Поэт

… Петербург был в этот день особенно хмур, здания с лепниной и колоннадами не радовали глаз на фоне скучно-серых туч, все куда-то спешили в бархатных каретах или в двуколках. Лишь маяк со времён Петра Великого невозмутимо наблюдал и за спешкой людей, и за гребнями волны Балтийского моря, и за ленивым движением туч.
 В эту пору по гранитной мостовой ехали в двуколке два приятеля, драматург Александр Сергеевич Грибоедов и начинающий поэт Алексей Антонович Мельников. Оба были дворянского происхождения и одевались по моде, но любили иногда и поспорить с друг другом. Правда,  обычно Алексей Мельников прекращал спор первым по той причине, что был добрым светлым человеком и не любил напрасных споров. О его доброте к окружающим говорили чаще всего глаза: взгляд  светло-серых больших глаз не мог скрыть никаких эмоций, особенно проявление жалости к кому-нибудь, но часто говорили и дела: Мельников был из людей, любивших благотворительность.
Но именно сегодня наш герой Алексей Мельников был не в духе. Грибоедов, поправляя цилиндр, кинул весёлый взгляд на друга: Александр, как человек умудренный, заметил отсутствие настроения у друга.
— Сударь, вы сегодня неразговорчивы. На вас напал сплин? Вы влюбились? Или у вас творческий кризис? — не без шутки спросил Грибоедов.
Алексей спокойно ответил:
— Друг мой, Александр Сергеевич, я думаю о предназначении поэта, поэзии и о том, что ещё я могу написать. Подумайте сами, писать о любви? Но я не знал её, а как можно писать о том, чего не знаешь! Писать о славных деятелях прошлого? Но кому это интересно и полезно? О природе — скучно,  о приключениях— бесполезно, пусто, о религии... Я ещё не дорос до той высоты духа, когда пишут о религии…
— Но, заметьте, — прервал его Грибоедов — Вы — талант, ваши стихи понравились солнцу русской поэзии, Пушкину, я посылал их в Михайловское своему тёзке вместе с рукописью моей пьесы «Горе от ума». Приглядитесь, тема для поэзии есть во всём, главный талант — её увидеть. А вам нужно просто отдохнуть! На балет Дидло сходить не хотите? Будет танцевать Истомина!
Алексей Мельников задумался, но в театр билет принял, и уже вечером того же дня два друга заняли свои сидения в партере.
— Поверьте, Алексей Антонович, это будет фееричное представление! — заверял друга Грибоедов.
И вот в мерцании свеч красный тяжёлый бархатный занавес с золотыми кистями подняли, и на сцене появилась юная девушка с длинными вьющимися волосами цвета горького шоколада.
Дева в голубом платье и с жемчужным украшением в причёске сначала сделала грациозно ласточку, потом завертелась на тонкой ножке, как волчок…
И полилась ввысь торжественно прекрасная музыка, Алексей наблюдал за балетом, чуть дыша от восторга. Наконец, после двух часов очарования, Алексей Мельников тихо произнёс:
— Ничего прекраснее, величественнее, торжественнее и волшебнее  я не видел! Скажите, друг мой Александр Сергеевич, а как зовут балерину в голубом?
— Авдотья Ильинична Истомина,  известная балерина. Только не надейтесь на её расположение: эта легкомысленная и красивая барышня имеет  много богатых поклонников…
Но эта вразумляющая фраза Грибоедова не подействовала должным образом на молодого поэта, и Алексей Мельников спустя два дня снова приехал в театр. По мраморной лестнице Алексей тихо поднимался в гримёрную Истоминой, держа в руках бархатную коробочку с украшением и красиво разрисованный листок со стихами. Истомина встретила его в коридоре.
Встретив её, Мельников сначала растерялся, но потом изрёк:
— Авдотья Ильинична, позвольте мне признаться вам в любви, подарить это ожерелье, оттеняющее вашу неземную красоту, и прочитать вам стихи, посвящённые вам, как моей музе…
Украшению Истомина обрадовалась, примерила тут же колье, но тут Алексей развернул испачканный в чернилах листок и стал нежно читать:
— Милая муза, моё вдохновение,
Ты — ласточка, в небе парящая!
Вызываешь ты сердца восхищение!
Ты — лебедь в полёте настоящая!
Ты, словно летаешь, по сцене плывёшь!
Лишь теперь я понял смысл слова «живёшь»:
Когда ты освятила звездой жизнь мою,
Тебе, музе моей, песню эту любви пою…
— Стихотворение милое, — надменно сказала Истомина, не дав окончить чтения — Но наивно полагать, что даму обрадует пара обыкновенно срифмованных комплиментов. Лучше в следующий раз выражайте почтение более дорогими подарками…
У Алексея заболело в груди, но он снёс эту насмешку над его любовью, лишь прикрыл на минуту глаза, а потом спросил:
— Могу ли я надеяться на ваше расположение и свидание?
— Сейчас я не могу это решить, давайте увидимся в литературной гостиной у княжны Веры Горностаевой...
Алексей спустился по мраморной лестнице, решив остаться на представление, но в этот раз балетная постановка, хоть и понравилась, но не проникла в его сердце, как в прошлый раз.
Но в литературный салон Веры Горностаевой Алексей Мельников приехал и был удивлён: он ожидал увидеть хозяйкой салона надменную жеманную девицу, а встретила его приятная девушка в лососёвом платье и капоре с цветами. Ему запомнились её светлые кудри, её малахитовые очи, её умная и рассудительная речь и нежный голосочек.
— Скажите, юная фея, вы и есть её светлость Горностаева?  — уточнил у девушки поэт, так его представления о светской барышне расходились с образом этой сударыни, и её ответ поразил Алексея, а она ответила:
— Не называйте меня, пожалуйста, полным титулом, я — скромный человек, меня это смущает…
Алексей читал свои стихи про ласточку, а Вера играла на рояле, и все заметили, какой ладный у них получается дуэт.
Звучали блестящие стихи, лилась весёлая музыка, словно пенилось шампанское, а Алексей смотрел на Веру.
После приёма гости разошлись, а Алексей остался: он хотел поближе познакомиться с Верой, ведь она ему так понравилась, но казалась ему такой далёкой милой волшебницей или принцессой из сказки.
На дворе пело свою песню лето:  вокруг беседки пахли хвоёй сосны, цвели и дурманили ароматом пурпурные пионы.  Алексей промок, стоя на крыльце под тёплым ливнем.
— Алексей Антонович, а почему вы не уехали? — окликнула поэта Вера.
— А вы хотели, чтобы я уехал? — ответил вопросом на вопрос  Мельников.
— Нет, мне очень понравилось ваше стихотворение про весну и про ласточку, просто я хотела побыть одна…
— Одна? Ну, хорошо, я уйду, только ответьте на один вопрос: почему вы грустны, как будто туча над вами?
— Я не знаю, стоит ли откровенничать с вами… — задумчиво протянула Вера, но потом продолжила — Сестра моя вышла замуж, а я всё ещё не замужем, дело в том, что у меня семья не богатая, приданного не много…
Алексей засмеялся по-доброму и воскликнул:
— Как можно говорить о приданном, когда главное сокровище этой семьи — это вы! Вы — самая чудесная, добрая, весёлая, милая девушка, которую я встречал когда-либо! Вы восхитили меня своей простотой и искренностью!
Вера улыбнулась, шепнула: «Спасибо», и так сделала это очаровательно, что Алексей залюбовался. Какое-то время был слышан лишь шум летнего ливня, но потом Алексей прервал эту тишину:
— Ну, и что мы с вами мокнем? Сударыня милая, я поеду, а вы хоть в беседке скройтесь, только под дождём не стойте! До свидания!
А двуколку Алексея трясло по мостовой, он ехал к Истоминой, но мысли все поэта были о Вере.
Когда же балерина спросила Алексея о его впечатлении от вечера и её образа в гостиной у Горностаевой, Мельников серьёзно замялся. Заминка случилась из-за того, что он даже не взглянул на Истомину в гостях, она перестала быть его идеалом.
Поздним вечером при тёплом, как воспоминания, отблеске свечи, Алексей сочинял стихи о доброте и о Вере, а потом подумал, что надо бы завести разговор о назначении  и теме поэзии с Верой: почему-то ему казалось, что она даст верный ответ.
Через несколько дней Алексей Мельников снова отправился к Вере Горностаевой в своей трясущейся двуколке, теряя постоянно цилиндр, который он купил для такой поездки.
— Ой, какие гости в нашей усадьбе! Люблю творческих людей! Походите, Алексей Антонович, чай пить будем! — встретила такими восклицаниями гостя Вера, и скоро Алексей сидел в гостиной за изящным столиком и пил чай с Верой.
— Знаете, Вера, вы пришлись мне по сердцу, и я хотел поэтому с вами посоветоваться… — начал важный для себя разговор Алексей.
Княжна нахмурилась: она не считала себя в праве давать советы, но спросила:
— Не знаю, смогу ли я вам помочь. А о чём именно вы хотите поговорить со мной?
Алексей поставил аккуратно фарфоровую чашку и произнёс важные для него слова:
— Я хотел бы поговорить с вами о поэзии. Как вы считаете, Вера, в чём назначение творчества, и, если стихи кому-то нужны, о чём же писать?
Вера задумалась, поставила на столик расписной поднос, сначала постояла, потом села и тихо ответила:
— Не знаю, почему вы спрашиваете это у меня, но я отвечу честно, как действительно думаю. Моё личное мнение таково: я вижу назначение  сочинительства в том, чтобы произведения радовали людей, приносили пользу, учили чему-то доброму и светлому, показывали хороший пример, были посвящены чему-то дорогому и прекрасному…
«Например, посвящены такой прекрасной девушке, как Вера» — подумал Алексей, но так был удивлён сам своей мыслью, что не высказал её собеседнице, а ограничился словами:
— Спасибо, вы изрекли мне ценную мысль!
Вера удивлённо посмотрела распахнутыми очами на Алексея,  с улыбкой попросила:
— Спасибо, но только не льстите мне, я очень простой человек и не люблю лести…
— Мы с вами друзья, я вам нисколько не льщу! — заметил Мельников, но, когда он надел пальто и цилиндр и собрался попрощаться, Вера предложила:
— А раз мы друзья, приезжайте на бал ко мне вместе с Авдотьей Ильиничной…
— Что ж, приеду с удовольствием! До встречи, Вера… — закончил разговор Алексей, подметив, что ему совсем не хочется уезжать от Горностаевой.
Бал состоялся через месяц, и Мельников и Истомина приехали на это торжество прекрасной музыки и изящных движений.
Авдотья Истомина особенно легко танцевала, все восхищались ей, Алексей чувствовал себя счастливым, но тут балерина шепнула Алексею во время танца:
— Граф Конюхов оскорбил меня, напишите на него эпиграмму…
Конюхов был редактором журнала, в котором печатали стихи Алексея, но, несмотря на это, в угоду своей возлюбленной Мельников написал очень острую эпиграмму и прочитал её. Все гости восторгались метким словом Алексея, но на следующий день Мельникова постигло горе: ему отказали в публикации произведений в редакции одного из главных  литературных журналов.
Алексей очень расстроился, и, не зная, как поступить, два дня хандрил, а потом поехал к Вере рассказать свою печаль.
— Не расстраивайтесь вы, Алексей Антонович, найдём другой журнал, давайте лучше поговорим о ваших замечательных стихотворениях… — утешила его Вера, беседа текла неторопливо, и у Алексея и Веры стало очень светло на душе.
А через несколько дней произведения  Алексея действительно опубликовали в другом журнале. Вера и поэт радовались, как дети, гуляли в саду, и Мельников был действительно счастлив, он был готов светиться от летучего ощущения радости.
Когда же прогулка закончилась, и Мельников вспомнил, что должен ехать к Авдотье, то радостная летучесть исчезла.
На крыльце театра Истомина уже ждала Алексея.
— Знаете, Алексей, я не смогу сегодня принять вас, потому что у нас в театре печальный случай: одна актриса бросила ребёнка и сбежала, мы с балеринами не знаем, что делать…
У Алексея кошки заскребли на душе, но он принял решение:
— Дайте ребёнка мне, я знаю, что делать…
Истомина вынесла грудную девочку, Алексей принял её на руки и без слов решил ехать к Вере.
Алексей мчался в двуколке, прижав брошенную девочку, и молил Бога о том, чтобы застать Веру дома и чтобы двуколку не сильно качало.
А погода была как назло, хмурая, с Невы дул неприятный  ветер. Прохожие, важные джентльмены с галстуками-бабочками и накрахмаленными воротниками и дамы в платьях с куполообразными подолами, оглядывались, недоумевая, от чего Алексей Мельников выглядит в такое ненастье умиротворённым, а поэт домчался до усадьбы Горностаевых.
Вера вышла встречать гостя, хотела что-то сказать, но от удивления лишь ойкнула и непонимающе посмотрела на Алексея.
— Понимаете, Вера, это — брошенный ребёнок, мы должны ему помочь! Вы обмолвились, что ваша сестра недавно вышла замуж и родила ребёнка, помогите мне найти кормилицу для этой малютки…
Вера понимающе кивнула и убежала, а скоро пришла с крестьянкой-кормилицей.
Какая-то тихая радость проникла в сердце Алексея, когда Вера сообщила Алексею, что крестьянка покормила девочку.
— Сейчас слуги принесут кроватку, и мы попробуем уложить Галю спать. Хотя, если вы не хотите больше помогать, можете уехать, Алексей Антонович. Я решила оставить эту крошку себе… — промолвила тихо Вера.
— С вашего разрешения я задержусь у вас в гостях ещё не надолго, поверьте, Вера, мне не всё равно до судьбы, как вы назвали девочку, Гали…
Скоро деревянная кровать с полозьями стояла в светлице Веры, девушка стала качать малышку, склонившись над кроваткой, от которой веял приятный аромат пихтового масла.
Алексей, не переставая любоваться кудрями Веры, сел за письменный стол с витыми ножками, и перо, скрипя немного, резво побежало по желтоватому листку бумаги.
Скоро Алексей Мельников подал с улыбкой Вере два исписанных листка, на первом было написано:
«Колыбельная для Гали
Спи, хорошая, милая моя дочка,
Ангел-хранитель тебе улыбнётся…
Спи, родная, когда царствует ночка,
Пусть радость с небес тебе разольётся,
Как эта моя нежная мелодия,
Что я пою тебе тихо с любовью…
Пусть снится тебе только гармония,
И Ангел прижмётся к кровати изголовью…».
Второй же листок Вера взяла с особым трепетом и раскраснелась, читая обращение Алексея. Он  называл её « доброй волшебницей всей жизни», « Ангелом-хранителем» и «Солнцем», сравнивал свою любовь с «Раем в сердце», и спрашивал, выйдет ли она за него замуж, если он пришлёт сватов.
Вера ничего не ответила, только опустила ресницы и мелодично запела колыбельную, сочинённую Алексеем.
Сватов, среди которых был и старинный приятель Алексея, Александр Грибоедов, Мельников прислал, и свадьбу назначили на следующее лето.
— Вы бы знали, сударь, как я рад за вас! Вера — очень достойная девушка! Рад, прямо свечусь от радости за вас! Такая корыстная дама, как Истомина, недостойна вашего внимания и таланта! — с интонацией веселья поздравил друга Александр Грибоедов.
Интонация-то у речи Грибоедова была весёлой, но только сама речь не обрадовала, а заставила краснеть от гнева и досады Мельникова.
— Скажите, Александр Сергеевич, а кто сказал вам о моих остывших чувствах к Авдотье Ильиничне?! — еле сдерживая себя, чтобы не выкрикнуть, задал вопрос Алексей.
— Граф Ягужинский, а какое вам дело, друг?
— Я вызову его на дуэль! Прошу вас быть моим секундантом! — выкрикнул всё-таки Алексей.
Узнав об этом, и Грибоедов, и Вера упрашивали (Вера даже со слезами) Алексея Мельникова отказаться от этого намерения, но дуэль была назначена у водонапорной башни на гранитной мостовой бушующей Невы.
— Если бы оскорбили меня, я бы ни слова не сказал, но, когда тень падает на человека, который был дорог мне, я не имею права не заступиться! — объяснял своё решение Алексей.
…Шёл проливной дождь, Нева словно металась, Алексей перекрестился, Ягужинский ухмыльнулся…
— Секундант, зарядите пистолет! — сказал Алексей, Грибоедов подумал и зарядил пистолеты… ягодами рябины!
«Ой, что сейчас будет…» — подумал Грибоедов, когда суровые соперники пошли к барьеру.
Грибоедов отсчитывал шаги, нервно теребя пуговицу тёмно-синего пальто…
Вдруг на восьмом шаге Ягужинский развернулся и выстрелил…
Алексей сначала замер от напряжения, а потом догадка осенила его: он убедился, что вместо пули в него угодили ягодой и рассмеялся:
— Поздравляю, Ягужинский, вы сели в калошу! Спасибо другу моему Грибоедову, я доволен!
Ягужинский от досады сломал пистолет.
… А потом был самый светлый солнечный день в жизни Алексея Мельникова: торжественное венчание с Верой. Казалось, солнечные зайчики  заликовали в душе Алексея, когда в церкви, украшенной ароматными лилиями, в нежном свете свеч и лучей солнца, пробивающихся в витражное окно, батюшка объявил Алексея и Веру мужем и женой. 
А затем Алексей и Вера принесли Галю на крещение, и усыновили девочку. Семья Мельниковых зажила гармоничным общим сердцебиением, но Алексей не оставил поэтических амбиций: он приступил к написанию поэмы «Честь и совесть». Поэма рассказывала о жизни солдата Преображенского полка во времена Петра Великого, а главными строками произведения были слова:
« Нам честь и совесть Богом даны,
Чтобы отечества мы были сыны».
Этот мотив сердца пел главный герой поэмы, барабанщик Преображенского полка, эта фраза была и мелодией жизни, принципом Алексея.
Когда же он дописал этот литературный шедевр, то сначала прочитал Грибоедову. Александр, внимательно выслушав друга, неторопливо заметил:
— Что ж, произведение нужное, патриотическое, красивое, надеюсь, его опубликуют, я думаю, такое сочинение похвалил бы и мой друг и тёзка Пушкин, если бы слышал вас сейчас. Может, Алексей, сей шедевр заметит сам император Александр Павлович. Я приглашаю вас прочесть поэму в моей литературной гостиной в следующее воскресение…
Действительно, в назначенную дату Алексей приехал к  другу и произвёл замечательное впечатление на слушателей, а один редактор вызвался опубликовать поэму. Но, садясь в свою двуколку, Мельников нашёл записку, написанную кривым некрасивым подчерком: «Если вы настоящий патриот, приезжайте на заседание тайного собрания 12 декабря в полдень в моей усадьбе. Муравьёв-Апостол».
Алексей стал теряться в догадках, и желал одного: узнать, что это за собрание и почему оно тайное.
— Не надо, прошу, не связывайся с теми, кого не знаешь, вдруг это тайное общество задумало что-то против императора… — просила тихо, вытирая тайком слёзы, Вера, качая на руках Галю.
Но Алексея терзало любопытство, в указанное время Мельников примчался на заседание тайного общества.
Что услышал Алексей! Здесь готовился целый заговор против императора, разрабатывались варианты конституции, всё Алексею было чуждо, он еле дождался конца собрания, а в конце Муравьёв-Апостол и Рылеев произнесли:
— 14 декабря будет присяга новому императору, мы же выйдем на Сенатскую площадь и выдвинем свои требования!
Алексей засомневался, как ему поступить, и сомнение его было очень мучительным: с одной стороны он увидел в восставших молодых дворянах патриотов, с другой стороны послушать восставших, значит изменить Родине.
И снова Вера, как Ангел-хранитель, уберегла его от беды верным советом. Услышав повествование мужа о готовом восстании, Вера встала на колени и, плача, стала просить мужа:
— Ради меня, ради нашей дочери, твоей любимой Гали, не ходи на Сенатскую площадь! Тебя же арестуют, это бесполезное и гибельное, как болото, дело!
Алексей даже ночью не смог уснуть, думая об этих словах и о том, как воспевал он честь и совесть в своей поэме, а потом встал и написал записку:
«Не ждите меня, я не приду на Сенатскую площадь. Мельников».
И только отправив с крепостной девушкой записку Рылееву, Алексей крепко уснул.
Как я уже сказала, Вера спасла мужа и всю семью от огромного горя: мятеж был подавлен, пятеро главных декабристов по приказу императора повесили, а многие из участников декабристского восстания были сосланы на каторгу и в Сибирь.
— Дорогая Вера, прекрасная фея моя, не знаю, как тебя благодарить! — воскликнул, узнав о судьбе декабристов, Алексей.
— Не надо слов благодарности, ты же мой супруг! Тем более, что мне есть ещё, чем обрадовать и удивить  тебя… — с доброй усмешкой, поправляя ржаные кудри, ответила Вера.
Алексей недоумённо посмотрел на Веру: чем же она может его обрадовать и удивить? Молча,  распахнутым от поразительной догадки взглядом рассматривал её Мельников, но не мог  спросить прямо.
— Вера, неужели ты…?
— …Я подарю тебе малыша, в нашей семье будет прибавление! — объявила радостно Вера, и, казалось, она  излучает тихий свет.
Эмоции переполнили, накрыли океанской волной,  Алексея и он встал перед суженой на колени.
А скоро Алексей выпустил первый сборник своих произведений и стал знаменитым поэтом. Так же он много писал поразительно добрых произведений для детей, Алексей был внимательным и заботливым отцом. А, когда дети, Галина и Владислав, подросли, выяснилось, что юный Владислав тоже склонен к сочинительству: в двенадцать лет мальчик пришёл в кабинет отца с исписанным листом. Рассказ сына показался Алексею, зрелому и мужественному мужчине на тот момент, наивным, но словарный запас и точность выражения мысли стали приятным сюрпризом даже для состоявшегося поэта.
— Ты ещё млад, сын, но, раз ты хочешь пойти по моим стопам, то я, конечно, помогу тебе…
И Алексей решил рассказать  свою точку зрения на поэзию и жизнь своему наследнику:
— Знаешь, Владислав, главное в жизни и в творчестве нести свет добра, пользу людям, воспевать то, что дорого тебе, никогда не изменять своим принципам, любить Родину, Бога, родных. Многому добродетельному в судьбе моей научила меня ваша мама, Вера, но о нашей дороге к друг другу я составлю повествование, когда ты станешь старше…
В этот вечер Владиславу приснилось, будто бы его перекрестила сама святая София.
Сыну Алексея выпала ещё более интересная и яркая жизненная дорога, а началом его творческого пути стала повесть об отце.  И из поколения в поколение передаётся в нашей семье история об Алексее Мельникове, поэте, который достиг своей мечты, дал лучшую огранку своему таланту и помог в этом сыну.
Почему же, закономерно спросите вы.  Потому что это — история нашей семьи, падений и достижений предков, благодаря которым я имею любовь к литературе и вечным ценностям, которых так долго искал Алексей Мельников.