Дни Алкионы

     Когда ледяной февральской ночью я усаживался на заднее сиденье такси, которое должно было умчать меня в аэропорт, то представить себе не мог, что в три часа ночи на МКАД может быть пробка. Тяжело груженые фуры медленно как огромные черепахи ползли по дороге. Время тикало. Я чертыхался. Водитель вполголоса матерился. Наконец, на каком-то съезде мы вынырнули с кольцевой, промчались по пустынным улицам спящего города и наконец –то вылетели на трассу, ведущую к Домодедово. Пятнадцать минут отчаянного риска и машина остановилась у воздушной гавани.
 
     Я опаздывал. Бегом ворвавшись в терминал, нашел стойку, зарегистрировался, на эскалаторе взлетел на второй этаж, прошел все предполетные формальности, вот уже улыбчивая греческая стюардесса помогает мне найти свое место в салоне самолета. Место было комфортным, у иллюминатора. Новый самолет. Красивые стюардессы. Наконец –то можно перевести дыхание – все, успел. Двери закрылись. Самолет вздрогнул и медленно покатился от телетрапа по рулежной дорожке.
Мысль о поездке в Грецию возникла у меня внезапно. Я просто шел по улице и вдруг понял, что хочу увидеть море, Белую башню, мои любимые Салоники; купил билет на ближайший ночной вылет и удрал из Москвы.

     Греция прекрасна всегда, в любое время года. Прошлой зимой я точно также за пару часов собрал сумку, сел в самолет и уже через несколько часов полета, ранним утром, бежал наперегонки с соленым ветром по песчаному берегу самого красивого на свете Эгейского моря.
 
     Зимнее море – холодное, тревожное. Ветер рвал мою рубашку, неспокойные волны с шумом накатывали на берег и было слышно, как неровно и гулко стучит мое сердце. И вдруг сквозь облака пробилось солнце, залило все вокруг своим нежным теплом, и я услышал, как расслабленно вздохнуло море, утихли волны, присмирел ветер. Солнце. Утро. Я сбросил кроссовки, закатал штанины и медленно вошел в воду. Вода обжигала. Но я шел и шел вперед. Здравствуй море, здравствуй… Я снова вернулся!

     Самолет неспешно катился по дорожке. Стюардессы активно пугали склонных к аэрофобии пассажиров средствами спасения при авиакатастрофах. Я, конечно, в самолет опаздывал, но не до такой же степени, чтобы не заглянуть в дьютик. В сумке булькала заветная бутылочка Курвуазье, обещая сделать мой полет душевным и умиротворенным. Вот сейчас взлетим, сделаю пару глоточков, закутаюсь в плед и буду читать, купленную накануне, книжку, абсолютно незнакомого мне писателя, с красивым названием - «Акварели».
 
     И тут мое внимание привлекла пара, сидящая со мной в одном ряду, по другую сторону самолёта. Он и она. Мужчина и женщина. В нем не было ничего необычного – самый обыкновенный человек, хотя нет, необычными были его глаза –темные, цепкие, пронзающие насквозь. Он смотрел на окружающий мир так, словно записывал каждое его действие на невидимый всем нам блокнот. Описывать его спутницу – занятие неблагодарное. Скажу просто, что она была красива. И точка.
Они разговаривали. Со стороны это было похоже на милую перебранку влюбленных. Но они явно не были ни семейной парой, ни кем -либо иными, связанными со словом любовь. Я бы сказал, что они были друзьями. Но я заметил, как теплели их глаза, когда они смотрели друг на друга, с какой заботой он подал ей плед, как мягко она коснулась его руки, привлекая внимание на какую-то вещь. И разговор их, внешне похожий на маленький конфликт, – конфликтом вовсе не был…
 
- Ты мне позвонил, ты кричал про вдохновение, про Грецию, про море и я как последняя дура тебе поверила. Кинулась к ректору, лепетала ему что-то бессвязное про семейные обстоятельства, про три дня отпуска за свой счет. Он пугался. Без конца вскакивал. Предлагал мне выпить воды, валерьянки, коньяка. За пятнадцать минут я перенесла все свои лекции, бросила студентов, недописанную докторскую. На последней электричке приехала домой. Наговорила какого-то сумбура моей семье, схватила сумку и уехала в аэропорт.
- Я тебе тысячу раз говорил – не езди на последних ночных электричках. Купи себе машину. Это гораздо безопаснее.
- А я уже тысячу сто раз рассказывала, как села за руль, гордо покатила по дороге и задела бампером мирно бредущую бабульку, та в ужасе села в снег с правой стороны, а я вышла из машины и в не меньшем ужасе села в снег с левой. Так мы и сидели, пока не пришли добрые люди и не спасли нас. И именно там, в снегу, я поняла, что моя тонкая душевная организация и такая грубая субстанция как автомобиль абсолютно несовместимы.
Он расхохотался.
- Что ты смеешься?
- Представил тебя, сидящей в снегу, рядом с грубой субстанцией.
Они смеялись, теперь уже вместе.
- Ты не представляешь, как я устала сегодня. А впереди еще бессонная ночь полета.
- Мы прилетим, и ты ляжешь спать, а вечером завалимся в какую –нибудь таверну на набережной, закажем сувлаки, осьминога и много-много Рецины. Будем пить и до полуночи танцевать сиртаки. А утром мы пойдем к морю и будем искать одну очень коварную женщину.
- А я не знала, что ты бабник. Значит, ты сорвал меня с места, чтобы искать некую женщину, которой ты когда-то охмурил голову, предательски бросил, а теперь раскаялся? И как ее зовут? Анаис? Афродита?
- Ее зовут муза. И заметь, я сказал, что это она коварна, а вовсе не я. Это она играет мной как хочет. И,пожалуйста, пристегнись, мы подъехали к взлетной полосе.
- Я бы с радостью это сделала, но частью моего ремня пытаешься пристегнуться ты.
Он посмотрел на свой ремень и снова рассмеялся.
- Что мы будем делать в Греции в феврале? – спросила она. -Там же холодно.
- В конце февраля есть несколько дней, которые греки называют днями Алкионы. Когда-то очень давно в кораблекрушении погиб любимый муж Алкионы и она, не выдержав горя, бросилась со скалы в море. Безутешный отец Алкионы и бог ветров Эолл превратил их в птиц – зимородков, которые выводят свое потомство именно в феврале. Эолл усмиряет ветра, чтобы помочь детям Алкионы выжить. Такая вот грустная история. Но, в дни Алкионы в Греции радость, любовь, тепло побеждают грусть. Ветра уходят и на Землю приходит солнце. Мы будем гулять. Пить вино. Любоваться солнечными звездами на волнах. И говорить с морем.
- Нет, ты все-таки сумасшедший.
- Ты уже не сомневаешься?
- Я в этом никогда не сомневалась!

    Двигатели взревели, самолет начал свой бешеный разбег.

- Держись крепче. Мы взлетаем! – крикнул он.
- Боже мой, какой ужас!
- Боже мой, какое счастье!
 
     Самолет оторвался от земли и, быстро набирая высоту, уходил в черное холодное февральское небо Москвы. Меня ждали Салоники. Дни Алкионы – яркое безумство весны посреди белого безмолвия февраля.