Гл. 21 Преобразователь гиперактивный

                1
    Плохо когда на лодке одновременно существуют сразу два «старпома», один из которых бывший, а другой настоящий,  при этом командира как бы и нет, правда, есть крысы и краска.  Но ещё хуже, когда сходятся в одном месте гиперактивный замполит и первая курсовая задача.
Наверное, любой родитель только рад, если его ребёнок активен и жизнерадостен, постоянно норовит узнать и познакомится вблизи и вплотную с окружающей его действительностью, коммуникабелен и не стеснителен. Активный малыш – это здоровый ребёнок. Но не дай бог, если из этого активного ребёнка вырастет «гиперактивный  преобразователь» всего живого и неживого вокруг.
С некоторых пор, а точнее с момента прихода нового командира, у Дербенёва сильно раздвоилось отношение к сделанному им однажды выбору.  «А может быть  по специальности нужно было пойти и сейчас я был бы уже не «страшным» помощником, а помощником флагманского штурмана? —  частенько задавал себе вопрос Александр и, не находя однозначного ответа, сам же отвечал: — Но ведь с Зайковым ты себе такой вопрос не задавал?!»
Прослужив с Басовым год с небольшим, Дербенёв так и не научился понимать своего командира. Александр, как ему зачастую казалось, на пределе возможностей старался изо всех сил быть настоящим помощником и действительно первым заместителем командира лодки, но взаимопонимания, а уж тем более отеческого тепла коим его «баловали» ранее Чуйков и Зайков так и не дождался. Но самым печальным для Дербенёва было то, что Б-181 опять стала превращаться в лодку отстоя. Реальных  боевых задач в море, где Дербенёв мог проявить себя, как он считал, наилучшим образом Главный штаб ВМФ для лодки не планировал. Учебные выхода в море были связаны только с отработкой курсовых задач и носили краткосрочный характер. Даже два боевых дежурства по два месяца каждое с ядерным оружием на борту и те проходили в базе.
За этот период в казарме, где проживал экипаж, был проведён почти капитальный ремонт. Главной движущей силой «перестройки» были естественным образом командир Басов и его «Санчо Панца» - замполит Муренко, дружба которых родившаяся ещё семь лет назад, расцвела теперь как лотосы на пруду.  Старпому же  досталась роль скромного «прораба». От изысков инициаторов «стройки века», его тошнило почти каждый день и прежде всего потому, что акцент на «показуху» процветал как в лучшие времена «застойного» периода.
— Ему бы командиром береговой базы пойти после академии – лучшая база была бы в вооружённых силах, а он командиром ракетного подводного крейсера решил стать, да ещё на Б-181… — сидя за «рюмкой» чая в каюте старпома Б-183 капитан-лейтенанта Олега Лякина отчаянно сокрушался Дербенёв.— А ведь я мог в этом безобразии и не участвовать, —  как-то мечтательно, но очень трагически, если не сказать обречённо, выдавил из себя Александр.
— Как же это возможно, дружище? — не  совсем понимая  своего  товарища, уточнил Олег.
— Очень даже возможно, не смог бы схватиться за леер или оторвался бы от МГ-25 и всё: был Дербенёв — и нет его. Совсем нет…
— Это ты о чём? — окончательно потеряв смысл произносимых Дербенёвым слов, снова спросил Лякин.
— Да, так. Ни о чём, налей-ка лучше из «погребов» своих сухонького, да под шоколадку.
— А может покрепче? — поинтересовался товарищ кивая на сейф где всегда был запас корабельного «шила»
— От «покрепче» у тебя «кудряшки-кучеряшки» на голове разовьются, жена не узнает и домой не примет, — отказался от предложения Дербенёв. — Да и мне пора честь знать. Ещё журнал боевой подготовки заполнять, скоро первую задачу сдавать…
               
                2
К 1989 году власть в  стране, настолько перестроилась, что экономические реформы, о которых мечтал народ всё время правления Горбачёва и которые так и не состоялись, как-то незаметно ушли на второй план, а  политические и социальные  «преобразования» зашли в тупик.
В республиках советской Прибалтики «раскрепощённые  политически и духовно» члены общества всё чаще говорили о свободе наций, о праве этих наций на самоопределение, а некоторые «особо обогащённые» приоритетом общечеловеческих ценностей не стесняясь, заявляли о «советской оккупации» 1940 года. При этом ни Горбачёв с его партийно-политическим аппаратом, ни руководство  республик даже не пытались разъяснять людям о реальных успехах этой «оккупации». Казалось, что никого не смущает тот факт,  например, что Латвии за двадцать лет независимости, то есть до «оккупации», так и не удалось восстановить своё промышленное производство уровня 1913 года. Что в 1940 году в этой маленькой сельскохозяйственной стране было около трети безграмотного населения и, что только каждый третий ребёнок в возрасте от  шести до одиннадцати лет ходил в школу, что фактически не было промышленности, так же как и рабочего класса, а фермерские хозяйства разорялись тысячами из-за долгов. Между тем, только за первые двадцать пять лет «оккупационного режима» промышленное производство по Прибалтийским  республикам выросло, по оценкам некоторых экспертов, в семь и даже пятнадцать раз.
Безграничная и необузданная свобода во всём, ранее неведомом советскому человеку привела к тому, что в Нагорном Карабахе тлеющий межобщинный конфликт, имеющий давние исторические и культурные корни, на фоне резкого подъёма национальных движений Армении и Азербайджана разгорелся с новой силой,  всё отчётливее обретая  формы межнациональной войны.
Не было согласия и в семье Дербенёвых. Ближайшие планы Александра, связанные с учёбой в городе на Неве и дальнейшая командирская перспектива абсолютно не устраивали Татьяну, а также её родителей. И если до назначения на Б-181 Татьяна сетовала только на морскую участь супруга, то теперь её не устраивал и город Ленинград.
— И чем же тебе не мил город Петра? — недоумевал Дербенёв. — В кои веки обещанная ещё Зайковым учёба на командирских классах сбудется, а ты обязательно против?!
 — В отличие от тебя, милый, я думаю не только о себе. Во-первых, любой переезд обязательно связан не только со сменой места жительства, но и с поиском жилья для семьи, детского сада и школы для детей,  — мгновенно «завелась» Татьяна.
— А во-вторых, не мы первые не мы последние, может быть ещё и общежитие дадут??? Не сразу, правда… — отчаянно сопротивлялся натиску «тяжёлой артиллерии» своей супруги Дербенёв.
— Нет, дорогой. Во-вторых, я только-только вышла на работу…
 — Ну, это не новость для нашей семьи, это скорее закон жизни, дорогая, — шутя подначивая супругу, констатировал Дербенёв.
Татьяна восприняла шутку всерьёз и расплакалась. — Ты ещё бабой Ягой меня назови, которая всегда против…
— Я этого не говорил, любимая, — пытался успокоить супругу  Александр.
— Но наверняка подумал, — совсем разрыдалась Дербенёва.
            
                3
 Смею предположить, что вряд ли кто-то из нас, живущих сегодня, сможет однозначно ответить на вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах родилась поговорка о том, что «знал бы где упадёшь, соломки подстелил бы». А между тем,  с большой долей уверенности могу сказать, что почти каждый из читающих эти строки переживал в своей жизни такие моменты, которые хотелось бы исключить из цепи жизненных событий навсегда!
Одно из таких событий произошло и с нашим героем. В тот день, когда до сдачи первой курсовой задачи оставались ровно сутки, Дербенёв проверил и «подбил» всю корабельную документацию, приготовил строевую записку. Отдал последние распоряжения командирам боевых частей, лично проверил смотровые комбинезоны и чистоту белых воротничков пришитых к ним.  И всё было бы хорошо, и всё было бы готово, если бы не одно НО! Командиру лодки очень не нравилось, что на корабле жил огромный рыжий кот по кличке Пират.
 Морда кота была изрядно испещрена шрамами от боевых схваток, а один глаз и вовсе не полностью открывался. Жил Пират только на лодке, и что такое тёплая казарма, не знал.  Как настоящий «морской волк» он имел своё штатное место отдыха, располагавшееся  на средней палубе второго отсека. Питался кот от матросского стола, если охота на крыс, ради которой ещё котёнком его на лодку принёс Дербенёв, не давала пропитания. По нужде Пират всегда выходил «наверх», там же каждую весну он и «бракосочетался» с местными «невестами». Крысы, обычно жившие в нишах  теплотрасс стационарного причала № 46, всегда устремлялись «облюбовать» тот корабль, который швартовался к этому причалу. И, если лодки подходившие только на погрузку ракет  не задерживались у причала надолго, то и грызуны, эти мерзкие твари размером до 35 сантиметров и весом до полу килограмма не успевали обжить новую «квартиру».       Б-181 в этом вопросе не повезло. За  длительные месяцы боевых дежурств,  проведённых у злополучного причала, крысы не только заселились сами на лодку, но и успешно вывели потомство, с которым в основном и боролся Пират. А ему, «бедолаге»,   за его же преданность морскому братству теперь  частенько доставалось не только от крысаков, но и от «родного» командира.
Последней каплей, переполнившей чашу командирского терпения, был случай, когда крысы прогрызли часть линолеума третьего отсека, где располагалась каюта Басова, а Пират в отместку  задавил с десяток крысят и всех приволок именно под двери родного командира. Когда мать-крыса пришла «доедать»  остатки палубного покрытия, она естественно обнаружила своих задавленных детей. Там же у «праха невинно убиенных крысят» произошла  «схватка века» – поединок не на жизнь, а насмерть. К несчастью  для Пирата, в это время в отсеке появился сам командир. То ли не веря старпому, что на лодке всё готово к сдаче задачи, то ли памятуя о своём ещё не забытом старпомовском прошлом, Басов решил лично, как того требует Корабельный устав  осмотреть подводную лодку. И что он обнаружил? – Разодранное до самой стали палубное покрытие третьего отсека и гору окровавленных крысиных трупов, сверху на которой возлегал обездвиженный Пират в обнимку с загрызенной им крысой – «атаманом»…
— Старпому немедленно прибыть на лодку! —  приказал командир, готовый через трубку берегового телефона вынуть все внутренности из своего старшего помощника.
— Но его нет в казарме, — бодро доложил дежурный по команде, — Александр Николаевич заступает дежурным по дивизии и сейчас проводит развод на дежурство и вахту.
«Ах, как ему повезло!» — подумал Басов, теряя обладание  над своими эмоциями, — тогда замполита на лодку, и передайте Борису Фёдоровичу, что ждать его буду в третьем отсеке!
После длительных консультаций  по ходу совместного осмотра корабля командиром и замполитом было решено  содрать остатки покрытия в третьем отсеке и покрасить палубу быстросохнущей краской, которая «на всякий пожарный случай» была заказана  старпомом в судоремонтном заводе, но до настоящего времени ещё не получена на борт. Правда, самого старпома в эти планы решено было не посвящать. Кроме того, «для однообразия» командир решил этой замечательной краской покрасить все верхние палубы  отсеков, где имелось специальное  линолеумное покрытие, а Борис Фёдорович,  чтобы не отставать от командира в его грандиозных помыслах решил подкрасить ею же, если останется, конечно, ещё и боковые части лестницы ведущей от входной двери подъезда  до казармы. Взяв  у старпома документы на краску и машину  у командира дивизии, замполит уехал в Тосмаре.
А Дербенёв, занятый дежурными заботами, не придал этой поездке какого либо серьёзного значения. И зря! Потому что, приехав на завод, Борис Фёдорович, пошёл не к корпусникам, где и была приготовленная для Б-181 краска, а в деревянный цех, где кто-то тоже заказывал какую-то краску и тоже не забрал её вовремя…
Как назло, когда привезли краску, Дербенёв не видел, и как красили отсеки с лестничным пролётом, не видел тоже, потому что  «таинство» покраски было назначено командиром после ужина, то есть после восемнадцати часов. Правда, результаты этого грандиозного мероприятия в канун сдачи первой задачи он не только увидел, но и прочувствовал в полной мере на себе, когда в ночное время пришёл проверить родной корабль.
Первое, что почувствовал Дербенёв, спускаясь в лодку это стойкий запах скипидара, который никогда не применяется в качестве растворителя для красок по металлу, а используется только для растворения масляных красок и лаков. Вторым удивлением был цвет палубы и состояние покрытия. Через шесть часов после нанесения краски она приобрела стойки цвет детской неожиданности и начисто «отказывалась» сохнуть, что только подтверждало предположение о цвете.
Не высохла краска и наутро. Чтобы спасти ситуацию, замполит предложил простелить поверх краски полотняные дорожки, которые хранились у боцмана неизвестно зачем уже много лет. Командир от безысходности согласился.
Светлые на горчично-буром дорожки создавали некоторое подобие праздничности. Однако как только первый проверяющий  офицер из числа принимающего задачу штаба, шагнул в эту праздничность,   затем, проскользив по отсеку как на лыжах, не сумел застопорить своё тело в нужном месте  и напоследок растянулся у противоположной переборки, собрав под себя и «праздничную» дорожку, и невысохшую «детскую неожиданность»,  праздник под названием «приём задачи Л-1» для Б-181 закончился. 
Вот и получается, что лучше бы Дербенёву не заступать дежурным по дивизии в тот  злополучный день, или чтобы этого дня не было вовсе…