Дикая бригада

Из серии "Байки старого охотника"

Байка четвертая

Посидели. Помолчали. Рассказ о Макаре навеял лёгкую грусть. И в то же время распалил моё любопытство. Я уже не в первый раз слышал истории про таинственного таёжного незнакомца, помогающего охотникам. Описывали его, правда, всегда по-разному. То это был здоровый детина в армейском ватнике, а то - сухонький старичок в брезентовом дождевике. Одно оставалось неизменным - одежда цвета хаки и густая зеленоватая борода.
Пока я крутил в руках пустой стакан, раздумывая о таинственном бородаче, старики затеяли очередную свару.
- Это что началось-то? Куда это ты бутылку прячешь? - Возмущался Пётр Васильевич. - Налил по одной, раздразнил и всё? Да мы её даже по языку не размазали. Вертай в зад пузырь.
- Я тебе сейчас вертану в зад, алкаш. - Ворчал Фёдор Андреич, пытаясь вывернуть из цепких Петькиных пальцев бутылку.
- Чего я алкаш-то? Я за культурное общение!
- Вот вечерком сядем и пообщаемся.
- Ты в окошко-то глянь, поборник нравственности. Метёт так, что у нас теперь до утра вечер будет. Кому ты нужен трезвым в такую погоду? Кряхтение твоё слушать? А так, посидим душевно, поговорим. Глядишь, Сашке новых идей подкинем, для рассказиков его.
Этот довод показался Фёдору Андреевичу весомым. Он отпустил бутылку, оглядел стол и сказал:
- Сейчас я грибочков достану. И лосятина вяленая ещё, кажись, осталась.
- Вот это другое дело! - Пётр Васильевич радостно подмигнул мне. - На стол мечи всё, что есть в печи.
На столе появились солёные грузди, вяленое мясо, мочёная клюква. Зашкворчала в чугунной сковороде жареная картошечка. После третьего тоста я решился задать вопрос:
- А вот скажите мне, отцы, этот мужик в дождевике, он кто? Леший что ли?
Фёдор Андреевич задумчиво покачал головой:
- А шут его знает, Сань. Может и леший. Но то, что он не от нашего мира - это точно.
- Не, не может он лешим быть. - Замахал руками Пётр Васильевич. - Лешаки зимой спят, это научный факт, а энтот тип и зимой шастает. Это ментальная проекция! Зуб даю, что проекция! Ментальная.
- Сиди ты, проекция. - Добродушно толкнул его в плечо Фёдор. - У тебя и зубов-то не осталось уже. Где ты его зимой видел?
Пётр возмущённо вскочил со стула:
- А ты про "дикую бригаду" забыл? По зиме ведь дело-то было.
- А ведь верно. - Согласился Фёдор. - Странная история той зимой приключилась.
Я навострил уши, но старики меня игнорировали. Они хрустели грибами, загадочно вздыхали и не спешили открыть тайну "дикой бригады".
- Ну? - Возмутился я. - Что было-то?
- А это пусть Петька расскажет. - Усмехнулся Фёдор Андреевич. - Его племянник там замешан.
Пётр Васильевич важно поджал губы и многозначительно посмотрел на пустой стакан:
- Горло-то не казённое. Смазать бы его надо, а то так и не долго осипнуть, с рассказами вашими. А горло, в человеческой жизни, инструмент шибко важный.
Смазав важный инструмент, он пригладил усы и начал свое повествование:
- Было это в прошлом веке ещё. В девяностых. Союз тогда рухнул и по всей стране безобразие началось. Все, кто у кормушки, орут: "Свобода! ", а сами, под шумок, куски от государства отрывают и в свою нору тащат. Грабят, значит, пока народ свои ваучеры пропивает, да свободой наслаждается. Ну, в больших городах, оно понятно. Там они все немного чокнутые. Одним днем живут. Успеть урвать, а там хоч потоп. А у нас тут, в глуши, чего грабить-то? Живи себе, да природой наслаждайся. Но нет. И здеся нашлись желающие. Не помню, толи в девяносто пятом, толи в девяносто шестом, в ноябре месяце, объявился в деревне племяш мой, Васька. Лет десять о нём ни слуху, ни духу, а тут на тебе.
Надо сказать, что этот Васька был крайне аморальной личностью. Бандит бандитом. С малых лет начал моему брательнику кровь портить, а как подрос, то вообще закружилось. Дом родной на лагеря поменял, а дружки-подельники ему милей отца с матерью стали. Пропащий человек, короче говоря.
И тут он объявляется. В кожаном плаще, зубы золотые блестят, на шее цепь толщиной с бычий хвост. Закуривает вонючую сигарету и заявляет:
- Я теперь бизнесмен. Лесозаготовками в ваших краях буду заниматься. Кто желает подзаработать - давай ко мне в бригаду.
Мужики деревенские обрадовались. С деньгами-то в ту пору совсем тяжко было. А у Васьки всё серьёзно. И бумаги от администрации на руках, и техники всякой он понагнал. Эх, заживёт деревня!
Но радости ихней на неделю хватило. У нас народ привык к тайге бережно относиться, Ежели и рубить лес, то с умом. О будущем думая, чтобы детишками нашим не в пустыне жить пришлось. Васька же и на будущее и на детишек плевать хотел. Заставлял всё под корень выкашивать. Орал про сроки и поставки. Лесовозы днём и ночью по зимнику лес вывозили. Ну мужики с ним и повздорили. Побросали пилы, подсказали Ваське куда ему его деньги засунуть и разошлись по домам. Племяш мой не расстроился. Уже на следующий день приехала с города вахтовка битком набитая специфическими личностями с разбойничьими физиономиями. Мы в деревне, конечно, тоже красотой не блещем, но до них нам не доплюнуть. Ихние фотокарточки надо на сахарницы клеить, чтобы дети сахар не тырили. Ну, короче, приступили они к работе. Только работой это назвать было нельзя. Грабёж и насилие над природой это было. Весь снег чёрный от мазуты стал. Повсюду пеньки торчат, а среди пеньков запчасти брошенные, железки какие-то, тряпки, и прочая мерзость. Мы пытались повлиять, вразумить. Сначала жалобы писали, но тут без вариантов. У Васьки кругом подмазано было и все наши жалобы отфутболивали. Тогда мужики решили силой угомонить “дикую бригаду“, но и этот вариант не прокатил. Бригадир нам не двусмысленно намекнул, что места у нас глухие, дома деревянные... Что с нами будет если деревня ночью с четырёх концов запылает? К открытой войне народ пока готов не был. И "дикая бригада“, почувствовав безнаказанность, принялась глумиться над природой пуще прежнего. Однако не долго им веселиться оставалось.
Приехал раз Васька на свои вырубки с проверкой. Сидит в вагончике, бумажки перебирает. Вдруг, дверь открывается и входит мужичок, невзрачный такой. Ватник на нём армейский, потрёпанный, штанцы такие-же, пимы стоптанные да треух задрипаный. Обычный, в общем, мужичок. Разве что бородёнка у него странная - вроде, как зелёным отсвечивает. Васька его сперва за рабочего своего принял. Грозно бровь поднял и спрашивает:
- Чего надо?
- День добрый, Васятка. - Мужичок отвечает. - Я поинтересоваться зашёл: долго ты ещё землю родную грабить собираешься? Вроде родился тут, а любви к отечеству нету. Непорядок.
Плямяш ажно побагровел от бешенства. Орёт:
- Слышь ты, ханыга, ваще берега попутал?! Какой я тебе "васятка"? Ты откуда ваще? Чё-то я рожи твоей не припомню.
На мужичка Васькины крики впечатления не произвели. Он как-то грустно посмотрел на племяша и говорит.
- Ох, Васятка, и не удивительно, что припомнить не можешь. Ты вообще позабыл многое, но эта беда поправима. Я помогу и тебе и ребяткам твоим.
Сказал и вышел. Васька за ним следом рванулся, чтобы, значит, покарать оборзевшего деда. А того и след простыл. Стоит Васька, головой крутит, а самого изнутри злоба распирает. Это же надо, его какой-то хмырь унизил! Надо срочно наказать, а некого. Плюнул обиженный бизнесмен и в вагончик вернулся. Не успел за бумаги взяться, а в дверь бригадир стропалей вваливается. На бригадира смотреть страшно. Глаза дикие, а сам весь чем-то красным измазан. Губёнки трясутся, еле сказать смог:
- Палыч, там беда. На штабелях. Иди посмотри.
Тут та Васька и сорвался. Заорал так, что слюни в разные стороны брызнули:
- На что мне смотреть? На очередного долбодятла, которого брёвнами задавило? Одним полоротым меньше. Чё, не знаешь, что делать? В первый раз что ли? Пошёл вон, без тебя головняка хватает.
А бригадир головой трясёт:
- Иди посмотри.
Побежал Васька на поляну, где спиленный лес складировали, и ахнул. Вся поляна, все штабеля брёвен кровью залиты. Васька в своей жизни много повидал и свежую кровь от краски легко отличить мог. А совсем поплохело ему, когда он увидел откуда эта кровь берётся. Каждый спил, каждый свежий надрез на брёвнах кровоточил. Словно не деревья это были, а конечности отрезанные. И дух над поляной тяжёлый стоит. Приторный такой запах свежей крови.
А народ вокруг совсем с ума посходил. Шум, гам. Водители лесовозов грузиться отказываются. Те, кто уже загрузились, цепи распутывают, бревна на землю валят. Всё в кровищи. Кошмар, одним словом. Васька тоже было запаниковал, но жадность взяла своё. Это же столько леса пропадает, поставки срываются. А ему медлить нельзя, у него всё по минутам расписано. Надо срочно искать выход.
- Тихо! - Орёт он. - Ша, братва! Не гоношите, сейчас все непонятки разрулим!
Но куда там. Его и слушать никто не хочет. А тут ещё и вальщики с делянки прибежали. Все бледные и кровищей перемазанные, кричат:
- Деревья живые!
- Вы чего гоните? - Набросился на них Васька, а они ему бензопилу в руки суют. На, мол, сам попробуй лесину свалить.
Племяш хватает бензу, заводит её и со всей дури в ближайшую пихту всаживает. Крик раздался такой, что даже треск бензопилы заглушил. Словно и правда живого человека на части пилят. Из-под шины бензопильной фонтан крови ударил, и прям в хлебало Васькино. Племяш пилу бросил, а дерево кричит не замолкая, да так жалобно, что у бывалых мазуриков душа в пятки уходит. Бросилась “дикая бригада" манатки свои собирать да на лесовозы грузиться. Видит Васька, что беда - бизнес на корню гибнет. Выхватил тогда он пистолет, пальнул в воздух и кричит:
- Стоять, падлы! Куда намылились? Я вам бабки плачу! Кто работать будет? Это всё дед зелёный виноват. Я его сейчас найду, мы с ним всё разрулим и дальше лес валить будем.
А бригадир "дикой бригады" ему с лесовоза отвечает:
- Убери пукалку, чучело. Не то мы тебя сейчас тут в кашу раскатаем и не один следак твоих следов не найдёт. Делай, что хочешь. Хочешь - зелёных человечков лови, хочешь - деревьям кровь пускай, а мы на такую жуть не подписывались. Пакедова.
Хлопнул дверцей, взревели моторы, и вереница лесовозов рванула в сторону города.
Племяш меня в три часа ночи разбудил. Замёрзший, ободранный, трясётся весь, зуб на зуб не попадает. Я его, понятное дело, к печке поближе и давай самогонкой отпаивать. А он самогонку как воду хлещет и про кровавые деревья, не умолкая рассказывает. Ну, думаю, вот и накрылся бизнесмен. Нажрались в лесу спирта палёного и порешили друг дружку в угаре. Давай я кумекать, куда бы его определить - сразу в дурку везти или, сначала участковому нашему показать. Хотя разницы никакой. И дурка и околоток у нас в райцентре находятся.
Тем временем за окном посветлело, и племяш оклемался чутка. Я ему предложил в райцентр его отвезти, а он говорит:
- Ты, дядь Петь, думаешь, что я с ума сошёл, да? Не веришь мне? Давай с тобой доедем до деляны. Ты своими глазами увидишь, что там творится.
На том и порешили. Подъехали к лесозаготовке, а там всё как обычно. Ну, беспорядок, конечно. Пилы валяются, вещи всякие. Трактора и трелёвочники как попало брошены, двери все настежь. Но никакой кровищи и орущих деревьев нет. Хотел я это Ваське сказать, повернулся к нему и обомлел. Племяш мой уши руками зажал, глаза стеклянные, и шепчет еле слышно:
- Кровь, видишь, везде кровь. Они живые. И дерево это кричит. До сих пор кричит. Больно ему.
Я всё понял. Развернул машину, отъехал подальше, чтобы он дерево своё не слышал, и говорю.
- Допрыгался ты, Васька. Нет там никакой крови и деревья не орут. Сбрендил ты. Давай-ка я тебя в больничку отвезу. Там люди учёные, они знают, что с такими как ты делать.
Посмотрел он на меня и кивнул покорно:
- Давай, дядь Петь.
Следующий раз встретились мы с Василием по весне. Я его и не узнал сразу. Похудел, одет скромно, говорит вежливо. Голову всё время опущенной держит и по сторонам не смотрит. Попросил меня всех деревенских собрать. Дескать, ему сказать кое-что надо. Ну, я пробежал по деревне, кликнул народ. Вышел Василий к людям и на колени опустился. Все ахнули, а племяш говорит:
- Люди добрые, простите меня. Я сделал много зла, но я всё исправлю.
Народ-то поначалу хихикал, пальцами у виска крутил, а когда дошло, что парень умом тронулся, то всем его жалко стало. Бабы всплакнули даже. Ну и простили его всем миром, конечно.
Вечером мы с Васькой сели почаёвничать, тут-то он мне и рассказал, что к чему. Не помогло ему лечение. В каждой деревяшке он кровь видит. Потому и по сторонам не смотрит. У нас ведь на каждом шагу или поленница, или забор не крашеный. Долго Васька думал и понял, что надо исправить всё, что натворил. Продал он все свои фирмы, квартиры, машины, а деньги решил пустить на восстановление загубленного леса.
Я поначалу не поверил. А зря. Уже на следующий день понаехали машины, всю брошенную технику, весь мусор из тайги вывезли. Все места, где вырубка была, саженцами засадили. А из брёвен, заготовленных, Василий в райцентре библиотеку и церковь поставил.
Пётр Васильевич замолчал. Молчал и я. Мне было проще поверить в историю про Чёрный курган, чем в чудесное преображение "нового русского". Тишину нарушил Фёдор Андреевич.
- Примерно так всё и было. - Сказал он, попыхивая трубкой. - Петька приврал, конечно, но приврал красиво и сути не изменил. Тебе бы, Петро, самому книги писать. Чешешь, как заправский писака.
- А с Василием-то что? - Спросил я. - Прекратились его видения? Простил его тот незнакомец?
- А кто его знает. - Пожал плечами Фёдор Васильевич. - Ты его, при случае, сам спроси. Правда, не Василий он теперь, а брат Сергий. Постриг он принял и обитает в монастыре под Мариинском. Будешь в тех краях - зайди. Заодно и от меня поклон передай.