Пальто

Алла Сергеевна затеяла в доме генеральную уборку. В кои веки решила перетряхнуть гардероб в прихожей, повыбрасывать старые вещи, которые висели годами и вряд ли когда-нибудь пригодятся.
 
Как долго шла она к этому решению! Воспитанная в советской действительности, в простой семье, привыкла экономить, вещи носить, пока не износятся. Помнились еще лихие времена 90-х, когда выживали кто как мог и донашивали старое. Да, те времена ушли, слава Богу, жить стали лучше, веселее. Теперь и Алла Сергеевна при ее скромной специальности библиотекаря могла позволить себе обновлять гардероб, покупая вещи по моде и желанию. Приглянулась кофточка – купила, хотя их полно, но надоели.
 
Теснились вещи в платяном шкафу, толкали друг друга, мялись, а их все прибавлялось. Но освободить для них место в другом шкафу, что в коридоре, забитом старой одеждой, Алла Сергеевна все не решалась: жалко, память.
 
Как-то ей попалось на глаза высказывание психолога, мол, чтобы привлечь новое, надо избавиться от старого. Так и было написано, что из-за старых вещей в дом не может войти новая энергия. Например, если у вас весь шкаф забит старой и немодной одеждой, которую вы давно не носите, то вы закрываете себе энергию доступа. Вселенная как будто говорит: «Зачем тебе зарабатывать на новые платья? У тебя и так все забито!» И вы действительно начинаете меньше зарабатывать. Самое лучшее - просто раздать вещи тем, кто нуждается.

Алла Сергеевна открыла старый шкаф, к дверце которого уже давно никто не прикасался за ненадобностью. «Да… сколько места освободится», – думала она, перебирая старые вещи.

В первую очередь вытащила куртки покойного мужа. Уж сколько раздала, когда умер, а не все. Надеялась, может, сын поносит. Да куда там! Немодно, да и не будет он за кем-то донашивать. Потом достала кофты, навешанные одна на другую, аж плечики согнулись. Кофты были еще вполне носимые – без дыр, теплые, но немодные. Она складывала все в большой пакет, собираясь вынести и оставить его возле мусорных контейнеров открытым. Люди увидят и разберут, кому что надо. Так уже не раз бывало.
 
Взгрустнулось, когда снимала мамин плащ. Сердце сжалось от воспоминаний.
Мама, Царствие ей Небесное, была женщиной интеллигентной, до старости одевалась скромно, но непременно красиво. Вкус у нее был от природы, ну и профессия – учитель – обязывала всегда выглядеть хорошо, ведь на нее смотрело столько детских глаз.
 
Плащ шили на местной фабрике в советском Таджикистане. И как шили – на совесть, и где такие ткани-то брали? Вот что за ткань? Как мягкая кожа, но ведь не кожа, иначе был бы не по карману. Носился плащ под пояс – широкий, мягкий, как лента, который подчеркивал тонкую Алкину талию, складочки плаща пузырились вокруг, делая бедра круче, а грудь – пышнее. Еще у Аллы были шикарные австрийские сапоги гармошкой, из настоящей кожи – тоже бордовой и мягкой, и каблучок рюмочкой с железной набойкой. Алла бегала в них и плаще до самых холодов, постукивая «музыкальными» каблучками.
 
Девушка долго носила этот плащ. Но наступили времена, когда ценилась только кожа, а «подкожа» вызывала презрительное «фи». Плащ перешел маме. Она носила его уже без пояса – ей ни к чему было подчеркивать талию, матушка была полная, как все в ее возрасте. И на ней он сидел трапецией, делая выше и стройнее. Вот ведь элегантная вещь и неизнашиваемая – столько лет служил и ей, и маме – она носила его до самой своей кончины. Ну как его выбросить?
 
Алла Сергеевна прикоснулась лицом к плащу, зарылась в складочках, которые будто бы хранили запах мамы, и зарыдала…

А вот ее зимнее пальто! Сколько раз она пыталась его пристроить, мечтая отдать в хорошие руки. Отнесла как-то родственнице, та одевается безвкусно, бедненько, мерзнет в суровые волжские зимы в китайской курточке – жалко смотреть. Но та даже мерить не стала, говорит, тяжелое для нее, мол, любит в легком бегать.
 
Да, пальто тяжелое, основательное, но зато очень теплое. Прямого кроя, из белого в серую клетку драпа на ватной подкладке и аккуратный такой норковый воротничок. Можно его традиционно лапками носить одна на другую, а можно приподнять и застегнуть пуговкой, тогда получается аккуратная такая мягкая норковая стоечка. И пуговицы на пальто – деревянные, продолговатые, серые, в тон клетке, с фигурными длинными петлями. Сейчас уж такие пальто не носят, заменили пуховиками – они легки в носке и вместе с тем теплые. А когда-то пальто было пределом мечтаний Аллы, они были дороги, с натуральным мехом и трудно было подобрать его под Алкину миниатюрную фигуру – шились все больше на рослых и крупных русских женщин.
 
Алла Сергеевна хорошо помнила историю покупки этого пальто…

Жила она тогда в чужом для себя городе Р. Родной был ее город в жаркой братской республике. Но уехала она оттуда в поисках лучшей доли – мало там было русскоязычных женихов, всем девчонкам не хватало. Да и манила родина предков - зов крови.

Правда, мечтала Алла уехать в совсем другой город – Ленинград, где бывала каждое лето, потому что имела там родственников. Здесь она любила каждый камень Васильевского острова, который исходила вдоль и поперек. Но… не хватило смелости. Послушалась родителей, которые считали, что она слишком домашняя для большого города, где нужно пробиваться локтями, чтобы получить в нем место под солнцем: «В институт ты не поступишь, очень большой конкурс (имели в виду журфак), а работать дворником, чтобы получить угол, не сможешь, слишком ты домашняя, к трудностям не приученная».
 
А город Р. Алла так и не полюбила. Здесь ей остро не хватало кипучей культурной жизни, к которой она привыкла в Ленинграде, да и найти здесь личное счастье не получалось. В родном городе знали ее семью, уважали, а здесь она была девочка из общежития… То есть ни кола ни двора и перспективы туманные. Разве что такой же приезжий клинья подбивает или женатый норовит прикинуться холостым. Она очень тосковала по родителям, сестре, по своему городу.
 
Первая зима в России показалась ей очень суровой. В жаркой республике, откуда она родом, зимы бесснежные, чаще всего плюсовые, а тут – под тридцать. До самых морозов носила она свой плащ под кожу с австрийскими сапожками. А для зимы была у нее искусственная дубленочка, сшитая там же, где и плащ, на той же фабрике, красивая, с тонкой талией, но совсем не рассчитанная на русские морозы. Мерзла в ней Алка, на голову повязывала шаль в русских узорах, которая ей совсем не шла, и выглядела жалко, отчего ее тонкая душа страдала.

А местные девушки зимой расцветали! Кожа у всех – кровь с молоком, щечки, румяные от мороза. Зимой они облачались в шубки из натурального меха или дубленки, только не искусственные, как у Алки, а самые натуральные, из овчины, в шапки песцовые, норковые, лисьи, подчеркивающие белизну и гладкость кожи, сияние молодых глаз. Ах как они были хороши!

Ну разве могла с ними тягаться Алка в своей дубленке-имитации, насквозь продуваемой, и дурацкой шали! Ну прям как Настенька в «Морозко», закутанная в грязный тулуп и измазанная сажей злой мачехой, где под грязными одеждами прятался прекрасный лик и золотое сердце. Но кто ж разглядит?

А зима здесь длилась по полгода. Немудрено, что местные парни выбирали своих красавиц, да и курсанты, коих здесь было много – четыре военных училища,  женились на местных девушках, чтобы подкормиться у хлебосольной тещи, да и достаток опять же.
 
Так что самая заветная мечта у нее была – купить теплое пальто. На шубу ей вовек не накопить, на дубленку тоже, а вот пальто теплое, чтобы не мерзнуть… Откладывала по копеечке, жила на молоке да булке да суп из пакета. Какой там холестерин или вредная пища, как вот сейчас Алла Сергеевна просчитывает. Тогда лишь бы немножко сытой быть, наполнить желудок чем-нибудь.
 
И вот однажды ей повезло! По дороге на работу заглянула в магазин одежды, что был недалеко от общежития,  и увидела, что привезли зимние пальто – всякого размера и расцветок. Это пальто сразу глянулось – прямого кроя в серую крупную клетку с фигурными деревянными пуговками, как будто змейка, и норковым воротником – мех блестел, лоснился. Примерила – пальто сидело как влитое, тяжеловатое, конечно, но какое теплое! В таком не страшен любой мороз. В этом пальто Алла тоже становилась красавицей – мех оттенял бледность кожи, светлые глаза сияли ярче, счастливая улыбка. Конечно, норка это не ее мех, ведь она светленькая, ей бы подошли песец или чернобурка, а если норка, то голубая. Но дорогой мех украсит любую женщину, как и золото.

Она как раз получила зарплату – ну что ж, что уйдет почти вся, а жить целый месяц… Ну займет у кого-нибудь до следующей зарплаты или попросит маму прислать немного.
 
Это была ее первая серьезная покупка, заработанная самой и потому особенно дорогая. Она шла с большим кульком в руках и предвкушала, как завтра пойдет на работу, как будет хороша в нем, как не будет мерзнуть…

Алла носила это пальто всю зиму, а летом, когда приехала домой, купила с помощью родителей норковую шапку-кубанку, тогдашний тренд, и носила этот уже зимний ансамбль несколько лет.
 
Только потом, через несколько лет, стала она замечать, как громоздко пальто, как в нем трудно двигаться, да и жарко. На смену им пришли пуховики – легкие и теплые.
 
Алла повесила пальто в шкаф, регулярно подкладывая мешочки от моли. Шапку-кубанку закинула на верхнюю полку. Думала, что оденет когда-нибудь, ведь мода ходит кругами, но…
 
Выбросить пальто было жаль, ведь как новое, теплое, да с норковым воротником. Отдать знакомым не получалось: кому мало, кому тяжеловато. Но оно занимало много места. И Алла Сергеевна решилась.

Вечером, словно делала что-то нехорошее, вынесла пальто из дому и оставила висеть на заборе палисадника. Ночью ворочалась, снились кошмары, будто пьяные мужики отпарывают мех, а пальто валяется изуродованное. Жалко стало, словно по живому резали. Вскочила, накинула куртку на сорочку и выбежала в три ночи из дому. Но пальто уже не было! И это было естественно, ведь оно было такое шикарное!

Алла Сергеевна заплакала, так ей стало жаль пальто. Ну пусть бы висело, в конце концов, как память…
 
Долго еще тосковала, уговаривала себя, что пальто досталось тому, кто нуждается, и сейчас, зимой, ему в нем тепло.
 
Больше она никогда не видела свое пальто, один раз мелькнул на соседке норковый воротничок, будто бы знакомый. Но ведь не спросишь, откуда он у нее – неудобно.