Глава 25 Дом, как лакмусовая бумажка!

Дом,   как   лакмусовая  бумажка!

    Стол  уже  был  накрыт,  рядом  стояла  Элен  в  очень  красивом  бледно-розовом  домашнем  платьице  из  кружевной  ткани,  и  смотрела  на  него,  чуть  заметно  улыбаясь. Она  спросила,  отдохнул  ли  он,  а  он  ответил,  что  мог  бы  проспать  десять  часов  подряд. Она  опять  сказала,  что  после  ужина  у  него  будет  такая  возможность,  если  только  он  не  захочет  принять  участие  в  небольшом  концерте. Они  решили  вспомнить,  как  проводили  вечера  вместе  с  его  отцом. Герман  сказал,  что  он  присоединится,  если  от  него  будет  какая-то  польза.
   На  столе  опять  чего  только  не  было,  но  Герман  съел  только  тушёное  мясо  с  овощами  и  выпил  чашку  чая.  Он  отказался  от  вина,  поскольку  завтра  ему  вести  машину. Затем  он  взял  в  руки  сумочку,  с  которой  пришёл,  и  которая  лежала  в  уголке  на  диване,  достал  из  неё  пачку  денег  и  протянул  Зинаиде  Леонидовне,  сказав,  что  это  его  вклад  в  проводы  отца.
    Бабушка  пересчитала  деньги  и  заявила,  что  понимает,  что  ему  тоже  хочется  помочь,  но,  что  это  слишком  много,  это  не  в  городе,  у  них  почти  всё  своё,  кладбище  бесплатное,  а  рытьё  могилы  стоит  четыре  бутылки. Она  взяла  только  треть  от  суммы,  добавив,  что  этого  хватит  и  на  девятый  день  и  на  сороковой,  тем  более,  что  они  ещё  получат  деньги  из  собеса. Герман  не  стал  с  ней  спорить  и  положил  деньги  обратно  в  сумку.
    Потом  он  спросил  про  Орден,  о  котором  говорилось  в  речи,  и  что  за  Устав  писал  его  отец. Алексей  Иванович  ответил,  что  это  была  просто  игра,  развлечение  от  скуки. А  вот  вещи  и  книги  отца  он  может  посмотреть  и  после  сорокового  дня  забрать. Герман  отрицательно  покачал  головой. То,  что  ему  нужно,  отец  отдал  ему  год  назад. И  совершенно  напрасно  он  отказался  посмотреть  архив  отца,  он  нашёл  бы  там  кое-что  интересное.
    Зинаида  Леонидовна  и  Элен  убрали  со  стола,  и  бабушка  сказала,  что  вечерами  они  музицировали,  поэтому  им  почему-то  очень  хочется  потихоньку  напеть  несколько  любимых  песен  Александра  Германовича,  как  будто  он  с  ними,  а  может  быть,  и  вправду  услышит  и  подпоёт. Стало  совсем  грустно.  Элен  села  за  пианино,  а   домочадцы  встали  вокруг  неё.  Герман  стоял  ближе  всех,  и  она,  тихонько  наигрывая  мелодию,  всё  время  смотрела  только  на  него. Она  сказала,  что  он  любил  ретро.  И  запела: 

                Сиреневый  туман  над  нами  проплывает,
                Над  тамбуром  горит  полночная  звезда.

И  все  запели  вместе  с  ней,  и  даже Герман  пел,  глядя  ей  в  глаза:

                Кондуктор  не  спешит,  кондуктор  понимает,
                Что  с  девушкою  я  прощаюсь  навсегда.

                Ты  предо  мной  стоишь  и  слёзы  утираешь,
                Вернусь  я  через  год,  а  может  через  пять,
                Быть  может,  через  год  ты  друга  потеряешь,
                А  может,  суждено  нам  встретиться  опять.

    Они  все  похлопали  друг  другу,  после  этого  Герман  наклонился  и  поцеловал  Элен  в  щёчку,  и  это  было  так  естественно,  что  старшие  предпочли  не  заметить. И  тут  он  взял  стул  и  сел  за  пианино  рядом  с  Элен  со  стороны  басовых  октав. Он  сказал,  что  когда-то  давно  окончил  музыкальную  школу  по  классу  фортепиано  и  они,  мальчики,  тоже  что-то  подбирали,  модные  тогда  песенки,  которые  тоже  сейчас  ретро,  он  попытается  вспомнить,  а  Элен  пусть  ему  поможет,  и  они  попробуют  сыграть    в  четыре  руки. Он  наиграл  мотив  правой  рукой,  а  левой  взял  несколько  аккордов,  и  они,  услышав  мелодию,  сказали,  что  тоже  поют  эту  песню. Сначала  они  немножко  сыгрались,  а  потом  все  вместе  исполнили  очередной  ретро  шедевр:

                Я  не  знаю,  что  сказать  тебе  при  встрече,
                Не  могу  найти  хотя  бы  пары  слов.
                А  недолгий  вечер,  а  недолгий  вечер
                Скоро  станет  ночью  тёмною  без  снов.

                И  снова  седая  ночь,
                И  только  ей  доверяю  я.
                Знает  седая  ночь
                Не  все  мои  тайны.
                Но  даже  и  ты  помочь
                Не  можешь, И  темнота  твоя
                мне  одному  совсем,  совсем  ни  к  чему!

    Они  опять  похлопали,   и   теперь  уже  Элен  поцеловала  Германа  в  щёку,  какая  идиллия!  И  старшие  опять  ничего  не  заметили,  а  бабушка  сказала,  что,  если  он  их  видит,  то,  конечно,  очень  доволен,  ведь  он  любил  эти  песни,  и  здесь  его  сын.  И  как  хорошо,  что  Герман  Александрович  сейчас  с  ними,  а  то  им  было  бы  очень  плохо.  Тут  Элен  вскочила,  уступив  место  Герману,  и  попросила  исполнить  что-нибудь  для  неё,  сказав,  что  у  него  тоже  красивый  голос. И  она  не  ожидала,  что  он  так  музыкален. А  он  подумал,  что  она  ещё  не  знает,  как  он  танцует. И  умеет  ещё  кое-что! Но  не  все  таланты  надо  раскрывать  сразу. Он  сказал,  что  ему  нравится  песня  Александра  Иванова,  и  это  не  ретро,  а  современная  песня. И  он  её  сыграл  и  спел  под  восхищённым  взором  Элен:
                Я  буду  помнить
                Только  эти  глаза  всегда,
                Я  буду  верить
                Лишь  в  чистоту  этих 
                Искренних  слёз,
                Когда  забудешь  ты  меня
                И  на  рассвете  уплывёшь,
                Оставив  в  память  лишь 
                Букет  увядших  роз.
      
                Я  буду  помнить
                Только  этот  голос  всегда,
                Он,  как  лесной  ручей,
                Будет  ласкать  сердце  моё,
                Когда,  укрывшись  от  дождя,
                Под  старым  стареньким  зонтом
                Останусь  с  осенью  наедине  вдвоём.

  Когда  он   закончил  петь,  и  стихли  последние  аккорды,  то  Элен  заплакала  и  убежала  в  свою  комнату. Он  постучался, зашёл  к  ней  и  сел  рядом.
      -   Ваш  папа  всегда  приходил  сюда  за  мной,  когда  я  убегала  от  взрослых.  А  теперь  пришли  Вы. Зачем,  зачем  люди  умирают?  Зачем  они  расстаются? Вы  понимаете,  что  мы  с  Вами  тоже  когда-нибудь  умрём?
      -  Об  этом  не  надо  думать!  Надо  просто  жить!  -  он  погладил  её  по  волосам. -  Мы  не  можем  ничего  изменить!
      -  Почему  же  древние  говорили: «Помни  о  смерти!»?
      -  И  цени  жизнь!  И  живи  достойно!  В  любви,  а  не  в  ненависти!  К  сожалению,  мы  не  умеем  так  жить!  Пойдём  к  бабущке  с  дедушкой,  они  из-за  тебя  расстроились.
      -  Он  тоже  говорил: «Пойдём  к  ним,  моя  дорогая!»
      -  Если  бы  я  знал,  что  это  вызовет  такую  реакцию  с  твоей  стороны,  я  выбрал  бы  другую  песню.
      -  Но  Вы  выбрали  её! Это  неспроста. Она  очень  красивая,  но  очень  грустная. Пойдёмте,  я  спою  для  Вас  другую  песню,  она  тоже  грустная,  но  она  не  однозначная,  возможно  это  случится,  а  возможно  и  нет. Она  называется: «Я  боюсь, что  я  тебя  потеряю!»    или  «Беса  мэ  мучо!»  Целуй  меня  много,  как  будто  это  последняя  наша  ночь, я  так  боюсь  тебя  потерять!»
   Они  вернулись  в  гостиную,  где  их  дожидались  бабушка  с  дедушкой.  Элен  снова  села  за  пианино  и  спела  для  Германа:   
                Беса  мэ!  Беса  мэ  мучо!
                Комо  си  фуэра  эста  ноче  ла  ультима   бэс,
                Бэса  мэ   мучо!
                Кэ  тэнго  мьедо  пэрдэр  тэ,
                Пэрдэр  тэ  дэспуэс!

    Песня  была  исполнена  на  испанском  языке. Герман  взял  руку  Элен,  поцеловал  её   и  сказал  ей  по-французски,  чтобы  старшие  не  поняли:  -  Я  буду  целовать  тебя  так  много,  что  ты  устанешь  от  моих  поцелуев,  и  это  будет  не  последняя  наша  ночь. Их  будет  так  много,  что  ты  не  сможешь  их  сосчитать!
       -  Я  плакала  по  нему.  Но  я  не  буду  больше  плакать! Ведь  жизнь  продолжается!
       -  Меня  это  радует! Я  хочу,  чтобы  ты  чаще  смеялась  или  хотя  бы  улыбалась. И,  помни,  я  люблю  тебя!
    Элен  закрыла  пианино,  и  они  сели  рядышком  на  диванчик. Алексей  Иванович  и  Зинаида  Леонидовна  сидели  за  столом  и  тихонько   разговаривали   о  том,  что  им  нужно  будет  сделать  завтра,  а  также  прислушивались  к  разговору  молодых,  впрочем,  не  мешая  им. Бабушка  ещё  думала  о  том,  спросит  ли  Герман  про  дом. Накануне,  они  вскрыли  завещание  профессора  и  обсуждали  с  Элен,  что  им  делать.

     Не  всё  получилось  так,  как  они  думали.  Огромное  наследство  Германа,  кроме  дома,  было  не  наследством  в  прямом  смысле  слова. Это  состояние  юридически  было  собственностью  Элен.  Энтони  закрыл  фонд  Александра  Черкезова  и  перевёл  двадцать  миллионов  долларов  в  ВТБ  на  счёт  той  фирмы,  которую  он  тогда  открыл  на  имя  Элен,  поскольку  она  была  гражданкой  России.
    Машины,  Ломбардини  и  Порш  Кайен,  купленные  также  на  фирму,  стояли  в  гараже  в  их  загородном  доме  в  Подмосковье.  Документы  на  фирму  и  на  квартиру  в  Майами,  которая  также  принадлежала  фирме,  хранились  у  Элен. И  даже  швейцарские  часы  были  тоже  у  неё. А  у  кого  же  ещё?  Фактически  всё  принадлежало  ей,  и  заработано  было  её  отцом,  и,  если  бы  она  не  была  совестливой  девушкой,  то  спокойно  всё  могла  оставить  себе.
    Доказать,  что  это  состояние  профессора  Черкезова,   можно  было  бы  только  через  суд,  имея  на  руках  документы  о  первоначальной  сделке   и  все  документы  о  том,  как  зарабатывались  деньги,  ведь  каждая  сделка  подписывалась  обоими  компаньонами. Но  они  тоже  в  данный  момент  были  у  Элен,  и  о  них  никто  не  знал,  кроме  бабушки  с  дедушкой. Правда,  копии  этих  документов  лежали  у  профессора  в  комнате,  но  Герман  туда  даже  не  зашёл. Энтони  взял  с  дочери  слово,  что  она  передаст  всё  Герману,  как  положено, на  основании  тех  документов, которые  он  ей  передал. 
     Можно  было  обо  всём  рассказать  ему  прямо  сейчас. А  с  домом  он  разобрался  бы  сам. Сам  бы  съездил  в  Абхазию  и  вступил  в  права  наследства. Но  весь  ужас  заключался  в  том,  что,  открыв  завещание,  они  узнали,  что  наследницей  дома  тоже  является  Элен. Почему  профессор  так  сделал,  теперь  уже  не  узнаешь;  потому  ли,  что  она  так  скрашивала  его  жизнь,  в  благодарность  за  уход  со  стороны  её  бабушки  и  дедушки,  подаривших  ему  десять  лет  жизни; за  реконструкцию  дома  её  родителями,  но,  то,  что  на  самом  деле  принадлежало  ему,  он  завещал  своей  любимице.
   Бабушка  сказала,  что  Элен  должна  написать  заявление  об  отказе  от  наследства  в  пользу  Германа,  и  они  ещё  позавчера  позвонили  своему  знакомому  юристу  в  Москву.  И  тот  сказал,  что  сейчас  так  не  делается. Нужно  сначала  вступить  в  права  наследства,  оформить  дом  на  себя,  а  потом  дарить,  кому  хочешь. Для  этого  надо  было  ждать  полгода. В  Абхазии  действовал  такой  же  закон,  как  в  России.
 
    И  поскольку  остальное  наследство  зарабатывал  Энтони,  и  деньги  с  процентами  были  профессору   возвращены  и  им  же  потрачены,  то  они  решили  пока  подождать;  переоформить  дом,  и  потом  отдать  Герману  всё  сразу. А  пока  показать  завещание,  если  он  его  спросит,  и  посмотреть,  как  он   себя  поведёт.  На  этом  настаивала  Элен,  а  бабушка  сказала,  что  и  так  всё  ясно,  это  никому  не  понравится.
    Но  возражать  не  стала,  состояние  зарабатывала  не  она. А  может,  он  и  вообще  ни  о  чём  не  спросит. Сейчас  она  видела,  что  Герман  не  проронил  ни  слезинки,  ну,  может,  потому  что  мужчина,  да  какие  чувства  могут  быть,   если  он  не  видел  отца  и  ничего  не  получал  от  него  пятнадцать  лет.  А  у  Элен  постоянно  слёзы  на  глазах,  для  неё  это  настоящая  потеря,  есть,  кому  его  оплакивать.
     Герман  и  Элен  сидели  на  диване,  как  два  голубка  и  тихонько  ворковали  друг  с  другом,  время  от  времени  взглядывая  на  старших. Герман  заметил,  что  Алексей  Иванович  нежно  поглаживал  руку  своей  супруги.  Он  уже  знал,  что  они  были  намного  старше  его  отца,  и  предположил,  что  им  пора  идти  отдыхать. Но  Элен  сказала,  что  они  тоже  спали   вечером,  и  что  ужин  она  готовила  одна.
     Герман  удивился,  похвалил  её  за  хорошо  приготовленное  мясо,  и  признался,  что  ему  тоже  нравится  готовить. Элен,  в  свою  очередь,  сообщила,  что  бабушка  научила  её  всему,  что  умеет  сама,  она  даже  умеет  закатывать  банки  с  помидорами  и  огурцами,  а  насчёт  мяса,  так  оно  уже  было отбито  и  всем  заправлено,  и  она  только  сунула  его  в  духовку. Герман  сказал,  что  знает  много  рецептов  приготовления  мяса  и  поделится  с  ней. И  как  он  приятно  удивлён,  что  они  могут  разговаривать  на  любые,  даже  бытовые  темы,  и  им  так  интересно.
      Элен  вспомнила,  что  он  хотел  говорить  с  ней  обо  всём,  обо  всём. Может  быть,  он  ей  расскажет,  над  чем  он  сейчас  работает?  Он  вкратце  рассказал  про  свой  прибор,  а  также  о  том, что  начинает  работу  над  докторской  диссертацией. И  ещё  он  делает  расчёты  для  некоторых  установок,  это  в  области  бурения  мёрзлых  грунтов. И  ещё  он,  естественно,  преподаёт. Он  умолчал  о  репетиторстве. Но  и  этого  было  достаточно,  чтобы  Элен  назвала  его  «большим  умницей!»  и  сказала,  что  она  не  позволила  бы  своему  мужу  так  много  работать!
     Он  ответил,  что,  по  его  мнению,  таких  жён  не  бывает,  им  всегда  не  хватает  денег,  и  вряд  ли  кто  будет  против,  если  муж  вкалывает  день  и  ночь. Тогда  Элен  заметила,  что,  в  таком случае,  она  -  исключение  из  правила. Она  лучше  будет  зарабатывать  и  сама. Герман  сказал,  что  примет  это  к  сведению. Всё  было  замечательно,  у  них  было  не  только  взаимное  притяжение  друг  к  другу,  но  и  полное  взаимопонимание. Они  слушали  один  другого,  и  старались  что-то  подсказать,  исходя  из  интересов  партнёра. Их  обоих  окутывала  ласковая  теплота.

      И  тут  опыт  и  интуиция  изменили  ему. В  нём  заговорило  своё  эго,  и,  возможно,  его  комплексы. Он  сказал,  что  у  него  тоже  очень  много  к  ней  вопросов,  но  он  задаст  их  в следующую  встречу. А  если  она  не  состоится,  то  пусть  они  лучше  останутся  без  ответа. Элен  сказала,  что  всё  зависит  только  от  них. Герман  же  напомнил,  как  долго  шли  они  друг  к  другу,  и,  если   бы  не  это  печальное  событие,  то  неизвестно,  сколько  ещё  времени  они  блуждали  бы  в  потёмках. Бывают  обстоятельства,  бывает  чужая  воля,  которой  мы  подчиняемся, бывают  просто  ошибки. На  это  Элен  возразила  ему,  что,  если  мы  подчиняемся  обстоятельствам, тогда  мы  не  хозяева  своей  жизни. Мы  должны  с  ними  бороться.
    Герман  сказал,  что  она  не  знает,  чего  захочет  завтра,  ведь  она  даже  ещё  не  решила,  куда  будет  поступать  учиться. Тогда  Элен  немножко  надулась  и  сказала,  что  он  просто  ей  не  верит. А  он  ответил,  что  он  просто  не  знает,  кто  такая  Элен,  и  что  ей  нужно  в  жизни. И  тогда  она  согласилась,  что  и  сама  точно  не  знает  этого. Её  желания  изменчивы. Герман  утешил  её,  объяснив,  что  это  в  Природе  женщины,  и  что  холодный  разум  пусть  не  подменяет  ей  порывы  её  сердца. Это  уже  было  похоже  на  нравоучение.
     И  тогда  она  сказала,  что  он  совершенно  прав,  она,  на  самом  деле,  холодная,  расчётливая  и  эгоистичная  особа. И  что  из-за  неё  страдают  её  близкие,  особенно  родители. Он  изумился  её  признанию,  и  сказал,  что  она  слишком  критична  к  себе,  наговаривает  на  себя. «Нет,  это  на  самом  деле  так!  -  сказала  она. -  И  я  не  стою  Вашей  любви!»  Холодок  пробежал  между  ними. Она  встала  с  дивана,  подошла  к  книжному  шкафу,  достала  какую-то  книгу  и  стала  её  листать.
    У  него  просто  опустились  руки. Как  мог  их  простой  разговор   зайти  в  такую  плоскость? Надо  было  учитывать  её  состояние,  ведь  она  потеряла  близкого  человека,  только  что  по  нему  плакала,  была  очень  ранима,  и  какое-то  неосторожное  слово,  он  даже  не  понимал  какое,  вывело  её  из  равновесия. И  тут  он  понял. Надо  было  сразу  задать  ей  те  вопросы,  о  которых  он  намекнул.
   Она  бы  ответила  на  них,  потому  что  в  этот  момент  у  неё  было  доверие  к  нему,  а  он  развёл  теорию  о  том,  почему  они  так  долго  не  могли  встретиться. Хотел  оправдаться,  что  ему  помешали  обстоятельства?  Она-то  как  раз  верит,  что  всё  зависит  только  от  них. Почти  обвинил  её  в  непостоянстве  желаний, чтобы  заранее  переложить  на  неё  вину,  если  они  не  встретятся. Почему  и  зачем  всё  это? Он  себя  не  понимал.
    И  вопросы  к  ней  были  такие  простые:  Как  он  попал  в  Париж? Почему  она  не  призналась  ему,  кто  она? И  не  знает  ли  она,  что  случилось  с  теми,  кто  на  него  напал?  Теперь  эти  вопросы  были  бессмысленны,  они  касались  только  его  личности. И  она  вовсе  не  была  обязана  на  них  отвечать. Или  могла  на  все  вопросы  дать  один  простой  ответ: «Я  не  знаю!» Но  оставался  один  вопрос,  который  он  должен  был  им  задать,  потому  что  пообещал  маме. Это  был  вопрос  об  их  доме   на  Чёрном  море.
      Тут  Элен  вновь  подошла  к  нему  с  книгой  в  руке. Это  был  сборник  стихов  под  общим  названием  «Душа  полна  тобой». Она  сказала,  что  из  всех  стихов  ей  нравится  только  одно  стихотворение,   и  дала  ему  прочесть. Это  было  небольшое  стихотворение  поэта  Николая  Асеева. Он  прочёл  его  вслух: 

                Я  не  могу  без  тебя  жить!
                Мне  и  в  дожди  без  тебя  -  сушь,
                Мне  и  в  жару  без  тебя  -  стыть,
                Мне  без  тебя  и  Москва  -  глушь.
      
                Мне  без  тебя  каждый  час  -  с  год:
                Если  бы  время  мельчить,  дробя;
                Мне  даже  синий  небесный  свод
                Кажется  каменным  без  тебя.
   
                Я  ничего  не  хочу  знать  -
                Слабость  друзей,  силу  врагов;
                Я  ничего  не  хочу  ждать,
                Кроме  твоих  драгоценных  шагов.

       Он  сказал,  что  ему  стихотворение  тоже  очень  понравилось. Но  она  открыла  другую  страницу  и  сказала: «А  может,  будет  вернее  так!  Как  Вы  думаете?» И  она  прочла  строчки  из  Анны  Ахматовой:      
                Двадцать  первое. Ночь. Понедельник.
                Очертанья  столицы  во  мгле.
                Сочинил  же  какой-то  бездельник,
                Что  бывает  любовь  на  земле.
 
                И  от  лености  или  от  скуки
                Все  поверили,  так  и  живут:
                Ждут  свиданий,  боятся  разлуки
                И  любовные  песни  поют.

        -  Элен,  как  ты  можешь  не  верить  в  любовь  в  семнадцать  лет,  ещё  ни  разу  не  обжегшись  и  имея  такого  верного  друга,  как  Джимми?
        -  Но  это  же  великая  Ахматова!  «Там  были  последние  розы,  и  месяц  прозрачный  качался  на  серых,  густых  облаках».  Я  верю  в  любовь,  но  я  её  боюсь! Я  не  хочу  страдать!
       -  Но  ты  прочла  про  осень,  а  сейчас  весна.
       -  Это  не  зависит  от  времени  года,  Герман  Александрович.  И  Ваша  любимая  песня  тоже  почему-то  про  осень.
       -  На  тебя  так  подействовало  это  событие. В  Париже  ты  была  совсем  другой!
       -  На  меня  так  подействовало  другое  событие,  которое  произошло  со  мной  совсем  недавно. Это  было  настоящим  потрясением.
       -  Расскажи  мне  об  этом!
       -  Рассказать  об  этом  невозможно. Я  раздвоилась,  одна  летает  в  небе,  а  другая  стоит  на  земле.
       -  Это  образное  выражение?  В  каждом  из  нас  есть  что-то  противоположное, -  попытался  он  её  утешить,  а  сам  подумал: « Раздвоение  личности  -  это  шизофрения».
       -  Я   говорю  не  о  психологическом  делении. Если  я  в  небе  и  я  же  на  земле -  это  раздвоение  физическое,  -  она  пошла  к  шкафу  и  поставила  книгу  на  место.

      Она  хотела  объяснить  ему  как-то  свою  боль,  что  у  неё  есть  Нора,  и  она  не  знает, что  с  ней  сейчас.  Но  рассказать  ему  этот  бред  она  не  могла,  а  под  такой  вуалью, он,  конечно,  ничего  понять  не  мог. Да  и  стоит  ли  сбрасывать  на  него  свои  проблемы? Собственно,  кто  он  ей? И  сколько  у  него  таких,  как  она?  Такая  сложная  одна,  но  он  предпочтёт  более  простых. С  которыми  сразу  же  можно  то,  что  он  предлагает  ей  целый  день,  и  в  какой  день!
   Зинаида  Леонидовна  подошла  к  Герману  и  села  рядом  с  ним. Она  спросила  его,  как  поживает  Екатерина  Ахметовна. Он  отвечал,  что  она  много  работает,  содержит  сад  с  его  помощью, но  начинает  потихоньку  принимать  разные  таблетки,  давление,  сердечко,  всё,  как  у  всех.  И  тут  он  решил,  что  вот  удобный  момент,  чтобы  выполнить  просьбу  мамы. Он  спросил:
       -  Зинаида Леонидовна,  Вы  не  в  курсе,  у  нас  раньше  был  дом  в  Гудауте,  -  он  специально  сказал  «у  нас  был»,  подчеркнув,  что  это  был  их  общий  дом.  -  Вы  не  знаете,  отец  его  продал?
       -  Знаю.  Он  его  не  продавал. Более  того,  в  связи  с  тем,  что  начался  капитализм,  так  Алексей  Иванович  ездил  в  Гудауту  и  оформил  его  права  на  дом. Ваш  папа  давал  ему  доверенность  на   переоформление. Дом  принадлежал  ему.
        -  Я  могу  рассказать  Вам  обо  всём  подробно,  -  сказал  Алексей  Иванович,  услышав,  о  чём  идёт  речь. Элен  всё  ещё  стояла  у  книжного  шкафа  и  тоже  слышала  их  разговор. Она  вся  напряглась.
       -  В  этом  нет  необходимости,  -  продолжал  Герман. -  А  Вы  не  знаете,  оставил  ли  отец  завещание,  и  где  находятся  документы  на  дом?
       -  Конечно,  знаем. Документы  на  дом  хранятся  у  нас,  так  же,  как  и  завещание. Алексей  Иванович  сам  возил  Вашего  отца  в  райцентр  к  нотариусу.
       -  Да,  я  возил  его  на  машине!  -  как  эхо  повторил  за  супругой  Алексей  Иванович.
       -  Но  о  его  содержании  нам   ничего  не  было  известно,  -  продолжала  бабушка.  -  Вы  сейчас  сами  всё  узнаете,  -  она  взглянула  на  Элен.
      Элен  подошла  к  одному  из  шкафов  стенки,  выдвинула  ящичек,  достала  оттуда   уже  вскрытый  конверт,  подошла  к  нему  и  отдала.  Он  посмотрел  на  конверт  и  сказал:
      -  Вы  не  должны  были  вскрывать его  без  меня!
      -  Вы  полагаете,  что  мы  могли  его  подменить? -  спросила  Элен. -  В  таком  случае,  обратитесь  к  нотариусу,  он  покажет  Вам  копию.
      -  Мы  не знали,  приедете  ли  Вы,  и  хотели  знать  точно,  что  в  завещании,  чтобы  настаивать  на  Вашем  приезде,  если  оно  в  Вашу  пользу. Только  поэтому  и  открыли  конверт. Извините  нас,  пожалуйста! -  оправдывалась  бабушка.
      Герман  достал  из  конверта  лист  с  завещанием  и    пробежал  его  глазами.  Дом  был  завещан  Белогорской  Элеоноре  Антоновне,  его  любимой  девочке.
       -  Спасибо,  папа!  -  вслух  сказал  Герман. Он  сказал  матери,  что  не  будет  оспаривать  завещание. Он  был,  почему-то,  уверен,  что  отец  оставит  дом  ему. Но,  когда  он  понял,  что  это  не  так,  в  нём  вспыхнули  совсем  другие  чувства.  -  Мама  очень  расстроится!  -  добавил  он. И  сразу  вспомнились  её  слова: «За  ним  должок,  он  тебя  не  содержал,  это  было  бы  компенсацией!»
      -  Я  представляю!  -  начала   бабушка.
      -  Но  он  же  оставил  Вам  квартиру  и  дачу!  -  перебила  её  Элен,  боясь,  что  та  скажет  лишнее.
      -  Он  ведь  не  платил  алименты  и  не  помогал  нам. Она  бы  считала  этот  дом  компенсацией.  И  это  был  дом,  в  котором  я  провёл  детство, -  он  уже  взял  себя  в  руки  и  старался  говорить,  как  можно  мягче. -  И  он  меня  не  воспитывал,  не  тратил  на  меня  силы  и  время,  не  учил  математике.
      -  А  меня  учил!  -  довольно  вызывающе  сказала  Элен. -  Он  ведь  жил  у  нас  целых  десять  лет,  и  мы  все  ухаживали  за  ним  и  помогали  ему. И  он,  наверное,  посчитал,  что  должен  нас  отблагодарить. Я  пытаюсь  оправдать  его  в  Ваших  глазах.
      -  Не  надо  его  оправдывать. Мы  не  поймём  друг  друга!  Вас  ведь  не  бросал  Ваш  отец!  -  он  сам  не  заметил, как  перешёл с  ней  на  «Вы». Аргумент  для  Элен  был  убийственный.  Она  даже  не  могла  представить  себе  такое!  Чтобы  её  папа  мог  её  бросить,  и  даже  не  содержать! Это  было  немыслимо!
      -  Я  звала  Вас  сюда,  но  Вы  не  приехали! -  сказала  она  тихо.
      -  Я  помню.  И  считаю,  что  был  очень  не  прав. Я  сожалею  об  этом. Во  мне  говорила  обида. Она  затмила  всё.
      -  А  Вы  простите  его! -  сказала  Зинаида  Леонидовна.
      -  Конечно,  я  его  простил.
      -  Может  быть,  Вы  считаете,  что  я  недостойна  такого  подарка?  -  спросила  упрямая  Элен. Ну,  зачем  она  его  злила?
      -  О  нет!  Вы  достойны  самых  лучших  подарков,  даже,  если  бы  Вы  не  были  сиделкой. Только,  если  этот  подарок  уже  не  принадлежит  кому-то!
    Слово   «сиделка»   немного  задело  её.
      -  Я  была  ему  другом,  а  не  сиделкой. Может  быть,  его  ученицей. Он  так  ждал  моего  приезда,  значит,  я  тоже  была  ему  нужна.
      -  Ну,  да!  Вы  заменили  ему  сына.  И  он  любил  Вас!
      -  Нет!  Я  никого  не  заменяла!  Я  была  сама  по  себе!  А  о  Вас  он  всегда  вспоминал!  У  него  был  сын! Просто  его  сын  был  очень  обидчив! Вы  сами  об   этом  сказали!
      -  Я  думаю,  нам  не  стоит  дальше  обсуждать  эту  тему.
      -  Как  хотите!  -  сказала  Элен.  -  Но  Вы  сказали,  что  этот  подарок,  то  есть,  дом,  уже  кому-то  принадлежит.  Юридически  это  не  так,  но  Вы  так  считаете. И  кому  же?
     -  Екатерине  Ахметовне.
     -  Значит,  я  беру  чужое?
    Он  тут  же  вспомнил,  как  она  полчаса  назад  сказала:  «Я  холодная,  расчётливая,  эгоистичная  особа. Я  не  стою  Вашей  любви!»   И  ответил:
      -  Да,  Вы  берёте  чужое!  И  я  не  понимаю,  зачем  Вам  это  нужно,  ведь  даже  судя  по  тому,  как  Вы  одеты,  и  как  живут  Ваши  бабушка  с  дедушкой,  Вы  -  обеспеченная  девушка.
      -  Это  воля  моего  друга. И  я  не  могу  её  нарушить. Это  всё  равно,  что  бросить  его  дар  ему  в  лицо.  В  его  духовное  лицо.
    И  тут  случилось  неожиданное. Герман  встал  и  сказал:
      -  Я  думаю,  что  мне  лучше  сейчас  уехать! Я  доеду  до  районной  гостиницы  и  там  переночую.
        О,  ужас!  Бабушка  с  дедушкой  оба  бросились  к  нему  наперерез,  перекрыв  дорогу,  и  почти  закричали:
      -  Ни  за  что,  ни  за  что  мы  Вас  не  выпустим!  Вы  с  ума  сошли,  что  ли?  На  дворе  ночь,  Вы  устали,  выпивши,  и  будьте  же  благоразумны!  -  у  бабушки  затряслись  руки,  и  это  его  отрезвило.  Он  остановился.
       -  Хорошо,  я  переночую  в  своей  комнате.  Спасибо!  -  и  он  вышел  из  гостиной.
      -  Вот,  что  ты  натворила,  дерзкая  девчонка!  -  бросила  бабушка  упрёк  Элен,  и  пошла  вслед  за  гостем.
      -  Так  что  же,  он  приезжал  из-за  дома?  -  спросила  Элен,  и  её  вопрос  остался  висеть  в  воздухе.

       Бабушка  проследила,  чтобы  Герман  зашёл  в  свою  комнату,  и  они  с  Алексеем  Ивановичем   крепко  заперли  все  двери,  чтобы  он  не  смог  выйти,  да  и  гараж  был  заперт. Элен  никак  не  могла  заснуть.  Ну,  что  же  делать?  Ей  было  ужасно  плохо. Как  же  с  ним  помириться?  Она  вспомнила,  что  он  приглашал  её  в  свою  комнату. А  что,  если  сходить?  Ну,  конечно,  она  не  ляжет  к  нему  в  постель,  но,  может  быть,  ей  удастся  с  ним  поговорить?  А  если  он  спит,  то  она уйдёт.
       Герман  очнулся,  и,  как  в  его  мечтах,  Элен  сидела  на  краешке  его  кровати.  Более  того,  она  положила  свою  руку  на  его  руку.  Он  медленно  высвободил  свою  руку  и  убрал.
      -  Что  Вам  нужно?  -  холодно  спросил  он,  вместо  того,  чтобы  сжать  её  в  своих  объятиях,  как  того  желал  весь  день. -  Вы  хотите  ко  мне  под  одеяло?  А  как  же  Джимми?  Или  у  Вас  с  ним  свободные  отношения?  Ах,  он  ничего  не  узнает!  Вы  его  обманете!
      -  Не  старайтесь,  Герман  Александрович!  У  Вас  не  получится  меня  оскорбить!  Я,  действительно,  хочу  к  Вам  под  одеяло,  хочу  к  Вам  прижаться,  обнять  Вас!  Но  я  пришла  не  за  этим! Вы  расстроены. И  у  меня  к  Вам  предложение.  Мы  можем  выплатить  Вам  стоимость  дома  завтра  же.  У  бабушки  есть  деньги  на  сберкнижке. Сейчас  он  стоит  дорого,  мы  его  ремонтировали  с  согласия  Вашего  отца.
      -  Мне  не  нужны  деньги. Мне  нужен  мой  дом.
      -  Я  должна  вступить  в  права  наследства. Это  мой  долг  перед  ним,  принять  его  дар.
      -  Дело  не  в  доме,  а  дело  в  тебе. Форма  должна  соответствовать  содержанию. Ты  -  прекрасный  цветок,  но  внутри  ты  -  хищница. И  теперь  понятно,  почему  ты  не  веришь  в  любовь,  она  тебе  просто  не  нужна.
      -  А  Вы  верите?
      -  К  сожалению,  я  просто  её  не  встретил. Из-за  чужого  дома  ты  потеряла  меня.
      -  Это  Вы  отказались  от  меня  из-за  дома.

     Она  встала  с  кровати  и  вышла  из  его  комнаты. Разговор  не  получился.  Почему  дом  в  Гудауте  стал  яблоком  раздора? Они  же  не  были  уж  так  слишком  меркантильны,  Элен  вообще  не  нужны  были  чужие  материальные  ценности. Этот  дом  для  каждого  олицетворял  свои  позиции,  своё  мировоззрение. В  жертву  этому  дому  они  оба  почти  готовы  были  принести  свою  нарождающуюся  любовь. Так  им  казалось.
    Утром  накрыли  стол  для  завтрака,  и  бабушка  позвала  гостя. Он  вошёл  в  гостиную,  сказал  всем: «Доброе  утро!»  и…ничего  не  стал  есть,  а  только  выпил  чашечку  кофе. Яичница  -  глазунья  из  деревенских  яиц,  бутерброды  с  ветчиной  и  сыром  остались  нетронуты. Теперь  расстроились  все  они. Навязчиво  уговаривать,  у  них  было  не  принято. Бабушка  только  сказала: «Ну,  что  же  Вы  так!» А  дедушка  тоже  произнёс: «Напрасно,  напрасно,  дорога  длинная!» На  Элен  он  ни  разу  не  взглянул,  а  вот  она  смотрела  на  него,  и  странно, но  он  казался  ей  таким  родным. Его  лицо,  руки,  фигура,  каждый  его  жест,  звук  его  голоса  были  так  милы  её  сердцу.
      -  Как  Вы  спали? -  спросила  она  его.
      -  Замечательно,  я  ни  разу  не  проснулся, -  ответил  он,  не  глядя  на  неё.
      -  Мне  очень  жаль,  что  Вы  уезжаете  и,  может  быть,  мы  никогда  больше  не  увидимся!  -  сказала  она.
    Он  поднял  на  неё  глаза,  и  они  встретились  взглядами. И  тут  она  поняла,  что  он  страдает. Но  из-за  чего? Неужели  так  можно  переживать  из-за  дома? Но  она  никогда  не  теряла  никаких  домов,  и  это  ей  было  не  понятно. Но  только  ли  из-за  этого? Может  быть,  из-за  того,  что  он  разочаровался  в  ней?
      -  Мне  тоже  жаль,  что  я  больше  никогда  не  увижу  свою  парижанку,  ту,  которую  я  придумал,  прекрасную,  нежную,  добрую,  -  и  обратился  к  хозяевам:  -  Зинаида  Леонидовна,  Алексей  Иванович,  вы  оба  -  замечательные  люди! Спасибо  вам  за  то,  что  вы  приютили  и  потом  достойно  похоронили  моего  отца!
      -  Приезжайте  на  сороковой  день,  приезжайте  к  нему  на  могилу,  мы  всегда  будем  Вам  рады!  -  сказала  бабушка.
      -  И  Ваша  мама  пусть  приезжает,  у  нас  так  хорошо  отдыхать!
      -  Спасибо!
   Они  вышли  его  проводить,  открыли  гараж,  он  вывел  машину,  затем  вышел,  пожал  руки  бабушке  и  дедушке,  и  пошёл  к  машине,  и  тут  Элен  метнулась  к  нему  и  встала  перед  ним,  загородив  дорогу.
      -  А  со  мной  попрощаться?
      -  Вчера  ты  спросила  меня,  могу  ли  я  тебя  полюбить. Так  вот,  никогда  в  жизни  я  не  полюбил  бы  такую,  как  ты!
      -  Но  я  полюбила  тебя!  И  что  мне  с  этим  делать?
      -  Делай,  что  хочешь!
    Он  слегка  отстранил  её  от  машины,  сел  за  руль,  и,  посигналив  и  махнув  рукой  хозяевам,  поехал.
      -  Не  полюбил  бы?  Да  ты  уже  меня  любишь! И  весь  день  вчера  признавался  в  этом. И  это  было  правдой. И  вот,  что  ты  будешь  делать  с  этим?  -  сказала  она  вслед  машине.
      Он  ехал  между  берёз  и  клёнов,  и  их  кроны  были  освещены  солнцем. Скоро  нежная  зелень  окутает  их  ажурными  шапочками,  и  на  них  запоют  соловьи. И  он  вспомнил,  как  вчера  она  пела  для  него,  и  снова  услышал  её  дивный  голос:
                Слышишь,  в  роще  зазвучали  трели  соловья,
                Звуки  их  полны  печали,  льются  на  меня.
                В  них  понятно  всё  томленье,      
                Вся  тоска  любви…
     У  него  где-то  был  отец,  теперь  его  нет  нигде. У  него  когда-то  был  дом  в  Гудауте,  теперь  он  его  потерял  навсегда. У   него  была  парижанка,  о  которой  он  мечтал. Её  тоже  нет. Она   уедет  в  Гарвард,  и  он  никогда  её  больше  не  увидит,  разве  что  в   клипах,  на  экране,  если  она  будет  петь. Миражи  растаяли  в  небе.  Но  то,  что  у  него  было  осязаемо,  всё  осталось:  Москва,  мама,  работа. Тогда  почему  ему  так  плохо,  почему  такая  пустота  в  душе?  Всё  пройдёт!  А  если  нет?