Из воспоминаний о Москве

Я одомашненная чайка. Добровольно влетела в метро, меряя поверхность гранита ботинками. "Милые, любезные пассажиры, не стойте у края платформы". Эскалатор, зацепив мои перья, тащит меня за собой, вслед за другими зацепившимися.

Не может метро быть построенным просто так, от скуки или неудобства. Метрополитен — звучит как нечто большое, торжественное. Пока спускаюсь в самый низ, оглядываюсь по сторонам. — Ну не всё же так просто! Не лампочки, а космического спутника сигналы, не станции, а соединяющие события железные ветви, — говорю я не вслух. Сяду с краю, прижмусь к холодному старому другу — стене.

Вдруг кто-то сядет не через одного, а рядом. Кто-то кому-то улыбнётся, придержит дверь, уступит место. Не кинет косой взгляд, не станет ворчать, придержит злость, уступит радость. Вся человечность живёт в метро.

Моё трясущееся тело толкает поезд.

Влетим в поверхность над железным деревом метрополитена. Промчимся, срывая спокойствие с голов каждого из пассажиров. Не оставайся равнодушным, пока видишь свет, пассажир! — кричат вдогонку птицы-союзники.

Верчу головой, радуюсь свету. В этом моменте даже я сама немного свет. Волосы искрятся, разлетаются в стороны. Смахиваю неаккуратным движением шапку со своей головы — роднюсь. С поездом, с пролетающими мимо зданиями, с людьми в вагоне. Зацеплюсь взглядом за мужчину напротив, — упала кепка. Сглаживаю острые углы внутри себя и улыбаюсь. Улыбаюсь долго, пронзительно, словно сейчас же расплачусь и вылечу из вагона, выброшусь, оставив в нём пару своих перьев. Уголками губ прорежу и твоё спокойствие, Человек.

Маковое поле горит внутри меня. Этот цветочный жар растёт у меня на лице, с щёк стекает дальше, внутрь, к самому сердцу.
Прожигающий верхнюю одежду, затрагивающий соседей. Его не удержать, он всеобъемлющий. Мой милый Человек, впустивший меня в метро — улыбается. А жар всё растёт, его ни унять, ни затушить, не загнать в вакуумное пространство. Я не различаю своих рук в этом дымном свете и из меня всё рвутся эти, как их...любовные признания.

И хочется быть ничейной и свободной.
Непринуждённой, властной, забывчивой, ленивой, не красивой.
Но милый Человек, издеваясь, искренен ко мне и снова, я, забывши самое главное, спрашиваю, не размыкая склеившихся губ, — как жить так, чтобы быть любимой?

Оперившиеся внезапно крылья, уже не уместить под свитером, не зашить в платье. Они рвутся, толкают серость, прожигают слой ороговевшей кожи.

Рыхлый московский свет обычного дня прожигает вагон. Последние часы спокойствия я проживаю в неведении, тем оно и прекрасно.
Единственный узел перехода на конечных станциях завяжет меня во что-то, с названием "морское", а мне и хорошо. Я всё ещё одинока, у меня всё ещё нет собаки. Слёзы прячутся в шарфе,
научились, негодники, скрываться.

И если в следующую минуту упадёт метеорит, прямо в Москве, прямо в окна нашего вагона — я буду счастлива. И если поезд сойдёт с рельс и меня раздавит, я до последней секунды сохраню улыбку.

В этом вагоне,
между не подземными станциями,
между домом Солнца и Отчаяния,
я сижу с самого краю, обнимаю стену.
Дымный свет останется в моих волосах, не растворится в духах, не смоется жёсткой Питерской водой, не станет песчинками забытого счастья. Его не расчленят прутья ржавых заборов, не закидают грязью лужи закрытых на ключ дворов.

Я сама себе одиночество, плачь и горечь.
Милый человек нежно, ласково ткнёт в сочащееся, с привкусом железа, место, — складывай крылья, нам сейчас выходить.

Но Человек! Милый, любимый некто, ты и есть крылья!