Шкрабы Глава Ц

ЦЕНА ЦЕЛОМУДРИЯ

Песенка о мёртвом шкрабе.

Мёртвая змея не шипит,
Не свистит мёртвый сурок,
Мёртвый шкраб не идёт, не идёт на урок.
Только мёртвый шкраб не идёт на урок.

Ай-я-я-я-яй, убили шкраба, убили
Ай-я-я-я-яй, ни за что, ни про что.
Ай-я-я-я-яй, убили шкраба, убили.
Ай-я-я-я-яй, ни за что, ни про что, суки, замочили…

Руки сложил на живот,
Третий день не ест и не пьёт.
Мёртвый шкраб журналы писать не встаёт.
Только мёртвый шкраб журналы писать не встаёт.

А школа осталась одна,
Школа привела колдуна.
Зазвонил он в звонок – учитель встал и пошёл.
Даже мёртвый шкраб услышал звонок и пошёл.
Ну и что, что зомби, зато пришёл без двадцати –
Только зомби могут уроки бесплатно вести.


«Цените людей, пока они живы», – говаривал, бывало, мой тесть, слесарь-инструментальщик, мастер высочайшего класса, имевший массу рацпредложений и собственное клеймо на сложнейших изделиях, скептично отзываясь о наградах, почестях и званиях, которыми осыпает Человека Власть после его смерти.
Гриша пришёл работать в нашу школу на год позже меня после окончания пединститута и читал в нашей школе географию. Этот невысокий худощавый подвижный человек обладал, казалось, всем спектром достоинств, какими может обладать идеальный муж с точки зрения идеальной жены: он абсолютно не пил, не курил, как образцово-показательный семьянин, постоянно возился с двумя дочурками и сиамской кошкой. Великолепно знал свой предмет, даже институт после срочной службы в Германии закончил с красным дипломом, хотя большинство из его однокурсников предпочитало учиться, не напрягаясь, и иметь синий диплом, зато красную морду. Но кроме этого, Гриша имел приличный баритон и пел в институтском хоре, писал лирические и сатирические стихи бисерным почерком в записную книжку, которую постоянно таскал с собой. Охотно крапал без всякой оплаты стихотворные поздравления и однажды за вечер сочинил больше шестидесяти приветствий выпускникам. На педсоветах мы иногда баловались тем, что творили буриме на околошкольные темы. Почти все его лирические произведения были написаны на конкретный мотив и, если его очень хорошо попросить, он мог пропеть любую из них по памяти без всякого сопровождения. Кстати, именно его перу принадлежит и гимн нашей школы, который сначала никто серьёзно не воспринял, а теперь уже седьмое поколение выпускников не может сдержать слез, когда звучит припев гимна:

Здесь стояла и стоит школа номер девять,
Тянет, словно тот магнит, и она в нас верит.
Наша школа – школа номер девять,
Вечно радость ей дарить, зёрна знаний сеять!

 На своём дачном участке, куда он регулярно «катался» за двадцать километров на электричке, а то и на велосипеде, собирались поистине мичуринские урожаи картошки и помидоров, сладкие, как мёд, арбузы и дыни.  Гриша никогда ни с кем из коллег не спорил и не ругался, с учениками был даже излишне демократичен, что несколько сказывалось на дисциплине во время уроков. Ещё этот уникальный педагог был великолепным спортсменом: отлично плавал, мастерски играл в футбол, занимался боксом и увлекался различными оздоровительными системами от йоги до «Детки» Порфирия Иванова. Он был настоящим фанатом бега: в его записной книжке был отмечен километраж, который заставлял себя пробегать ежедневно утром или вечером, совмещая пробежки с купанием в пруду. Делая ежедневные пятикилометровые забеги, поэт мечтал пробежать сорок тысяч километров, поскольку опоясать своими следами землю по экватору другим способом у него не было ни средств, ни нахальства, поскольку просить он не умел, не любил и не хотел. Половина намеченного маршрута уже была пройдена. Однако пять лет назад случилось непоправимое: во время пробежки его сбила неизвестная машина, и теперь, похоже, он этаким «бегучим голландцем» дефилировал по окружным дорогам, надеясь рано или поздно встретить своего убийцу.
Правда, несмотря на лёгкий шок, я не остановился и продолжал нестись дальше, вероятно, благодаря маркеру, который, как приклеенный, торчал у меня за ухом. Мы бежали в полнейшей тишине, только серебристая луна на фоне озвезденевшего от сегодняшних событий неба, безучастно наблюдала за нашими бессмысленными перемещениями. Гриша заговорил знакомым, хотя слегка глуховатым печальным голосом:
– Артём, брось ты этого отморозка, он всё равно далеко не укатит... Там, за поворотом он не справится с управлением и в обозримом будущем сможет водить разве что инвалидную коляску.  И тут же, как в подтверждение сказанного, раздался резкий визг тормозов и глухой удар, после чего установилась тишина.
– Ты что знал всё наперёд? – задал я риторический вопрос, сбавляя ход, поскольку мы уже бежали по дамбе вдоль пруда, где неоднократно носились во время утренних пробежек, на которые он вытягивал меня при жизни.
– Знал, конечно, но кому от этого легче. Я уже десяток таких орлов проводил в преисподнюю, но мне не по нраву эта роль…роль Патрика Суэйзи из «Призрака».
Мы подошли с Гришей к озеру, где когда-то купались после пятикилометровой утренней пробежки. Немного постояли на дамбе, проезжая по которой в шесть утра пассажиры первого рейсового автобуса, начиная с «чистого четверга» до ноября-месяца могли  наблюдать, как два  придурка с дикими радостными воплями  бросаются в ледяную воду. Спустились к воде возле старой сливы, где мы обычно разогревались физическими упражнениями перед погружением в холодную пучину пруда. Довольно разговорчивый при жизни Гриша был, как и положено мертвецу, суровым и молчаливым.
– Я понимаю, что тебе в нынешнем статусе всё это до одного места, – начал я свою старую песню, – но всё-таки, что бы ты мне посоветовал, уходить из школы или торчать у доски, пока, как тебя, ногами вперёд не вынесут?
– Хочешь узнать будущее? – проигнорировав мой вопрос, спросил он каким-то бесцветным голосом.
– А кто не хочет? Хотя я особо радужных перспектив на ближайшее будущее не предполагаю, – в тон другу произнёс я, вспомнив, о неизведанных ещё  возможностях чёрного маркера и вынул его из-за уха.
           – Вообще-то, с точки зрения христианской этики, это – грех. Но, с другой стороны, – предупредить несчастье, тем более, техногенную катастрофу, как сейчас любят говорить, – долг любого учителя, те более географии, пусть я и не жилец…, – продолжал  Гриша. – Мне кажется, в скором будущем город ждут большие потрясения, и, скорее всего, они связаны с какими-то взрывами, в результате чего может пострадать наша школа.
– Послушай, ты наверно, перепутал будущее с прошлым? – неожиданно развеселился я. – Помнишь, как какой-то дурачок-шестиклассник притащил в школьный музей неразорвавшуюся гранату? А в прошлом году местная сумасшедшая Майда даже снаряд припёрла. У нас же с войны этого добра видимо-невидимо, а юных металлистов тоже не перечесть…
– Да нет,  – досадливо поморщился Гриша. Это совсем другое. Большая угроза для жизни многих людей. Причём, если ты останешься работать в школе, то рискуешь больше других. Не знаю почему, но это так. Не хочу копаться в моральных проблемах, но я бы тебе посоветовал сменить профессию – это вопрос жизни и смерти…
Больше ничего говорить Гриша не стал, и, не прощаясь, прямо по воде пруда побежал трусцой в сторону городского кладбища, где рядом с центральной аллеей рядом с ним покоилось и тело его жены, тоже учителя географии, пережившей его всего на четыре года.