Рут, с которой когда-то...

… Впереди меня бежала трусцой, странно подскакивая, дама чуть старше бальзаковского возраста. И если бы не ее знакомый в предрассветных сумерках силуэт, я бы ни за какие богатства мира не посмел бы ее обогнать, дабы не прослыть хамом.

Да, это была она - Рут, «бельгийская француженка марокканского происхождения по папе», как когда-то давно она представилась мне.

Неугомонная Рут, с которой когда-то мы так мило и подолгу беседовали о современной литературе и невыносимых «закидонах» местных знаменитостей-писателей, с которыми она за последние годы так намучалась, что лучше бы ей навсегда оставаться жить в родном Брюсселе. Или на худой конец переехать в Париж, где хоть и не шибко гостеприимны к бельгийцам, но по крайней мере и не корчат из себя гениев в последней инстанции…

Мы познакомились с Рут в те, как мне теперь представляется, счастливые времена, когда у нее был муж.

"Пускай он и не способен был последние годы пердвигаться без посторонней помощи и без кислородной подушки, но все-таки я оставалась не в совсем пустой квартире", - как она потом с горечью и присущей всем француженкам экспрессивностью, будет жаловаться мне, поливая уже дышащий на ладан цветок на балконе.

- Ты знаешь, Алекс, - повторила она тогда  в десятый раз, - стоило Жерару уйти, и цветы вдруг стали умирать  один за другим. Ты можешь объяснить мне причину? Может, я плохая хозяйка?

- Ты славная хозяйка, Рут, таких, как ты еще поискать…
- Мерси боку, мон ами!

Прибитая одиночеством и неприкаянностью, она частенько переходила в те дни с иврита на свой родной - французский…

- Нет, Рут, этого тебе никто не объяснит - почему умирают цветы… - говорил я, совершенно не подозревая о том, что через пару лет, когда придет моя очередь вкусить сполна те же боль и печаль, я без особого труда смогу объяснить это странное явление с цветами…

И вот теперь она трусила впереди меня по парковой дорожке, странно подпрыгивая в каких-то замысловатых «па», дыша при этом, как паровоз.

- Ты все еще не бросила курить? - хмыкнул ей в спину, и она остановилась, как вкопанная. Медленно развернулась и уставилась на меня, широко распахнув свои огромные глазищи, которые особо подчеркивали привлекательность ее маленького личика, которое все еще щадило время.

- Я плохо вижу, - сказала она.  - Очки, как всегда, забыла в сумочке, а сумочку оставила вон на той дальней лавочке… Чтобы не было соблазна, - улыбнулась она.
- Ну да! Ведь там пачка самых крепких в мире сигарет. Ах, Рут, ты всегда любила почувствовать вкус жизни…
- И все равно я узнала тебя по голосу и твоему милому русскому акценту…
- Можно подумать, ты имеешь хоть какое-то представление о русском языке, - хмыкнул я.
- О, Алекс, если бы я знала русский язык, сколько лет жизни, а главное драгоценного здоровья смогла бы сберечь. Эти несносные местные писатели… они же в подметки не годятся  Достоевскому, Чехову и Толстому.
- Скажешь, тоже! Где те великие русские классики и где все остальные?..
- Как поживает твой сын Мишель? - Это с ее легкой руки, собственно, и закрепилось за ним переделанное на французский лад имя моего Михасика.
- Номально. Недавно вернулся из Парижа. И, как всегда,  ищет удобного случая, чтобы улизнуть  обратно…
- О, я тысячу лет не была в Париже… - печально вздохнула она. - Зайдите с ним на чашку кофе. Проведайте старуху. Да и разговор есть серьезный. Скорее даже - деловое предложение.
- Как-нибудь зайдем…- пообещал я.
- Кстати, ты знаешь, Алекс, у меня куча заказов от переводческой фирмы, - она назвала мне ее.
Это была очень преуспевающая фирма, специализирующаяся на дублировании фильмов. И словно в подтверждение, Рут пояснила:
- Я сейчас перевожу титры к фильмам. Часть работы я могла бы презентовать твоему Мишелю. У него же отличный - иврит, английский,французский и русский.
- Русский  - я все же поставил бы на первое место, - улыбнулся я.
- Ты всегда все переводишь на шутку, но твоему мальчику надо продвигаться по жизни… И я могла бы помочь ему. С  моими-то связями…

Мне, конечно, льстило ее материнское отношение к творческой судьбе моего сына. Но я-то знал своего Мишеля. После переведенных им двух романов с русского на английский, причем, на таком уровне, что издателям в Штатах даже в голову не пришло, что это переводы, он напрочь отказался от карьеры литературного переводчика.

  «Па, если тебя еще когда-нибудь приспичит опубликовать свои романы в Англии или в Штатах, я готов оплатить перевод из собственного кармана…» - сказал, как отрезал.

И я понял, что его решение окончательное и обжалованию не подлежит. И вряд ли мне удалось бы  отыскать во всем Негеве такое стадо коз, где можно было бы выбрать хотя бы одну-единственную, чтобы напоить ее и, оседлав,  подъехать на ней, вдупель пьяной, к своему упертому Мишелю, в жалкой попытке разубедить его…

Всего этого я, разумеется, не стал рассказывать Рут. Ведь все, что она хотела сделать, шло от ее чистых побуждений.
Я не стал ее разочаровывать… И мы пошли с ней, не спеша, к той дальней лавочке, где лежала ее сумочка, в которой были ее очки и пачка неизменных самых крепких сигарет.

Эти крепкие сигареты и чашка такого же крепкого кофе помогали Рут, по ее словам,  долгими ночами корпеть над переводами книг самых известных зубров современной литературы…
_________________________________________________
© А.Акишин. Пробежки по парковым дорожкам., Тель-Авив, 2011