Реквием Памяти...

Литературоведческое

Эссе написано давно
Наткнулась перебирая бумаги
Выставляю без изменений, -
лишь немного правок...



- Так вот когда мы вздумали родиться...
Анна Андреевна Ахматова



Из года сорокового,
Как с башни, на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.
25 августа 1941
Осажденный Ленинград
(Поэма без героя, 1962)

В своих дневниках  Ахматова писала:
"Человеческая память устроена так, что она как прожектор освещает отдельные моменты, оставляя вокруг неодолимый мрак. При великолепной памяти можно и должно что-то забывать"
А забывать было что...
1940 год.
Грозное время как для всей русской интеллигенции, так и для судьбы Анны Андреевны.
Позже она напишет: "Я была тогда с моим народом, там, где мой народ к несчастью был"

Страшные годы репрессий отняли у неё мужа, а затем и сын оказался в застенках: "муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне" - пишет она в "Реквиеме" и далее: "Эта женщина больна, эта женщина одна", "...где теперь невольные подруги двух моих осатанелых лет? Что им чудится в сибирской вьюге?.."

Эта героическая женщина семнадцать месяцев простоявшая в тюремных очередях, ожидая свидания с сыном, как «стрелецкая жёнка под кремлёвскими башнями выла» находит в себе силы и пишет:
«Но сущий вздор, что я живу грустя,
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях…»

Спускаясь в подвал памяти с фонарём в руках, она обнаруживает, что там темно и тихо. Уж тридцать лет как проводили дам и её окончен праздник, праздник её замужества в 1910 году. Ушли в небытие «…и все китайские затеи, дворца сквозные галереи и липы дивной красоты» и наследует она лишь собственную тень, всю искажённую от страха, да покаянную рубаху и замогильную сирень («Наследница»)

Анна Андреевна находит в себе силы справиться с этим:
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то...
-
пишет она в «Приговоре».
Мысль обрывается, но можно понять, что же может следовать далее после «А не то…»

Ты спроси у моих современниц,
Каторжанок, стопятниц, пленниц,
И к тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.

Посинелые стиснув губы,
Обезумевшие Гекубы
И Кассандры из Чухломы
Загремим мы безмолвным хором,
Мы - увенчанные позором:
"По ту сторону ада мы".
(Поэма без героя, 1962)


Трудно даже представить откуда черпала силы эта хрупкая женщина чтобы вынести всё это исчадие ада и продолжать творить, писать прекрасные стихи, в то же время, вопрошая себя: «Но где мой дом и где рассудок мой?»

В 1965 году в автобиографии она писала: «Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь со временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных».

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ
Пусть также они поминают меня
В канун моего погребального дня
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем - не ставить его
Ни около моря, где я родилась
(Последняя с морем разорвана связь),
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
(Опять поминальный приблизился час… 1940)


*


А вы мои друзья последнего призыва
Чтоб вас оплакивать мне жизнь сохранена
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой
А крикнуть на весь мир все ваши имена
(In memoriam, 1942)

И как вызов порождённому тоталитаризму, звучат строки:
Хотелось бы всех поимённо назвать
Да отняли список и негде узнать…
(Опять поминальный приблизился час… 1940)

А веселое слово - дома -
Никому теперь не знакомо,
Все в чужое глядят окно.
Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке,
И изгнания воздух горький -
Как отравленное вино.
(Поэма без героя, 1962)

Обладая даром видеть сокровища человеческих душ, печалясь о несовершенстве людей, ища в факте жизни корни её законов, Анна Андреевна надеялась и верила на возрастание в людском сообществе добра, социальной правды. И конечно любви, любви деятельной и самоотверженной, в которую так верила она сама, как существо высочайшего поэтического духа, глубочайшей эмоциональной памяти, позволявшей ей всю жизнь находить в себе огромные силы для творчества
Изысканный стиль её письма позволял совершать примирение разума и сердца, отдавая победу именно чувству, тесня тревожные мысли, не давая им слиться в тёмный туман пессимизма.


Все мы немного у жизни в гостях,
Жить – это только привычка
Эти строки написаны Анной Андреевной в 1961 году.
В них нет прежнего надрыва

Уметь жить в ужаснейших условиях и уметь прощать – это великое «умение» нашего народа находить силы и терпение, умея при этом радоваться маленьким радостям жизни:

Горе душит – не задушит
Вольный ветер - слёзы сушит,
А веселье чуть погладит
Сразу с бедным сердцем сладит
(1922)


========================


И как посткриптум:

Может пора уже изменить устои нашего народа с его
бесконечным терпением в ожидании лучшей жизни?!!

2005, 27 февраль 2018



Фото из Интернета