Гл. 15 Аргус

            1
       Не совсем удачное первое погружение в ложбине Северного моря, приведшее к аварийному всплытию, заставило Зайкова провести тщательный «разбор полётов» и сделать соответствующие выводы. Но тут объявилась новая напасть. Вчера, в назначенную корабельным расписанием смену, не прибыл заступать вахтенным рулевым на вертикальный руль мичман Соломенный. Причём поиски, организованные по всей лодке силами основного и прикомандированного личного состава, результатов не дали. Зайкова радовало только одно, последним, кто видел старшину команды снабжения был капитан третьего ранга Попов и было это  ночью, сразу после приёма очередного сеанса связи, когда лодка находилась уже в  подводном положении. Здесь, как говорят: «никуда с подводной лодки не деться». Но беда, как известно, не приходит одна, сегодня днём пропал и сам Попов, поэтому  на сеанс связи всплывали без участия командира боевой части связи…
— Какие у кого будут мысли по известному всем поводу? — поинтересовался командир, закрывая за собой дверь в кают-компанию.
— Ясно одно,  — начал замполит, — никуда эти гаврики из прочного корпуса сбежать не могли!
— Железобетонная логика, Борис Фёдорович! — согласился Зайков.
— Думаю, что надо брать второй комплект ключей, вот, кстати, и они, и, вскрывая каждую провизионную камеру, проверить всё заведование Соломенного, — Дербенёв выложил на стол мешочек и два пенала, опечатанные сургучной печатью.
— Да, как бы чего не вышло… — согласился Муренко.
— Типун тебе на язык, Фёдорович, — махнул рукой командир. —А с предложением старпома я согласен. Начинаем сейчас же.
Двое суток понадобилось старпому и замполиту, чтобы подробнейшим образом осмотреть все провизионные камеры корабля. И только на третьи сутки, фактически взломав вторую сейфовую дверь в провизионную камеру центрального поста, где хранились все деликатесы, шоколад и вино, удалось обнаружить сначала Попова, он лежал в первом отсеке провизионки, не подавая признаков жизни, а потом и Соломенного, который ещё в заводе выгородил в провизионной камере персональную «каюту», где теперь и «давал хропака» в состоянии тяжёлого алкогольного опьянения…
  — Врача в провизионку, срочно!  — приказал Дербенёв со средней палубы центрального поста.
Беглый, а потом и тщательный медицинский осмотр Попова и Соломенного показали, что оба находились в состоянии сильнейшей алкогольной интоксикации, но своевременные меры, принятые командованием корабля и начальником медицинской службы, привели к тому, что оба «супчика» уже через два дня были «в строю» и, пройдя через фильтр офицерского и мичманского судов чести экипажа, стояли перед глазами командира, склонив головы под ярким светом софитов кают-компании.
— Вы, наверное, думаете, что вам, как и раньше, всё сойдёт с рук, господа хорошие? Но нет, я лично это так не оставлю, —  откровенно и неприкрыто возмущался  Зайков, потрясая перед лицами «особо отличившихся» материалами собранных по рассматриваемому факту дел. —  А как был прав старпом, он, оказывается, вас быстрее изучил, чем я - старый пень. Ещё хоть раз себе что-либо подобное позволите до конца похода и полетите с лодки как ракеты-мишени на максимальную дистанцию… Вам понятно Сергей Николаевич? — Зайков своим колючим взглядом постарался забраться в самое подсознание начальника РТС. — А  тебе понятно, сын Бахуса и Ариадны? — теперь командир  пронзил взглядом снабженца.
— Понятно! — выдохнули оба.
               
                2
Прошло ещё две недели похода. Экипаж приноровился  к новому ритму жизни, научился быть одним механизмом, единым целым. Никого теперь не смущал первый завтрак в три часа утра или «банный день», который случался почти на каждом всплытии в надводное положение для зарядки АБ.
Теперь, казалось, всё было налажено, отлажено и заряжено так, как и требовалось в длительном автономном плавании. Но Зайков почему-то, независимо от времени суток, условий погоды или режима «труда и отдыха», старался всегда самостоятельно  погружаться и всплывать на сеансы связи, зарядку АБ.
Нельзя сказать, чтобы он не доверял Манишевичу или старпому, телеграмма о допуске которого так и не пришла до этого времени, но он так решил. Независимо от чьего либо желания. И это его КОМАНДИРСКОЕ право!
— И где мы сейчас, штурман, покажи где зайчик светит? — поинтересовался командир, склоняясь над картой района  боевой службы.
— Юго-западнее порта Берген, товарищ командир, вот где крестик на карте светится, — бодро доложил лейтенант Федюнинский.
Ещё вчера, а точнее, ушедшей зимой, курсант пятого курса Федюнинский проходил стажировку на Б-181, пришёлся по душе старпому, и вот теперь не курсант, а офицер - вахтенный штурман ракетной подводной лодки - был одним из членов экипажа, выполнявшего задачи вдали от родных берегов.
Отец командира ЭНГ – контр адмирал Юрий Иванович Федюнинский в прошлом командовавший  соединением подводных лодок,   а потом руководивший Управлением боевой подготовки флота,  очень гордился своим сыном.
А что это к нам «Орионы» зачастили, штурман? Как считаешь, откуда они?
 — Думаю, с авиабазы Андёйя, а зачастили потому, что мы ведём разведку интенсивности судоходства именно там, где проходят самые главные маршруты торговых, грузовах и прочих судов. Думаю, что на судах есть кому и за морем понаблюдать и куда следует сообщить о нас —  любопытных.
— Думаю или знаю? — поинтересовался Зайков.
— Я думаю, а вот он знает, — штурман кивнул в сторону командира группы радиоразведки, пытавшегося заглянуть в рубку.
— Слышал о чём говорили, разведка? — спросил командир.
— Слышал…
         — Тогда выкладывай свои мысли.
— 333-я авиаэскадрилья 133-го авиакрыла королевских ВВС Норвегии действительно базируются на авиабазу Андёйя расположенную в северной губернии Нурланн, столица губернии Будё, вот здесь, — офицер карандашом показал на карте место авиабазы. —Основной задачей самолётов «Орион» в прибрежной зоне является снабжение командования НАТО данными, необходимыми по роду деятельности. Кстати знакомый нам P-3N, от которого мы так легко ушли в самом начале подводного этапа, мог просто отрабатывать  обучение пилотов, потому что в задачи этих самолётов береговой охраны Норвегии помимо наблюдения, поисково-спасательных операций входит и обучения пилотов.
— А почему они летают чаще всего именно сюда? — поинтересовался Федюнинский.
— Да, ты сам посмотри какие здесь глубины. — резво отреагировал разведчик. — Этот жёлоб, где мы сейчас находимся, самое глубокое место в Северном море, остальное около ста метров и сплошные банки, почти как наша Балтика. А ты думаешь норвеги  и прочие НАТОвские «товарищи» не понимают, что это единственное место, где лодки противника могут прятаться как щуки в глубоком омуте?
— Мудрёно, но очень близко к пониманию! — согласился штурман.
— И к истине! — утвердил командир. — А теперь, штурман, расскажи мне о погоде, которая сейчас наверху. Время идёт к всплытию на зарядку батареи.
— Ночь, видимость полная ночная. Облачность пять баллов. Луна убывающая, в третьей фазе, но светит ярко по всему горизонту. Ветер восточный, юго-восточный одиннадцать – пятнадцать метров в секунду, море два - три балла.
   Когда лодка всплыла на перископную глубину и командир  поднял перископ, то первыми  его словами были: — Всё как штурман предсказал, твою мать. А потом  добавил: — Ни товарища, ни друга, растворились, как в воде, и никто здесь не поможет, если, скажем, ты в беде.  Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой. То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой.
И только несколько мгновений спустя выяснилось, что Б-181 всплыла в непосредственной близости от учебного авианосца  ВМС Великобритании «Аргус», который лежал в дрейфе и готовился к ночным полётам авиакрыла. Визуально дистанция до него составляла всего десять кабельтов. Пришлось снова погружаться и уходить «от греха подальше».
«А как  гордятся несокрушимой четырёхзонной обороной своих авианосцев специалисты из НАТО, даже не догадываясь, что обыкновенный советский командир мог всадить сейчас в борт этого мастодонта минимум шесть торпед сразу»,  —  только и подумал Зайков, спускаясь в центральный пост.