Вьюга. Гл 48. Пельмени

  Потеряв самое дорогое, Кружевской решил бежать, несмотря на то, что на двести километров ни то, что дома, дерева не найти. Днём жара, солнце палит, а ночи такие холодные, что зуб на зуб не попадает. Но, что делать? Приходилось идти ночами. Иначе снова каторга, а еще хуже смерть за побег.

  Днями Кружевской выкапывал яму в горячем песке, ложился в неё, вокруг себя сооружал нечто похожее на тень из круглых пучков перекати-поле и спал. Ел корешки, травку, да сосал курт*, что подкопил к побегу. А чтобы не умереть от обезвоживания, пил росу. Платок расстилал на траве перед утренней зарёй, потом отжимал капли себе в рот.  Иногда попадалась горько-солёная лужа, пил из неё воду через носовой платок. В общем,  десять ночей как-то выдержал, дошёл до Кенгира.*
Селение было грязное, в прямом смысле этого слово,  повсюду лежали смердящие кучи мусора, которые атаковали армии зелёных, зудящих мух.
В Кенгире судьба свела еос талантливым парнишкой, которого звали Сашка.

 - Садись, дядя артист, отдохни, - увидев Бориса, предложил он, уступив место на ящике из-под мыла. –  Да сыграй что-нибудь, - он кивнул на баян у него за спиной. – А я тебе пожевать чего-нибудь соображу.
Деваться некуда - голод не тётка. Растянул Борис меха баяна, а Сашка ему на дудке подыграл. У него всяких инструментов много было, но все они были будто игрушечными.

 - Батюшка мне всяких игрушек наделал, да играть научил, – улыбнулся он,  – не думал,  что игрушки эти когда-то меня кормить станут.  Хороший был у меня батя, добрый…
- Умер? – осторожно спросил Кружевской, увидев, как он посерьезнел. 
- Убили батю! Махновцы! И матушку тоже! Сам еле живой остался! Успел в последний момент под телегой в соломе укрыться… Вот теперь зарабатываю игрой.
Пока они играли на своих инструментах, на звук подошли несколько человек. Кто-то бросил в шапку монетки, кто-то положил яйца и небольшие лепешки… У Бориса от голода так живот подвело, что голова закружилась. Он положил баян у порога ночлежки. Хозяин ночлежки – молодой хохол, пригласил их к столу, накормил и спать уложил. Отрадно, что плату за эти услуги не взял – народ музыку уважает! Правда, эти полуголые нары в грязном тряпье, сон с клопами и блохами, и еду из требухи - услугами назвать язык не поворачивался, но выбора не было.
Утром испуганный хозяин их выпроводил.

 - Тикайте, музыканты, поскорее отсюда,  я беглых не держу. Власти узнают,  лишать заработка и барак закроют.
Деваться некуда.  Пошли они дальше. Но без документов и в любой момент могли задержать. Сашка тоже был беглый. Шли молча. Солнце палило так, что километров через пять они без сил свалились в колючий ковыль.

 Отдохнув немного, тронулись дальше. К вечеру, спустившись с сопки, набрели на небольшую юрту, и две мазанки, стоявшие от нее неподалеку.
Хозяйкой одной из мазанок, оказалась полная косоглазая киргизка в замусоленном до блеска тёмно-зелёном камзоле. У нее было желтое в оспинах лицо и огромные, как у коня, рыжие зубы. Казалось, именно из-за них не закрывался её маленький рот. Создавалось впечатление, что женщина без конца смеётся.

 - У нас пельменя ошень вкусни, ошень дешёви, чичяс принесля, – выпалила она громовым голосом, и тут же перед ними аппетитно задымила чашка с пельменями.  После того, как гости поели, хозяйка за копейки предложила постель на соломенном тюфяке. А утром новая порция пельменей на завтрак уже дымилась на столе, и все это за вчерашнюю плату.

 - Вот это нам повезло! - радовались каторжане такому исходу.

 Пока Сашка хлюпался у умывальника, Кружевской зашел в кухню за баяном. Киргизка его не заметила, а он, увидев ее стряпню, так и застыл на пороге. Женщина стояла около стола на котором были разложены кружочки теста, брала двумя пальцами кусочки мяса, клала и в рот, быстро-быстро жевала, потоп выплёвывала изо рта фарш прямо в кругляши теста, искусно защипывала их и складывала на доску с мукой…

 Увидел эту процедуру, Брис закрыл рукой рот, чтобы прямо тут не стошнило, и побежал на улицу. Все это время пока он приходил в себя, Сашка с удовольствием уплетал сочные пельмени за двоих. И был очень удивлен, почему Борис отказался от дивного деликатеса? Когда они отошли от аула на солидное расстояние, Борис рассказал парню всю правду о пельменях. Сашка долго плевался в сторону мазанки, где их угощали, потом убежал в кусты, где его раз десять стошнило.

 К зиме Борис с Сашкой дошли до России.

 Анна  слушала Кружевского,  улыбалась, и на сердце было легко и спокойно: она снова встретила того, о ком даже мечтать не могла. Какой заботой он её окружил, ей это и не снилось. И деток каждый денечек ей поласкать приносят. Кешка и Клавушка подросли, улыбаются мамке, того и гляди ножками по земле затопают, ни сегодня, завтра лепетать начнут. Радость какая! А уж мамка, глядя на них, такая счастливая, какою никогда не была!

Смотрит она на Кружевского, как на солнышко, жмурится и стесняется. И сердце при этом как у девчонки трепещет, и щёки заревом полыхают…
==========
* Кенгир – казахский поселок до 1954 г, позже областной г. Джезказган.
* Курт - кусочки сушёного на солнце творога. Считается детским деликатесом.