Где-то очень рядом

                /Морские блинчики/

     Маленький К. смирно стоит на каменном берегу. Легкая курточка, тонкая шапка, которую обязательно нужно натянуть в угоду матери. И совсем не важно, что по пути она сползет и прикроет половину лица. Добежав до любимого места, он вздернет ее неловким движением аккуратной детской ладошки, и весь мир встанет на круги своя. Прохладный морской бриз убедит нашего героя – мама была в очередной раз права: так не холодно, в этой казавшейся с самого начало несносной шапочке-тряпочке.


     Маленький К. здоровается с волнами. Они плывут из глубины серого тучного неба. Большие и быстрые. Достигнув места назначения, у самой береговой кромки, они слегка касаются небрежно завязанных ботинок мальчишки. К. успевает отскочить и твердит про себя: «Теперь можно начинать!» Отходя на пару метров, он начинает искать драгоценный клад – камни причудливой формы с витиеватыми узорами, самые те, что так нужны для отправления еженедельного ритуала.


     Маленький К. ровно в десяти шагах от моря приседает на корточки. Год назад он овладел таинством запускания извилистых блинчиков на поверхности столь гостеприимной соленой воды. Правда, получив мастерский титул, ребенок столкнулся с другой проблемой – так и не может придумать, какое желание загадать перед тем, как совершить оттренерованное механическое действо.


     «Я хочу... Я хочу... Я не знаю, чего я хочу...» Надув губы, К. пускает один за другим отысканных в каменных заводях претендентов на счастье в долгий и тернистый путь по успокоившимся морским просторам. Он уходит ни с чем, чтобы вернуться спустя неделю все в той же ненавистной шапке, но уже в теплой пуховой куртке, и чтобы после долгих раздумий опять уйти ни с чем. Впрочем, как и всегда...
 

                ***
     Он стоял на берегу. Ветер бил его по спине, так и гнал в пучину. Внутри его разрывал ураган: бил по легким, отдавал в суставы, пульсировал в висках. Он бы с радостью распахнул себя холодным потокам воздуха, чтобы те окончательно разорвали все границы этих катаклизмов души и оставили его бездыханным здесь, на каменном ложе, омываемом солеными слезами.


     «Я хочу, чтобы ты была счастлива! Я хочу, чтобы ты была счастлива! Я хочу, чтобы ты была счастлива!» Без разбора кидал один за другим камни, нащупанные в кармане пальто. К символам детства привязывал тяжелый невидимый груз, отчего тот попадал в эпицентр волны и проглатывался ею моментально, не оставляя и намека на спасение.


     Он шел неторопливыми большими шагами вдоль береговой линии. Впереди бежали подол пальто на пару со свисающими, не заправленными краями шарфа. Думал, что успеет. Думал, что время можно победить. Думал, что много думал. В итоге проиграл... Резко обернувшись к брыкающимся во все стороны волнам, К. вытащил прибереженный камень, сделал шаг вперед и, наконец-то, через столько лет произнес: «Я хочу быть счастливым... с тобой!»


                /Синие перчатки/               

     Однажды К. пришел на берег и увидел ее. Девчонку, что последние два раза тоже приходила сюда. Она очень странная, не такая как все вокруг. Не играет с местной детворой, не хвастается своей куклой перед другими зазнобами. А у нее вообще есть кукла? Забеспокоившая мальчонку особа имела отличительные внешние черты: не носила головные уборы (в чем улавливалась легкая зависть со стороны К.: «Смотри, значит, отвоевала у матери это право неношения!»), но обязательно натягивала синие вязанные в мелкий узелок перчатки на миниатюрные ручонки. Терпение К. лопнуло, когда неизвестный персонаж переступил границы его каменных владений.


     «Ты чего тут делаешь? Холодно же, ветер вон какой...» – пыхтит неуверенно К.               

     «Привет! Я Б.!» – протягивает ему навстречу влажную синюю ладонь. «Я видела тебя в прошлый раз, ты запускаешь такие красивые морские блинчики. У меня они совсем не получаются...». Девочка тут же падает наземь, образуя под собой небольшую яму, погружает руку в гальку и медленно поднимает, демонстрируя своему новому другу переливающийся дождь из каменьев. Наш К. стоит в изумлении. Пару минут назад он был полон решимости прогнать невоспитанную незнакомку, покусившуюся на суверенитет его бессметного драгоценного края. Теперь мальчик стоял с открытым от изумления ртом и пускал колючие воздушные порывы вглубь своего робкого сознания...


     «Я очень много мечтаю, у меня так много мечт, что иногда мне это кажется ненормальным...» – твердит Б., стоя позади К. «И еще я – ветряная плакса».
 

     «А я не умею загадывать желания, каждый раз так трудно. Блинчики получаются, а мечты – нет», – сетует юный мастер.


     «Давай, я научу тебя желать мечты или мечтать желания, а ты меня – делать самые красивые блинчики-млинчики!» – смеется Б.


     «Ветряная плакса, я согласен!» – улыбается К., впервые оголив в забавной детской улыбке выпавший позавчера передний зуб.


     «Запомни, моя самая первая мечта – быть счастливой. Ты тоже должен быть счастливым!».


     «Хорошо, я тоже буду счастливым... вместе с тобой!»
   

                ***
     Моросил мелкий дождь. К. сидел на берегу, не обращая внимания ни на крики чаек, ни на гул приближающегося корабля, ни на теплый шарф, что без ведома хозяина пустился в путешествие по прибрежной полосе.


     «Где ты, моя ветряная плакса? Как ты? Болит ли у тебя горло? Оно всегда бунтовало в эту позднюю осеннюю пору. Помню, как мама отправляла меня с каштановым вареньем в руках в ваш ветхий домик, чтобы хоть как-то подсластить горечь презираемой болезни. Ты стерпишь любые болячки, но вот больное горло для тебя буквально – смертный приговор.


     Как я мог опоздать? Я всегда помнил о тебе. В объятиях чужих девушек, в дурмане недолгих романов, в суете и кутерьме молодой жизни. Ты можешь не верить, но я помнил. Просто ты оказалась смелее меня. Мне казалось, что успею... Да и что может с тобой статься за это время? Странная, вечно себе на уме. Про таких, как ты, говорят: “Когда-нибудь устроит свою жизнь”. А теперь это “когда-нибудь” настало. Я не успел заметить. И забыл привезти синие перчатки...»


                /Ветряные слезы/               

     Б. озирается вокруг. «Ну, где же ты, К.? Почему не приходишь вторую неделю подряд? Что с тобой приключилось? Или ты потерял шапку и под страхом сдуваемой смерти не рискуешь выйти из дома? Простофиля...» Один за другим мелкие камни летят точной стрелой в буйное море. Оно тоже никак не придет в себя: ожидание маленького друга выбило все волны из стройного ряда, бурлящая пена похожа на закипающую в кастрюле бульонную жижу, прилив упирается влажными ладонями в тупик, не может противостоять собственному бессилию перед серыми кромками побережья...


     «Все тебя ждут, растерятель мечт! А ты...» Б. выбрасывает моментально звенящие от ударов друг о друга камни в сторону. От досады снимает привычные перчатки. Словно четки, перебирает отшлифованные морской водой местные галечные богатства и смотрит куда-то вперед, туда, во что-то очень далекое. Ее волосы превращаются в отрепья. Капюшон сероватой куртки так и тянет назад, подальше от этих буйных мест. Но она сидит, как ни в чем не бывало, и видит себя вместе с К. на необъятных облаках, вот-вот готовых заплакать, как и она, самыми горькими слезами.

 
     В два счета пальцы начинают мерзнуть. Девочка едва успевает подхватить на ветру одну из перчаток, которая вот уже почти была готова совершить дерзкий побег. Год назад они вместе с матерью выбирали «из двух зол меньшее» – купить шапку-развалюху, связанную огромными колючими узелками, или аккуратненькие перчатки-попутчики для отвергающих холод-мороз-снег-дождь ручонок. «Ладно, бери их, все равно денег не хватает. Да и потом, у тебя в голове и так сквозняк, хоть в шапке ты, хоть без нее!»

 
     И откуда ей, бежавшей вслед за второй перчаткой-предательницей, было знать, что вот уже две недели К. валяется с ветрянкой дома и отчаянно желает лишь одного – оказаться на морском берегу рядом со своей ветряной плаксой...

               
                ***
     Солнце, прощавшееся с очередным днем, мягко озаряло вечерний песчаный берег. Ей слишком легко дышалось в этих краях, слишком хорошо спалось, слишком спокойно было на душе. И все бы ничего, если не это «слишком». Мысли приходили и уходили монотонной цепочкой, словно те рыбацкие лодки, набитые свежим уловом. Единственное, что отличало думы Б. от пойманных рыб – степень конвульсии. Обитатели ее внутренних заводей явно были скромнее в попытках выжить, вот почему так бесцеремонно покидали ее.


     «Да, это тебе не рыба, которая даже со вспоротым брюхом наградит строптивым ударом хвоста!» «Что ты там бубнишь, не понимаю?» «Ничего, так проскользнуло». «Слушай, и все равно ты не права, надо было дать людям знать, где ты и как ты!» «Я так не думаю, хотя бы потому, что думать мне не особо хочется...» «Как знаешь, твое право, но...» «А вот на “но” лучше поставить точку!»


     Б. достала кашемировые бордовые перчатки из сумки, разом запустила одну, а потом и другую ладонь в не предающие ее вот уже столько лет аккумуляторы тепла и двинулась к морю. Сделав ровно десять шагов, как когда-то ее учил К., оловянным солдатиков встала у самого морского порога, но дальше не пошла. «Я, так сказать, только поздороваться забежала!»


     Ей, закоренелой ветряной плаксе, изрыдавшей десятилетиями все сезоны непогоды, как воздуха, не хватало на этом золотом берегу только одной детали – тех самых камней, чтобы загадать уходившее все дальше от реальности желание. Одну мечту, которой заведомо не суждено было сбыться...


                /Банка каштанового меда/               

     Бледное лицо, понурые глаза и выскочивший наполовину зуб взамен выпавшему месяц назад – именно это видит К. в большом зеркале, что венчает прихожую. Вид не самый лучший, по мнению мальчишки, но весьма сносный, чтобы набраться смелости и спустя трехнедельное «пропал без вести» явиться на место встречи. «Она может и не прийти», – безудержная мысль, не отпускавшая блинных дел мастера с самого утра.


     «К., ты готов? Нам пора!» Непременный сакральный акт жителей морского городка – показаться тетушке Х. после выздоровления, ведь она – тот самый проверенный Айболит в юбке, к которой спешат все, как на заклание. Надо сказать, что К. ее почему-то не возлюбил. И правильно: было бы, по крайней мере, странно, если бы мальчонка испытывал нечто большее, чем симпатия к иссохшей старухе, от которой за километр пахло крепким сплетением ароматов мяты и мелиссы. Хотя, согласитесь, не очень и противный парфюм для дам, кому далеко и глубоко «за».


     «Значит, жить будет долго, больше зараза его не возьмет. Но вырастит оболтусом, так и знай!» Старуха выносит свой вердикт и одновременно подмигивает К. Тот не знает, куда себя деть от подобных заигрываний ветхого создания. «Поскорее бы на море... Сейчас там уже сильный прилив, как раз можно повоевать с волнами. А она сидит и плачет... Интересно, из-за меня или это все снова ветер...»

 
     «И еще, мамаша, никаких морей на ближайший месяц. Сама знаешь, мерзкая болячка была, капризная, чтобы кожу не попортила, держи от влаги пока подальше». Х., скрипя, как старая дверь сарая, поднялась со стула, шустро притянула с полки банку каштанового меда и кивнула застывшему на месте юному пациенту.


     «Вместо своих блинчиков понесешь это одной девчушке, живет в третьем доме на повороте от меня. Понял?» К. врос в пол, когда тетка протянула ему подобие руки больше походившей на куриную лапу. «И не забудь передать ей – ветряных плакс нельзя вылечить, сама такая! А горло можно!»


     Через минуту К. бежал по брусчатке, крепко прижав банку к груди.


                ***
     Голова разбита вдребезги, как вчерашняя бутылка рома. Куски воспоминаний, обрывки мыслей, шелуха души. Дворник, что убирал мусор каждый день по расписанию на остановке «Мои переживания», сегодня на работу не вышел. Незапланированный выходной. Горечь во рту сменялась терпким привкусом у самой гортани и уходила ноющей кислинкой куда-то в направлении изнанки тела. И еще ощущался холод, впервые за эти дни.


     К. плелся по мощеной улице без точного ведома, что ему нужно в этом фрагменте жизни. Руки в карманах пальто, как бастующие рабочие, предательски отказывались служить хозяину. Шарф улетел еще вчера, кажется, не выдержал компании горячительного спутника на вечер. Когда К. повернул направо и прошел пару шагов, заскрипели ставни одного из дряхлых домов. В окне появилась она, та самая тетушка Х. Ни время, ни погода, а тем более земля так и не прибрали ее к себе. Ударная доза травяных запахов била прямо в нос.


     «Эй, оболтус, кажись, вернулся в родные края. Не уж-то понял, что потерял? А скольким девкам жизнь попортил, кабелина. Говорила я твоей матери, а она все – да что станется с этими морскими блинчиками!» Припоминая что-то, К. развернулся и уставился ей в глаза.


     «Что с ней, знаешь? Куда подевалась? Где мне ее искать? И, да, ты была права насчет меня».


     «А вот, оно что... Знать-то, может, знаю, но у самой немало вопросов. Хворала она в последнее время. Сильно хворала. И много смеялась, как дурная. Красивыми вы были детьми, и что тебя только дернуло уехать. Она тебе кое-что оставила. Наказала передать, когда появишься».

 
     Второй раз он получал из рук старушку, которая почему-то впервые показалась ему очень даже милой, не смотря на болтовню, то, что соединяло его, мальчишку в несуразной шапке, с ней – ветряной плаксой в синих перчатках. На этот раз это был бордовый конверт из плотной бумаги. Плотной настолько, что все его содержание не могло рассыпаться в один миг. Оно ждало своего часа, который пробил ровно в три по полудню. Проводив отрешенным взглядом старуху, К. побрел к берегу.


                /Последняя волна цвета бордо/               

     Они тихо сидят на берегу. Поодаль друг от друга, на разных полюсах, как на пальчиковой батарейке. Он молчалив, она неподвижна. Сегодня оба как никогда не похожи на самых себя. Пролетевшая чайка буквально заставила их подать хоть какие-то признаки жизни. Жизни, в которой они пока ничего не понимают – ни бренность обид, ни временность тоски.


     «Я не хотел тебя обижать. Просто в перчатках неудобно бросать камушки. Их нужно, как говорят взрослые, чувствовать. И, наверное, я очень плохой учитель...» К. мается из стороны в сторону. Мальчику явно не по душе «тонкость натуры» Б., которая нет-нет да и прорвалась наружу. И как трудно с этими ветряными плаксами: пойди-пойми, когда они плачут от резких порывов ветра, а когда – от чего-то другого?!

 
     Б., насупившись, смотрит на К. Слезы льются из ее махоньких глаз, в которых почти никогда не видно сияющего солнца. С большим усилием девочка вытаскивает одну, а следом и вторую руку из уютных просторов перчаток, с непередаваемой печалью впивается в них взглядом, и лишь потом откладывает в сторону.


     «Я готова! Научи меня пускать самые красивые блинчики!» К. широко улыбается, а поселившемуся на месте старого зуба новобранцу не хватает буквально каких-то миллиметров, чтобы утвердиться в очаровательной улыбке бойкого мальчугана. Б. заливисто смеется сквозь град слез, льющийся по круглому личику. И впереди у них сотни запусков тех самых ускользающих в глубину морской глади бликов, что с каждым разом твердят им: «Перчатки уплыли навсегда, а мы где-то очень рядом!»


                ***
     «Мой дорогой К. А дальше писать не то, чтобы сложно, просто ветер повсюду тут, сам знаешь, чем это обернется для письма. Поэтому пишу медленно, но верно. Как ты там? Говорят, ты стал городским денди, ходишь нынче в стильных костюмах, не носишь больше несуразных шапок. Всегда на виду и на слуху (раз даже я знаю про это). Ты, наверное, красавчик, хотя и в детстве с выпавшим передним зубом был так ничего.


     Здесь ярко светит солнце. Оно воюет с ветром, и они оба не понимают, что мешают мне начиркать мое послание. Ты знаешь, я послушалась тебя и изменилась, честно! Вот не ношу больше эти дурацкие вязанные перчатки. Зато на моих руках гордо красуются новые постояльцы – бордовая кашемировая парочка. И пускай мои руки не в тепле, зато смотрятся они очень даже утонченно. И они простили тебе ту обиду, что осталась от нашей последней встречи, когда ты выбросил моих синих друзей в поток морской бури...


     Дорогой К., со мной все хорошо. И у меня к тебе есть одна просьба – не ищи меня. Я теперь далеко, но я всегда где-то очень рядом. На совместных фотографиях, в перипетиях общих воспоминаний, в отражении тех блинчиков, что мы пускали столько лет. А я так и не смогла хотя бы на йоту приблизиться к твоему мастерству (сейчас не смей качать головой и спорить с моими словами!). К., живи и сбывай свои мечты, но не загадывай меня... Увы, я не могу больше сбыться. Ветряная плакса».


     К. прижал колени к груди. То ли земля уходила из-под ног, то ли его качали едва расходившиеся внутри стройными кругами самые первые морские блинчики. Как пророчество, он повторял: «Где-то очень рядом...» Бордовый конверт медленно плыл в сторону горизонта, туда, где начинался чей-то новый  день...


сентябрь–октябрь 2016 г.