Глава 6

… Эдвин меж тем не находил себе места: его каникулы подходили к концу, а Амалия больше не вспоминала о близкой свадьбе, как ни пытался Эдвин развеселить её разговорами о грядущем пышном торжестве, нарядах, умилённых гостях, предсвадебных вечеринках и медовом месяце в любом конце земного шара. Более того, она всё больше и больше отдалялась, мрачнела, уходила в себя, выглядела утомлённой. Ради Эдвина Музана посещала вечерние беседы с Фабером. И они поначалу её не прельстили…

Музана предприняла попытку побеседовать с Фабером. Разговор поверг в смятение. Она раздумывала, стоит ли передавать разговор Эдвину, или пощадить его. Даже мысленно пробовала «организовать» объяснение.

- Ну, понимаешь, Эди, я прямо спросила у него, каковы его дальнейшие намерения насчёт Амалии… И он сказал… сказал… что же он мне сказал?
…

- Господин Силь, не задержитесь ли вы ненадолго, чтобы побеседовать?

- Охотно, герцогиня. Что конкретно вас интересует? Дополнительный комплекс для суставов, дыхательная методика «накопления энергии»?

- Меня интересует судьба моей сестры, Амалии фон Альтиц.

Фабер потемнел лицом, замкнулся.
- Ваша сестра – удивительная девушка.

- Это я и без вас знаю.
- Ей многое дано от природы. Её сила феноменальна. Но до сих пор остаётся втуне.

- Именно поэтому вы держите её при себе? Отлучаете от дома? Рушите помолвку, ломаете личную жизнь?

- Слишком много лишних и тёмных слов, - поморщился Фабер и нашёл в себе силы улыбнуться светло, отгоняя лихо. – Вы не вполне справедливы. Я хочу подарить ей мир. Ей и ей подобным.

- Но пока вы только отнимаете покой и счастливое будущее, - перебила Музана. – И у неё, и у родных. Ваше учение, ваша религия позволяет разврат?

- Разврата нет. Развратно зло.

- Рассказывайте! Вы совратили её. Вы хотите вовлечь сестру в ваши развратные делишки! При этом лишили простых радостей жизни.

- Нисколько. Она избрала свой путь самостоятельно. Или вы считаете, панцирь родовых предрассудков предпочтительнее свободы выбора?

- У неё скоро свадьба. Завидная партия. Прекрасный жених, молодой, умный, образованный юноша с блестящим будущим. Любовь. Я бы предпочла, чтобы вместо неопределённости она зажила нормальной, земной жизнью. Имела семью. Нормального мужа. Детей. Продолжила династию фон Альтиц!

- Вы считаете, что заземлённый быт в одной-единственной жизни для такой девушки – лучшая участь, чем высокое предназначение и возможность возрождения и повторения?

Музана начала раздражаться.
- Демагогия! Не злите меня. Не советую делать из меня врага. Себе дороже.

- А вы разве злитесь? Напрасно. Я меньше всего озабочен тем, чтобы штамповать врагов. Я ценю вас и уважаю. Вы – достойный, умный человек и очаровательная женщина.

- Я не падка на лесть.
- Я не льщу. Я констатирую.

- Всё, что вы говорите – слова, слова, и они останутся словами, без примера они ничего не значат. Ну, взлетите хотя бы, на худой конец, оторвитесь от земли, поразите чем-нибудь реальным! У фокусника в цирке больше эффекта и фанаберий!  – В её голосе прозвучал такой сарказм, что Фабер вздрогнул, напрягся, по лицу пробежала мучительная тень, затем полетела яростная молния – и угасла, вовремя притушенная. У Музаны мурашки побежали по коже. Внезапно ей подумалось, что Фабер, возможно, действительно не настолько уж прост. А если это так, если не блеф, не мошенничество – то может оказаться вдвойне опасно.

- Я прошу вас, нет, умоляю, - сказал вдруг Фабер и подкупающе улыбнулся, запросто растопив её напряжение и тревогу. – Походите подольше на занятия. Просто поприсутствуйте, наблюдая со стороны, либо позанимайтесь, уверен, у вас получится, вы здравомыслящий человек, способны понять и оценить, подойти взвешенно и рационально. Вы поймёте сами, без посторонней помощи – в этом и состоит моя цель, пробудить, а не заставить… А я, со своей стороны, приложу все усилия, чтобы помочь. После войны практически все отягощены всевозможными осложнениями – и в здоровье, и в психике. Вам не просто станет много лучше. Со временем вы научитесь самостоятельно купировать нежелательные явления и лечить других.

Разговор перешёл в другое русло, Музана начала сдаваться, сама не заметив, как.

- Только попробуйте её обидеть или ранить, - пригрозила она на прощание, тоном ниже.

- Мы не способны обидеть, - еле слышно произнёс Фабер. – К сожалению…

Муза напрягла слух, но Фабер уже продолжал, подчёркнуто учтиво, и словно на автомате плел словесную паутину: - Такая отважная и воинственная женщина, как вы, я думаю, передала сестре собственные навыки самозащиты, не так ли? Значит, госпожа Амалия сумеет постоять за себя. Я, в свою очередь,  искренне восхищён вашей сестринской дружбой и обещаю не обмануть ваших ожиданий…

Минула неделя, другая. Эдвин нетерпеливо подгонял Музану: - Ну, теперь ты можешь мне объяснить, чем она там занимается?

Музана долго молчала. Слишком долго, и Эдвин уже готов был встряхнуть её.

- Полной чепухой, Эди! – наконец авторитетно заговорила Муза, пряча глаза. – Как я и предполагала, полной чепухой. Она скоро одумается!

- Конкретнее!

- Они ищут дуалов!

- Что? При чём здесь это старьё - соционика?

- Наверное, не при чём. Тем не менее, они ищут идеальную пару для каждого прихожанина. По каким-то своим приметам. Фабер собирается создать школу богов, а Богам без дуалов – никак. И он собирает пожертвования на Храм Знания. Он ничего не тратит на себя.

- Полный абсурд! Впрочем, меня это не волнует! Чем занимается Амалия?

- Работает, Эди. Помогает агитировать, ездит с ним вербовать сторонников, размножает и разносит листовки, придумывает воззвания для Интертела, договаривается об аренде, ищет тех, кто увлекается всевозможными учениями, убирается, делает с девушками специальные упражнения…

- О Боже! Убирается! Этого ещё не хватало! Ему мало астероидных голодранцев? И какие ещё упражнения?

- Взаимопонимания. Очень, кстати, интересно! Она, бедняжка, так устаёт… И ещё… - она запнулась.

- Ну-ну, давай!

- Думаю, ты имеешь право знать, Эд. В-общем, эти упражнения для того, чтобы они…то есть, девушки, могли родить богов…

- Чёрт подери! – Эдвин забегал по комнате. – Полный кретинизм! Смешно!

- Вот и я так говорю, но…

Эдвин вдруг встал, как вкопанный, и побледнел: - Ты хочешь сказать, что Амалия собирается родить бога? От этого Фабера? Он устраивает оргии? Я измочалю его, как… как туалетную салфетку!

- Нет, Эдвин, нет. Это не самая лучшая идея. Понимаешь, это всё происходит через своеобразную медитацию…

- Через что? – Эдвин расхохотался. Он хохотал долго, и не мог остановиться, пока на глазах не выступили слёзы. А Музу почему-то бросило в дрожь.

- И что, ему за это ещё и платят? Спасибо, Муза, ты меня не просто успокоила, но и развеселила!

- Ты можешь смеяться, Эд, - голос Музы звучал растерянно и умоляюще. – Но у меня прошли головные боли… и изжога… и…и… бородавка на ноге исчезла… Это после пяти занятий! А сплю – просто как убитая! И самое главное - я начала худеть! Каково?

- Поостерегись, Муза, ещё, чего доброго, родишь бога! – и Эдвин, продолжая смеяться, вышел из комнаты.

...
- Любезный, надеюсь, мы поговорим наконец-то наедине! – сказал Эдвин, когда подстерёг Фабера, провожавшего прихожанок, у ворот парка, а Амалия находилась внутри театра и не могла их видеть. Эдвин едва сдерживал нетерпение и злость. Он и так слишком долго терпел. Он говорил негромко и сдавленно, боясь привлечь Амалию.

- Да, конечно, я готов вас выслушать.

- Я требую, чтобы ты отпустил Амалию фон Альтиц и перестал загружать её своими дутыми проблемами!

- Отпустить Амалию? Помилуйте, друг, разве у Амалии нет своего «я», нет собственных внутренних побуждений, нет права решать самостоятельно свои задачи?

- Ты – бессовестный преступник, жонглирующий словесами! Урод, плебей, заплевавший глаза ересью, прельстивший наглой, грубой самцовостью! Твоя лицензия – липовая. Ты – самозванец и проходимец. Я выясню, есть ли у тебя покровители, и с какой целью они завлекают в сети девушек, и выведу вас на чистую воду!

- Серьёзное заявление. Вы и впрямь готовы поступить так, я вижу. Но ваши обвинения необоснованны, а если говорить о грубости и многословии, то сейчас именно вы используете эти аргументы. Нельзя ли короче?

- Короче, любезный, если ты не оставишь в покое мою невесту, я приму исключительные меры!

- «Мою невесту»? Забавно. У Амалии есть жених. И этот жених готов к насилию.

- Что здесь забавного? Рано веселишься. Это я буду смеяться последним! – прорычал Эдвин. Крепкий, спортивный, подтянутый Эдвин, надвигался на Фабера, играя желваками и мышцами, и прямо, не отводя глаз, смотрел в ненавистное лицо, будто желал испепелить взглядом. Он как никогда был близок к тому, чтобы устроить драку, ему хотелось вцепиться Фаберу в волосы, вытрясти из него душу, свернуть шею, или что-нибудь ещё, «забавное и ещё забавней».

Изысканный и утончённый, он ощущал себя вполне способным на самый жёсткий мордобой: давно пора, почему он тянул столько времени? И плевать, увидит Амалия его расправу, или нет – он в своём праве!

Внезапно Фабер раскинул руки в стороны, длинные пальцы, подобно щупальцам, начали ткать в воздухе вязь непонятных знаков, глаза вспыхнули и пронзили Эдвина мгновенным уколом. Эдвин ощутил, как его ноги подогнулись, язык онемел, кулаки словно бы утратили силу.

- Очень прошу вас, господин фон Шталль, - внятно, раздельно произнёс Фабер, и его голос странно и гулко раздавался в голове Эдвина. – Не преследуйте больше меня и свою невесту, дайте ей возможность самой принять решение. Простите, мне пора возвращаться, меня ждут. Всего доброго.

Фабер ушёл, а Эдвин, растерянный и оглушённый, остался стоять истуканом у резной ограды.

...
- Со светской жизнью покончено! – вдруг жёстко сказал Фабер Амалии после очередной вечеринки у Боно фон Шталля.

…Фабер проводил беседу с Майнстримовскими приятелями Боно, а заодно лечил его от невротического расстройства пищеварения и подагры. Это был последний, светлый и мирный вечер, когда Амалия купалась в комплиментах, танцевала со сверстниками и пила виноградное вино, отдыхая от ужасных поездок и бестолковой суеты в импровизированном «приходе». Она улыбалась Эдвину, танцевала с ним, как ни в чём не бывало, а он смотрел в её глаза и не мог понять, смеётся она, издевается, или хочет вернуть их отношения на круги своя.

- Амалия, милая, ты прячешь от меня глаза. Тебе плохо?
- Мне очень хорошо. Я просто отдыхаю от работы, Эд.
 
- Тебе просто хорошо, или хорошо со мной?
- И так, и этак, - Амалия засмеялась. – Ты добрый и милый.

- И это всё?
- Не совсем. Самое главное забыла! – и Амалия легонько чмокнула Эдвина в уголок губ.

- Раньше мы целовались по-другому. В наших поцелуях было обещание… залог будущего. Амалия, скажи, у нас есть будущее?

- Будущее есть у каждого, Эд. Не каждый умеет им распорядиться.

- Если я – твоё будущее, распоряжайся мною… - прошептал Эдвин умоляюще. – Пожалуйста…

Амалия смеялась и обнимала его, и это милое объятие было всего лишь дружеским.

Но вечер закончился – и Амалия, не простившись, ускользнула домой, забыв, что Эдвин обязан её проводить. Оставшись один в доме дяди, Эдвин едва не расколотил в кровь кулаки о бронзового авангардного монстра с крылышками, громко именуемого «Ангелом», которого Боно купил за бешеные деньги на очередном аукционе в пользу художественной школы в резервате Монза…
...

… Фабер весь долгий, бесконечный вечер зарабатывал очередную сумму на Храм. Пребывание на одном игровом поле с Эдвином, по всему, давалось ему нелегко. Эдвин едва смирял порыв дать Фаберу пощёчину при всех, но его больше удерживал страх публичного признания своей несостоятельности, чем трепет при воспоминании о физической победе Фабера. Фабера это раздражало, отнимало энергию.

- Со светской жизнью покончено. Ты должна уйти со мной. Прощаться не обязательно, но скажешь, что… что принимаешь мою веру, и что я беру тебя… ну, скажем, женой и секретарём. Они должны успокоиться и не нервировать меня.

И снова она сделала так, как хотел он. На Эдвина было страшно смотреть. Подумать только, прошло меньше двух месяцев с тех пор, как объявился этот шарлатан – и Амалия фон Альтиц уже готова уйти из дома за ним следом, бросив тётю, сводную сестру, жениха и старенькую няню. Мало того, она беззастенчиво лгала всем!

- А у него губа не дура, на нищую беженку не польстился! Надеюсь, ты всё хорошо продумала? – кусая губы, сказал Эдвин. – Ты собираешься разрывать помолвку? Имей в виду, я и так тебя слишком долго прощал.

- Ты в этом раскаиваешься?

- Я не всепрощающий Иисус Христос, Космическая Сумма или кто там ещё? Если ты уйдёшь сейчас, я больше не приму тебя. Я… я тебя вычеркну из жизни.

- Похоже, мы никогда не станем двойниками. Прости, что причинила тебе боль, Эди.
 
- Не за что, не стоит беспокоиться! – съязвил Эдвин, готовый заплакать.

Амалия в порыве раскаяния обняла его и поцеловала в щёку: – Эд, я не хочу портить тебе жизнь. Лучше будет, если я перестану тебя мучить.

Эдвин брезгливо отодвинулся. Она запачкала себя. Осквернила род. Она, она спала с ним, трогала его тело вот этими руками, он имеет право на её губы и душу, а Эдвина послали подальше, как навязчивого слабоумного… чёрт!

- Ты уже испортила жизнь всем вокруг. Поздно волноваться. Скажи лучше… - он повернулся, схватил её за плечи и яростно стиснул. – Скажи, чем он лучше? Он вконец заморочил голову, бормоча невразумительную ахинею, он ведёт себя, как маньяк, у него тёмное прошлое, он существует на подаяния – это красит его, как мужчину, да? Чем он прельстил тебя в постели, Амалия – или ты спишь не с мужчиной, а с ворохом туманных идей? Чем он лучше меня – отвечай! Совершенен физически? Безгрешен? Ну? Какие у него бёдра? Он целует тебя иначе? Ласкает иначе? Или это преступный гипноз? За два месяца ты ещё не разглядела в нём проходимца или сумасшедшего?

- Эдвин, отпусти меня, - тихо попросила Амалия. – Ты сжал меня слишком больно…

- А он не сжал тебя свинцовыми рукавицами?

- Мне пора, Эди…

- Амалия, вернись, - вдруг тихо, с отчаянием, невыразимой нежностью и болью сказал Эдвин. – Я прощу всё. Можно перенести свадьбу. Я люблю тебя…

Он не верил в её уход до последнего, но вот дверь за ней закрылась, и он остался один на один со своим унижением и тоской. Эдвин сжал кулаки.

- Дурак, – сказал он. – Тупица. Думаешь, если будешь много учиться и играть в гандбол, девушка захочет лечь с тобой в постель? Неудачник! Урод… Урод! – заорал он и с яростью швырнул в закрывшуюся дверь тяжёлую коробку с учебными дискетами.
Так минула ещё одна неделя, и Эдвин, терзаемый глухой тоской, обидой и ревностью, отбыл в стены Кованичского Университета, в полной уверенности, что завалит очередную порцию испытаний.