Подорожник

Быть может, начало новой книги...

...Бывает, идешь-бредёшь по дороге, цель не близкая, а солнце припекает, вокруг поля заброшенные сиротствуют, при дороге растительность чахлая и всё в пыли и тоске… А ты идёшь, шаг монотонный, усталый… и погружаешься ты в странную бездумность… Вот следы чьей-то давно наезженной и высохшей колеи на дороге – неужто еще лошадки у кого водятся? Вот чей-то букетик полевой брошен, тоже засохший... А вот – подорожник у обочины… Только он, несмотря ни на что, и тянет свой цветочек-стрелку ввысь, хотя в любую минуту грозит ему попасть под колесо или под ноги какому-нибудь задумавшемуся путнику. Но травка эта простецкая свое дело помнит: не дай Бог, поранится кто, тут и ему, подорожнику, черед придёт. Он хоть и в пыли, у всех под ногами, хоть и прост да незатейлив, а и у него своё врачебное предназначенье от Бога имеется, и он – жив – мёртв – это предназначенье должен исполнять: помогать человеку, ссадинки и нутро его врачевать, да тихо ему свои придорожные сказки сказывать…

___________________«КАКАЯ ЕЩЁ ТЕБЕ СТАРИЦА!»____________________________

Давно это было. Золотое церковное первовремение… Вернулись мы однажды с дочкой после летней поездки на Волгу, и скорее – к духовному отцу. «Ну, как вы съездили?» – А маршрут заранее не оговаривался: ехали окольными путями, через деревни, кто знал, куда дорога приведёт? Благословение было «на Волгу». И вот приехали счастливые с рассказами…
– Добрались мы до Старицы… – начали мы…
– Какая ещё вам старица?! – вдруг гневно только что не закричал отец. – Никаких стариц! Никаких стариц!
А мы – улыбаться: гнев родительский, ведь он и есть самая настоящая любовь! Он – свидетельство из сердца самое надежное, что мы не какие-нибудь пришлые тут, «формально» числящиеся дети, а самые что ни на есть – свои, кровные…
– Никаких стариц! – грохотали над нами раскаты и сверкали молнии. И хотя мы пытались вдвоём вставить словечко, что ни к каким старицам мы и в мыслях не ездили, а добрались лишь до городка Старица на Волге, – долго ещё тучи над нами не расходились. Отец словно не слышал нас…

Никуда и ни к кому он нас не посылал и не отправлял за советом. И был на сей счёт непреклонно строг. Одна духовная сестра все порывалась получить благословение написать свои вопросы отцу Иоанну (Крестьянкину) – дома у нее было с мужем худо. А духовник все уклонялся, да уклонялся… Но она всё-таки вырвала у него благословение. Написала. Получила замечательный отрезвляющий ответ, который, однако же, по сути дела нисколько не отличался от того, что говорил ей всегда наш духовник. Не сказать, что этот эпизод не оставил следа, а может и царапины в их отношениях, хотя внешне о том ничего не говорило…

Как тут было не вспомнить праведного отца Алексия Мечёва, который своих чад никуда от себя не отпускал, ни к кому – к другим старцам, которых тогда было в изобилии, не благословлял обращаться. Известен случай, бывший с девочкой Манюшкой Тимофеевой – впоследствии схимонахиней. Её батюшка очень любил, держал при себе, тщательно занимался её воспитанием, - лучше матери родной, и никуда от себя не отпускал: строго и ревниво растил, смотрел, с кем повелась она дружить, кто из старших чад пытается на Манюшку влияние оказывать… Это теперь в век всепоглощающих сетей миродержца (в том числе и космических), когда всем всё сразу известным становится, когда всё доступно, а такого батюшки над тобой нет, народ, как то ласковое дитя, спешит всех маток сразу сосать, –  чем, дескать, больше насосу, тем здоровее буду. Он и тут умудрится пыльцой попользоваться, и там соберёт духовного нектара, да только вот что странно, – тот нектар потом – не приведи Бог заболеть, – надумаешь полечиться, а запасы-то все в пыль превратятся и болезни будет помочь нечем…

Так вот, строг был Батюшка Алексий Мечёв при всей его безграничной любви – но любви не душевной, а чисто духовной. Однако и Манюшка шустра была, и батюшку всё-таки «дожала»: как так, все подружки уже побывали на исповеди у знаменитого старца Алексия Зосимовского в Лавре, а она – нет. Ну, отпустил. Не получилось у Манюшки вкусить духовной сладости на исповеди у старца, – еле ноги унесла, так страшно, да трудно ей было, да к своему родному отцу духовному в ноги и пала: больше, дескать, никогда на сторону не побегу, слушаться буду! И слово сдержала.
Неужто плох или слаб был старец Алексий Зосимовский? Случайно ли он жребий на Соборе патриарший вынимал? Да не будет! Просто дух воспитания человека, духовный характер общения с послушником или чадом – вся школа передачи старческого опыта – это целый мир, в котором всё подогнано, всё в гармонии, всё объясняет всё, – поистине консенсус патрум («согласие отцов») в действии – только в частном опыте настоящего духовного наставника. А отец Алексий Зосимовский и отец Алексий Мечёв были разных духовных школ, и несмотря на великие у обоих благодатные дары, сопряжению их педагогика, в особенности для новоначальных учеников,  не подлежала.

Когда пророк Илия возносился на огненной колеснице на небо, он бросил стенающему ученику своему Елисею, будущему пророку, свою ми;лоть – свой плащ в утешение, назидание, научение. Афонские старцы говорили, что так один пророк передал другому молитвенную эстафету – самоё «молитву» старца. Они под словом молитва понимали всю старческую науку в целостности, в той неразъёмности полнейшей и строгой гармонии, в которой нельзя было и колышек вынуть или новый вставить без изъяна и разрушения. Это было бы всё равно, что «милоть» изрезать и превратить в лоскутное одеяло. И не только потому, что своё чадо старец вёл и глубоко видел его недуги и изъяны, его добрые задатки, не только… Он берёг его от чужих лоскутов, от вторжений, которые могли бы не обогатить, но всё разрушить, превратить гармонию воспитания в какофонию…

Много лет спустя иной разговор произошёл у нас с духовником в общем-то на ту же тему, – с новичком неотесанным он бы его, возможно, сразу прикрыл. Речь зашла о книге воспоминаний об одном известном старце, подвижнике, делателе Иисусовой молитвы, строгом наставнике монахинь одной древней и знаменитой обители. Между игуменией и духовником обители долго длилась духовная конфронтация, в результате которого мать настоятельница изгнала духовника из обители, и он поселился в нескольких километрах от монастыря, чтобы некоторые сёстры, его преданные чада, могли окормляться у него.  И настоятельница, и духовник были людьми весьма опытными, имели за плечами долгий духовный путь, но вот не нашли общего языка. Можно догадываться только, где проходил водораздел: старец в воспитании монахинь делал акцент на внутреннем аскетическом делании, учил их молчанию, молитве, а игумения и вынужденно, и в соответствии со своими установками вела свой общежительный монастырь тяжелым трудовым путем деятельного послушания.  Вот тогда и был спрошен наш духовник – опытнейший монах, в то время возглавлявший комиссию по делам монастырей, о том, кто же из них прав. «Игумения, – ответил он. – Права тем уже что она Богом поставленная мать, игумения, настоятельница, и духовник должен служить и помогать ей духовно исполнять её игуменское послушание, а не вести в монастыре свою отдельную линию». Ответ, как всегда краткий, не развёрнутый, прозвучал сурово. Тогда духовнику осторожно был задан ещё один вопрос: «Неужто старец, и вообще старцы мог ошибаться?» «Мог, и ошибались», – было отрезано в ответ.

Как всякое сеяние духовного отца не самовольно избранного, а Богом данного, и это слово засеялось в почву сердца. Было ли оно смутительным и разрушительным? Никак, скорее призывающим к раздумьям, к осторожности, к тщательному и смиренному всматриванию в глубины духовной жизни. Во всяком случае подобная духовная трезвенность никогда бы не позволила бездумно и легко порхать по верхам духовных откровений, доверяться своим чувствам, неочищенным эмоциям, душевности, не сверяя их ни с Писанием, ни с отцами, ни с учением духовного отца, которое созидает у внимающих ему чад определённую духовную цельность, даже целомудрие. А целомудрие духовное - это  духовный иммунитет и  строгий внутренний контроль – то самое бесценное духовное чувство, подсказывающее, где фальшь или суррогат, а где подлинник, чувство, спасающее неопытных от окольных троп и духовных соблазнов попасть под влияние «хвалёных стариц» или модных младостарцев...

“Эх, женщины, вам бы только седину волос узреть,  - Вздыхал духовник, -  А истинная “седина”  - это “возраст мудрости”. И достигается он,возраст этот, произрастает только из подлинности и высокого качества духовного опыта”.

Раньше бывало, отходя ко Господу, отцы передавали своих чад из полы в полу родственным старцам. Они тогда были. Преподобный Анатолий (Потапов), великий Оптинский старец, передавал так монахиню Амвросию (Оберучеву) будущему последнему духовнику Оптиной преподобному Никону (Беляеву). Скорбела матушка, горевала, а потом ещё как пошло… Но это была Оптина. Хотя и там были близкие духом старцы, а были и чуждающиеся друг друга. И у каждого было своё стадо, притом, что Оптина была одна.
Но ныне-то не так… Оскуде преподобный… И старчествует теперь Сам Господь, как говорил своим чадам наш духовник. А это значит, что без молитвы, молитвы несгибаемой нашей веры в помощь Отца Небесного, теперь нам, как никогда, дороги нет...