Глава 8

Однажды Фабер взял её за руку и повёл в какую-то кладовку в подвале.

- Ты должна это знать, Ами, чтобы память к тебе вернулась.

- Я всё хорошо помню, - робко возразила Амалия.

Фабер внимательно посмотрел на неё: - В твоей памяти провалы. Это непорядок.
Амалия лишь вздохнула. Силь был в чём-то прав. Но она боялась, что её дежавю обернётся чем-то ужасным.

Это была заброшенная мастерская, хранилище незаконченных рисунков, испорченных холстов, скульптурных заготовок, старых тюбиков с засохшими красками и заскорузлых кистей. Одна из аккуратных кирпичных стен была занавешена пёстрой ситцевой шторкой.

- Эта комната – между Мирами, - сказал он. – Испытательный полигон. Я хочу, чтобы ты прошла мой путь и собрала мою боль.

У Амалии сердце замерло от недобрых предчувствий.

- Я не понимаю тебя. Милый, я готова тебя утешить, скажи лишь, как? Что за ужасная боль истерзала тебя, боль, которую не может залечить моя любовь?

- Ты её увидишь.

Силь Фабер подвёл Амалию к стене и отдёрнул шторку. Она увидела длинное, от потолка и почти до самого пола, непрозрачное окно в простой, некрашеной деревянной раме, которая была словно приклеена к стене. Чёрный провал, ведущий непонятно куда.

- Вот оно.

- Что это? – Амалия хотела засмеяться, но не смогла.

- Окно в мир.

- Я бы предпочла окно в сад.

Фабер нетерпеливо вздохнул: - Ты войдёшь туда сама, по своей воле.

- Войду куда? – У Амалии мурашки побежали по коже. – Силь, что с тобой? Это окно никуда не выходит.

- Это окно ведёт в мир, - повторил он. Амалия всмотрелась в его лицо – прекрасные тёмно-серые глаза наливались синевой, зрачки то сужались, то расширялись, их выражения было не понять. Фабер внезапно  рухнул перед ней на колени, стал целовать её ноги.

- Ты сделаешь это для меня! Ведь сделаешь, я знаю! Я молю тебя – не бросай, уйми мою боль… - В его глазах стояли слёзы.

- Ну ладно, ладно, - Амалия растерялась. – Да, я сделаю, если это возможно. Ты сам убедишься, что там ничего нет, и плакать не стоит…

И тогда Силь Фабер распахнул окно, и оттуда пахнуло клубящейся, живой, наводящей ужас чернотой. Амалия отшатнулась, но Силь крепко держал её в руках.

- Что это, Силь? – Амалия забилась, словно птица в силках, но Фабер уже вталкивал её в черноту.

- Это – твоя память, Ами, ведь ты мне обещала, - бормотал он.

Нестерпимый жар оглушил её на мгновение – и тут же схлынул, оставив беспощадное ощущение, что всё это уже было. А потом нахлынули воспоминания. Её воспоминания. И вправду – как она могла забыть? Ведь такое не забывают!..


…Она была в каменной келье с высоким узким окном почти на самой вершине башни, где-то на уровне птичьего полёта.

Из окна видна часть замшелой крыши, ребро трёхгранной башни-пирамидки, справа – угол кирпичной стены, и – далеко внизу бесконечная гладь океана и небо с редкими золотистыми облачками. Силь часто сидит на крыше под окном, под жёсткими лучами белого солнца, набираясь энергии, там же встречает богиню Зари и богиню Ночи. Затем он расправляет крылья и взлетает ещё выше – и Ами взлетает следом.
Они оба пока ещё послушники, и никаких бед нет в помине. Лишь постоянное, неизбывное предчувствие беды, к которому оба привыкли. Там, в небесах, они кружатся, кувыркаются, парят в восходящих и нисходящих потоках, вращаются штопором. И, налетавшись, берутся за руки и спешат к дальней скале. Там, задыхаясь и всхлипывая от нетерпения, сбрасывают тонкие, лёгкие одеяния и сливаются в одно целое. Она любит его, их юной страсти нет предела. Оба счастливы и беззаботны, и ещё не прошли инициацию, а слова проповедей и мудрость старших – лишь слова.

Восторг переполняет Ами, она не хочет складывать крылья, и они трепещут нежными, радужными облачками – она словно зависает над ним, обняв бёдрами, порываясь взлететь – но Силь крепко держит её и смеётся. Они планируют, ловят потоки или летят наперекор им – молодым крыльям всё под силу. Иногда они взлетают, и так, сплетённые, мчатся над землёй, камнем летят к самой поверхности Океана, едва не задевая щекотные верхушки тёплых волн, и хохочут, и слизывают с губ друг друга солёные брызги, и задыхаются от наслаждения…

- Ами, ты – самая прекрасная! – кричит он. – Ты прекраснее богини Зари!

Ами испуганно прижимает палец к губам – но не может сердиться, как не могут сердиться на влюблённых ни Заря, ни Ночь, ни День.

- Они всего лишь дети! – улыбается Небо.

- Они всего лишь дети! – вздыхает Океан...

…Она чувствовала его, как себя, они были едины.

Но однажды совсем другая Беда явилась в мир. Зло просочилось буквально ниоткуда. Оно спустилось с Неба, вышло из недр Земли, всплыло из океанской пучины. Железные демоны обрушились на их Землю. Пришельцы носили шлемы и маски, были безлики и бесполы.

Враги вторглись в Священный, древний Мир, рождавший Богов и Миссионеров. Осквернили неприкосновенную, благословенную Землю, Святые Питомники. Их были бесчисленные орды, они лезли изо всех щелей, словно мерзкая саранча.
Неинициированных Богов, не успевших уйти в Путь, монахи хотели надёжно укрыть, хотя - что могло остаться надёжным в мире, где идёт не святая война?

Силь не желал ждать исхода взаперти. Он жаждал действий. Он сплотил богов всех рангов и ступеней, и они примкнули к армии жрецов. И Небо, и Земля, и Океан помогали, как могли. Грохотали громы, во врагов летели молнии, вздымались мощные, сокрушительные волны, вздыбливалась Земля. Жрецы творили заклинания, которые вместо жизни несли смерть.

Но всех их предали… Предали собственные демоны, вожделевшие власти и затаившие зависть и ревность.

Демоны вызревали в глубине недр, как драгоценные руды, у каждого Бога – свой, они были призваны будоражить сознание и побуждать новый мир к прогрессу. Беда состояла в том, что они слишком быстро вырождались, и мудрецам не удавалось добиться стабильности. Иногда демон врастал в Бога, иногда становился последователем, иногда – вредил ему. И вот теперь они стали предателями.

Пособники пришлых Демонов рассеялись по миру, неся смерть и разрушение. Они были могучи, хоть и бескрылы, они были вооружены оружием куда более мощным, чем громы и молнии, и совершенные защитные скафандры делали их поистине неуязвимыми. А повсеместный разгром Оракулов шпионами свёл на нет силу проклятий. Народ быстро согнулся под пятой захватчиков, армии Королей были разбиты, Короли корчились в пытках, и лишь Верховный Монастырь-Питомник продолжал сопротивляться.

Было решено досрочно отослать из Мира некоторых юных богов ради их спасения, а не окрылившихся детей на время переправить в потайные хранилища в глубине Скал. Ами и Силь работали, выбиваясь из сил. Целые сутки вместе с другими старшими помогали жрецам: туда, куда летали они, монахам не было доступа. А монахи уводили матерей будущих богов подземными тропами в Королевство Кротов.

Однажды Силь вылетел в горы без Ами: его отослали с очередным поручением. Он должен был остаться в горах у Незыблемого, в его поднебесных Пещерах, и там дожидаться Ами, чтобы пройти досрочную инициацию. Но он не дождался любимую. Страхи и дурные предчувствия грызли его. Он сбежал от Незыблемого, не желая прятаться в одиночку.

А когда вернулся в келью, увидел, что его ожидают три бескрылых незнакомца, три безликих демона.

- Покажи нам, что ты умеешь! – смеялись они. – Попробуй, спаси свою девчонку! Она у нас в руках!

Силь не желал им верить. Ами не может попасться, не имеет права! Они лгут!

- Вы лжёте! – задыхаясь, выкрикнул он, и получил такой сильный удар внезапно выстрелившей металлической рукой, что скорчился на полу кельи. Они были в панцирях, и его молнии их не пробивали, лишь истощали его самого, а их грубые руки и толчки доставляли ему страдания. Но ужаснее всего были слова об Ами, о любимой - и поэтому он не улетел, чтобы спастись, а безрассудно попытался напасть, хотя закон предписывал ему спасаться в первую очередь – ведь боги неповторимы, на них затрачено столько сил и ресурсов, а дуалов всегда можно отыскать, пошарив, как следует, в смежных мирах.

Его стащили вниз по крутой каменной лестнице в тысячу ступенек, ибо не умели летать, да и ходили тяжело и грузно.

- Вы любите фокусы и представления – сейчас мы тоже устроим презабавнейшее представление…

Силь плакал, ему казалось, что он видит дурной сон.

Вот внизу, на площади перед монастырём - бескрылые монахи, согнанные в круг, огороженный силовым канатом. С обеих сторон стоят чужаки с тем самым оружием,  против которого все они оказались бессильны. На высоких постаментах для инициации поставлены металлические столбы, под ними – вязанки дров. К одному столбу привязан обнажённый Туам, сын крестьянки и Ночи, смуглый, кудрявый и черноволосый, с синими глазами. Он плачет и возносит заклинания и молитвы своему наставнику – Ночной Звезде. Но царит день, и Ночная Звезда его не слышит…
Силь посылает ему мысленный привет и ободрение – Туам лишь едва повёртывает голову, благодарно принимая энергетический импульс.

Столб приходится строго по позвоночнику Туама, между трепещущими крыльями. Силь понимает – второй столб предназначен для него…  А третий?

Грубые, тяжёлые руки прикручивают его к столбу. Ами! Где же Ами? Силь в панике обегает глазами толпу. Ей удалось бежать? Или её черёд ещё не настал? Что, если её убили раньше? Тогда и ему не спастись. В одиночку он не пройдёт инициацию.
Но вот бескрылые вводят на помост маленькую фигурку в таком же чёрном балахоне, что и у монахов, с капюшоном, прикрывающим бритую голову. Силь вздрагивает. Он всё понимает. Она старалась укрыться в толпе монахов, чтобы произвести слияние, но её схватили.

Те же грубые руки прижимают её к столбу и крепко, слишком крепко для этого хрупкого тела, для этой нежной кожи и тонких крыльев, притягивают верёвками. Ами. Его Ами!

Силь встречается отчаянным взглядом с Ами, страх сжимает их сердца, но Ами улыбается. Она готова воплотить знания.

Из орудия вырывается огонь, и дрова под ними весело занимаются. Они расположены так, что гореть пленники будут медленно и долго, очень долго, без дыма.

- Покажите нам чудеса, венценосные недоноски! – гогочут пришельцы. Столб медленно, но верно нагревается.

- Мы не умрём, мы не умрём, мы не умрём, - шепчет Силь, на миг позабыв все заклинания. Жар обжигает. Это не спасительная энергия Дня, дарующая жизнь. Это – не искупительный, очищающий огонь инициации. Это – само Зло опаляет и несёт невозможную боль. Боль пока ещё только облизывает их обнажённые тела, словно примеривается, пробует с глумливым вожделением.

Толпа монахов подаётся вперёд в едином порыве, стремясь прорвать заслон. Завязывается неравная борьба. Раздаются выстрелы, щёлканье бичей, высекающих синие искры. Силь в испуге рвётся. Но контакт не утерян, Ами взглядом удерживает и утешает его.

Их глаза открыты друг в друга. И Ами делает невозможное. Нарушает закон равновесия. Она не делит его боль, она вбирает его боль полностью и обволакивает собой. Какая блаженная прохлада! Ами кричит и корчится, точно мотылёк под линзой – Силь видит всё. Он не может чувствовать – его чувства перешли к ней, обрушив на девушку двойной гнёт страданий. Но он вбирает всё взглядом. Он видит вспухающие пузыри, видит, как тело Ами и его собственное тело дёргаются, вздрагивают и рвутся, видит уничтожающую боль, пожирающую их обоих нарочито медленно, сантиметр за сантиметром – ступни, колени, бёдра, живот… Огонь пока ещё слаб, он будто ласкает, высовывает – и убирает язычок, лениво вздыхает.

Благодаря самопожертвованию Ами, Силь сосредотачивается на поиске в Пространстве. Он шепчет заклинания безостановочно, с безумным упрямством, он молит только об одном - спасти Ами. Электрический ветер Перехода замедляет и разгоняет пламя, взвихривается над его головой синеватым ореолом. Сполохи пляшут вокруг, образуя радуги – Ами видит их, и нетерпеливая, отчаянная надежда появляется в её воспалённых глазах.

Туам поник первым, не выдержав жара, сердце его разрывается – он не успел избрать своего дуала, который делил бы его боль.

С Неба обрушиваются громы и молнии, хлещет ливень – огонь на миг притухает, злобно шипит – но вот над помостом раскидывается шатёр, а огнемёты пришельцев добавляют огню жизни. Земля содрогается от первых толчков землетрясения – но Силь ждёт Иного.

Наконец Незыблемые набирают силу, и перед Силем начинает проявляться Переход, новый Путь. Вернее, пока лишь слабое, бледное подобие его.

- Держись, Ами, держись, я вижу Путь, он открывается для нас! – кричит Силь срывающимся голосом.

Но груз двойной боли, непомерный, адский груз оказывается непосильным даже для дуала, ибо она – всего лишь юная девушка, не прошедшая инициацию и не способная возродиться из пепла. Силь напрасно зовёт и торопит, молит и манит за собою – её глаза уже затуманиваются, заволакиваются чёрной пеленой забытья. Она ничего не видит, не слышит, не осязает, кроме этой невыносимо чудовищной, атакующей боли.

 В тот миг, когда он, преодолевая тугое, вязкое пространство, делает к ней первые шаги, пламя взлетает выше головы и поглощает девушку. В один миг обугливаются тонкие крылья. Вот волосы Ами вспыхивают – и она на мгновение утрачивает контроль – всего лишь на мгновение, ведь дуала учат терпеть и абстрагироваться от боли, и его выносливость поистине неисчерпаема и беспрецедентна!

Но в этот самый единственный миг такая дикая, безумная боль пронзает его существо, что Силь кричит. Это горят его крылья, его гордость, его гармония и сила!

Силь невидимым соскальзывает с помоста, змеёй проползает мимо стражи, под которой начинает разверзаться Земля, продолжая корчиться от боли в обожжённых спине и ногах.

Но огонь с помощью Ами, подобно ритуалу инициации, пробуждает скрытые механизмы. Боль уходит назад, к костру, и расходится по латникам. Силь, не касаясь ногами Земли, за два десятка летящих прыжков добирается до Тайного Храма, к одной из Незыблемых, проникает внутрь, где распластывается на каменном полу перед идолом, и рыдания вырываются из груди.

Жизнь окончилась. Возврата нет, Ами больше нет, она вернулась в небытиё, и ей не спастись в одиночку. Он беззащитен и перед демонами, и перед иноземцами. Вот – пользуясь его минутной слабостью, следом за ним в святилище влетает его испуганный, незрелый альтер-демон, внедряется, затаивается, не желая оставаться вовне. Что ж, тем лучше. Без крыльев, без инициации, и без Ами – какой он Бог?
Богиня Знания откликается на страстный зов и отчаяние. Перед ним открывается Путь: пора вернуться к народу и встать с ним рядом на защиту родного мира. И он готов разделить его бремя и погибнуть с ним – лучше так, чем вечное унижение. Альтер-демон скулит и воет, но не смеет перечить Богине.

Но  - взрыв гремит где-то поблизости, Тайный Храм взлетает на воздух, Силя отшвыривает от Алтаря Богини Знания. Он теряет сознание, а приходит в себя уже в другом мире.

Свежевспаханная, бурая земля, голубое весеннее небо, чужое холодное солнце… И лавиной хлынувшая боль.

Ну и что же с того, что он жив? Ну и что же, что он ускользнул? Ну и что же, что Ами сумела взять его боль, если он видел её горящей? Его Мир сдался Демонам и предал его: он позволил ему утратить крылья и покинуть Великий Монастырь. И это самая невыносимая боль – Матерь всех болей! Незыблемые пошли в наступление слишком поздно, они неповоротливы, они всегда долго раскачиваются. Кроме того, когда громы обрушивались на головы пришельцев, Силь был уже спасён, а Ами была уже за границей бытия – она взяла на себя слишком много боли и смерти. Но Силь любил свою Мерти со всем пылом юности.


…Кутерьма чужих болей и чужих мыслей терзала теперь Амалию, сливаясь в голове в один обжигающий ком. Она рыдала вместе с Силем над погибшей любимой и возносила упрёки Незыблемым.

Было непостижимо и чудовищно, что она ещё не умерла. Это должно было произойти, произойти непременно, и Амалия ждала и жаждала этого освобождения. Но спасительное небытиё не приходило. Она продолжала видеть и чувствовать, слышать и осязать. Она продолжала терпеть то, что было нестерпимым. Более того, она продолжала сочувствовать.

Но было нечто – страшнее всего этого.

В сердце Амалии, острее запаха горелой плоти, пронзительнее исступлённой боли, билось одно: «У меня нет больше крыльев! Больше нет крыльев! Нет крыльев… нет…». И слёзы Силя текли по её щекам.


…Амалия была без сознания, ибо дух её продолжал витать в чужом мире. Она приходила в себя медленно, рывками. Жгучая, рвущая в клочья боль всё ещё ходила волнами по её измученному телу, и разум понимал, что теперь эта боль гнусной и коварной жабой навсегда совьёт себе гнездо внутри.

Всё ещё задыхаясь и вскрикивая, она металась, боясь открыть глаза, чтобы страшный сон не оказался реальностью.
 
Вот что-то непонятное и острое коснулось её – и она закричала: - Нет! Нет! Нет…
Но когда открыла глаза, то встретилась с влюблённым, покаянным взглядом Силя Фабера. Взглядом, который светился и мерцал, подобно нежному, тёплому, ласкающему язычку свечи. Они лежали в спальне, на широкой, голубой, прохладной кровати, и они были целы и невредимы.

Фабер водил над нею ладонями, и Амалию, всё её существо, омывали целительные, свежие волны, утишая боль физическую и душевную. В сиянии, исходящим от его рук, были бесконечная нежность и ласка, терпеливые, кроткие, умиротворяющие.

- Ами, моя Ами, - прошептал он, вздрагивая, увидев, что она пришла в себя. – Спасибо тебе. Как хорошо ты умеешь вбирать слёзы…

И вправду, прозрачные, солёные капли стекли по его щёкам, придали губам совсем другой вкус, похожий на вкус крови.

- Страдание укрепляет дух, - произнёс он дрогнувшим голосом. – Но страдание не всегда оправдано. Амалия, прости за чужие страдания. Возвыситься за их счёт дано не каждому, увы. – В его голосе зазвучала горечь. – Я не выдержал испытания. Я убежал. Я бросил Ами. Я потерял её. Я – прОклятый трус. Теперь напрасно терзаю тебя. В искупление, после боли, позволь мне теперь даровать тебе любовь…

И Амалия позволила. Она вновь простила его. Силь Фабер был удивительно нежен. Амалия – в сжигающей страсти – уже и забыла, каким он был нежным самый первый раз. Силь словно боялся бередить смертельные раны и ожоги. Он перевернулся на спину, положил Амалию сверху, их глаза упали друг в друга, чувства смешались, и ей хотелось взмахнуть, затрепетать сгоревшими крыльями – прозрачными радужными, точно у стрекозы. С взглядом Силя ушли воспоминания об огне, но вернулись лёгкость и воспоминание о радостном полёте и той любви на скорости, между Небом и Землёй, которая не жгла, но целила, не отравляла, но благословляла.

Это была та самая любовь, которой он мог бы научить. Любовь, от которой затягивались раны, унималась душевная боль и желудочные колики, возвращалась энергия и радость бытия, обострялись чувства. Амалия надеялась, что теперь Силь успокоится, позволит и себе, и ей зажить новой, мирной жизнью, что исчезнет эта мерзкая жаба, угнездившаяся в её душе и теле. Больше она не пыталась спрашивать, откуда у Силя ожоги.

Но, увы, его собственные раны были слишком глубоки и живы, а их в этом мире целить было некому.