Глава 2

Маленький, праздный, дачный городок Нората на берегу живописного озера Невайка был взбудоражен не на шутку. Все только и говорили, что о новоприбывшем проповеднике, взявшем в аренду летний крытый концертный зал в Большом парке – на весь сезон,  и жившем там же, в «подвесном блоке» для служителей. Удовольствие, кстати, не из дешёвых, но проповедники попадали сюда либо состоятельные, вальяжные, аристократичные и ленивые, способные откупиться от блюстителей порядка, либо уж совсем завалящие оборвыши, с которых нечего взять, но зато с фанатично горящими лицами и с обязательными торбами на ремне для листовок, визиток и подаяний. Кое-кто из них тут осел и благополучно забыл о «делах Божьих», остальные тут не прижились.

Новоприбывший не был похож на предшественников. Он подсаживался к людям в парке, в кафе, в павильонах с мороженым, ненавязчиво и любезно разговаривал, умело втягивал в дискуссию, выуживая из ленивого, сонного, летнего забытья, и тихо, спокойно предлагал посетить вечернюю беседу. В один из таких моментов и произошла вторая встреча Амалии с проповедником.

Они с Эдвином покатались на самоходной лодке на большом Невайском озере, затем лениво покидали мяч на стадионе спортклуба – но под безоблачным знойным небом дальше этого не пошло. Было решено выпить пива в летнем ресторане «Невайка» и перекусить. А затем вернуться домой, чтобы скоротать вечер у бассейна.
Проповедник – в неизменном плаще, но с непокрытой головой – сидел за столиком толстяка Горвеция, обременённого тремя литрами фирменного Невайского пива, и тихо что-то говорил.

 Амалия прислушалась.

- … и буду признателен, если вы, скуки ради, заглянете ко мне вечером – проповедь начинается ровно в семь, без промедления, но я никогда строго не оговариваю время для слушателей…

Амалия, завороженная плавным голосом со странными обертонами, невольно приблизилась и села за столик возле бара, почти рядом с Горвецием. Недовольный Эдвин потащился за ней, с раздражением покинув прохладный навес.

- Ещё одна наука страдать! – толстяк Горвеций, отдуваясь и утирая лысину, насмешливо хмыкнул.

- Заметьте, я не призываю к насилию или страданию, - мягко проговорил проповедник. – Я призываю к любви…

Его голос, с содроганием отметила Амалия, так не вязался с резкими чертами худого лица и пронзительными стальными глазами. Муза права, несомненно, он скрытый фанатик – самый худший вариант.

- Любовь к ближнему тоже не новость, - вздохнул Горвеций. – И любое насилие, заметьте, начинается с неё, голубчик. Полюбить ближнего по собственной воле, как самого себя – тяжкий труд, значит, надо заставить.

- Приходите – и вы убедитесь, что заставлять не в моих правилах. Я предпочитаю доказывать очевидное. Человек сам начинает меняться в процессе занятий, вырабатывает новые принципы и убеждения, начинает видеть, слышать, чувствовать иначе.

- А как на это смотрят ваши Боги? – не унимался Горвеций. - Боги жестоки, и умеют заставлять.

- Боги внешние – да, - согласился проповедник. – Но – полюбите Бога внутри себя. Присмотритесь – что он говорит вам?

- Кому говорит, а кому – бормочет.

- Конечно, бывает и так – ведь он всего лишь человек.

- Человек не может быть Богом!

- Боги рождаются из людей. Вселенные создают люди, они же рождают для них Богов. Бог каждой Вселенной – порождение интеллекта и коллективного бессознательного. Но он – человек, – и проповедник встал. – Да хранит вас Небо!

- Амалия, - с улыбкой одёрнул её Эдвин. – Ты засмотрелась не в ту сторону. Я здесь. Очнись. Давай лучше потанцуем, а?

Амалия вздрогнула, будто и впрямь проснулась, непонимающе глянула на юношу: - А? Что? Да, Эдвин, сейчас, сейчас… – и снова отвела голову.

Проповедник повернулся и встретился взглядом с девушкой, смотрящей на него во все глаза. Конечно, следующий шаг был сделан к столику Амалии.

- Вы позволите на минуту отвлечь ваше драгоценное внимание и предложить угощение духовное, ненавязчивое, не набивающее оскомину и желудок – но так же жизненно необходимое?

Эдвин глянул на Амалию, ища подтверждения своему недовольству и раздражению. Но Амалия, к его изумлению, кивнула, и Эдвин, скрепя сердце, сделал невесте поблажку.

Мужчина сел. Он сидел прямо, но не на краешке стула, неловко или скованно, как третий лишний, и не нарочито напористо, бесцеремонно и вальяжно, а - непринуждённо и изящно.

- Мы с вами где-то встречались? – ласково спросил он с полуулыбкой, стараясь не пугать девушку взглядом и мимолётно, но учтиво кивнув Эдвину.

- Возможно… не знаю… - пролепетала Амалия, сама себя не понимая, и бог знает почему заплетающимся языком. Она внезапно ощутила слабость, точно кролик, направляющийся на поклон к удаву.

- Как ваше имя? – он взял её дрожащую руку, легонько сжал, и Эдвин не сумел пресечь это наглое пожатие. Он привстал – но не успел перехватить руку невесты, лишь ёрзал, кусал губы и молча сердился.

- Амалия…

- Амалия, - проповедник словно пробовал имя на вкус, его резко очерченный рот внезапно дрогнул. – Амалия. Ами... Моё имя – Силь Фабер. Я жду вас вместе с возлюбленным на своей беседе сегодня. Я знаю, что вы придёте, - и он наконец-то отпустил её руку.

- Вот моя визитка. Да хранит вас Небо, - Фабер встал и, низко поклонившись, положил на ладонь Амалии серебристый голографический треугольник. Потом отвернулся и пошёл прочь, прекрасно зная, что не дождётся её ни сегодня, ни завтра.

Эдвин был раздосадован незапланированным разговором. Он не ощутил облегчения после ухода проповедника, поэтому продолжал хранить недовольство.

- Неприятный тип, - морщась, как от зубной боли, сказал Эдвин. – Такие злющие глаза. Я так понимаю, это и есть тот самый знаменитый проповедник. Весьма нахальный и назойливый тип. И что это тебе взбрело в голову – позволять такую фамильярность?

Амалия пожала плечами.

- Надеюсь, ты не собираешься на это сборище?  Выброси визитку, или нет, лучше отдай мне. Надо её проверить – вдруг она опасна?

Амалия покачала головой, сжала руку и убрала её со стола. День стал каким-то неуютным.

- Эдвин, не смеши меня. Ты скоро получишь университетский диплом, а повторяешь чепуху.

- Хороша чепуха – забыла про недавние случаи с токсичными подделками? А с самовзрывающимися? Я всего лишь беспокоюсь за тебя.

-  Война давно закончилась. Уверена, Силь Фабер не диверсант ПРП, и его визитка безопасна. Эдвин, я хочу домой. Ты проводишь?

- Эй, эй, эй, мы так не договаривались. До ночи ещё как до Марса. Может, потанцуем у Маркуса?

- Нет, я хочу домой.

- Ну ладно. Понимаю. Женское настроение непредсказуемо. Если только не он нагнал на тебя хандру и скуку – он способен!

- Идём же, тонкий знаток женского настроения. У меня всего лишь намечается ежемесячное недомогание.

Эдвин довёз невесту до дома, и они вместе с аппетитом поужинали – Митузя великолепно готовила кролика в белом вине и не доверяла эту работу даже кухонному автомату.

Они выпили вина и поставили любимый диск. Раньше близость друг друга пьянила их обоих, и Амалия даже решила для себя, что именно в это лето они не будут мучить друг друга воздержанием – всё равно это когда-нибудь произойдёт, довольно ей играть в недотрогу. Иначе Эдвин быстро найдёт другой объект для поклонения, и этот объект может оказаться ядовитым плющом.

Вот и теперь Эдвин обнял Амалию и снова поцеловал в губы.

- Амалия… Всего через полгода мы будем мужем и женой. Всего полгода – это такая условность. Я хочу остаться у тебя. Мне мало поцелуев у бассейна… - он обхватил её за плечи ещё крепче.

- Эдвин, нет, это невозможно… сейчас невозможно, - поспешно замотала головой Амалия.

- Почему? Солнышко, а потом? Я могу надеяться, что дождусь? – попытался пошутить он, стараясь пылкими поцелуями привести в чувство бесчувственную девушку.

- Не знаю, Эд, мне… мне нельзя сегодня!

- Ага… вчера ты была почти готова!

- То было вчера. И осталось во вчера. И почти не считается.

- У тебя что-нибудь болит?

- Да нет… Или – чуть-чуть.

- Тогда и я чуть-чуть и легонько… Амалия, я так мечтал о тебе.

- Даже во время экзаменов?

- Во время экзаменов – нет. Но после!.. Ну, вознагради меня за долготерпение хоть чем-нибудь! Давай тогда, как обычно. Я сам тебя раздену…

И он просунул руки под блузку, нащупывая застёжки бюстье. Обычная, привычная ласка его мягких рук вызвала у Амалии неприятную дрожь и оторопь. Она отпрянула, сама не понимая, почему.

- В чём дело? Тебе и впрямь так плохо? Может, это чей-то чёрный глаз?

- Ты опять ударился в мистику. Не иначе, вы снова изучали маньяков на курсе. Нет, Эдвин, маньяки тут не при чём. Прости. Я просто не хочу сегодня. Ни-че-го. Давай подождём. В конце концов, мы ведь ещё не муж и жена. Вдруг ты передумаешь, если тебе не понравится?

- Какая чепуха. Мне всё понравится, да ещё как!

Амалия отшатнулась.

- Ладно, подождём. Мы и вправду всего лишь жених и невеста – чужие, понимаешь ли, люди… - Эдвин не на шутку обиделся, отодвинулся и отвернулся.
 
И Амалия почувствовала угрызения совести. Эдвин не заслужил подобного обращения. Но что же делать, если этот странный мужчина внезапно встал между ними? Амалии совсем не хотелось казаться себе самой, или, тем более, Эдвину, испорченной или слишком подверженной чужим влияниям.

И она притянула его к себе и в награду поцеловала сама, прошептав несколько утешительных и ласковых слов. Однако вечер был непоправимо испорчен. Они вяло переговаривались, вспоминали старые несмешные анекдоты, танцевали без огонька, смотрели надоевшие лазерные видеоклипы на единственной в доме видео-стене.
Зато, оставшись одна, Амалия достала серебряный голографический треугольник, по которому метались язычки холодного электрического пламени, и внезапно разрыдалась.