Дорожные заметки. 1

I

Поездка – это всегда небольшое приключение. И как бы смешно не звучало, но наибольшими авантюристами, наряду с любителями путешествий, по праву можно считать водителей поездов, автобусов и прочего транспорта обеспечивающего поездки в далекие и не очень локации. Но, хоть, у того же машиниста поезда,  ввиду огромного количества пройденных километров за плечами, дорожная романтика потеряла притягательность, после, переросла в профессионализм, а в дальнейшем, в ненависть и смирение с выдавшейся участью, он соврет, сказав, что все его поездки проходят одинаково.
Чего уж говорить о пассажирах? Дорога в обществе людей, становится в разы интереснее и памятнее, тем более, когда окружающее общество совершенно незнакомо.
В силу вида деятельности, мне очень часто приходится пользоваться пассажирскими поездами. И хоть процесс поездки я считаю чрезвычайно утомительным, но особой дорожной магии я отрицать не имею права. Возможно, общество в процессе развития научилось создавать особую атмосферу во время путешествия, так как можно выявить даже некоторый дорожный «этикет». У вас неоднократно  поинтересуются: далеко ли вы едите, откуда едите, скоро ли вам выходить, предложат чай, кофе, водку, или медовуху купленную за бесценок на прошлой станции, расхваливая ее, дабы оправдать затраты огромной суммы, став, неожиданно для себя и окружающих «медовушным» сомелье.
Самым же интересным, я считаю, одиночное путешествия в плацкартном вагоне, причем выбирать нужно именно плацкарт, ведь только в хаосе разнотипных, совершенно отличающихся друг от друга персон,  может родиться диалог, спор или сцена, столь комичные, что начинает казаться, будто этому невозможно случиться в любом другом месте. 


II

Моя очередная поездка начиналась, как это обычно бывает, с прощания. В этот момент и берет свое начало дорожная магия – попрощаться с близкими, присесть на дорожку, и не в коем случае ничего не забыть, ведь возвращение сулит неудачу в будущем.
Прощания продолжаются на пироне с провожающими, которые оказываются на деле, самыми близкими людьми, и горечь от разлуки с ними будет преследовать на протяжении всего путешествия – так обычно случается со мной.
И сейчас, стоя у самого вагона, в объятиях столь необходимых в данный момент и настолько родных, ставших за последние пару – тройку вечеров обязательной обыденностью, без которой вечер лениво растягивался на серые, бесполезно потраченные часы, я в который раз обещал себе, что в этот раз, прощание будет последнем.  Сегодняшний же вечер был полон оттенков – тут и ее румянец, опаливший щечки в начале вечера, и невидимая улыбка на алых губах. Она улыбается всегда, даже когда ей грустно, мне кажется, будто внутри ее распирает смех. И сегодня, с приближением часа моего отъезда, когда ее румянец сменился болезненной бледностью, глаза, не переставали выдавать лукавства, и стоило мне слегка упустить ее из виду, как она ловко скомкала снег в ладошках и запустила в меня.
Броски снежков в этот морозный вечер вернули девушке румянец и улыбку, вплоть до момента на пироне. Во время расставания у вагона, она вдруг вложила в карман моей куртки свернутый тетрадный  лист бумаги, взяв с меня обещание, открыть его только после моего отправления. 
Прощальный поцелуй, поцелуй который стал обычным и малозапоминающимся ввиду изрядного их количества в последнее время.
Ее улыбка напоследок.
Прощальные слова.
И вот она уходит.
«Будь у нее лисий хвост он бы сейчас хитро и игриво маячил из стороны в сторону с каждой ее поступью» – думал я про себя. Вспомнил о листе в кармане: «ее любовь к мелким пакостям и проказничеству так велика – наверняка там написана колкость, а возможно и вовсе грубая шутка»
Пора в вагон.


III

Расположившись в вагоне, первым делом открываю тайное послание – вряд ли она писала раньше подобное, и вряд ли напишет подобное вновь. Та, с которой я попрощался четверть часа назад, уместила на тетрадном листе, в стихотворной форме, нашу с ней историю, историю, длинною в маленькую жизнь. И хоть это все было приправлено изрядной бональщиной, неумелые стихотворные строки мастерски играли на душевных струнах, когда сценой были впечатления от сегодняшнего вечера расставания и велели явиться глупой улыбке на моем лице. Тогда я на несколько минут погрузился в воспоминания, стал прокручивать в памяти ярчайшие моменты за период нашего знакомства. И конечно не имел возможности представить, что тот поцелуй действительно был последним, да и обещание данное самому себе я выполнил, хоть и совершенно не так как планировал.
С этого началось мое маленькое путешествие.


IV

Плацкартный вагон поезда Санкт – Петербург-Махачкала вряд ли может показаться кому то скучным. Менталитет кавказского народа, в купе с интеллигенцией жителей культурной столицы, подарит массу впечатлений. Тут тебе неоднократно предложат шавермы, и попробовать ее все же придётся, а байка, или анекдот рассказанные литературным языком, с минимальным использованием мата, повеселит не столько содержанием, сколько непривычной подачей.
Старушка, сидевшая против меня, мило улыбалась и засыпала меня обыкновенными для такого случая вопросами. Надо мной, на верхней полке, ютилась полная женщина, пытавшаяся уснуть, но из за духоты в вагоне, и изрядно шумящих пассажиров, сон, все никак не одаривал мою соседку визитом. На боковухе, через проход, уставившись в окно, сидел слегка выпивший мужчина. Его недавней собеседницей, по всей видимости, была засыпающая дамочка, и он прислушивался к моему разговору со старухой, дабы, не упустить момента, и ворваться в диалог с какой-нибудь близкой ему темы, выжидая, что мы коснемся таковой, и, таким образом, восполнить потерю товарища, отправившегося видеть сны. 
Алкоголь в крови все никак не давал покоя мужчине, и подталкивал на общение с новой силой. Он уже повернулся к нам лицом и бегал глазами меж мной и старухой, будто пытался уловить фразы, слетавшие с наших губ мгновенно, чтобы как можно скорее стать нашим собеседником.
Лицо мужчины было стандартным, слегка полным, с носом в форме пятачка. Он был коротко стрижен, и имел дневную щетину. Будучи возрастом лет 35, с туманным, алкогольным взглядом, он был одет в красную майку поло и черные треники – стандартный дресс-код столичного пассажира плацкартного вагона.
Алкогольный градус влечет людей к большей социализации, заставляя расширять свой круг общения, или же принуждает к поиску контактов наших старых знакомых и любимых. Жаль, что в большинстве случаев, даже в самом рядовом диалоге, люди не склонны слушать, их цель только говорить и быть услышанными.
Вот и очередная остановка. Я решил выйти подышать свежим воздухом. Мой выпивший попутчик, так и не осмелившись заговорить, отправился за мной. На станции под названием «Лихая» стояла глубокая, морозная ночь. Свет фонарей на платформах был излишним, так ярки были звезды с луной этой холодной ночью. Впрочем, мороз не мешал изрядно нагревшимся пассажирам поезда Санкт-Петербург – Махачкала выбегать из вагона едва одетыми ради редкого перекура и покупки спиртных напитков.
Россия ведь и отличается от других стран тем, что у нас все льется из одной бочки, знай себе, бери что подешевле.
Вот и мой знакомый в красном поло, выдыхая паром, бежал по платформе, обнимая, не вызывающую никакого доверия, и не имеющую совершенно никаких отличительных знаков, темную пластиковую бутылку.
Теперь то нам будет о чем поговорить. Даже в отсутствии общих тем, всегда можно предложить выпить, что станет прекрасным поводом для знакомства.
Диктор объявила о скором отправлении моего поезда, пора в вагон, половина моей дороги позади. 


V

Следуя по вагону к своему месту, я прокручивал в голове возможные варианты исхода событий, при моем отказе от предложения выпить.
Каким же было мое удивление, когда это предложение и вовсе не прозвучало.
Дело в том, что моих попутчиков стало на одного больше. Напротив обладателя бутылки с неизвестным содержимым, устроился мужчина средних лет, в стареньком костюме, носивший под глазами мешки и на них же очки в широкой оправе. С морщинами и залысиной, он имел вид потрепанной интеллигенции, коей полно в наших широтах.
Новый пассажир сразу привлек внимание неудачливого собеседника, и тот уже во все свое красноречие, рассказывал о своей поездке в Петербург, не забывая предлагать выпить. Старушка, сидевшая напротив меня, мирно уснула, чего никак не удавалось даме сверху, она то и дело ворочалась и томно вздыхала. Я же, уткнувшись в электронную книгу, пытался осилить очередной диалог греческого философа, но то и дело обращал свое внимание на диалог, который складывался по-соседству.
 


VI

Разговор между двумя мужчинами не был изначально примечательным. Начавшись с обыденного знакомства, он перетек в обмен информацией о целях поездки каждого. Между делом, интеллигент не забывал отказываться от предложения попробовать купленную только что наливку. Бутыль опустела уже на четверть, пропорционально одарив пьющего настроением, и отняла столько же в возможности адекватно воспринимать происходящее вокруг.
На столе между собеседниками, помимо темной, пластиковой бутылки находилась книга, принадлежавшая интеллигенту. Спустя несколько километров пути, владелец раскрыл книжку, и стал заглядывать туда как только в беседе наступала пауза.
Спустя еще пол часа диалог имел следующую форму:
1)выпивший, рассуждал вслух на злободневную тему, пока его товарищ листал непонятный том;
2)у интеллигента спрашивалось собственное мнение по поводу рассуждений нетрезвого соседа;
3)интеллигент давал свернутый, неопределённый ответ;
4)интеллигент отказывался от наливки;
Уже изрядно подвыпившего мужчину, явно раздражало то, что его товарищ, раз за разом опускает голову в книгу. Но бросаемые интеллигентом короткие фразы, подогретые градусом наливки, приобретали в голове у нетрезвого невероятную остроту и прибавляли очков первому.
Сейчас речь шла об автомобилях. Мужчина в красном поло рассказывал о купленной им модели машины, естественно она идеально подходила для всех нужд. Были соблюдены все факторы: безопасность, комфорт, вместимость, мощность, а так же цена, которая, к слову, должна была быть гораздо выше, но это только очередное положительное звено в цепи семейного счастья и благополучия. К минусам своего приобретения мужчина отнес то, что он теперь кучу времени проводит в гараже, чем очень не довольна супруга счастливого автовладельца. Закончив рассуждение шуткой о женщинах не умеющих управляться с авто, он бросил взгляд на собеседника, ожидая его реакции.
Как ни странно, интеллигент не терял нить разговора за чтением, и почти мгновенно выпалил фразу о том, что мужчины на ментальном уровне связаны со своим транспортом, и давно принято, и вошло в норму, что сильный пол уделяет технике куда больше внимания, чем собственной пассии.
Ответ более чем удовлетворил пьяного пассажира, и тот, качая головой из стороны в сторону, приговаривая: «красиво», тянулся к собеседнику ради рукопожатия. Его действительно захлестнул небывалый восторг, ответы его товарища казались выпившему чрезвычайно преисполненными ума. А раз он способен вести диалог со столь эрудированным человеком, при том, что этот человек соглашается с ним абсолютно во всем, значит, он и сам не менее остроумен и эрудирован.
Интеллигент же действовал максимально осторожно для таких ситуаций, побывав в них, судя по всему, неоднократно. Соглашаясь со всем сказанным, а при необходимости подтверждая собственными словами тезисы, рожденные нетрезвым разумом, он всего лишь говорил то, что от него хотят услышать.

Опьяненный не пытается укрыть своих желаний. Алкоголь раскрывает душу, скрывая разум.

Осушив бутылку, уже изрядно пьяный мужчина решил разузнать поближе своего новоиспеченного "брата по разуму". После минутной заминки он задал вопрос о единственном предмете, который принадлежал интеллигенту, и который попался на глаза выпившего в тот момент – книге.


VI

Словарь. Латино-русский медицинский словарь. Вот чем оказалась книга, которая раз за разом пленяла взор интеллигента. Недоумевающая физиономия, изрядно выпившего мужчины, являла на свет выражение, говорящее о невероятных мыслительных процессах.
"Студент? Врач?"
"Врач. Для студента уж слишком великовозрастный."
Нетрезвая логика, казалось бы, рассудила вполне верно.
Интеллигент со словарем оказался преподавателем в медицинском ВУЗе, что впрочем, не шло в разрез с выводами пьяной логики - в понимании этой самой логикой.
Вежливо попросив книгу, мужчина совершенно глупым взглядом пытался безуспешно осилить термины состоящие из виденных, когда то ранее символов. Нетрезвая голова отказывалась собирать символы в слова, и наотрез не соглашалась понимать пускай сейчас и не ясно мыслящими, но все же русскими мозгами древний, забугорный язык. 
«Эта книга написана для студентов-медиков» - улыбаясь, оправдывался преподаватель, когда его товарищ, с силой закрыл том.
На вопрос об использованном языке, интеллигент пояснил ситуацию с латынью. Мертвый язык – это определение необычайно заинтересовало пьяного.

Можно ли называть язык мертвым, когда перед тобой лежит словарь этого самого языка вполне свежего издания? Неопределенность жизни и смерти? Язык Шредингера? Сейчас я переверну обложку словаря и оживлю язык.

-Кому вообще придёт в голову учить то, что уже отжило свое?
-Например, мне.
-Ха. И на кой лад?
-Чтобы писать такие книги.


VII

"Она написана мной, для моих студентов."
Такое признание вызвало откровенное неверие у пьяного, и он немедленно потребовал доказательств. Преподаватель назвал свое полное имя, уточнив, что его можно обнаружить на обложке словаря. Его собеседник потребовал документы для удостоверения личности.
В то время, пока преподаватель рылся в карманах сумки, пытаясь найти паспорт, пьяный мужчина оживленно вертел книгу.
Вычислив количество страниц, коих оказалось 297, нетрезвый стал неистово рекламировать словарь окружающим, не забывая упоминать главную ценность книги – возможность существования автора сего 300-страничного тома буквально на расстоянии вытянутой руки.
Ради такого случая, мужчина решил разбудить полную даму с верхней полки, которой удалось уснуть пару минут назад, что бы та, непременно стала свидетелем происходящего. Самым же удивительным для нетрезвого, стало количество страниц. В его голове никак не могло уместиться понимание того, как эти 300 страниц умещаются в голове его товарища.
Тут можно было проследить и иную грань недоумения, присущую более взрослому поколению. В школе нас учили по книгам, которым мы должны были доверять целиком. С верой в безоговорочную истинность учебного материала, молодежные массы, ежегодно, хоть и со скрежетом, но добиралась до финальной линейки. С гордо поднятой головой, под песню о прекрасном далеко, выпускается очередное поколение. Школа оставила многое после себя в жизни каждого выпускника – непреклонная вера в  истинность  написанного черным по белому - всего одна капля в море воспитания советских и ранних постсоветских школ.

Тогда же мне в голову забралась забавная мысль. На уроках литературы, школьников преимущественно знакомили с произведениями отечественных и зарубежных, но главное, давно умерших авторов.

Безоговорочная классика – плод фантазии мертвого, написанный живым языком.
Книга в руках моего пьяного попутчика – результат умственной деятельности живого над мертвым языком.


VIII

Предоставив документы, и заимев тем самым, единственного своего поклонника, в лице пьяного товарища, интеллигент всеми силами начал борьбу против свалившегося на него внимания.
Большая часть этого внимания проистекала от пьяного мужчины, который, в данный момент, выпрашивал подпись автора на заглавной странице, с последующим присвоением словаря себе.
Комичность ситуации вызывала у меня и дамы сверху улыбку, тогда как интеллигент и вовсе разразился смехом. Но быстро взяв себя в руки, сменил хохот на улыбку с отвратительным хихиканьем. Пьяный поклонник продолжал настаивать на своем с лицом полным серьезности и уверенности.
Озвучивая доводы о ценности данной затеи, нетрезвый мужчина, свято верил в свою правоту которая зиждилась на трех столпах. Первым, был столп мнимого знания –  знания того, что как раз сейчас, будучи пьяным, он видит истину так ясно, как не увидел бы ее никогда больше. Второй столп – столп уверенности. Уверенность в собственной правоте, уверенность в совершаемых действиях и главное, уверенность в будущих начинаниях. Все это делало моего попутчика героем эпосов. Третий столп – столп пропорциональный выпитому. Он скрывался от глаз  пьющего за двумя первыми. Окружающие же, наблюдали только этот третий столп.
Отведя пьяному попутчику место на страницах описывающих Дионисийские празднества, я заметил, что пейзаж за окном сменился с лесов и полей на серые застройки. Скоро мне предстояло сходить.