Звуки будущего 2

Прелюдия




«Однажды Будда стоял перед собранием народа на Пике Грифов. Все люди ждали, когда он начнёт учить дхармы, но Будда молчал. Прошло уже довольно много времён, а он ещё не промолвил ни единого слова. В руке он держал цветок. Глаза всех людей в толпе были обращены к нему, но никто так ничего и не понял. Вдруг один монах взглянул на Будду сияющими глазами и улыбнулся. И тогда Будда сказал: «У меня есть сокровище видения совершенной Дхармы, волшебный дух нирваны, свободной от нечистоты реальности, и я передал это сокровище Махакашьяпе». Этим улыбающимся монахом оказался как раз Махакашьяпа, один из великих учеников Будды. Махакашьяпа пробудился благодаря цветку и своему глубокому восприятию».
                (Тит Нат Хан)

В мастерской витал дух воспоминаний. Ашас прервал сеанс рисования – он был удовлетворён последними результатами, вылившимися в новый эксперимент, вполне соответствующий экспрессии картины.
Мама расположилась на привычном в последнее время месте – на одном из старых диванов, стоящих под углом, которые Ашас помнил с раннего детства. Она выбирала момент, чтобы поговорить о загадочном поезде и мистическом путешествии, постепенно превратившемся в семейную легенду.
– Мой дорогой! Если не возражаешь, мне хотелось бы вернуться к «звукам живописи». Какое удивительное и необычное сочетание слов! Я долго думала о нем, пыталась проанализировать, и мне кажется, что оно имеет под собой реальную основу. Об этом говорили многие великие мастера, отмечая звуки их собственной живописи. Этому нет подтверждения, остаётся лишь верить их словам. В то же время, если это упоминается несколькими художниками, то, без сомнения, под этим что-то скрывается. Мне кажется, в какой-то момент и я в своём творчестве почувствовала, что мне не хочется слушать радио и записи музыки во время рисования. И здесь, в мастерской, ты слышишь неуловимую успокоительную мелодию, не ярко выраженную, но очень узнаваемую в определённом состоянии творческой нирваны, когда не замечаешь ничего вокруг, лишь движешься под покровом неведомой творческой силы. Это состояние души невозможно описать так же, как нельзя воспроизвести внутренние душевные порывы, эмоциональные вибрации, возникающие в абсолютном равновесии. Творческие люди подобны музыкальным инструментам, на душевных струнах которых вечность позволяет себе играть мелодии с оттенками любви, страсти и грусти. А грусть – это насущный хлеб для творческой души.
Между тем, мне бы не хотелось оспаривать загадочную сторону твоего рассказа о путешествии в мистическом поезде, и неважно, было ли это реальностью или тебе приснилось, и, возможно, необычным образом ты вообразил эти подробности. Описанные тобой детали настолько чётки и встречи настолько живописны, что в этом кроются главные вытекающие для тебя последствия, необыкновенная творческая полезность и сила пережитого. Мы, профессиональные художники, настолько подробно знаем и изучаем наших предшественников, с нами живёт их наследие. И очень часто кажется, что они окружают нас вместе со своими картинами, рисунками, они словно общаются с нами, рассказывают о своей жизни и времени, сопереживают нашему творчеству. Несомненно, что многие из творцов хотели бы, чтобы их направление было продолжено и разработано глубже. Если же художник оставил после себя переписку, литературные заметки и, в самом лучшем случае, критические работы, ситуация проясняется и оживает вновь. Примеров достаточно – Микеланджело, Леонардо да Винчи, Вазари, Дюрер, а ближе к нашему времени – письма и книга Гогена, письма Делакруа, Ван Гога, письма и беседы Матисса, критические работы Кандинского и его письма, критические статьи и манифест Бретона, работы Ротко и многих других. Мы знаем, что далеко не все великие художники могли выразить словами и запечатлеть свои мысли о творчестве, но, когда это случалось, они оставляли бесценный след для последующих поколений художников, скульпторов и исследователей их творчества.
Возвращаясь к твоим рассказам о загадочном путешествии, можно отметить тот факт, что большинство знаменитых пассажиров поезда относились к категории творцов с необыкновенными способностями анализировать собственное творчество, проводить параллели с творчеством предшественников, оставляя литературный след своих размышлений, что важно для нас, художников. И связано это не только с динамикой рук, но и с глубокой духовностью, динамикой мысли, что преломляется в высшую сферу человеческого существования – духовную свободу.
Сидя в последнее время на одном из диванов, так уютно стоящих под углом в нашей мастерской, не имея сил и возможности писать картины, я часто вспоминаю времена твоего детства, юношества, когда ты сидел или лежал на моем месте, а я интенсивно работала, иногда не замечая твоего присутствия, растворившись в собственном творчестве. Меня согревала твоя близость, ты дышал тем же воздухом творчества, жил в том же духовном пространстве, и благодаря этому, между нами постепенно зарождалась духовная близость, что бывает очень редко между сыном и мамой, интеллектуальное единство и взаимопонимание, которые находятся в динамике, и мы продолжаем над этим работать. У меня такое чувство, что до сих пор нами не всё ещё обдумано, осмысленно, что самое главное в наших общих умозаключениях ещё впереди. Так много ещё нужно обсудить, так много вопросов, не получивших ответов. В какой-то момент я поняла, что самое главное в процессе мышления – умение задавать самой себе вопросы и пытаться, по мере возможности, искать на них ответы.
Ты, наверное, устал от этой длиной тирады, но мне давно хотелось её высказать. Я пришла к выводу, что не так важен для человека результат в творчестве, хотя и не стоит его полностью умалять, как важен сам процесс творчества – он наполняет и обогащает жизнь необыкновенной динамической аурой созидания. Тот же, кто не умеет осознать этого, спешит к эфемерной цели, упускает самое главное в жизни – умение чувствовать осмысленное течение реки своей жизни, слышать журчание её воды, ощущать прелесть магии творческих мгновений. Я думаю, в этом суть нашего созидания.
В последнее время я боялась, что из-за моей болезни у нас не будет достаточно времени для продолжения нашего диалога. Странно, но мне намного лучше работалось по дороге на лечебные процедуры, в вагонах метро, окружённой многоликой толпой пассажиров, когда, прислонившись для устойчивости к двери вагона и держа в руках книгу или листы распечатанного материала, делала заметки в телефоне. Этот настрой и желание отвлечься от забот и страхов отодвигал главное – заботу о собственном здоровье – на задворки мыслей. Сосредоточенность на работе над прочитанным материалом, его анализом, вплоть до фантазий – всё это было ново, очень подходило к переживаемому этапу, становилось необходимым и затягивало, расширяясь всё больше и больше. Неприятные процедуры проходили в тумане размышлений над последним сюжетом, промелькнувшим в голове во время ожидания в приёмной доктора; одна мысль цеплялась за другую, перетекая в новую, строя логическую цепочку размышлений. Удивительно, что именно на этом этапе жизни я занялась совершенно новым для себя видом творчества. Он засасывал, увлекал меня в свои дебри, вытесняя мысли о собственном здоровье.
Ашас почувствовал нежные колебания воздуха, как будто мамины мысли рождали волны понимания, близости и любви. Лёжа на соседнем диване, он настолько был расслаблен, что чувствовал произнесённые ею слова всеми фибрами души. Это состояние навеяло строки давно написанного стихотворения...

Диваны в комнате углом стояли,
Друг к другу мы углом лежали.
И прошлое нахлынуло легко,
Нас унесло в забытое давно.

И было сладкое воспоминание,
И наше прежнее сияние,
Как будто не было так далеко,
А рядом, здесь, в углах оно.

Ласкало слух друг друга мягко,
Волной накрыло нас приятно
И плыли в океан мы тот,
Встречая прошлого наш плот.

И лица мимо проплывали,
И головами нам кивали.
Болтало на волнах сего,
Нам чувства разделить дано.

Все потихоньку нас качало
И ветром старым обдувало.
На сердце было так светло -
Мы вместе в том давным-давно.

Диваны в комнате углом стояли,
Лицом друг к другу мы лежали.
И было ласково, тепло
В нахлынувшем давным-давно.

Ашас всегда наслаждался минутами маминого творческого анализа, затрагивающего самые чувствительные места, те, которые обычно скрыты от внешнего мира. Он кивал головой, выражая своё удовлетворение, а после незначительной паузы заметил:

– Говоря о поездке, я хотел бы дополнить, что, пожалуй, для меня это был один из самых сильных эмоциональных периодов моей жизни, и неважно, каким образом я его пережил. Вначале я старался как можно быстрее привыкнуть к рутине загадочного путешествия, хотелось глубже понять окружающих, вникнуть в их заботы и оттенки творчества. Иногда казалось, что всё вокруг протекает абсолютно естественно, ничего необычного не происходит. В те моменты, когда звучала внутренняя боль творца, глубокие сомнения, касающиеся его творений, бесконечная преданность тому, что он делает, вплоть до самопожертвования, фанатизма, что очень типично для них всех, мне хотелось рыдать. Когда же на моих глазах они создавали свои шедевры, у меня, наблюдавшего за их движениями, полётом кисти над холстом, сердце замирало, было тяжело дышать и не верилось, что подобное просто возможно. Казалось, что мне снится удивительный длинный сон с массой подробностей, эмоций, деталей, привычных и совсем новых, которые останутся со мной на всю жизнь. Я уже не говорю о творческом толчке необыкновенной силы под влиянием пережитого, который я испытываю сегодня, работая без устали над чем-то новым, что требует определения, как будто передо мной распахнулись ворота в неизведанное новое пространство, новое направление, требующее анализа и определения в будущем.
Наши беседы должны мне помочь, подвести философскую и теоретическую основу тому, что я сегодня делаю пока интуитивно, не задумываясь, а просто перемещаясь по непознанному тонкому льду творческого пространства. И для меня неважно, было ли путешествие плодом фантазии, продолжительным сном или реальностью. Мы так срастаемся с работами наших предшественников, их стилем, направлениями, вплоть до точек, линий, мазков и колоритов, что прошлое в этом анализе перетекает в настоящее. Мы не находим различий в определённые моменты поисков, как будто общаемся с мастерами прошлого и наблюдаем их процесс созидания – всё сливается воедино с нашими буднями. Я вижу в этом расширение временного пространства, потрясающую духовную силу и ощущение полёта, космизм творчества. Не зря мне снился сон о полете в неизведанное, о духовном порыве, закончившийся мистическим балом.
Ашас выдохся, подобные воспоминания и эмоциональные подробности всегда требовали большого напряжения. Стоило прерваться и передохнуть. Мама поднялась наверх, а он решил привести мастерскую в порядок.