словом Рыжик взмахнул ногой, намереваясь наподдать Проклу по пятой точке, но тот умудрился подставить руку, и сапог лишь проскользил по кисти. Удар получился несильным, и боли практически не было, но дискомфорт в душе остался.
– Стреляйся, дух! – напоследок многозначительно предложил Рыжик. Отстав от Прокла, он побрёл к своей казарме.
Бывшие в курилке бойцы наблюдали за всем, делая выводы для себя и размышляя: а как бы поступил в такой ситуации каждый из них. Громогласно рассуждая, они покидали курилку, направляясь в казарму.
– Надо было ему рожу разбить, к чёртовой матери!
– А я бы его просто послал!
– У тебя же были сигареты, нам вчера по пачке выдавали, – подойдя, сказал Проклу Иван Синий.
– Но я же – не курю, – ответил Прокл. Достав пачку, он протянул её Синему. – Бери, тебе нужнее!
– Спасибо друг! А то, что там кто-то кому-то набил бы – это всё работа на публику… Не бери в голову!
– А я и не беру! – ухмыльнулся Прокл.
– Пошли быстрее, а то и умыться перед столовой не успеем…
– Ага.
     Пропустив вперёд Синего, Прокл посмотрел в сторону дальних казарм. Там Рыжик уже подошёл к своему бараку. Перед дверью стоял здоровенный детина, – скорее всего, тоже старослужащий, он встретил Рыжика затрещиной. В ответ тот шустренько достал пачку сигарет из внутреннего кармана, и вручил её детине. В благодарность тот загнал Рыжика в казарму пинком.
«Такие вот дела, – подумал Прокл. – В армии одна и самая главная истина: каждый желает напрячь другого, и никуда от этого не деться. А может, и не только в армии…»
– Рота! Строится!
– Рота! Шагом марш!
– Рота! Окончить приём пищи! Встать!
– Рота! Строится! Шагом марш! Песню за-апе-евай!
     И потом ещё много-много раз «рота строится», «рота отбой», «подъём», «рота, вспышка с тыла», «с фронта», «упали-отжались», «бегом марш», «гусиным шагом пошли», «на турниках повисли», «подтянулись», «на брусья перешли», «делай раз, делай два», и – долгожданный отбой. Так и пролетела учебка молодого бойца перед присягой, до которой теперь оставалась лишь одна ночь.
– Прокл, ты спишь? – спросил Синий.
– Эй, запахи бесплотные! Ещё один шум, и вся рота мне всю ночь рептилий на кроватях сушить будет! – прогнусил в ответ полусонным голосом сержант. – Отбой была команда!
– Что надо? – немного погодя ответил шёпотом Прокл.
– Тебя в какую часть приписали?
– В сорок девятую.
– Меня тоже!
– Ну и хорошо, давай спать, – желая спать и уже зевая, предложил Прокл; да и кроме того, опасаясь, что из-за них всем грозит сушка рептилий – одно из тяжёлых физических упражнений, некогда придуманное пытливым солдатским умом. Заключается оно в том, что солдат, вытянув всё тело над кроватью, опирается на обода кровати руками с одной стороны, и ногами – с другой; так и висят до тех пор, пока сержант не отменяет сушку, или совсем не иссякают силы.
– Сегодня мне один черпак из сорок восьмой сказал, чтоб все, кого направили в сорок девятую часть, стрелялись – там всех душками фигарят! Блин, чего только не скажут!
– Спи! Душками какими-то… – Так и не поняв, о чём это болтает Иван, Прокл ушёл в царство морфея, – в армии путь туда короток, как нигде.

                Душка-часть

– Я, Мечтающий Прокл Саннович, торжественно клянусь, и присягаю своей Родине… – чеканил присягу Прокл, отныне – рядовой.
– Встать в строй!
– Есть!
– Я, Васечкин Василий Васильевич, торжественно клянусь…
– Встать в строй!
– Я, Пипкин Пётр Адольфович…
– Встать в строй!
– Я, Синий Иван Борисович, торжественно клянусь…
– Встать в строй!
– Я! Я! Я! – звенело в ушах у Прокла, пока последний из бойцов учебных рот не прочитал присягу, торжественно клянясь в верности Родине.
– В этот торжественный и знаменательный день я поздравляю вас, вы приняли присягу, и теперь вы солдаты и защитники своей Родины! – продолжил генерал, – командир дивизии. Он говорил ещё много, с чувством, толком и расстановкой, пока наконец-то не закончил заготовленную речь, отдав уже принявших присягу бойцов в распоряжение их командирам.
– Рота смирно! Напра-во! В расположение шагом марш! – скомандовал ротный учебной роты Прокла.
     Это был тёплый летний день: самые первые деньки лета и последний учебный день. Присяга была принята, и завтра всех должны будут разобрать по местам, где им предстит служить. После присяги не было никаких занятий, строевых, физической зарядки; весь день отдыхали, потом был обед, ужин, и, наконец, отбой.
– Рота подъём! – влетело в сознание как удар об колокол, в котором ты случайно уснул, приводя в чувство и возвращая к действительности. Как стали ненавистны Проклу эти два слова всего за месяц!
     Рота строиться! Разойтись! Умываться! Строится! В столовую шагом марш! Рота встать, окончить приём пищи! В расположение шагом марш! Рота строится! Рота! В столовую шагом марш! Рота встать! Обед закончен, пора и в роту…
– Рота строится! – команда последовала, как только рота пришла из столовой. В расположении помимо ротного и командиров взводов, появился ещё один офицер. Это был толстый, очкастый великан в звании лейтенанта.
– Рядовой Синий! – прозвучала команда ротного, держащего в руках список.
– Я! – ответил тот.
– Баклушин! Пипкин! Петров! Сидоров! Мечтающий! Обдолбаев!
– Я! – ответил каждый.
– Выйти из строя!
– Есть!
– Вы отправляетесь для дальнейшего несения военной службы в сорок девятую часть! – пояснил ротный, и продолжил: – И поступаете в расположение лейтенанта Титькина, командира третьей роты сорок девятой части.
     Синий с Обдолбаевым ухмыльнулись – их явно позабавила фамилия теперешнего ротного; что, впрочем, он заметил, и сурово нахмурил брови.
– Названным рядовым ровно минута забрать свои вещи из тумбочек, и построится в одну шеренгу перед ротой! – скомандовал Титькин.
     Бойцы метнулись к своим тумбочкам, похватали вещи и выстроились, как было приказано. И едва последний из семи встал в строй, Титькин скомандовал:
– Рядовые Синий, Баклушин, Пипкин, Петров, Сидоров, Мечтающий, Обдолбаев! Направо! Из расположения на улицу – шагом марш!
– Удачи, парни! – шепнул Синий оставшимся в роте бойцам.
– Разговорчики прекратить! – обрубил Титькин. И, как только бойцы вышли на улицу, рявкнул: – В два ряда становись, за мной шагом марш!
     Пройдя весь плац, бывший самым большим в дивизии, на котором же и состоялась присяга, они дошли до тёмно-серого, унылого четырёхэтажного здания; если бы не окна, что отожествляли это здание с казармой, больше оно напоминало бы склад с боеприпасами, или даже бункер.
– На четвёртый этаж шагом марш!
     Казарма показалась ещё унылее и мрачней из-за плохой освещённости. У тумбочки стоял дневальный, и весь он был какой-то потрепанный и убогий, в зашмыганной и грязноватой форме. Открыв рот, солдат хрипло прокричал:
– Дежурный на выход!
     Навстречу ротному выбежал солдат слегка лучшего
вида чем тот, который стоял на тумбочке; впрочем, этот сильно хромал на одну ногу.
– Товарищ лейтенант! За время несения мною дежурной службы происшествий не произошло…
– Отставить! Построй в одну шеренгу молодых, – приказал Титькин. – Я пока к себе, но скоро выйду!
– Есть!
     Лейтенант Титькин ушёл в свой кабинет, а хромой дежурный отдал команду:
– В одну шеренгу становись!
Бойцы выстроились в ряд, а хромой тихо прошипел:
– Стреляйтесь молодёжь, всю ночь у меня сегодня потеть будем!
– Как драный веник летать будете! – вторил убогий дневальный.
     «И нам что – вот этих убожеств теперь бояться?» – подумал Прокл, невольно улыбнувшись.
– Ты чё скалишься? Совсем страх потерял?!
– Тебя тут, что ли, бояться! – Улыбнувшись, округлил глаза Прокл.
– Ах ты! Ну, да после отбоя посмотрим…
     Но тут появился ротный. Пузо горделиво покачивалось впереди, а сам он чинно шагал по коридору, осматривая с высоты своего роста новобранцев, что были явно ниже его, и не в пример худее.
– Да что это такое! У меня детородный орган больше, чем талия у этих бойцов! С каждым годом призыв всё хуже и хуже… Откуда только таких уродов набирают!
Дневальный с дежурным улыбнулись, в душе явно присоединяясь к словам ротного.
– Смирно! Упали, отжались! – прокричал ротный. Но не вмиг разобравшиеся в тонкостях столь душевного приёма бойцы сориентировались не сразу. – Я сказал – упали! Сразу сообразив, молодые быстренько упали, приготовившись к отжиманию. – Раз, два, три… Ниже опускаемся, я сказал! Ниже! Четыре, пять…
Отжавшись с два десятка раз, бойцы начали пыхтеть и сопеть – справиться с третьим десятком было под силу не каждому.
– Встать, бойцы! С этого момента забудьте про мамины пирожки и все остальные нежности несуразной гражданской жизни. Жизнь вас теперь ждёт настоящая, мужская, смысл которой – Родину защищать! Так что выбрасывайте свои сопливчики, забудьте про мамино утютюкание! Теперь и отцом и матерью для вас буду я; я буду вас и воспитывать, и кормить. Так что никогда не забывайте, кто ваш воспитатель и кормилец! Понятно? Не слышу ответа!
– Так точно!
– Отдыхайло!
– Я! – ответил дежурный.
– Распределишь молодых по свободным местам!
– Есть!
– Устроить в роте приборку!
– Есть!
– Я у себя.
     И ротный исчез в своём кабинете.
– Так кто тут самый говорливый? Ты, что ли?! – прошипел дежурный, подойдя к Проклу.
– Отдыхайло, кончай! Завтра дембеля из караула вернутся – не дай бог хоть один синяк на молодом увидят, тебе же первому попадёт! – предупредил дневальный.
– Сам знаю, что трогать нельзя… Ещё пожалуется образина эта… А так бы огрёб у меня по-полной!
     Теперь и Синий усмехнулся.
– А ты чё скалишься?! Налево, в расположение шагом марш!
     Прошагав с десяток шагов по коридору, бойцы оказались в большом помещении. Эта казарма была больше, чем та, что в учебке. По левую и правую сторону стояло множество рядов двухъярусных кроватей. Здесь вполне могла уместиться сотня солдат.
– Разойтись! – продолжил хромоногий дежурный. – Двое любых ко мне, ослы! Покажу ваши места… Вот ваши временные, на вторых ярусах, – пока рота не пришла. Еще
двое… Ваши вот эти, ещё двое… А, это ты, образина… Куда бы тебя разместить?… Точно! Вот здесь и будешь.
     Указав последнее место на втором ярусе Проклу, хромоногий удалился из расположения, наказав напоследок:
– Пока свои мыльно-рыльные принадлежности по тумбочкам разложите, а вечером в каптёрке получите бельё!
– Да, достанет тебя этот чертила! – подойдя к Проклу, сочувственно произнёс Синий.
– Ничего, как-нибудь переживём, – ответил Прокл.
– Да, видать здесь не сладко… Не зря нас пугали! – вмешался Пипкин.
– О чём это вы? – спросил Баклушин.
– А где, интересно, вся рота,– вот о чём мы, Баклуша! – ответил Синий.
– В карауле. А этих хромых и убогих, что здесь в казарме ошиваются, их в караул не берут ввиду их физического и умственного отставания и недоразвития! – пояснил Обдолбаев. Судя по всему, он больше остальных был осведомлён о жизни в армии.
– Молодёжь, строиться! В туалете возьмёте вёдра с тряпками, и чтоб вся казарма блестела! Так что шевелитесь!
     Не особо охотно бойцы поплелись за орудиями для уборки. Впрочем, уже в глубине души осознавая, что чистота в армии не менее важна для солдата, чем любовь к Родине. В подобных хлопотах быстро пролетел день.
     Ближе к вечеру вся рота вернулась из караула в полном сборе. Войдя в казарму с шумом, топотом, галдёжом, лязгом автоматов за плечами, солдаты повзводно построились в коридоре перед канцелярией. После чего рота устремилась в комнату для хранения оружия, чтобы его сдать. И каждый, кто сдавал оружие, вновь становился в строй. Прокл же с остальными находились в расположении, усевшись рядом на табуретках.
– Глядите, взирайте на этих чудовищных монстров,именующих себя дедами, дембелями и прочей нечистью… – тихо и как-то зловеще философствовал Обдолбаев.
– Духи, духи! – зашипело в ушах у Прокла. Звуки эти донеслись из коридора.
Впечатлительному Проклу сразу померещилась свора больших шипящих и извивающихся в тёмном коридоре змей.
– Прокл, ты чё! – толкнув его в плечо, произнёс Синий.
– Да так, задумался что-то…
– Молодое пополнение! Строится! – истошно прокричал дневальный.
– Пошли!
– Ага!
– Будем знакомится с дедами, – пробормотал Обдолбаев.
– Угу.
– Шевелись, молодёжь! – грозно прокричал один из сержантов.
– В одну шеренгу перед ротой становись! – голосом, скатившимся до самого тихого, прохрипел дежурный.
     Молодёжь прибавила обороты, быстро построившись перед ротой. Из канцелярии вышел лейтенант Титькин, и, как всегда, пузо шло впереди.
– Рота смирно! К нам прибыло молодое пополнение, оно будет проходить дальнейшую службу в нашей роте. Зам командирам взводов выйти из строя!
– Есть!
– Сержант Аминахун!
– Я!
– Рядовые Мечтающий, Обдолбаев, Синий!
– Я! Я! Я!
– Шаг вперёд. Будите числиться в первом взводе, у сержанта Аминахуна. Направо к сержанту Аминахуну шагом марш.
Баклушин и Пипкин ушли во второй взвод, остальные же попали в третий.
– Прошу любить и жаловать, а также не обижать. В случае невыполнения последнего вся рота у меня начнёт интенсивно помирать на очередном марш броске! Зам командирам взводов распределить молодёжь по местам. Разойдись!
     Отбой-подъём, вот и начались будни армейской жизни. Попадание в дремучий лес, где столько всего нового и непонятного. Незнакомые лица старослужащих, наставляющих тебя на истинный путь армейской жизни. На команду офицера или сержанта отвечаешь чеканно «Так точно!», вместо привычного «да» или «я согласен». Утренняя пробежка, – ах, зачем меня мама на свет родила! Поход в столовую становится настоящим праздником для вечно голодного желудка, и положенная порция моментально оказывалась внутри, потому что работать ложкой ты научился виртуозно. Выйдя из столовой словно француз, должный покидать трапезу с чувством лёгкого голода, бежишь в строй. Вспоминая о той порции, что была съедена, мечтаешь, что не плохо было бы её увеличить раза в три, не говоря уж про разнообразить. Со строевой и песней направляешься в роту, а в голове одни только мысли: о лучшей жизни вне стен армии.

                Служба караульная

     Это был мёртвый город, разделённый на районы; и вокруг каждого – высокий, с колючкой наверху забор и плюс ещё один забор – уже вокруг всего города. Чисто убранные улицы, здания, в окнах которых были лишь стёкла, а за ними – ничего. И – ни единой живой души, лишь иногда появляются люди в белых комбинезонах, быстро пробегая из одного здания в другое.
     С десяток вооружённых автоматами солдат шли строем по асфальтовой дорожке, ударяя каблуками в ритм «левой-правой». Они направлялись к местам постов, где должны будут сменить уже отстоявших своё время часовых. За строём шёл сержант, командуя чётко и громко, пусть и с небольшим акцентом:
– Раз, два, левой! Раз, два, левой! Выше коленки! Ход поубавили, а то с рельсов сойдём!
     Этот строй больше напоминал паровоз, – солдаты отбивали так же дробно, как и колёса железнодорожного состава. Руки же их совершали круговые движения против часовой, словно толкатели в поездах.
– Так! Чего разогнались? Не видите, что впереди опасный поворот? Сбавили обороты! Гудок!
– Дуу, дуу! – истошно завопил Синий, предупреждая всех и каждого о приближении бешеного паровоза.
– Так молодцы, поворот прошли на отлично, а теперь ускоряемся. Впереди далёкая, и пока не видимая за чертой горизонта дорога на дембель!
И тут паровоз разогнался, пуще прежнего застучали колёса.
– Пары!
– Пшш, пшш! – зашипели ребята.
– Гудок!
– Дуу, дуу! – прогудел Синий.
– Впереди шлагбаум! – ещё громче заорал сержант Аминахун.
     Это он часовому, что стоит впереди на посту, к которому и приближается локомотив. Тот в свою очередь, быстро спрыгнув с грибка, подбежал и перегородил дальнейший путь паровозу. Грибок – это небольшой навес для часового: столб, на котором прикреплён телефонный аппарат, и круглая крыша над ним. Впрочем, часовой уже довольно умело успел превратиться в шлагбаум, согнувшись буквой «г» и издавая звуки сирены.
– Сбавили обороты! Потихоньку остановились у шлагбаума!
– Тэк-тэк, тэк-тэк!
– Выпустили пары!
– Пшш! – постепенно затихая, зашипели ребята; вплоть до полной остановки паровоза.
– Вот и прибыли, товарищи пассажиры, к первой станции. Забрать одного пассажира, оставить другого. Остальным – оставаться на местах!
     «Шлагбаум» вдруг разогнулся, и строевым шагом подошёл к сержанту:
– Товарищ сержант, за время несения боевой службы…
– Отставить! Брысь в вагон!
– Есть!
– Рядовой Мечтающий, на выход!
– Есть!
– К посту шагом арш!
– Есть!
– Паровоз! Кругом, шагом арш! Раз, два, левой… Выше коленки. Гудок!
– Дуу!
– Прибавить обороты!
     Отдаляющимся стуком об асфальт паровоз утащился от поста, оставив на нем Прокла. Пост был оборудован вблизи высоких закрытых ворот, через которые вероятнее всего проходил настоящий, двигающийся по рельсам состав, а не тот, что в кирзовых сапогах и по асфальтовой дорожке; рельсы здесь были уже, чем на обычной железной дороге. Далее, по обе стороны от ворот, уходил забор с путаной колючкой поверху. Рельсы появлялись из леса, и уходили через ворота в огромное бетонное здание с большими, и так же закрытыми воротами. Само же здание походило на выстроенный людьми объект лишь со стороны поста; с других сторон это была всего лишь гора, покрытая землёй, травой, а на вершине даже росли деревья.
Прокл стал под грибок. Взяв в руки телефонную трубку, доложил:
– Рядовой Мечтающий на пост номер один заступил!
– Принято, – последовал ответ дежурного, сидевшего в помещении караула.
     Зелёный лес за высоким, колючим забором шуршал листьями, щебетали птички, жужжали насекомые, ярко светило солнце, прячась порой за редкими облаками, ползущими по голубому небу… А солдат Прокл стоял и мечтал о таком же нежном и тёплом лете, но только без сапог, формы и колючего забора. А ещё он представил женское тело, и его образ в этот миг был божественным. Постепенно картинка становилась всё более ясной, вырисовывалось нечто знакомое, черты становились узнаваемыми до боли… Да, конечно, это божественное имело имя: Нэля. Как же сильно он хотел бы увидеть её прямо сейчас! И может, тогда у него появились бы силы и смелость сказать всё то, что тысячу раз говорилось в мечтах… Но нет. Вот грибок, вот забор, на котором сверху путаная колючка, – Прокл быстро вернулся к реальности; что, впрочем, нисколько не помешало ему вновь мечтать и вспоминать.
     На проводы Прокла Нэля пришла не одна; с Сирасиком. Сирасик был довольно близким товарищем Прокла, и бывшим его одноклассником, оставшимся однажды из-за плохой успеваемости на второй год. Когда началось застолье они сели рядом, и как-то отделились от шумной компании, проболтав весь вечер о своём; в перерывах между разговорами Нэля звонко смеялась. Каждый всплеск её смеха доносился до Прокла, пронзительно вонзаясь в сердце и страстной истомой напоминая о чувствах, которые он испытывал, и в коих хотел бы исповедаться непременно, но нужной обстановки, как, впрочем, и смелости, всё никак не находилось. Опрокинув уже не первую рюмку спиртного, и обретя смелость, Прокл наконец-то попытался пригласить свой объект вожделения на очередной танец, но ему почему-то отказали.
– Прокл, спасибо, этот танец занял Сирасик. Правда, Сирасик?
– Конечно. Извини, друг! – буркнул тот.
– Хорошо! – ответил Прокл и удалился прочь, в ожидании очередного подходящего момента и снова собираясь с духом.
     Подзаправившись ещё несколько раз, Прокл совершил очередную попытку. Но едва он подошёл, как Нэля сразу встала, и ушла по каким-то своим делам. Тогда Прокл сел на её место, предложив Сирасику выпить с ним. Тот и без того был уже в хорошей кондиции, но от предложения выпить не отказался. Нэля где-то задержалась,
и товарищи тяпнули ещё пару раз. После чего у Сирасика с Проклом началась бесконечная беседа об их хорошей и близкой дружбе, о том, как же они всё-таки друг друга уважают, и какие они всё-таки уважаемые люди.
– Вот как на духу мне скажи, скажи… – твердил Прокл.
– Скажу! – сильно икнув, ответил Сирасик.
– Что у вас с Нэлей?
– С какой такой?… А-а, с Нэлей… Да ничего, а что…?
– Да вот, понимаешь, она такая… такая… Короче, я её…
– Что ты её?…
     И в этот момент Нэля появилась. И была она не одна, а с высоким и симпатичным парнем. А как она улыбалась ему, а как она смотрела на него, утопая в его взгляде!…
– Вот шалава! Со щёголем каким-то… – очень раздосадовано произнёс Прокл.
– Да ты моих друзей оскорблять! – возмутился Сирасик.
– А ты, петух гамбургский, и вообще молчи!
– Что, кого…?
– Пошли, гамбургский, выйдем на улицу. Там и разберёмся! – предложил Прокл. А в душе такое отчаяние, досада: и при чём тут Сирасик?…
– Пошли! – уверенно ответил друг.
     Они покинули квартиру, и вышли во двор. Бывшие рядом гости, даже не сразу поняли, что между парнями назрел конфликт. А те, кто заметил, несколько погодя вышли во двор.
– Ну, что! Давай, бей, давай! Жду удара! – разгорячено прокричал Сирасик, скинув с себя футболку и оставшись с голым торсом. Он выставил вперёд кулаки и смотрел зло, но все же от идущего вперед Прокла пятился.
– Да не хочу я драться!
– Боишься! Давай биться, а то я сейчас тебе просто так рожу разобью!
    Сделав ещё пару шагов назад, Сирасик споткнулся, плюхнувшись мягким местом на круглую деревянную площадку карусели, и, ударившись, о железную втулку тыльной частью головы, закричал от боли:
– Ах ты, гад! Драться, да из-за чего!?
– Да люблю я её! – истошно проорал Прокл. Шагнув к карусели, он со всей силой крутанул её; так, как если бы от этой скорости зависел весь личный успех его дальнейшей жизни.
– А-а-а! А-а-а!
     К этому времени половина гостей выбежала во двор – поглазеть на голосистую разборку. Остальные вышли посмотреть с балкона или уставились в окна, как, впрочем, и большинство жильцов всего пятиэтажного дома…
– Люблю я её… – еле шевеля губами произнёс Прокл, задрав голову к небу. Словно ища там помощи.
     Но там её не было. Да и вообще – в животе заурчало; желудок просил еды, любой, пускай и не самой вкусной и привлекательной. По небу пролетела пара уток, – видимо, где-то неподалёку находится водоём. Дичь сразу представилась в готовом жареном виде, но только в голодной фантазии Прокла больше напоминала курицу, – такую аппетитную, сочную, что даже слюнки потекли. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда: от всех любовных мук и воспоминаний ничто так не отвлекало в армии, как вечное желание что-нибудь съесть.
– Дзэн, дзэн! – зазвенел висящий под грибком телефон.
Прокл взял трубку:
– Рядовой Мечтающий на связи.
– Ты что, тело бесхребетное, совсем всякий страх потерял?! – прокричал дежурный, что находился у пульта связи в караульном помещении.
– Что случилось, товарищ ефрейтор?
– Что случилось! Третья мировая война, товарищ солдат! Вы проспали доклад, который должны доносить до моего слуха каждые полчаса!
– Рядовой Мечтающий, на посту номер один без происшествий…
– Поздно солдат! Вас объявили предателем Родины,и вы приговорены к расстрелу. Из-за вашего несвоевременного доклада я был вынужден поднять по боевой тревоге всю дивизию. А там дошло и до главнокомандующего всей нашей доблестной армии, так как пост, который вы охраняли, есть самый секретный и важный для нашей страны. А коль охраны на нём не стало, то решение оказалось одно: поднять вверх ракеты, и направить их на потенциального врага. Поздравляю вас! Вы стали причиной третьей… – Тут связь на мгновенье оборвалась, и послышался голос сержанта.
– Кончай придуриваться, дежурный! Короче, Мечтающий, кончай там о бабах и маминых пирожках мечтать! Ещё раз пропустишь доклад, и пипец тебе!
– Есть не пропускать доклады, товарищ сержант!
– А о бабах будем думать мы, и о своих, и о ваших, дух ты бесплотный… А думать нам можно потому, что на гражданку мы вернёмся раньше, и любить будем их всех. Да так горячо и страстно, как ты, солдат, будешь нашу любимую Родину здесь беречь, стеречь и охранять. Ты понял, рядовой? Не слышу ответа!
– Так точно!
– Конец связи! – закончил на этом сержант, и положил трубку.
– Есть конец связи, – ответил Прокл, и подумал вслух. – Да, весёлые здесь ребята… Одно понять не могу: мою-то он как собрался любить? Во-первых, он далеко мне не земляк, да и щёголь у неё, – всем щеголям щёголь. Впрочем, не важно. У каждого, наверное, свои фантазии…
– А-а-а, А-а-а! – продолжал кричать Сирасик, постепенно убавляя звук. И карусель вскоре тоже сбавила обороты вращения.
– Эй, пацаны, вы что творите?! – подходя с распростёртыми руками, произнёс один из приглашённых приятелей. Обхватив Прокла и приподняв, он предложил: – Давай лучше бороться, кончайте тут всякой ерундой заниматься!
     Когда Прокла приподняли, ему открылся лучший обзор толпы, вышедшей посмотреть на его причуды. За всеми стояла и Нэля, вместе со щёголем. Он ей что-то на ухо шепнул, она – мило улыбнулась; помотала головой, они развернулись, и вернулись в подъезд. И как только эти двое исчезли, из подъезда появились его родители – прорываясь через толпу, они направились к карусели, чтобы угомонить сына.
     Как только ноги Прокла оказались на земле, он крепко обхватил приятеля-борца, и попытался побороть его. Глухое отчаяние владело его душой, и – досада на самого себя. Но вслух он только и сказал, что:
– Какой же ты олух гамбургский…
     К этому времени Сирасик перестал кричать, – карусель остановилась. Парень попытался выбраться из неё, но как только оказался на ногах, его заштормило так сильно, что он не смог удержаться, и изо всех сил шлёпнулся на землю тем самым многострадальным местом, что уже познакомилось с каруселью. Упавший громко икнул, и, несмотря на всё пережитое, слова Прокла расслышал. Несколько подумав, возмутился:
– Я не гамбургский, сам такой!
     Дух же Прокла совсем обмяк, а вместе с ним и его силы. И пьяному приятелю-борцу ничего не стоило сделать бросок, и самому обрушиться сверху на упавшего. Крепко ударившись спиной и затылком о землю, Прокл на миг потерялся, в глазах всё поплыло.
     Он помнит крутящуюся карусель, силуэты людей, потом появившуюся закуску на той самой карусели, повсюду бутылки со спиртным, всё время кто-то о чём-то говорил, хохотали; его обнимали, играла какая-то музыка, кто-то ругался, где-то лаяла собака, телу стало холодно, стемнело, и – лишь на мгновение неотчётливое лицо Нэли, попрощавшейся с ним:
– До свидания, Прокл, хорошо тебе отслужить. Пока!
– Давай!
     А потом сразу – звон будильника, от которого в голове возникла боль, и всё совсем перемешалось. И вот он уже снова в своей кровати, в родной квартире. Ему надо быстрее одеваться, армия ждёт. Он так и вышел из квартиры, никого не потревожив…
– Дзэн, дзэн!
– Рядовой Мечтающий на связи.
– Паровоз подошёл?
– Какой паровоз?… Никак нет!
– Который по рельсам ходит, остолоп! Ладно, сейчас к тебе наш ключник на пост придёт, так что встречай. Как только паровоз к воротам подойдёт, мне сразу доложи, чтобы я сигнализацию отрубил. Понял?
– Так точно!
– Да, и ещё: ты хоть вблизи паровоза не стой, когда он через пост будет проходить. Если, конечно, хочешь ещё после армии девушек радовать…
– Так точно!
«О чём это он?» – так и не понял Прокл.
– Эй, часовой!
– Стой кто идёт! – прокричал Прокл, на мгновение испугавшись. Приготовившись ко всякой неожиданности, он вскинул автомат, и всмотрелся в того, кто окликнул его.
– Ефрейтор Замков, с сопровождением! – ответил ключник.
– Позывной! – потребовал Прокл. Хорошо запомнив, что говорилось в караульном уставе о том, что к часовому так просто не подойти. Вводную на позывной меняли каждый день; в этот день позывным была цифра шестнадцать. Прокл продолжил: – Девять!
     Ключник немного замешкался, – то ли у него было плохо с математикой: нужно было назвать цифру, которая в сложении или вычитании получила бы шестнадцать, то ли просто забыл вводную.
– Девять! – повторил Прокл.
– Да погоди… Это семь! – наконец ответил ключник.
– Проходите, – разрешил Прокл.
     Замков вместе с сопровождением, – а это был рядовой Обдолбаев, зашли на пост; в руке Замков держал большую связку разных ключей. Он был полным, с отросшими не по-армейски волосами и густой щетиной на жирном до блеска лице. При ходьбе он сильно сопел, пыхтел, потел, и переваливался с ноги на ногу. По возрасту он выглядел намного старше остальных, и как-то совсем не походил на солдата.
– Привет! – только и успел сказать Обдолбаев, как истошно завопил гудок приближающегося состава, уже давно сбавившего обороты. Степенно остановившись перед воротами, теплопаровоз выпустил пары.
– Что встал! Докладывай в караул, что парик пришёл, – скомандовал ефрейтор Замков, ласково обозвав париком дизельный паровоз, а сам направился к воротам здания.
– Хорошо, – ответил Прокл, схватив трубку. – Рядовой Мечтающий, на пост номер один парик… тьфу! – паровоз пришёл. На посту без происшествий!
– Хорошо, скажи Замку, что вырубил. Пускай открывает. Как только ворота закроете, мне сразу доложить!
– Есть!
– Долбанный, что встал? Ко мне! – уже открыв все замки в воротах, прокричал Замков на Обдолбаева, до сих пор остававшегося рядом с Проклом.
     Обдолбаев бегом поспешил на помощь, и вместе они открыли ворота. Тепловоз тронулся.
– Отошли подальше, оружие на изготовку! А то вдруг враг не дремлет, и решит завладеть нашим мирным атомом, – скомандовал ефрейтор Замков. Сам он был не вооружён, и остался рядом с рельсами. Прокл же с Обдолбаевым, наслушавшись историй от бывалых солдат о вреде радиации, отошли назад шагов на десять, держа, как и наказал ключник, автоматы наизготовку.
     Тепловоз тихоходом прошёл через пост. Позади него был лишь один вагон, непонятной ромбообразной, а по углам округлой формы; в центре его красовался красный значок, посередине которого было нарисовано ядро, и три симметрично исходящих от него луча. Прокла завлёк этот значок, ему так и виделось, что его лучи продолжаются, плавно переходя из красного в фиолетовый, но это была лишь игра солнечного света. А потом он увидел в профиль лицо ключника: всё оно было теперь в язвах и мерзких гнойниках, волосы на голове сильно поредели, а во рту вместо зубов чернели уголья. Сердце ёкнуло. И тут из леса, через ворота, вбежала стая бешеных макак с жёлтыми копьями в руках. Часть из них резво забралась на вагон, а остальные с диким оскалом бросились в сторону Прокла. Сердце заколотилось, руки сильнее сжали автомат и… вдруг в глазах прояснилось. С ефрейтором Замковым всё в порядке, а это не макаки, а куча жёлтых листьев из леса разлетелось по всему посту. Только вот, откуда они взялись в начале лета?…
– Ты чего? – спросил Обдолбаев.
– Да так, привиделось, – ответил Прокл.
– Бывает! Это с голодухи, – пояснил умудрённый Обдолбаев.
    Проследовав мимо поста, тепловоз заехал в здание и исчез из виду, оставив после себя лишь запах сгоревшей солярки.
– Рядовой Мечтающий, пост номер один. Паровоз на объекте, ворота закрыты! – доложил Прокл, как только ключник вместе с Обдолбаевым закрыли тяжелые створки.
– Принято.
     Закрыв ворота и в здании, ключник с Обдолбаевым отправились в караул. Через некоторое время пришла новая смена; правда, уже не весёлым паровозом во главе с сержантом Аминахуном, а просто строем в два ряда, сменив Прокла, и оставив нового часового.
     Посты менялись: когда приходилось ходить по периметру всего объекта, когда стоять и на других воротах, уже для проезда автотранспорта, а также внутри зданий объекта, проверяя пропуска у гражданских в белых комбинезонах, – трудяг мирного атома. Проходили сутки, и караул меняла другая рота; рота же Прокла возвращалась в часть, загрузившись в грузовики, где молодые бойцы хором пели одну за другой незатейливые армейские песни до тех пор, пока машина не доберётся до ворот части. Проходили сутки в части, обратно в грузовики и – в караул. Вот так и проходила служба Прокла.

                Как-то в части

– Там, в джунглях, кругом растяжки. Шаг, запал вылетает, снаряд разрывает, а там собирай свои кишки на ветках пальмы! Кругом дикие племена, – не дай бог попасться к ним пленным, живьём сожрут, – начал свой жуткий рассказ Пипкин.
     Свой рассказ он завёл в мойке столовой части, а в слушателях у него оказались Синий, Прокл и Баклушин. А ещё пяток их сослуживцев в это время мыли на кухне и в обеденной зоне полы. Всем им выпала честь в этот день заступить в наряд на дежурство по столовой. Но перед этим все те, кто находился в мойке, успели выкурить пару косяков марихуаны; естественно так, чтоб никто не заметил и не унюхал, а особенно – сержант, который был старшим наряда. Для некурящего Прокла это был первый в его жизни опыт, так что зацепило его крепко.
– А ты-то откуда такие подробности знаешь? – спросил Синий.
– Брат там побывал. Насмотрелся там… Как выпьет, так ночью бредит: ка-ак закричит! Меня к себе позовёт, и давай мне истории в деталях рассказывать… Жуть!
– Отличная штука, вот это зацепило! – похвалил уже выкуренный косяк Баклушин. …
– Да, у меня тоже знакомый с кокосовой войны вернулся…
– Из-за каких-то кокосов… Да зачем они только нужны, погибать ради них!
– Оставили бы в покое этих диких, пусть сами свои кокосы жрут!
– Да вот, говорят, продукт этот больно полезен. И для еды его, и ткани из него всякой нужной вытянуть можно, и топливо, я слышал, сильное… Нам без него – никак! В мире еще столько других бабуинов на этот кокос зарится! Глядишь, соберут всё что можно, а там и на нас попрут…
– Лажа всё это… Пускай политики сами – автомат в руки, и в джунгли. А то ради такого полезного продукта столько пацанов простых там помёрло!
– Хорош базарить! О чём мы спорим? Идёт война, всё равно идёт!
– Точно, хорош. Ты, Пипа, что-то ещё рассказать хотел?
– Ну. Как-то раз братан ушёл из дома, и – нет его. Третий день пошёл, а его всё нет. Меня родичи его поискать отправили. Так я вначале к своему другу зашёл…
– Постой ты, о чём чешешь? Ты же о брате хотел рассказать!
– Ха-ха-ха!
– Погоди, послушай, я о нём и говорю!
– Отстань ты! Пускай рассказывает, как может.
– Друг у меня есть, Кефаль кличка. У него мать в рыбном гастрономе работает, так он ей там помогал часто. Всё от него рыбой пахло, вот мы его так и прозвали.
– Кефаль!
– Ха-ха-ха!
– Кончай ржать! Короче, прихожу я в рыбный, говорю: Кефаль, друг, хорош тут камбалу елозить…
– Ха-ха-ха!
– Ничего смешного! Они просто её из холодильника в коробках достают, мороженую. Потом друг от друга отдирают, а там стол такой длинный, железный, – так они её по столу кидают, она катиться, а с другой стороны её в корзину собирают. И всё – на витрину. Вот я ему и кричу: Кефаль, кончай елозить!
– Ха-ха-ха!
– Опять ржут… Ну всё, Кефаль освободился, с ним и пошли братана искать.
– Про Кефаль ты нам чё паришь?
– Ха-ха-ха!
– Слушай, ты! Так вот, встретили знакомого одного, он и сказал, что брата моего в парке видели. Мы в парк, а там праздник, – какой-то военный, что ли… Все в форме, народу много, пьяные все. Давай искать. Ищем, значит, разделились. Вдруг слышу: «Кефаль! Кефаль!» – кричит кто-то, а голос – братана моего! «Кефаль! Глухарь тебе в ухо нагадил, совсем не слышишь! Кефаль!!»
– Ха-ха-ха!
– Ну и увидел братана – на лужайке сидит, с бабой какой-то, в руках пивко. Кефаль наконец-то услышал что его кричат, и тоже стал к брату подходить. И два моряка, в форме на скамейки сидели, спиной к братану, тоже встали и к брату направились. «Ты кого тут кефалью оскорблять пытаешься, мазута береговая, крыса серогорбая?!» – это уже матросы брату предъявляют.
– Ха-ха-ха!
– Ну, брат им и отвечает, типа: «Вам в канализации плавать, и там права качать!» И – понеслась махаловка! Мы с Кефалью брату на помощь, так меня тут же сразу и вырубили… А дальше помню – сидим уже с водкой, всё в том же парке, братан с моряками об армии базарит, Кефаль с его бабой почему-то лобзается, а у меня глаз боли-ит… Потом синяк огромный был, разноцветный, месяц не сходил.
– Ха-ха-ха! Так ты же вроде про кокосовую войну хотел рассказать?
– Да. Так моряки тоже с войны вернулись! А ещё оказалось, что в одном бою участвовали. Только они на воде, конечно, а брат на суше. Так морякам кто-то неправильную наводку дал, что на одном из островов племя дикое засело. А там наши, – целая рота братана моего в засаде сидит, караулит этих дикарей, которые в этом месте должны через реку переходить. И тут наши моряки на катерах, да ка-ак вдарили! Да по своим же! Из всех орудий – от острова одни клочья летят! А ещё вертолёты наши появились, да как давай по острову сандалить!
– Вот это да! А брат твой как…?
– Чудом выжил, а с ним ещё несколько бойцов. Уже после бомбёжки моряки на остров высадились, и давай обследовать – чего натворили. Подбитого и еле живого брата нашли, и в госпиталь. Потом оказалось, что начальство напутало, а племя то дикое успешно в другом месте перебралось. Брат и моряки говорили, что начальство это дикари купили, за много-много кокосов. А за кокосы там что угодно покупалось!
– Паршивая история, Пипа. Не мог, что ли, повеселее рассказать? Про Кефаль например, – сказал Синий.
– Ха-ха-ха! – раздалось как-то уныло.
– Эй, мойка! Вы там что разболтались? Почти у всех рот уже обеду конец. Идите за стол, поешьте, а домоете потом! – прокричал сержант через приёмное окно для посуды.
– Так точно! Идём!
     Выбравшись из мойки, Прокл, Синий, Баклушин и Пипкин быстро уселись за стол в обеденном зале, тут же принявшись стремительно уничтожать положенную порцию. Остальной наряд уже сидел за столом, доедая свой обед.
– Так, Мечтающий! – произнёс подошедший к столу сержант.
– Я! – с набитым ртом ответил Прокл.
– Остаёшься за старшего, я ненадолго уйду. Понятно?
– Есть остаться за старшего!
– Точите жратву быстрее, посуда ждёт. Всё, я ушел! – напоследок произнёс сержант, удаляясь из столовой.
– Мой генерал! Какие будут указания? Может, вам за чёрной икрой сбегать, и бутылкой коньяка?… А то обед как-то слабоват, и не совсем приятен желудку! – положив свою руку на плечо Прокла, пошутил Синий.
– Не помешало бы! – ответил Прокл. А у самого в глазах все еще мутно. Впрочем, как и в сознании: крепко держит трава.
– Вот Кефаль друг был! Он даже иногда на улицу мне бутерброд с красной или с чёрной икрой выносил… – вспомнил Пипкин.
– Пипа! Опять ты со своей Кефалью!
– Ха-ха-ха!
     В столовую буквально ворвалась последняя, ещё не отобедавшая рота. Первым вошёл офицер, за ним старший сержант, и следом уже – остальные солдаты. Добравшись до раздачи они были сильно удивленны испуганным ответом повара:
– Остался только суп и компот, второго не хватило…
– Что?! Набор ты суповой, я для чего с войны вернулся, в родную часть? Чтоб какой-то пентюх в колпаке сказал мне, боевому офицеру, что жрать нечего?!! – истошно, запинаясь на каждом слове, проорал офицер. Изо рта его шёл сильный запах алкоголя, как, впрочем, и у старшего сержанта, тоже начавшего орать:
– Кто тут старший наряда?!
– Где старший?! – повторил вопрос офицер. Перед столовой они со старшим сержантом для аппетита накатили бутылочку, да, видать, без закуски.
– Он в обеденной зоне был, – всё так же испуганно ответил повар.
     Слыша весь этот переполох, что творится у раздачи, обедавший наряд потихоньку скрылся из обеденной зоны: кто в мойку, кто в кладовые и подсобные помещения столовой. Единственным, кто остался, был Прокл. Врождённое чувство ответственности не позволило ему скрыться, раз его назначили старшим.
– Кто тут старший?! – снова прокричал офицер, выйдя в обеденный зал.
– Я, – тихо ответил Прокл.
– Громче! Не слышу! Кто тут старший!!
– Я! – значительно громче ответил Прокл.
– Представься боец, когда с тобой говорит офицер! – сказал офицер, подойдя к Проклу так близко, что тот поморщился от накатывающего волнами перегара.
     Остальная же рота вместе со старшим сержантом подтянулась, встав полукругом позади своего командира.
– Рядовой Мечтающий.
– Как так получилось, рядовой Мечтательный, что наряд не рассчитал порции на все роты, и моя доблестная рота вынуждена остаться голодной? Отвечать мне на вопрос!
– Не могу знать, как так получилось. Извините, что так, – совсем уж растерявшись, ответил Прокл.
– Слушай, боец, я тебя извиню, если сейчас увижу шестьдесят порций второго, с огромным кусками мяса в каждой!
     Прокл оглянулся на стол, на котором только что обедали они, – там еще оставались не совсем пустые тарелки, в спешке покинутые поставленными в наряд: мяса не было и в их втором, лишь жидкая подлива на варёной картошке, с редкими мясными волоконцами. Поняв, что положение становится всё хуже и хуже, солдат попытался найти поддержку у повара, которого он, встав на цыпочки и глянув поверх голов, едва углядел за раздачей. Повар поймал ищущий взгляд Прокла, и обреченно пожал плечами: нет, мол, второго, нет мяса; что он мог сделать, – он был таким же простым молодым бойцом, а не волшебником…
– Так нет, товарищ лейтенант, мяса, – честно ответил Прокл.
– Ну, трендец тебе тогда! – прокричал офицер. Он схватил Прокла за грудки, и вытолкал его на середину обеденного зала. Рота мигом сомкнула кольцо вокруг горемычного временно старшего наряда.
– Табурет мне, боец! Любой! – щёлкнув пальцами, произнёс командир.
– Бегом табурет! – повторил команду старший сержант. Несколько бойцов из голодной роты метнулись на поиски нужного предмета.
     В мгновение табурет уже был в руках командира. Шагнув к Проклу, он поставил его перед ним:
– Залазь боец!
– Зачем? – спросил Прокл.
– Залазь, бегом! Из кольца не дать ему уйти!!
     Прокл сделал полшага вперёд, но что-то не позволило ему выполнить команду офицера. Что-то похожее на гордость, и еще нечто другое, какое-то доселе незнакомое ему чувство.
– Залазь! – уже изрядно рассердившись, закричал командир.
     Но Прокл, и на этот раз не шевельнулся. Здесь уже терпению лейтенанта пришёл конец: он рванулся вперёд, и попытался нанести удар кулаком в грудь упрямого Прокла, но тот шагнул назад, и удар не достиг своей цели. Шагнув назад ещё раз, Прокл получил сразу несколько ударов руками и ногами во все тыльные части своего тела – от тех, кто стоял окружая его. Но несмотря на это, все же удержался на ногах и тут же сообразил, что оборону менее болезненно будет держать в центре. Он снова шагнул вперёд, тут же получив скользящий удар в челюсть от старшего сержанта. Инстинктивно руки сжались и взметнулись к лицу, и на него тут же посыпались удары руками и ногами от обоих: командира и старшего сержанта. Но почему-то боли совсем не чувствовалась, а был лишь сковавший тело страх, и отчаянная обида, и бессилие. Каким-то чудом удары не свалили его с ног; зато дурь, что до сих пор была в Прокле, улетучилась куда-то совсем.
– Стоять! – произнёс запыхавшийся командир, отдёрнув за ворот разъярившегося старшего сержанта.
– Я его гниду сейчас!!
– Стоять! Я сказал! – повторил командир, с трудом удержав сержанта на месте.
– За что? – хрипло произнёс Прокл, чувствуя, как кровь наполняет его рот. В ушах стоял непреходящий звон, глаза резало, боль была везде: в плечах, пояснице, в затылке, а ноги совсем онемели, став ватными и непослушными.
– Было бы за что, убили бы!
– Вставай на табурет! Вставай, и громко, на всю столовую кричи, что вы, служивые, кто здесь в наряде, – чмыри, а наша доблестная рота – орлы! И всё, свободен.
– Вставай тебе сказали, гнида!
     Выплюнув кровяные тягучие слюни на пол, преодолевая боль в пояснице, Прокл попытался выпрямиться;попытался рассмотреть тех, кто был вокруг. Но глаза словно слиплись, покрывшись какой-то плёнкой.
– Делай боец, что сказано!
– Наверное, вы не плохие ребята, но кричать я ничего не буду. Я не клоун! – именно так решил ответить Прокл, вдруг представив себя в роли разукрашенного клоуна, с красным шариком на носу, угодливо выступающего перед бойцами на табурете. И при этом так весело, срывая целые овации. Бойцы истошно смеются, подкидывая вверх свои головные уборы… Это даже рассмешило самого Прокла, и на его лице появилась лёгкая улыбка, вмиг разозлившая голодную публику:
– Трендец тебе! – Вновь набросился командир с кулаками, повторяя эту фразу с каждым ударом. К нему тут же присоединился сержант.
И всё понеслось заново, остановившись так же быстро.
– Отставить! – вдруг прокричал командир, внезапно решив прекратить истязания. Видать, пьяный рассудок начинал трезветь. – Рота на выход! Перед столовой строится!
– Товарищ лейтенант, а как же обед? – отдышавшись, спросил сержант.
– Сержант, выпитая бутылка с боевым офицером не даёт вам повода задавать много лишних вопросов! Я сказал – на выход!
– Есть! – ответил старший сержант, направив всю роту к выходу.
– Нет времени гордость твою ломать. Считай, что тебе повезло! Кто тебя знает, может, ты ещё и стукач…
– Точно…. – вмешался сержант.
– Я сказал – рота на выход!!
     Потом ещё о чём-то говорил офицер. Голодная рота исчезла из столовой, а их командир ещё продолжал наставлять Прокла, но тот уже ничего не слышал: всё было как в тумане – любой звук лишён проводимости. Наконец офицер исчез. Появились знакомые физиономии Синего, Баклушина, Пипкина, других сослуживцев, тоже о чём-то говоривших и расспрашивавших его. Появился и их сержант, сразу сопроводивший Прокла умываться, а потом в одно из укромных подсобных помещений столовой, где был заботливо приготовлен лежак из старого матраса и бушлата – для отдыха. И едва Прокл прилёг, как моментально уснул; а после проснулся, – и всё в том же тумане. Уже был вечер; очевидно, уже был и ужин, и их наряд направлялся в роту. Ноги непослушные, ватные, но всё же идут… Оказавшись в роте, Прокл очутился на своей кровати, над которой казалось завис какой-то приятный синий туман, быстро забравший в глубокую дремоту. Снились кокосы непонятной и не совсем круглой формы, валявшиеся повсюду в джунглях. Дикое племя выбежало из кустов, гремя железной посудой, бывшей у них в руках. Прокл в страхе стал убегать от голодных дикарей, а кругом – взрывы, пулемётные очереди, где-то над головой шум вертолётных винтов, позади эти дикари с гремящей посудой… Он попытался бежать быстрее, но ноги стали совсем какими-то вязкими. Запутавшись в собственных ногах и споткнувшись, Прокл упал, и покатился с крутого склона вниз, вниз… А дальше – обрыв и полёт: вода. А воду рассекают громко шумящие моторами катера. Но, так и не долетев до воды, Прокл на миг очнулся от того, что сердце сильно стукнуло в грудь.
     А дальше – он на арене цирка, в клоунском наряде. А в руках – по живой и скользкой рыбе:
– Кефаль, давай! Покажи нам класс! – стали орать со зрительских мест.
– Рота подъём! – оглушительно, словно сирена, прозвучало в здании цирка. А после послышался скрип кроватей и топот сапог.
Прокл открыл глаза: это не цирк, а расположение родной роты, где уже почти все бойцы были одеты. Быстро соскочив с кровати, Прокл также стал быстро одеваться. А в памяти и глазах, – всё вперемешку, пробегали сон и вчерашний день: всё смешалось, и уже самому Проклу было не понятно – где тут реальность, а где всего лишь кошмарный сон…
     Про голодную роту он точно вспомнит как о реальности: сослуживцы расскажут сами, и его расспросят, хотя рассказывать Проклу было нечего.
От всех ударов, что ему достались, вышли лишь слабо заметные синяки, которые он сумел скрыть, и не показаться с ними командованию во избежание кучи неприятностей, что могли бы его ожидать в виде вопросов «кто» и «как», да «как такое могло произойти, кто такое допустил». Впрочем, и синяки быстро сошли; тело поболело с пару недель, да и перестало. Всё уладилось, утряслось.
     И где-то уже в конце службы Прокл услышит об этом боевом офицере, что он нигде и не воевал, а был лишь вблизи военных действий. В должности начальника какой-то продовольственной базы…
                *  *  *
     Шли дни, недели, месяцы, и так прошёл почти год. Но до конца службы казалось ещё так много: почти столько же, и даже месяцем больше – унылая арифметика с обратным отсчётом, который отщелкивает так неторопливо. Был обычный и на редкость солнечный, жаркий для апреля день. Как вдруг неожиданно в части завыла боевая тревога.
     А в роте как раз было свободное время: все без работы бездельно болтались по расположению. Синий и Прокл стояли у окна, любуясь прекрасной погодой, вспоминая гражданскую жизнь; в особенности, то количество девушек и женщин, что остались за забором – весна всё же давала о себе знать. Вот что-что, но про это Синий мог вдоволь порассказать, что он и делал; Прокл же слушал его, коль самому рассказать нечего, завидуя и поражаясь в душе, узнавая так много нового для себя.
– Какой облом! – протянул Синий, услышав сирену.
– Ну, так что там с Танькой?…
– Да какая, Прокл, Танька! Пошли вооружаться, потом дорасскажу!
– Кто получил оружие, – на выход! Строиться на плацу! – скомандовал ротный Титькин.Когда уже все стояли в строю, на плацу появился командир батальона.
     Пожалуй, внешне он совершенно сходил за отца Титькина: такой же толстый, правда, несколько ниже, но точно такая же величавая походка. И давай он этой своей походкой туда-сюда прохаживаться.
– Боевая сирена была предназначена только для нашего батальона! – начал подполковник Старобатько. – В части ЧП: именно с нашего батальона сегодня ночью пропал боец, ефрейтор Замков. Поэтому командование отменило сегодняшнюю смену караулов до тех пор, пока не найдётся сбежавший боец!
     Прокл вспомнил, что ещё вчера вечером видел Замкова, как тот в умывальной читал письмо, а сегодня его уже нет.
– Сегодня утром в одном из караулов сработала сигнализация, и часовым был обнаружен наш ефрейтор Замков. Но тот успел скрыться, правда, так и не успев пересечь охраняемый периметр города. Наша задача прочесать тот квадрат, – это пятнадцать километров, где его видели в последний раз. Периметр уже усилен, так что нам осталось только поймать его. Командиры рот, ко мне!
– А зачем нам незаряженные автоматы?… – шепнул кто-то из солдат.
– Разговорчики в строю, – тихо проворчал один из сержантов.
– Чтоб в случае чего прикладом шандарахнуть! – шепотом пояснил кто-то другой.
– Хорошо, что этот дебил с части сбежал, а не с караула, с оружием. Тогда бы уж точно всех по настоящей боевой тревоге подняли! – добавил ещё кто-то.
     Уже через некоторое время весь батальон сидел в грузовиках, двигавшихся к заданному квадрату. Когда машины приблизились к нужному участку, то одна за другой стали останавливаться на расстоянии нескольких километров друг от друга. Наконец и тот грузовик, где был Прокл, тоже остановился.
– Взвод, на выход! В две шеренги строиться! – скомандовал командир взвода лейтенант Борзой. Внешность и сущность офицера Борзого соответствовала его фамилии: он был худощав, с длинной шеей, и бегал так же быстро, как и борзая собака, – рота в этом не раз убеждалась на марш бросках. Да и по своей натуре он был откровенно борз в отношениях с людьми, за наглостью скрывая собственные страхи где-то в глубине души.
     Резво выбравшись из машины, взвод выстроился вдоль дороги в две шеренги. Солнце жарило, асфальт был почти белым, – так он был сух; от него исходило тепло. Зато впереди вставал смешанный лес, от которого пахло свежестью. На ветках набухли почки, повсюду чирикали птички, кое-где появились первые травинки. Местами, ближе к лесу, еще остались небольшие кучки снега. Небо ярко голубело, а лучи солнца слепили глаз. Старший сержант доложил:
– Товарищ лейтенант! Взвод в две шеренги по вашему приказанию построен!
– Оружие стволами вниз! За спины закинуть! – Лязгая автоматами, взвод выполнил команду, а взводный продолжил. – Так, слушаем меня сынки! Сейчас встаём в одну шеренгу, и растягиваемся вправо и влево, по краям встают сержанты. Каждый должен запомнить кто у него справа, кто слева. К примеру ты, Сидоров: справа от тебя Петров, а слева – Попкин…
– Ха-ха-ха!
– Оставить смех! Такого же урода как вы ищем! Так что, не дай бог ещё кто сбежит! Слушаем дальше. Когда растянемся и пойдем вперёд, каждый не должен терять из виду тех, кто справа и слева. Понятно?
– Так точно!
– Как только потерял из виду Попкина там, или Жопкина, сразу кричишь его фамилию, а тот кричит в ответ, и изо всех сил старается показать своё затерявшееся тело тому, кто кричал! Понятно?!
– Так точно!
– Ну всё, мастодонты, в одну шеренгу становись! Сержанты – на края!
– Есть! – ответили те, и выполнили приказ.
– Расходись влево, вправо. Пока – на пятьдесят метров друг от друга!
     Когда наконец-то весь батальон выстроился в цепочку, и суетливая беготня офицеров вдоль неё прекратилась, прозвучал выстрел из ракетницы. Одни за другим офицеры стали командовать: «Шагом марш!!» И цепочка двинулась от линии дороги к лесу, растворяясь в зарослях.
– Ещё раз повторяю, смотреть на товарищей по бокам! – прокричал лейтенант Борзов.
– Рахимов!
– Здесь!
– Баклушин!
– Да, здесь!
– Жопкин! – громко крикнул кто-то из шутников.
– В туалете!
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
– Я вам дам Жопкин! Вы у меня все Жопкиными станете, когда в роту вернёмся, шутники хреновы! – гаркнул Борзов.
     И шли они так не один час, а перекличек за это время случилась не одна сотня. Слышны были даже фамилии из соседних рот, и каких только не было: Петровы, Сидоровы, Казбековы, Сутуловы, Играйбалайкины, Оторвихвостовы и многие другие. Поглядывая по сторонам, Прокл всё это время вспоминал ефрейтора Замкова, каким он помнил и знал сбежавшего, хотя общаться им как-то не приходилось. Всего-то и знал, что Замков был ключником в карауле, и больше походил на взрослого дяденьку; ну, и что служить ему оставалось всего-то чуть больше месяца. Вспомнил, что в основном он был молчаливым, а если и заговорит с кем, то как-то быстро и коротко – тем разговор и заканчивался. И никак из головы не выходил вчерашний вечер, – хмурым видел его Прокл, с письмом он сидел; хотя, впрочем, Замков почти всегда был угрюмоват. Вспомнил глаза ефрейтора: Прокл зашёл в уборную, и когда вышел обратно в умывальную, замковские глаза всё ещё лихорадочно пробегали текст письма,вновь и вновь прочитывая его содержимое. Неужели, в письме и было что-то такое, что заставило взрослого дядьку совершить такой отчаянный поступок, как бегство? И это тогда, когда дослужить осталось – совсем ничего… Прокл всё думал об этом, и старался вспомнить каждую деталь, связанную с Замковым, но так и не сделал для себя никакого вывода.
– Мечтающий!
«Что?… – подумал Прокл, выплывая из раздумий. – А-а, потеряли…»
– Здесь!
«Кто же потерял?»
     Посмотрел вправо – тот был виден близко и хорошо; влево – этого видно поначалу не было, а вот теперь появился из-за кустов. Красноголовый, рожа рыжая вся… «Смотреть надо лучше, – подумал Прокл, – а ты кричишь тут… Мечтающий, да Мечтающий!»
– Замков! Замков, стоять! – крикнул кто-то.
– Где Замков?! – завопил лейтенант Борзов. – Кто кричал?!
– Сержант Аминахун, товарищ лейтенант! Вон он, вон где бежит, сволочь! – громко пыхтя и уже успев сбить дыхание ответил сержант, гонясь за беглецом.
– Взвод! Все за сержантом Амихуном! Бегом марш! – проорал Борзов, от волнения неправильно выговорив фамилию сержанта. – Бегом марш! Поймать урода!
     Взвод устремился в погоню, вскоре из цепочки обратившись в одну толпу. Впереди были слышны крики сержанта Аминахуна и других бойцов, тщетно пытавшихся остановить беглеца. Вскоре толпа оказалась на какой-то старой заросшей дороге; впереди показалась, заржавевшая табличка «Осторожно! Один километр до могильника». Позади Прокла бежал взводный лейтенант Борзов, в погоне отчего-то не изъявивший желания использовать свои скоростные способности. Увидев табличку, он промычал:
– Вот недоносок, куда привёл! Убил бы за такое!
– Товарищ лейтенант! Замков в могильник забежал! – прокричали спереди.
– Всем стоять!
     Остановившись, взвод сбился в одну кучку, с трудом переводя дыхание после изнурительного бега. Впереди был какой-то особенно густой, тёмный и высокий лес, чем-то напоминавший лохматый остров внутри самого леса. И именно на этом острове уже начали распускаться первые листочки. А вокруг острова таблички, в ста метрах друг от друга, с той же надписью про могильник. Через могильник вела и дорога.
– Где этот жиртрест так быстро бегать научился? Не догонишь! – проворчал сержант Аминахун.
– Так, слушай мою команду! Сержант Аминахун! – немного подумав и переведя дыхание начал командовать Борзов.
– Я!
– Берёшь с собой двух самых быстрых бойцов, и мигом пробегаешь через могильник. Только смотрите! Если он там, не упустите подлеца! Хотя, скорее всего он его уже пробежал… А мы разделимся: половина идёт к сержанту Петрову, остальные остаются со мной. Оббегаем могильник с обеих сторон, и встречаемся за ним. Аминахун, быстрее бойцов!
– Завьялов, Мечтающий, ко мне! Эти вроде быстро бегают, – произнёс сержант. Когда бойцы подскочили, он продолжил. – За мной самым быстрым бегом – марш!
И вбежав в этот дремучий остров, тройка исчезла из виду.
– Так! Половина за Петровым, остальные за мной! Бегом марш! Внимательно смотрим по сторонам! – скомандовал взводный, устремившись вдоль табличек.
     Сержант Петров побежал в другую сторону. В суете бойцы не сразу смогли разобраться: кто же из них какая половина; наконец-то определившись, они уже вскоре бежали за своими командирами.
– Замков, ублюдок, куда загнал! Борзов – козлодой недобитый! Бегом, бойцы! Не надо здесь долго оставаться, – ворчал Аминахун, подгоняя бегущих позади него Завьялова и Мечтающего. И с каким-то отчаянием продолжил. – Эх, Гульзазар моя, Гульзазар! Вернусь я! Вернусь скоро, и буду любить тебя до потери сознания! Вот только вернусь…
     Прокл же, несмотря на столь быстрое передвижение, оглядеться успевал. Никакой опасности тут и не чувствовалось: это был лесочек с большими и широкими деревьями и множеством земляных курганов, заросших травой, которая здесь уже была почему-то высокой и густой. На каждом из курганов стояла табличка с рисунком ядра, и исходящих от него трёх лучей. Мимолетно Проклу показалось, что повсюду растут разнообразной расцветки грибы, и были они гигантских размеров. И вроде – неуклюже передвигаются необычайной жирности зайцы, уже сменившие шубки на летние, – серые, лениво пощипывая кислицу. Увидел большого лося, совершенно не испугавшегося их присутствия, а точнее – пробега мимо него. От рогов у этого лося остались два толстых отростка, от которых исходил еле заметный свет, несильно освещая всё пространство вокруг животного. Разыгравшаяся фантазия, или же удивление от увиденного, но Прокл окончательно сбился с ритма, и в результате отстал от сержанта Аминахуна и Завьялова. Собравшись и откинув все мысли, он уже старался никуда не смотреть, и уставился в спины далеко опередивших его товарищей; постепенно он нагнал их. Впереди показалась обратная сторона таблички – территория могильника закончилась, и теперь дорога сворачивала в сторону.
– Вон он, товарищ сержант! – прокричал рядовой Завьялов, увидав вдали спину беглеца.
– Точно! Завьялов, за мной! Мечтающий, дожидаешься взводного, доложишь ему обстановку. Короче, покажешь куда мы побежали!
– Понял! Так точно!
     Сержант Аминахун и Завьялов погнались за беглецом, – там уже был не лес, а болотистое место с редкими деревцами и поросшими мхом буграми. Прокл остался дожидаться остальных.
– Остальные где? – первым делом спросил запыхавшийся взводный, не заставивший себя долго ждать. А там уже подтягивался и сержант Петров, со второй половиной бойцов.
– Туда вон побежали, за Замковым следом. Его прям видно было! – указал Прокл.
– Мечтающий! Бегом первым! Показывай, куда сержант побежал! Сержант Петров, остаёшься! Будешь замыкающим.
– Есть! – ответил тот, едва успев добежать до места встречи.
Долго бежать не пришлось: впереди послышались крики сержанта Аминахуна:
– Ты что творишь?! На жизнь насрать?! Выходи! Из-за бабы совсем крыша поехала! Выходи, придурок ты несчастный!
     Вскоре все увидели и самого сержанта вместе с Завьяловым, стоявших метрах в двадцати от озера, в котором по пояс стоял Замков, держа в руках толстую палку.
– Товарищ лейтенант, я в эту воду за нашим дебилом не полезу!! – категорично сообщил сержант Аминахун подбежавшему к нему лейтенанту Борзову, предугадывая мысли офицера.
– Хорошо, хорошо сержант… Замков слышишь меня?! – прокричал взводный.
– Отстаньте от меня! Что надо? Где моя Аська? Асечка… Уходите! Прибью, кто подойдёт! Кто ещё мою Асю?! Говорите – порву как грелку! Кто? Твари!!
– Товарищ лейтенант, крыша у него поехала – всё про Асю свою твердит, которая за друга его замуж вышла. Письмо он получил… Я уж как только не уговаривал его выйти. Ну, придурок, столько мороки из-за бабы! – пояснил сержант.
– Так, у кого рация – быстро докладывай, что беглеца нашли у озера Отходное, командир лейтенант Борзов. Как только сообщение примут, доложить!
– Выходи! Ты что, не понял куда залез, что ли?!
– Выходи Замков! Это же Отходное озеро, помнишь?… Ты и сам сейчас нахватаешься, и мы из-за тебя понаберёмся! – стал уговаривать взводный.
– Товарищ лейтенант, сообщение принято! – доложил радист.
– Молодец!
– Уходите! Я не просил за мной бегать! Что вам надо?! Я домой хочу, к Асе! – прокричал Замков и взвыл, как загнанный зверь. Сжав палку так сильно, что послышался хруст костей, он начал истерично рыдать. В дополнение ко всему его сильно трясло – от пребывания в холодной воде тело охлаждалось, и зубы чеканили дробь.
     Всем стало не по себе, жутко прямо стало. Потупили взгляд солдаты, не желая ни видеть, ни слышать Замкова. Казалось, такой взрослый и до недавнего времени, вроде бы, столь уверенный в себе дядька не мог так быстро сломаться. А оно вон как бывает…
     А ещё и само озеро было неприятно взгляду: его излишне спокойная и ровная гладь неестественно переливалась на солнце всевозможными цветами. По берегам же водоём был абсолютно безжизненным, и только береговая кромка шириной около ста метров непонятно как-то серебрилась – песок, не песок?… Да где-то посередине озера островок, – всё из того же песка неясного цвета, без признаков какой бы то ни было растительности на нём. И – никакой живности поблизости, нет и птиц… Было видно, как даже слабый порыв ветра поднимает крупинки того песка с острова, раскидывая их по водной глади, или унося дальше.
– Замков выходи! Всё образумится, и поедешь ты к своей Асе, и всё будет хорошо! Из воды только выходи! – продолжал переговоры Борзов.
– К кому?! Да пошла она! И ты тоже, офицеришка грёбаный! Чтоб твою кралю, пока ты здесь, какой-нибудь дружок помял как следует! – перестав истерично рыдать,громко ответил Замков, а потом еще и показал всем телом, как это могло бы произойти. Это у него получилось особенно удачно, так как весь он и без того трясся от холода. И добавил: – Вот так её, вот так! Чтоб кричала от удовольствия!
Этим он вызвал улыбки и смешки у тех, кто был на берегу. Но – только не у взводного.
– Что?! Да я тебя, гнида… Ты! Пасть тебе порву! – прокричал окончательно растерявшийся Борзов. В начале он даже подбежал к воде, но потом осознал что не стоит, и вернулся на место.
     Послышался шум приближающегося транспорта, а вскоре показалась и сама спецмашина, подъезжавшая к озеру. Из кабины вышел офицер в звании майора.
– Товарищ майор, лейтенант Борзов нами обнаружен…
– Хорошо лейтенант, свою работу ты сделал. Сейчас берёшь своих бойцов, и обратно по машинам. Своему командованию доложишь, что майор… Надеюсь, вы меня знаете?…
– Конечно, товарищ майор! Вы – из особого отдела…
– Знаешь… Тогда – выполнять приказ.
– Есть! Взвод, в две шеренги становись…
     Тем временем из кузова машины вышли четверо в белых скафандрах, с прозрачными колпаками над головой. У одного из них оказался железный чемоданчик; человек раскрыл его, и принялся что-то доставать оттуда. Двое других расстелили перед машиной носилки, у четвёртого за спиной висел аппарат, со шлангом из него и трубкой, похожий на некий измерительный прибор.
– Боец, хорош баловать. Давай, выходи из воды, – спокойным, почти гипнотическим голосом позвал майор.
     Выпустив палку из рук, Замков стал послушно выходить из озера; руки его тряслись, озноб бил тело, а зубы отбивали чечётку. Дисциплинированными рядами взвод стал уходить от озера, но напоследок обернувшийся назад Прокл увидел лицо Замкова: то стало бледно серым, и уже начало покрываться ужасными язвочками. Когда Замков вышел на берег, капитан отошёл подальше. А один из тех, кто были в скафандрах, подошёл к Замкову и сопроводил его до носилок. Когда беглец лёг на носилки, его затащили в кузов машины, и больше его Прокл не видел, впрочем, как и все остальные, с кем он служил. Ходили лишь слухи, что он умер от полученной дозы радиации; другие говорили – остался калекой, а кто и вообще рассуждал, что он стал подопытной крысой в секретных лабораториях…

                Аси-сяй

     Прошла весна и лето, потом наступила осень и – зима. Прокл уже считался старослужащим солдатом; сколько страхов осталась позади, что непременно испытывал каждый, будучи молодым бойцом! А сейчас впереди – лишь растягивающееся, кажется, в бесконечность время до конца службы.
– Мечтающий! – произнёс ротный Титькин, высунувшись из своей канцелярии, и поймав взглядом случайно проходившего мимо Прокла.
– Я!
– Зайди в канцелярию!
– Есть!
– Так как боец ты уже опытный, я тебе доверяю. Вот пакет, спустись в роту ниже, и отдай из рук в руки их ротному, понял?
– Так точно! – ответил Прокл.
Он взял пакет и, спустившись в соседнею роту, зашёл в канцелярию.
– Товарищ капитан, разрешите войти! Меня к вам отправил старший лейтенант Титькин, передать пакет.
     За прошедшее время службы лейтенант Титькин получил очередное звание: старший лейтенант. В пакете же оказалась бутылка коньяка, которую товарищ старший лейтенант, очевидно, проиграл товарищу капитану. Всем в батальоне было известно, что эти два типа любили спорить из-за чего угодно, и – стабильно на коньяк (которому, впрочем, в скором времени Прокл будет очень благодарен).
– Заходи! Давай пакет… Ага, всё на месте! Хорошо, передай Титькину – спасибо… Можешь идти.
– Есть! – ответил Прокл. Но уже на выходе из роты, его остановили:
– Прокл, вроде?
– Да.
– Хочешь приколоться? Тут какая-то девка дневальному на телефон позвонила – никто её разговорить не может: она всё «асисяй» да «асисяй»! Чего хочет – непонятно, но голос вроде приятный. Кто уж только не пробовал добиться от неё чего другого! – предложил солдат соседней роты.
     Проклу было нечего делать, – только б любым способом время убить. Он подошёл к тумбочке дневального: помимо самого дневального там стояло ещё пяток бойцов, каждый из которых, видимо, не по разу брал трубку телефона, пытаясь поговорить с кем-то на том конце провода. Очевидно, безрезультатно.
– Ха-ха-ха! – время от времени раздавался смех бойцов, эта забава их явно развлекала.
– Дайте вот ему попробовать! Его она ещё не слышала!
– На, попробуй с асисяем поговорить!
– Ха-ха-ха!
– Только трубку не бросай – из города-то можно позвонить, а нам – нет. Да и кто знает – откуда она звонит… Так что, не вздумай трубку положить!
– Да знаю я! – ответил Прокл, взяв трубку.
– Асисяй! – прозвучал приятный и давно забытый женский голос, скорее всего принадлежавший молодой девушке.
     Сердце заколотилось, по телу пробежала дрожь. Прокла охватило такое сильное волнение, от которого он моментально покраснел, дыхание сбилось. В это мгновение захотелось, чтобы никого у телефона не было, а он смог собраться, и заговорить. Да что же это такое! Всего лишь чей-то голос, а у него даже ноги подкосились…
– Ну, ты что? Говори давай с асисяем! – подбодрил один из бойцов.
– Ха-ха-ха!
     Несмотря на громкий хохот на том конце поняли, что трубку взял кто-то другой, и у этого другого не хватает духу заговорить.
– Асисяй? – прозвучало очень нежно и тихо. Вопросительно.
– Меня зовут Прокл, я тут случайно оказался! – наконец заговорил юноша, уже не слыша и не замечая тех людей, что стояли рядом. Полностью сконцентрировавшись, он уже точно знал в этот момент, что это – его шанс, который он не должен упустить. Такой голос может быть только у девушки его мечты.
– У асися асисяй?
– У меня нет девушки.
– Асисяй!
– Нет, я не вру! У меня точно нет девушки!
– Асисяй! – прозвучало протяжно.
– Я очень хотел бы познакомиться с вами, честно! Я только что услышал вас, но я не вру – это как в кино, как в книжках пишут! Я это почувствовал, вы мне уже близки!
– Асисяй!
– Это я честно, откровенно!
– Асисяй! – укоризненно.
– Как я могу с вами познакомиться, скажите? Хоть что-то!
– Асисяй!
– Пожалуйста!
– Сорок один семнадцать!
– Что это?! Сколько?…
– Асисяй!
– Что она сказала тебе, Прокл?
– Вроде… Да ничего! Асисяй, алло! Алло!
Но там уже издавались гудки:
– Всё. Бросила трубку!
– Как? Вот, чёрт бы тебя побрал, асисяй! Так ведь ни с кем и не заговорила!
– Я чего-то не пойму, ты про какие там книжки ей чесал?…
– Да так, не важно… Ладно, парни, пошёл я…
– Давай Прокл, иди в свою роту. Вам уж точно такие болтушки-хохотушки не звонят?
– Это точно, не звонят.
     Выйдя из роты, в голове Прокла было лишь одно:, – вроде так, только бы не забыть. Он надеялся, что это телефон… Только не забыть! Добежав до своей роты, он первым делом нашёл ручку, и жирно вывел на ладошке цифры; впрочем, этого можно было и не делать – сорок один семнадцать твёрдо засело в голове. Вечером, когда рота заступит в караул, можно будет позвонить, – там со связью проблем нет. Прокл считал минуты до наступления вечера, когда он наконец-то доберётся до телефона…
И вот – долгожданный вечер наступил. Прокл заступил на пост внутри одного из зданий, где он проверял пропуска у людей в белых комбинезонах. В пяти метрах от его поста, на стене, висел городской телефон; редкий рабочий останавливался подле него, чтобы сделать звонок. На посту тоже имелся телефон, правда, имевший связь только с караулом. Проверив пропуска у сотни идущих на смену и со смены рабочих, и дождавшись когда наступит затишье, Прокл дошёл до телефона, взял трубку, и, собравшись с мыслями, набрал заветные цифры. И вновь его охватило то самое волнение.
– Алло! – послышалось в трубке, а сердце Прокла заколотилось ещё сильнее. Не зная, как начать, он всё же выдавил из себя:
– Здравствуйте… Я асисяй…
– Приятно познакомиться. Что вы хотели?
– Я просто не знаю, как сказать… Сегодня…
– Уж как-нибудь скажите! Может, вы не туда попали, молодой человек?
– Не знаю… Я Прокл, а вы или кто-то другой говорили асисяй, и сказали сорок один семнадцать, ещё…
– Я говорила…? Вы что-то путаете!
     И – тишина.
     «Неужели, цифры не те?» – подумал Прокл, и аж душа обмякла. Он уже было собирался положить трубку на место, как послышалось:
– Улька, Уля, тебе говорю! Подь сюда… Ты никакого сисяя не знаешь?
– Алло!
– Здравствуйте, меня зовут Прокл…
– А-а, это ты! А тётя сказала – сисяй! – ответила девушка, коротко рассмеявшись.
– Да нет, просто я пытался рассказать ей про асисяй! – сказал Прокл, и тоже засмеялся.
– И много ты знаешь про асисяй? – И вновь смех.
– Только одну девушку, про которую не знаю ничего, кроме асисяй!
– Ну, это не основное моё имя.
– Я слышал! Твоя тётя говорила – Уля.
– Ульяна, если быть точнее.
– Красивое имя…
– Ты всем девушкам говоришь, что у них красивое имя? Или только когда очень хочется познакомиться?…
– Нет… Не знаю! – И это было правдой. Быстро пробежавшись по памяти, Прокл не смог припомнить ни одного в своей жизни знакомства тет-а-тет.
– Так нет, или не знаю?…
– Не знаю. Я впервые в жизни знакомлюсь… – сделав паузу и призадумавшись, Прокл продолжил: – По телефону. Да ещё и так необычно, когда всё, что говорят, это асисяй.
– Вообще-то, я звонила своему родственнику – он часто у телефона находился, и трубку сразу брал. А тут – не он…
– Дневальным что ли, на тумбочке?
– Не знаю кем он там был, но тоже служит. И каждый раз говорит, когда ему можно позвонить.
– А почему ты просто не попросила его позвать?
– Он меня просил никогда так не делать, если кто другой трубку возьмёт. Говорил, что ему за это попасть может.
– Ну да, наверное… А как его фамилия? Может, я его знаю?…
– Сквозилов. Ну, да это не важно! Он мне уже позвонил час назад: его в госпиталь положили. Говорит, что надолго. Что-то у него там с ногой…
– Понятно… Нет, Сквозилова я не знаю… А он откуда-то из других краёв сюда служить попал, и ты об этом узнала?…
– Да нет. Ну, да, вообще-то мы оба не отсюда, – он мне двоюродный брат. В общем, мы с одной деревни. Я в этот город случайно попала, теперь вот учусь здесь. Брат иногда, когда его отпускали в увольнение, – вроде, так это у вас называется, приходил к тётке. Сижу однажды дома – звонок; открываю дверь, а там брат. Вот это нас угораздило попасть в один город! Да и тётка мне ничего не сказала, хотя она уже знала, что он здесь служит…
– Получается, ты сюда учиться приехала?
– Ну, да. Можно и так сказать.
– На кого учитесь, Ульяна?
– На швею-мотористку! – И засмеялась, продолжив. – В швейном техникуме, на технолога швейного производства и ещё долго можно всякое там перечислять, с оборудованием связанное… Если тебе интересно, могу рассказать.
– Нет-нет, спасибо… Вот, если бы только при встрече…
– А ты надеешься на встречу? А если у меня есть парень?…
– А он есть?…
– Пока нет.
– Тогда я надеюсь! Я очень надеюсь на встречу!
– Ну ладно. Позвони, как только сможешь быть в городе.
     Мозг стал лихорадочно думать: а как же он сможет оказаться в городе, когда впереди не выходные… Да если бы и они были – не факт, что в части разрешили бы увольнительные. А если бы и так, то что одна из увольнительных досталась бы ему… А встретиться он хотел непременно. Как это – ждать когда он сможет выбраться в город? Это может затянуться и на месяц! А если за это время он её упустит? Да и от ожидания можно попросту сгореть, сойти с ума! Завтра вечером рота возвращается в барак, а дежурным на ночь остаётся старшина, с которым всегда можно договориться… Неужели – самоволка в ночь? Этого он ещё ни разу не делал, но никогда не поздно начать.
– А что, если завтра? Только, очень поздно…
– Поздно – это когда? Да меня и мама не отпустит!
– Ну, у тебя же вроде здесь нет мамы! – И оба засмеялись.
– Так на что же это вы меня толкаете, молодой человек? При первом же свидании встречаться с незнакомым человеком в невесть какое время?!
– У меня просто по другому не получиться… Увольнительные будут неизвестно когда, а вот когда в части будет отбой, я смогу вырваться в город!
– А разве так можно?…
– Можно, если очень осторожно, и если очень нужно. А мне очень-очень нужно встретиться с вами, Ульяна!
– И тебе за это ничего не будет? Если, конечно, я соглашусь…
– Ничего, абсолютно ничего!
– Где завтра и в какое время? И – позвонить ты сможешь?…
Позвонить… Позвонить можно с радиовышки, точно!
– Смогу позвонить, но поздно – только где-то в одиннадцать… Ну, вечера, конечно. А ты мне скажешь где встретимся, я туда и подойду. Город небольшой… Думаю, за полчаса дойду!
– Хорошо, Прокл! Завтра жду звонка.
– Я обязательно позвоню! Только вы будьте у телефона.
– Буду! Ну, всё, пока! До следующего звонка.
– А…? – и подумать не успел, что бы ещё спросить, уточнить, как там бросили трубку, и пошли гудки.
    Сменился караул, наступил вечер, в роте прозвучала команда «Отбой!». Прокл тоже лёг, выжидая время, размышляя о встречи с незнакомкой. Прошло полчаса, Прокл встал с постели; одевшись, направился в каптёрку, в которой находился старшина. Все в роте находились в горизонтальном положении, большинство уже спало. Все, кроме дневального, дежурного, старшины и – Прокла.
– Ты куда, Прокл? – спросил ефрейтор Синий, недавно получивший это звание, и назначенный в эту ночь дежурным по роте.
– Надо, Синий. К старшине. Потом всё расскажу!
Дверь в каптёрке была незакрыта, оттуда доносились звуки телевизора.
– Товарищ прапорщик, разрешите войти!
– А-а, Мечтающий… Чего надо?
– Тут такое дело… В город мне надо! Может, и на всю ночь…
– И что? Мне тоже надо, а я вот здесь, с вами оболтусами ошиваюсь, и ничего! Зачем тебе?… – спросил прапорщик, не отводя своего взгляда от телевизора.
– К девушке!
     Зная о прапорщике основное, а именно то, что он был изрядным выпивохой, и это его главное слабое место, договориться с ним оказалось не сложно – всё измерялось в бутылках беленькой, так он именовал водку. Придя к соглашению, прапорщик даже предложил Проклу свой завалявшийся бушлат, старые джинсы, зимние ботинки и потрёпанную норковую формовку.
– Так тебя в городе за солдата не примут. Если, конечно, не будешь сам тупить!
– Да, конечно. Спасибо, старшина! – ответил Прокл, одевшись в тряпьё прапорщика.
– Понятно – дело молодое… Смотри не попадись! Если что, я тебя никуда не отпускал!
– Понятно старшина! Ну, так я пошёл?
– Давай! Не забудь про беленькую! На первый раз одну… Так, форму свою забери, и эту одежду я тебе не давал!
– Конечно, и про беленькую не забуду, обязательно! – ответил Прокл, взяв свою форму и направившись к выходу из роты.
У выхода стоял Синий, одной рукой держась за ручку двери:
– Ба-а! Ну ты, фраер, приоделся! К какой-то бабе он собрался! А я тут самоудовлетворяйся по ночам в туалете! А лучшему другу и рассказать-то нечего!
– Слушай, Синий, обязательно расскажу! Сейчас некогда – время уходит. Давай, выпускай, должен буду!
– Конечно будешь! Мне же если что объяснять, почему у меня одного бойца в расположении не хватает!
– Я же сказал – должен буду! Заранее спасибо…
– Ладно, иди! Только за лучшего друга удочку подальше закинуть не забудь, везунчик! – напутствовал напоследок Синий, открывая дверь и выпуская Прокла. – Ну, чтоб потом всё мне рассказал! Каждую подробность!
– Хорошо. Спасибо, Синий! – ответил Прокл, и тихо спустился по лестнице батальонного подъезда.
     Добравшись до радиовышки, на которой дежурил знакомый боец из соседней роты, и в который была как военная, так и городская связь, Прокл договорился с ним, и позвонил:
– Алло!
– Ульяна! Это вы?
– Да, Прокл. Позвонил всё-таки?
– Я же обещал! Я готов встретиться прямо сейчас, а вы как?
– Ты со всеми на «вы» разговариваешь?…
– Нет, просто… так получается…
– Хорошо, уже можешь говорить мне «ты». Договорились, через сорок минут я буду на бульваре, у памятника атомщикам. Знаешь, там ещё трое рабочих…
– Знаю я этот памятник! А вы… тьфу, ты, Ульяна, точно будешь?…
– Вот будь там через сорок минут, и узнаешь
– А как я тебя узнаю? А ты меня?…
– Надо будет, узнаешь! Как и я тебя… Так что, пока! До встречи у памятника! – На том конце бросили трубку.
     Запомнив то время, что было на его часах, Прокл стрелой выбежал из радиовышки, помчавшись к ближайшему забору, который был по всему периметру части. Добравшись до забора, Прокл в два приёма перемахнул через высокий бетонный забор с колючкой наверху, изловчившись за неё не зацепиться, и приземлился с большой высоты в сугроб, уйдя в него аж по пояс. Выбравшись из сугроба и выйдя на дорогу, Прокл уже через пятнадцать минут лёгкой рысью добрался до указанного места: до памятника атомщикам, вокруг которого не было не души. Железный памятник представлял из себя композицию, выполненную из трёх фигур: рабочие, – одна женщина и двое мужчин, встали в кольцо, взявшись за руки. Все они были в комбинезонах, которые не раз Прокл видел на рабочих, будучи в карауле. По центру композиции находится ядро, размерами намного меньше самих рабочих, на котором шутники розовой краской написали: «Осторожно! Пушечное ядро может взорваться!». Вокруг памятника стоят фонарные столбы, довольно хорошо освещая его.
     Воздух был с лёгким морозцем, дышалось свежо, а под ногами приятно хрустел недавно выпавший снег; тёмное небо усеяли особенно яркие в этот вечер звёзды.
Взглянув на часы и убедившись, что сорока минут ещё не прошло, а также заметив находившийся рядом магазин, который вот-вот должен был закрыться, Прокл вспомнил о бутылке беленькой, предназначенной старшине; и решил заранее выполнить просьбу старшины: кто знает – найдёт ли он потом место, где приобрести искомое. Быстренько забежав в магазин и, купив, что нужно, Прокл вышел на улицу. Спускаясь по лестнице магазина, Прокл заметил, как навстречу поднимается подполковник Старобатько; естественно, в военной форме. Прокл машинально отдал воинское приветствие, приложив правую руку к виску, то же самое сделал и подполковник, особенно не обращая внимания на того, кто встретился ему по пути. «Отделался лёгким испугом, – подумал Прокл. – Как же всё-таки хорошо, что старшина дал ему офицерский бушлат! Будь я в солдатской шинели, Старобатько сразу бы узнал…» Дойдя до памятника, Прокл достал из-за пазухи бутылку, и, не найдя ничего лучшего, спрятал её в памятнике.
– Привет, Прокл! – вдруг прозвучал уже знакомый голос.
     А Прокл в этот момент пребывал, сильно нагнувшись, что называется: верхом к небу задним местом. Он только что спрятал бутылку под ногой железной леди, которая была в ботинках с более высоким каблуком, и только в этот разрез и пролезала беленькая; и только, было дело, собрался разогнуться, как услышал знакомый Ульянин голос. Не успев ещё разогнуться и увидеть девушку, он ответил:
– Здравствуй! Вечер добрый, я сейчас!
– Что ты там делал?
– Да так, интересно стало, какая обувь у рабочих… Привет! – произнёс Прокл, наконец-то повернувшись к Ульяне лицом.
– Впервые на свидании меня так интересно встречают!
– Попой вверх, если быть точнее!
– Точно! – И оба засмеялись.
     Она была маленького роста, с милым личиком, маленьким курносым носиком, с большими, чёрными и красивыми глазами; брюнетка с длинными и прямыми волосами, ниспадавшими на норковую шубку и прикрытыми серой шапочкой. На плече у нее висела маленькая чёрная кожаная сумочка. А её приятная, до умиления, улыбка вызывала лишь одно желание: впиться губами в эти губы. Прелестная фигурка, несмотря на зимнюю одежду чётко видимая глазу, так и говорила рукам: «Обними что есть силы это прелестное тело!» Встретить такое очарование Прокл совсем не ожидал, только вот одно у него не связывалось – имя; даже произнося «Ульяна», отчего-то на ум
ему приходил совсем другой образ нежели тот, что был перед глазами.
Затянувшееся молчание и осмотр первой прервала Ульяна:
– Ну, говори уже что-нибудь! Наверное, пора!
– А кто вас решил Ульяной назвать? – выдавил из себя Прокл. Это было единственное, что пришло на ум.
– Опять на вы! Это так интересно? Ты для этого вырвался в город? Чтоб узнать тайну моего имени?… Ах да, ещё – чтобы увидеть ботинки у памятника! – И усмехнулась.
– Нет, конечно! Хотя, ботинки это тоже интересно…
Как и довольно симпатичная железная их обладательница…
– Тогда, видимо, я тут третья лишняя.
– Совсем не так! Ты – намного красивее! И я здесь – ради тебя…
– Спасибо и на этом!
– И всё же – почему тебя назвали Ульяна?
– А ты зануда!
– Есть маленько… Когда вижу перед собой красивую девушку, становлюсь особенно занудливым. И ещё – могу задавать много глупых вопросов.
– Ещё и льстец! Хорошо, отвечу на твой вопрос: просто, так решили родители, и сами не знают почему; им так захотелось тогда. А почему тебя так странно назвали – Прокл?
– А ты зануда!
– Не я первая начала!
– Меня так назвали, потому что так захотели родители, тоже не зная почему, так им захотелось, имя понравилось.
– Как много мы друг о друге узнали! – И оба улыбнулись.
– Может, куда-нибудь сходим? Ты, наверное, лучше знаешь, куда можно в этом городе сходить… – предложил Прокл.
– В это время никуда. Тем более – посреди недели,я так думаю. Пойдём прогуляемся, а заодно ты меня до дома проводишь… По дороге поговорим.
– Может, мне купить чего-нибудь?
– Я не пью спиртного. Но если хочешь себе, то купи, пока все магазины не закрылись.
– Да нет, почему обязательно спиртное? Может, шоколадку что ли… – несколько смутившись, ответил Прокл.
– Спасибо, сейчас не хочу. Но вот в другой раз обязательно купишь! Ну что, пошли? Или тебе в магазин всё-таки надо?
– Нет не в магазин… А ты далеко живёшь? Мне чтоб сориентироваться, как потом до части добираться, – пояснил Прокл. Но на самом деле мысль была о бутылке, за которой потом, быть может, возвращаться будет неудобно.
– А что, у тебя уже время обратно?
– Да нет, времени у меня до утра! Просто, надо знать…
– Хорошо, идти нам до Набережной. Это около озера, если знаешь…
– Да-да, знаю. Я сейчас, вот только возьму… – сказал Прокл, и быстренько нырнул к каблуку чугунной атомщицы, забрав оттуда бутылку. Раз дом Ульяны на другом краю города, то оттуда будет короче возвратиться в часть напрямую, а не делать большой крюк обратно к памятнику.
– Да уж! А ты запасливый…
– Нет, это не моё… То есть – моё, но только не мне. Это старшине. Это, проще говоря, стоимость моей сегодняшней ночной прогулки, – перекладывая бутылку из руки в руку, ответил Прокл. Он уже успел сообразить, что выглядит глупо, и стал засовывать водку под бушлат, но и там ей места не нашлось. Взяв бутылку в руки, юноша еле поборол всё нарастающее желанием бросить и разбить нелепую ношу.
– Постой, Прокл! – Ульяна словно услышала желание Прокла, и достала из сумочки аккуратно сложенный в квадратик тёмный пакет. – Возьми пакет! Так нам обоим удобнее будет.
– Вот спасибо!
– Итак, значит, тебе уже приходилось покупать бутылочки на ночные свидания?
– Нет, честно! Это – первая, – ответил Прокл.
– Ладно. Сделаем вид, что поверили. Пошли?
– Пошли, – ответил Прокл.
     Шли они долго, и всё время разговаривали. Проклу казалось, что он ещё никогда в жизни не говорил так много, а тем более – с девушкой; и не ощущал родства души с собеседником, как это происходило сейчас. Впрочем, ему и сравнить-то было не с чем – это было его первое настоящее свидание. Ульяна рассказала ему о своей деревне, о двоюродном брате, который сейчас в госпитале, о том, как она приехала в этот город к тётушке, и на учёбу. О том, как, будучи, обычной деревенской девушкой, нелегко освоиться в городском обществе, но к своему удивлению ей это удалось довольно быстро. Ещё упомянула о неком парне, что был у неё, но они расстались. Прокл в свою очередь рассказал о своей жизни в Горнограде.
– А как же девушка? Ты ничего мне о ней не рассказал…
Прокрутив в голове все возможные варианты того, что можно было бы рассказать, но поняв, что нечего, Прокл решил просто выдумать:
– Была у меня Катрина-Катерина, но мы тоже расстались. Теперь она, вроде, даже замуж вышла.
– Ну, вот мы и пришли. А больше никого не было? – остановившись возле одного из подъездов высокого дома, спросила Ульяна.
– Нет.
– Серьёзно?
– Вообще-то, есть…
– И кто же? Где она сейчас? Ждёт, письма пишет?
– Вроде нет пока… Ульяна зовут!
– Ах, так вот! А вы – самоуверенный молодой человек! И ещё мне приятно, когда близкие люди меня зовут Уля, – смотря в глаза Проклу, произнесла Ульяна, и немного шагнула на него.
     Уловив волшебный блеск в её глазах и томный вздох, который она сделала при лёгком приближении к нему, и уже не в силах себя сдерживать, Прокл ринулся вперёд, и крепко обхватил её за талию, впиваясь в сладострастные губы. Сердце заколотилось, по телу пробежала упоительная дрожь, а вся чувствительность, все ощущения ушли в губы, слившиеся в единое целое с губами Ули. Всё закружилось, стало блаженно тепло, Прокл потерял счёт времени. Уносясь ввысь, он забыл обо всём, помутневшим сознанием ловя мерцающие звёзды, сулящие ему нескончаемое счастье. Счастье, которого он ждал так, как мученик ждёт избавления от страданий, и в которое, наконец, окунулся с головой.
– Прокл, я здесь! Ау! – заговорили с ним звёзды.
     Придя в действительность, Прокл открыл глаза – губы уже ничего не ощущают, и увидел перед собой лицо Ульяны.
– И сколько девушек сошли с ума от твоих поцелуев? Или все они задохнулись от такой страсти? Мне даже дышать было нечем, ещё чуть-чуть, и воздуха не хватило б! И лежала бы я у тёткиного подъезда бездыханная! – И мило улыбнулась.
– Какая же ты красивая!
– Почему-то сейчас я тебе верю.
– Такого я ещё не с кем не ощущал!
– Да ну? Ладно, будто бы и сейчас поверю!
Прижав её к себе ещё сильнее, Прокл вновь потянулся к губам.
– Всё, всё хватит! Не ртом, так руками меня точно удушишь!
– Извини!
– Мы же не последний раз встречаемся? Я надеюсь, ещё увидимся?…
– Обязательно!
– Тогда проводи меня, если хочешь. Я живу на седьмом этаже, а лифт сегодня не работает. Так что, придётся по лесенкам подниматься.
– Как хорошо, что он не работает!
– Только, чур, больше не приставать!
– Да, конечно!
     Но это, конечно, не исполнилось – все семь этажей, на каждом из них, да и на каждой второй ступеньке они останавливались, чтобы вновь и вновь досыта насладится поцелуями, от которых уже болели губы, сбилось дыханье, но – остановиться было не в их силах. Когда же всё-таки они добрались до седьмого этажа, и Ульяна в перерывах между поцелуями открыла двери в квартиру, то напоследок поцеловала его совсем мимолетно, чтобы вновь не уйти в продолжительную эйфорию. И произнесла:
– Пока, целую! Позвони! – И дверь закрылась за ней.
     Прокл, упоённый блаженством влюблённого, уставился на дверь так, словно там всё ещё стояла желанная Уля. Ушибленный сильнейшим гормональным всплеском в голову, он видел пред собой греческую арку, по краям которой висели лианы с распустившимися на них цветками. А дальше – спальню и ложе, усыпанное цветками роз, а надо всем летали разноцветные бабочки. И тут появился эфирный образ Ули, нежно произнёсший:
– Ты ещё здесь? Тогда заходи, дома никого! Вам очень повезло молодой человек, тётя сегодня на работе, в ночь…
     И в одно мгновение Прокл очутился в мечте. Повсюду заиграла волшебная музыка, уносящая обоих; страстные объятия ещё облачённых в одеяния тел, но уже стремительно избавлявшихся от ненужного тряпья. И, нарушая всю сладость момента, в самом ответственном месте вжикнула не полностью раскрывшаяся молния на джинсах, сделавшая больно возбуждённой плоти Прокла. О, как захотелось закричать! Миг прозрения – исчезла волшебная музыка, и прекрасное ложе с лепестками роз и бабочками оказалась обычной тахтой, и – боль… Но ароматный вкус Улиного тела помог превозмочь всё. Забыв о боли, Прокл одним движением закончил движение собачки по злосчастной молнии. А впереди то начатое, что ни в коем случае нельзя не завершить. И снова заиграла волшебная музыка, и запорхали бабочки…
Как быстро пролетело время, и пора уходить! Прокл стоял в подъезде, у закрытой двери в квартиру, где жила Уля. Тяжело вздохнув, вновь оказавшись в суровой действительности, Прокл стал спускаться вниз, мимоходом вспомнив о бутылке в пакете, которую он, вроде, обронил прямо перед домом. Спустившись на улицу, он сразу нашёл в снегу никем не тронутый пакет для старшины; взяв его, Прокл взглянул на окна седьмого этажа. Там не было и тени Ули, лишь приятные душе и телу воспоминания о пережитом. Уже через полчаса Прокл был в роте. Там он первым делом пробрался в каптёрку к спящему старшине, и подсунул под его кровать пакет с бутылкой водки. Еле отвязавшись от настойчивых вопросов Синего, он кое-как добрался до своей кровати, и тут же уснул с блаженной улыбкой на лице.
– Везёт же подонкам! Лучшему другу ничего не рассказать! А теперь вон, спит, улыбка до ушей! – проворчал Синий, с завистью посмотрев на спящего рядового Прокла Мечтающего. Посмотрел на висящие на стене в коридоре часы: до подъёма роты оставалось ещё меньше часа. Подойдя к дневальному, утомлённо стоявшему у тумбочки дежурного, и пристально посмотрел на него.
– Ну что, Бобиков, не спиться? Тогда расскажи-ка мне о своей девушке. Да смотри у меня, чтоб во всех подробностях!
     Теперь время проходило в ожидании караула, когда при первой же возможности Прокл бежал к телефону, чтобы услышать полюбившийся сердцу голос Ульяны. В ожидании часа, когда снова совпадут все предпосылки к моменту счастья: и рота будет в части, и в ночное дежурство заступит старшина. И тогда Прокл вновь сможет выбраться в город, чтобы увидеться с Ульяной. Прошло больше месяца, и получить увольнительную никак не удавалось, но вот настала та самая ночь, когда в дежурство заступал старшина…

                Платье белое

     Всё по тому же сценарию он вырвался в город, только на этот раз старшина был не в настроении, поэтому одежды не дал, и цену назначил в размере двух беленьких. Впрочем, это нисколько не остановило Прокла.
– Дзэн! Дзэн! – прозвучал звонок в дверь квартиры Ульяны.
– Кто там?
– Это я, Ульк! – ответил Прокл.
     Дверь открылась, и появилась Ульяна. Вышла она в тонкой водолазке и в длинной юбке, на ногах домашние тряпичные тапочки – в подъезде было тепло. В руках её был двойной листок, а в глазах такая печаль, увидев которую, на душе у солдата появился давящий груз чего-то очень нехорошего.
– Уля, что случилось? Ты не рада мне?
– Нет, рада. Просто, извини!
– За что? Что случилось? Когда я разговаривал с тобой сегодня по телефону, вроде, всё было нормально?…
– Пошли, спустимся ниже.
– Пошли.
– Ещё ниже.
     Они спустились ещё на пару этажей.
– Прости меня!
– Да что случилось?!
– Возьми, Прокл. Просто, рассказать это я не смогу… В общем, я написала правду, о которой не говорила тебе. Прошу, прочитай всё… Я тебя очень прошу!
– Хорошо, прочитаю.
     Прокл взял из рук Ульяны листок, исписанный со всех сторон мелким почерком, и начал читать: «К нам в деревню, к своим родственникам, очень часто приезжал один городской парень. Он был весёлым, уверенным, смелым, и вёл себя так круто по сравнению с другими парнями… Многие даже боялись его. Он катал меня на своей машине, мне тогда все девчонки завидовали. Мы постоянно были вместе, а в результате я сильно полюбила его. Так наши отношения продолжались два года; он уезжал, а я всё ждала, когда он приедет обратно. И моя любовь к нему от этого становилась ещё сильнее. Я очень хотела выйти за него замуж. Я говорила ему об этом, а он отвечал, что надо ещё подождать, пока я подросту, – мне тогда ещё не было и восемнадцати; а он к этому времени накопит больше денег для нашей совместной жизни. Но когда мне исполнилось восемнадцать, он продолжал всё в том же духе: что ещё рано, что ещё надо подождать. Тогда я решила обмануть: я сказала ему, что беременна и хочу иметь от него ребёнка. Ещё сказала, что рассказала об этом матери. Он мне поверил, хотя было видно, что он не хотел жениться и не желал такой ответственности, как ребёнок. Но всё же сказал, что, если я так хочу, то мы поженимся. Я была на седьмом небе от счастья, тут же сообщила матери о нашем решении, а о ребёнке подумала так: он всё равно обязательно появится в ближайшее время. Мы стали готовиться к свадьбе, которую решили провести в деревне. Для этого мы с матерью даже съездили в город, и купили мне прекрасное, белое, свадебное платье. За день до свадьбы мой суженый со своими друзьями, которые приехали вместе с ним из города, устроили мальчишник, – как он мне сказал. В день свадьбы к нашему дому подъехала машина, где были четверо его друзей». В этом месте текст немного обрывался, а и без того мелкий почерк далее становится обрывистым, кривым… Так, как будто писали дрожащей рукой. Прокл продолжил читать, хотя прочитывать текст становилось всё труднее: «Они сказали, что мой жених попросил забрать его невесту, чтобы потом, якобы сюрпризом, привезти к загсу. И чтобы остальные подтягивались туда же, а нам, будто, надо ещё куда-то заехать. Все поверили в это. Я села в машину, прямо в свадебном платье. Машина поехала. Они завезли меня в лес, и там насиловали меня. Все крики о помощи и пощаде были бесполезны. Я сейчас и не вспомню, как всё это было гадко и долго… Они мне сказали, что, хорошо выпив и употребив наркотики, – как оказалось, он это дело любил, – мой жених пообещал всем ящик хорошей водки за то, что они сделают со мной. А утром он всем напомнил о своём обещании, потрясая пачкой денег. Когда всё кончилось, я убежала далеко в лес. Его друзья рассказали всем, что я сама попросилась остановиться у леса, а потом куда-то исчезла. Я забрела очень далеко. Мать говорила, что меня искали всей деревней. Мне тогда совсем не хотелось жить. Я дошла до озерца, про которое не знала и никогда не слышала. И именно в том месте, где я была, берег оказался высоким. Прыгнув в воду, я сразу ушла на глубину, и моё платье зацепилось за что-то, – может, это была какая-нибудь коряга. Всплыть я не могла – платье держало. Вся моя жизнь тогда пробежала перед глазами. А потом, в воде, я увидела брата. Я тебе не говорила: у меня был старший брат; ты очень похож на него, у вас с ним даже голоса одинаковые… Он утонул, когда хвастался перед своей подружкой, как он умеет прыгать в воду с большой высоты. Просто ударился обо что-то головой, и утонул. Он был бледным до ужаса, и погрозил мне пальцем: мол, что это ты творишь, дрянная девчонка?! Он мне так всё время в детстве грозил, когда я делала что-нибудь не так. Тогда я очень испугалась, и за жизнь тоже. Начала барахтаться, тянуть платье, пока, наконец, коряга не отпустила меня. Выбравшись из воды, я бежала и бежала. Долго. Потом стемнело, ветки до крови стегали моё лицо, но я продолжала бежать. Сама сейчас удивляюсь – как тогда от всего этого ужаса моё сердце не остановилось, и я не сошла с ума. Сил бежать уже совсем не было, когда начало светать, и я услышала спасительный крик деревенского петуха. Я чудом оказалась снова в своей деревне. Я уже говорила тебе, что у меня из самых близких только мама и осталась, – дома была она одна. Она у меня молодец, не стала мучить меня расспросами, а сразу положила в постель. Проснулась я только на следующий день, в обед. Маме рассказала нелепую историю о том, что я просто разлюбила своего жениха, и решила сбежать;а в результате заблудилась в лесу. Мама сделала вид, что поверила мне. Свадьбу, конечно, отменили. Мама потом ещё долго извинялась перед гостями. Правду я решила никому не говорить. Такого позора не выдержали бы ни я, ни моя мама. А те подонки сразу же уехали в город. А вот жених мой ещё неделю пьянствовал по деревне, рассказывая всем небылицы: вот какая у него невеста оказалась потаскухой, нашла себе другого за его спиной, прямо перед свадьбой. Я всё время сидела дома, и мысли о смерти никак не выходили из моей головы. Я пыталась порезать себе вены, и если бы не мама…» Перестав читать, Прокл поднял голову, и посмотрел на Ульяну. Она всё это время не сводила своего взгляда с лица Прокла, глаза налились слезами, губы и тело дрожали от холода. А на левой руке он только сейчас заметил тонкие шрамы.
– Тебе холодно! Я сейчас сниму шинель…
– Не надо!
– Но тебя трясёт!
– Нет, нет… Ты всё прочитал?
– Не всё.
– Прошу, Прокл, не смотри на меня! Прочитай всё…
– Хорошо, – ответил Прокл, всё же сняв шинель и бросив её на перила. Он продолжил читать; дальше почерк становился более разборчивым:
«Мама тогда успела мне сделать повязку. Правду я так и не решилась рассказать ей. Да и она, умница моя, не задавала много вопросов. Тогда мы вместе решили, что мне нужно уехать из деревни. Она всё твердила, что жизнь продолжается, – она молодец… Вот так я оказалась в этом городе, у своей далёкой родственницы, которую я зову тётей. Жизнь продолжается. Я поступила на учёбу. А тётя даже нашла мне жениха. Он тоже военный, но только не солдат; он офицер, вроде лейтенант. Он много раз приходил к нам, в тётину квартиру, и тётя всегда в это день устраивает небольшое застолье; мы много разговаривали с ним. И как-то раз он пришёл, когда тётя была в ночь. Он принёс цветы, шоколад, шампанское. Много говорил о своей неудавшейся личной жизни. Когда начал приставать, я посмотрела в его глаза, и мне даже жалко его стало. Я не стала сопротивляться – просто отдалась. Он был обходительным и не грубым. Потом он сказал, что хочет жениться на мне. Это было за неделю до нашего знакомства. Знакомства с тобой, Прокл. Я ответила, что мне надо подумать. Он часто приходит, звонит, но я не даю ему ответа. Тут появился ты… Я уже никогда не думала, что моё сердце может вновь забиться от слов и рук. Это правда! Ты столько за этот месяц рассказал мне про себя… И о своей первой любви, да и просто о своей жизни… Как мне казалось, ты искренне интересуешься моей жизнью. Наверное, в моей жизни ещё не встречалось такого открытого человека, как ты. Можно миллион раз гадать о том, почему я не встретила тебя раньше, но с этим ничего не поделаешь. Ты скоро уедешь домой. И ещё – правда в том, что ты человек, ищущий в этой жизни чего-то большого… И в этих планах точно не я, я это чувствую. Тем более после того, что ты узнаешь сейчас. Недели три назад приезжал мой бывший… Не знаю, как он узнал про этот город, – мама не за что бы не рассказала. С того времени прошло уже чуть меньше года. Он изменился, очень. Видать, его жизнь тоже наказала. Он встретил меня одну, на улице, с цветами и каким-то подарком. Всё извинялся передо мной, говорил о своей любви ко мне… Но я чувствовала только страх перед этим человеком. Страх, который сковал всё моё тело. Он схватил меня за руку, и повёл в гостиницу. В номер, который он снял в этом городе. Я как заговорённая, как послушная овечка пошла туда, куда он вёл. А сама просто боялась, до ужаса боялась что-то возразить. Когда мы оказались в номере, он бросился целовать мои ноги. Вновь стал извиняться, просить прощения, говорить о любви… А потом… Потом он просто повалили меня на кровать, и сделал своё дело, быстро уснув после. Ничего кроме омерзения я не могла испытать, я сразу же ушла оттуда. Не знаю, что там у него случилось, что он через такое только время решился на встречу. Но я думаю, что он просто до сих пор боялся, что я могу заявить в милицию. Ещё ведь он так и не знал, что я не была беременна тогда, – наверное всё думал, что я подам на алименты. Хотя и не спросил об этом ни словечка. Больше я его не видела, и не дай бог увидеть. И всё же за свою далёкую неправду я поплатилась опять. На днях я узнала, что беременна. Одно я знаю точно – это не от тебя, Прокл, за это можешь быть спокоен. И этого ребёнка я хочу. По-другому никак, я это осмыслила, я не могу поступить иначе со своим родным дитём. Лейтенант хороший человек, он будет, – я очень хочу в это верить, неплохим отцом. И не важно, что нет любви. Я поняла – это не самое главное. Скоро я скажу ему «да»… Ты прости меня, Прокл, за такую вот жизнь мою… У тебя ещё всё впереди, я желаю тебе найти своё счастье. И то, к чему ты стремишься».
– Если бы я знал, к чему я так сильно стремлюсь…
– Ты обязательно узнаешь…
– Прости меня, Уля!
– Тебя-то мне за что прощать? Это ты меня…
– За то, что я не встретился с тобой раньше!
     Она нервно усмехнулась, искривив лицо, которое и без того немало омрачили душевные муки:
– Ты ещё шутишь!
– Нет-нет! Не подумай так, я на самом деле извиняюсь! Извини, если что-то не так сказал! – протараторил Прокл.
– Всё, перестань!
– Всё, перестал.
– Молодец. Скажи что-нибудь…
– Что я могу сделать для тебя? Ты только скажи!
– Уйти!
– Прямо сейчас?
– Да, уходи… Но оставь меня хоть каким-то маленьким воспоминанием в своей жизни. Хотя, нет! Я не надеюсь на это… А ты… Ты навсегда останешься моим светлым воспоминанием.
– Поверь, я…
– Ничего больше не говори! Просто, обними меня напоследок, если хочешь…
     Ульяна слегка приподняла руки, и Прокл крепко обнял её. От неё исходило не просто тепло, а жар, который сразу впитался в тело Прокла. Вместо сочувствия, которое должно было бы чувствоваться сейчас, Прокл ощутил лихорадочное возбуждение, пробежавшее по всему телу. Отстранившись от Прокла, Ульяна произнесла:
– Прости меня за всё, и больше, умоляю тебя, не звони… Уходи! Я тебя очень прошу!
– Хорошо! – выдавив из себя сквозь застрявший в горле ком, сказал Прокл. Он схватил шинель, и стал спускаться вниз по лестнице.
     Ульяна стремглав пробежала по лестнице вверх. Добежав до своей квартиры и быстро открыв ключами дверь, она громко захлопнула её за собой. От этого хлопка сердце Прокла ёкнуло. Он испытывал странное и смешанное чувство непонятной вины, сожаления, обиды за Улину жизнь, злобы на тех нелюдей, что сделали ей так плохо, и ещё неостывшее желание, вспыхнувшее от последнего объятия.
     Он больше никогда не позвонит, как она и просила.
     И впредь каждый раз, оказавшись у телефона, Прокл испытывал желание набрать те заветные цифры её номера, но так этого и не сделает.

                Пора домой

     Наступила весна, и срок службы Прокла подошёл к концу. Был теплый день, солнечные лучи щедро лились на землю, вот только ветер был прохладен. Выход за КПП, – теперь уже бывшей части, полной грудью вдохнуть свежего весеннего воздуха, и вот он: первый и уверенный шаг по долгожданной гражданской свободе до железнодорожного вокзала. Тёмные брюки, белая футболка, серая ветровка, чёрные туфли, небольшая спортивная сумка за плечом – вот то, во что был одет вчерашний служащий. Изрядно поднадоевшую военную форму он оставил в роте. А вот короткая стрижка, ровненькая, свеженькая окантовка на затылке, идеальная выбритость и чёткая походка всё же выдавали в нём бывалого солдата.
– Пожалуйста, билет на ближайший, проходящий через Горноград.
– Так… Ближайший только завтра, в пять утра!
– А раньше нет?
– Нет, только этот. Брать будете?
– Что же делать?…
– Будете или нет? Не задерживайте очередь!
– Давайте.
     Получив билет, убрав документ и сдачу в карман, Прокл посмотрел на номер: ему достался семнадцатый вагон и сорок первое место. Сердце сжалось, – эти цифры были номером телефона Ульяны, только наоборот. Вспомнилось всё, а особенно письмо, которое впилось в память Прокла каждой своей строчкой, как въедливый паразит. И всё же, вспомнив о своей свободе и родном доме, до которого он скоро доберётся, о родных, которых он столько не видел, и настроившись только на позитив, Прокл сгладил и тот негатив, что был в его памяти.
Убрав билет в карман, посмотрев на вокзальные часы, на которых было всего ещё только послеобеденное время, он пощупал оставшиеся купюры – на эту сумму можно было бы приобрести в поезде бельё, да пару стаканов чая с булочкой, и всё на этом. А до прихода поезда оставалось ещё очень много времени. И Прокл решил убить это время прогулкой по городу.
– Домой отправляешься, служивый? Долго ещё до поезда? – послышалось сзади, едва Прокл вышел из вокзала.
– Да. Откуда вы знаете? – спросил Прокл, обернувшись. Позади стоял пожилой и худосочный мужчина среднего роста, в старом, замусоленном пиджачке потёртого серого цвета, под ним мятая, но чистая, и скорее всего – недавно стиранная светлая рубашка с еле уловимым малиновым оттенком. В тёмных и грязноватых джинсах, в коричневых, с длинным и тонким носком лакированных до блеска ботинках с ковбойской цепью и шпорой позади.Бело-красная кепка на голове, с рисунком головы быка. В кругленьких, слегка затемненных очках и с козлиной бородкой.
– Когда-то я тоже был на службе… А теперь, вот, сам по себе! – ответил худосочный печально. Едва двигая пухлыми губами он криво улыбнулся, приоткрыв плохие зубы, но лицо осталось застывшим.
– Ну и ладно, а мне пора!
– Куда же?
– Куда надо, – ответил Прокл, и широко зашагал прочь от вокзала.
– Постой, служивый! – не унимался мужчина с козлиной бородкой, и, прихрамывая на одну ногу, зашагал за Проклом.
– Отстаньте, дедуля!
– Не поймите меня превратно! Просто, я слышал – вы покупали билет до Горнограда…
– И что?
– Ну, я там был в своё время… У меня там очень много хороших знакомых осталось. К примеру Сенька Сачков, Паша Постов…
     Перечислив ещё с десяток имён, хромой извлёк позолоченный портсигар из внутреннего кармана пиджака, достал сигаретку и прикурил её от спичек, что обнаружились в кармане штанов.
     Горноград был небольшим городком. И все имена, что перечислил незнакомец, были хорошо известны Проклу. Каждый из них в городке был знаменит по-своему. Кто-то был милиционером, кто-то бизнесменом, кто-то тренером по боксу, а кто-то – и бандитом. Все они были уже довольно взрослыми дядьками, и лично общаться с ними Проклу не приходилось, так что какое ему было дело до того, что этот дед их когда-то хорошо знал.
– Дело даже не в том, что я их знаю… Вот, вижу, земляк, которому до поезда ещё очень далеко, и у которого, скорее всего, нет денег. Думаю, почему бы ни предложить свою помощь…
– Какую ещё помощь? Мне ничего не надо!
– Так не бывает. Всем и всегда что-то надо!
– Слушайте…!
– Не злитесь, Прокл…
– Как, вы и имя…?!
– Повторяю, я видел, как вы покупали билет. А там – и ваш документ. До поезда ещё далеко, так что, я предлагаю зайти в какую-нибудь столовую, и перекусить.
     Естественно, я угощаю не корысти ради, а просто из уважения к той земле, откуда вы родом. И ещё к тому, что вы, я думаю, были отличным защитником своей отчизны.
– Всё может быть!
– Так в чём проблема? Прошу следовать за мной. Тут недалеко я знаю изумительное заведение, там неплохо кормят! – почти восторженно произнёс земляк, сделав длиннющими пальцами движение, как будто сыграл на пианино.
– Да чёрт с вами! Пошли. Какая приятная музыка прозвучала!
– Это мы умеем. Прошу!
     А музыка действительно звучала повсюду, вокзал растворился в воздухе, и вперёд протянулась аллея с удивительно благоухающими деревьями и кустарниками. Впереди виднелось низенькое серое здание безо всякой вывески и окон, утопающее в пене зарослей акации. На стенах там просто висели красивые расписные щиты, а сама стена за ними вся была из больших серых блоков. У больших массивных дверей стоял бородатый детина во фраке, – очевидно, швейцар.
– Добрый день, господа.
– Отличный! – ответил попутчик Прокла.
– Вам как всегда – столик в укромном уголочке?
– Да.
– Проходите! Для вас он всегда свободен.
     Двери распахнулись, и они зашли. Внутри играла умиротворяющая музыка, свет исходил от розовых бра, что висели на стенах, а также от свечей, что горели по одной на каждом столе. В заведении было много посетителей. Большинство из них неспешно поглощали обед,запивая спиртным, и шёпотом ведя разговоры с теми, кто был за их столом; кто-то танцевал медленный танец.
– Разрешите ваши вещи, – произнёс гардеробщик, появившийся из полумрака.
– Возьмите.
– И сумку тоже. С ней ничего не станется.
– Оставь, оставь сумку – не пропадёт.
– Пожалуйста.
– Прошу! Ваш столик.
     Пройдя через весь зал, они добрались до своего столика, на котором, как и везде, посередине стояла зажжённая свеча. Столешницу укрывала приятная наощупь бархатная скатерть красного цвета. К ним тут же подошёл официант, и поставил на стол поднос, на котором стоял графинчик с водкой и двумя рюмками.
– Вам как всегда? Будете заказывать что-то дополнительно? – с последними словами официант обратился к Проклу. Тут словно всё заведение замерло, и даже музыка стала тише. Все обратили свои блестящие в полумраке, словно стеклянные, глаза на них, и замерли в ожидании ответа Прокла, и он это заметил. Осмотревшись, он вдруг внимательно посмотрел на официанта – это был ефрейтор Замков. Холодная дрожь пробежала по спине; но взглянув ещё раз, он убедил себя, что официант просто похож.
– Что закажет уважаемый земляк, то и я буду.
– Вот и правильно, брысь! А мы пока – по водочке…
– Не откажусь!
     Официант мигом исчез в полумраке заведения, музыка вновь заиграла громче, а посетители опять начали танцевать и шептаться. Выпив по рюмашке, Прокл тут же обнаружил уже наполненную вторую; а выпившему махом и вторую Проклу сразу похорошело. Внутри потеплело, заведение стало казаться уютным, спокойным, а непонятные его посетители, как и его новый приятель, напротив, стали представляться крайне приятными людьми.
– Что делать будете, Прокл, когда вернётесь домой?
– Что это вы всё на вы? Вы же меня, вроде, старше… А я до сих пор, извиняюсь, даже вашего имени не спросил! И, кстати, спасибо за угощение.
– Не за что. Сегодня я вас угостил, завтра, быть может, вы мне чем-нибудь поможете.
– Так как же вас зовут?…
– Адик Ады…ович!
    Какой-то то там – это всё, что он смог расслышать, так как перед их столом появилась скрипачка, заигравшая заунывную мелодию прямо у самого Проклового уха. Когда скрипачка ненадолго замерла, новый приятель проговорил:
– Можешь называть меня просто – Адик, возраст не имеет никакого значения. Уж я, поверьте, точно знаю! – И опять застонали скрипичные струны. – Уйди ты, бестия! Дай с человеком поговорить…
     Скрипачка поспешила удалиться, кинув последний взгляд на их стол. «Это же Ульяна! – побагровев в момент, заметил Прокл. – Ан нет… Опять похожий человек». Появился официант, и быстренько выложил закуску на стол. С опасением и вновь ожидая странного сходства, Прокл глянул на официанта: нет, это был абсолютно незнакомый человек.
– Предлагаю тост!
– Говорите, Адик!
– За наше не последнее знакомство, будем считать так!
– Это ваш тост?
– Да, прошу выпить, и веселиться. Веселиться!
     Выпив по третей рюмашке и снова закусив, они услышали, как музыка заиграла громче, а мелодия стала ритмичней. Перед небольшим танцполом раздвинулись шторы, и там обнаружилась ярко освещённая сцена, где и находились виртуозно играющие музыканты. Оттуда и доносилась музыка. Многие посетители повставали со своих мест и, добравшись до танцпола, стали танцевать что-то наподобие рок-н-ролла.
– И всё-таки, чем вы собираетесь заниматься, Прокл?
– Об этом я ещё не думал! – ответил Прокл, сильно запинаясь в каждом слове, отчего-то здорово захмелев. Голова кружилась, и без того прищуренным глазам всё виделось смутно – открывать их полностью почему-то совсем не хотелось. Вот и собеседник его, казалось, восседает, облачённый уже в совершенно другое одеяние; а точнее – и вовсе без него. Кожа Адика была красна, а между раздвинутых в вечной его улыбке губ блестели большие лошадиные зубы. В глазах вихрилась тьма, а длинные пальцы перебирали по столу, словно играя, на каком-то инструменте.
– Ну, это не страшно. Главное, знай – что бы ты ни делал, чем бы не занялся, всегда можно найти для себя помощь, если сильно захотеть. Но помни – только для себя!
– О чём это вы?
– О тебе, Прокл…
– Молодой человек, можно вас пригласить на танец? – нежным и приятным слуху голосом произнесла женщина, подошедшая к их столу.
– Кто? Он молодой? А, ну да, конечно… Надо веселиться! Вставай, Прокл, иди! Доставь радость этой даме…
     Прокл посмотрел на женщину. Она была шикарна: высокая, с длинными, вьющимися волосами. На ней было белое, полупрозрачное вечернее платье, одетое прямо на голое тело. На шее, на золотом канатике, висели изумруды, и от этого ожерелья стреляли разноцветные блики. Она была прекрасна, а поскольку Прокл был уже далеко не трезв, то он заключил, что такой божественной красоты ещё не встречал.
– Спасибо, что пригласили! – пробормотал Прокл, поднявшись из-за стола.
     Прекрасная незнакомка протянула руку, и Прокл подал ей свою. Она повела его за собой через ряды столов – к танцполу. От её покачивающихся бёдер, талии, идеальных изгибов тела, так хорошо видных через тонкое платье, Прокл не мог оторвать взгляда. И как только они дошли до танцпола, заиграла медленная музыка. Она развернулась, набросив руки ему на плечи и приблизившись так, что её упругая грудь оказалась прямо под подбородком Прокла, касаясь его тела. Теперь стало видно насколько она выше, возможно, благодаря высоким каблукам. От неё свежо пахло морем, у которого Прокл никогда не был, но зато был уверен, что этот запах и есть тот самый. Он положил руки на талию прекрасной незнакомки, и они стали танцевать в такт неторопливой мелодии.
– Можно спросить, как вас зовут?…
– Пускай для вас я буду просто – незнакомкой…
– У всех есть имя, меня вот…
– Не важно. Сейчас не обязательны пустые разговоры, танцуйте. Просто потанцуйте со мной. А думать о чём-то – зачем? Вам разве не приятен просто танец со мной?
– Конечно, приятно, когда такая красивая девушка приглашает на танец, но…
– Без всяких но! Танцуем…
     И всё закружилось в ритме танца. Ещё сильнее запахло морем, немного неспокойные волны ударялись о борта корабля, шумными брызгами отлетая прочь. На палубе был всё тот же народ, что вышел танцевать; в танце каждый из них время от времени кидал свой заинтересованный взгляд в сторону Прокла. И в каждом из них Прокл узнавал знакомых, которых встречал раньше; каким-то образом они тоже оказались на этом корабле.
– Какой дивный запах! Какой свежий ветерок подул! Я так сильно пьян, или мы точно на корабле, на море?… – спросил Прокл, чувствуя, как начинает трезветь.
– Мы и правда в море, мой великолепный капитан! – ответила незнакомка, ещё крепче обхватив Прокла.
– Кто? Я? Ну ладно… Буду капитаном!
Музыка поутихла, над участком палубы на которой танцевали люди, возник яркий, слепящий глаза свет:
– А вот и я! Наша вечеринка продолжается!! Впереди нас ждёт увлекательное шоу, ценой победы в котором станет ваше дальнейшее пребывание на этом чудесном корабле! – прокричал с капитанского мостика Адик. Теперь он был одет во фрак, на голове красовался цилиндр, в руках оказалась металлическая трость, которую он виртуозно крутил как маршальский жезл. А кожа так и осталось красноватой, не исчезла и чернота в глазах.
– Спасибо за танец, мой капитан!
– Не за что! Вам спасибо, прекрасная незнакомка, которая так и не удосужилась назваться…
– Я покидаю вас. Слушайте внимательно вопросы шоумена. От вас зависит очень многое!
– Вы куда? А как же…?
– Любовь меня зовут, если для вас это так важно… Но теперь мне здесь не место.
– А может мне с вами?…
– Нет, не получится. Вам надо закончить здесь, – ответила Любовь, растворяясь в воздухе.
– Постой…!
– А теперь викторина «Расскажи, зачем»! – продолжил Адик. Все перестали танцевать, уставившись на капитанский мостик. На мгновенье свет исчез, и вспыхнул снова, осветив только одного человека. Это был полноватый пожилой мужчина, испуганно озиравшийся по сторонам. – Поздравляю, вы стали первым участником викторины!
– Но я не хочу никакой викторины! Я ничего не знаю! – сопротивлялся тот.
– Ну, зачем же так бояться… Это – всего лишь игра. А расскажите нам: зачем?…
– Господин шоумен, я не понимаю вас! О чём вы спрашиваете?
– Прекрасно понимаете!
– Нет! Не понимаю!!
     В сознании Прокла возникли образы деток, шаливших в разных комнатах. И этот жирный, полуголый дядька, снующий из комнаты в комнату. А потом крики, и детский плач. От ужаса Прокла бросило в пот, ему захотелось оглохнуть и ослепнуть, лишь бы не видеть и не слышать этого. И, переплетаясь со своими мыслями и ещё чьими-то, мысли этого дядьки стали слышны Проклу хорошо и отчётливо: «Нет, я не хотел! Это не я! Они сами,я не виноват!». Прокл в ужасе содрогнулся: «Вот мразь! Ни капли сожаленья… Неправильный ответ!»
– Неправильный ответ! – прокричал Адик, махнув тросточкой. И полный дядька взмыл в воздух, пулей улетев в море.
«Лишь бы не меня! Нет, я этого не сделала бы, – они сами! Умоляю, пощадите! Это всё он! За что, Господи?!
-Вот только этого вспоминать не надо, а не то станешь следующим…» – чужие мысли, слова и страхи штурмовали разум Прокла, осыпая его как град.
– Расскажите нам – зачем? – спросил шоумен у следующего.
– Но они сами покупали! Никто их силой не заставлял, они сами ко мне приходили! – уверенно ответил статный мужчина в возрасте.
– Ах, скажите! Какие мы добрые, – таких ангелов у Него у самого нет! А он вон какой заботливый выискался! Решил помощь оказать – больным и старикам увеличить срок жизни, якобы излечив от всех недугов! Дав напрасные надежды этим несчастным!
– Господин шоумен, но мои аппараты не приносили никому вреда! – уже потеряв всякую уверенность и сильно заикаясь, ответил мужчина.
– Алчность! Как всё банально… Сколько уже вас, шарлатанов таких, я на своём веку повидал… Неправильный ответ. Брысь за борт!
     Свет осветил следующего, потом ещё и ещё. Образы убитых, замученных, искалеченных, обречённых – от этого нескончаемого кошмара Проклу и самому захотелось выброситься за борт.
– Неправильный ответ! – в очередной раз произносил Адик. И грешник летел в воду.
И вдруг появился постаревший, еле узнаваемый образ Ульяны. Это была старуха с сединой в волосах, морщинистым лицом, с сухими губами, пустым взглядом, но всё же в ней он узнал ту девушку, которой её когда-то знал.
– Хватит! – теперь уже не в силах терпеть дальше, истошно закричал Прокл.
– Но это шоу, я не могу его так просто остановить! И в конце то концов, это – всего лишь игра, которая ещё не раз повторится. Тем более – в вашей жизни, Прокл! – пояснил Адик.
– Я буду отвечать за неё!
– Вообще-то, есть правила, которые нужно соблюдать!
– К чёрту правила, шоумен!
– Вот это мне нравится! Туда их, точно! Но нарушу я их только ради такого особенного клиента, как вы… Так – зачем?…
– Затем, что так…!
– Неправильный ответ! – и Прокла подняло в воздух, и бросило в море. Тело его понесло вниз с бешеной скоростью, а дальше – холод морских глубин; потом – чёрная слизь, постепенно становящаяся теплее. И – адская агония, в которой тысячи заблудших душ протягивали свои раскалённые руки, чтобы коснуться падающего тела Прокла. И каждое касание вызывало жгучую боль, а в памяти пробегала та, чужая жизнь. Потом стало светло; бесконечная пустота, в которую Прокл всё проваливался и проваливался… До тех пор, пока не потерял сознание.
– Эй, парень! Очнись! – произнёс незнакомец, тряся Прокла за плечо.
     Прокл открыл глаза и, подняв голову со стола, осмотрелся: он был в баре, на столе стояла почти выпитая бутылка, тарелки из-под съеденной закуски, а на танцполе всё так же танцевали. Перед ним сидел худосочный мужчина в возрасте, в кругленьких, затемнённых очках, и с козлиной бородкой.
– Эко вас разнесло, с выпитого-то!
– Мне нужно на улицу… Что-то плохо…
– Это точно, воздухом подышать не помешает. Вон там выход! Давай, провожу.
– Нет, не надо! Я сам, – ответил Прокл, встав из-за стола и направившись к выходу.Выбравшись из бара нетвёрдой походкой, Прокл стал жадно вдыхать – теперь воздух бара показался спёртым, омерзительным, им было невозможно свободно дышать. Но всё же трезветь организм Прокла упорно не хотел.
– Вот ваша сумка, вам пора к вокзалу. Могу прокатить с ветерком. Правда, всего лишь на скромненьком велосипеде, – предложил бородатый детина-швейцар, оказавшийся за спиной Прокла.
Обернувшись и взяв сумку у швейцара, Прокл ответил:
– Большое спасибо! Я был бы вам очень благодарен.
– Садитесь позади, на багажник. И держитесь покрепче! – произнёс швейцар, уже восседая на великанском велосипеде, взявшемся неизвестно откуда.
– Всё, держусь. Поехали! – закинув сумку за плечо и усевшись на багажник, ответил Прокл, и схватился руками за края сиденья.
     И двухколёсный транспорт тронулся, как и обещалось – с ветерком, свежим, приятным, отрезвляющим. Они помчались через пустынные улицы ночного городка.
– Когда-то я вот так же катался по улицам со своим другом… Это было давно. Ещё – мы гоняли на пруд, чтобы наловить раков… А потом много раз удирали от шпаны… Прямо как сейчас!
     И этот голос, воспоминания, всё это показалось Проклу таким знакомым.
– Ходуля, это ты? Ты это, что ли?!
– Это было давно…
– Ходуля, так это ты?!
– Давно было, всего и не упомнишь, – не унимался детина.
– Что ты заладил: давно, давно! Не помнишь, что ли, как мы с тобой на велике рассекали?!! Это ведь я, Прокл! Забыл?…
– Может, и рассекал.
– Так это ты!! Как ты здесь?
– Не знаю – я это, или кто другой… Моё дело – педали крутить.
– Ты чего несёшь?!
– А вот и вокзал уже видно, да и поезд ваш у платформы…
– Ответь ты мне наконец-то…!
     Но впереди появилась гудящая машина, ярким, ослепляющим лучом света осветив ездоков. Потеряв всякое управление над велосипедом, они грохнулись об землю…
– Осторожно, братан! Ты чуть башку себе об стол не разбил! Удачно, что мимо пролетел…
– Эй, черти окаянные! Да когда же от вас покою будет?! Угомонитесь, наконец – люди спят уж давно… – проворчала старушка с соседней плацкарты, повернувшись с одного бока на другой, и надёжнее укрывшись одеялом.
– Всё-всё бабуля, спите себе. Тут человек чуть жизни не лишился, после службы до дому так и не добравшись, а вы раскудахтались!
– Совесть имейте! Вот домой вернётесь, там и накуралеситесь! – листнув газету и поправив очки, поддержал старушку ещё не спавший мужчина, сидевший на боковом месте.
– Хорошо, батя! Больше не шумим.
     Поднявшись с пола плацкартного вагона и присев на свободное нижнее место, Прокл увидел перед собой отслужившего солдата в форме, очевиднее всего – возвращающегося домой.
– Ну, ты даёшь – со второй полки упасть! Всё хоть цело-то? Так грохнуться! Ладно хоть, головой стола не задел!
     Прокл посмотрел на стол, укрытой измятой газетой. Он был в крошках и объедках, что остались от съеденной закуски. Стояло пара вскрытых консервов, а под столом находилась пустая бутылка из-под водки.
– Давно я здесь?
– Ты чего, Прокл? Видать, сильно ударился!
– Заткнитесь вы уже там! – снова заворчали соседи.
– Мы давно едем? До Горнограда далеко? – перейдя на шёпот, спросил Прокл. Он напрягал всю свою память: что за парень перед ним, когда он сел на поезд, как оказался на второй полке? А в голове – лишь кошмарные воспоминания о сне. Да и пьяный дурман, что ещё крепко держался в организме, отзывался головной болью и обеспечил неприятную сухость во рту.
– Да ещё часа четыре… Под утро будем.
– А тебе самому-то далеко до дома?
– Видать, сильно шандарахнулся… Далеко. Дальше, чем тебе. Уже заново знакомиться не будем… Можешь прилечь на нижнем месте, оно освободилось пока ты спал.
– Нет уж, посижу пожалуй.
– Тогда пошли в тамбур, курнём… Ах да, – чуть не забыл, что не куришь. Водочка-то закончилась… Ну, а я в тамбур!
– Хорошо, – ответил Прокл, зевнув.
– Так ты спи, спи. Не бойся – не проспишь, проводница предупреждена, что тебе в Горноград. Доедем, разбудит!
Кивнув головой, Прокл прилёг и закрыл глаза.
– Подъезжаем к Горнограду! – произнесла проводница, легонько толкнув Прокла в плечо, и тут же удалившись.
– Уже…? А, да… Спасибо. Всё выхожу! – проснувшись, ответил Прокл. Присев, посмотрел на спящего соседа, чьё имя так и не вспомнил, нащупал – в целости ли документы, нашёл сумку, оказавшуюся на третьей полке, и ещё раз присел на дорожку. В пожухлой газете, что была постелена на стол, оказалась большая фотография: аллея с ухоженными кустарниками, а на переднем плане, – до пояса, девушка. Светловолосая вроде, хотя в черно-белом и не совсем понятно; одновременно и строгие, и приятные черты лица, большие глаза, пристально смотрящие на Прокла… А позади, мельком – проходящий мимо человек в пижаме, ужасно похожий на немного постаревшего Прокла. «После такой ночи что угодно померещится!» – подумал Прокл,и прочитал заголовок «Девушку с удивительным даром, прячут от людских глаз…» – на этом заголовок обрывался, кусок газеты в этом месте был вырван. Дальше Прокл не стал рассматривать – пора было на выход; ещё раз взглянув на девушку, что была на фото, он встал и направился к выходу. А в голове промелькнула мысль о том, что в такое необычное, словно не с нашей Земли создание, можно было бы влюбиться раз, и навсегда…
– Счастливого возвращения домой! – сказала вслед проводница, мило улыбнувшись вышедшему на перрон Проклу. – Дома, небось, родители заждались?…
– Да. Спасибо и вам. Хорошего пути!
– Спасибо!
     Глотнув прохладного, утреннего воздуха родных улиц, пахнущих ранней весной, Прокл неторопливым шагом направился к дому. И уже как-то по-другому смотрелись знакомые дома, улицы и люди, которые изредка попадались навстречу.
Звонок в дверь. «Кто там?» – «Конечно я, родные! Всё, отслужил, вернулся…» Слезинка матери, гордость отца. Сердце радостно забилось, душа обрела спокойствие, а тело нашло блаженный уют. Всё, я – дома.

                Игры в исцелителя

     Карусель… Когда же перестанет кружиться эта карусель?… И так плохо, голова кружится, во рту гадко, в горле пересохло, вверху – белый потолок. Проснувшись, Прокл стал вспоминать вчерашний день: вернулся из армии один из его товарищей. Пьяное сборище приятелей и подружек во дворе, возле карусели, на которой постоянно кто-нибудь кружился, болтовня… Сплошная болтовня об армии, о противоположном поле, о том, кто где и как устроился – всего и не упомнишь, особенно после столького выпитого.
     Прошло пара разгульных месяцев, как Прокл вернулся домой. И уже возникал в сознании конкретный вопрос: а дальше – что? Пора подумать и о серьёзном.
Гражданская жизнь, в которой нет такой строгости, дисциплины, где не расписан за тебя твой распорядок дня – в ней всё намного сложнее. Тебе говорили, ты слышал, видел, а может, и сам к этому пришёл-осознал, что впереди – самостоятельность, твой дальнейший взрослый путь, от которого напрямую зависит кто ты и что ты.
– Прокл, к тебе Сирасик! – послышался голос матери, открывшей двери после дребезжащего звонка.
– Привет, алкоголик! – было первое, что произнёс Сирасик, войдя в комнату Прокла. От самого тоже валил выхлоп, словно из спиртовой бочки. – Всё спишь… Когда всё порядочное население уже в полный рост зарабатывает нехилое бабло!
– Ты это о чём? – Прокл пожал руку Сирасику, и приподнялся с постели.
– О конкретной работе. Ты что, забыл? Вчера с парнем встретились, что в параллельном классе с нами учился. Васьком зовут…
– И что?
– Да как что! Он нам работу предложил.
– Что-то смутно припоминаю…
– Одевайся да вставай! Пойдём до него – всё точнее узнаем. Вчера ведь договорились, что мы к нему сегодня заглянем!
– Сейчас…
– Прокл, поешь, прежде чем уходить! – прокричала мать с соседней комнаты.
– Хорошо, мама. Пошли на кухню, хотя бы чая попьём.
– Не откажусь.
     Выпив чая с бутербродами, они вышли на улицу и направились к дому того парня, что предложил работу. Всю дорогу Сирасик болтал о нём:
– А помнишь, каким он забитым в школе был? Все кому не лень его обижали!
– Не помню, я не обижал.
– Да ладно?! А теперь всегда при деньгах, хорошую тачку купил. Глядишь, и мы так раскрутимся, на работе-то на этой!
– Хорош мечтать!
– А что? Если этот смог, что – мы не сможем?! Кстати, ты же помнишь Нэлю? Конечно, помнишь. Как только этот поднялся, она с ним начала крутится – где-то с полгода вместе были. Ох, как я её любил! А она с любым была, да только не со мной… С любым, кто посолиднее, с деньгами!
     Сердце ёкнуло. Прокл посмотрел на заслезившиеся вдруг глаза Сирасика, испытав двоякое чувство сочувствия и презрения к своему товарищу. Вспомнил и о своих чувствах, некогда бывших к этой девушке.
– А где же Нэля теперь?…
– Васёк, представь себе, порвал с ней – теперь у него другая красотка. А Нэля нашла себе другого хмыря, не с наших краёв, да и укатила с ним. Говорят, вроде, что и с ним не получилось, и тогда она там другого нашла – теперь с ним и живёт. Говорят, нормально; ребёнка родила.
– Понятно.
– А вот и дом Васька. А вот и его машина у подъезда. Прикольная, да?
– Неплохая! – ответил Прокл. Он посмотрел в завистливые Сирасиковы глаза, и ощутил и в себе самом прилив злости и зависти, которую нужно было бы немедленно удушить, но на этот раз эта гадюка оказалась сильнее…
– Да-а, с такой тачкой любая была бы моей! – продолжил Сирасик, подойдя к машине, и нежно погладив её по крыше.
– Эй вы, черти! Там, внизу! Отошли подальше от машины!! – послышался голос сверху.
– Это мы, Васёк, что орать-то! Пришли, как договаривались! – прокричал в ответ Сирасик, задрав голову наверх и рассмотрев там, на балконе последнего этажа, хозяина автомобиля.
– А-а, это вы… Подождите, сейчас спущусь! – наказал Васёк.
– Раскричался тут на весь двор… К нему, видите ли, лучшие приятели пришли! – проворчал Сирасик, словно оправдываясь перед бабуськами, что сидели на лавочках перед домом. Бабушки с интересом рассмотрели Сирасика с Проклом, после чего вновь продолжили свои шушуканья и сплетни, уже не обращая столь явного внимания на этих двоих.
– Привет! – произнёс Васёк, выходя из подъезда и подходя к Сирасику с Проклом. Подойдя, вальяжно пожал им руки.
– Вот, пришли как договаривались.
– Работники нам нужны, как я вам и говорил… Только честно скажу – не я решаю брать вас, или нет.
– Тогда что?
– Не перебивайте, сейчас всё расскажу. Так значит: вначале нужно пройти в компании собеседование, а там уже парни вам скажут, – подходите вы, или нет. Ну, если подходите, то хорошо. А там уж вы дальше сами… Деньги можно заработать неплохие, но справляется не каждый. Стараться надо… Очень стараться, и тогда всё получится.
– Так а что за работа-то такая?…
– Нормальная работа. Если хотите попытаться неплохо зарабатывать, то вот вам адресок: собеседование будет сегодня, в два. Вот и всё, чем я могу вам помочь. Так что берите, и в два будьте там. Да, и не забудьте про паспорт! – произнёс Васёк, протянув заранее приготовленную бумажку с написанным на ней адресом. Прокл взял бумажку в руки; в его голове всё как-то помутнело. То ли от изрядно выпитого вчера, то ли от запутанности и непонятностей в речах Васька.
– Ну всё, парни! Удачи, пока! – произнёс Васёк, удалившись обратно. И плавно, в замедленном режиме, прошёл мимо бабушек с высоко поднятой головой, а тех бросило в дрожь, словно мимо прошёл источник сильнейшего холода, – так померещилось Проклу.
– Какое ещё, к чёрту, собеседование?! – ругнулся Сирасик.
– Что делать-то будем?
– А я знаю?!
– Ты работать хочешь? Сам же меня в это втянул! Так что давай, пошли на это собеседование, а там – видно будет. Да и сколько можно у родителей на шее сидеть?!
     Вернувшись домой за паспортами, а потом добравшись до указанного адреса, парни помялись перед зданием, и, дождавшись двоих, зашли следом за ними. Узкая лестница вела на второй этаж: там, на площадке, уже теснилось с десяток молодых людей, – девушек и парней, ожидавших, когда их пригласят в офис на то самое собеседование.
– Кто крайним будет?
– Последними будете! – ответили им из толпы.
– Понятно.
     Сбоку от двери в офис, на стене, висела шикарная табличка. С выведенным по краям позолоченной краской узором, и надписью большими золотыми буквами: «ЭЛИТНЫЙ ТОН», а ниже и чуть помельче – компания.
– Проходите, следующий! – недовольным тоном произнёс парень, вышедший из офиса, и стал спускаться по лестнице.
– Ну, что там? Что говорят? – стали его спрашивать.
– Ай! – ответил тот, отмахнувшись.
     Следующий вышел довольным, потом сияющая девушка; за ними – парень нахмурясь, потом ещё тройка счастливых и ещё пара смурных. И все, так толком ничего и не поясняя, устремлялись на выход. И вот наступила очередь Прокла.
– Здравствуйте! – произнёс он, войдя в фойе.
– Проходите на собеседование, вот сюда, – произнесла секретарь, указав на дверь, и не отрывая взгляда от компьютера на рабочем столе.
– Здравствуйте! – повторил Прокл, войдя в следующую комнату.
– Проходите, садитесь, – указав на стул, сухо ответил мужчина, сидевший за небольшим столом.
     Где-то он уже слышал этот голос… Мужчина обладал внешностью совершенно ординарной, ничего приметного, – Прокл, увидев этого человека на улице через пару часов, и не спохватился б, что уже видел его раньше. Впрочем, хотя бы даже хороший костюм, в котором он был, – он уже мог бы напомнить о себе. На столе лежала небольшая кипа бумаг, сбоку от правой руки – фирменная ручка в гнезде, длинные пальцы мужчины постукивали по столу.
– Итак, расскажите – зачем вы здесь?
– Я пришёл по поводу работы. Для начала, наверное, на собеседование? – неуверенно ответил Прокл, вопросом на вопрос.
– Вам нужна работа?
– Да, конечно!
– Паспорт с собой взяли?
– Да, – ответил Прокл, доставая документ и протягивая его мужчине. Тот взял его длинными пальцами, развернул; изучив, продолжил:
– Где вы работали до этого, Прокл?
– Нигде, я только что из армии.
– Так, понятно. Знаете, что за работу мы предлагаем?
– Нет.
– Наша компания работает в сфере методики оздоровительного медицинского оборудования. А точнее – мы занимаемся маркетингом, продвижением аппаратов на рынке. Заработки сотрудников зависят от их личного вклада в дело продвижения и роста компании. У нас прекрасные перспективы роста, хорошие возможности в обучении маркетингу, менеджменту, и даже некоторых немало важных аспектов психологии. Как у вас с общением?
– Извините, не понял?!
– Как вы общаетесь – легко ли вам в общении с посторонними, незнакомыми людьми?
– Нормально вроде, проблем с этим не испытывал…
– Как вы можете отстоять свою точку зрения, свою позицию? Вы отчаянно спорите, или просто перестаёте говорить об этом.
– Скорее всего, это зависит от ситуации.
– Хорошо. Тогда так… Способны ли вы продолжать разговор в спокойном, убеждающем тоне, когда вас откровенно не понимают, не слушают или даже – испытывают в отношении вас неприязнь?…
     Прокл задумался: он не совсем понял вопрос, переспрашивать было бы глупо, а отступать – поздно. А кроме того, так не хотелось показаться профаном на собеседовании на первой же своей работе. В голове кружилось лишь последнее слово – «неприязнь», и Прокл отчего-то сразу же вспомнил армейскую столовую, где его, молодого бойца, окружила рота голодных, обозлённых солдат с явно недружелюбными намерениями и, не смотря на это, он сумел ответить им всем…
– Наверное, да!
– Что именно – да?
– То, о чём вы спросили.
– Хорошо. Вы сами готовы работать в сфере продвижения медицинского оборудования?
– Да.
– От вас требуется подобающий вид: вы должны быть в костюме, желательно с галстуком, ухожены, выбриты, причёска… Вы должны быть готовы к активному обучению. Это понятно? Есть у вас костюм?
– Есть.
– Мечтающий… Так, записал вас. Всё, завтра в семь тридцать утра здесь. В том, о чём мы говорили, и с тем настроем, который упоминали, – произнёс мужчина, двинув по столу документ Прокла.
– Значит, я принят? – с приливом радостного волнения спросил Прокл, беря паспорт.
– Будьте завтра вовремя, опозданий у нас не бывает. А там уже от вас будет зависеть – будете вы у нас работать, или нет. Не забудьте паспорт!
– Обязательно! Не забуду! Значит, завтра…
– Да. Позовите там следующего, если таковой имеется…
Прокл вышел из офиса, направив следующим на собеседование Сирасика; выбравшись на улицу, стал дожидаться товарища, тревожно думая о завтрашнем дне.
– Ну, и как? – спросил Прокл Сирасика, едва тот вышел из здания.
– Никак… Да пошли эти черти! Вы нам не подходите, попробуйте себе в другой сфере, а потом попробуйте ещё раз к нам прийти! – размахивая руками, эмоционально громко ответил Сирасик.
– А почему – объяснили?
– Слушай, не забивай голову, друг! Ничего, не пропаду… А тебе что сказали?
– Завтра приходить, а там – видно будет!
     Пытаясь скрыть зависть и обиду, что искривила лицо и увлажнила глаза, Сирасик выдавил из себя:
– Ну что, молодец! Давай, удачи тебе! Ты им там покажи, на что способен. Как дела попрут, меня к себе перетянешь…
     В ответ Прокл кивнул головой, не зная, что и ответить. Всю дорогу до своего двора они прошли молча, сразу же распрощавшись, и разойдясь по домам. Прокла не покидала мысль о Сирасике, – было неудобно в душе, дискомфортно перед товарищем. Да и тревога перед непонятной работой, в которой так много требовалось от человека, совершенно не давала покоя. А работать уже хотелось, хотелось получить зарплату; деньги, которые решают в нашей жизни столь многое, если даже не всё, а с ними – и самостоятельность, которую он так желал. Да и работа это, похоже, не такая, как приходилось ему выполнять на станции, когда пару раз они с ребятами подряжались грузчиками: разгружать вагоны с продуктами. Там весь день в мыле, а после смены – крохи, которых едва хватало на то, чтобы пропить тут же вечером с друзьями. Или отдать матери, чтобы она раз сходила в магазин, принеся совсем небольшую авоську.
     Всю эту ночь Прокл мучился бессонницей, терзался и размышлял, уснув лишь под утро.
– Ваша фамилия? – спросил Прокла кто-то из спускающейся группы в солидных костюмах, когда он поднимался навстречу им к офису компании «Элитный тон» в семь тридцать утра. Среди них был и Васёк, но тот отвёл взгляд в сторону, как будто и знать не знает Прокла.
– Мечтающий.
– Вот ваш наставник! – указал старший.
– Я Никита. Пошли за мной, всё объясню по дороге.
– Хорошо. Прокл.
     Они вышли на улицу: там, на площадке где только что было пустынно, стояло уже с десяток автомобилей с работающими двигателями, и ожидающими в них шоферами. Никита уселся в одну из них, и махнул рукой Проклу, чтобы тот следовал за ним. Прокл послушно подошёл к машине и уселся на сиденье.
– Трогай!
– Конечно, босс. Новенький? – спросил шофёр. Машина тронулась.
– Да. Не помню, ещё раз – как тебя зовут?…
– Прокл.
– Значит так, Прокл. Работа у нас непыльная, но требующая мозгов. Ты сам-то до этого где работал?
– Да вообще-то я недавно с армии вернулся. Так, пару раз с парнями халтурили грузчиками, вагоны разгружали…
– Ну и как, вагоны разгружать понравилось?
– Нет! Тяжело…
– Понятно. Я и сам на заводе несколько лет вкалывал, а потом на стройке – и в холод, и в дождь. Вначале спина заболела, потом там, сям, ещё где-нибудь, – как у старика больного. А не хотелось бы загнуться совсем молодым, – за эти старания никто ордена не вручит. Впрочем, если только Сутулова… Да ещё заплатят мало, а то и задержат несчастную копейку эту на неопределённый срок, или вообще ни хрена не получишь… А ты жди, выставив зубы на полку. И продолжай пахать на дядю, не понятно за что и зачем. И вот однажды меня это так достало, – я решил всё к чертям бросить… Хорош, натерпелся! Хочется немного и человеком пожить…
     Прокл заворожено слушал мысли, которые как две капли были похожи на собственные. С самого рождения он осознавал, чувствовал, что всё это – не для него, и где-то там, впереди, его ждёт нечто другое, намного лучше и интереснее. И он – верил, мечтал, ждал, пусть и ничего для этого не делая. Ждал в садике, в школе, потом – в армии. Ждал и сейчас, слушая, и поначалу наивно полагая, что именно об этом другом и говорит Никита.
– Пришёл в эту компанию, и всё изменилось. Возможность отлично заработать, обучиться многому, о чём раньше и подумать не мог. Здесь такие титаны в компании есть! Обучат, разъяснят, – только вникай, если совсем не тупой. А бесплатно – только сыр в мышеловке. Конечно, постараться надо, чтоб свою неплохую копейку заработать… Вот сегодня ты сам и увидишь всё, как работаем, да что… Главное тут – общение, общение, и ещё раз общение. Грамотно убедишь, разъяснишь…
– Так что, надо просто что-то кому-то объяснять?…
– Хм. В общем, и это тоже. Когда до места прибудем, пойдешь со мной на встречу с потенциальным клиентом. Я буду говорить, а ты молчи и слушай… Внимательно слушай! Когда я попрошу тебя сходить за аппаратом в машину – сходишь, возьмёшь одну коробку. Принесешь её неторопливо, держа двумя руками, лицевой стороной коробки вверх. Да так, как будто несёшь что-то крайне важное, испытывая уважение к этому важному, понял?
– Да. Так что…?
– Всё, приехали. Выходим, все вопросы потом!
     Машина заехала в один из дворов города. Никита вышел из машины, взяв с собой кожаную лакированную папку чёрного цвета, и важно зашагал, словно большой начальник:
– Пошли, старайся вести себя естественно, раскованно, можешь улыбаться этим милым людям. Но самое главное – молчи, сделав умное лицо. Говорить буду я!
      Они вошли в первый подъезд ближайшего здания. И начальник с папкой, как только они зашли в здание и поднялись на площадку первого этажа, сразу обзвонил все три двери. За двумя послышались голоса: один из них детский, а другой принадлежал пожилому мужчине. Вопрос был один: кто там?
– Это с администрации вашего района. Проводим опрос пенсионеров о жилищных и бытовых проблемах. Просим всех желающих собраться здесь, в первом подъезде, на первом этаже!
– Некогда мне! – сурово ответил через дверь пожилой мужчина.
– Хорошо, хорошо. А тебя, малыш, как зовут? – нагнувшись к двери, где послышался детский голос, спросил начальник.
– Селёжа!
– А кто из взрослых дома-то есть?
– Тока бабуска. Но она гухая, и нисего ни слысыт!
– Хорошо, не беспокой бабушку. Иди, лучше, поиграй со своими игрушками, или порисуй! – посоветовал начальник.
– Я и так иглал! А ещё – я налисовал…
– Так, пошли выше!
     Начальник поднялся этажом выше, Прокл за ним. И вновь они пытались привлечь пожилых людей на собрание. На этот раз повезло – согласилась одна старушка, потом и на следующем набралось ещё пару стариков. Поднявшись по всем этажам древней, требующей хорошего марафета, а скорее – и капремонта, пятиэтажки, они спустились вниз, и направились в следующий подъезд. И так, пробежавшись по всему зданию, начальник набрал небольшую группу пожилых слушателей, собравшихся в первом подъезде, на площадке между первым и вторыми этажами. И начал:
– Здравствуйте, уважаемые граждане!
– Здравствуйте, здравствуйте, вы-то кем будете?
– Меня зовут Михаил Викторович. Я – представитель администрации района! – представился начальник. – А это мой помощник, – он мимолётно указал на Прокла, стоявшего ниже площадки, на лестнице. Ловко достав из внутреннего кармана ухоженного пиджака красные корочки, он привычным жестом развернул удостоверение, и показал публике; мельком промелькнула чья-то фотография с жирными буквами поверху. Так же быстро закрыв его, начальник убрал документ обратно, и продолжил: – А собрал я вас затем, чтоб узнать о ваших житейских проблемах, уважаемые пенсионеры. Выслушать все ваши жалобы и претензии…
     Дальше всё было как в тумане. Прокл не понял – что за Михаил Викторович?… А как складно, грамотно и красноречиво говорит этот подлец начальник! И именно – подлец, другого определения этому человеку на ум Проклу не приходило. Как нужно и по теме он формулирует свой текст, свои вопросы, свои ответы на вопросы этих милых людей. Как уверенно ведёт себя. Как трогательно он похлопал по плечу Авдотью Борисовну, только что представившуюся ему, и пожаловавшуюся на вечные боли в спине; эту морщинистую старушку, чьё лицо и тело не пожалели быстротекущие годы. Сколько заботы, интереса он проявлял к каждому из публики, вкрадчиво и обстоятельно отвечая на вопросы, интересуясь здоровьем и жизнью каждого. Постепенно и полностью выйдя из темы бытовых проблем, заострил внимание всех на медицинском аспекте. Посыпались жалобы на больницы, врачей, лекарства, в коих прока нет. И в этом работник администрации был полностью солидарен. Он только соглашался: сколько труда, времени, здоровья и денег потрачено впустую этими милыми людьми в поисках собственного здоровья. Начал приводить в пример различные лекарственные препараты, так и сыпя сложными названиями, ни разу не запнувшись, словно опытный фармацевт. Он говорил о содержания в каждом из них вредных, губительных веществ, употребление которых приводит к пагубному воздействию на организм. Приводил личные примеры из своей жизни, жизни своих знакомых, родственников, которые безуспешно употребляли лекарства, борясь со своими болезнями, и тратя огромные средства. В то время как отечественные умы уже давно изобрели аппарат, благотворно воздействующий на организм. Пока он произведён в небольшом количестве, но в будущем когда спрос на него возрастёт ещё больше, чем он есть сейчас, – а уже есть тот небольшой контингент счастливых людей, которым он известен, – аппарат этот обязательно появится у каждого нуждающегося в нём человека. А это – практически каждый человек, ибо аппарат является панацеей от множественных болезней, ведь как известно – абсолютно здоровых людей не бывает. И называется этот аппарат: «Элитный тон». И остался он в количестве весьма ограниченном. Те, кто уже приобрёл его, очень и очень довольны его чудотворным воздействием на такие болезни как радикулит, остеохондроз, повышенное и пониженное давление, головные боли, боли в суставах… – перечислив с ещё десяток болезней, подлец обратился к Проклу:
– Будьте добры, принесите аппарат!
     Прокл послушно кивнул головой, и удалился. «Какого чёрта мне это всё надо? Помощник начальника!» – думал он, но бросить, уйти не хотел. Раз взялся – надо посмотреть, что из этого получится. Шофёр увидел идущего к автомобилю Прокла, и вышел из машины. Открыв багажник, он указал на стопку коробок, одну из которых и взял Прокл, после чего направился обратно. На коробке был нарисовано что-то радужное, круглое, больше напоминающее какую-нибудь разноцветную детскую электронную игру. Вспомнив о том почтении, которое он должен испытывать к аппарату, – как говорил подлец, Прокл взял коробку словно каравай с солью, что при встрече важных гостей несут в обеих руках, и вошёл в подъезд.
– Согласен, стоимость аппарат равна одной вашей пенсии. Согласен и с тем, что это – большие деньги, а особенно для вас, уважаемые пенсионеры. Но разве может это быть сопоставимо с теми убытками, что вы испытываете… – не унимался подлец. На мгновенье он замолчал, увидев Прокла с коробкой. Бросив восхищённый взор на то, что было в руках Прокла, продолжил: – Будьте добры, подайте мне аппарат!
Взяв коробку в руки, он быстрым движением достал оттуда круглой формы приборчик, аккуратно отставив коробку на подоконник. И – дискуссия продолжилась; было перечислено множество болезней, которыми нив коем разе не обделён ни один человек. О способах их лечения, и о том, как в этом может помочь данный аппарат, даже не нуждающийся в особом умении им пользоваться, только от сети подзаряжай; потом приставил волшебную пимпочку на проводе, что высовывалась с бочка, приставил к больному месту, задал нужную мощность вращательным тумблером на разноцветном кругу, и – всё. Потом в дополнение к словам прошла демонстрация по пользованию аппаратом, и всё на той же Авдотье Борисовне. А после одна за одной старушки вновь начали жаловаться на свои болячки. Подлец внимательно выслушал каждую, в свою очередь, рекомендуя аппарат «Элитный тон» в качестве панацеи, убеждая. От всех этих нестерпимых разговоров, переливания из пустого в порожнее, Проклу хотелось сбежать. Живот ныл нестерпимо, как будто он на себе испытал все язвы, гастриты, изжоги, проблемы с толстой кишкой, ноги стали ватными, отекли, ощущалось, что вены на них вздулись образовавшимися тромбами, как у больного варикозом, а ушам хотелось оглохнуть, чтобы больше не слышать. Но что-то заставляло послушно стоять, исполняя обязанность помощника начальника из администрации. И вот, наконец, слух послушался голоса разума, перестав частично улавливать звуки извне. Голос подлеца, говорившего о последней партии чудодейственного аппарата, уплыл куда-то далеко, и теперь едва слышно оттуда доносилось, что вскоре ожидается появление этой чудо-панацеи в аптеках, но там аппарат будет стоить гораздо дороже; зато благородные представители компании-производителя проводят акцию среди особо нуждающихся, предлагая им сей аппарат намного ниже той цены, что он будет стоить. Потом было ещё много вопросов и ответов, которые Прокл уже не слышал.
     Прошло ещё немного времени, и Прокла, дабы он услышал, слегка толкнули в плечо.
– Проводите уважаемую до дома. Возьмите аппараты, – наказал подлец Проклу, показав ему на старушку,которую он должен будет проводить, и сунул коробку ему в руки. Остальные старушки засуетились, а многие и вовсе разбрелись по домам; очевидно, за сбережениями – приобрести аппарат. Вышла и та, которую должен был проводить Прокл; он последовал за ней, а за ним – и работник администрации. Он притормозил Прокла уже на улице, полушёпотом произнеся:
– Возьми деньги, а потом отдай ей один аппарат, и сразу возвращайся. Еще несколько бабушек подойдут, их надо будет по-быстрому обслужить.
– Денег – сколько?
– На коробке написано.
     Словно заблудшая душа, Прокл побрёл вслед старушке. Он всем своим сознанием понимал, что происходит что-то нехорошее, в чём он ну никак не должен принимать участия. Но работа, которую он так хотел, и деньги, которых он так жаждал – разве что только это ещё удерживало его. Так это или не так – он и сам не понимал, а просто шёл, поднимаясь по лестнице следом за старушкой, держа в руках эту окаянную коробку с аппаратами. Они дошли до квартиры, и, прежде чем закрыть за собой двери, старушка сказала:
– Подожди, милок, сейчас деньги принесу!
– Да, хорошо.
     Через некоторое время двери открылись: на порог вышла старушка, а позади неё ворчал старик:
– Куда ты старая? Деньги схватила… Совсем уже с ума выжила! Кому ты их отдать хочешь?
– Вот, возьмите, здесь ровно, – произнесла старушка, протянув деньги Проклу.
Он посмотрел на её седые волосы, сухие сморщенные руки, добрые усталые глаза, и на душе стало тошно. «Кому же ты их суёшь, божий одуванчик?… Да неужели же я пал до такой степени!»
– Нет, возьмите деньги обратно… И извините меня, пожалуйста – я первый день на этой работе. Они вас обманывают, ни черта этот аппарат не стоит! Особенно того, о чём вам наговорили… И передайте другим, чтоб тоже неверили! – с навернувшимися на глаза слезами прерывисто выдавил из себя Прокл.
– Ох, спасибо милок! Спасибо! Большое спасибо, что сказал, – словно проснувшись от гипноза, ответила старушка.
– Я же тебе говорил, Люська! А ты всяким проходимцам веришь, – проворчал слышавший всё старик, и практически запихнул свою жену обратно в квартиру. Дверь перед носом Прокла захлопнулась.
     Было стыдно. Стыдно за себя, за других, за ноги, которые несли его как можно быстрее отсюда, за тело, за лёгкие, которые дышали, наполняя жизнью его организм, за руки, которые могли бы, да и обязаны были найти достойное занятие, за совесть, за честь, за всех и вся. Было стыдно за то, что, выйдя из подъезда и подойдя к машине, около которой стоял подлец, он просто отдал ему коробку, и произнёс: «Это не для меня». И – удалился прочь, вместо того, чтобы набить эту дрянную рожу, и, вытащив все коробки из автомобиля, растоптать их.
Широкая шагая по незнакомым улицам, Прокл тысячу раз представлял себе, как он должен был поступить. Но этого не произошло, и он клял себя за это, злился, в сотый раз вспоминая картину происшедшего. И только когда злость поутихла, Прокл осознал, что он в другом городе. Повстречав первого попавшегося прохожего, он спросил:
– Извините, где я?
– На улице Прохожей, рядом с центром! – не совсем понимая, о чём именно его спросили, ответил мужчина средних лет.
– Где я, в каком городе?
– В Зазельске, – отрезал мужчина и прибавил шагу, стремясь как можно быстрее оказаться подальше от незнакомца, который задаёт столь нелепые вопросы.
– Точно! – произнёс Прокл, вспомнив как дорогой, за разговором, он мельком отметил, что они добрались до соседнего городка.
     Осмотрелся – вокруг никого, ни одной живой души на улице. Город словно вымер: ни дуновения ветра, ни шума, всё замерло, и казалось, остановилось даже время. А ярко светившее с утра солнце словно исчезло, хотя на чистом синем небе – ни облачка.
     И вдруг – пронзительный, истошный, жутко-устрашающий звук, больно ударивший по слуху, и бросивший в дрожь. А за окнами зданий – омерзительное шуршание, издаваемое бесчисленными неведомыми созданиями. И – страшные глазу тени, огромные и ужасные, появившиеся на фоне потускневшего неба.
Удар, полёт, и снова удар обо что-то твёрдое, а дальше – потеря сознания…
– Парень! Парень, ты жив? Очнись, слышишь!
– Что же вы так дорогу опасно переходите! Вы слышите нас, с вами всё в порядке?
– Вроде дышит, крови тоже нет…
– Смотри, веки дрожат. Слава богу…
     Сознание вернулось к Проклу. Он лежал на дороге. Всё тело ныло, голова кружилась и болела. Приоткрыв глаза, и услышав лишь последнюю фразу прекрасной, прямо таки небесной красоты девушки, что явилась его взору, улыбнулся:
– Кто вы?
– Мы – люди. А вот вы дорогу неосторожно переходили. Мы вас сбили случайно… Антон, он вроде в себя пришёл! – произнесла девушка.
– Да уж, вижу. Парень, а встать-то можешь? Ничего не сломал?
– Да, – ответил Прокл, полностью вернувшись в сознание. Он попытался встать, и Антон помог ему. Первым же делом Прокл испуганно осмотрелся вокруг: в окнах занавески, горшки с цветами, в одном – ребёнок, с любопытством смотрящий на улицу; в небе появились рассеянные белые тучки, солнце светило как и всегда ярко, летали птички, на улице было многолюдно, транспорт сновал, коптя воздух выхлопными газами.
– Всё в порядке?
– Он в шоке. Ты идти можешь? Может, тебя в больницу?… – спросил Антон.
– Да, нет… Всё нормально, идти могу. Извините, что так получилось с вашей машиной, – произнёс Прокл, сделав несколько шагов в стороны, и рассеянно оглядываясь то по сторонам, то на пару, что сбила его.
– Да что с машиной! Цела, вроде… Вон как развернуло, пытался тебя не сбить! – ответил Антон, указав в сторону своего авто.
     Прокл посмотрел на автомобиль, что сшиб его. Он стоял поперёк дороги с включенными аварийными мигающими огнями. Другие машины объезжали его, водители и пассажиры с любопытством смотрели на этих троих.
– Как вас зовут? – спросила девушка.
– Меня… Меня – Прокл, – ответил юноша, мельком взглянув на девушку. Он до странности смущался перед её красотой, от которой всё тело охватывало волнение; на неё почему-то было неудобно смотреть, кроме того рядом, судя по всему, находился её ухажёр, или даже – жених.
– А меня зовут Светлана, а это – Антон. Если всё в порядке, то может, вас подбросить? Правда же, Антон?
– Да, конечно. Парень… Прокл, – так ведь, вроде зовут… Говори – подбросим, не проблема!
     Всё же он рискнул исподтишка осмотреть Светлану. Эта была высокая девушка, – немного выше Прокла, со светлыми, длинными и прямыми волосами, примерно одних с Проклом лет. С большими и удивительно яркими синими глазами. Со строгими чертами лица и носа, пусть и немножко конопатая. С крупным, но аккуратным ртом и милой улыбкой, за которой виднелись безупречно белоснежные зубы. На ней было лёгкое, полупрозрачное платье чуть ниже колен, едва скрывавшие все её прелести. Как тут не поверишь в чувства с первого взгляда! А может, и в простое желание, вспыхнувшее гормональное пламя, которое взбудоражило всё тело. В горле пересохло, и, пытаясь подавить в себе возбуждённо волнение, которое сразу отразилось заиканием, Прокл сильно запинаясь ответил:
– Не надо, спасибо, я сам. Вот, только если подскажите, как до вокзала добраться… Мне б в Горноград…
– Вот это да! Надо же – оказаться в Зазельске, и умудриться сбить своего! Вообще, мы и сами из Горнограда, и уже направляемся обратно.
– Точно! Мы с Антоном уже в Горноград и ехали. Здесь были по делам. Давайте, садитесь в машину! Раз уж нам по пути, мы вас докинем, – предложила Светлана, мило улыбнувшись, а потом нежно и вопросительно посмотрела на своего Антона.
– Конечно, без проблем. Поехали! – подтвердил тот.
– Спасибо! – ответил Прокл, совсем немного помедлив с ответом. Немного прихрамывая он дошёл до автомобиля, и расположился на свободном заднем сиденье.
– Что – нога? Серьёзно болит?
– Да нет, всё нормально – боли нет. Так, ушиб немного!
– Ну что – в путь! – произнёс Антон. Выключив аварийку, он завёл машину и тронулся с места.
     Автомобиль быстро покинул улицы Зазельска и выехал на трассу, что вела в Горноград. Дорогой Антон и Светлана, поглядывая назад, спросили Прокла о том, как он вообще попал в Зазельск. Говорить правду он, конечно, не стал, и выдумал что приезжал, якобы, к тётке. После чего пара завела разговор между собой. Правда, о чём они говорили Прокл не слышал – ему было не до того, он был заворожён красотой Светланы. Её улыбкой, мимикой, ласковым взглядом, которым она окидывала своего Антона, жестами рук, дыханьем, от которого так трепетно вздымалась грудь. Девушка была так близко, что хотелось её обнять, нежно прижать к сердцу… И одновременно – так далека и недоступна. «Что за день! – клял про себя Прокл. – Столько эмоций, а может, и чувств – и всего за один день!» Притом большинство из них были гадки, и дрянной этот клочок хотелось вырвать из сердца. Он практически возненавидел этого бугая Антона, который и в действительности был здоровенный и телом и ростом;
да и наверняка – мудрее, умнее. Он был старше лет на десяток, и обладал такой женщиной, как Светлана… Что и говорить – ему можно было лишь позавидовать.
– А где ты работаешь, Прокл? – спросил Антон.
– Что?
– Где вы работаете? – переспросила Светлана.
– А?… Я… Да так, нигде пока… Ищу вот.
– А что так?
– Я недавно из армии. Ну, работать, конечно, желание есть…
– А где работать хочешь?
– В смысле?
– В плане того, в какой сфере, что ли… Как тебе ещё сказать…
– Честно? Сам не знаю.
– Понятно. Образование есть какое-нибудь?
– Нет. После школы сразу.
– Понятно. Вообще, никуда ещё устроиться не пробовал?
     Не зная, что и ответить, Прокл сказал первое, что пришло на ум:
– Может, в пожарники там… Или, думал – в охранники…
– Опять понятно. Из наших, значит, ленивых братьев! – произнёс Антон, засмеявшись.
Улыбнулась и Светлана, пояснив:
– Антон сам, можно сказать, охранником работает!
– Да не можно сказать, а им и работаю. Значит, брат, тоже работу потеплее, да где на горбу своём таскать ничего не надо ищешь?
– Ну да, желательно.
– Я, вообще-то, не просто охранником работаю – мы идолов перевозим, вооружённо сопровождаем, то есть.
– Кого перевозите?
– Завод в Горнограде есть, по производству идолов. Слышал, наверное?
– Да, слышал.
– Ну вот, они же немалых средств стоят. А мы их по разным местами доставляем, где закажут. Ну, не это важно… Если работа нужна, то я тебе адрес дам, – приходи в рабочее время, кажется, охранники требовались. А может, и к нам попадёшь! Не сразу, конечно… Ну, да там видно будет. Так что, адрес нужен?
– Да, спасибо, может пригодиться.
– Ты где живёшь? А то мы сейчас по центральной, и на другой конец города, – спросил Антон, уже выруливая по улицам Горнограда.
– А вон, сразу за следующим светофором остановитесь! Мне там и надо.
     Машина остановилась. Антон быстренько начеркал на бумажке адрес своей конторы, и вручил её Проклу, который уже вышел из машины.
– Спасибо. Большое спасибо, что довезли!
– Да не за что! Это уж ты сам будь жив здоров… А насчёт работы подумай, да приходи. Ну всё, пока, бывай!
– До свидания! – тихонько произнесла Светлана, кивнув, и закрыв боковое стекло в дверце автомобиля.
– До свидания! – ответил Прокл, кивнув в ответ. Машина тронулась с места, и умчалась вдаль. А в голове – Светлана, такой вредной колючкой запавшая в сердце. И ковыряясь в памяти всё убеждал себя, что где-то уже встречался с ней, и так хотелось думать что эта встреча сегодня – не случайна. Да и образ Антона, такого хорошего и бравого парня, и никак не представляемого без Светланы, тоже не давал покоя. Вдоволь насытившись на сегодня то ли эмоций, то ли чувств, – он и сам не мог разобрать, чего именно, и чего больше, Прокл побрёл домой.

                Идолы и грехи

     Малюсенькая будка из фанеры, с большим окном и форточкой в самом его низу, что открывалась для проверки документов или пропусков у входящих в здание. Внутри стол, на котором лежит учётный журнал с ручкой, деревянный стул со спинкой, на столе – покрытый пылью монитор. В углу проходит батарея, и рядом с ней стоит
небольшой топчан, самодельно изготовленный из досок; сверху один слой поролона, и всё это оббито искусственной кожей. На стене висит щиток со вбитыми гвоздиками, на которых висят ключи с номерками. В другом углу – железный шкафчик, в котором переодеваются сменяющие друг друга охранники-вахтёры. Переодеваются они в чёрную форму, на груди и плечах которой – шевроны с логотипами названия охранного агентства.
– Ваш пропуск, – уже, наверное, в сотый раз за день повторил Прокл, приоткрыв форточку, и ему тут же сунули карточку с фото. Почти не глядя на документ, он машинально потянулся к кнопке, что была приспособлена под столом, и нажал на неё. Турникет на мгновение стал подвижным, и владелец пропуска, крутанув лопасти, прошёл будто сквозь них, и направился дальше, вглубь здания. Здание это было заводом, состоящим из множества цехов и корпусов. Заводом, в котором выпускали идолы разнообразных форм и размеров, материалов и цен. Куда, на одну из служебных проходных, и попал работать Прокл.
Был уже поздний вечер. Сотрудников, которые проходили через пост Прокла, становилось всё меньше, а за ночь их могло и вообще не быть. Прокл достал свою толстую тетрадь, взял ручку, пролистал исписанные листы, и бегло вслух прочитал последние предложения:
– Вскоре за космическим найдёнышем была отправлена поисковая экспедиция – пилот в отставке. Это был бравый, отважный, боевой пилот, имевший неоднократные заслуги, в прошлом отличившийся во многих военных компаниях по космической обороне земли. Так-так, а дальше что?… Улетел звездолётик… А потом?… Ага – тем временем наш космический найдёныш уже порядком подрос. Он стал сильным, мощным юношей, и нашёл общий язык с аборигенами этой планеты. Так, так, а дальше что… Хм, а теперь… А-а! Все просто – звездолётик подлетает к этой планете, но по непонятным, и даже по неизвестным нам причинам тоже терпит катастрофу, приземляясь на планете найдёныша. И – что?… Да встретиться же дальше они должны, вот что! Найдёныш с пилотом должны встретиться, бездарный писака, вот что! – закончил чтение и разговор с самим собой Прокл. Бросив последний взгляд на исписанный лист, он углубился в повествование об этой встрече. Да, это была та самая история, начало которой он попытался написать ещё в детстве; теперь же, начав заново, он хотел её закончить. Поначалу он прокручивал всё в своей голове, во всех красках, временами жестикулируя, словно был на месте своих собственных главных героев, участвующих в невероятных приключениях.
     Прокл прекрасно помнил тот зарок, что дал себе в ещё детстве – что больше не будет писать. Но что делать с вечными фантазиями, которые порождал его мозг?… Оставалось лишь попытаться запечатлеть их на бумаге – он и начал это делать, оставаясь на смене; наедине со своими мыслями, в тишине и спокойствии, приходящих, едва в служебных сутках, на которые он заступал, наступал вечер. Но всё же, обнародовать своё тайное занятие Прокл не собирался, старательно пряча свои тетради даже от родных. Скорее всего, как это было и в детстве, – стыдясь за свои каракули, нелепый сюжет, бездарность, неграмотность, а больше всего – за собственную неуверенность.
– … а дальше они встретились. От непривычного воздуха, необычных видов местной флоры, от удивительных лиц местных длинноногих аборигенов и из-за сильного потрясения при катастрофе пилот теряет всяческое самообладание, впадает в истерику, и теряет сознание. Его хватает найдёныш, и уносит в село аборигенов, которое уже давно стало родным домом для него самого. Так-так, а дальше… Звездолёт они оставили на месте. Ну что ж… А дальше пилот подарил найдёнышу свой трофейный меч, доставшийся ему в одной из военных компаний. Они стали бродить по планете, конечно же – ища звездолёт, вместе с теми загадочными пассажирами, которых ему подсадили за минуту до отправки, и которые были на борту во время крушения. И вот, на том самом месте, где лётное транспортное средство потерпело аварию, появляется хищный монстр, – представитель местной фауны, желающий употребить в пищу забредшего в его ловушку пилота. Но могучий найдёныш тут как тут – спешит на помощь, и, как Тузик грелку, рвёт этого зубастого сорванца… Хм… а потом?… А дальше – больше. На пути появляется нечто ужасное, с чем им обязательно предстоит побороться…
     Стояла глубокая ночь. Прокл зевнул, потянулся всласть, закрыл тетрадку и убрал её в сумку. Придумывать, фантазировать и писать он устал, да и подошло время короткого отдыха. С двух ночи до пяти пост закрывался, и можно было прилечь на топчане, достав сложенное шерстяное одеяльце из шкафчика, и подложив его под голову. Предварительно перед этим нужно было закрыть пост, и, позвонив дежурному с докладом, отрапортовать, что в Багдаде всё спокойно, – так они в шутку обозвали свой пост. И ровно в пять затрещал звонок дежурного.
– Подъём! Открывай свой Багдад.
– Хорошо, – ответил Прокл. Выйдя из фанерной будки, открыл засов входной двери теми ключами, что были на посту.
Через некоторое время через пост в обе стороны началось движение сотрудников. Время подходило к восьми – конец смены.
– Руки вверх, идолов гони! – гаркнуло у окошка поста.
– А-а, это ты, Обалдуй… Привет. Принимай пост, а я пошёл! – даже не дрогнув от выходки сменщика, произнёс Прокл.
Пройдя через турникет, сменщик вошёл в будку и пожал Проклу руку. Взяв телефонную трубку, произнёс:
– Обдулбаев пост принял. Что? Какой пост? Багдад! Да, Багдад принял. Обдулбаев конечно! – закончив разговор с дотошным дежурным, он обратился к Проклу: – Ну, что, я вас отпускаю, можете идти домой, – отдыхать!
– Премного благодарен! – улыбнувшись смешливому сменщику, ответил Прокл. Он уже переоделся и закинул сумку на плечо. Ещё раз на прощание пожав Обдулбаеву руку, удалился с поста.
     Пройдя по территории завода до центральной проходной, на которой предъявил свой пропуск такому же охраннику, как и он, вышел на улицу. Направился тропинкой вдоль высокого заводского забора с колючкой поверху, что была по всему периметру – так короче до дома; по левую руку шелестели посадки – кустарники и деревья. Была ранняя, тёплая, сухая осень, листья на деревьях лишь только начали желтеть, и совсем мало ещё – опадать. Зеленая трава пока ещё была густой, а рядом с тропинкой часто попадался высокий репейник. Обходя липучие будяки, Прокл бросал взгляд то на небо, то на забор, который до жути напоминал ему те заборы, что он видел в армии, и тут же, волей-неволей, вспоминал её самоё. Вот завыло что-то, громко и заунывно – заводская сирена, что визжит часто и по любому поводу. Где-то впереди что-то грохнулось, ударившись о забор, и Прокл из любопытства ускорился. Почти сразу он увидел поднимающегося на ноги мужчину средних лет, – скорее всего, это он только что перемахнул через забор, сильно при этом грохнувшись. В руках его виднелась большая тёмная сумка. Встав на ноги, он дал дёру в сторону города, впрочем, прихрамывая вследствие падения с такой высоты. По тропинке он бежал совсем недолго, вскоре скрывшись в небольшом лесочке. Повинуясь какому-то инстинктивному порыву, Прокл бросился вдогонку. Мужчина, услышав за своей спиной шум ломающихся под ногами сучьев, увеличил темп, но молодой и выносливый Прокл был не в пример резвее, и быстро настигал незадачливого хромого воришку, которому, вдобавок ко всему, изрядно мешала тяжесть мешка, с которым он никак не хотел расставаться. Уже чувствуя на своём затылке дыхание Прокла, мужчина сдался: упав, он распластался на траве, едва покрытой опавшими листьями. Сумка улетела в сторону, и из неё выкатился небольшой идол, сделанный из дорого состава. Мужчина всем телом вжался в землю, а пальцы дрожащих рук даже зарыл в мягкую почву. После такой гонки он тяжело дышал, и отплёвывался попавшейся в рот листвой и землёй.
– Мужик, ты чего? – спросил запыхавшийся Прокл.
Но тот только продолжил тяжело дышать, откашливаясь время от времени. Вдали послышался шум своры охранников, бросившихся на поиски вора.
– Ты что, идола своровал?
     Так и не поворачиваясь от земли, мужик засмеялся. Постепенно его смех стал отдавать истеричными нотками, и перерос в хохот. А потом он отчаянно застонал, заревел, давя лицо в землю. Внезапно прекратив это, кувыркнулся на спину:
– Ты откуда взялся, парень, что такие интересные вопросы задаёшь? Нет, я просто решил побегать от тебя по лесочку!
– Я тоже охранник! Возвращаюсь после смены, вижу – вор!
– Да я вижу, что охранник. Чего охраняешь то? Для чего, от кого, зачем?! – заорал мужик.
– Успокойся! Не надо было красть!
– Посмотри на него, – думаешь, он так прекрасен? Нет. Он – лишь средство к лучшей жизни. А кто этого не хочет? Может, ты? Может, ты возьмёшь его себе?…
– Нет! Можно же честно заработать.
     В очередной раз усмехнувшись, мужик поднялся и присел. Посмотрев на фигуры бегущих к ним вдали охранников, а потом в глаза Прокла, произнёс:
– Жизнь – она штука сложная. Сегодня ты на коне, а завтра ты можешь оказаться и под конём… Что смотришь? Когда-то и я был молод, и думал, наверное, также… Мечтал о лучшей жизни, а потом – трясина… Вон как оно получилось!
     Прокл слушал, и не только: он увидел сильные руки беглеца, оценил крепкое, неплохо сложённое тело – ввяжись Прокл с ним в драку, и исход сейчас вряд ли можно предположить; юноша не был настолько уверен в своих силах. Но взгляд – потухший, а сам измучен, видно, немало на своём веку повидал; но всё же лицо не такое, чтобы испытывать жалость, а наоборот – как-то по-геройски уставшее. В какой же жизненной ситуации нужно было оказаться, чтобы столь твёрдому человеку, и до такого дойти?
– Мечтающий, это ты что ли? – спросил подбежавший и запыхавшийся здоровенный детина-охранник.
– Да.
– Фамилия-то какая! Дай Бог тебе удачи в этой жизни!
– Задержал, значит… Молодец. Эй, парни, сюда! Вор здесь! – проорал здоровяк, не обращая никакого внимания на то, что говорит беглец.
– Здесь он! Здесь…
– Чего ты там ещё бормочешь?! Поймали, – сиди и молчи! А то быстро сейчас по шапке получишь, крыса помойная! – рявкнул детина.
     Подбежали ещё несколько охранников. Один из них вёл на поводке собаку, – та, злобно скалясь и лая, кинулась в сторону сидящего на земле. Хозяин еле удержал её, чтобы та не цапнула беглеца. Очевидно старший этой группы, у которого в руках была ещё и рация, скомандовал:
– Собаку подальше держи! Давайте, мужики – вора в наручники, и на проходную. Там уже и органы наши доблестные подъехали, ждут. Идола взяли? Хорошо… Да и мешок тоже обязательно возьмите… – И дальше, в рацию: – Всем отбой, объект взят. Старший группы, Трешко.
– Кто старший? Повторите.
– Трешко. Объект пойман.
– Принято. Возвращайтесь на базу. Остальным отбой!
– Принято.
     Пойманный беглец молча сам подставил запястья для наручников. Как только их нацепили, ему помогли встать, и повели в сторону завода. Собака продолжала рваться в атаку, но хозяину вскоре удалось успокоить пса.
– Ну что, герой! Пошли обратно, на работу.
– Да, конечно.
– Я знаю, ты в охране… Вот, только ещё раз фамилию-имя скажи, пожалуйста.
– Мечтающий, Прокл.
Собака вновь вырвалась, скалясь и лая, и пытаясь добраться до закованного беглеца.
– Да заткни ты уже пса своего! – сказал старший.
     На мгновение Проклу показалось, что все остальные охранники посмотрели на него с завистью. Сам же он чувствовал только находящие на него приступы тошноты и головокружения, глядя на хромоногого бедолагу в наручниках, на которого то и дело кидалась злобная, зубастая псина. Как не хотелось бы оказаться на его месте! Вскоре заводская сирена перестала выть.
     Остаток дня для Прокла прошёл, как в тумане. На центральной проходной скованного беглеца забрала машина милиции; Прокла же проводили в отдельный кабинет, где он неоднократно рассказал о происшедшем у заводского завода сотруднику милиции. Всё это было запротоколировано и подписано им самолично. После его вызвали к заводскому начальству, где он вновь повторил всю историю сначала. Его хвалили, благодарили, пообещали вознаградить, и сказали, что он будет приглашён на ежегодный праздник, который завод в обязательном порядке отмечает, и на котором присутствуют лишь избранные, такие, как руководство завода и их партнёры – влиятельные, богатые люди города, а также лучшие сотрудники завода и охраны. После чего ему выделили машину, на которой героя довезли до самого дома. Уже ближе к вечеру он наконец-то добрался до своей постели; и сон вмиг одолел толком не спавший за эти сутки организм Прокла.
                *  *  *
     Шли месяцы, наступила зима. Близился Новый год. Прокл всё так же заступал на свой пост: Багдад принял, Багдад сдал. Он получил обещанную премию, которую потратил на хороший чёрный костюм. Сегодня он был в нём, и уже стоял с тем самым пригласительным в руках, что ему обещали, у входа самого большого и дорого ресторана города. В нём руководство завода собиралось провести пышный, роскошный банкет в честь наступающего года. У входа в ресторан организовалась небольшая очередь. К прилегающей территории то и дело подъезжали дорогие автомобили, и из них выходили серьёзные господа в смокингах, с ними под руку плыли дамы в накинутых шубках, а под мехами – вечерние платья, золотые и бриллиантовые украшения на шеях и руках.
– Ваши пригласительные, господа! – то и дело повторял швейцар, стоявший у входа. Их вручали, он принимал и, вежливо кланяясь каждому, открывал двери и приглашал войти внутрь.
     Дошла очередь и до Прокла: он предъявил свой пригласительный и вошёл в просторный холл. С высокого потолка по центру свисала большая, красивая, хрустальная люстра, ярко освещая всё вокруг, справа – раздевалка. Напротив, у стены, стоит украшенная, мигающая разноцветными гирляндами, ёлка, чуть не касаясь потолка горячей звездой на макушке. Дальше и впереди виднеется арочный проход в банкетный зал. Оставив в раздевалке зимнюю одежду, господа двигались по направлению к нему. Сам же зал был куда просторнее: широкая полоса по центру была пуста, остальное пространство занимали ряды длинных столов, заставленных разнообразными яствами, питьём. На другом конце зала красовалась сцена, на которой разместился небольшой оркестр, тихонько игравший что-то. Администратор, а может, и ведущий сего торжества, подошёл к микрофону:
– Господа, господа! Прошу на фуршет, располагайтесь у столов. Начинаем праздновать наступающий год!
     Музыка заиграла громче. Господа стали активнее располагаться у столов. С ними занял своё место и Прокл, хотя до этого не знал и слова такого – фуршет; но теперь догадывался, что, скорее всего, это когда кушают и выпивают стоя. Рядом встал солидный мужчина в теле, в элегантном смокинге, с вьющейся но короткой чёрной шевелюрой и роскошными бакенбардами, и по поведению, очевидно, начальник немаленький. А вокруг них обоих – несколько женщин разных возрастов. Видимо, у них была своя компания, в которую случайно угодил и Прокл.
– Ну что, молодой человек, вы с нами? Или мы с вами? – Улыбнувшись и даже немного посмеявшись со своим женским коллективом, мужчина продолжил: – Так вот, я пока разолью дамам вина, а вы нам – коньячка или водочки… Лично мне – коньяка… Ну, а себе что хотите. Договорились?
– Хорошо! – ответил Прокл, и взялся за бутылку коньяка. Он немного покраснел, испытывая некоторый дискомфорт – как-никак, а ему ещё не приходилось принимать участие в подобных мероприятиях в высшем обществе.
– А мне вина не надо! Мне водочки, пожалуйста, – кокетливо попросила одна из дам.
– Прелесть моя, конечно! Вот, молодой человек, вам ещё один клиент… Будьте так любезны – поухаживайте за дамой!
– Конечно! – ответил Прокл. Налив коньяк, он налил водки той даме и себе, поднял рюмку, и стал ожидать тост.
– Ага, у всех налито… Вот и чудненько! Позвольте сказать мне тост по теме. Далеко-далеко, высоко-высоко в горах жил, один очень, очень мудрый…
     Все посторонние звуки исчезли, осталась слышна лишь прекрасная мелодия, которую играла оркестровая флейта: по центру зала проплыла она. В прекрасном светлом платье, обнимавшем великолепный стан, её светлые волосы манили, и блестели подобно нимбу небесной королевы. Это была та самая Светлана, которую он впервые увидел в Зазельске. Но сейчас она была гораздо прекраснее. Как можно не хотеть и не любить такую?… «Да что же это такое!? Опять ты явилась моему взору, и сердцу болью, и разуму тоской – всё оттого, что не моя…» А позади – Антон; в чёрном он выглядит неплохо, солидно, – отлично сидит на нём костюмчик.
Громкий звон бокалов отвлёк Прокла от нахлынувших душевных страданий, вернув к столу – это с ним чокались рюмками и бокалами после рассказанного тоста.
– Молодой человек, вы здесь? Ау-у!
– Да, я знаю их…
– Что? Кого?
– Вас тоже с наступающим, говорю! – утвердительно произнёс Прокл, частично отбросив посторонние мысли. Улыбнувшись всем дамам, опрокинул рюмку. Резво взявшись за бутылку, приготовился к повторному разлитию.
– А молодой человек не промах! Правильно! Между первой и второй перерывчик не большой, – произнёс мужчина с бакенбардами, начав разливать вино.
     Он жахнул по второй, третьей, четвёртой, пятой и дальше; наконец-то познакомился с мужчиной в бакенбардах, с его дамами, услышал массу тостов… А в это время на сцене что-то непрестанно происходило: непременно какой-нибудь господин или госпожа у микрофона, благодарно говорившие о ком-то и чём-то, поздравляющие всех под жаркие аплодисменты; их сменяли музыканты, потом опять выходил кто-нибудь. За это время Прокл изрядно опьянел, уже плохо контролируя себя и слабо слыша, что происходит вокруг.
     Заиграла медленная музыка. Добрая половина народа вывалилась в центр зала танцевать. Был объявлен белый танец – дамы приглашают кавалеров. Одна из молоденьких дамочек, что была в свите мужчины с бакенбардами, сверкнув глазками подошла к Проклу, и пригласила на танец. Он и сам уже давно приметил её: она была миниатюрная, темноволосая, и чем-то до умиления напоминала ему Ульяну, – хотя бы даже приятным своим голосочком. Она протянула ему руку, и повела за собой к центру, лавируя меж танцующих пар. Добравшись до подходящего места, она сама поставила руки Прокла себе на талию, опустив свои на плечи ему, и танец начался. Прокл был поражён столь приятной бесцеремонностью. Он попытался максимально отрезветь, дабы не позволить лишнего или не совершить глупость, собрался даже с мыслями и провернул в голове все «за» и «против», и наконец-то попытался приблизиться, но девушка сразу обозначила дистанцию:
– Нет, нет! Просто танцуем, я – девушка в невестах. Меня всё-таки жених будет встречать… Только – без обид!
– Да. Давайте просто потанцуем, Анюта! – вздохнув и нечаянно вспомнив её имя, ответил Прокл, посмотрев в тёмные глаза напротив, нисколько не напоминающие цветок Анютины глазки.
     А так хотелось выбросить из головы и сердца ту светловолосую барышню, что явилась его взору опять! Ах, нет, и это не то лекарство… Даже воспоминание о прошедшем, – при взгляде на эту девушку образ Ульяны вставал перед ним, – не помогло. Всё исказилось, отчего на душе стало только хуже.
– Отчего ты так грустно вздохнул? Мне даже не по себе стало! – спросила Анюта.
Посмотрев на мило улыбнувшуюся ему девушку, его вдруг неожиданно взбодрило, осенило: прочь хандру, которую мы создаём себе сами! И с выражением маленького, обиженного, готового вот-вот заплакать мальчика, он выдал:
– Вот, грустно мне… Ещё в садике, сидя на горшке, я видел вас, – тоже сидящей на горшке. Вы так мило писали в свой горшок, а я… А я! – Чуть не заревев, продолжил: – А я был в вас влюблён… О, если б знали вы, как сильно был влюблён… А вы… А вы! – Опять чуть не заплакал, но продолжил: – А вы совсем меня не замечали… С тем толстым, сильным Васей всё играли. Под ручки вы ходили, игрушками играли и на качелях всё качались, меня никак не замечая!
     Такого звонкого, задорного и громкого смеха, Прокл никогда в своей жизни не слышал – так сильно рассмешил он Анюту. Даже показалось, что музыка поутихла, а окружающие прекратили танцевать, и обратили всё внимание на них. Заметив это Анюта, и без того покрасневшая от сильного хохота, ещё более смутилась и даже прикрыла рукой рот, дабы совсем уж загасить и так сильно поутихший смех. Прокл, и сам не ожидая от себя такого, крепче прижал Анюту к себе, и вдруг не ощутил сопротивления. Они продолжали медленный танец, хотя музыка звучала уже не медленная, а ритмичная. Через некоторое время внимание к ним исчезло, и медленная музыка для этих обоих, что и не думали танцевать по-другому, заиграла вновь.
– Молодой человек, перестаньте так сильно прижиматься! Вы меня совсем задушите… Держите дистанцию! – улыбнулась она.
– Что вы, что вы! Больше не буду. А то – не дай бог появится Василий, и нам обоим тогда не позавидовать… Ох, опять мне битым лежать в песочке, а вы – на качели. Без меня! – гримасничал Прокл.
– Во-первых, его зовут совсем не так. А во-вторых, он совсем не толстый, и в-третьих – перестаньте меня смешить, на нас и так все смотрят!
– Что вы, что вы, конечно! Кругом шпионы, засланные Василием! – бегая глазками и резко оборачиваясь по сторонам, прошептал Прокл.
– Хватит, хватит уже! Ещё раз так меня рассмешишь, и я точно рожу прямо здесь!
– И на свет появится очередной толстый здоровяк, обижающий всех в садике?
– Нет, совсем не так… Надеюсь, это будет девочка.
– Не понял… Вы это что, серьёзно что ли?!
– Мы опять перешли на вы… А это – называют беременностью… Правда, я ещё только на втором месяце, третий пошёл.
– Вот это да! – Только подумал, что непреступная крепость пала, а оно вон что – нашёлся бойкий рыцарь, облюбовавший эту территорию задолго до него. Прокл не знал, что и говорить-то дальше. – А жених знает?
     Было заметно, что этот вопрос её и обидел, и рассмешил одновременно. Правда, на этот раз не так сильно, чтобы привлечь внимание:
– Нет! Вы, сударь, первый, кому я призналась… Конечно, знает! А что, нельзя девушке сходить на вечеринку, выпить пару бокалов вина, станцевать пару танцев и вновь вернуться к своему любимому?…
– Можно, наверное…
– Кстати, наш лимит исчерпан – мы уже перетанцевали. Спасибо за чудесный танец, вы неплохо танцуете… Но, я вас покидаю!
– И вы тоже… Ну, так я провожу…
– Не надо. Оставайся здесь, не глупи! Посмотри, сколько вокруг свободных красивых девушек! – сурово погрозив пальцем, потребовала она от Прокла.
– Буду танцевать! – попробовал отшутиться Прокл на прощание, забавно подвигав бёдрами под уже игравшую ритмичную мелодию.
– Пока! – помахав на прощание пальчиками, произнесла Анюта напоследок.
– Счастливо!
     А вокруг действительно было море привлекательных особ противоположного пола, танцующих без особого внимания со стороны мужчин; к ним и присоединился Прокл, повинуясь последнему желанию покинувшей его чужой невесты. Он двигал ногами, руками, телом, головой в ритм музыки, а в голове – белиберда; образ Светланы, никак не выходивший из головы, запомнившиеся милое личико Анюты, и весь этот день с самого начала, как пересмотренное много раз кино – всё это бесконечно прокручивалось в памяти. Может, хоть это поможет выключить бесконечное кино? И Прокл неоднократно подходил к столам, и выпивал по рюмке то с тем мужчиной с бакенбардами, или с другими солидными людьми, увиденными впервые. А потом – вновь танцевать с очаровательными красотками, что с каждым разом становились всё красивее.
– Привет! – сладко и приятно раздалось позади Прокла. Источник этого звука он ощутил даже своим затылком, по которому пробежались щекотливые мурашки, словно, сидя на плече, замурлыкал ласковый котёнок.Оборачиваясь, он уже наперёд знал, чей это голос может быть; бросив изумлённый и восторженный взгляд, Прокл ответил:
– Как великолепно вы выглядите, Светлана! Я очарован вами, а сердцем упоён любовью, как если б это были времена средневековья, и посчастливилось мне рыцарем там быть. А вы, конечно же, прекрасною принцессою турнира, в котором я бы непременно бился за место в вашем сердце!
– И это всё слова! Только слова!
– Да почему же?!
– Прошу всех рыцарей к коню! – вдруг громогласно заявил всё тот же шоумен с козлиною бородкой, что уже был знаком Проклу. «И почему нелепо так заявил: к коню?…» – было первое, что подумал Прокл, осматриваясь вокруг сквозь узкую щель; единственную, появившуюся вдруг перед глазами: а вот тебе и средневековье… Вокруг – шатры, высокий частокол, люди в парадных одеждах, деревянные ряды под навесом, а выше всех ложе, на котором восседает Светлана. В красивом убранстве ярких цветов, и с золотым ободком на голове, украшенным ценными камнями, – всё, как и положено принцессе. Рядом высокий, огромный дядька, – несмотря на то, что он тоже сидел, его размеры сильно бросались в глаза; похоже, он местный король – с короной на голове. А вокруг них охрана в доспехах, – стоят, угрюмо озираясь вокруг. Неподалёку сидит знать, заняв все ряды, и сплетничая о дворцовых интригах и своих ставках на этом турнире: кто должен победить, а кто – необязательно. А на земле, вокруг всего поля боя, толпится чернь в дрянных, засаленных и рваных одеждах, кричащая, галдящая и требующая боя. Всё поле разделено забором вдоль: от одного участника турнира, к другому. На заборе расселось вороньё, каркая в тон шумящей публике. Сам же шоумен стоит на небольшом помосте, что находится на самом поле, и место это тоже за ограждением. В руках у него длинный, разукрашенный разнообразными гербами рупор, в который он и кричит. Одет же – как королевский шут, в бело-красную клетку. Лишь с той разницей, что на голове у него вместо двухцветной шапки с бубенчиками – ярко розовый цилиндр.
– Прошу сир, ваш конь готов! – произнёс оруженосец.
– Иду, иду! – ответил Прокл, вглядевшись в оруженосца – тот оказался до ужаса похож на ключника, всё того же ефрейтора Замкова. Последовав за оруженосцем, Прокл ощутил на себе всю тяжесть доспехов, что были на нём, – оказалось, передвигаться в них очень не просто, жарко и тяжело. Да и видимость через узкую щель в закрытом забрале была не из лучших, а открывать его Прокл не решился за неумением.
– Сир, будьте любезны, поприветствуйте публику, как это сделал ваш противник! – попросил оруженосец.
     Обернувшись и увидев, как на другом конце поля к своему белому коню идёт некий рыцарь, поднимающий вверх руки, оборачиваясь во все стороны, а зритель взамен этому приветствует его ликованием, Прокл проделал то же самое. И тут же получил свою порцию поддержки в виде одобрительных криков.
– А вы, добрейший, не ключником ли работаете? Или работали?… – отчего-то решился спросить Прокл, пока они не дошли до коня.
– Нет, сир. Разве вы не видите – я ваш оруженосец. А кем был или буду – какая разница… Моё дело маленькое: принести, подать, открыть или унести, другого я и не умею…
– Странно всё это, турнир… – произнёс Прокл, обернувшись к рядам и ложу, где восседала её величество Светлана. Взгляды и внимание она дарила исключительно его сопернику на белом коне.
– Прошу, сир! – произнёс оруженосец, положив рядом с конём деревянную коробку в виде двух ступенек.
     Прокл посмотрел на своего чёрного, мощного красавца коня. С таким и в бой не страшно, лишь бы усидеть на нём. На его гордую голову, глаза, отчего-то так похожие на человеческие, на грустный взгляд – только б бакенбарды ему, и совсем человек человеком… Да ну его, турнир этот… Хотел уже и бросить всё, эти неудобные и осточертевшие доспехи с себя снять, но тут зашумело.
– Барон Антуан де Бекингем! – громко, в свой рупор, представил шоумен. И на том конце поля белый конь встал на дыбы, а рыцарь на нём поднял вверх копьё. Толпа взвыла, приветствуя бравого рыцаря.
– Сир, ну залазьте уже на коня! Сейчас вас представят! – взмолился оруженосец.
Отступать было некуда. Прокл шагнул по ступенькам, и, не без помощи своего оруженосца, с большим трудом залез на коня, чем здорово рассмешил толпу. Не сразу, но всё же уселся поудобнее, а оруженосец тем временем поднёс копьё.
– Держите, сир!
– Проклиус! Проклиус, не имеющих регалий, рода, да и племени нам неизвестного, так что просто – Проклиус! – столь же громко представил шоумен.
– Но разве обычная безродная чернь имеет право принимать участие в столь почётном турнире? – громко возмутился кто-то из знати, что сидела на рядах.
– Поверьте мне, это – особый случай. Имеет. Так что, прошу поприветствовать: Проклиус! – ответил шоумен.
– Тем хуже для этого голодранца! Надеюсь, барону разрешат взять острое копьё, чтобы забить эту грязную свинью, вырвавшуюся из стойла! – уже тише проворчал всё тот же, из знати. Кто-то ещё пошептался недовольно, но вслух и громко желающих больше не оказалось.
     Схватив копьё, Прокл скромно приподнял его правой рукой. Публика вначале замолкла в недоуменье, не понимая – приветствовать ли такого, но потом всё же взвыла в честь безродного рыцаря, да так, что часть воронья на заборе взлетела, сварливо каркая, напуганная второй шумовой волной.
– Участникам этого поединка занять стороны, согласно местонахождению их гербов! – скомандовал шоумен.
– Сир, вот ваша сторона. Вот, где воткнут флаг с вашим гербом! – подсказал оруженосец.
     Обернувшись вправо, Прокл увидел воткнутый в землю флаг – тот был простого белого цвета.
– Отличная простынка! Можно я её себе заберу, как только вы поле покинете? Сгодиться сынишкам по рубашке сшить! – прокричала чумазая толстуха из толпы, чем вызвала истошный смех у остальных.
– А что останется, женщина, пойдёт мне на портки! – добавил кто-то из той же толпы, добавив смеха среди черни.
– Размечтался, пьянчуга вонючая! Всё на добрые вещи пойдёт, – ответила женщина.
     Прокл посмотрел на толпу, делящую его гербовый флаг, и это был вид не из приятных: грязные, в старых и рваных одеждах люди, с больными лицами, зубами, многие из них калеки, недосчитавшиеся конечностей. Поведение их, за незнанием другого, походило на дикарское. И выделялись только их дети, которые пусть и росли не в лучшей среде, но ещё не успели насквозь пропитаться ею, и теперь всего-навсего с любопытством озирались вокруг своими игривых, блестящими как изумруды, глазками.
     Посмотрел на ряды: там все напротив – нарядные, чистые. Но не так всё чисто в их холёных лицах и хитрых глазах. Гербовый же флаг противника Прокла вовсе не был белой простынкой – на благородной его материи разными цветами вышитая важная птица держала в когтях щит и меч.
– За честь принцессы, за рыцарское достоинство призываю к бою! – проорал шоумен, махнув свободной рукой, в которой оказался треугольный флажок.
И встав на дыбы грозно заржал, а потом и на все четыре копыта упал белоснежный конь Антуана де Бекингема, а впереди его – тупое турнирное копьё, что крепко держит яростный рыцарь. И что есть сил помчался навстречу своему сопернику, топотом лошадиным поднимая с забора вороньё.
– Я вас прошу, сир, немедленно разгоняйтесь! А то у соперника будет больше шансов пронзить вас! – взмолился оруженосец.
Прокл вонзил стремена в бока коня, отчего тот лихо сорвался с места, и понёс его навстречу противнику.
– Куда вы, это же не ваша сторона?! Ух! Ах! Что будет? – схватился за голову оруженосец, увидев как Проклиус оказался на той же стороне, что и Антуан де Бекингем. Но, несмотря на ошибку, ни один из коней не убавил прыти, а наоборот – по мере приближения темп увеличился.
– Подобного случая не знал ещё ни один турнир! Ну, что же, – посмотрим, чем всё это закончиться! – прокомментировал шоумен, а публика с восторгом восприняла необычность сложившейся ситуации.
     Кони продолжали приближаться не желая уступить дорогу, и мчась как можно более плотно к забору, поднимая ввысь последнее вороньё. Копьё Антуана де Бекингема было точно нацелено на тело Прокла, а Прокла же копьё, за слабостью и неумелостью рук державшего, с приближением опускалось всё ниже и ниже…
– И вот остались считанные секунды до их сближения! Что же мы видим? Барон производит несомненно разумный манёвр, направив своего резвого коня чуть подальше от забора, дабы избежать столкновения, и при этом копьё его нисколько не теряет своей цели, неуклонно приближаясь к телу Проклиуса! И вот – уже! Уже!! Копьё Проклиуса впивается в землю! Да-а, такого полёта не знало ещё ни одно орудие из самых лучших катапульт королевства! Куда же вы, сударь, улетели?! А сколько ворон удалось сбить! Кому удалось подсчитать – присылайте ответы в почтовый королевский ящик, вас ждут отличные призы! Впрочем, удара копья барона удалось избежать, и потому ещё неизвестно, что оказалось для Проклиуса лучшим! – следующим выводом закончил свой комментарий шоумен.
     Бухнувшись и открыв глаза, Прокл не понимал, где он собственно находиться: он лежал на полу; вероятнее всего, упав со стоящего рядом дивана. На диване мяукал миленький пушистый котёночек, наклонив головку, и уставившись своими большими, любопытными глазками на Прокла. Давешний рыцарь был в своём собственном костюме, только без ботинок и пиджака. Всё тело ломило, голова болела, во рту словно нагадили, и ещё ужасно хотелось пить. Ещё послышалось чьё-то томное постанывание и пыхтение в нарастающем темпе, и с аккомпанементом кроватного скрипа в соседней комнате. Для слуха Прокла эти звуки оказались ужасными, отвратительно болезненными, и он заткнул уши руками, что есть силы прижав их к голове, а ещё закрыл глаза и стиснул зубы. Но его предательское сердце, словно обретя таинственную связь с той кроватью, бьющейся в ритме страсти, вдруг обратилось в отзывчивый инструмент, и стало биться с той же бешенной частотой, готовое вырваться наружу, разорвав грудь.
     Когда всё закончилось, и сердце Прокла успокоилось, он разжал руки. Наступила тишина, и только котёнок время от времени продолжал мяукать. Где-то в соседней комнате послышался шум воды из под лейки душа. Прокл встал, схватившись за раскалывавшуюся от боли голову, погладил котёнка и осмотрелся вокруг. Он находился в гостиной комнате и, судя по виду из окон, в частном доме.
– О, буйный очухался! – войдя в гостиную из соседней комнаты, произнёс барон Антуан де Бекенгем, одетый в большие семейный трусы, носки и рубашку.
– Привет, Антон. Я у вас дома, что ли? Ничего не помню… Как я здесь? – хрипло спросил Прокл, вовсю напрягая память, отчего становилось лишь больнее голове.
– Чего, совсем ни черта не помнишь?
– Нет.
– Ну, ты дал вчера. Такой концерт устроил! Совсем ничего не помнишь – даже как на меня с кулаками полез?…
– Совсем ничего такого не помню… Извини, если что… Может, расскажешь что было? Как я здесь оказался?
– Ну ты, парень, даёшь! Тебе вообще пить не желательно, раз такая амнезия!
– Извини ещё раз!
– Да ладно уж, что было, то было… Этого не вернёшь.
– Так а было-то что?…
– Ну, раз совсем не помнишь, тогда слушай. Вчера мы с тобой встретились, – как-никак, теперь в одной организации работаем… Почему тебя позвали на банкет я знаю, наслышан. Герой, молодец, заслужил! Ну, а я почему там был? Да просто Светин отец – один из директоров завода, вот и нас пригласили. Ну ладно, дело-то не в этом… Выпили мы, хотя ты уже хорошеньким был… Этого тоже не помнишь?
– Совершенно ничего, извини. И что дальше?
– Дальше ты отчего-то начал приставать к господину с бакенбардами… Тоже не помнишь?
     В ответ Прокл лишь помахал головой, хотя в памяти смутными картинками стали всплывать некоторые подробности.
– А потом твои приставания коснулись и Светиного отца: его ты принял за короля, и именовал «Ваше Величество»! – продолжил Антон и, выдержав паузу, неопределённо махнул головой в сторону выхода, давая понять о присутствии неподалёку дочери короля. Её саму видно не было, а слышался только шум воды работающего душа, где-то в глубине дома. – И ты стал просить у короля руки и сердца принцессы… Тоже не помнишь?
     В ответ Прокл виновато помотал головой, хотя всё яснее вспоминал произошедшее, а ещё – чувствовал и видел, как неприятно рассказывать Антону об этом, и как постепенно гнев овладевает им:
– Тебя вежливо попросили больше не приставать, но тебя это нисколько не угомонило: ты залез на стол, станцевал, махая вилкой в руке, потом цапнул зубами цветок гвоздики, и запрыгнул на того, с бакенбардами, крича: «За честь принцессы готов сразиться с любым!!». Тебя еле оторвали от твоего коня с бакенбардами… Впрочем, ты сам грохнулся вместе с ним прямо на стол, разломав последний. Потом я попытался оттащить тебя подальше от банкетного зала, но ты и на меня кинулся с кулаками! Так что, спасибо скажи, что бить не стал! Скрутил, одел, и на улицу…
– Извини, извини ещё раз! Спасибо…
– Спасибо Светлане скажи! Король уже было дал команду тебя в милицию отправить – это она уговорила, чтоб не забирали. Вот мы тебя на поруки и взяли… Поймали такси, ты там сразу в аут, – где уж там от тебя адреса добиться! Вот и привезли к себе в дом, точнее – в дом короля, который он своей принцессе купил… Ладно, что к Светлане не приставал, а то точно по зубам получил бы! Если б ты только знал, как кулаки чесались!
– Верю! Простите, если можете… Спасибо большое, но я тогда пошёл, где…?
– Вон, в прихожей твои вещи… Давай, шуруй домой! – указал Антон, проводив до вешалки, на которой висели вещи Прокла. Дойдя, Прокл стал одеваться. – А насчёт работы… Даже и не знаю! Такие вещи король, тьфу ты, и ко мне это слово привязалось, – Светкин отец обычно не прощает. Может тебе, парень, и другую работу надо будет искать… Ну, ладно, иди уже! Может, всё и обойдётся… И не пей больше! Выход со двора найдёшь, надеюсь?…
– Хорошо, найду… Спасибо! И – извините ещё раз за всё!
– Давай! Удачи тебе, и разума побольше! – напоследок пожелал Антон, закрывая за Проклом дверь.
     Прокл выбрался на улицу. Было безветренно, и с неба сыпались большие хлопья снега, заваливая дороги и тропы. Прокл посмотрел на симпатичный дом, в котором жили Антон и Света, в их окна. В одном из них показался силуэт Светланы в халате, к ней подошёл Антон, и обнял её… Прокла охватил приступ рвоты. Нагнувшись, он ухватился одной рукой за забор, и освободился от ненужного груза. Схватив пригоршню снега и сжевав её, набрал другую, а потом и ещё одну, и насколько смог, утолил этим жажду. Сориентировавшись где находится, Прокл побрёл к автобусной остановке, что была в этом частном секторе.

                Дороговещенск

     «Тьма пала на планету, уничтожая всё живое, исчезающее в её ненасытном нутре. Казалось, всё обречено, и даже найдёныш будет поглощён чревом. Но что за чудо, он жив! И, даже попадая в самый центр порождения зла, остаётся невредим. Мало того – он увидел то, с чем решилось поделиться с ним порождение тьмы. В далёких уголках Вселенной есть нечто, не подвластное никакому пониманию, сила, которая неподконтрольна ничему и никому. А в это время его друг пилот, сообща с последними разумными представителями этой несчастной планеты, ведёт неравный бой с ужасающими монстрами. И вот на последнем издыхании сражающихся за свою планету, между жизнью и смертью, когда последний лучик надежды на спасение угас, а вокруг змеилось и кипело бесчисленное множество исчадий кровожадного ужаса, появился найдёныш. Он правит космолётом, который высвободил из тьмы вместе с его загадочными пассажирами. Извергая свет, губительный для монстров и спасительный для друга-пилота и его соратников, они спасают всех тех, кто выжил. И тьма покидает планету, отныне – практически безжизненную. И последним из оставшихся в живых аборигенов предстоит вновь возродить былое на своей родной исковерканной планете с помощью жалких крох оставшейся жизни. А найдёныш, пилот, и их загадочные друзья покидают планету. И только само провидение знает, что ждёт их впереди. В огромной Вселенной свои движения: где потухает одна жизнь, там может возродиться другая. И где-то там – эти удивительные воины, от силы, воли и стремления которых порой зависит ход цикличной истории, не раз ещё предстоит им встретиться с непомерными силами – теми, кто пытается по-своему перекроить задуманный Творцом ход жизни, со всем их мнимым величием и коварством».
– Вот и всё! – произнёс Прокл – наконец он закончил свой рассказ и, сильно надавив на перо, поставил последнюю жирную точку.
     Прошло полтора года, как прошёл тот самый банкет. Как и предупреждал Антон, после случившегося в охране ему проработать удалось совсем немного. Отношение начальства к нему изменилось коренным образом, особенно это замечалось в день получения зарплаты. Не дожидаясь каких-либо изменений к лучшему, Прокл уволился сам; к тому же и в личной жизни наступили времена смутные и тяжёлые.
Отправившись в мир иной, родители покинули его как-то быстро, один за другим: вначале сильно заболел отец, вроде бы, и не очень старый. Слёг, и умер – сказались тяжёлые работы, которым он отдал, не жалея, всё своё здоровье, чтобы прокормить семью. Мать долго причитала, наставляя Прокла: чтоб за ум взялся, чтоб работу искал, где в тепле, где не тяжело, можно при власти, на службе, или карьеру где можно сделать, да чтоб не в грязи, как его отец всю жизнь, а в людях, чтоб жену нашёл справную, из хорошей семьи… Оказалось – напоследок. Вскоре слегла и она: нервы, переживания, сердце – сказалось всё. Требовалась операция, нужны были большие деньги, а взять – неоткуда, поэтому пришлось решать вопрос с квартирой. Прокл продал её прямо со всей небогатой утварью, что была там, – нотариуса прямо в палату к матери приводил, чтоб документы оформить. А сам тем временем комнатку снял. Деньги они получили, и операция, – одна и вторая, помогли, хотя и всего на полгода. А там и мать ушла за отцом… Врачи сказали – было сделано всё, что можно. Похоронил Прокл и мать: рядом обе могилки, на городском кладбище. Потом и Сирасик… Тот хоть и не был надёжным другом, но близким товарищем был. В один из своих запойных дней он спустился в подвал своего дома, и повис там в петле, так и не найдя себя в этой жизни. Побывал и на его похоронах Прокл…
     Оставшихся денег ни на какое жильё не хватало. Да и в самом Горнограде за это время много чего изменилось: город сильно обеднел, работы не стало, даже завод идолов закрылся, – конкурент из большого города вытеснил их продукцию на рынке… Кругом безработица, безденежье,разруха и пьянство. Выживали, как могли; или – пили от слабости и отчаяния. А кто и в другие места бескрайней отчизны подавался, на заработки. Для себя же Прокл решил, что поедет в поисках лучшей жизни в ближайший большой город – Дороговещенск. Даже название здесь говорило само за себя – в Дороговещенске было дорого жить, дорого устроиться, дорого одеться как другие, дорого понравиться кому бы то ни было, дорого сделать что-нибудь, дорого подумать, дорого поверить кому-то, здесь было дорого всё. И человеку простому, наивному, без помощи здесь было тяжело. Но на то человек и приспособляемое существо, чтобы везде уметь прижиться. Смог это сделать и Прокл, помыкавшись по городу, найдя и сняв комнатушку в шумной коммуналке; а потом и работу нашёл. А в свободное время, когда находило желание, продолжал писать свой рассказ. Вначале в небольших тетрадках, что были ещё черновиками, а потом, исправив все найденные ошибки, переписывал мелким почерком в основную тетрадь.
– Э-э-э, старуха моя! Жрать мне готовь! Совсем уже от рук отбилась… – провыл пьянчужка пожилого возраста в соседней комнате, зачем-то ударяя кулаками по стене.
– Сам себе готовь, пьянь! – провизжала в ответ его старуха.
– Я тебе сказал – жрать!! – ещё сильнее ударяя по стене, повторил Проклов сосед по коммуналке.
– Заткнитесь вы уже там! И хорош по стене бить!! – прокричал Прокл, ударив кулаком по стене, которая только что подвергалась атаке с другой стороны. Стены в коммуналке были тонкими, с хорошей звукопроницаемостью.
– Хочу – бью, хочу – нет! Я у себя дома, что хочу, то и делаю! Будет мне тут каждый иждивенец указывать, что делать! – буркнул синий нос.
– Да ладно уж, давай спать! – успокаивала старуха.
– На голодное пузо спать не могу! Иди, жрать готовь, старая… Да ещё б выпить чего! Слышь, сосед, может одолжишь до пенсии? На бутылочку-то пива?! – не унимался синий нос, опять постучав по стене.
     Прокл не ответил, и, допив остатки холодного чая, спрятал тетради под шкафчик. Разделся, лёг на софу, дотянулся до будильника и поставил его на нужное время, чтобы не опоздать на работу, укрылся одеялом и приготовился ко сну. Но синий нос не унимался, продолжая бурчать, и время от времени стучать по стене. За другой же стеной, где проживала молодая пара, разгорелся очередной скандал – они повторялись ежедневно; с очередными упрёками, оскорблениями, подозрениями в неверности и прочей ерундой, а иногда доходило и до битья посуды, а то – и до лёгкого рукоприкладства. Впрочем, к этим повседневным концертам Прокл уже привык, тем более скандал постепенно переходил в их скрипучую кровать, куда кидались разгорячённые молодожёны, чтобы вновь помириться. Пытаясь уснуть как можно быстрее, Прокл укутывался одеялом, закрывая уши, чтобы меньше слышать. А порой приходилось закрывать и всю голову полностью, так как до его обоняния доносился едкий запах табака из прокуренной комнаты синеносого. Он терпеть не мог этого запаха, и много раз ссорился из-за этого с соседом; но, когда тот был в пьяном угаре, всё было бесполезно. Он стал вспоминать работе, о завтрашнем раннем подъёме: будильник поставил на пораньше – с утра побриться; сегодня уже лень, да и поздно… Всё, пора… Пора спать, и глаза сомкнулись… Сегодня великий день – ты наконец-то закончил книгу… Всё, всё, спать, – кровать молодожёнов мерно заскрипела, этот перестал биться в стену, а книга завершена. Хорошо, это хорошо…
– Привет Прокл! Ты чего так сияешь-то сегодня, неужто с женщиной ночь провёл? – спросил напарник по конвейеру.
– Да нет, просто выспался. Настроение хорошее, – ответил Прокл, продолжая расфасовывать бандероли, письма, бумаги, журналы и иную почтовую пересылку, убирая их по разным корзинам, в зависимости от адресата получателя. А дальше – развозя корзины по секторам, где уже работали другие служащие.
     Как и напутствовала мать, работу он нашёл в тепле. Правда, вначале его взяли грузчиком, но зарекомендовав себя трудолюбием и дисциплиной, удостоился перевода на конвейер. Организация же, в которой он работал, называется «Главное Почтмейстерское Управление города Дороговещенска». В принципе, можно было назвать работу и службой, – как опять же желала мать, да и карьерный рост, пускай и небольшой, тоже имел место быть.
– Что-то ты темнишь, друг! – не унимался напарник.
– Вот, когда ты меня познакомишь со своей сестрой, которая ты говорил – модель, вот тогда я и перестану темнить, напарник!
– Э-э, размечтался! На такого голодранца она и посмотреть не захочет!
– Ну, что тут скажешь! – ответил Прокл. А в голове – совсем иные мысли. Вот только наступят выходные, найду адреса изданий, и – к ним, со своей рукописью. Вот тогда мы и посмотрим, на какого такого голодранца, и кто именно не захочет посмотреть…
– И всё-таки, тёмное ты царство!
– Это кто ещё тёмное… Ты говорил – сестра фотомодель, в журналах снималась… Мы их за день вон сколько перелопачиваем, так хоть бы раз её фото показал!
– Я виноват, что на глаза никак не попадается? Фома ты неверующий!
В этот момент к ним подошёл другой работник:
– Кто из вас Мечтающий?
– Вот этот… Фома…
– Я.
– Прямо перед обедом зайдёшь в дирекцию.
– А что случилось?
– Без понятия, моё дело – передать. Я что, начальник тебе? Вот сходишь, и узнаешь…
– Хорошо, конечно зайду. Прямо перед обедом.
– Видать, и начальству стало интересно, что это Прокл нынче такой весёлый да радостный! – произнёс напарник.
– Сам в недоумении. Ладно, до обеда доживём, а там видно будет…
Зазвенел звонок, подобно тому, что в школе на перемену, только звон его был более монотонным и продолжительным, и оповещал он о наступлении обеденного времени.
– Ну что, Прокл, иди давай в дирекцию, а я – в столовку! – почесав пузо, произнёс напарник. На территории Управления была своя столовая, готовили там неплохо, да и стоило всё недорого.
– Ты, Колямба, два подноса возьми в очереди… – Так по-свойски называл Прокл своего напарника, которого звали Николай. – Надеюсь, я недолго там пробуду. Ну, а если и не успею, то заново в очередь встану,
– Договорились!
     Оказавшись в кабинете у начальника, Прокл отрекомендовался:
– Здравствуйте, моя фамилия Мечтающий. Вызывали?…
– Да, Мечтающий, вызывал. Вот, если не знаешь – представляю тебе начальника отдела срочных и ценных доставок, Заслугов Оказий Аркадьевич, – произнёс начальник, показав на стоящего рядом с его столом человека. Сам же начальник конвейерного цеха сидел в своём большом кожаном кресле. Начальник конвейерного цеха внешности был неброской: лет пятидесяти, маленький, толстый, с проплешиной на голове, с выпученными, но по-телячьи добрыми глазками. Зато человек, на которого он указал, резко бросался в глаза. Это был худосочный мужчина лет сорока, чуть выше среднего роста, но из-за постоянной и сильной сутулости при первом взгляде казался гораздо ниже, чем был на самом деле. На голове клок густых, взъерошенных кудрявых волос невразумительного цвета. Несколько болезненные глаза редко смотрели на собеседника, а когда такое вдруг случалось, то это был взгляд пустоты, словно не было в этом человеке ни жизни, ни души. Дополняли картину очень тонкий и с горбинкой нос с большими ноздрями, откуда рвались наружу любопытные волоски, и толстогубый рот ничем не примечательной формы. При разговоре нижняя губа дрожала, и особенно сильно – когда он нервничая заикался. Манера же говорить была вообще абсурдна: то он повелевал и снисходил величаво, порой доходя до презрительности, то скатывался до умилительного, ищущего снисхождения тона, словно жили в нём два разных человека:
– Прокл Мечтающий, позвали мы вас по такому, значит, вопросу… У меня в отделе недостаёт одного работника. Вы довольно молоды, служите исправно, за всё время работы в Управлении нареканий не было. Ваша кандидатура подходит для работы в моём отделе. Что скажете? – спросил Заслугов, при разговоре делая особое ударение, когда произносил «я», «у меня», «в моём».
– Ну, не знаю… Я как-то не думал об этом…
– Что могу сказать: во-первых, это повышение, оказание вам доверия, да и зарплата у вас будет повыше. Правда, ответственности и внимания в моём отделе от вас будет требоваться больше, ещё…
– Ну, что тут дискуссии разводить! Как правило, распоряжения у нас не обсуждаются, так что поздравляю вас, Мечтающий, работу вы теперь будете продолжать в отделе Оказия Аркадьевича! – вмешался начальник конвейерного цеха, дабы не разводить излишние полемики, и, судя по всему, хорошо зная натуру Заслугова, который любил лишний раз поговорить о всенепременной строгости работы в своём отделе.
– Я так понимаю, другого-то не остаётся… Ну, значит, теперь буду работать в отделе срочных и ценных доставок! – ответил Прокл. А в голове: «Что делать? Как быть? Я же, вроде, отныне намеревался быть писателем, книгу издать… А тут – перемены не во время… Осталось бы лучше всё как было! И отказаться-то нельзя – работа нужна. Как оно выйдёт – может, фуфло рассказ этот мой и, не дай бог конечно, скажут мне: куда ты, мол, лезешь, писака бездарный, с каракулями своими непутёвыми… Тьфу-тьфу-тьфу!»
– Правильно понял. Эту неделю дорабатываешь в цехе, а со следующей – у Заслугова. Понял? – убедительно произнёс начальник конвейерного цеха.
– Всё понятно, – ответил Прокл.
– У вас есть ещё что сказать, Оказий Аркадьевич? Давайте только коротко, у человека обед заканчивается… Да и нам бы не помешало!
– Да. Значит так, Мечтающий… В понедельник на работу уже в мой отдел, ни в коем случае не опаздывать, приходить лучше пораньше. Дальше что… С вас ещё две фотографии, обязательно! Я назначаю вам испытательный месяц. От вас: дисциплинированность, исполнительность, ответственность, ну, и конечно не только на месяц, а и вообще – на всё время работы. В противном случае…
– Всё, иди уже Мечтающий; закругляйся, Заслугов, парень тебя понял. Кушать хочется… Иди-иди, Мечтающий, чего встал?! – почти криком выгнал Прокла.
Выйдя из кабинета, Прокл направился в столовую. Взяв там первое, что попалось, он сжевал это без аппетита, погружённый в мысли. Всё такой же задумчивый, поспешил к рабочему месту, – обеденное время подходило к концу.
– Пообедать-то успел? Я тебя так и не дождался. – Встретил друга Колямба.
– Да.
– А что начальство-то вызывало?
– Со следующей недели буду работать в отделе срочных и ценных доставок.
– Повысили, значит. К фиолетовым жителям подземелья, – так их называют… Да… Ну, что, главное – сработаться там, вот что тебе пожелаю; да лизоблюдом не стать! Рассказывали мне про ихнего начальника… – посетовал напарник, и было непонятно – из зависти, или досады на такие обстоятельства.
– А что говорили-то?
– Знаешь, Прокл, не бери в голову – ляпнул не то… Может, я и не прав; может, мне ерунды наболтали. Тебе там всё-таки работать – сам всё и увидишь. Главное, будь самим собой!
– Буду!
     Остаток дня прошёл более молчаливо. Если и говорили о чём, то только не о будущей работе Прокла; так же прошёл и остаток рабочей недели. Наступили выходные.
– Здравствуйте, к вам можно?! – добрался Прокл до ближайшего издательства.
– Смотря по какому вопросу, – ответила довольно симпатичная девушка, сидевшая за компьютером.
– Просто, все остальные кабинеты закрыты, и свет горит только у вас…
– Ну, правильно, сегодня же суббота! Все на отдыхе. А вам кого надо?…
– Да я, собственно, и не знаю толком… А вы кем будете?
– Интересно: вопросы в ответ на вопросы… Я – художник-оформитель; правда, на практике пока… Вот, ключи выпросила, чтоб работу закончить. А вас-то как вахтёр пустил? Что вы ему сказали?
– Ничего. Он задремал, а я не стал будить, – усмехнулся.
– Ну, да, по выходным-то здесь редко кто, вот от тишины и уснул… – Мило улыбнулась, и продолжила: – Так что вы хотели?
– Правда, не знаю. Мне, если честно, кого-нибудь из руководства надо. Скорее всего… Дело, вот… – запнулся, но продолжил: – Я книгу написал! Хотел бы её показать… Но раз в выходные никого не застать, тогда и не знаю даже… На неделе я не могу – работаю.
– Можете оставить мне. В понедельник я всё равно с редактором встречаюсь, передам. Что там у вас?
– А так точно можно?… – произнёс Прокл, доставая из пакета тетрадь.
– Не переживайте, передам! Никуда ваша работа не пропадёт, потом сами у редактора и заберёте.
     Поразмыслив недолго, Прокл положил тетрадь на стол девушки. Она взяла её в руки, и раскрыла:
– Надо же, прошлый век какой-то! Сейчас же все на компьютере печатают, а потом на дискету или диск, а там и распечатать можно, на принтере… Впрочем, и в прошлом веке уже были печатные машинки!
– У меня компьютера нет. И машинки, – сурово ответил Прокл.
– Ну, ладно! Передам, как есть.
– Спасибо. Можно мне на вас надеяться? Значит, передадите?
– Да, конечно. А уж как у редактора будет время ваше произведение посмотреть – этого я не знаю… Так что, приходите лучше к концу рабочей недели, я так думаю. Хотя, кто его знает… Ну, уж сами там смотрите… Так что, оставляете? – спросила девушка, а на лице читалась досадливое «и зачем я только связалась?!».
– Да-да, спасибо вам ещё раз! Я пошёл, до свидания! – произнёс Прокл, удаляясь из кабинета, и тихонько прошёл мимо вахтёра, который всё так же мирно дремал на своём посту. Выбравшись на улицу он направился домой, если, конечно, можно было назвать домом съёмную комнату в семь квадратов в коммуналке. По дороге он неустанно корил себя за собственную неграмотность, – действительно ведь, на дворе двадцать первый век, а он ни разу в жизни-то перед компьютером не сидел. Всё как-то не приходилось, или надобности не было, а оно вон, оказывается, как нужно-то…
                *  *  *
– Приветствую всех! – как можно громче произнёс Прокл, едва зайдя в длинное узкое помещение, вдоль стен которого, по обе стороны, стояли шкафчики, а по центру тянулся ряд скамеек. Здесь было человек двадцать работников, стоящих у шкафчиков, или сидящих на скамейках; они переодевалось в плотную, фиолетовую робу с логотипами Управления и отдела срочных и ценных доставок, что были даже на такого же цвета кепке. Мало кто из бывших в раздевалке обратили внимание на Прокла. Впрочем, кто-то всё же спросил:
– Ты новенький, что ли?
– Да, сегодня первый рабочий день, – ответил Прокл.
– Иди через весь зал, в том конце дверь. Она там – единственная, там и находится кабинет Заслугова, и сам он там… Давай, поторопись, скоро на выезд!
Прокл стал продвигаться, из-за узости прохода невольно сталкиваясь плечами с каждым, и даже успел услышать за это время пару недобрых упрёков.
– Куда прёшь?!
– Какого…? Олух, по моим ботинкам ходишь?!
– Не хотел! Да как тут ещё пройдёшь! – отвечал Прокл, чувствуя, как по жилкам змеится гнев, вспыхнувший от совсем не доброго приёма фиолетовых работников.
– Иди уже давай…
Наконец-то добравшись до двери и постучав, он вошёл.
– Так, кто у меня тут… Мечтающий, Прокл. Фотографии принёс? – Не успел и войти, как Заслугов тут же спросил его.
– Здравствуйте. Да. Вот они, – достав и положив спрошенное на стол начальника, ответил Прокл.
– Хорошо, пойдут тебе на удостоверение. Сегодня – первый день у тебя; поработаешь с каким-нибудь экипажем, посмотришь, обучишься процессу работы. Пока без формы, в своей одежде походишь. Но сегодня же я её тебе обязательно выдам, и – чтоб завтра уже в форме! Почему не бритый?!
– Ну, я вроде только позавчера…
– Ты уже не в цехе! Ты теперь – лицо Управления! Моё требование: всегда быть бритым, постриженным, опрятно одетым, – я имею в виду форму, чтоб была ровненькая и чистая. Всё по этому вопросу ясно?!
– Да! – покорно ответил Прокл, попытавшись рассмотреть кабинет теперешнего начальника. По сравнению с кабинетом директора конвейерного цеха, эта была каморка.
     Стол, компьютер и, правда тоже большое, кожаное кресло. На стенах – многочисленные инструкции, выписки, масштабы, карты… Окон не было вовсе, как, впрочем, и во всём отделе. На стене, над самой головой, висела фотография, где был запечатлён он сам рядом с Почтмейстером – самым главным человеком в Управлении. Возраста они были примерно одного. Почтмейстер – плотного телосложения мужчина с тёмными прямыми волосами, с гордой уверенной осанкой, с большой, лощёной физиономией, на которой особенно выделялся огромный, тупой подбородок. На нём был шикарный чёрный смокинг и белоснежная рубашка. И вплотную к нему, словно нарочно прижавшись, стоял Заслугов в своём сереньком костюме, светлой рубашке, с галстуком в цвет костюма, в каком был и сейчас. По всему было видно – пускай и немного, но Заслугов был выше, но, благодаря тому что он ссутулился и подкосил ноги, их рост сровнялся.
– А ты чего такой красный? – всё не унимался начальник.
– Да душно у вас тут!
– У нас. Теперь – у нас. Ну всё, пошли, представлю тебя товарищам по работе, и назначу на сегодня учителя, – произнёс Заслугов, резво выбравшись из-за стола.
Они вышли из кабинета. Практически все фиолетовые жители уже переоделись: они расселись по скамейкам, и галдели кто о чём. Заслугов негромко заговорил и первые же, кто увидел его, сразу подали знак другим. Наступила гробовая тишина.
– С нами сегодня начинает работать новый сотрудник. Его фамилия и имя –Мечтающий, Прокл. Прошу любить, и жаловать! Обучаться он будет в экипаже Жужалова. Жужалов, тебе ясно?
– Да, Оказий Аркадьевич, новенького к себе.
– Значит, сегодня, – повторяю на всю смену, – берёшь человека под свою опеку, всё объясняешь, рассказываешь,показываешь, говоришь как надо делать, и главное – как нет! – По лицам фиолетовых пробежали усмешки. – Ну, а остальным чётко выполнять должностные инструкции, быть внимательными, ну, и стараться не опаздывать к адресатам. Всё, всем за работу!
– Дмитрий! – подошёл Жужалов к Проклу, и протянул руку.
– Прокл! – ответил Мечтающий, пожав эту руку.
– Я старший экипажа, а вот разносчик – Павлуша! – представил Жужалов подошедшего к ним сотрудника.
– Павел, – представился разносчик. Прокл пожал руку и ему.
– Пошли на раздачу! – скомандовал Жужалов.
     Остальные работники тем временем уже покинули раздевалку; троица отправилась следом за ними. Сам отдел срочных и ценных доставок находился в подвальном помещении, а место раздачи находилось ещё ниже, и туда вела винтовая лестница.
– Теперь я понимаю, почему вас называют фиолетовыми жителями подземелья! – спускаясь по лестнице, решил пошутить Прокл. Но те, кому это было сказано, лишь обернулись, и недоумённо посмотрели на шутника, явно не воспринимая подобный юмор, и вовсе не считая себя таковыми.
     То, куда они наконец-то спустились, и было настоящим подземельем: широченный, освещённый так ярко, что резало глаза, бункер, где в разные стороны уходили тоннели, едва освещённые тусклыми фонарями. Здесь, будто в депо, было множество рельсов, порой пересекающихся друг с другом, и уходящих вдаль по тоннелям. На рельсах стояли вагонетки, на боках которых белой светоотражающей краской были запечатлены всё те же логотипы Управления. Спереди вагонетки находилось сиденье, на котором размещался старший экипажа, сидя спиной в сторону движения. Рядом с сиденьем – рычаг, служащий тормозом. Посередине – железный короб, подобие сейфа, который открывался сверху с помощью ключа, который находится у старшего; в этот короб и складывались все срочные и ценные грузы. Позади бортов не было, а с боков помещались табуреты, на которые и мог присесть разносчик. Вагонеток в бункере оказалось с десяток, и большинство из них было уже занято. Дойдя до свободной, Жужалов забрался первым, заняв своё место:
– Чего встал, Прокл? Залазь, садись, вон, на табурет!
Что Прокл и сделал, забравшись, и примостившись на табурете. Разносчик же Павлуша принялся толкать вагонетку сзади. Шла она ровно, без вибраций, легко, лишь едва уловимое «тут-тук» колёс об рельсы доносилось до уха, – разносчики подгоняли вагонетки к раздаче. Раздачей был сквозной отсек, куда вагонетки загонялись по одной; загружаясь, они следовали дальше по маршруту. Дошла очередь и до вагонетки Жужалова.
– Так, Жужалов с новеньким. Тебе сегодня маршрут обывателей! – произнёс Заслугов.
     Начальник уже находился в отсеке, – здесь был лифт, по которому имел право перемещаться только он. Сама же широкая стойка, за которой он стоял, напоминала диспетчерскую со множественными кнопками, рычагами, пультами управления, настойками, микрофонами и другими штучками.
– Как скажите Оказий Аркадьевич… – попытался жалобно проскулить Жужалов.
– Ничего страшного, вспомнишь и этот маршрут! Новеньким следует начинать с самого длинного маршрута! – отрезал начальник.
– Как скажете!
     Заслугов протянул список адресатов Жужалову, а после потянул один из рычагов. Послышался металлический скрип, и на выходе с отсека, опустившись, открылся грузовой лифт, и он был завален мешками с почтовой поклажей. Павлуша докатил вагонетку до лифта.
– Помоги Павлуше! – скомандовал Жужалов.
     Прокл спустился помочь Павлуше загрузить мешки в короб, и после забрался обратно. Жужалов закрыл короб ключом, после спрятав его в кармане формы. Выкатив вагонетку из отсека, Павлуша стал разгоняться, насколько доставало в ногах прыти. На пике разгона он запрыгнул, и уселся на другой табурет. Вагонетка с ветерком покатилась по рельсам, мчась в один из туннелей. При этом никто этой телегой не руководил, и в переплетениях рельс она сама нашла нужную дорогу и нужный туннель.
– Интересная конструкция! – произнёс Прокл.
– Все новички думают так, но на самом деле всё подконтрольно. С самого начала со своего пульта начальник уже задал нужную траекторию движения. И теперь до самого вечера мы будем кататься по маршруту обывателей, и останавливаться только у нужного адресата. По порядку, как в списке у Жужи, – объяснил Павлуша.
– Эй, для кого-то Дмитрий Жужалов! – возмутился старший маршрута.
– Да перестань, Жужа, тут все свои! Я же на Павлушу согласен… Вот так, Прокл, всё и устроено, так мы и работаем… Да, Жужа?
– Да-да, Павлушка, давай, учи новенького!
– Вот мы уже и подъезжаем к одному из адресатов! – продолжил Павлуша.
     Тем временем вагонетка стала притормаживать. Свет в этом тоннеле был тусклым, неприятным глазу, кроме того, веяло прохладой и сыростью.
– Как я не люблю этот маршрут! – пожаловался Жужа.
– Спасибо скажи, что Оказий нам не подсунул последний маршрут! – взбодрил Павлуша.
– Что за последний? – спросил Прокл.
– Так и называется: последний маршрут. Там тоннель ещё мрачнее, да и адресаты неприятные… Сам побываешь – увидишь. Хотя, есть у нас особо одарённые, кто там и не был ни разу… Да, Жужа?…
– Ну, на то они и одарённые! – ответил Жужалов.
– Потому, что жужжат хорошо! – на нечто неясное Проклу намекнул Павлуша.
– Это неважно, что они делают… Доставай Гаврилова, его адрес! – произнёс Жужалов, посмотрев в свой список и открыв ключом короб. Павлуша привстал, залез в короб, и нашёл мешочек с надписью «Гаврилов». Вагонетка к этому времени совсем поубавила ход, а в стене туннеля появилась выемка, напоминающая воронку; внутри было темно, и ничего не видно. Павлуша лихо закинул туда мешочек, и заново сел, а вагонетка стала сама набирать ход. Жужа вновь закрыл короб на ключ. И так прошёл весь день: выемки, мешочки, разные фамилии… К вечеру вагонетка сама прикатилась в бункер, и экипаж вышел из телеги. Они направились к лестнице, а там и до раздевалки. Все экипажи собирались наверху примерно в одно и то же время, шумно переодевались, а потом расходились по домам.
     На следующий день Прокл уже сам был разносчиком. Ему дали другого старшего, и на этот раз попался маршрут торговцев. Этот туннель был посветлее, да и потеплее, а при подъезде к адресатам играла разная музыка. День прошёл веселее. Последующие дни были маршруты чиновников, служащих, опять торговцев, обывателей, снова служащих – так и прошла неделя, и ещё с десяток наименований маршрутов заметил Прокл за это время. Его наступившие выходные совпали с рабочими днями недели, и он поспешил в издательство.
– Здравствуйте, я – к главному редактору! – произнёс Прокл, постучав и войдя в кабинет.
– Таки главному? – ответил хозяин кабинета. – Ну-с, я и есть таковой. Слушаю вас!
– Неделю назад я здесь оставил свой рассказ, мне обещались передать его вам…
– Напомните, что за рукопись… Название?
– Тетрадь, написано ручкой, – как бы извиняясь за то, что дела обстоят именно так, ответил Прокл.
– А-а, всё понятно, вспомнил! Да, передавали. Мы, конечно, просмотрели с коллегами… Что могу сказать… Сейчас! – Порывшись в своём столе, редактор вытащил тетрадь Прокла. – Нас ваше произведение не заинтересовало!
Это был удар молнии. Впрочем, мечтательность, конечно, уносила его ввысь, но суровая логика заранее подсказала, что так и будет.
– Хорошо, спасибо.
– Возьмите! – сказал редактор, протягивая тетрадь Проклу.
Шагнув вперёд, Прокл забрал бедную свою тетрадь, еле сдержав порыв сжать её и скомкать, или даже разорвать в клочья.
– Извините, что задерживаю вас… Но не могли бы вы дать мне какие-нибудь рекомендации? Всё же есть желание быть писателем…
– Что могу сказать… Для себя – конечно, пишите, если вам нравиться. Ну а так, скажу честно, ваше произведение серо. Сейчас читателю надо чтобы ах, захватывало чтобы! Или, как минимум, чтобы было уже известное имя… Да и грамотность ваша не на должном уровне, согласитесь.
– Спорить, пожалуй, нелепо… Университетов не заканчивал, в семье аристократов не родился!
– Вот видите, вы и сами знаете объективную оценку своей рукописи! Что ещё могу пожелать… Повторю: пишите, если вам так угодно – может, что и получится. У некоторых знаменитых писателей тоже не сразу всё ладилось. Всё, больше мне нечего сказать, до свидания!
– До свидания! – ответил Прокл, покинув издательство. Всю дорогу до дома его терзала злоба на самого себя. Порвать, разорвать в клочья эту бездарную писанину! Нет, что-то всё-таки удерживало… Мнение одного человека не должно так губительно повлиять на него, – так, уже в сотый раз, он мысленно спасал тетрадь от гнева. Показать ещё кому? Нет! В серость этих своих каракулей он уверовал и сам…
Тетрадь же не пропадёт, он припрячет её, но всё же пройдёт ещё несколько лет, прежде чем Прокл вновь отважится писать. И всё это время он будет продолжать работать в Главном Почтмейстерском Управлении.
     Маршрут за маршрутом, день за днём он постепено превращался в фиолетового жителя подземелья. Что они развозят, кому, от кого, – поначалу пытался интересоваться, но это не приветствовалось, и никто всё равно не давал ответов. А может, и сами не знали. И стоило только поинтересоваться, как на следующий же день отправляли на последний маршрут; а он был самым долгим, полумрак, сырость, холод, смердящий запах, – и так всю смену. Вскоре он понял, что это такое – жужжать: делать вид, что ты невероятно занят на работе, и вовремя намекнуть Оказию о нарушениях дисциплины и инструкций. А сам коллектив… Да что там – рыба гниёт с головы, это всем известно. Ведя разговоры между собой все просто презирали своего начальника, а рядом с ним превращались в послушных, любящих щенков, смотрящих в эти пустые глазки, старались понравиться и угодить хозяину. В основном, все эти извороты как раз и были из-за этих злосчастных маршрутов, потому что чем выше статус маршрута, тем он приятнее, короче и легче. Хозяин же знал о таком отношении к нему, и – заботливо интересовался работником, приглашая к себе в кабинет перед сменой, разговаривая о семье, проблемах, пожужжать… Он вновь напоминал об исполнительности на работе, иногда с презрением наказывал оттого, что вызванный не «жужжал», или отклонился от инструкции; и наказывал всегда то плохим маршрутом, то зарплатой. А инструкций здесь было – хоть отбавляй, каждое движение было обусловлено инструкцией. Даже разговоры у этих Павлуш и жужжал были однобоки: в основном о себе, или о работе. Этим людям было абсолютно фиолетово, что творится вокруг помимо их подземелья. Не любили они и друг друга, хотя когда-то, до этого назначения, это были совершенно другие люди, – по их же собственным свидетельствам. Бравые, смелые, отчаянные, а кто и творческие личности, и так ровно до тех пор, пока подземелье не вползло в их души. Даже Заслугов был героем в своём прошлом призвании: будучи пожарным, он вытащил из пожара с десяток людей, – так рассказывали. А здесь, в фиолетовом царстве, всё складывалось по-другому.
– Что, Прокл, опять сегодня по последнему маршруту кататься будешь? Бедный твой старший! Опять много вопросов задавал, вот тебе и результат… Инструкции нарушаешь… Эх, нехорошо! – съехидничал Жужа на лестнице, когда весь отдел спускался на раздачу в бункер.
– Иди ты, Жужа!
– Да и правда, Прокл, хорош уже инструкции не соблюдать! Хватит интересоваться! Зачем тебе это?! Надоело уже по последнему гонять! Я же не виноват, что меня с тобой старшим поставили, – проворчал старший. Прокл посмотрел на него, но так и не смог вспомнить имя, – все на одно лицо для него стали, и Жужа и Павлуша.
– Да ладно, хорошо причитать! Как мне уже надоели ваши фиолетовые рожи!! – ответил Прокл, он был в возбуждённом, озлобленном состоянии, – день не задался.
– Эй, за разговором следи! – пригрозил кто-то из массы. Да, среди них он был действительно белая ворона… Еще кто-то ещё подтвердил: – Ничего, добалуется – Оказий уволит!
– Уволит, ну и чёрт с ним! – ответил Прокл. Чем больше возмущённый коллектив наседал, тем больший гнев закипал в нём. Впрочем, до самой раздачи он больше не проронил ни слова.
– Ну что, Разжижалов, опять вам последний маршрут. Скажи спасибо своему разносчику… Так, Мечтающий?
– Что – так? – грубо и громко ответил Прокл – накипело.
– Ты что орёшь? Зачем вчера из вагонетки выходил, а позавчера в поклажу адресата пытался заглянуть? Что ты там хочешь узнать? Инструкции для кого у меня в кабинете висят? Завтра у меня все инструкции будешь пересказывать! А не сдашь, уволю!
– Да пошёл ты, чмо кудрявое… – И аж сердце ёкнуло от такой дерзости, Прокл даже сам от себя не ожидал.
– Что ты сказал?! Всё, завтра уволен! Отрабатываешь сегодня смену, и пошёл вон! У меня больше не работаешь! Да ты после этого вообще в этом городе работу найти не
сможешь, понял меня?! – кричал начальник, а нижняя губа тряслась истерично.
– Да ладно, ладно, понял я всё, не волнуйтесь. Я же не в смысле внешности это, – что вы чмо кудрявое, я в образном. Вообразили себе кудряво, что власти много, а по сути, это вас чмом и сделало! – вкрадчиво пояснил Прокл.
– Всё, Разжижалов, забирай маршрут, чтоб глаза мои этого товарища не видели! Тем более, это у него – последняя смена!
– Хорошо, Оказий Аркадьевич! – ответил Разжижалов, спустившись с вагонетки, и сам покатил её к грузовому лифту. – Давай, Прокл, садись… Я сам всё сделаю, только не ругайся.
– Да я спокоен. Завтра у меня новая жизнь, – я увижу солнце, я увижу жизнь! – ответил Прокл, потопав вслед вагонетке, которую откатил Разжижалов, уже почти совсем загрузив её. Возникло желание подпрыгнуть и дать подзатыльник начальнику, – он так и сделал, случайно мимоходом задев один из рычагов на его столе.
– Пошёл вон!
     Прокл добежал до вагонетки, покатив её что было силы, а вслед за ним – Разжижалов, так и оставшийся не у дел возле грузового лифта. Разогнав телегу, Прокл запрыгнул на неё, и вагонетка стремительно залетела в туннель: в нём было изумительно светло, чисто, свежо, а музыка здесь играла постоянно, – на такой маршрут он ещё ни разу не попадал. Скорее всего, так случилось из-за рычага, мимолётно опустив который, он направил вагонетку не по своему маршруту. Вскоре вагонетка поубавила ход, уже приближаясь к выемке.
– Так, что это тут у нас, а? Некий Мозолев… Что же ему отправляют такое? – произнёс Прокл, достав мешочек из короба, и разорвав его прямо руками, в которых вдруг появилась неимоверная сила. Из мешка пыхнула дымка, и глазам Прокла ясно представилась тяжёлая судьба некого Мозолева: потеря работы, голодные и чумазые детишки, снующие по тёмному городу.
– И что же у нас тут, дальше? Так вот что мы развозим! Великое, серьёзное дело, господин Заслугов! Инструкции не соблюдаю… А тут – вон оно что! – с ослеплёнными яростью глазами произнёс Прокл, порывая один мешочек за другим. Очередная дымка, а там – смерть, болезни, голод, отчаяние, умалишённые, разруха… Весь тот кошмар, что только может представить себе сознание, и всё это – для обречённых людей на последнем маршруте.
     Туннель сотрясало, словно началось землетрясение. Из выемки выскочили паучки, и вагонетка остановилась. Один из паучков поднял с пола разорванный мешочек, и закинул на спину, быстро перебирая ножками по стене, и мчась обратно в выемку. Прокл заметил передвижение этой твари, и ударил ногой с такой силой, что на стене осталась вмятина. Зато паучок был раздавлен в лепёшку. Но на смену ему из выемки, шурша бесчисленными ножками, вывалилась ещё сотня паучков, и направилась к Проклу.
– Что, твари, нарушил сложившиеся устои?! – крикнул Прокл. Выпрыгнув из вагонетки, он побежал дальше. Впереди была другая выемка, и из неё уже выскочила недружелюбная сотня мохноногих паучков, жаждавшая Прокловой плоти. Они были повсюду, быстро передвигались по полу и стенам тоннеля. Увидев их, Прокл остановился. Впереди – засада, как и позади. Выхода не было – переборов омерзение, он шагнул на кишевших пауков, и стал давить их ногами; тех, которые попадались на теле, сжимал в кашу брезгливой рукой. Но вскоре паучки окутали всё его тело, больно укалывая; вскоре им удалось уронить его на пол, и твари резво потащили свою добычу в выемку. От охватившего ужаса и боли Прокл не мог даже кричать. Уже скоро они втащили его вовнутрь, и довольно быстро поволокли вглубь. Здесь уже было видно, что выемка – это по сути тоже тоннель, но очень и очень странного вида: стены здесь были полупрозрачны. Гладкие и скользкие, более всего они были похожи на живые пустотелые сосуды; сходства добавляла слабая пульсация, не прерывающаяся ни на миг. На стенках, – словно распустившиеся цветы; там дальше – переплетающиеся трещины, или то тонюсенькие вены разных цветов?… А снаружи тоннеля, за стенками, – то мрак, то свет… И где свет, там смутно видны очертания людей. Распускает мешочек мохноногий паучок из своих невидимых сосудов, и дымок окутывает человека.
     Прокл увидел влиятельного, важного человека. В дымке явственно прочиталось: уволить тысячи людей со своих заводов, снять активы и разместить как можно дальше от места проживания. Потом – другого; там: закрыть, обанкротить, лишить, убить, скрыться… Что это – судьбы, предсказания, мысли, или даже чья-то команда?… Совет к действию?… Что же такое в этих мешочках?! И у каждого – свой дымок.
– Эй, люди! Что вы творите?! – попытался докричаться Прокл, но это было абсолютно бесполезно – никто не слышал его. Вокруг сгустилась мгла, и показалось, что паучки перестали держать его, но тело всё так же катилось. Тогда Прокл поднял ноги вверх, попытавшись притормозить о стенки сосуда. Этого не получалось, и тогда он в отчаянии уронил ноги, сильно ударив ими. Оказавшаяся внезапно непрочной ткань сосуда прорвалась, и Прокл скользнул в отверстие, и плюхнулся на что-то твёрдое. Теперь он был в полной темноте.
– Где я? Есть здесь кто?! – спросил Прокл, и сказанное отдалось эхом. Впереди вдруг возникла тоненькая, вертикальная полоска света, на которую он и пошёл. Протянув руку, открыл дверь, а за ней – шумный, ночной город. Прокл вышел на улицу.
     Воздух оказался каким-то спёртым, с непонятным и неприятным привкусом. К небу тянулись высоченные, освещённые разноцветной иллюминацией рекламных щитов, здания, скрывающиеся из виду ввыси. По воздуху были растянуты словно бы нити, и по ним, как и по дорогам, перемещался транспорт. В небе висела луна, и одновременно – это была не совсем она; по её масляному лику порой мелькала тень пролетающего воздушного судна. При виде прохожих Прокла отбросило назад – это были люди, но они были совсем другими: по-иному одеты, с уродливыми, словно мутировавшими или искажёнными неизведанной болезнью лицами. Вот рядом прошло большое существо с серой кожей, лишь отдалённо напоминающее человека: крупная голова без признаков растительности, маленькие ушки, очень глубоко сидящие глазки, вместо носа какой-то пупырышек, здоровая челюсть с подбородком, прямо переходящим в мощную широченную шею. А само тело! Руки и ноги ещё массивней, – сплошной кусок мышц, под тяжестью которых, казалось, это существо едва перемещалось. Одето оно было в спецодежду с логотипами, напоминающими что-то строительное. Существо прошло мимо, кинув взгляд на Прокла.
– Ах, посмотрите-ка, богатенький красавчик! Как же он оказался здесь? Что ты так вылупился? Никогда внизу не бывал, что ли?! – завидев Прокла, закричала уродливая трухлявая старушка, тыча в него пальцем. Прохожие стали оглядываться на них.
– Что? Это вы мне?! – только и успел ответить Прокл, как вдруг снова появились паучки. Они накинулись на него, завалили, и утащили обратно, – туда, откуда он выпал. Они безжалостно волокли и больно кололи его.
– А-а-а!! – Прокл проснулся от собственного крика, весь в поту, в крохотной своей комнатушке. Тело чесалось. Он встал и включил свет, не переставая расчёсывать зудящие места. У соседей молодожёнов громко играла музыка – они принимали гостей; там выпивали, шумели, о чём-то спорили. Бузил и старый выпивоха, на чём свет стоит ругая свою старуху. Видать, налили и ему… Прокл огляделся: по подушке бежал клоп, и он машинально поймал паразита. Достав иголку, насадил на неё тварь и сжёг от спички.
– Опять эти твари объявились!
     Прокл осмотрел постельное бельё – местами оно было в маленьких пятнышках крови, но больше клопов не нашёл – те скрылись от света. Будильник показывал четыре ночи. Открыл форточку, достал дихлофос, и, закрыв нос и рот ладошкой, обрызгал всё под кроватью, а потом прошёлся по углам комнаты. Оставив дихлофос, вышел на кухню, – как и во всех коммуналках, та была просторной и общей. Просидев там с полчаса, вспоминая то ли ужасный сон, то ли запутанную явь, вернулся в комнату, закрыл форточку и, укрывшись с головой, вскоре уснул.
Будильник прозвенел, – пора было вставать на работу. Быстренько позавтракав, Прокл поспешил на службу.
– Привет, Колямба! – произнёс Прокл, походя к своему конвейеру, где уже находился его напарник.
– Здорово, Прокл!
– Что-то ты сегодня хмурной. Опять не выспался?
– Уже несколько лет тебя знаю, а ничего нового! Каждое утро одни и те же вопросы – сейчас о девушках спрашивать начнёшь… А уже пора бы и самому обзавестись! – ответил Прокл, принявшись за работу.
– У самого, что ли, густо? В том году вроде была одна, помню, а в этом году хоть кто был?… Вот моя сестра…
– Модель!
– Ну, она, да. Пообещала меня со своей подружкой познакомить… Я её фото видел – вот это фифа! Конфетка!!
– И опять это закончится потерей всех твоих денег в каком-нибудь баре или дискотеке. И на следующий же день ты будешь просить в долг у меня. Сколько раз так уже было! Что-то ни одна из них у тебя долго не задерживалась.
– Да ничего ты не понимаешь! Любить, так королеву!!
– Кто из вас Мечтающий! – спросил подошедший к ним работник.
– Я.
– Вызывают в дирекцию. Прямо сейчас!
– А что такое?…
– Откуда я знаю, что я тебе – начальник?! Давай, иди уже…
– Иду! – ответил Прокл, отправившись в дирекцию.
     А в душе тревожно ёкнуло: как будто было уже это всё, и – повторяется. В коридоре он встретил чем-то озабоченного Заслугова, идущего прямо на него, и – опять душа в пятки. Но тот даже и внимания не обратил на Прокла; да и почему собственно, должен? Он и знать Прокла не знал, – это Прокл знал, что тот – начальник отдела срочных и ценных доставок. Его грузовики с логотипами организации, точнее – его отдела, в ряд стоят перед Управлением.
     В кабинете дирекции уже находилось с десяток работников с разных конвейеров и секторов. Потеснив их, Прокл вошёл. Толстенький и лысенький директор, восседающий на своём месте, спросил:
– Все?
– Кто его знает! Может, и все, – ответил кто-то.
– Хорошо. Я буду называть фамилии, а вы отзывайтесь…
Зачитав список, где была и Проклова фамилия, директор продолжил.
– Значит, все. Итак: сейчас в стране, да и в мире, наступили нелёгкие времена, насколько вы знаете. Кризис! Многие теряют работы, организации терпят убытки… Вот и наше Управление приняло решение произвести сокращение: фамилии этих работников я только что зачитал. Дорабатываете этот месяц, а потом идёте под сокращение. Для того, чтоб объявить вам это, я вас и собрал. Да, известие не очень приятное… Поверьте, мне нелегко прощаться с каждым из вас! Все вы были добросовестными работниками…
     Но дальше Прокл уже не слышал. Он вспомнил Горноград, и как приехал в Дороговещенск. Устроился сюда, и сколько времени прошло с тех пор. Нудная и скучная работа на конвейере, но стабильные, пускай и скромные зарплаты, которые он получал, что помогли немного обустроить его съёмную комнатушку. Вот, он купил телевизор, холодильник, что-то по мелочи… Недавно – компьютер, в который наконец-то занёс своё произведение, и на котором наконец-то решился писать продолжение рассказа. А теперь – всё. Он остаётся без средств к существованию… Ничего! Где наша не пропадала, – будем искать другую работу.

                Грехи и идолы

– Привет, шеф! Ну что, до Монетной, за полтинник, – поехали?… Что тут ехать-то! – предложил щупленький пьяноватый парень деловитым тоном, одновременно жестикулируя руками, в одной из которых была бутылка пива. В зубах он сжимал дымящуюся сигаретку, оскалившись и строя из себя эдакого фраерка, даже и уважаемого в своём кругу, хотя наигранная напыщенность выдавала, что это не так.
– Садись, – сухо ответил Прокл. Бросив окурок на улице, клиент сел в машину, и они тронулись в путь.
     Потеряв последнее место работы, Прокл долго пытался найти другое, но ничего толкового подыскать не получалось. Вспомнив о водительских правах, что получил ещё перед армией, Прокл решил устроиться в такси. Там как раз требовались работники, – его взяли, и пришлось осваивать новую для себя профессию. Занятие, которое он уже успел возненавидеть всем своим нутром, всей душой. Но несмотря на это продолжал работать, так как это было единственное место, где можно было ежедневно заработать. Деньги человеку нужны всегда, да и иного выхода он пока для себя не видел.
– Ну что, братан, всё рулишь? Как хоть, нормально получается? У меня тоже кореш таксует, – рассказывает, рубит неплохо! – по истечении минут десяти, как тронулись, спросил пассажир. Он придал голосу всё тот же деловитый оттенок, предварительно хлебнув из бутылки, и прикурив сигарету.
Мельком взглянув на этого сопляка, которому едва наберётся больше восемнадцати, Прокл мигом представил следующую картину: резко затормозив, он вытаскивает парня из машины за шкварник, нагибает, – уж на этого хиляка сил у него хватит! Потом достаёт ремень, и лупит его что есть силы по его невоспитанной заднице; за
то что он, молокосос, не знает никакого уважения к старшим, не уважает чужого имущества, труда, равно как и не знает вообще – что такое трудиться, не ведает, что такое мораль и нормальное человеческое поведение.
– Я, парень, в машине не курю, так что выкинь.
– Хорошо-хорошо, – ответил пассажир, всё же сделав ещё несколько затяжек напоследок, затем открыл боковое стекло, и выкинул окурок. – А можно радио другое поставить? Ну это, наше, братан… Знаешь наверное, где реальные песни поют?…
– Деньги готовь. Радио дома послушаешь, а мы уже приехали. Где остановить?
– А точно, чувак, уже приехали! Вот у этого магазина и притормози, здесь и выйду! – Прокл остановил машину, пассажир рассчитался, и вышел, добавив напоследок: – Давай, удачи, братан! Вот, только радио ты дерьмовое слушаешь!
– Вожу я всякое, потому что приходиться! А не плохое радио слушаю… – произнёс Прокл уже вслух, – дверь в машине уже была закрыта. Выехав на дорогу, он в тысячный раз ругал себя за то, что приходится молча терпеть всякое; но и тут же оправдывал себя тем, что иначе – никак, издержки профессии. Да и, собственно, ничего страшного на этот раз не произошло, а предательские нервы всё равно сыграли. «Самоконтроль – вот чего не хватает», – убедил себя Прокл. А потом добавил громкости – по радио как раз играла какая-то спокойная, умиротворяющая мелодия.
– Арба-восемь! Арба-восемь, где вы? – донёсся из радиопередатчика женский голос – диспетчер. Это был позывной машины Прокла.
– В районе Монетного! Как слышите? – взяв в руку рацию, ответил Прокл.
– Район Старой Захалынки. Пассажира минут через двадцать возьмёте?
– Да! Говорите адрес.
– Просвещённая шестнадцать, везти в село Пригожее. Знаете – где?
– Да знаю. Хорошо, записал. Буду!
     Записав адрес в блокноте, что крепился на присоске к лобовому стеклу, Прокл тронулся в путь по указанному адресу. Автомобиль ему достался старенький, местами прогнивший, громыхающий, пыхтящий, имевший невероятный расход топлива, – одним словом колымага; но при этом – на удивление исправно работающий, и ломающийся крайне редко. Доехав до адреса и припарковавшись, Прокл заглушил машину и стал ждать. Был очень тёплый для зимы день, пасмурно, и падал снег. Вскоре в окно с пассажирской стороны постучали. Прокл открыл дверцу.
– Вы, наверное, и есть то такси, которое я вызывал? – спросил монах, одетый как и положено в чёрный балахон, а поверх накинувший овчинный полушубок. На плече его висела большая серая сумка.
– Да. Это вам в Пригожее надо? Тогда – прошу!
– Нам, – ответил монах. Сам он уселся на переднее сиденье, а сумку аккуратно возложил на заднее.
     Такси тронулось в путь; дорога до села была не близкой. Через некоторое время, покинув город, автомобиль выехал на трассу.
– Неужели в монастыре живут так неплохо, что могут позволить себе раскошелиться на такси? – дерзнул спросить Прокл после продолжительного молчания.
Вполоборота монах внимательно посмотрел на таксиста, а после вкрадчиво ответил:
– Нет, уважаемый. Жить мы должны в скромности и благочестии. Это редкий случай, вызванный необходимостью моего скорейшего возвращения в монастырь.
– Вот посмотрел я на вас, а в памяти – будто уже видел вас где-то… Хотя, может, и просто кажется, – доверительно сообщил Прокл.
– Видели. Мечтающий, если память мне не изменяет?…
– Да! Вот, я же говорил!
– Видели вы меня совсем другим человеком. Отчаянным, потерянным, разочаровавшимся в жизни человеком. Прошли те невзгоды, я прозрел, и нашёл свой путь. На всё божья воля!
– Неужели это вы тогда, с идолом, в Горнограде?…
– Был грешен, за то и наказан. Сейчас смиряюсь, веду жизнь праведную, и другим на то наказ, коль получается, даю!
– Как всё просто у вас, верующих… Смирись, покайся, не греши… Но с этим ладно, я согласен. За что, кому, да перед кем, – вы же тогда правильно мне сказали, я до сих пор их помню: от кого ты охраняешь, для кого?… А если – в смысл вдуматься? А смысл таков, что правят нами; марионетки мы, а правят – злодеи, сущее зло. Сильные мира сего, – как они себя называют; те, у кого власть, деньги… А самое смешное, что, в принципе, каждая марионетка мечтает подняться на их место. А где же правда, справедливость, куда ваш Господь смотрел, когда завещал как надо жить?… И что делать мне, простому человечку, не желающему жить в этой бедности, нищете, и вечной несправедливости? Начать лизать ботинки сильным мира сего и уповать на лучшее? А может, как и вы, – в монахи податься, запереться подальше, жизнь праведную начать, рассуждать о добре и зле… Но зато – подальше от правленцев, которым всё дозволено, которым ваш Господь всё разрешает, в отличие…
– Вы неправильно понимаете выражение «сильные мира сего». Оно, может, и про вас так сказано, и для этого не надо иметь власть и деньги. Отчаяние, злоба, потеря веры – вот что лишает силы!
– Какая там вера! Может, в душе я и действительно не законченный атеист, но преклоняться, придерживаться терпимости, быть богобоязненным… В угоду кому только не понятно… Всевышнему этому что, так сильно хочется, чтоб мы все в страхе жили? Тут и вправду задумаешься – а нужна ли такая вера: не понятно в кого и во что; может ли она вообще возникнуть у человека после того, как Он, якобы существующий, делает с одними, и все дозволяет другим?…
– Слышу и в ваших устах веру!
– Что вы слышите? О чём вы, господин монах, говорите тут?…
– Да хотя бы в том, что вы вините во всём Господа нашего, а в глубине души всё-таки живёт в вас это: упование, мольба если хотите… В которой просьба к Господу об осуществлении ваших желаний. А это и есть ни что иное, как проявление веры! Пускай и без особой любви к Нему…
– Эх, как лихо закрутили! Уже и о любви заговорили… К тому идолу тоже особую любовь испытывали, что нестерпимо захотелось из рук неправедных забрать? – злобно спросил Прокл. Он был взбешён, накопившаяся злость бурлила в нём от этого разговора, который ещё больше взмучивал всю спесь и зависть, залёгшую гнилым осадком в душе. Хотя с последней вылетевшей фразой он осознал свою неправоту. – Извините, что-то меня совсем понесло… Я уже и сам-то не знаю – что такое любовь, как она выглядит, есть ли она?…
– Ничего. Я за свою грешную жизнь научился видеть людей… Не всегда то, как прекрасно говорит человек, является его сутью. Услышать, увидеть легко, а вот понять – это дано не каждому. И любовь что такое ты знаешь, и что человеку она нужна знаешь… И несправедливость, что тебя тревожит, тоже вижу. Только, не это ведь главное, – а в большей степени тревога. Мучительная, нестерпимая до боли, за путь свой, предназначение, дело, которому хотелось бы всего себя отдать, но нет уверенности, что твоё оно, что примут, поймут… Да и ещё тьма-тьмущая страхов, от которых не так-то просто избавиться!
– Да. И психолога изображать у вас неплохо получается! – ухмыльнулся Прокл, а нутро исходило слезой, и больше всего желалось – разрыдаться. Подавил, лишь влагой подёрнулись глаза, и сильнее сжал в руках баранку, продолжая рулить.
– Мы уже подъезжаем, – сейчас поворот будет на село. Там какие-то охальники табличку вырвали, поэтому предупреждаю…
– Хорошо! – ответил Прокл. И действительно вскоре показался поворот. Притормозив, Прокл свернул машину с трассы на лесную дорогу, и через пару километров показалось село.
– Нам всё по прямой, а там и монастырь покажется.
     Проехав через небольшое сельцо, всё в одну улицу, Прокл остановил машину и заглушил двигатель – впереди виднелся монастырь, а у самой дороги стоял батюшка-настоятель, с большим серебряным крестом, висящим на груди. А за батюшкой – большой свал неколотого кругляка, который рубил один из монахов; небольшая дровяница уже была сложена в стороне. Монах вышел.
– Приехал, миленький. Привёз. Святые образа…
– Да, батюшка! – ответил монах, доставая сумку, и протягивая батюшке. – За тем и ехал!
– Слава господу, уберёг от нечистого! Как переживал я, вся душа истомилась! – произнёс батюшка, и трясущимися руками открыл сумку. Посмотрев в неё, он бросил благодарный взгляд на монаха, а потом отчего-то и на Прокла, поклонившись ему. То же сделал и Прокл, а на душе так приятно стало, будто что-то доброе сделал. – Благослови тебя Господь! Пошли же, замёрзли старые кости… Эх, радость-то какая, божьи угодники!
– Вы идите, батюшка, а я с добрым человеком рассчитаюсь, и тоже приду, – ответил монах.
– Вот и ладно.
     Только монах дверь открыл, да спросить хотел, что с него за дорогу требовалась, как Прокл опередил его: не дожидаясь вопроса, назвал цену куда меньшую, чем набежало. Монах молча рассчитался, а после спросил:
– Может, отдохнёте с дороги в монастыре? Откушаете с нами, что Бог послал?…
– Спасибо, нет. Мне ехать надо!
– У каждого свой путь, я свой выбрал, у вас – ваш. Да поможет вам…
– Спасибо, спасибо, я прекрасно вас понял. Извините ещё раз, если что обидное сказал…
– Я знаю-знаю, не со злого умыслу…
– Да.
– Хорошего пути!
– Спасибо, и вам всего хорошего! – ответил Прокл. Заведя машину, он стал разворачиваться, покидая село. Напоследок бросил взгляд в стекло заднего вида: его монах подошёл к круглякам, взяв у того, другого, топор. Чурки разлетались от удара его сильных рук, словно щепки.
                *  *  *
     Прошла зима, и наступила весна. Прокл продолжал работать в такси, и всё так же писал продолжение своей книги, втайне надеясь на то, что, когда он её допишет, раскроет всех своих героев, и сможет довести всю свою мысль до конца, то тогда, может, к ней и появится интерес, и он наконец-то сможет заниматься только тем, к чему так лежит душа… По-крайней мере, он так наивно полагал и мечтал.
     Заканчивалась ночная смена, было раннее утро. Руки, ноги, спина, глаза устали неимоверно, больше всего хотелось наконец-то распрощаться с баранкой, и добраться до постели… А впереди, прямо по дороге, быстрыми широкими шагами шёл парень – торопился куда-то вытянув левую руку, и тем самым призывая остановиться проезжавшие мимо машины. Прокл остановился:
– Куда?
– В центр, сотня! Поехали! – сказал парень, сразу же усевшись в автомобиль, и протянув деньги.
– Поехали, – взяв сотню, ответил Прокл, бегло глянув на парня в лёгкой, не заправленной в штаны рубашке. Хотя и весна на дворе, но ранним утром довольно прохладно. Впрочем, уловив исходящий от парня мощный перегар, Прокл понял, что именно греет этот организм. – Видать, употреблено не мало… Ишь, как быстро окна запотели!
– Нормально. Веришь, нет, а всю ночь пил, – не берёт! Трезвый, как стёклышко! – ответил парень. Говорил он эмоционально, глаза горели, и даже тело не сидело на
месте – весь он был в движении, в предчувствии подвига и соответствующем настрое. И пусть говорил эмоционально, но и в действительности – трезво, ясно, с толком и расстановкой. – Тебя как зовут?
– Прокл.
– Интересное имя – Прокл… Ну и ладно. Я к чему всё это: вот у тебя, Прокл, было когда-нибудь такое, чтобы ты пересмотрел всю свою жизнь, от самого рождения и до дня сегодняшнего, проанализировал что ты есть такое, и как этот мир устроен, и где в нём справедливость, и для чего ты живёшь, и что сделал ты, а что нет?…
Прокл посмотрел на незнакомца, и сразу подумал о том, что только это он и делает изо дня в день. Иногда даже – в отчаянии ударяя себя по голове, чтобы эти дурные мысли перестали преследовать, загружать мозг, сознание, не давая покоя, изнуряя мечущийся рассудок. А теперь невесть кто об этом спрашивает!
– Нет.
– А я вот всю ночь этим только и занимался! Но не в этом вся суть… Сейчас подумаешь – какой-то псих со своими мыслями пристал. Нет… Нет! Вот, видишь? – продолжил парень, распахнув рубашку, и показав чем-то забитый пояс вокруг талии.
– Что это?
– Что это? – передразнил. – Не бойся, против тебя ничего не имею. Это просто бомба-вонючка. Стоит передавить баллоны, и они лопнут. Из них выйдет чудо-газ. И обволочет лёгкие всех этих тварей своим ядом, чтоб не дышали больше нашим воздухом никогда!
– А с твоими лёгкими что будет? – слегка иронично спросил Прокл.
– Хм… Умру достойно. Моя жизнь раба ничего не стоит, так пусть хотя бы будет так, что я не зря прожил!
– Кого же ты так невзлюбил?…
– А их! Весь их род, племя чёртово, что нами правит! Что ты знаешь, что ты думаешь, – как весь этот поганый мир устроен? Все мы – пешки: ты, я… Они правят всем миром! А мы у них – рабы… Они собираются, выбирают своих лидеров, обсуждают, как поступить с тем народом, с другим, кому позволить жить, кому нет, даже – кому воевать и с кем! Они решают всё, а наша жизнь, будто бы свободная, – это всё фикция, видимость, за нас уже давно всё решено!
– Допустим, имеет место некое племя, правящее всем миром… – Ухмыльнулся. – А дальше – что? Ты решился добраться до их главаря?
– Что ты ржёшь?! Ты что, думаешь я чокнутый? Думаешь, я один такой? За мной серьёзные люди, организация. И сегодня моя очередь выполнить свой долг. У них сбор в клубе, где будут семьи всех знатных мастей. Вот к ним-то на огонёк я и загляну… И – да свершится суд!
– И что? Там, я так понимаю, будут далеко не вершки этого злодейства, якобы существующего… Там, вполне возможно, будут и старики, а ещё женщины и дети, далёкие от этой ерунды, что ты мне наговорил. И что – ты их решил судить?
– Курочка по зёрнышку… И даже не пытайся говорить о какой-то там жалости. Этот мир, пускай и не самым чистым образом, от рабства мы освободим! Придёт время, и весь мир захлестнёт кровавый террор – поверь мне! Я – лишь малюсенькая весточка в предзнаменовании той великой свободы от гнёта, которая ждёт нас впереди!
– Не знаю, что и сказать!
– Просто запомни меня, и в скором будущем ты будешь рассказывать своим внукам, что видел и знал великого человека!
– Да уж! – кривая улыбка растянулась по лицу. – Я этого, конечно, не знаю… Не знаю, насколько легко убить человека, но вот насколько тяжело потом с этим жить почему-то представляю. Тьфу ты! О чём это я?! Ведь жить-то ты не собираешься!
Тем временем они уже подъезжали к злосчастному месту – вдали виднелось здание клуба.
– Хорошо подумай ещё раз, парень – тебе просто запудрили мозги. Оно тебе надо? Жизнь – она ведь сложная штука… Во мне самом столько злости живёт! Но я хоть и злюсь, ругаюсь там, проклинаю кого-то, но в душе-то знаю, что нет в этом виноватых – лишь я сам!
– А ты психолог, что ли? Всё, ничего не говори! – ответил пассажир, шаркая по карманам в поисках зажигалки. Вся бравада, что была изначальна, уже пропала, и тело его тряслось от озноба. – У тебя сигаретки не найдётся? Свои потерял где-то…
«Эх, монах, тебя бы на моё место – как бы ты поступил?» – думал Прокл. И отчего-то вспомнил – недавно кто-то оставил в машине целую пачку сигарет, он её в бардачок и забросил. Клуб был уже совсем близко, и к нему вела ухоженная аллея, а вдоль дороги стояли скамейки. Прокл ударил по тормозам, остановив машину.
– Что? Ещё ж не доехали!
– Выходи здесь. Вот тебе целая пачка, кури. Вон, на скамейку сядь, да подумай. А я и в самом деле не психолог, чтоб тебя лечить!
– И не надо. Только не нужно звонить куда-нибудь, сообщать… Пожалуйста, я же тебя не тронул, зла тебе не сделал, – и ты будь добр выполнить мою просьбу… Смотри сегодня лучше телевизор – меня там обязательно покажут. А за пачку – спасибо! – стараясь говорить жёстко произнёс пассажир, хотя губы дрожали так, что это совсем не получалось, и вышел из машины. Закрыв дверь, как и посоветовал Прокл, пассажир уселся на скамейке покурить.
– Хорошо, вот и покури… – пробормотал Прокл, тронувшись с места. Медленно проехав мимо здания клуба и пристально вглядываясь в него, он не увидел людей ни в его окнах, ни рядом с ним. И – как гора с плеч. Но проехав по дороге ещё с километр, Прокл всё же так и не смог окончательно избавиться от сомнений, и развернул машину. Впереди показался силуэт того пассажира, вставшего со скамейки. Очевидно, он уже накурился, и теперь скорыми шагами направлялся к клубу, вскоре исчезнув за огораживающим его забором. Первая же мысль, что промелькнула, была про телефон – Проклу казалось, что пассажир и сам словно бы молил о нём. Проехав ещё пару перекрёстков, Прокл наконец-таки заметил уличный телефон, и остановился у него.
– Человек желает отравить опасным газом сборище людей в клубе, на перекрёстке улиц Правосудия и Слепых наставников! – зажав нос, чтоб голос был не узнаваем, произнёс в трубку Прокл.
– Подождите, пожалуйста. В каком клубе, когда… – начал спрашивать голос дежурного представителя органов власти и правопорядка.
– Прямо сейчас! Клуб на перекрёстке Правосудия и Слепых наставников! – повторил Прокл, и положил трубку.
     «Отчего люди так ненавистны друг другу? – размышлял Прокл, пытаясь уснуть после наконец-то закончившийся смены. – И во мне всё это тоже есть… Будто бы с самого рождения мы сориентированы на саморазрушение. В мире так много несправедливости, и с этим никто и не спорит… Но как же просто найти в этом кого-то виновного! Когда у тебя есть источник всех твоих бед, ты уже не стараешься копнуть глубже – а зачем? Тебе ведь легче так думать, а может, и жить легче… И все пороки настигают в мыслях, а кого и в действии. А что же тогда – внутри? Гниль? Так чем я лучше того выдуманного, или даже реально существующего источника бед? Скорее всего – ничем. Но опять же – не бороться с реально существующим злом нельзя, тогда ты пыль, да и того меньше. И что тогда? Как быть? Кто подскажет единственное и правильное решение, поможет отличить одно от другого, реальное от надуманного?…»
– Да что же это такое? Да за что же мне всё это?! Лучше не знать, не видеть, не думать, – одна сплошная тревога! – провыл Прокл, вцепившись руками в голову.
Включил телевизор, беспокойно метался. Дождался местных новостей – там всё спокойно, ни слова о каких-либо клубах. И всё равно – тревога, мысли, никакого сна. Вспомнил о книге, о своих героях, в мозгу крутилась идея. И в предчувствии заключительных событий сюжета, метнулся к компьютеру.
     «Грянет тьма, отнимающая жизнь; в суетном страхе пред неизбежным мир будет обречён на ужасную погибель. Свет, спасительный свет, так нужный для спасения живого явится нам, разметав тьму, – сила, от которой всё извергнется, уходя в небытие. И будет их двое. Тех, чье предназначение – в сохранении всего сущего, что дано нам Создателем. А спасеньем будет то простое, что окажется рядом с ними».
     «Напишу – пророк третьего тысячелетия. А имя… Ладно, имя потом придумаю».
Зевнул. Наконец-то желание спать и усталость взяли своё…
                *  *  *
– Родился в городе Уркмантуре, после проживал в городе Горнограде, родители умерли, после приехал в Дороговещенск, правильно говорю? – спросил следователь, записывая данные на бумаге. Напротив него сидел изнурённый допросами Прокл, руки его стискивали наручники. Был жаркий, солнечный летний день, и из большого зарешеченного окна в кабинете следователя лучи попадали прямиком на Прокла, и безжалостно жгли беззащитного узника. По телу сбегали струйки пота, в горле пересохло, организм изнемогал, но желания попросить пить не возникало – рассудок рассеялся где-то в воспоминаниях всей жизни. Хотелось умереть, но больше не вспоминать и не отвечать на вопросы.
– Да, правильно говорите.
– В Горнограде работал охранником на ювелирном заводе, правильно?
– Да.
– Причина увольнения?
– Не устраивала зарплата. Вот и подался в Дороговещенск.
– Ладно, допустим. Надо же, вы с покойной даже родились в одном крае! Сколько совпадений: ты в Уркмантуре, она в – Ашкенте. Да…
При слове «покойной» в голове Прокла совсем помутилось – так сильно не хотелось жить и слышать это. А следователь продолжил:
– В Дороговещенске устроился на почту, проработав почти пять лет… Потом был сокращён, и устроился в такси… Так?
– Так.
«Когда же это кончится? За что, Господи, ты меня так проклял?…»
– Ну, а теперь снова тот день: как оказался в Горнограде? По порядку: кого довозил, что забирал, куда доставил?
«Дай умереть, Господи! Не хочу всё это вспоминать…»
– Давай! Давай уже, говори! Чего молчишь? – напирал следователь.
– Был заказ из Дороговещенска в Горноград. Забрал клиента, довёз до Горнограда. Уже была ночь, но точного времени не вспомню. Решил заехать в родной двор, где вырос. Заехал, посмотрел, но никого из знакомых не увидел. Поехал к трассе, а по дороге остановил мужик. Описание его давал.
– Ну да, тот, что в морге лежит… С этим понятно. Дальше рассказывай!
– Да, тот самый, которого в морге опознавал… Он меня спросил что-то, вроде: не местное ли такси, и не с Дороговещенска ли, – ему как раз туда и надо было; вот, только за вещами заехать надо… О сумме договорились… Потом просто подъехал к дому, который он указал…
– Этот дом ранее был вам знаком, или какой-то из тех, что рядом?
– Нет. Ни знакомых домов, ни людей я там не видел.
– Не знали, что поблизости находился дом отца покойной?…
     Опять наплыв нестерпимой боли в душе при слове «покойной».
– Нет! Абсолютно не знал!
– Хорошо. А дальше что было?
– Подъехал, а пассажир вышел, и попросил немного подождать. Минут через пятнадцать явился с двумя большими сумками. Мы загрузили их в багажник, и направились в Дороговещенск.
– Вы не видели что в сумке? Пассажир не рассказывал о том, что находилось внутри?
– Нет.
– Дальше.
– В Дороговещенске я довёз его до Монетного, высадил, – место я уже указывал… Он расплатился, забрал сумки. Я уехал дальше дорабатывать смену.
– Значит, с пассажиром этим больше не встречались, и никуда его больше не подвозили?…
– Нет.
– Ладно. Теперь снова давай по покойной! – продолжил следователь, выложив фотографии на стол. Там была запечатлена зверски убитая девушка: колотые, резаные раны, и вся в крови, – Светлана… Вновь увидев эти фотографии, Прокл взвыл:
– Хватит уже показывать их! Видеть не могу, лучше сдохнуть… Я этого не делал, я обо всём этом не знал! Это чудовищная, проклятая случайность, что так произошло со знакомыми мне людьми!
– Успокойся, фотографии уберу. А вот всё заново рассказать придётся…
     И Прокл вновь, как бы ему тяжело это не давалось, стал рассказывать об их знакомстве. Вновь и вновь.
     Пройдёт ещё пара недель, которые Прокл проведёт в тюрьме Горнограда, регулярно вызываемый на очередные допросы. Когда же наконец-то разберутся в его невиновности, отпустят.
     Выйдя из милиции, он первым делом отправится на могилу родителей. Каким же ненавистным станет ему этот некогда родной город! И всё это – после тех самых ужасных событий, в которые оказался замешан и он. Вернувшись в Дороговещенск, он вернётся на работу в такси. Вскоре придёт повестка в суд, в качестве свидетеля. На суд он поедет прямо со смены, на своём такси.
– Вызывается свидетель! Мечтающий, Прокл! – объявил судья.
     Сердце Прокла билось, как бешенное; глаза в тумане, слух – как после контузии, ноги не хотят слушаться и стоять. Судья задаёт вопросы, Прокл отвечает что-то невнятное; и если других он ещё слышал, то, что говорил сам, не слышал вообще. Из тех, кого он знал, в зале находился Антон, бывший в инвалидной коляске. Он сильно изменился: волосы поседели, похудел, пустые глаза, смотрящие куда-то мимо всех, глубоко запали, как у трупа. Ещё был отец покойной, – король, со своими телохранителями, и он с ненавистью смотрел на Прокла, – это парень чувствовал всей спиной. Король время от времени пускал реплики:
– Вот ублюдок! И этого в свидетели записали! Гадёныш! В клетку его!
     Судья просила угомониться, король ненадолго замолкал.
     С некоторых пор Светлана и Антон жили в доме короля – как оказалось, их собственный дом не столь давно сгорел. В гости к ним напросился тот самый пассажир – якобы, для важной беседы. Антон его впустил, потому что был знаком с ним, за что и получил множественные удары ножом в спину, – несмотря на это, он чудом остался в живых. А выродок тем временем приступил к казни Светланы, медленно пытая её – так показала экспертиза, чтобы вызнать о неком тайнике, что должен был быть у её отца. Как заявил король – о нём она знать не могла. Покончив со Светланой, он сам принялся за поиски тайника, нашёл, вскрыл. В том было целое сокровище: множество изделий из золота, которые король, видать, при прятал до лучших времён. После чего убийца поймал такси, и привёз сокровище перекупщику в Дороговещенск, где и был убит этим самым перекупщиком. Перекупщик же был пойман милицией с поличным – во время перепродажи сокровища, а там и сознался во всём; в том числе – где схоронил труп. В суде на скамье подсудимых и сидел этот перекупщик, пряча глаза от разъяренного взгляда короля. Такси же Прокла видели люди, тоже вызванные в суд свидетелями, и слышали разговор выродка с таксистом: что такси с Дороговещенска, а пассажиру как раз туда и надо. В деле со слов перекупщика упоминался некий наводчик, который и рассказал о тайнике, о котором ему вкратце поведал убийца, но приблизиться к его личности суд так и не смог. Не узнали ни имени, ни места проживания – ничего. И это было всё, что понял Прокл из прозвучавших в суде объяснений. Так и не дожидаясь вынесения приговора, Прокл покинул здание суда.
     Он задыхался от нехватки воздуха, лёгкие сперло, будто что-то тяжёлое придавило его. В глазах всё плыло, и рассудок покидал сознание. Прокл сел в машину – одежда душила его, и он скинул рубашку, оставшись голым по пояс. Завёл, ударил по газам, и помчался в Дороговещенск.
– Да, да, я знаю, что не надо было! Нет, надо… Ну зачем я только начинал! Кто я? Зачём всё это?! – Начался бред, в котором он разговаривал сам с собой.
– Зачем так переживать? Всё ещё повторится… Всё исправишь, всё у тебя получится! – успокаивал зелёный гуманоид с кошачьими глазами, усевшийся на пассажирском переднем сиденье.
– Что получится? – не хотел признавать его правоту Прокл.
– Всё получится! Звёзды – они мудрые, они всё знать и нам говорить! Вселенная большой… – продолжил зелёный.
– Звёзды, звёзды! Что мне, теперь на пояс Ориона лететь? Вот, смотри! – показал Прокл на свой живот пальцем: там в один ряд находилось три родинки, а выше – ещё одна.
– Да, твой карта. Может и правда… Вижу я пояс Ориона, выше звезда Бетельгейзе, вроде… Однако! – с интересом протараторил гуманоид, проведя своим пупырчатым пальцем от одной родинки к другой.
– Если бы только это колымага могла лететь! Ух, держись тогда просторы необъятного космоса! Ах, чем чёрт не шутит! – произнёс Прокл, втоптав в пол педаль газа. Потянул штурвал на себя, и машина взлетела в небо, – к яркому солнцу, ослепившему глаза. Удар, и всё потемнело.
                *  *  *
     Ухоженная аллея парка на территории психбольницы; облачный, немного прохладный летний день. Вдоль аллеи – скамейки, на которых сидят больные, санитары, врачи; кто-то бродит по зелёным лужайкам. Среди больных тут и Прокл. После того, как его автомобиль вылетел с трассы кувыркнувшись несколько раз, Прокл оказался в больнице с сильными переломами и сотрясением. Кости срослись, а вот разум – нет.
– А вы видите, что за вами всё время кто-то подсматривает? За мной вот нет, а за вами – да! Что вы по этому недоразумению можете сказать? – подсев на скамейку Прокла, спросил другой больной, также одетый в толстую, серую пижаму.
– Иди отсюда, придурок! – ответил Прокл. Он встал со скамейки, и удалился прочь от надоедливого больного, страдающего манией преследования. Впрочем, бедолагу это не остановило – он соскочил со скамейки, и перебежками, прячась за кустами и оглядываясь по сторонам, последовал за Проклом, гротескно шпионя за ним. Пытаясь избавиться от преследования, Прокл вышел на лужайку, и последовал в другой конец парка. По лужайке брела больная, поодаль от неё шла санитарка, а с другой стороны – бугай-санитар, больше похожий на телохранителя; как и давешний больной он тоже оглядывался по сторонам. Вдруг – вспышка фотокамеры, и возникшая суета.
– Кто пустил?! Ловите! Отобрать у него фотоаппарат! Поймать! – кричали вслед убегающему репортёру. Кто-то из них кинулся вдогонку, но репортёр лихо перемахнул через высокий забор, в который упиралась заранее приставленная лестница, очевидно, им же самим и приготовленная – и успел. Тем временем бугай санитар и санитарка подхватили бывшую на лужайке больную, и буквально потащили её к больнице. Прокл вдруг вгляделся в её лицо – и это была Светлана! Сердце ёкнуло, оставшийся рассудок боролся с навязчивым: а не галлюцинация ли опять, не мерещится ли? Она, или просто похожий человек?…
– Светлана! Светлана, это ты!
– Да! А это ты – тот человек, что хочет предупредить нас всех? Мы ведь уже встречались?… – ответила она своим нежным голосочком. Но глаза не видели того, кто говорит с ней – девушка была слепа. И в этот момент бугай-санитар двинулся навстречу подходящему к ним Проклу, быстро скрутил его, и повалил на землю.
– Конечно, виделись! Светлана, это же я! Прокл! – последнее, что успел прокричать Прокл, после чего санитар вдавил его лицом в землю. На помощь подбежали и другие.
– Прокл! Вот, значит, как тебя зовут, – тихо произнесла больная, а санитарка всё продолжала тянуть её в больницу до тех пор, пока они не исчезли в здании. Передав подбежавшим на помощь санитарам тело Прокла, бугай поспешил следом за девушкой.
– К этой пациентке подходить нельзя! Тебе понятно?! Запрещено, – понял?! – свирепо наказали другие санитары, ослабив хватку и подняв тело с земли.
– Но я же знаю её! Почему мне нельзя? Я же знаю! Мне обязательно с ней надо увидеться, поговорить… Мне надо, очень надо! – истерил, не унимаясь, Прокл.
– Если не заткнёшься прямо сейчас, получишь дозу успокоительного! – пригрозил один из санитаров.
– Как вы не понимаете?! Мне очень надо!! Дайте я сам, я поговорю!!!
– Размечтался! Неугомонный прям какой-то…
– Отпустите! Я сам! Мне надо!! Вы, черти в халатах, пустите! Мне надо с ней поговорить! – выходил Прокл из себя.
– Ну, всё, придурок! Ты свою дозу заработал! – произнёс один из санитаров, кивнув другому. – Всё, потащили его…
     Пленник был окутан в смирительную рубашку, и бесцеремонно втащен в комнату – там его укололи психотропным препаратом. Тот подействовал в момент, превратив буйного больного в тихо лежащий овощ.
     Прошло несколько дней, и рассудок постепенно возвратился к овощу. Память тоже возродилась. Его стали выпускать на прогулки, и даже – без сопровождения; редко, но он видел и Светлану со своей свитой. На этот раз он решил действовать хитрее: издалека поглядывал на них – как гуляют, и куда идут потом. Вычислял, в какой корпус, на какой этаж, и в какую примерно палату вернутся. Действовать надо было осторожно, чтобы не заметили бдительные санитары; он чувствовал – ещё один такой укол, и рассудок навсегда покинет его.
     И вот – очередная осторожная слежка. Светлана со свитой удалилась в дальний корпус, и тогда Прокл спрятался за кустами, пугливо оглядываясь по сторонам. Снял с себя пижаму и спрятал в зарослях: под ней уже был одет санитарный халат, заправленный так хитро, чтобы не было заметно до поры, – он своровал его накануне, в амбулаторной. Больной достал из кармана чепчик и одел его, расправил халат, и деловито двинулся в сторону дальнего корпуса. Шёл так, чтоб на пути не попалось ни одного санитара или врача. Этаж и палату он уже знал, оставалось только как-нибудь пробраться туда. На углу здания тянулась наверх пожарная лестница. Спрятавшись, и выгадав момент, чтобы поблизости ни кого не было, Прокл рванул к лестнице. Добравшись до второго этажа, он нагнулся и пополз по широкому выступу к нужному окну. Добравшись, привстал и заглянул в окно: в палате была всего одна кровать, на которой сидела Светлана, водя рукой по страницам толстенной книги. Окно оказалось закрыто, форточка – тоже. И тогда Прокл решил аккуратно постучать по стеклу. Светлана услышала, и отложила книгу; подойдя к окну, девушка приложила ладонь к стеклу. Прямо к тому месту, где за двойным стеклом находилось лицо Прокла; увидев ладонь, он прижался щекой к стеклу.
– Это ты, Прокл! – произнесла она. Нащупав ручку, открыла одно окно, другое, и – отошла назад.
     Прокл пробрался внутрь, тщательно прикрыв окно за собой:
– Светлана, наконец-то! Как же я рад тебя видеть! Что я видел, пережил… Счастье вновь видеть тебя! Неужели же это – ты? – взволнованно говорил Прокл, и слёзы катились по его щекам.
– Да, это я… Всё будет хорошо! – отвечала Светлана, касаясь пальцами его щеки, проводя к губам. Он прижал эту руку, закрыв её ладонью себе рот, нос. Впившись в неё, целуя, вдыхая запах… А слёзы продолжали стекать ручьём, капая на руку, будто тёплый летний дождь.
– Если бы ты только знала…
– Ничего не говори, я знаю всё! Впереди тебя ждёт дальняя дорога… Я буду ждать тебя снова и снова, только возвращайся!
– Что?! Да как эта мразь попала сюда?!! – прокричал король, войдя в палату. – Убью гада!!
     После ринулся к ним, схватил невесомого Прокла, и стал душить гигантскими руками, прижав к стене и навалившись всем своим огромным телом. Следом – и главврач, что заходил с ним. А ещё телохранитель, что был при короле. И санитар-бугай, что был за дверью…
– Папа, не надо! Что ты делаешь! Ты ничего не знаешь! Я же рассказывала тебе про него!! – попыталась заступиться Светлана, не видя ничего, но чувствуя, что творится неладное. Но король не слышал её – он находился в бешенстве. Впрочем, главврачу всё же удалось, пусть и с помощью телохранителя, отцепить его руки от шеи Прокла.
– Убью гадёныша!! – продолжал шипеть тот.
     Прокл повалился на пол весь красный, кряхтя, и еле впуская в лёгкие воздух.
– Успокойтесь! Успокойтесь, пожалуйста! – заикаясь, проговорил главврач.
– За что я вашему дурдому перевожу такие суммы?! Чтобы к моей дочери в палату пробирались всякие типы?! А этот – вообще! Как здесь оказался?! Ему же в тюрьме сидеть или вообще похороненным уже давно быть надо! – кричал король, глядя на бугая и главврача. Бугай виновато опустил глаза вниз.
– Уверяю вас, такого больше не повторится! – всё так же заикаясь, уверил главврач.
– Извините меня! – пропыхтел бугай.
– Всё ладно… Спокойно… Сейчас я успокоюсь.
     Прибежали санитары со смирительной рубашкой. Бугай словно пушинку вручил им бессильное тело Прокла. Они вытащили его в коридор, и, напялив рубашку, потащили в родные покои. Толстым своим пальцем король провёл по горлу, показывая бугаю, что именно должно произойти с незваным гостем. Тот согласно махнул головой, удаляясь из палаты.
– Папа, не надо! Ты сам не ведаешь, что творишь! – произнесла Светлана. – Не делайте ничего ему плохого!! Я сама хотела, чтобы он пришёл…
– Всё хорошо дочка, никто никого не обидит… – В дверях появилась санитарка. – Вот, санитарочка с тобою сейчас посидит, и ты ей расскажешь свою последнюю книгу, что ты прочитала… Хорошо? А я сейчас с врачом поговорю, и снова к тебе приду!
Светлана замолчала, и присела на кровать. Все, кроме санитарки, вышли из палаты.
– Понимаете, доктор, я очень боюсь потерять свою последнею дочь… Её сестру-близнеца зверски убили, и я до сих пор не могу с этим смириться. Она теперь у меня одна – мать умерла давно, один их вырастил… Вы же знаете, насколько необычное создание Светлана! Я просто вынужден прятать её в вашем заведении… А главное – её психика так ранима, любой контакт с посторонними людьми равносилен смерти. Вы, надеюсь, меня понимаете?…
– Да, конечно. Вы всё правильно делаете, единственный для неё выход – это полная изоляция от других людей…
– Что мне вам говорить! Вы сами знаете, что она, как губка, может впитать все проблемы чужих людей, пропустив их через себя, пытаясь помочь… А это – опасно для неё. С самого её рождения, ещё в Ашкенте, она младенцем потеряла жизнь, и впала в кому… Да и сами роды были очень тяжёлыми… Врачи тогда сказали – на спасение второго ребёнка надежды нет. Жена, – их мать, осталась ждать. Я со второй близняшкой через несколько месяцев в Уркмантур – там мы жили, там я тогда работал… А жена так и ждала в Ашкенте, надеялась, верила – девочка то приходила в себя, то ей вновь становилось плохо… Нам даже свидетельство о рождении выдали только одно! Потом малышку отключили от аппаратов, сказали – надежды никакой. Сутки прошли, жена пришла за телом в больницу, а ребёнок ожил. Это просто чудо какое-то произошло! Вот, только слепа… Верите, доктор?! – проронив слезу, продолжил изливать душу король. – Жена даже, от радости забыла что ли, что одну дочь мы уже нарекли Светланой, и когда за свидетельством пошла, и вторую так назвала… Ну, да мы менять так ничего и не стали – стало у нас две Светланы… А потом… Вначале ушла жена, а потом – и одна из Светлан. Теперь, вот, последняя осталась… Которую и так приходилось всю жизнь от людей прятать!
Тем временем санитары протащили безвольное тело по коридорам, через все корпуса. По дороге Прокл пришёл в себя: на пути, в комнате отдыха, им попался врач, ещё там на стульях сидели больные – был включен телевизор, и шла какая-то передача.
– … восьмилетний мальчик написал удивительный фантастический роман. В нём он описал возможные последствия, что ждут нас впереди! – рассказал ведущий. Потом картинка сместилась на мальчика и его маму – ведущий был у них в гостях. Мамой оказалась постаревшая Ульяна, а сын был похож на детские фотографии Прокла. – Вы, мама маленького гения, расскажите нам, с чего началось стремление вашего сына к писательскому ремеслу?
– С самого рождения он был не совсем обычным ребёнком…
– Куда нам этого беглеца? – спросил санитар у врача.
– В подвал, привяжите к кровати, а потом решим, что делать! – махнул рукой врач, и вернулся к просмотру телевизора.
– Чего упёрся?! – возмутился один из санитаров – Прокл пытался тормозить ногами, желая посмотреть ещё хоть секунду. – Получи!! Телевизор он решил посмотреть! Деловой, мля…
     Удар поддых, и Прокл перестал сопротивляться. Вскоре он уже был привязан к кровати, и наконец-то его оставили в одиночестве. Но – ненадолго: скрипнула дверь, и вошёл санитар:
– Что, скрипит? Не то, что в Ашкенте…
     Скорее от отчаяния, а может, просто устал выть, но при виде санитара по лицу Прокла растеклась широкая улыбка.
– Судя по всему, сейчас должен появиться шоумен… Как без него!
– Да что уж там… Шоумен – это так, хобби… Увлечение, можно сказать… Истинное же призвание – санитар. Санитар самой жизни! Кто-то ведь должен выполнять грязную работу…
– Кто бы спорил, сущее зло!
– Нет, мой друг. Всё не так уж просто – зло, добро, где одно и где другое… Вот ты, к примеру, поведать желаешь о некоем неизведанном доселе, от которого всё вывернется наизнанку… А нужно ли человеку это знать?… И та, слепая, что понять тебя может – она одна всего такая, да… А зрячему, но слепцу в душе, уже никак не понять…
– А вам? Может, вы поймёте?…
– Да разве это в моих силах – понять! Где явь, где твоя фантазия, – ты уже и сам границ не видишь. И есть ли они? Может, всё это – твой сплошной вымысел?…
– Может, и так.
Санитар достал шприц, и заправил его смертельным препаратом. Воткнул иглу в вену Проклу, медленно впрыснул содержимое внутрь.
– Ещё увидимся!
     Смыкая глаза, Прокл представил, просил, мечтал, желал, пробегали картинки из всей жизни, всей своей сутью требовал: пускай всё начнётся, пускай всё будет заново – вот моя последняя, предельная фантазия!…
    Он оказался на причале, пахло свежестью, и яркий-яркий белый свет слепил глаза, отражаясь от воды и речного трамвайчика, за штурвалом которого находился Ходуля, а на свободных пассажирских местах сидели Ульяна с мальчиком, увлечённо читая какую-то книгу. За ними – его родители, наблюдают за водной гладью. На остальных местах сидело много знакомых, но, видя лишь их затылки, Прокл не мог узнать всех. Светлана, в белом платье, насквозь пропитанном светом, стояла подле входа и, мило улыбаясь, жестами рук приглашала его войти. Он послушно шагнул вперёд, а там – подняло вверх, стремительно унося в полёт. Речной трамвайчик остался маленькой точкой, а вскоре и вся голубая планета исчезла из виду, и – лишь звёзды мелькают… Вспышка! И – яркий, пронизывающий всё насквозь, белый свет…