Гнездо одно, да судьбы разные

  Много историй хранит наше село. Лет сто назад оно было богатым и, выражаясь нынешним языком, более цивилизованным. В нашем селе были две мельницы, торговые лавки Злюкиных. Была и церковь, при которой была школа, где батюшка преподавал Законы Божьи. Водил батюшка и небольшое хозяйство, ездил на лошадке, обожал карасей в сметане, которых за пятаки носили местные рыбаки.
     Ныне иное племя и другие времена. Батюшки ездят на мерседесах, джипах. Церкви златоглавые. Рыбу наместники бога едят заграничную. Но истории давних лет иногда и через много лет возвращаются, пропуская через себя судьбы людей, оказавшихся в водовороте тех лет.
     От мельниц тех остались лишь воспоминания. Церковь тоже снесли после революции. Но до сих пор стоит домик, где жил батюшка. Растил двоих сыновей. Анатоль и Николя, которые вместе с деревенскими ребятишками лазили по садам, огородам. Затем подросли, окончили кадетский корпус и появлялись  всего в селе пару раз.
     В гражданскую батюшка уехал, а про сыновей ходили слухи, Анатоль у красных, Николя у белых. Точно ничего не было известно. Прошли годы, началась ВОВ. Она пришла в нашу деревню летом сорок второго, в основном это были мадьяры. Рота немцев контролировала и население и мадьяр. Сначала вели себя осторожно, линия фронта проходила рядом, по Дону, и немцы понимали – война проиграна. Бесчинствовали больше мадьяры, немцы не обращали на это внимания.
     Немецкий майор поселился в поповском доме, там же была и комендатура. И вообще вёл себя крайне непонятно. Вычищен, вылощен, ходил по селу в сопровождении автоматчиков и переводчика, всегда молча, и лишь прутиком похлопывал по блестящему сапогу.
     Прислуживал ему Абакул, мужик лет сорока пяти, перед войной попал ногой в косилку и служить в армии ему не пришлось. Носил воду, убирал, подметал. Майор ходил на пруд с удочкой ловить карасей и всегда через переводчика приказывал Абакулу принести двух ощипанных кур, завернутых в рогожку. Кур закапывали в ямку, засыпали землёй, а сверху солдаты разжигали костёр и куры парились.
    Он сам жарил на костре карасей, а там подходила очередь и кур. Солдатам так понравились куры, которыми делился с ними майор, что сами звали его на рыбалку.
     Он лишь усмехался. Немцы вели себя в деревне жёстко, иногда жестоко, но иногда майор по каким-то непонятным причинам делал послабления. В других деревнях тёплую одежду для немцев собирала молодёжь, у нас старики. Иногда одёргивал и мадьяр. У Дони Абрамцовой муж был на фронте, трое ребятишек.
     Один мадьяр повадился по ночам копать на её огороде картошку, а ей пригрозил автоматом. Но майор знал всё. Построил мадьяр и  виновного отхлестал перчаткой. Офицер – мадьяр, защищая солдата, схватил немца за грудки. Подскочили автоматчики, избили и его и солдата и куда-то увезли. Мадьяры присмирели.
    Иногда приказывал переводчику собрать девок на краю деревни, у Карнагаева сада, и петь русские песни. Там всю жизнь собиралась деревенская «улица». Сам садился на берегу пруда и слушал. А после, по словам Абакула, всю ночь пил шнапс, а утром, выстраивал мадьяр и гонял до обеда перед комендатурой, занимаясь муштрой.
     Бесчинствовать стали и немцы и мадьяры перед приходом наших. Володька Шурупкин пришёл с фронта раненый и ,когда пришли немцы, с женой и ребятишками жил в погребе. Однажды мадьяр забрал корову и хотел её застрелить. Володька сцепился с мадьяром и, когда тот поднял автомат, заскочил в хату, где спала немецкая разведка и спрятался за дверь. Мадьяр заскочил в хату и побежал по лежащим на полу немцам. Невыспавшиеся и злые немцы избили и выкинули мадьяра на улицу. По случайности, майор находился рядом, приказал отдать корову и Володьку не трогать.
     Пользовался информацией и Абакул. За три дня до наших он шепнул потихоньку, что завтра придут немцы угонять молодёжь в Германию. На другой день немцы никого не нашли, но скотину угнали.
    Но мадьяр не простил. Наши уже были в километре и, когда последняя телега покидала двор, мадьяр кинул в творило погреба гранату. Володька был фронтовик, мгновенно среагировал и выкинул её наружу.
 Мадьяра разорвало, а  у Володьки на  всю жизнь остались шрамы. Многое стало ясно, когда пришли наши. Абакул принёс в контрразведку план заминирования школы и всё объяснил.
    Накануне  прихода наших, майор позвал Абакула и на чистейшем русском языке сказал: «Шепни в деревне, завтра угоняют молодёжь. Про меня молчи, если жить хочешь».
     А за час до ухода немцев тот майор позвал Абакула и сказал:
- «Вот план минирования школы, я не буду её взрывать. Пусть русские дети помнят немецкого майора и русского штаб-капитана. Скажи Абакул, ты меня узнал?  Да, Николя». «Но как?».
– «Я же помню, где мы ловили рыбу и парили кур. Да и девок ты любил слушать, сидя на пруду».
– «А почему не признался?»
  -«Зачем? Чтоб застрелили? Да и не особо ты изменился. Говорили, что ты погиб в гражданскую».
– «Да нет, был в Прибалтике, осел в Германии. Воевал в Испании, Франции, теперь в России. Счастлив ты Абакул и ,знаешь, почему?»
  -«Нет».
 – «Умрёшь на Родной земле. А меня склюют вороны. Можно, Абакул, не принимать власть, но предавать Родину нельзя. Я это понял, но поздно. Я постарался по возможности сделать, что могу. Одежду собирали старики, их преследовать не будут. Молодёжь не угнали. А я счастлив тем, что побывал в собственном доме, на пруду, послушал наши песни. Придут ваши, всё расскажешь. Может там- он поднял палец в небо- мне зачтётся, прощай».                Сел в машину, объехал пруд, постоял  возле дома и медленно поехал туда, откуда пришёл, на Запад. Что двигало этим человеком? Вина за предательство? Тоска по Родине и безысходность? Скорее всего ,всё вместе.
     После войны, как и вся страна, наша деревня начала подниматься. Стала работать средняя школа. Всей деревней выкопали большой пруд, он и поныне собирает рыбаков, восстанавливались колхозы. У нас их в деревне было три. Это уже в шестидесятых их объединили. Деревня начала оживать. Но после войны оставалось много обездоленных. Одни потеряли кров, другие близких. Ходили попрошайки, побирушки, инвалиды. Я послевоенный и, когда подрос, многих из них помню.
     Особенно я запомнил одного инвалида. Он не подходил ни к кому из перечисленных мною. Ему было под шестьдесят. Плотный, лицо в шрамах  и выше колена привязана деревянная, выражаясь образно, нога, а по деревенски, култышка. Ходил он всегда в потертой офицерской гимнастёрке и галифе. Хромовый сапог его всегда был начищен. С перекинутой через плечо холщовой сумкой, с костыликом в правой руке и постукивая своей деревяшкой он ходил по деревням.
      Он не просил милостыню, так как был мастер на все руки. У кого-то ремонтировал часы, у кого-то швейную машинку. Он был всем нужен. Денег он не брал, брал на день что-то перекусить и бутылочку. Он не был пьяницей, но иногда выпивал стопочку, угощал мужиков. Вот так он и ходил по деревням.
     Прибился он километров пятнадцать от нас, в соседнем селе Бычок у какой-то женщины Клавы. Кто он? Откуда? Никто не знал, а он не объяснял. По его рассказам знали, что он майор, ногу потерял в Германии, шрамы тоже оттуда. Получал пенсию, но где, никто не знал. Для деревни совершенно непонятный человек.
     Почему я его запомнил? Я был ещё маленький, в конце пятидесятых. Но хорошо запомнил. Когда он бывал в нашей деревне, он останавливался ночевать у нас. Приносил бутылочку с собой, отец доставал свою и они целую ночь разговаривали о войне, отец тоже был фронтовик.
     Мать иногда бывала недовольна, но не перечила. Однажды, после такого визита, мать что-то как обычно «гудела». Отец подозвал меня к себе, я был старший. Нас было в то время пять и сказал: «Никогда не отказывай людям, которым нужна помощь. И ещё запомни, в разговоре исходи из того, что человек, кем бы он не был, умней тебя или хотя бы такой же как ты». Эту отцовскую науку я старался всегда помнить.
     А потом тот непонятный человек пропал. Появился через два года. На центральной бригаде, колхозы уже объединили, подъехал УАЗ- 69. Из машины вышел тот же самый человек. Но это было для мужиков шоком. В хорошем костюме, уже не с деревяшкой, а с протезом и, как говорится, вся грудь в орденах: орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Красной Звёзды, множество медалей.
     «Ну, здравствуйте мужики, приехал попрощаться». Мужики как онемели. Из машины вышел молодой мужчина, вынес водку, колбасу. Есть такое выражение – по царски. Выпили по стопочке, по второй. Затем он спросил: --- «Никита Васильевич, ты меня не помнишь?»
- «То есть? Да ты ж только что ходил по деревням».
- «Это не то, не помнишь. Как лазили в барский сад за яблоками, и как меня крапивой стегали. А ты, Василий Митрофанович ,помнишь, как карасей в речке ловили и один раз чуть не утонули? Собственно, что я спрашиваю, с моим лицом угадать меня трудно».
- «Анатоль?!»
- «Да, это я».
- «Да что ж ты ходил по деревням и молчал?»
- «Да что бы это дало? Да ничего».
- «Где же ты был столько лет?»
- «Ну, коль я приехал попрощаться, расскажу. В гражданскую воевал, учился, служил. В тридцать восьмом уже был полковником. Сыну было семнадцать. Сын поступил в институт. А однажды ночью меня арестовали и осудили на десять лет. Вы помните,
 как это было. В первые дни войны подал прошение послать рядовым на фронт. Мне повезло. Год воевал в штрафбате, затем в разведке. Десятки раз ходил за линию фронта. Дослужился до майора. В сорок пятом был ранен, остался без ноги. Год провалялся в госпитале. Вернувшись домой, я узнал, что жена от меня официально отказалась, вышла замуж. Сын воевал, после войны окончил институт. Он уходил на фронт с четвёртого курса, тоже майор. Да он вот перед вами. Объявляться я не стал, уехал на Родину, где и проходил двенадцать лет.
     Раз в месяц ездил поездом в Воронеж получать пенсию. Все мои документы и награды находились у Клавы. И однажды получил пенсию, я столкнулся лицом к лицу с бывшей женой. Удивительно, но после стольких лет она меня сразу узнала и даже не удивилась, только спросила: «Ты жив?», Я ничего не ответил и ушёл. Как потом выяснилось, рассказала мужу. Он оказался нормальным мужиком, рассказал сыну. Сын работает на военном заводе на серьёзной должности. В следующий раз ,когда я приехал получать пенсию, меня уже ждали. Что дальше?
      Сын пробил мне однокомнатную квартиру, поставил протез. Работаю в ДОСААФ, приехал проститься с вами и забрать Клаву. Ну вот и всё, мужики. Спасибо за всё, удачи вам всем». Сел в машину Анатоль с сыном и  по полевой дороге поехали в сторону села Бычок к Клаве. После долгого молчания дед Абакул сказал:
- «Мужики, что ж получается. Оба выросли в одном гнезде, один воевал с властью, не зная её. Предал её и пришёл, как ворон, неся смерть тем, с кем вместе вырос.
     Второй воевал за эту власть, был ею раздавлен. Но он пошёл за неё воевать и воевал. Вы видели, хорошо воевал. Не сломался и дошёл до Берлина. Почему так?»
    Никита Васильевич подумав ,ответил:
- «Знаешь, Абакул, ты замечал, молодая яблоня усыпана яблоками. Глядишь, какое-то яблоко начинает гнить и падает. И никто его не поднимает. А знаешь почему? А потому. На яблоне слишком много хороших яблок. Вот так и Николя, где-нибудь сдох и склевали его такие же вороны, как он сам. А этому, со временем поставят памятник. Разные у них судьбы Абакул, разные».