Гл. 16 Ловись, рыбка, большая и...

    Трое суток на поверхности бушевал шторм. Волнение было такой силы, что при всплытии на зарядку аккумуляторной батареи в кают-компании офицеров сорвало с креплений электро-водонагреватель и обварило кипятком вестового.
Корабельный врач лейтенант Чернов начал борьбу за жизнь матроса. Практики выхаживания  людей с сорока процентами ожогов в условиях подводной лодки  у Чернова не было, а была ли она вообще, установить не представлялось возможным, поскольку мировой «паутины» не было ещё даже в проекте, да и врач на лодке всего один – консилиум не соберёшь...  «Конечно», — скажут некоторые скептики, —  зачем больше? Подводники ведь абсолютно здоровые люди».
 — Каково состояние матроса и каков прогноз, доктор? — не из праздного любопытства поинтересовался командир.
— Сложно сейчас что-либо говорить, рано ещё. Первая помощь оказана, наложена асептическая повязка, дал обезболивающее. Спит. Сейчас для него самая удобная поза - лёжа на здоровой спине.  Вызывает сильные опасения паховая область и шейная часть тела…
— Может, дать радио и запросить «Большую землю» о помощи?
— Пока считаю  преждевременным. «Пантенол» и «Олазоль» у меня имеются. Единственное, что мне будет надо в большом количестве, это дистиллированная вода.
— Так у нас её две тонны, «бери – не хочу» называется.
— Это, Владимир Петрович, техническая вода, а мне нужна чистейшая, стерильная – для обработки ран при перевязке. Вот где её взять ума не приложу…
В тот же день на Б-181 объявили конкурс, на лучшую конструкцию  дистилляторной установки. Самым лучшим в санитарном и техническом отношении  с учётом объёма выдаваемой жидкости оказался проект конструкции Фетисова. Командир группы целеуказания БЧ-2  давно слыл на Б-181 корабельным «Левшой», и поэтому к нему всегда тянулись сослуживцы. Кому «вискогонный» аппарат соорудить, кому бабушкин «Зингер» починить, а кому и телевизор наладить.
Очередной ночной сеанс связи, опять же из-за погоды, да и в связи с полётами «Орионов» пришлось пропустить. А дневная попытка всплытия на сеанс связи привела к тому, что на глубине двадцать метров лодка перестала «слушаться» рулей. По неизвестной причине возросла нагрузка на электромоторы. В конечном итоге лодка просто перестала всплывать…
— Что бы это могло значить? — вслух рассуждал Зайков, стоя над картой в штурманской рубке. — Мне бы на перископе «висеть», а я здесь прохлаждаюсь.
— Позвольте, товарищ командир, тоже высказаться вслух? — отозвался старпом, протискиваясь в узкую дверь штурманской рубки.
 — Давай, давай, выноси приговор…— разрешил командир.
 — Думаю, что мы напоролись на рыболовные сети, вот только на какие, предположить сложно.
— Так, так, а  если поконкретнее? — заинтересовался  мыслью Зайков.
— Где-то я читал, — в разговор вклинился  Жаворонков, — что лососевые сети, например,  выбирают ночью, так что всё может быть.
— И, если присовокупить сюда характеристику дрифтерной лососевой сети, то картинка может и сложиться, — согласился Дербенёв. — Поскольку  обычная лососевая дрифтерная сеть имеет длину приблизительно  девяносто восемь метров,  нам вполне достаточно, чтобы  в неё вляпаться,
— Не срастается, господа  «консультанты». Если бы мы вляпались на перископной глубине я бы, может, и согласился с вашими доводами, но беда в том, что проблемы у нас начались гораздо раньше -  сразу после прослушивания горизонта, на глубине около двадцати  метров.  А лососевая дрифтерная сеть, да будет вам известно, имеет высоту всего около восьми метров, поскольку все виды лососей движутся действительно в ночное время, когда и производится  их лов, но движение это осуществляется преимущественно в верхних горизонтах воды.
 — Тогда остаётся только один вариант  -  близнецовый трал, — как бы невзначай выдал Дербенёв.
— Что это за гадость? — заинтересовался Манишевич, всё это время слушавший диалог «профессионалов» и ждавший удобного момента, чтобы вклиниться.
— Был у меня один знакомый штурман  рыболовного флота из Клайпеды, так он рассказывал, что близнецовыми тралами работают с двух судов одновременно. Причём существуют универсальные тралы, способные работать в донном, придонном и разноглубинном вариантах.
—  Фантастика, какие вы все грамотные собрались. А почему тогда мы не слышим шума работающих винтов этих самых сейнеров? — возмущённо уточнил у всех сразу командир.
  Мне кажется, я догадываюсь почему, — спохватился Манишевич. — Помнишь, Александр Николаевич, когда в восемьдесят втором мы кувыркались здесь на одном из всплытий, то обнаружили целое «стадо» рыбаков под парусами?
— Припоминаю, Юрий Михайлович. Да и сейчас во время надводного перехода мы их достаточно часто встречали. Экономят денежки империалисты и без всяких лозунгов типа: «Экономика должна быть экономной».
— А что против линии партии имеет коммунист Дербенёв? — откуда-то из-за двери, из глубины центрального поста раздался голос замполита.
— Я, лично, ничего не имею против партии, Борис Фёдорович, но считаю, что и у проклятых капиталистов есть чему поучиться…
— И каковы конечные предложения? — пытаясь подвести итог внезапно возникшему собранию, отозвался Зайков.
  — Коль нет возможности всплыть на сеанс связи, предлагаю погружаться на глубину сто  метров, возможно, так быстрее узнаем, во что мы всё-таки вляпались, — отозвался старпом, остальные присутствовавшие промолчали.
— Акустик, как горизонт? — уточнил, высунувшись из рубки командир.
— Акустический горизонт чист, товарищ командир, — быстро отреагировал старшина команды гидроакустиков мичман Мунтяну.
— Николай Витальевич, как чувствуют себя моторы?
— Без изменений, товарищ командир, подшипники линий валов пока не греются, но при увеличении оборотов нагрузка увеличивается, а скорость не растёт…
— Добро! Боцман, погружаться на глубину сорок метров. Левый мотор средний вперёд. Командиру БЧ-5 докладывать изменения температуры подшипников линии вала. — Зайков, а за ним  Дербенёв и Манишевич вышли в центральный пост.
Лодка, медленно повинуясь воле управляющих ею людей, начала менять глубину. Чем глубже она погружалась, тем хуже слушалась рулей, тем медленнее было её движение.
  — Глубина сорок метров,— доклад боцмана совпал с  докладом акустика.   
   — Центральный, акустик, наблюдаю шумы винтов по пеленгу двести семьдесят пять и девяносто пять градусов, предполагаю рыболовные сейнеры водоизмещением около двухсот - трёхсот тонн каждое.
— Что я говорил? Товарищ командир, — как мальчишка обрадовался Дербенёв, — близнецовый трал, и работают с ним сейнеры у наших бортов…
— Ты так радуешься, старпом, как будто мы этим тралом рыбу ловим, а не нас поймали. Что делать дальше предлагаешь? — быстро урезонил старпомовский азарт командир.
— Как и раньше, предлагаю погружаться на сто метров, другого выхода нет!  Всплывая на перископ, мы рискуем намотать на винты любые части трала, а всплытие в надводное положение  средь бела дня вообще мало чего хорошего сулит. Обнаружив вместе  с крилем и салакой в трале ещё и нашу «Джульетту» , норвеги наделают шума не меньше, чем шведы после известного всему миру похода С-363 в шведскую военно-морскую базу Карлскруна, после которого, как вы помните, полетели головы не только командира и штурмана…
 — Хорошо хоть не посадили!   — согласился Зайков.
 — Тогда не посадили! — подтвердил Дербенёв, сделав ударение на слове «тогда».
 — Боцман, погружаться на глубину восемдесят метров!   — приказал командир. — Оба мотора малый вперёд.
Когда Б-181 достигла назначенной глубины, где-то наверху, прямо над лодкой стали отчётливо прослушиваться сначала металлический скрежет непонятного происхождения, а после, когда лодка пошла на сто метров, появились и стуки, о которых матросы докладывали из всех отсеков.
— Что это? — тихо спросил замполит, обращаясь к командиру.
— Бортами бьются супостаты, богу своему молятся! — тихо ответил за командира старпом.
— Как это?
— Обыкновенно, Боря! Возьми железную гайку, например на тридцать два, –  это мы. Продень через  неё ниточку – это трос - проводник рыболовного трала. И, взяв нить за оба конца, разведи руки в стороны, потом расслабив руки, посмотри, куда они будут  идти, когда гайка тянет нитку вниз. 
 — А мы их не утопим? — заволновался замполит.
— Успокойся, они же не тупые, — заметно нервничая, ответил командир.
— А мы? – никак не мог успокоиться Муренко.
— Что мы? — взорвался Зайков.
— Нас они не утопят?
— Борис Фёдорович, шёл бы ты… готовность праздничного пирога проверить. Завтра День ВМФ как-никак, а ты здесь каркаешь.
На глубине сто метров забортные стуки и скрежет  прекратились. Судя по «разбежавшимся» в разные стороны горизонта шумам винтов, рыбаки  в последний момент, когда их стало ставить «на попа»,  всё-таки обрубили трос-проводник и, потеряв улов, спасли себе жизнь!
Жизнь продолжалась и на борту подводной лодки. Нагрузка на электромоторы пришла в норму, лодка слушалась рулей, правда, носовые рули вели себя не очень адекватно, реагировали на команду манипулятора с каким-то замедлением.
Командир принял решение на очередной сеанс связи всплывать ночью, а пока на Б-181 полным ходом шёл субботний «парко-хозяйственный» день.
Борис Фёдорович принёс в центральный пост  небольшой портативный магнитофон и подключив его к громкоговорящей связи радовал экипаж музыкальными изысками Аллы Пугачёвой:

 Я вернулась в мой город, знакомый до слёз,
 До прожилок, до детских припухших желёз.
 Я вернулась сюда, так глотай же скорей
 Рыбий жир ленинградских ночных фонарей.
 Я вернулась в мой город, знакомый до слёз,
 До прожилок, до детских припухших желёз.
 Узнавай же скорее декабрьский денёк,
 Где к зловещему дёгтю подмешан желток.
 Ленинград, Ленинград!
 Я ещё не хочу умирать,
 У меня ещё есть адреса,
 По которым найду голоса.
 Ленинград, Ленинград!
 Я ещё не хочу умирать,
 У тебя телефонов моих номера,
 Я ещё не хочу умирать…

— Какие слова хорошие, у песни, — матрос Чайкин замер с ветошью в руках, прислушиваясь к мелодии, доносившейся из динамика.
С мокрой губки, зажатой в другой руке матроса, на палубу падали обмылки.
— Осип Мандельштам написал, но с приборкой он тебе не поможет, — ответил  телемеханик матрос Ягмуров, стоявший рядом, — отомри, пора заканчивать с мыльными пузырями.
— А кто он этот Мандельштам?
— Русский поэт, трагически погибший в 1938 году.
— Какой же он русский —  Мандельштам?
— Такой же, как и все мы — Пьянченко, Захаров, Ягмуров,  Чайкин и другие…