Зе руф из он файер!

Шутки в сторону, дело серьезное. Мы в опасности и на грани очередной пропасти, которая окончательно разделит мир мужчин и женщин на два полушария, на две парадигмы, где Инь и Ян не заключены в круг, а как две запятые смотрят друг на друга в недоумении. Сёстры, я обращаюсь к вам! Смойте брови! Иначе мужчина вспомнит историю искусств и умчится на костлявом Росинанте чувства самосохранения в туман, в тайгу, в космос, в гущу касок и военной техники, чтобы забыть пережитый им кошмар.

Времени мало, пойдем по порядку. Античность – пора, когда мы были здоровы, сильны и прекрасны. Все наши перси, длани, ланиты и прочие холмы и ноздри были надежны и трепетали только в двух случаях – при виде мужчины и когда он звал нас в оливковую рощу. Каждая была или правнучкой Геры, или племянницей Персефоны, а потому держала себя в форме, позволяющей быть отображенной в мраморе. Причем, стоя. Лицо и тело были идеальны и уверенно сигнализировали: «Я – совершенство! Куда бы ты ни пошел, ты будешь искать меня». Мужчины были околдованы и завоевывали по три страны за ночь только для того, чтобы вернуться и сказать: «Нет, не нашел! Снимай хитон, я буду воспевать твои рассадники!» Античные женщины были настолько прекрасны, что кариатидам позволяли наравне с атлантами держать своды храмов. К сожалению, это был наш последний вклад в дело фиксации скользкой крыши мироздания.

Всплеск войны, науки и искусства закончился тем, что женщины, опасаясь раннего варикоза и простуд, отбросили мифические причиндалы и легли. Что и говорить – мрачное Средневековье и вся эта готика с холодными фресками заставили нас держаться поближе к жаркому огню и толстому одеялу. Поэтому Венеры и Данаи хоть и менее целомудренны, зато общественно-политически более полезны. Женщина из статуи превратилась в плоть и кровь. Особенно это превращение сказалось на нижней части тела, которая, как безголосая сказительница повествует нам о стремлении мужчины расширять границы своих земель и владений. Мрамор не выдерживает и отдает пальму первенства краскам и холстам. Искусство того времени ярко и точно отражает картину мира: чем больше у баб жопы, тем серьезнее геополитические проблемы. Тут и религиозные войны, и смены государственных формаций, и чума, и голод. Устав от потрясений, мужчина устало припадает к женской груди.

Припадает, а затем поднимает голову и вдруг впервые видит глаза. Этот орган попадается ему неслучайно. Пришла пора задуматься, дать шанс пробиться на свет гуманистическим идеям. Мужчина срочно одевает женщину, возвращает ей вертикаль, украшения и дополняет собаками и детьми. Но самое главное, он одержим духовностью. С полотен на нас смотрят нежнейшие создания. Плечи их покаты, уста и руки малы и сдержаны. Все внимание отдано большим, выразительным глазам. Мы понимаем, что мужчина догадался, что на свете существует мораль и семейные ценности. Углубление этой темы закономерно привело к революциям, разврату и импрессионизму.

Поняв, что глаза предмет бездонный и исследованию не подлежит, мужчина из них выплыл и пустился в айданудане. Все накопленное смешалось: жажда власти и добродетель, жестокость и сентиментальность, грубость и изящество. Избыток чувств, экспрессия и алкоголь заставили женщин встать в позу, которая тут же заинтересовала творцов. Не сама женщина, а ее роль, ее движение в пространстве, воздух, что поднимает ее юбку, дым, что струится из ее мундштука, смех, что рассыпается битым хрусталем кафешантанов, выбившиеся прядки, мелькающие коленки – вот основная тема той эпохи. Раскорячило общество, умы, а заодно и балерин на полотнах Дега. Прекрасное светлое время прямо перед закатом.

Закат окрасился багрянцем различных направлений, так что в черном квадрате при желании можно найти и черную кошку, и черную женщину. Советские колхозницы и работницы старательно делали вид, что мужчин, кроме мытья в тазике и уборки урожая, ничего не интересует. Западное искусство, шурша долларами, бросило все силы на то, чтобы изображение женщины повышало продажи. Сама женщина в то время ходила с бантиком и была вкусна и желанна, как праздничный торт.

Наше время - потемки. Женщины никак не могут уловить сути того, что нужно отражать, поэтому пошли по простому пути исключений. Начали активно предлагать грудь и губы. Вполне оправданно: земли были, духовность была. Пора бы сосредоточиться на экологии, пропитании и добыче полезных ископаемых. Мужчина все потрогал и ох... обиделся, в общем. Так в моду вошла анорексия. Женщина возмутилась, обложилась силиконом, нарастила волосы, ногти, вставила в зубы бриллианты, проколола пупок и набила бабочку. Мужчина совсем загрустил и стал рисовать мандалу.

А все что нам было нужно – это тоже остановиться. Но женщина существо пугливое и быстро впадает в панику. Так появились брови... Они выросли на женском лице неожиданно, густо, темно и свирепо. А ведь бровь сама по себе имеет смысл. Что будет, если мужчина ее заметит? Он ведь может подумать, что мы тяжело работаем в поле и нуждаемся в естественной защите ранее воспетых глаз от едкого пота. Это еще куда ни шло. А что, если он решит, что бровь – это вызов? Что это наш «Тополь - М»? Что, если он в сердцах достанет свою «Булаву-Ж»?

Бровь подкралась незаметно! Она теперь властвует над женской красотой. Она вобрала в себя и аккумулировала многовековую борьбу женщин за все то, что они хотели, не зная чего именно. Из тонкой, удивленно приподнятой ниточки, оставленной рейсфедером, бровь мутировала в искусственные дебри вожделения Фриды Кало, вздернулась над всем женским естеством, изогнулась, всколыхнула грудь, подтянула попу, смахнула бабочку, оголила в хищном оскале бриллиант. Что это может означать? Это объявление войны! Женщины, опомнитесь! У нас уже повсюду штабы микроблейдинга. Но это не выход. Лучше опять вернуться к античности, пока Соломон новейшего времени не забился в припадке:
«О, ты ужасна, возлюбленная моя, ты ужасна! Глаза твои воробьиные под кудрями нарощёнными; волосы твои - как козы дохлые, упавшие с горы Галаадской; зубы твои - как стадо седых овец, к которым тетя Ася приехала; как лента эскалатора губы твои, и уста твои адские врата; два сосца твои пересаженных, нежизнеспособны, как баклажаны в Подмосковье. Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, свалю и я по-быстрому на гору мирровую и на холм фимиама с друзьями или просто на работу от бровей твоих жгучих, брежневских, острым скальпелем нанесенных, замышляющих недоброе. Вся ты прекрасна... была, возлюбленная моя, и пятна на тебе не было, пока инстаграм не заменил тебе песнь мою!»

В любом случае отбросим уныние. Пришло время, друзья, стереть с лица копоть времени и вайфая, смыть воинственный камуфляж недопонимания, а потом посетить оливковые рощи и без лишних слов придаться там поискам новых форм и воплощений взаимного чувства!