Неизвестно чье

 Судьба, жизнь - они всегда имеют свою оценку, свою цену. Но в обычном течении времени нам редко дано увидеть целостность жизни, увидеть ее как бы сверху, чтобы понять ее общий, уже ненужный нам самим урок. Может быть, поэтому нам необходимы уроки чужой жизни, необходимы не столько для тщательного изучения, сколько для усвоения восприятием, нутром, усвоения сразу, в совокупности. Невольное соотнесение чужой жизни со своей дает при этом нам множество ценностных переживаний, которые превращаются и в векторы развития и в шкалы оценок. Потребность этого, видимо, где-то очень глубоко внутри человека, поэтому интерес к историям из жизни людей был и остается очень велик.
   Литература имеет уникальную возможность сжать время и показать жизнь в ее целостности, показать во времени литературном, которое протекает прерывисто, показывая только главное, и в тоже время связно, чтобы главное, суть, не рассыпалось от неоправданных больших перерывов. Жизнь в произведении литературном при этом получает особые качества, связанные с ее легко обозримой целостностью и, соответственно, воспринимаемостью. Жизнь персонажа приобретает свойства, характерные для произведения искусства - многозначность, выразительность, смысловую наполненность. Соответственно, такую жизнь можно воспринимать как символ.
   Бунин обладает незаурядным умением свернуть в описании жизнь персонажей в одну тугую пружину, такую, которая при прочтении сама разворачивается, устанавливает множество связей с твоими знаниями и представлениями о мире, и хлестко бьет под дых - эстетическое впечатление по силе сравнимое с нокаутом. За счет чего? Краткая, выразительная прорисовка жизни с правильно расставленными акцентами превращает описание в символ. Любой символ имеет некоторую независимость от понятия, которое обозначает. Символ с одной стороны уже понятия, потому что за символом может скрываться много деталей и даже много понятий , а с другой стороны, он порождает множество понятий, а значит мощнее. То есть, чем более точно определено понятие за символом, тем менее "символично" оно становится и тем меньше его способность породить совокупность еще более определенных понятий. Видимо, за счет символичности воспринимающему легче "спроецировать" содержание на свой внутренний мир и поэтому ощущение личной значимости и личного сопереживания выше.
   Рассмотрим в этой связи знаменитый рассказ Бунина "Легкое дыхание". Рассказ начинается с инверсного приема: мы видим могилу с крестом, на котором укреплен портрет "гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами". Этот штрих - "радостные, поразительно живые глаза" - будет вспоминаться не раз на протяжении небольшого рассказа. Следуя за автором, мы периодически вспоминаем их, и вспоминаем ощущение тяжести, которое дает самое первое (символическое!) сопоставление могилы и радостных глаз гимназистки.
   Автор ведет нас к истоку, к причинам, по которым погибла Оля Мещерская. Действие движется по виткам спирали, которая погружается все дальше в такое недлинное прошлое гимназистки.
   "Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии", - читаем мы. А дальше идет описание солнечной морозной, бодрящей зимы - символа здоровья, чистоты и веселья. Такова и Оля, недаром "никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы". Но мы уже знаем, что это последняя зима, и поэтому сразу закрадывается подозрение, что веселье показное, веселье, за которым что-то тщательно скрывается. И тут же обнаруживается причина. В уютном кабинете у начальницы, такой по-домашнему строгой, Оля выслушивает претензии к своему неприличному от необузданной веселости поведению. И претензии все по нашим сегодняшним меркам, вызывающие любовную улыбку. Вот она - идиллия былых времен, нам бы в наше время такие проблемы. Но вот начальница говорит Оле, что она еще не женщина, чтобы так вести себя.
   "И тут Мещерская, не теряя простоты и спокойствия, вдруг вежливо перебила ее:
   - Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом -- знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне..."
   Акцент в этом отрывке расставлен гениально точно. Уже потом, дочитав до конца, вспоминаешь это "не теряя простоты и спокойствия", и понимаешь, какая боль и какая внутренняя сила были в этой девушке.
   А через месяц, сообщает нам автор, Олю Мещерскую застрелил на вокзале любовник - некрасивый казачий офицер, совершенно не ее круга. Это тоже символ, символ падения - красавица и некрасивый офицер, тем более казачий, то есть не дворянин. Сама смерть Оли пошла, мелка для этой девушки - вокзал, праздная публика, выстрел, надо полагать, ограниченного грубого человека.
   На свет выползла тщательно скрываемая тайная жизнь Оли, жизнь, о которой никто не догадывался.
   Офицер оказался любовником девушки, который застрелил ее из отвращения, как "оскорбившую" его. Так мы узнаем, что Оля обещала офицеру стать его женой, но потом сказала, что просто издевалась над ним.
   На следствии убийца показал дневник, по прочтении которого он застрелил девушку. Там описана сцена соблазнения. Описана поразительно. Все описание - развернутый символический ряд.
   Девушка осталась одна, родители и брат уехали на весь день. "Я была так счастлива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала, так хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы в кабинете".
   Описание счастья столь выпукло, так заражает, что ощущаешь эту молодую горячую кровь полуженщины-полуребенка, ощущаешь эти мечты, это невероятное доверие к доброте мира.
   Девушка засыпает, чтобы проснуться в беду: "а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась..."
   Бунин коротко и выразительно описывает ухаживание старого ловеласа за не ожидающей дурного девушкой. Все эти шутливые разговоры о влюбленности, о Фаусте и Маргарите, конечно же, волнуют кровь, волнуют помимо рассудка, потому что в Оле уже развивается женщина, и эта женщина, вызванная к бытию опытным соблазнителем, волнуется от комплиментов, от запахов ухоженного самца, от самого его возбуждения. Оля не в состоянии понять, что с ней происходит, бурление гормонов воспринимается ею как болезнь: "за чаем мы сидели на стеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой и прилегла на тахту".
   Опытному ловеласу остается только воспользоваться состоянием девушки - природа помогает ему.
   "Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!.."
   Прошло всего несколько часов после ожидания счастья, и девушка уничтожена не только морально. Мы уже знаем, что уничтожена вся ее жизнь. Жизни останется совсем немного. "Она сошла с ума от веселья", - будут говорить в гимназии. А на самом деле она сошла с ума от боли.
   Почему лучшие люди склонны наказывать самих себя за ошибки, в которых они виноваты меньше всех? Как царь Эдип, ослепивший себя. Вот и Оля, подобно Эдипу, казнила себя связью с некрасивым, необразованным, грубым офицером. Они были не парой до такой степени, что все должно было кончиться катастрофой. Оля не смогла выдержать игры до конца - казнить себя совместной жизнью с нелюбимым, и, видимо, глубоко ей чуждым человеком.
   Мы уже понимаем всю силу трагедии - молодую жизнь, созданную для счастья, мимоходом убил старый сверхциничный, и, по меркам морали ненаказуемый, распутник - друг отца, почти отец, которому девушка доверяла. История сама по себе глубоко символична, но Бунин находит еще один, завершающий символ, переводящий эмоциональное ощущение на новый уровень.
   "...однажды, на большой перемене, гуляя по гимназическому саду, Оля Мещерская быстро, быстро говорила своей любимой подруге, полной, высокой Субботиной:
   - Я в одной папиной книге,- у него много старинных смешных книг,- прочла, какая красота должна быть у женщины... Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, черные, кипящие смолой глаза,- ей-богу, так и написано: кипящие смолой!-черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки,- понимаешь, длиннее обыкновенного!- маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины, покатые плечи,- я многое почти наизусть выучила, так все это верно! - но главное, знаешь ли что? - Легкое дыхание! А ведь оно у меня есть,- ты послушай, как я вздыхаю,- ведь правда, есть?"
   Вот эта легкость, эта ладность, эта чистота и свежесть были растоптаны грубым циничным миром, которому все эти качества нужны только чтобы использовать их и выкинуть.
   Так жизнь оборачивается символом. Символом вечным и трагическим.
   "Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре".
   И оно, согласно вечному круговороту страданий в природе, вернется на землю снова, чтобы опять быть погублено чьим-то зловонием, и им же быть осужденным на новое небытие.