Глава восемнадцатая

 
   Через неделю после случая с Мишкой, Ада Абрамовна, мать Софьи Аркадьевны
умерла. Это произошло ночью, тихо, без мучений и агонии. Утром Софья Аркадьевна
обнаружила мать мертвой. На ее старческом лице был написан долгожданный покой.
Софья Аркадьевна взвыла, осознав весь ужас произошедшего, зажала рот ладонью,
чтобы соседи не слышали ее плача. Она любила свою мать. И невольно каждый день
ожидала исхода болезни. Настала кончина, после долгих ночей, тяжелого ухода
за лежачей больной. На днях ей стало как-будто бы лучше, Софья Аркадьевна
успокоилась, но видимо зря. Еще эта неприятная история с сыном, Мишка казался
другим с того момента. Он перестал воспринимать отца и мать, пропадал по долгу
неизвестно где, даже научился грубо отвечать на замечания и простые вопросы.
Все это отразилось на умирающей матери. Софья Аркадьевна была уверена теперь.
    Лев Давидович обнял плачущую жену, прошептал на ухо:
  - Софочка, крепись! Не надо давать соседям пищу для пересудов.
  - Но ведь это моя мать, как же я могу не плакать?!
  - Тогда плачь про себя.-посоветовал муж.-Ты всегда можешь оплакать ее в своих
мыслях, а показывать горе на чужих, значит показывать свою слабость. А мы ведь
не слабые, мы сильные люди.
   Мишка смотрел на бабушку, словно со стороны. Ему сделалось жаль ее, а вроде
эта жалость возникла не в нем, где-то в чужой душе. Он видел плачущую мать,
горевавшего отца, а сам не мог даже заставить себя найти подобные чувства
внутри. Но ничего не сказал родителям. Лучше им не знать подробностей. С
некоторых пор он стал скрытен и молчалив.
   Похоронили Аду Абрамовну скромно, рядом с ее мужем. И стало понятно всем,
что отныне старшая часть их семьи никуда не поедет, ведь нельзя оставлять
могилы родителей. Ну а для отъезда и учебы Мишки нет средств. Цунцы молчали
об этом между собой. Не хотелось вспоминать историю с потраченными на свободу
сына средствами.
   Не все жильцы коммуналки сочувствовали им. Тетя Маша-да, понимая, что
свобода ее сына тоже куплена на те деньги. Великодушный Лев Давидович
с лихвой заплатил за глупость молодежи.
Тетя Маша помогла Софье Аркадьевне с поминальным обрядом, она ездила с ними
оформлять место на кладбище, всячески старалась поддержать. И делала все
из чистых душевных порывов, потому что всегда жалела людей, словно сама
жила без бед и потрясений. Муж до сих пор лежал в больничке, она по приемным
часам и дням навещала его. Киселев-старший шел на поправку,  тетя Маша
была и рада, а вроде и нет. Вернется Сашка- вернуться проблемы. Снова закружится
карусель их борьбы с Генкой, а она станет терпеть пьяницу-мужа с его кулаками.
Не верилось Маше, что он перестанет пить. Такие не завязывают, даже после
посещения морга и временно утраченного ума.
   Зайцевы стороной обходили тему сочувствия соседскому горю. Галина Сергеевна
сухо высказала соболезнование, не хотелось лезть в душу к плачущей Софье.
Да и никто не оценит все равно ее рвения.
   Гавриловна, та не молчала. Она зудела на кухне о евреях и их растущем
количестве, о распущенности Мишки, сделав вывод, что старуха правильно
умерла. Лучше не видеть, как ее замечательный внук превращается в бандюгана.
Все свои высказывания Гавриловна делала исключительно в присутствии Софьи
Аркадьевны. И дождалась ответа от нее. Всегда молчавшая соседка не выдержала.
В очередной раз Софья Аркадьевна не ушла молча, а стукнула кулаком по столу
так, что звякнули тарелки, и твердо сказала Гавриловне:
  - Валентина Гавриловна, какое право вы имеете оскорблять меня и мою семью?
Я запрещаю вам говорить плохо о сыне, о покойной матери. Вы ужасная, злая
женщина, позволяющая себе лезть в чужие жизни и оставлять на них грязные
следы. С меня хватит! Если еще раз я или муж с сыном услышим плохое в свой
адрес, то обещаю, что пойду в полицию и напишу заявление на вас.-она гордо
удалилась с кухни, оставив Гавриловну в полной растерянности.
  - Хорошо она вам заткнула рот,-посмеялась Галина Сергеевна,-поделом! Мы с вами
имеем общий быт, научитесь соблюдать вежливость, дорогуша! Глядишь, и к вам
станут относиться с уважением.
  - Да как же так!-причитала Гавриловна в своей комнате.-Как смеет жидовка
разговаривать со мной в таком тоне! Ничего,-она погрозила кулаком в пустоту,-
Цунцы еще попляшут у меня! Я найду на них управу!
Гавриловна  долго не могла успокоиться, затаив злость, но с этого момента
перестала говорить о Софье Аркадьевне и ее семействе.

Продолжение=http://www.proza.ru/2018/02/27/119