1. Лань и Бог

 Спектр солнечных лучей, стремительно пронизывающих озоновый слой, создал радужный блик на фоне кучевых облаков. Серый караван небесных туманностей образовал непроглядную пелену над девственным изумрудным лесом. Навеял гнетущий сквозняк. Нисходящие потоки ветра побудили содрогнуться воздух громовым будораженным смятением. Накопившиеся массы пара рьяно обрушились на рыхлую почву проливным дождем. Свет, дающий начало жизни, закружил макушки деревьев через вечернюю полумглу, заставляя все живое незамедлительно искать укрытие. Размытая каменистая супесь с селью сошла со склона, оголив росток можжевельника из пылевого затвора. С редкой, для многих мыслящих, самой искренней радостью распрямил он свои зачатки веточек на встречу грядущему и необъятному миру, что открылся его прежде скованному почвой пониманию. Но радость его была недолгой. Тут же, видимо, после невыносимо долгой пробежки, изводя дыхание через раз грациозная лань в три приема не оставила и следа от только что ощутившего свободу побега. Пристально оглядевшись по сторонам, укрылась от шквалистых порывов под кроной маститого дерева. Перегоняя кровь, сердце раздувало и сжимало пятнистые бока. Замедлившийся темп дыхания вселял спокойствие и умиротворение, притупляя внимание от острия наконечника копья на изготовке. Всего в десяти метрах выше по склону затаился коренастого телосложения, чумазый то ли для охотничьего камуфляжа, то ли больше от непогоды, мальчик. На вид еще совсем ребенок, но решительный взгляд выдавал в нем, куда большую серьезность намерений к действию. Прижавшись босыми пальцами ног в глинистый кисель по щиколотку, для надежного упора предстоящего броска, уже было затаил дыхание, как с порывом усилившегося ветра влетевший в глаз мохнолапый паук с коконом не вылупившейся бабочки, на миг обескуражил охотника. Вдруг лань встрепенулась и пустилась в бегство. Ретивый хруст веток застал мальчика врасплох, с течением случая возникшего из ниоткуда хищника. И без того хмурый день сулил уже было оказаться последним. В обезумевших от неожиданной безысходности, застывших глазах юнца, двухметровыми прыжками к нему стремительно приближалась свирепая, матерая рысь. Но на излете последнего рывка, в момент касания была оглушена обухом, влетевшего ей в височную часть, топора. Выхватив копье из оцепеневших рук юного охотника, грудью на пути зверя встал отец.
-Анум! - Окрикнув сына по имени, велел уйти прочь.
Копье уже летело в цель. Сохранив самообладание дикая кошка, мгновенно оценив ситуацию, отскочила в сторону, юрко обогнув близстоящее, пронзенное дерево и рванулась навстречу обидчику. В порыве общей ярости они, схлестнувшись в единый ком, покатились обратно со склона. Клыки обоих оскалились, готовые рвать чужую плоть. Обоюдный паритет уравнивало неистовое желание жить. Дюжий удар когтями под ребра, остался незамеченным, хоть и стоил вырванного куска мяса. Отдав предплечье на истязание, ошалевший охотник схватил подвернувшийся булыжник и размозжил напрочь животному нос. Второй удар камня прошел по касательной уха и выскользнул из рук.  Машинально раздвинув пасть, раненой рукой всунул туда кулак, насколько это позволила глотка. Испарина заливала глаза, на секунду ослепив. Все было кончено.
Торжествуя над поверженным зверем, изорванной в клочья отец мальчишки ударил себя в грудь, невзирая на раны. Сосуды внутри тела расширились и хлынувший в кровь поток эндорфинов с многократным криком «Ха – Га – Га - Ха!» наркотически заглушил боль.
Человек на ранней стадии развития еще не умел смеяться и только спустя тысячелетия выработает эту способность до автоматизма. Но потребность выражать эмоции выплеснулась инстинктом победителя над ситуацией. Природа смеха такова, что проявляется лишь над образом, проецируя который лично на себя, чувствует собственное превосходство, в попытке быть выше сложившейся ситуации. Или просто от заряда механической стимуляции сосудов в виде щекотки. Мимическая память еще не научила охотника, продолжающего бить себя в грудь, улыбаться. Зато гримасой крайне действенно заглушила боль и подняла настроение диким криком, «Ха! Га! Ха! - Я тут победитель!»
Это была их первая совместная охота. Прохладный весенний дождь живо смывал усталость вместе с кровью. Торжествуя, в мажорном переливе, накидывая крапивной веревкой петлю на лапы животного, отец с укором смотрел на сына за разменянный им момент для броска, на смятение. Ребенку показалось, что от этого и без того ненастная высь стала еще более раздражительной как в это мгновенье грянул раскат грома. По роковому случаю угодив прямо в наконечник копья, освятив небо молнией, серпантином сбил с ног вмиг обездушенное тело зверолова. От ленточного разряда всполыхнуло пожарище вокруг дерева, некогда укрывавшего лань от непогоды.
-Что хуже? Что могло быть сейчас хуже!- Раздирая скулы рыком, взвыл осиротевший малец, не предполагая, что этот мысленный вопрос не заставит себя долго ждать с ответом. Перебитый стихией сук прочесал ему по спине, заставив откинуться до предела. Глаза пронзились голубым светом, от чего он потерял сознание. Прошлое сознание, которое больше никогда не будет прежним. Его разум словно выбитый тетивой из равновесия, покидая тело просек собственный торс. Провалившись на пару метров вниз, попал в лучи инерционного поля и вольно воспарил над землей. Поднимаясь все выше и выше, он видел мертвого отца, догоравшее пожарище, лес, где-то вдалеке убегающую лань, но не видел более своего тела. Его разум лицезрел весь мир с высоты птичьего полета, пока не поднялся выше облаков, которые  уже не казались такими гигантскими. Свет частью которого теперь он был, ускоряясь, менял явственный кобальтовый цвет на сочно-красный, становился все сильнее и, не признавая дальнейших преград, покидал атмосферу. Происходящее выходило за рамки его примитивной модели понимания вещей. Блаженствуя, он уповал на силу, несущую его сквозь просторы космоса, душой предвкушая суть предстоящего. Но главное, что некогда вполне обычный земной мальчик, как прежде росток можжевельника, понимал безграничность и неописуемую красоту открывшегося ему мира. Свет краснел. Затем, слившись с пространством, уже нес его вне времени, оставляя за собой размытый шлейф. Чередой мгновений оказался он перед Энергетическим ядром. Размер его застилал бесконечность за горизонтом и в то же время, не имея формы, мог уместиться на ладони. Тьма вокруг паутиной окутывала свечение черными волокнами. Эти графитовые струны, поглощающие свет пытались затянуть свечение среды в непроглядный мрак. От этого воздействия из-под черной материи вырывались окалины полыхающих   огненных звезд, засеивающих все в округе. Образованные звезды туманом застилали изверженное пространство. Это было поистине ни с чем несравнимое зрелище. Вихри лучей собирали в общий поток пояса из армад непомерных образований. Анум находился в эпицентре этой прорвы. Отчасти, утратив способность удивляться, все же поддался ребячьему любопытству и постарался фибрами невидимой души дотронуться до одной из громадин, отождествляемых им как светящийся божественным сиянием неолитовый истукан. От этого беспечного умысла свет, окутывавший его коконом, мощной волной врезался в поры планетоида, плазменной вереницей  по цепочке распространяясь на все остальные. Энергией касания первое звено ускорилось и, ведомое лучами прежнего пути мальчика, устремилось в сторону Земли, потащив за собой остальной вал армады по заданному пути. Оставшись наедине со сферой Энергоядра, мальчик почувствовал неотвратимую тягу, поглощающую его разум.
-Что это?! - Распыленное сознание вырвалось в крик отчаяния.
- Это шлейф твоей души. – Послышалось из Энергоядра.
-Кто со мной говорит? – Спросил Анум, обращаясь в центр среды.
-Твоя жизнь. – Последовал ответ.
-Как я попал сюда?
-По пути своего предназначения.
-И что мне делать?
-Поверить в меня.
-А кто ты?
-Я твое воплощение…