Полковнику никто не пишет...

        Привет! Sveiks- так мы здоровались в детстве, помнишь?  Меня зовут Арчи. Раньше звали Артемом, и именно под таким именем ты должна бы меня помнить. Сейчас я стою на балконе своей квартиры на набережной  древнего города, пью крепкий кофе из привычной эмалированной ущербленной  чашки и смотрю на свинцовые волны осеннего моря. И вспоминаю тебя.
          Мне вчера исполнилось 65 лет. Уже шестьдесят пять. И от этого никуда не деться- я старею. Но не ты- ты, моя радость, вечно молода и прекрасна, не так ли?  И мне ужасно  хочется найти тебя, просто обнять и поговорить, хоть на миг испытав щенячью радость от общения с тобой. Я всегда был рад тебя видеть в детстве и юности, мы так здорово с тобой дружили, ты помнишь? А помнишь нашу последнюю встречу?
         Я приехал тогда  на эту  встречу прямо с поезда, прямо из казармы нашего военного, мать его, летного училища. Тогда мы успели закончить уже по два курса- ты в институте, а я в военном,  где по вечерам было душно от рассказов о грандиозных половых победах в увольнениях, где воздух был пропитан андрогенами и феромонами, прям –таки отпрыгивающими от стен на бедных, закрытых от всех молодых мужчин.
         Я узнал тебя сразу же, как только увидел: хоть ты и повзрослела, вытянулась,  стала более плавной и нежной- ты стала заметно женственней, но твои огненные волосы были по-прежнему непокорны расческам, как и в нашем детстве, а глаза открыто и взахлеб по-прежнему любили весь мир. Но ты не узнала меня. Помнишь? Ты смотрела на меня минуты две, не узнавая, пока я не выдержал и не улыбнулся- только тогда ты с криками радости бросилась мне на шею. Я знаю, мне всегда говорили, что у меня в юности была обаятельная и открытая улыбка.
         Мы взяли с собой бутылку лимонного ликера и ушли ото всех в дюны- туда, куда любили убегать в детстве. Мы не могли наговориться, наперебой рассказывали что-то друг другу, читали какие-то стихи, что-то напевали, жгли костер, потягивали ликер и понемножку пьянели. И вечные странники и молчаливые свидетели всех влюбленных звезды водили свой хоровод над нашими головами, смешиваясь в своем фантастическом танце с наглыми, но краткими искрами  костра…
       Как потом мы вдруг оказались на моей старой даче - я до сих пор не могу понять, как и то, что же случилось, что помешало мне взять тебя тогда? Это позже, повзрослев, я оценил этот свой поступок- мне было трудно, но я сделал так, как нужно было, а тогда, в юности, я ругал себя последними словами за то, что не воспользовался твоей слабостью. Надо сказать, что я  и сейчас горжусь своей силой воли, проявленной  в тот момент на старой даче, а я совсем немногими своими поступками горжусь, поверь мне. Я любил тебя, но как свою младшую, нежную, добрую сестру, тронуть которую – не моги…
          Ты уехала на следующий день, а я захандрил и загрустил… Но ненадолго- подругу я нашел себе через пару дней  после твоего отъезда и с ней уже и реализовал все свои бурные гормональные фантазии…
         Потом я стал воевать. Я не буду рассказывать совсем ничего об этом времени, скажу только, что с того времени до сегодняшних дней был почти на всех горячих точках. На всех, кроме Украины, и именно поэтому ухожу только  полковником. Не генералом.
        Я отказался ехать на Украину даже в образе советника ОРДЛО.
        Сам отказался, перечеркнув свою карьеру.
        И это еще один поступок, которым я горжусь.
        И еще- я не был женат.
        Совсем. Никогда. Этим я не горжусь, но увы, так случилось.
        Однако у меня была дочь.
        В раннее постсоветское время, вернувшись домой из одной заварушки, на которой я оставил двухсотыми и трехсотыми немало своих товарищей, я просто пошел в  страшный загул- я пил ежедневно и много. Так много, что не помнил себя вовсе, но все никак не мог забыть своих погибших или покалеченных друзей… Очередной такой запойный день я окончил в одном из второсортных баров, где случайно увидел ее.
        Худенькая девушка, совсем просто одетая и почти не накрашенная, но с очень тонкими, правильными чертами лица, миндалевидными карими глазами,  скромно сидела в уголочке бара и отказывала всем гостям заведения, которые приходили к ее столику с определенного рода предложениями. Гости если и кочевряжились в ответ на ее отказ, то совсем недолго и негромко, некоторые просили бармена прояснить ситуацию, но тот в ответ непонимающе пожимал жирными плечами. Я заметил, что столике перед девушкой стояла только вода в стакане и совсем не было сигарет.
         Любопытство взяло свое- что она тут делает? Зачем сидит, ведь ей тут не место?
        Я уж совсем было собрался присоединиться  к незнакомке и поговорить по душам, но тут к девушке подсело лицо кавказской национальности. Получив безразличный отказ, кавказец очень обиделся, затем шумно оскорбился и совершенно напрасно  взялся настаивать на своем- просто и доходчиво я пояснил гражданину, как ему следует вести себя в обществе дамы. Пока шел краткий, но предельно ясный урок, девушка ушла.
       Я был разочарован.
        Второй раз я увидел ее примерно через неделю в другом баре- она так же сидела за столиком со стаканом воды, так же отвечала всем безразличным отказом, но лицо ее было болезненно бледным, а глаза лихорадочно блестели. Уж не наркотики ли она толкает?- помню, эта мысль пронзила меня и оставила неприятный осадок, но потом я заметил сухие губы девушки, испарину на лбу, лихорадочный румянец на правой щеке  и еще влажную одежду- на улице уже несколько дней шел моросящий пронзительный дождь и дул холодный, почти морозный ветер.  Когда я понял, что она сейчас очень больна, я не стал изобретать повода для знакомства, а просто подошел и сказал ей : «Пошли».
       Пойти у нее не получилось- мне пришлось вынести ее к карете «Скорой помощи» на руках.
       Пневмония у Лиины была тяжелой, обширной и запущенной- так сказали мне в больнице. Я провел с ней в палате всю ночь, не отпуская горячую трепетавшую руку, меряя температуру и выпаивая девушку водой и соками.
          На второй день ей стало лучше, но пришел приказ и  мне нужно было срочно уезжать.
       - У тебя есть жилье?, - спросил я Лиину. Она в ответ отрицательно покачала головой. Денег, конечно же, у нее тоже не было…
       - Слушай внимательно, -  я выгнал из палаты всех девушек-пациенток, благо все были выздоравливающими,  и стал говорить предельно кратко и тезисно, стараясь, чтоб она запомнила.
       - Первое, - вот тебе ключи от квартиры и адрес, после выписки пойдешь туда.
Заметив, что Лиина заколебалась с ответом, я как можно более строгим голосом осадил ее: 
       - И не спорь, сейчас нет времени дискутировать. Второе: вот тебе деньги- трать, не жалей и, главное, -  выздоравливай. Третье: тут немного одежды, надеюсь, с размером угадал. Все, я ушел.
        И я ушел не обернувшись.
        Вернулся через полгода, ни на минуту в страшных и не очень мясорубках не забывая о том, что в моем доме живет  и ждет меня Женщина.
        Я боялся и хотел иметь семью.
        Я возвращался, надеясь на чудо.
        И чудо случилось- дверь мне на самом деле открыла Лиина и,  радостно сверкнув карими глазами, бросилась на грудь, пытаясь широким халатом еще хоть на некоторое время скрыть свою беременность…
         С каменеющей душой я выслушал ее историю- в нашем городе она искала своего жениха, перед Новым годом у них должна была быть свадьба. Именно там, где я оставил до знакомства с ней  своих товарищей вповалку или по кускам, где полегла почти половина из тех, кто рядом со мной смеялся, курил, балагурил и рассказывал сказки о бабах, и именно в то время, когда эти сказки затихали в гудящих  самолетах и взлетающих вертушках, -  у нее была назначена свадьба.
         Но-  не случилась.
         Почему? Все просто, предельно просто.
         Потому что прислали меня со товарищи…
         Она искала своего жениха. Потом получила известие, что он якобы погиб- кто-то точно это видел, потом- что погибли почти все родные и знакомые, что дом разбит, а  город – в руинах… Она осталась совсем одна. Закончились деньги, а вместе с ними- арендованные квартиры, стала ночевать по вокзалам, а по барам просто спасалась от холода и с надеждой  искала земляков. И поняла, что беременна. И рожать ей сейчас уже через месяц.
          …Я не столь благороден, чтоб жениться на случайно встреченной девушке и растить чужого ребенка, но и не столь подл, чтоб выгнать ее, беременную, на улицу.
          В одном небольшом, но вполне благополучном городке я купил ей квартиру, перевез ее туда через три дня после своего возвращения и стал посылать небольшое пособие.
         И только через несколько лет узнал, что она дала дочери мое отчество, а меня записала отцом ребенка. 
         А еще через несколько лет мне рассказали, что ее жених нашелся. И не поверил в свое отцовство. И убил и Лиину, и ее дочку…
         Жених внезапно умер через неделю после смерти Лиины и дочери… 
         Рассказ сомнений в своей правдивости не вызывал, поскольку был поведан мне через пять недель после этих смертей человеком, которому я доверял безгранично- моим старым армейским другом. Ему я верю как себе.
         Последний раз этот мой друг появился у меня дома с бутылкой качественной  водки, с пакетом еды- и у меня засосало под ложечкой от плохого предчувствия.
        Шел 2013 год, слухи ползли давние, упорные и уверенные, а друг мой был родом с Украины и соответствовать предполагаемым изменениям в политике страны по отношению к своим соседям не захотел. Он подал рапорт об увольнении, рапорт был подписан, хоть и не без выпендрежа со стороны начальства, пенсия определена. Постоянным местом жительства моего друга и его семьи  на семейном совете была выбрана республика Беларусь.
        Все было прозрачно и логично, все было правильно, кроме одного: было непонятно с чего бы это  мой честнейший и добрейший друг с несменяемым годами позывным «Хохол», с бесконечно обаятельными  «тю» и «шо», с его бессменным НЗ в рюкзаке в виде куска сала, которое частенько спасало нас от голода, почему этот в доску свой парень теперь по чьей-то злой воле автоматически должен становиться врагом? И мне, и тем ребятам, с которыми он рос во дворе родного города, гонял футбол и лузгал семечки? И всем нашим друзьям.  Разве это не он тащил меня с разбитой  головой несколько километров по афганским горам? Кто был там, тот поймет, что означают километры в тех горах, где воды или нет, или она отравлена, где дует сухой горячий ветер днем, а ночью неимоверно холодно, где  кислорода катастрофически мало даже на одного, не говоря уж о двоих… И где нельзя курить, потому что там стреляют даже камни…
          Правда, я тоже спасал его потом и не один раз, но это сейчас значения не имеет…
       - Прости меня, брат, - рука моего друга легла на мое плечо. Он был уже изрядно пьян и почти плакал,  - прости меня, но я не могу…Мы с тобой солдаты, мы давали присягу защищать свою страну, что мы всю жизнь и делали, брат, но ведь мы с тобой четко знали- всегда знали!,  кто есть враг. Вот скажи: что и кого, собственно, мы с тобой сейчас  защищаем? Чьи-то деньги и интересы? Чьи? И зачем? Нам с тобой это зачем? И как мне сейчас понять, кто враг, брат? У нас один язык, один цвет волос, разрез глаз, обычаи, прошлое… Как??!!
       Не он один не мог понять.
      Я многих своих друзей растерял в тот год и на следующие, когда, собственно, все и началось. В списке моих друзей тогда были и те, кто переселялся жить на Донбасс, оставляя квартиры в Москве, сдавая их в аренду якобы потому, что « в/на Украине жить теплее и дешевле». На самом деле было предельно понятно, зачем они там селились.  Были и те, кто поселялся  в Севастополе, в Евпатории, в Керчи- тоже ведь понятно, зачем, не правда ли? Таких было не так уж и много, но, если осознать их значимость в дальнейших событиях, то и совсем немало. Я вычеркнул их всех из своего списка. Это даже не бандиты, это – слуги. Холуи.
       Некоторые из моих боевых товарищей уехали. И не некоторые, а многие, очень многие- те, кто уже устал убивать. Как Хохол- в Беларусь, или как я- в Эстонию, но в основном названия стран, выбранных моими друзьями, звучат романтически-экзотично или буднично-скучно, но тем ни менее, безопасно: Австралия- Бразилия или Словения-Аргентина…
       Некоторые остались. Но многие из тех, кто остался, позавидовал тем, кто уехал. И, наверное, тем, кто погиб, поскольку ни один из них не умер своей смертью. Автомобильные катастрофы, несчастные случаи со смертельным исходом, шитые-перешитые самыми  белыми нитками; самоубийства, по поводу правдивости которых возникало огромное количество разных неудобных вопросов, либо простые исчезновения – спектр интересных событий немал…
       А те, кому остаться понравилось…ну, очень хорошо владеют любым видом оружия, любым транспортом, знают неплохо химию, медицину, биологию и многие другие науки. И отлично умеют выживать в любых условиях. Представляете, чем они сейчас занимаются? Соответствуют своей стране, не более. Вот так вот…
        А на место истинных профи- друзей моей юности, пришла совсем другая молодежь. Я понимаю, что каждое поколение скептически относится к своим последователям, но по отношению к тем, кто пришел, скепсиса явно мало. Процентов девяносто этих мальчиков не имеют никакого понятия о чести, о долге, о совести, не знают значения  слова «перпендикуляр», книг не  читают совершенно, не могут произвести простейшие расчеты и не умеют стиснуть  зубы и терпеть. Поколение мужчин, воспитанное несчастными женщинами в жутких, полуголодных условиях, в алкогольном или наркотическом чаду, выросшее на «бегалках-стрелялках», ничего не видевшее со своих грязных продавленных диванчиков.  Они инстинктивно желают хоть как-то посмотреть мир, пусть  даже попутно убивая и при этом  совершенно искренне воспринимая смерти людей как не очень приятный, но необходимый продукт- не более чем в видеоигре.
       Это вообще не мужчины… Балласт. Не люди- просто целые терриконы ненужного никому диванного отсева…
       Я не старый ворчун, я отлично понимаю, что среди всего этого сонма ненужных созданий попадаются-таки умные и злые мальчишки, из которых можно и должно лепить псов войны, но только зачем? Что и для кого они будут защищать? И – самое главное, что мучит меня сейчас- за что? За то, чтоб сбегать потом на чужбину, чтоб не затоптать свою душу окончательно? Чтоб гнить в могилах под троекратный залп почетного караула, или, того хуже, просто гнить в близлежащем лесу  или в  братской яме? Чтоб спиться от безысходности и одиночества? Или чтоб продолжать свое ремесло уже без разбора, никак не поворачивая головы на то, что делаешь?
        А ведь вся наша жизнь этому нас учила- это я понял еще в Афганистане, когда перед началом операции в кишлаке я боковым зрением  в горячке начала боя увидел на сером граните греющуюся ящерицу. Она сидела, прикрыв глаза в истоме, и совершенно не обращала внимания на нас, бегущих неподалеку по дороге- убивать. Потом, когда мы устало уходили из разбитого и сожженного кишлака через трое суток непрерывных боев, я в тупом недоумении остановился возле валуна и вперился взглядом на все ту же ящерицу- истомясь на солнце, она, ленивая, даже не повернула головы в мою сторону, хотя и бдила, слово даю, бдила. Внезапно язык древнего гада  выпрыгнул из пасти и поймал на лету жирную зеленую муху- и все, быстро спрятался назад, вновь прикинувшись неживым за занавесками полуприкрытых век…
       И было странно- мы вот, такие красивые и умные, венец эволюции, уходили, устало унося на себе «двухсотых» и «трехсотых», оставляя в кишлаке кровавое месиво, посеяв смерть, горе и слезы, а она, безмозглое отвратное древнее создание, - сидела и просто ждала зеленую муху, прилетевшую попировать на наше поле боя. Она просто принимала пищу.
       И поэтому- она одна ничего не потеряла, поэтому- она жива и всех победила. И нас, таких самоуверенных, и корыстную мародерщицу-муху, и тех, кто жил еще недавно в этом кишлаке. Все мы для нее – для ящерицы без мыслей, чувств, разума, с одной только заботой- поактивнее пожрать и размножиться – не интересны, не имеем значения, все мы для нее  равны нулю.
       И тогда я понял- на этой войне выживают безразличные, но внимательные и терпеливые, а наживаются- расчетливые, и всегда нужно искать тех, кому эта война в кайф и радость, кому она приносит  не кровь и слезы, а зеленых жирных мух... и по возможности давить, не давая откинуть мерзкий хвост.
      Я не стал после демобилизации никого и ничему учить- тех, кто хочет научиться убивать, учить уже не смогу. Не вижу смысла учить мальчишек умирать за чьих-то жирных зеленых мух.
       Я просто живу сейчас на берегу моря, и, если не болит раненая нога, езжу  на велосипеде купаться почти в любую погоду, хожу в спортзал, много читаю. Днем я активен, но вот вечером…Я ненавижу вечера. Я очень жалею, что у меня так и не появилась семья- бегали бы сейчас внуки, ворчала бы жена, спорила бы молодежь… Но семьи у меня нет. Мне даже писем писать некому- те, кого я люблю, либо далеко, либо умерли, некоторые не могут  или не имеют права мне написать, а письма некоторых я никогда не стану читать.
       Но тебя я помнил всегда.
       Если ты получишь это письмо и ответишь мне- я буду очень рад. Напиши мне хоть пару строк- и я буду счастлив. В конце концов, есть же на земле хоть что-то, ради чего стоит жить и умирать?

       Всегда твой…