Волна

     Сонька огибает один за другим лабиринт привычных двориков. Таких родных и с некоторых пор таких чужих. Ей не стоит особого труда совершить утреннюю прогулку по осеннему городу, особенно когда второй день подряд на каменные просторы домов опустился легкий и густой туман. Соньку всегда поражало, как эта проницаемая природная конструкция может за одну секунду победить то, что строилось годами, и вмиг овладеть монотонностью жизни. Ведь стоило этому господину окутать своим порывистым плащом градостроительную массу, и игра окончена: ему, этому господину в серой шляпе подвластны все и вся...


     Но уважала Сонька туман не только за его, как говорила Марго «заХадочность», а прежде всего за предоставляемый им бонус быть незаметной среди снующей толпы. В такие деньки она собиралась с мыслями и прямиком отправлялась на набережную, чтобы в очередной раз, поругивая путающиеся под ногами камни, любоваться волнами. Такими быстрыми, громкими, вольными.


     Надо признаться, Сонька искренне верила, что в каком-то там из прошлых существований она была исключительно волной. Так и разбегалась во всю мощь из-за горизонта, так и пенилась на протяжении стремительного пути, так и надвигалась, внушая окружающим смешанные чувства приближающейся опасности и таившейся в ней силы. И, самое главное, она была свободной...


     По ночам Сонька умудрялась сбегать на берег и прятаться в небольшой коморке, образованной после обвала старой курортной арки. Пристраивалась поудобнее и смотрела в темную бездну. Временами страх охватывал ее мелкой дрожью. Волны так и шли одна за другой: не добираясь до береговой кромки метров пятьдесят, они уходили в сторону. Летели сквозь ветер и в сторону... в сторону... глухим ударом о морскую пучину.


     Под утро в этих краях, где шалили октябрьские сквозняки, можно было встретить милого старичка Соломоныча: упитанного, но державшего себя и весь свой ценный багаж в виде фамильного портсигара в руках, смешного и не походящего на первый взгляд на оборванца-завсегдатая городской окраины, откуда вела свое происхождение и наша Сонька. Он ее любил еще с младенчества, как только она появилась у Марго. Правда, теперь говорить о Марго было табу для обоих.


     Не выдержав привычной паузы при встрече, Соломоныч задымил и обратился певучим басом к открывшей глаза Соньке.


     – Слушай, я переживаю. Пришел вчера, а тебя нет. Давай это, возвращайся, – опустив глаза, неуверенно бормотал старичок. – Я знаю, ты переживаешь, но Мирка-то не хотела тебя обижать. Она не подумав сказала тогда про Марго. Мы все знаем, ты хотела ее спасти, просто сил не хватило. Тебя никто не винит. И еще, Сонька, я без тебя среди этих дураков жить не могу...


     Тоненькая слеза нарисовала очертания извилистого пути на морщинистой щеке некогда кутилы Соломоныча. И Сонька не могла понять только одного – оплакивает ли он Марго или публично скорбит о придуманном им же побеге Соньки из районной действительности.         


     Ну, да, было дело с Марго. В тот прохладный летний вечер иссохшая, но не подававшая виду Марго сетовала на жизнь, а через час от переизбытка охов и вздохов сама выпустила последние дыхательные пары из своего тела. И Сонька почувствовала неладное: сначала побежала к глуховатой Мире, потом стучалась к Василию Ивановичу, который отправлялся на вечерний сон аккурат в двадцать один «нуль-нуль» под грохотание новостных лент телевизора. Сонька даже искала Соломоныча, а тот, как назло был приглашен на шикарный ужин к «коллегам» по дымной костровой табакерке.


     Врачи сказали поутру, забирая бледное подобие Марго из кровати, что ее можно было спасти: «Инфаркты дело житейское, главное в этом вопросе – время». Тогда-то Мирка и выкинула камень из-за пазухи, мол, «Вот тебе-на, Сонька как оплошала! А ведь слыла такой преданной!» С тех самых пор на Соньку смотрели точно на предателя, даже кусочек хлеба и тот подать было невмоготу. Хотя ей было уже все равно. Смирилась. Убегала к волнам.


     – Сонька я тебя прошу, пойдем со мной. И извиниться я хотел перед тобой. Ты такая хорошая псина. Предал-то Маргошу я, а не ты...


     Сонька устремила зоркий взгляд в сторону моря. Какое ей было дело до слов Соломоныча. Ведь Сонька уже была волной, свободной волной, которая повелевала лишь собственной жизнью и пушистым хвостом.


     декабрь 2017 г.