чашка без кофе

в самый разгар зимы одна из множества уютных петербургских кофеен на литейном обрела постоянного посетителя — пузатого мужчину среднего возраста. вскоре любой работник заведения знал наверняка: каждый будний день ровно в девять утра в кафе обязательно закатится бордово-алый шар с едва заметными окружающим ручками да ножками.

всякий раз тучный господин чинно занимал излюбленный столик возле окна, добрый час изучал лежавшее перед ним меню, а затем вполголоса подзывал к себе официанта с одной и той же нелепой просьбой:

— чашку без кофе, пожалуйста.

и если поначалу слова томаточеловека приводили окружающих в полнейшее недоумение, то через некоторое время всеобщее замешательство значительно похудело.

день ото дня вечно сонный гарсон приносил дородному мужчине чашку без кофе, чтобы шарообразный господин начал неторопливо потягивать воздух из пустого сосуда, не замечая любопытных взглядов прочих людей в кафе.

никто и никогда не решался узнать у завсегдатая заведения, для чего он пьёт отсутствующий кофе, и почему именно в одной из множества уютных кофеен на литейном.

никто и никогда не решался поговорить с томатоподобным человеком по душам, пока в сонном гарсоне не проснулась моветонная храбрость.

— ваше кругляшество! — в очередной раз ставя на стол посетителя пустую чашку, обратился к гостю наиболее смелый — или наименее вышколенный — труженик подноса и блокнота.

величественно выглядящий шар недовольно зарычал.

— неужели я сказал это вслух? — попытался оправдаться смельчак. — вы меня простите, веду себя как, чёрт побери, круглый дурак!

величественно выглядящий шар зарычал куда довольнее.

— мне очень интересно, — пугливо зашептал официант, оглядываясь на собравшийся подле кассы персонал кафе. — нам всем очень интересно: почему вы только и делаете, что заказываете пустую чашку кофе?
— дорогой мой, — вздохнул посетитель, задумчиво переводя взгляд с движения за окном на храброго истукана внутри кофейни. — позвольте: я человек баснословно толстый — полнее, может, и некуда. суровая диета и только, остальное точно не поможет — я перепробовал всё! второй уже год обхожусь без блинов с мёдом, закусок с яйцом-пашот и, боже мой, ломтиков лимонного штруделя — ох, какое же роскошно бесподобное удовольствие всего-то думать о блюдах! рол-лы, тор-ты, бу-тер-бро-ды — съедобные ноты, не оставляющие ни ложки намёка на тошнотворную кашу во рту.

шар печально перевёл взгляд к окну, машинально гладя пухлыми пальцами не менее пухлое меню, лежавшее на столике.

— решением верховного суда моей собственной головы бывший мне долгое время товарищем господин желудок тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения приговорён к пожизненному лишению еды в ресторанах строгого режима. подельник желудка, господин рот того же года рождения, получил наказание в виде пригубливания пустоты из чашки без кофе.

мужчина чопорно поднёс кусок фарфора вплотную к осуждённому и сделал дежурный глоток ничего.

— я таким образом упускаю самого себя. устал, дорогой мой, устал уплотняться. сколько с меня?
— с вас шестьдесят рублей и девяносто девять копеек, — живо протрещал всё ещё напуганный собственным мужеством официант.
— как обычно. ваша кофейня, друг мой, в двух шагах от моего дома, а значит, я зайду к вам перед работой и завтра. до скорой встречи, — прокряхтел удивительный посетитель, оставляя в чашке купюру в сто рублей и шумно выкатываясь со стула к выходу из кафе.
— до свидания, — растерянно уронил официант, крепко сжимая в руке пресловутую чашку.

мужчина продолжал приходить в кофейню ровно в девять часов утра каждого рабочего дня до тех пор, пока в это время вместо него в заведение не начал заявляться другой господин — тонкий словно линия, нарисованная карандашом.

худощавый и вовсе не заказывал ничего: лишь садился за всё тот же самый столик возле окна и, не издавая ни звука, глядел на оживлённый проспект.

а с приходом следующей зимы ровно в девять часов утра каждого рабочего дня в кафе перестала появляться и линия.