Жизнь понарошку. Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая.
-Сэр, вы уже здесь час сидите. Вы кого-нибудь ждете? – не помня как, я добрался до того самого места, где сидел, подписывая договор со своей сестрой. Осматриваясь, я обнаружил, что пока меня здесь не было, заведение стало развиваться, гораздо быстрее, чем можно было себе представить: дорогие кожаные диваны и журнальные столики, стоящие меж кожаных кресел, картины, висящие на стене и дорогой бар, за стойкой которого можно было заказать все, что тебе захочется. Пахло внутри как нельзя вкусно.
-Я жду одну женщину – сказал я, когда официант начал нетерпеливо  переминаться с ноги на ногу.
-Тогда, я подойду позже – добавил он  и скрылся, чтобы обслужить других клиентов. Мне не нравилось это заведение: оно напоминало мне, как я продал свое последнее воспоминание сестре, только чтобы не умереть от голода и нищенского положения. Дом – был местом, где я всегда мог успокоиться и набраться сил. В последний раз, когда я приезжал туда, я не мог себе представить, что родителей скоро не станет. Сначала умерла мама, а потом и отец. Мне сказали, что они отравились грибами, которые отец собрал на охоте. Сначала, я не мог этому поверить – не могут люди, просто так умереть из-за каких – то чертовых грибов! Но, когда, позже, мне позвонила моя сестра, Люси, и сказала, что мама и папа мертвы, я немедленно поехал туда, не веря ее словам. Сначала, я винил себя и сестру, будто мы не смогли уберечь их, а потом.… А, потом, я просто принял их смерть, так, как делают большинство детей, потерявших своих родителей.
-Ты меня, должно быть, заждался… - девушка отодвинула стул и нечаянно задела своей тростью мою ногу.
-Нет, ты как раз вовремя – я поднял на нее свои глаза: какая же она красивая была в тот момент! Белое, как снег, платье, едва достающее до колен, с рукавами в форме «колокольчика», длинные замшевые сапоги, достающие чуть выше колена,  и полушубка, наброшенная на плечи. В ушах были жемчужные серьги, которые я подарил ей на Рождество. Она носила их, в знак того, что меня любит. Как мало женщинам нужно для счастья, пронеслось у меня в голове, когда я увидел как грациозно она села на стул, тряхнув густыми и мягкими, как шелк, волосами. Мне сразу же вспомнился их запах: дикий цветочный запах, несравнимый ни с одним запахом, который я знал.
-Знаешь, мне иногда кажется, что я тебя не достоин – сказал ей я, когда одним щелчком подозвал официанта. Тот, недовольно глянув на меня, быстро подошел к столику:
-Уже определились? – спросил официант, натянув улыбку, а я, почувствовав себя свободнее, чем раньше, сказал:
-Налейте мне и моей спутнице вкусного вина – мой голос был слаще сахара, который добавляют в чай.  По его лицу было видно, что чай с сахаром – совершенно ему не по вкусу. Его недовольная ухмылка заставляла меня чувствовать нестерпимое раздражение из-за такого обслуживания. По истине, правда, чем дороже ресторан, тем отвратительнее те, кто там работают.
-Вы ее до сих пор ждете? – спросил меня официант недоверчиво, следя за моими жестами. Я изогнул бровь и показал на Алету, сидящую напротив меня. Он, непонимающе улыбнулся и принялся быстро что-то записывать себе в блокнот.
-И, пожалуйста, пусть стейки прожарятся лучше, я не люблю, когда из них течет кровь – сказала Иоланда, обращаясь к официанту, а он, не поднимая на нее глаз, продолжал что-то черкать.
-Будет сделано – сказал он мне, так, будто и вовсе не слышал, что сказала моя спутница.
-Мы ждем – проговорил я с сомнением и засмеялся:
-Какой-то он странный, не находишь? – я взял ее за руку, а она нежно мне улыбнулась:
-Согласна, наверно, новенький… - между нами повисло неловкое молчание, отчего мне вдруг стало не по себе:
-Ты сказала отцу, когда уходила, что будешь со мной? – спросил я ее, когда девушка озадаченно опустила свои глаза:
-Нет, он не должен знать, что ты со мной… Никто не должен знать, если они узнают о наших встречах, он меня убьет, а тебя посадят за решетку… - прошептала она с тихим ужасом, который  отобразился в ее глазах, словно она увидела позади меня что-то страшное.
-Извините, вы не можете обедать в нашем заведении, мы приносим свои соболезнования… - прогремел голос возле меня, отчего я моментально поднял глаза на двух мужчин, стоявших надо мной:
-Отчего же мы не можем? – спросил я грубо, когда один из них проговорил,  быстро, чеканя каждое слово:
-Пожалуйста, покиньте наше заведение. Иначе мы применим силы.
-Ладно, Фиджи, пойдем, пойдем! Все хорошо – сказала девушка, беря меня за руку и сильно сжимая ее. Мне хотелось засунуть голову этого официанта в то же самое меню, которое было у него в руках, а, управляющего мокнуть в тот же самый виски, который стоял на соседнем столике. Что за наглость! Грубость, скрытая за маской роскоши, подумал я и оскалился:
-Пойдем, милая – прошептал я ей, и, не желая ссориться и устраивать скандал, я вышел с чувством огромного неудовольствия. У меня не было времени, которое мы могли бы с легкостью потратить на глупых официантов в наплевательских заведениях.
-Вокруг нас одни сплошные идиоты… - я  забрал у нее трость, и мы пошли по дороге, медленно, тихо, беззаботно. Я вел  девушку,  предельно аккуратно преодолевая всевозможные для нее препятствия: то могли быть канализационные люки, бордюры или просто ямы на дороге, в которые можно было угодить из-за глупой неосторожности. За время наших с ней встреч, я осознал, как сложно быть слепым. Никогда не знаешь, какая опасность таится за очередным углом. Ты можешь споткнуться о ветку дерева и сломать себе руку, за тобой может увязаться собака и при удобном случае откусить лакомый кусочек, если вы ей почему-то не понравились, а ты, в свою очередь, даже не будешь знать, с какой стороны обороняться. А, хуже того, тебя могут обокрасть, вытащив из твоих карманов всё, что имеется, оставить тебя ни с чем, воспользовавшись твоей слепотой, как самой большой слабостью, которая может быть у человека. Слепые люди, думал я, самые обреченные и несчастные люди на Земле, потому что зрение – возможность видеть мир, быть его участником, тем, который находится в центре событий, а не только слышит о них по радио или телевизору, не имея возможности даже понаблюдать за происходящим воочию в тот или иной момент. Слепые люди, они обречены вести свое существование за счёт поддержки других людей, и порой незнакомых, потому как вы не представляете, какую сложность представляет для слепого человека простое приготовление пищи себе на завтрак. Инвалид, лишенный ног, может с легкостью постирать белье, приготовить еду или элементарно сходить за покупками, даже несмотря на отсутствие ног. Безрукий может научиться рисовать картины, держать в зубах кисть или может сварить суп, приспособившись определенным способом. Немой или глухой человек может контактировать с миром, используя при этом специальные знаки, специальный алфавит, который помогает поддерживать связь  с другими людьми, но при этом, видя то, что происходит на самом деле. А что может слепой? Слепой человек – самый уязвленный из всех! Ведь он никогда не знает, правду ему говорят или обманывают, честны ли с ним, когда смеются или нет. Ему приходится доверяться другим людям, отдавая свою собственную жизнь им в руки, потому что каждый момент, будь то дома или на дороге может быть решающим. Переход дороги или приготовление пищи для слепого человека становятся опасным приключением, пережить которое сродни еще одному маленькому подвигу, достигнутому в одиночку. Мне всегда было жаль слепых, больше, чем кого бы то ни было. Жаль, потому что потерять зрение – подобно потере важной части себя, способной жить полноценно. Единственным преимуществом, которым владеют незрячие – возможность чувствовать другими органами, обострившимися для того, чтобы сохранить контакт с миром, даже несмотря на полную потерю зрения.
-Где твои родители, Фиджи? – спросила она меня, когда мы подходили к ***Стрит, улице, оживленной десятками людей, проходящих мимо. Пожалуй, это была одна из самых оживленных и популярных  улиц  города. Мы прошли кварталы бутиков с одеждой и магазинов и свернули на один из менее оживленных переулков. Здесь находился гараж, в котором я хранил автомобиль моего отца – этот автомобиль был главным из наших семейных сбережений и мне удалось заключить с сестрой договор – родительский дом она оставила себе, а я оставлен себе Chevrolet Camarо, автомобиль, который пользовался огромной популярностью. Его удлиненный бампер отлично сочетался с большими колёсами  черного автомобиля. Помню, отец отдал за него огромные деньги, решив, что это станет неплохим вложением заработанных средств.
-Они умерли, Алета, - сказал я и в нерешительности добавил:
-Они отравились, грибами – я сказал это с чувством, коробящим меня до сих пор. С чувством, которое будит меня по ночам, не давая мне снова заснуть. Умереть от грибов! Позор и смех, Прости Господи. Будь я самым последним богохульником на Земле, но чувство смеха и страха всегда смешивались в одно целое, каждый раз, когда мне приходилось об этом упомянуть.
-А твоя сестра? Где она сейчас? Ты говорил как-то, что… - я ее моментально перебил:
-Она уехала со своим любовником просаживать родительские деньги. Давай не будем о ней, идет? В мире много прекрасных вещей, чтобы избегать разговоров об идиотах – я резко отрезал то, что могло хоть как-то меня зацепить.
-Ты меня хочешь куда-то отвезти? Сюрприз? – спросила она, когда я открыл гараж, говоря о машине, которая имела для меня большое значение.
-Да, в одно место.… Но там мне будет нужна твоя помощь – я открыл машину и усадил девушку на переднее сидение. Машина была черного цвета,  с потертой краской, но я любил ее, потому что это  было всем, что осталось у меня от отца.
-Ты не говорил, что у тебя есть машина…. – сказала она мягко, когда я завел мотор. Сиденья пахли кожей, так, как и оставил мне ее отец – машина долго не заводилась, но бензин я всегда заправлял вовремя. Я редко выезжал на ней, не желая привлекать к себе излишнее внимание – такую машину в нашем квартале могли себе позволить только богатые люди. Некоторые, закладывают все свои средства в недвижимость или облигации, а я всегда считал, что самым наилучшим вложением средств будет автомобиль. Да, это не совсем надежно, зная, что в любой момент он может просто поломаться, а покупка деталей будет стоить дороже, чем сам автомобиль, но, по крайней мере, на нем можно уехать, куда угодно. В любую часть света, зная, что ты являешься единственным хозяином своей жизни. И вот, ночная дорога, ведущая тебя по неизвестному пути, горящие светом жизни фары и ворчание двигателя. Над тобой горят звезды, и ты знаешь, что едешь туда, где тебя никто не знает, и лишь только тебе известно, какой поворот будет следующим.
-У каждого из нас  должны быть свои замочные скважины, в которые ключ может  не подойти – сказал я, поцеловав ее в лоб и почувствовав, как сладко пахнут ее кучерявые волосы.
-Тогда, едим – воскликнула она радостно, а я завел мотор и мы быстро выехали со стоянки.

         Дорога была недолгой: я знал то место, куда мы ехали и точно знал каждый поворот, каждый переулок, чтобы точно добраться туда, куда следовало. Погода, как всегда, не радовала: жуткий туман, окутавший город стал его грозным охранником: он никого не пускал свободно разъезжать по городу, дабы дать водителям время отдохнуть от поездок. Но мне не хотелось упускать возможность свозить Алету в мое любимое место. Я хотел показать ей весь мой мир, все, что было в нем: от начала и до самого конца. Ни одна женщина не вызывала во мне больших чувств, чем она – малейший взмах ее ресниц, малейшее движение губ – все заставляло меня дышать только ей, быть очарованным, любить до невозможности, до отчаяния, до безумия. Мне хотелось дать ей все, что у меня было, отдать ей каждую секунду своей жизни, не прося у Господа ни о чем другом.
- А, если мы с тобой поженимся? Мы заведем собаку... я рожу детей, и мы будем жить в собственном доме. Я стану тебе хорошей женой, которая никогда не кричит, а ты мне хорошим мужем – голос, которым она это говорила, напоминал мне голос маленького ребенка. Я засмеялся:
-Этого никогда не случится – мне хотелось увидеть ее реакцию, но сейчас ее лицо было полно спокойствия и твердой решительности. Она закурила сигарету, спрашивая так, будто мы обсуждали не нас, а соседей:
 - Почему же? – дым сигареты валил в открытое окно, а я начал чувствовать, что в машине становится прохладно.
-Потому что ты с самого начала усомнилась в «нас» - сказал я, а она, повернувшись к моему лицу, улыбнулась.  Конечно, она не могла видеть моей улыбки – той улыбки, которая возникала каждый раз, когда я снова смотрел на нее. Я много раз думал о том, как проста жизнь, но эти мысли приходили мне лишь тогда, когда она была со мной рядом. Ей не хотелось верить, что у «нас» не может быть будущего. Она не верила в  то, что это, как сон, может прерваться, может разбиться на тысячу осколков. И мне было больно,  больно понимать, что мгновения в  нашей жизни – как частицы хрупкой вазы, собранные в определенную форму неизвестным человеком. И эта ваза – есть вся наша жизнь, по кусочкам собранная, чтобы, разбившись, ее снова могли склеить.
-Ты не скажешь, куда мы едим? – она  вертелась на сидении, а я, смело управляя машиной, закурил сигарету. Мне было хорошо, все, что мне было нужно в этой жизни, находилось здесь: она, машина и дорога, ведущая нас в стремительное будущее.
-Расскажи мне, что было прошлой ночью? – спросил я ее, подъезжая к высокому зданию, вершину которого скрыл туман.
-А что было прошлой ночью? – спросила она, как ни в чем не бывало, будто я говорил о чем-то нереальном. Голос ее задрожал, а лицо выражать тревогу, черты ее лица стали более выразительными, тонкими.
-Как тебе удалось сбежать от отца от твоего, как его… - я потер лоб, пытаясь вспомнить имя того, кто хотел нанять Иоланду за деньги.
-О чем ты говоришь? Вчера все прошло, как нельзя хорошо: мы с Марией попили чай, потом она помогла мне искупаться, а затем, я позвонила тебе, решив, что сегодня замечательный день для прогулки. Холодно, но все же – она открыла окно больше, а меня начало знобить:
-Не делай вид, будто ты не понимаешь о чем я. Этот грязный извращенец, он попытался распускать руки? Он дотронулся до тебя? Почему ты не хочешь говорить со мной об этом? – я закричал на нее, не ожидая такого от самого себя, а она испуганно вжалась в сидение.
-Открой машину, Фиджи – сказала она  тихим голосом, а я чувствовал, как меня ломает изнутри. Срочно закурить, срочно закурить. Две, пять, десять сигарет, я пытался понять, что между нами происходит. Я  пыталась предугадать ход ее мыслей, но никак не мог вспомнить, что было вчера.
-Скажи мне, что между вами было! – я надавил на газ, бранясь и выкрикивая ругательства всевозможного рода:
-Черт возьми! Тебя чуть не использовали, словно шлюху, а ты делаешь вид, что ничего не произошло, я не могу понять, неужели ты  так боишься своего отца? Или ты настолько глупая, что не понимаешь и вправду, чем это может закончиться? – я начал бить руками по рулю, а она истерично засмеялась:
-Милый мой, родной мой, о чем ты говоришь? Да, отец не очень хорошо обращается со мной, но и ты не очень адекватно ведешь себя временами! Я не понимаю, Фиджи, о чем ты говоришь? Помнишь, нашу последнюю встречу? – спросила она, всхлипывая, а я проговорил, сквозь зубы:
-Да, помню, в том коридоре, где ты стояла голой и рассказывала мне, что делаешь это ради нас – я крепко зажал руль в руках, пытаясь трезво смотреть на вещи. Трезвость была бы возможна, если рядом не было ее. С ней, я будто был опьяненным безумцем,  навсегда потерявшим рассудок.
-Что ты хотел мне показать? – она плакала, плакала тихо, но я видел, как по ее лицу текут слезы.
-Я хотел тебе показать место, где я вырос – я привез ее в наш семейный коттедж, находившийся за городом, за несколько сотен верст.  Не говоря ни слова, Алета взяла меня за руку, сильно прижавшись к моему плечу.
-Я люблю тебя… - прошептала она мне, когда мы свернули на каменистую дорогу. Вокруг был сплошной туман, потому разглядеть широкую местность, на которой царили воспоминания моего детства, было практически невозможным. Холодные порывы ветра обдували нас, укутывая в свои зябкие объятия, когда мы вышли из машины. Я повел Алету в самое высокое место, которое я ллюбил больше всего.

-Где мы находимся? – почти прошептала она, когда мы миновали два этажа по лестницам, дойдя до железной двери. Найдя в своей куртке ключи, я быстро открыл дверь и завел девушку туда, где проходило мое детство. Чердак был местом, где я хранил все, что мне было дорого – старый, почти антикварный магнитофон, несколько стопок пластинок, больше трех шкафов книг, старые настенные часы, которые раньше  висели в гостиной, два комода поношенных, выцветших вещей, которые мама никогда не выбрасывала, считая, что когда-нибудь, это сможет нам пригодиться. Папа, в свою очередь, хранил здесь запчасти от машины, колеса и инструменты, с помощью которых делал в нашем доме ремонт. Моя же любимая часть этого места находилась еще за одной дверью.
-Жаль, я не могу увидеть всего, что здесь… лежит – сказала Алета, отпустив мою руку и беря в руки предметы, чтобы их ощупать. Было странным видеть, как она берет их подряд и просто трогает. Слепые так воспринимают нашу реальность: ощущения помогают им воссоздать форму предмета, взятого в руки. Так, мы впервые познакомились. Это случилось именно тогда, когда девушка взяла в руки мое лицо, дотрагиваясь ими до моего носа, лба и губ, которые пересохли от нехватки поцелуев.
-Это наш слоник… Сестра купила его, на рождество – сказал я быстро, когда увидел, как Алета берет в руки фигурку, сделанную из белого камня.
-Потрясающая вещь, говорят, слоны очень умные… - сказала она мягко, продолжая ощупывать другие вещи. Я подошел к еще одной железной двери и вставил ключ. Я знал, что замок всегда заедает, поэтому приходилось надавить на нее,  прокрутив его несколько раз.
-А там что? – сказала она, слыша, как я открыл дверь. Холод ворвался на чердак, как только я открыл ее, заставляя нас почувствовать сильный холод.
-Возьми меня за руку – сказал я ей, когда подошел ближе. Она взяла меня, и я повел ее прямо туда. За дверью находилась маленькая голубятня, сделанная моим отцом для нас, когда мы были  еще совсем маленькими. Здесь он построил кормушки для птиц, жердочки, на которых они могли сидеть и повесил десяток клеток, в которые птицы запирались, чтобы они не могли улететь или потеряться.
-Что это? – спросила удивленно Алета, прикасаясь к стальному замку одной  из клеток.
-Здесь… голуби, послушай - сказал я ей, закрыв за собой дверь. Комнатушка наполнилась мягким воркованием.  Услышав курлыканье птиц, она тут же улыбнулась:
-Ты привел меня в голубятню – сказала она, а я усадил ее на ту самую скамейку, на которую садились и мы с отцом, разговаривая о всяких мелочах. Он говорил, как заботиться о птицах, как правильно их кормить и как важно давать им время для полетов, а иначе, их крылья могли усохнуть, лишив их возможности летать навсегда.
-Давай выпустим? – спросила она меня, а я ласково улыбнулся:
-Конечно – я стал открывать клетки, чтобы выпустить птиц на волю. Алета радостно захлопала в ладоши.
-У меня для них кое-что есть, вот – я вложил в ее руку батон свежего хлеба, а она, засмеявшись, стала звать голубей:
-Гули-гули-гули, ур-ур – ур – она пыталась им подражать, весело смеясь. Я прижался к ней со спины, обхватив руками ее за плечи. Ее сердце забилось так сильно, что я слышал каждый удар.
-Почитай им свои стихи… - предложил я, а она быстро замотала головой:
-Нет, они меня не поймут… - передо мной будто была не она, а маленький ребенок, только узнающий жизнь в  разноцветных красках. Здесь она не была той женщиной, которая танцевала на сцене, стараясь соблазнить и вызвать желание у мужчин. Она не была той, которая ходит по дорогим театрам, одетая в роскошную одежду из мехов, здесь она была моей маленькой девочкой, которая согревала меня своим теплом и невинностью. Мне хотелось создать  эту сказку для нас двоих и  сделать так, чтобы никто не мог помешать нам наслаждаться  жизнью в своем мире.
-Я скучаю без тебя… каждый день… каждый час… каждую секунду… - прошептал я ей быстро на ухо, чувствуя, как меня одолевает дрожь. Во мне словно проснулось невиданное пламя, я хотел ее почувствовать, хотел владеть ей, прямо здесь и сейчас, хотел знать, что она принадлежит только мне…. Хотел знать, что она моя целиком и полностью, желая уберечь ее от всего на свете, чувствуя, что она была всем, что есть в моей жизни. Она наполняла ее смыслом, дела ценнее каждый миг лишь своим присутствием. Мне не обязательно было ее трогать, чувствовать запах ее волос или целовать в шею. Необязательно было дурачиться с ней и заставлять смеяться над глупыми шутками, необязательно было чувствовать ее робкое дыхание на своей щеке, ее мягкие и пушистые ресницы, щекочущие мои щеки. Важно было чувствовать, что она есть и с ней все хорошо, и это было всем, ради чего я мог жить дальше.
-И я тоже… Я тоже тебя люблю, Фиджи. Порой ты ведешь себя так… странно – сказала она, прижав мои ладони к своему лицу и проведя ими до самой шеи. Я напрягся:
 -Я веду себя подобно тебе, словно я являюсь твоим зеркалом, отражающим все эмоции, которые у тебя есть – сказал я ей, не думая, лаская ее шею поцелуями, в то время как она стала учащенно дышать. Я знал, что ее возбуждает, что ей приятно, и как следует действовать.
- Обними меня, чтобы мы стали еще ближе! – сказала она, чувствуя, как поддается соблазну моих ласк.
-Ближе быть не может - сказал я, массируя ей плечи, часто дыша ей в шею, отчего ее кожа быстро покрывалась мурашками.
 - Как это не может? Всего-то подвинуть стул! – сказала она, а я  увидел голубя, который сел ей на руку, прося еще хлеба. Она отщипнула кусочек, а тот пугливо забрал его, вылетев с рук.
 -Сравнивая нас с кометами... можно сказать,  что мы приблизимся. Но притяжение  между нами останется тем же – я целовал ее нежную кожу, вдыхая  ее чувственный аромат.
-Скажи, про вчерашний день…. Откуда ты взял, что я… - не дослушав, я решил ее тут же перебить:
-Что ты не выдержишь кого-то другого? – досказал я, а она моментально вспыхнула:
-Господи! Да почему же ты мне не веришь! Не было вчера никого! Мы были вчера одни, с Марией. Фиджи, ты меня пугаешь! – вскрикнула она, обернувшись. Ее лицо было бледным, а губы почему-то дрожали. Будто она стояла голая на морозе долгое время.
-Наша последняя встреча была  в театре, Фиджи, в театре, в котором мы остались с тобой вдвоем. Я хотела удивить тебя, приготовив сюрприз, и мы пошли в театр. Потом я читала тебе свои стихи – она побелела, словно ее лицом было чистым листом бумаги.
-Нет, нет, не может быть…. Я отчетливо помню, как мы с тобой…. Стояли в коридоре и… - я взялся за голову, пытаясь вспомнить, что было перед этим. Словно огромная туча беспамятства взвивалась надо мной, мешая вспомнить события прошлых дней.
-Надо выпить, срочно надо выпить – прошипел я сам себе поднос, быстро возвращая голубей на места, закрывая за ними клетки. Мысли крутились в голове, не давая мне покоя. Мне становилось страшно. Я вспомнил слова врача, как тут же почувствовал удары сердца, направляющие пульсацию в мой мозг. В висках забило с такой силой, что меня передернуло.
-Тебе нельзя пить! Нельзя, Слышишь меня? Я не дам тебе пить! Я столько раз молчала, думала, что так будет лучше, но теперь вижу…– закричала она, вставая за моей спиной, тем временем пытаясь помочь мне вернуть голубей. Она загородила мне проход, а я только засмеялся. Я знал, что никто не сможет мне помешать, если я сильно чего-то захочу. И даже она.
-Я тебя и не спрашивал – вяло проговорил я, закончив и повернувшись к ней, чтобы почиститься.
-Тебе не понять, какая в моем сердце пустота. Она давит на меня холодным отчаянием, которое не дает мне дышать – сказала она, отряхиваясь от  перьев и вытирая руки салфетками.
 - Сочувствую – я не хотел продолжать это, я хотел лишь вспомнить, что было пару дней назад. Почему она говорила, будто не виделась со мной, там, в зале. Может, она решила, что будет лучше, если она притвориться, что все это – выдумано?
- И это все? Ты не собираешься мне хоть как-то помочь?  Мы должны с этим бороться, вместе. Тебе необходимо сражаться за нас, как и мне –  сказала она горячо, подойдя ко мне слишком близко. Я не хотел, чтобы она вызывала во мне нежность, но не чувствовать ее в ее присутствии у меня не получалось.
-А зачем помогать человеку,  который сам себя топит? – я засмеялся, выводя девушку из комнаты и закрывая дверь на ключ. Она ничего не отвечала. Минутой позже, мы уже были внизу, где я, найдя спрятанный виски, стал наливать выпивку в рюмки и для себя, и для девушки.
-Выпей со мной, родная – пробурчал я, когда выпил очередную рюмку. Она вцепилась в мою руку, пытаясь меня остановить. Раздражение стало рождаться во мне, и я почти не мог его контролировать:
-Оставь меня! Брось меня я сказал! Не смей мне мешать – я оттолкнул ее резко от себя, дико смеясь от того, что происходило. Девушка тихо заплакала. Я не стал реагировать на ее слезы. Она слишком сильно мной манипулирует, подумал я, наливая еще стакан. Что же произошло вчера…
-Остановись же ты, остановись!  - закричала она, бессильно плача и прижимаясь к левому плечу дрожащим от страха телом. Ее трясло, точно так же, как и меня, но я пытался этому сопротивляться. Мне не хотелось быть заложником собственных воспоминаний.
-Мне плевать, что будет – сказал я, улыбнувшись, а она закричала:
-Вот, значит как? А, если я прямо сейчас вскрою себе вены! Порежу вены, а потом перережу глотку – она кинулась искать нож, а я бессильно расхохотался. Мне было смешно видеть, как она открывает ящик за ящиком, пытаясь найти то, чего нет. Посуду давно забрали, соответственно, и приборов здесь быть не могло.
- Давай... только начни с глотки – засмеялся я, подойдя к ней, чтобы обнять.
- Ты бессовестный, чертов эгоист!!! – закричала она, пытаясь вырваться из моей медвежьей хватки. Мне нравилось думать, что я для нее один. Воспоминания прошлых дней стали врезаться мне в голову с новой, неконтролируемой силой:
-Почему же? Я думаю как раз о тех, кто будут все это убирать. А так меньше крови – я гневно расхохотался, а она, вытирая слезы, заплакала. Мне было жаль ее, мне не хотелось видеть ее такой, но ничего иного я сделать не мог. Я знал, будет лучше, если она уедет. Но я не мог ее отпустить, не мог себе в этом признаться. Не мог себе признаться себе в собственной слабости. Я был слаб перед ней, а она этого даже не понимала. Единственной слабостью во мне была она, ее руки, ее плоть, ее тело, которое я хотел с такой силой, с какой движется Земля вокруг оси. Я хотел ее душу, всю, целиком и без остатка, я понимал, что Она стала всем в моей жизни, целым миром, раем и адом, моей Ахиллесовой пятой, из-за которой я мог умереть.
-Довольно. Не хочу слышать этот бред. Я уезжаю. Отец заберет меня, где тут телефон? – она пошла в гостиную, беспомощно  опираясь на стены и ища руками телефон. Она трогала все, что ей попадется под руку, а я чувствовал, как сжимается мое сердце, при виде того, как она страдает из-за меня.
-Вот он, на! – я грубо дал ей телефонную трубку в руки, когда она споткнулась о диван. Она быстро повалилась на пол, а я подошел к ней и резко поднял, усадив и смотря, как она набирает телефонный номер. Ее руки дрожали так, будто она переплыла целый океан и ужасно устала.
-Скажи мне адрес – сказала она, а я по-зверски расхохотался.  Наверно, я походил со стороны на ужасного монстра, издевающегося над теми, кто был в его логове. Меня словно надули, как шарик: кто-то вкачал в меня очень много жидкости, отчего я чувствовал легкую тяжесть.
-Положи телефон – сказал я ей, когда на том конце провода послышались гудки.
-Пожалуйста, Фиджи, скажи адрес – попросила она меня, вытирая с лица слезы. Я сказал адрес. После того, как она поговорила с отцом, я вырвал у нее трубку и бросил телефон в стену. Он не разбился, но девушка испуганно шарахнулась в сторону.
-Ты ведешь себя, как ненормальный! – закричала она на меня, резко встав с дивана и пятясь куда-то влево. Я схватил ее и развернул к себе:
-Почему как? Я и есть ненормальный! И даже ты этого не поймешь! – меня одолевал смех, и я легко подчинялся своим ежесекундным желаниям. Мне хотелось, чтобы она кричала на меня, мне хотелось чувствовать ее злость, ее желание, ее гнев, мне хотелось чувствовать все, что чувствовала она: мне хотелось делиться с ней всем, что у меня есть, без остатка.
-Пожалуйста, Фиджи, скажи, что все это ты придумал, что ты пошутил, Фиджи… - она приблизилась ко мне с опаской, беря меня осторожно за руку, а я снова закатился смехом, сжав ее сильно, так, что даже мне стало больно:
-Твой папаша зверь, и все же ты предпочитаешь идти к нему, когда тебе плохо, а не ко мне, к человеку, который ради тебя дышит – сказал я горько, чувствуя, как слезы появляются на лице.
-Я это делаю ради нас, Фиджи – сказала она, плача, и вытирая слезы. На ее лице проявился страх. Она знала, что ее отец просто так этого не оставит. Я ничего не сказал. Я схватил ее грубо за лицо, а она бессильно сжалась, будто готовая к тому, что я ее ударю. Сердце провалилось. На тот момент я чувствовал, будто меня подвязали к четырем лошадям, которым нужно  было рвануть в разные стороны. Словно казнь, придуманная ею, для меня.
-Проваливай  - сказал я ей, когда увидел, что к дому подъехала машина. Я провел девушку до нее, усадив на сидение,  не сказав ни слова ее отцу. Тот посмотрел на меня с явным безразличием:
-Ты знал, что будет, если я узнаю о вас – сказал он спокойно. По-видимому, он не хотел спорить с пьяным человеком. Ну и черт с Вами, подумал я, плюнув в сторону машины.
-Ты уволен – крикнул он мне вослед, а я, гневно зайдя домой, стал крушить все, что мне попадалось под руку. Совсем обессилев, я упал, чувствуя, как мне стало тяжело дышать. Задыхаясь на полу, я кричал от боли, скручивающей мои легкие в бумажный кораблик, и ломался, словно кто-то решил засунуть меня в чемодан.
-Идиотка!!! – мои слезы жгли мне щеки, а я, пьяный почти до беспамятства, кое-как добрался до туалета и очистил свой желудок. Выходила сплошная желчь, а позывы рвоты становились все сильнее и сильнее. Меня тошнило до тех пор, пока желудок не оказался пуст. Я упал и стал плакать от собственного бессилия. Бессилия, разрывающего мое тело и душу на части…

Спустя два дня.
-Фиджи, у меня есть одна вещь, про которую ты должен знать – сказала мне Мария, переминаясь на пороге моего дома. Я открыл дверь, после долгих и настойчивых звонков, на которые я не хотел отвечать. Я открыл дверь только лишь для того, чтобы  выпроводить ее, чтобы навсегда избавиться от ее присутствия в моей жизни. Мне она была не нужна, так же, как и все шлюхи, с которыми я бесцельно тратил свое время. Словно выпитый алкоголь, они отравляли мою жизнь своим присутствием, и лишь Алета была тем лекарством, которое могло меня хоть как-то спасти.
-Я не верю тебе, уходи, я сказал, между нами все кончено. То, что было в прошлом, это в прошлом – я посмотрел ей прямо в глаза, а она непринужденно улыбнулась, отмахиваясь от воспоминаний прошлых дней:
-Я уже и забыла о той ночи, Фиджи… - ее голос стал похож на мед, которым она приклеилась к моей горькой жизни.
-Что тебе нужно? – я ежесекундно массировал свой лоб,  чувствуя, как голова раскалывается на части. На улице стоял сильный ветер, а темные грозовые тучи вот-вот обещали дождь. Нескончаемый дождь, без единой капельки солнца.
-Это касается Иоланды – сказала она, а я, как только услышал это имя, мгновенно схватил ее за локоть, впустив к себе. Я должен был напрячь все оставшиеся и не задетые алкоголем в мозгу извилины, чтобы наконец-то разобраться в том, что происходит.
-Что с ней? – был первый вопрос, который я задал ей, когда он вошла. Она с улыбкой рассматривала комнаты, припоминая свой последний раз, проведенный у меня дома. Я не стеснялся того, что вещи валялись кучами на полу, в раковине была громада грязной посуды, а над стаканом пива летали две маленькие мухи.
-Я вижу, твоя жизнь кипит – сказала она, повернувшись ко мне лицом, а я стараясь не чувствовать запах ее духов, отвернулся:
-Ближе к делу – мне было плевать на нее, впрочем, как и на ее оголенные ноги. На ней была красная кофта, с вырезом на спине, заправленная в юбку, едва закрывавшую ляжки.
-Они играет с тобой, Фиджи. С самого начала она притворялась, что чиста. С самого начала она боялась признаться, что боится своего отца, боится того, что  он сделает с ней, если узнает о том, что она попросила у тебя помощи – ее слова врезались в меня словно штыки лезвий, режущих мою кожу живьем.
-При чем тут ее отец? – я сел на стул, потому что ноги меня не держали.
-Ее отец… страшный человек, которому легко пользоваться собственной дочерью, словно одноразовым презервативом – сказала она, смотря мне прямо в глаза.
-Что ты имеешь в виду? – спросил я резко, чувствуя, как ген ревности начинает пробуждаться во мне от каждого нового слова.
-Когда умерла ее мать, ее отец стал сущим дьяволом, для которого нет разницы, с кем спать. Когда малышка Иола была маленькой, он не думал о том, что когда-нибудь, и она станет его жертвой… - сказала она, а я едва мог сделать вдох. Боль, которую она пробуждала своими словами, было не остановить:
-Затем, она выросла. И теперь она папина дочка, во всех смыслах… - сказала она, встав со стула и бормоча себе под нос:
-Я жалею, что рассказала, если они узнают об этом… - на ее лице отобразился страх. Я почувствовал мгновенный прилив в крови, которая заставляла мои глазницы наливаться ненавистью. Она с силой выталкивала их из орбит, отчего что-то перегородило путь кислорода в легкие. Мне хотелось кричать, кричать так сильно, чтобы сорвать свой голос. Кричать от боли, разрывающей меня пополам. Я моментально закрыл глаза, чтобы сделать один единственный вдох, и передо мной сразу же всплыло нежное лицо Алеты, которое было со мной каждую секунду моей жизни. Я попытался успокоиться и открыл глаза.
-Где они сейчас? – я не подал виду, что меня это хоть как-то заинтересовало. Во мне давно умер актер, и теперь было самое время его проявить. Я стал задерживать дыхание, чтобы восстановить биение сердца. Кожу обдало жаром: она горела, будто я сидел перед огнем слишком близко и успел загореться вместе с ним, живьем.
-Дома. Он хочет заняться с ней этим, сегодня. У них есть определенные дни, когда ее отец … - я ее мгновенно перебил, понимая, что еще секунда, и меня разорвет:
-Я тебе не верю. Не верю твоим словам, уходи – сказал я, резко открыв перед ней дверь. Она хладнокровно улыбнулась:
- Вы что, обвиняете меня в том, что я слишком искренна с вами,  Фицджеральд?  - она обратилась ко мне на «Вы», отчего мне это показалось чересчур забавным. Я пытался не думать об Алете, всячески избегая мыслей о ней. Я пытался отвлечься на любую деталь, лишь бы снова не возвращаться к жутким мыслям, которые стали мне приходить в голову. Я ненавидел себя за эти мысли, НЕНАВИДЕЛ себя за то, что я мог такое придумать, но они появлялись и я был бессилен перед тем, чтобы их как-то остановить.  Мария не понимала, с кем имеет дело, не понимала, какую глупость она только что совершила, рассказав мне правду. Она разбудила во мне зверя, готового бороться за свое до конца.
-Вы искренни настолько, что ваша правда постепенно превращается в ложь – сказал я, указывая ей на дверь. Она прошла, громко цокая каблуками и смотря на меня глазами, полными лицемерия:
-У меня просто сказочная фантазия! – она прошипела это, словно змея, добавив:
-Я сожалею, что вам рассказала. Не думала, что вы думаете только о себе – ее голос напоминал  ломание сучьев под ногами. Мне хотелось ударить ее по лицу, но я воздержался, понимая, что могу сорваться не на том человеке.
-Нет, просто у вас слишком необъективная реальность – я  выпроводил ее из дома, закрыв за ней дверь.
        Минутой позже, я зашел в спальню. Я не точно помнил все, что происходило: сначала, разбив что-то кулаками, я долбил в стену, крича о том, как мне больно. Я ломал все, что было в комнате, все, к чему прикоснусь руками. Я упал, в бессилии моля о помощи Господа. Я кричал о том, что нет Святее силы, которая может мне помочь вернуть себя, вернуть того романтика, блуждающего с Алетой по улицам и говорящего о том, как ему не хватает ее нежных вздохов. Я схватился за голову, вспоминая всевозможные молитвы, а потом, зайдя в  ванную комнату, я схватил лезвие и стал царапать кожу, чтобы почувствовать себя живым. Кровь не пугала меня, она заставляла меня смеяться, я смеялся, чувствуя боль, нанося себе порезы, одно за другим и вспомнил руки любимой. Целая картина, будто сразу же предстала передо мной: ее попытка покончить с собой, ее всхлипы в театре, ее прерванные и недосказанные слова, изрезанные руки, насильственные действия, бессилие и страх. Мне казалось, я умер в тот день. В тот день, когда узнал, что она подвергалась сексуальному насилию со стороны отца. Я давно думал об этом, мне даже приснилось то, как он ее привязывает к кровати, но мне казалось, что то мне подсказывала моя фантазия: я был прав! Он издевался над ней, мучал, а я бессильно ему в этом помогал. Помогал, даже не догадываясь, что заставляю страдать ее еще больше.  Я пытался объяснить себе, почему я ни разу не сопротивлялся, видя, как она танцует, голой, видя ее обнаженной перед незнакомыми людьми, я пытался понять, почему я дал себе возможность думать, что это нормально. Почему я дал себе возможность мириться с тем, что кому-то больно?
         Выбросив одеяло и подушку на пол, я перевернул матрас и вынул из-под него пистолет. Это не могло больше ждать ни минуты. Я решил, что самое время сводить счеты.  Самое время показать, что значит оказаться бессильным и зажатым в угол. Я решил, что настало время сводить счеты и бороться за то, что мне было дорого.