Как я Родину защищал

Как я Родину защищал. Байка-двулогия.
1. Баллада о лопате
В 1987 году в СССР, в частности в Советской Армии, произошли странные, труднообъяснимые изменения. В армию начали грести всех. Студентов техникумов ( а им всегда давали доучиться), студентов ВУЗов с военной кафедрой, всех отсроченных, больных, слепых, убогих, с язвой желудка и плоскостопием. Со мной служил парень абсолютно глухой на одно ухо. Почему это произошло – тайна великая. Нужно долги Родине отдавать, и точка. Вон вы их сколько за 18 лет набрали.
Попал под эту гребенку, и я студент 1 курса Красноярского Института Цветных Металлов и золота. В институте была военная кафедра, и пятикурсники щеголяли в хромовых сапогах и офицерских погонах, но нашему году выпала другая участь.
Служить чертовски не хотелось, не служивый я человек, но откосить в то время никакой возможности не было. Косившим от армии давали 3 года колонии, а служить всего 2. Вот такая нехитрая арифметика.
Весна. Военкомат.  Пересыльный пункт. Пять дней в эшелоне. Казахстан. Космодром Байконур. Космические части Министерства Обороны.  Жара. Баня.  Новенькая форма с петлицами ВВС.  Панама.  Берцы.  Карантин 10 дней.  Первый день в войсках.
Утром зарядка, уборка помещения, утренний осмотр, завтрак, развод.
Развод в армии – это некое действо, когда выстраивают весь личный состав и определяют, кто и как сегодня будет Родину защищать. Кому мусоросборник чистить, кому забор красить, кому кирпичи в стройбате воровать, чтобы этот не докрашенный забор, на конец то достроить. Если кто-то думает, что служба в армии это изучении тактики боя,  стрельба из автомата, марш-броски и рытье окопов в полный профиль, то он в чем-то, будет прав. Все вышеперечисленное в солдатской службе имеет место, но очень редко. Основная служба – это работа.
Всех по работам распределили, я один остался. Слышу голос: «Этого длинного давайте мне, мне человек нужен.» Невысокий ефрейтор-крепыш в темных очках говорит: «Пойдем, задачу поставлю.» Приходим на душевую, там же чаеварка. Стоит печка и котел с чаем. В Казахстане жарко, у каждого на поясе солдатская фляжка и туда нужно что-то наливать. Солдатский чай это маленько не тот чай, к которому мы привыкли. Это сваренная в кипятке верблюжья колючка, которую время от времени собирают в степи. Жидкость с омерзительным привкусом, но жажду  утоляет, и говорят, полезная. А обычный чай - он в столовой. 2 стограммовые пачки на 900 человек в день. Эх, недошли товарищ Троцкий с товарищем Тухачевским в свое время до Индийского океана. Тогда бы всем нормального чаю хватало, а так, ну что ж поделать, прийдется верблюжью колючку пить.
Ефрейтор спрашивает: «Ты откуда родом?» - «Родом с Вятки, - отвечаю, - призывался с Красноярска. А вы, спрашиваю, откуда?» Молодой солдат ко всем у кого на погонах есть хоть одна лычка, должен обращаться на «вы». Это называется дисциплина. Зато солдат второго года службы может послать на хер погоны с любым количеством лычек и даже набить морду зарвавшемуся офицеру. Назовем это плюрализмом мнений. Ефрейтор отвечает: «Я с Челябинска, почти земляки. Дрова, - говорит, - для чаеварки нужно поколоть.» Гора дров представляет собой огромную кучу досок от ящиков, обломков железнодорожных шпал, каких то брусков, но в основном всё же это доски от ящиков. Все это солдаты собирают в степи и по помойкам, вместе с верблюжьей колючкой. Это тоже часть службы. «Топор, говорю есть?» - Ефрейтор отвечает: «Да нет в Казахстане деревьев, и топоров, соответственно, нет.» - «А чем колоть?» - спрашиваю? – «А вот это уже твои проблемы, - отвечает. - Ты задачу получил, а как выполнять сам думай. Это армия, пацан, и упаси бог, ты эти дрова к вечеру не переколешь. Мне, - говорит, - идти надо, у земляка сегодня день рождения.  Если кто спросит где начальник чаеварки -   наплетешь чего нибудь. Работай.»  И ушел.
Оглядываюсь тоскливо. Чего ж делать-то, думаю? Гляжу - пожарный щит, на нем штыковая лопата. Нормально, пойдет.
Снимаю лопату , начинаю колоть ей. Лопата дребезжит, слетает. Вырвал из ящика пару гвоздей, камнем забил, нашел в земле подобие ржавого напильника, заточил края. Готов инструмент. Жара, солнце. Спасает что рядом душ и кипяток с верблюжьей колючкой. Руки саднит, в висках колотит.
К обеду понимаю, что под Прохоровкой было легче. Там фуйнул под немецкий тигр связку гранат - и ты герой Советского Союза. А тут помрешь и скажут, что еще один идиот загнулся при колке дров штыковой лопатой.
Пообедал. Обед армейский сил не придаёт, но аппетит разжигает неуёмно. Баланда с капустными листьями и горсть непроваренной, полугнилой крупы, подъему патриотизма не способствуют. Но тут понимать надо. В части 900 человек. Это сколько ж там одних прапорщиков? А ведь всем жить надо, всем Родину защищать.
Но ведь и опыт растет, черт меня побери! Рубящий удар с левой, рубящий удар с правой. А можно доску на землю положить и сверху штыковым ударом расколоть. А в чурку можно лопату воткнуть и обратной стороной о другую чурку ударить, она и разлетится под весом собственной тяжести. Лопата отполировалась и сверкает на солнце как меч римского легионера. Гора дров растет, руки сбиты напрочь. Солдату рукавицы не положены. Он на то и солдат, чтобы трудности переносить.  Если каждому солдату рукавицы  давать это сколько ж миллионов пар в год надо? Рухнет экономика отечества и захватит нас НАТО голыми руками. Сроднился я с лопатой в единое целое. Думаю мне бы в бригаду генерала Родимцева, под Сталинград. Я бы этой лопатой всю шестую армию Паулюса перерубил и закопал бы.   Ну, им там проще было. У них саперные лопатки были под бритву отточенные, они тяжелые, ими и дрова колоть и головы немцам рубить сподручнее.  Кто бы мне саперную лопатку дал? Нет, не дадут. Молодой еще. Всего-то первый день службы.
Так. Пошли аналогии. Прохоровка, Сталинград. Что там еще во Вторую Мировую было? Ничего кроме Освенцима в голову не приходит. Нет, Освенцим отметаем. Топоры у немцев наверняка были.
Приходит вечером ефрейтор. Рожа  счастливая, перегаром от него несет. Я стою, опершись на полированную лопату.  Гимнастерка белая от соли, руки - сплошная ссадина. Три кубометра дров расколоты и разломаны по размеру печной топки и аккуратно лежат в поленнице.
Ефрейтор улыбается. Говорит: «Молодец,  сообразил. Далеко пойдешь. Я  тоже, когда молодым был, догадался лопату с пожарного щита снять. А вчера мне узбека дали он о железный уголок колоть пытался. Цирк и потеха. Руки с мылом помой и помочись на них,  а то загниют. Держи сигарету.
Уже позже я понял, что упустил свой редкий армейский шанс отоспаться. Можно было весь день спать в тени, а вечером сказать, что какой-то офицер забрал меня на другие работы. Никто этих вещей в армии не проверяет. Но понимание приходит с опытом, а у меня первый день службы.
Вечером, засыпая, я подумал, что нашел разгадку внезапного массового призыва всех и вся в Вооруженные силы. Родина у нас большая, дров все больше и больше, а топоров все меньше и меньше. Их просто выпускать не успевают или подтаскивать к дровам. Ничего мы вятские, мы прорвемся. Один день долгов перед Отечеством я уже покрыл. 729 дней осталось. Всего ничего.

2. Как я Родину обокрал
Красиво весной на Байконуре. Степь до горизонта, а в степи вышки стартовые, откуда иногда корабли в космос срываются. А еще в степи тюльпаны растут. Ветерок теплый дует и вдвойне приятней, когда дембель у тебя этой весной. Делать уже ни черта не надо, на это молодые есть. Ходи и делай вид, что Родину защищаешь, а сам думай о своем и улыбайся. А думы, как правило, одинаковые.  «Ну, когда же?»  Время тянется медленно.
Вызывает меня к себе ротный и спрашивает: « Хочешь первым эшелоном в апреле домой поехать?»  Мог бы и не спрашивать.  Отвечаю : «Хочу, конечно.» - « Отработать, говорит, придется. Есть задача в номинации весьма срочно. Срочно это минимум к завтрашнему дню.» - «Я  весь во внимании, товарищ капитан.»
Наша воинская часть получила видеомагнитофон .  Вещь по тем временам дорогая и дефицитная. Мечта любой советской семьи. Казарм в части много, а видеомагнитофон один. По казармам его таскать не будешь  – поломается. Да и солдаты еще не все политически подкованы. Начнут порнуху смотреть, или как Рэмбо во Вьетнаме советских солдат душил. Нехорошо это, вредно, политически неправильно. Развалится наша армия не дождавшись Третьей мировой без единого выстрела от таких фильмов. Поэтому видео должно стоять в штабе у замполита, что бы своей рукой кассету в магнитофон ставил. А от штаба к казарменным телевизорам  должна идти разводка из телевизионного кабеля. И всем будет хорошо. И замполиту спокойно,  и солдату по ночам кадры буржуазного разврата сниться не будут, а будет сниться Родина красивая и процветающая. В общем нужен 1 километр телевизионного кабеля.  Ротный мне говорит: «Замполит  задачу такую поставил, а я тебе ставлю. Найдешь до завтра кабель – обещаю:  первый эшелон твой.»  Армия сплошной клубок вранья и беспредела, но не шутят здесь такими вещами как эшелон дембельский. Святое это, как победа над фашизмом или внеочередной пленум ЦК КПСС.
Иду по Байконуру курю, думаю. Сердце стучит. Дембель вот он,  рядом,  только руку протяни,  и число известно.  Кабеля  нужно всего 1 километр.
Все строения на Байконуре называются площадками с присвоением номера. Вот город Ленинск - сердце Байконура -  площадка № 10. Старт откуда улетал Гагарин – площадка № 2. Любая воинская часть тоже площадка. А вот среди степи одинокая будка насосной станции, так она тоже площадка с номером.  Мой путь лежал на площадку № 96. Это были склады космического оборудования. Прямо под открытым небом громоздились ящики с различными изделиями для сборки и монтажа ракетных носителей и модулей. Там просто обязан быть  телевизионный кабель. Склады окружают три  ряда колючей проволоки, КПП-вертушка .  На КПП офицер с табельным на боку.
Офицеры бывают кадровые и волонтеры. Волонтер -  это обычный инженер который закончил ВУЗ с военной кафедрой, получил на курсах звание,  и был,  как и мы призван на два года, но только в офицерском звании. Хорошие ребята,  мы с ними дружили и помогали друг другу во всем. Роднило нас то,  что они,  как и мы,  ждали дембеля. Многие волонтеры правда оставались в армии. Я одного спросил:  на какой черт ему это надо? Образование у тебя есть, семьи пока нет дыши вольной жизнью, наслаждайся. Он говорит ты не понимаешь.  Я радиоинженер. На заводе хоть убейся 140 рублей потолок и пахать от гудка до гудка. А здесь мне за лейтенанта 270 рубликов платят и делать ни черта не надо. А если роту получу? Там с каждого солдата каждый месяц от одного до трёх  рублей иметь можно. Сборы на подписку каких- нибудь журналов в ленинскую комнату, или помощь голодающим детям Гондураса. А очередные воинские звания? А жилье? А спецпаек? Считать умеешь?
Другой тип представляли кадровые офицеры. Это люди окончившие военное училище  после школы. Они сразу изначально были нацелены получить роту со всеми вытекающими последствиями. Самое паршивое, что были из них идейные. Один такой идейный нас ночью зимой с тумбочками на плацу построил в одном х/б и 2 часа держал на морозе, вроде как в воспитательных целях. У кого-то из солдат в тумбочке зубной щетки не оказалось, а это нарушение устава. Прямо так он о гигиене солдатской полости рта заботился, что ночами не спал, паразит. Мы не любили кадровых офицеров, а они соответственно нас,  рассматривая солдатскую массу как сборище вечно недовольных бесплатных рабов призванных исключительно для исполнения их господских потребностей. Ну какие отношения могут сложиться между заключенным и вертухаем? Мне как- то даже прапорщики были ближе. Те по крайней мере, как и мы, срочную оттянули и жизнь нашу знали не понаслышке.
На площадку № 96 я отправился с армейским приятелем Димкой. Всю службу вместе прошли. Вместе от дедов отбивались, последней сигаретой делились,  помогали друг другу во всем,  в общем,  кореша по жизни. Один только раз крупно повздорили. Я ему над молодыми издеваться не дал. Бить,  говорю,  молодых можно и нужно, без этого не воспитать, а издеваться это скотство. Чуть не подрались мы с ним тогда, молодые же нас и разнимали. Ну ладно это мелочи. Помирились быстро.  До площадки 4 километра.  Офицер на КПП стоял кадровый.
Я прикинул:  лейтенант молодой,  деревенькой на кормление, то бишь ротой,  еще не обзавелся, космическое барахло которое он охраняет  сто  лет никому не нужно. Значит, погрязает в беспробудной бедности.  Всего лишь 270 рублей в месяц,  и все.
Беру быка за рога. «Лейтенант, говорю,  мне кабель нужен телевизионный длиной  1 километр.  Меня мама дома ждет,  я знаю,  у тебя есть,  продай за 10 рублей.»  Объясняю в связи с чем он мне срочно понадобился. В точку я попал, встрепенулся лейтеха.  «25 рублей, -  говорит, -  никак не меньше. Кабель штука ходовая.» - « А рожа, - спрашиваю, - не треснет?» -  «Нет, -  говорит ни за что не треснет. Бутылка водки 25 рублей стоит, а с твоей десяткой как я её куплю?» Я понимаю, что торг здесь неуместен и  все упирается в исконно русскую, самую твердую в мире валюту. Служили мы во времена сухого закона, и такие на Байконуре были цены. «Ладно, - говорю, - твоя взяла,  пусти товар посмотреть.»  Проходи,  - отвечает, вон те ящики обогнешь,  и в самом конце бухты с кабелем стоят.»  Проходим мы с Димкой и смотрим. Стоят три деревянные катушки с кабелем. Две по краям с толстым, а по центру тот самый,  который нам нужен. Сел я на катушку, закурил. Сердце учащенно стучит.  Вот она дорога домой! Сижу я на ней,  дорогие товарищи,  осталось ее на 4 километра в родную часть переместить. Гляжу, а в Димкиных глазах мысль глубокая.
Тяжелое у Димки было детство. Отец всю жизнь по лагерям, мать всю жизнь пьяная. Выживать ему приходилось с детства. Потому и голова по-другому работает.
«Ничего мы платить ему не будем, - говорит Димка. - Пусть облезет, тварь золотопогонная.» «Да плюнь ты, - отвечаю, - деньги же есть. Мне мама 100 рублей на дембель выслала.»  Плюс,  мы недавно ремонт в кабинете парторга делали. Подобрали ключи к сейфу и смылили оттуда 40 рублей партийных взносов, резонно подумав, что служим мы партии и народу,  значит и деньги тоже в какой-то мере наши. Шум поднялся до небес,  нас в особый отдел таскали, но доказать ничего не могли. Потом это дело утихло,  вероятно собрали деньги на подписку очередных журналов или покупку сапожных щеток. Димка говорит: «У тебя мать учительница. Ей за 25 рублей нужно 25 уроков провести среди визжащих балбесов, а ты эти деньги хочешь этому упырю толстомордому отдать, что бы он шар залил!»  Стыдно мне стало.  «Излагай,  - говорю, - что придумал.» - «Ключевой момент, - отвечает, -  в том, что колючка рядом и нас за ящиками будет не видно.»
Нашли мы кусок трубы, вставили его в центр катушки, а концы трубы на другие катушки положили. Слава инженерной мысли! Наша катушка крутиться! Кабель сматывается! Отмотали кабель, палкой под колючкой в степь протолкнули и травой замаскировали, чтоб не видно было. Теперь его можно с той стороны колючки сматывать. Хрен вам господа офицеры,  а не водка. Одеколоном тоску армейскую развеете.
Выходим обратно.  Говорю лейтенанту:  «Отличный кабель,  именно тот что нужен, только денег сейчас нет. Деньги вечером принесу, крайний срок рано утром.» - «Хорошо, -  отвечает. приноси я тут до завтра дежурю. И кадычок гляжу у него дернулся. Ладно думаю потерпишь. Ожидание пьянки еще приятней самой пьянки будет. Комичность вся в том что склады эти были в ведомстве нашей части, и лейтенант был с нашей части. И наверное можно было просто этот кабель как-то выписать,  если пошевелиться. Но шевелиться офицерам в армии не принято. Есть солдаты срочной службы. Им задачу нужно ставить,  и пусть они думают как исполнить. Их для того и призывали. То-то офицерье взвыло когда контрактную службу организовали. И пьянь набирают,  и отморозков,  и дебилов.  А ларчик просто открывался. Солдат-срочник существо бесправное. С ним что угодно можно сделать. Можно оставить без сна и еды, можно вынудить отдать деньги, можно заставить горбатиться на себя любимого, можно просто поиздеваться. Скучно ведь иногда бывает.  Другое дело взрослый мужик, который заключил контракт и устроился на работу. Его не заставишь дачу себе строить и на голодающих в Африке  хрен он будет деньги сдавать. Попробуй его плац ломом заставить подметать или пол шнурками мыть. Пошлет куда подальше, да еще и в табло зарядит.
Вечером собираемся на акцию. Километр кабеля все же тяжелый,  вдвоем не унести. Собираем молодых. Проверяем у них ноги. Ноги у молодых часто сбиты и покрыты язвами. Нас это не устраивает. Вдруг от патруля убегать придется.  Даже одного дневального из внутреннего наряда с собой взяли. Дежурному сержанту сказали:  прикроешь если что, у нас акция важная, а людей не хватает.
Байконур. Ночь. Марш бросок 4 километра.  Это немного, тем более налегке,  и ночью прохладно. Вот он конец нашего кабеля в степи лежит,  травой замаскированный, нас дожидается. Одиноко ему там и грустно.
Начинаем потихоньку сматывать кабель и нарезать на куски, чтобы нести удобней было. Уже половину смотали вдруг бац! и грохот! - катушка с трубы сорвалась. Не догадались концы трубы удавить чем-то. Сидим курим в рукав, что бы огоньки не видно было. Научно-технический совет ведущих кабельных воров космодрома Байконур. Протокол бы еще составить, да вписывать туда нечего. Нет никаких идей. КПП не пройти. Колючку в 3 ряда, тоже не преодолеть. А почему не преодолеть?  А как наши деды в тыл к фашистам ходили? У дневального штык-нож на поясе. «Иди-ка сюда родной», - говорим.  Штык-нож к автомату Калашникова имеет очень полезную функцию. Его можно объединить с ножнами и получаются кусачки для колючей проволоки. Конструкторы этой системы, как знали, что мне на дембель первым эшелоном ехать. Все продумали, все предусмотрели. Низкий вам поклон и вечная слава!
Аккуратно режу проволоку. Мужики руками придерживают, чтоб не звякнула. Один ряд, второй, третий. Мы у цели. Осторожно выглядываю из-за ящиков. КПП ярко освещен. Лейтенант спит за столом, положив голову на руки. Наверное, что-то хорошее снится. Мысль шальная голову посещает. А вот дать бы этому козлу обрезком трубы по башке, скрутить руки кабелем и в плен взять как языка. Только вопрос куда доставлять? Нашим он 100 лет не нужен а  ЦРУ далеко.  Да и что может знать этот дармоед? Где водка из-под полы продается? Идея признана дурацкой.  Мы ее отметаем. Смотрю на Димку, а у него в глазах мысль глубокая. «Излагай, - говорю, - что ты еще придумал.» -  «А давай, - говорит, -  этому козлу  обрезком трубы по башке дадим, а пистолет себе заберем.   «Совсем сбрендил? – спрашиваю.  - Да особисты это дело за пол дня раскрутят. На нас выйдут и будет нам не дембель а дисбат года на три.» -  «А не будет никаких особистов, - отвечает. -  Мы этот пистолет ему же и продадим за 50 рублей или 2 бутылки водки,  как ему удобнее будет. Помнишь, как год назад дембеля у майора с политуправления партбилет свистнули, а потом майору же и продали?»  Лихой парень Димка,  ничего не скажешь. И рассуждает здраво. Задумался я. «Нет, - говорю, - Димка, неохота под дембель в аферы влезать. Пусть спит засранец.  Лучше синица в руке. А выпить мы с тобой за мой дембель и так выпьем. Я знаю где самогон продают. Угощаю.»
Смотали мы этот кабель и в часть отнесли, а резаную проволоку обратно натянули и обычными солдатскими нитками связали, что бы в глаза не бросалось.
Утро.  Солнце. Легкий ветерок. Я стою на общем построении перед строем в шеренге отбывающих первым эшелоном. Командир части нам руку жмет:  «Благодарю за службу!» -  «Рады стараться, товарищ подполковник!» -  Идем к поезду, оркестр наяривает  «Прощание славянки» . Возле поезда закуриваю, обмениваюсь адресами с сослуживцами. Поднимаю глаза.  Передо мной лейтенант стоит с 96 площадки. Спрашивает:   «Как???!  Как, сука, ты это сделал???!»  - «Никита Сергеевич Хрущев, отвечаю,  как-то сказал:   «Кто долго спит, тот страну просвистит. Это про тебя, -  говорю. -  А за суку,  - говорю, -  можно и в рог получить. Забыл кто я такой? Я дембель и через пол часа домой еду. Мне теперь все можно, кончилась ваша власть.»  - «Хочешь, - говорит, -  я тебе дембель обломаю? Сейчас схожу к особистам и скажу что ты обокрал секретный военный объект?»  Тут Димка подходит.  «Ага, -  отвечает, -  беги быстрее, за одним узнаем сколько километр кабеля у тебя на секретном  объекте стоит и где водку на Байконуре во время сухого закона купить можно.»  Сгорбился лейтенант и потух.   «Дай говорит хотя бы 10 рублей.» - «Поздно доктор, -  отвечаю, -  проходите мимо, не подаю я попрошайкам на перроне.» Совсем сгорбился лейтенант  и ушел.
Так закончилась моя служба  в Советской  Армии. Ничего кроме брезгливого презрения к этой структуре у меня не осталось.  Зря два года потерял.