НОТЫ БОГА

   
Музыкальный Код Библии   
 
Эту книгу можно положить на любую книжную полку с надписью: музыка, философия, мистика или религия. Она вобрала в себя много интересного, включая античное учение о Музыке Сфер и средневековую каббалу. С одной только целью. На основе сделанного ее автором сенсационного открытия, заглянуть в тайну творения с помощью музыкальных звуков и доказать, что Бог – Музыкант!

Предисловие.
Музыканты шутят, что тот, кто поздно начинает учиться играть, только на том свете даст свой первый концерт. Со мною все было иначе. Свой первый концерт я дал еще здесь на земле. В самом центре Иерусалима, на вершине горы Сион, в нескольких шагах от могилы царя Давида, я сыграл свою первую музыку. Хотя если быть точным, не совсем музыку и не совсем свою. Впервые в истории я сыграл слова Библии, как нотную партитуру.
Конечно, звучит это странно! Ведь все привыкли, что Библию можно только читать. Что ее первые слова «Бэрешит бара элохим эт га-шамаим вэ эт га-арец» можно перевести с древнееврейского языка на любой существующий в мире язык. В том числе на язык папуасов, пигмеев или жителей каких-нибудь затерянных в океане кокосовых островов. Но никто и никогда даже представить себе не мог, что эти слова можно перевести в музыкальные звуки, а затем их сыграть. Ведь ноты – есть ноты. Слова – есть слова. Ноты можно спеть. Слова можно читать и писать. Но играть слова невозможно. Это абсурд!
Да абсурд, если это только не слова Библии! Слова Священной книги, изначально написанной не простым, а божественным языком. Языком, который в отличие от всех других языков был создан не как средство общения между людьми, а как средство общения между Богом и человеком. Именно этим языком Бог говорил с Моисеем в Синайской пустыне. Этим языком Он описал ему сотворение мира. Словами этого языка, как сказано в Библии, Бог из хаоса создал наш мир. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет!» Следовательно, слова Библии – это слова Бога. И если в этих словах есть ноты, по которым можно сыграть музыку, то автором этой музыки должен быть Бог!   
Ведь любой музыкант, а тем более композитор хорошо знает, что сочинителем музыки может считаться лишь тот, кто является автором ее нот. И чтобы он с этими нотами дальше ни делал, как-бы их ни играл, кому-бы их ни дарил, они будут принадлежать только ему. Например, «Крейцерова соната» была посвящена скрипачу, дирижеру и композитору Рудольфу Крейцеру. С момента ее написания почти двести лет ее в самых разных вариациях исполняли десятки тысяч людей. Но единственным ее автором – был, есть и будет только Бетховен.
Что же касается музыкальных звуков, которые я нашел в словах Библии, то для того, чтобы их сыграть я вначале написал 22 буквы еврейского алфавита по кругу и увидел, что все кратчайшие расстояния между этими буквами точно соответствовать 12 нотам музыкального звукоряда. От ноты «До» до ноты «Си», включая полутона.
Затем я открыл Библию и, как будто натягивая между буквами струны, стал последовательно, буква за буквой переводить ее слова в музыкальные звуки, сразу же представляя себе, как и на каких инструментах их можно сыграть. Как, например, сыграть слова пророка Исайи на церковном органе. Плач Иеремии на скрипке. Песню песней на флейте. Псалмы на виолончели. На фортепьяно – слова из Книги Екклесиаст. И только слова Библии о сотворении мира должен сыграть целый оркестр.
Как только музыка этих слов прозвучала, я понял, что теперь моя жизнь будет связана с ее звуками и тем удивительным чувством, которое проникло в меня после того, как я их сыграл. Я понял, что должен каким-то образом передать это чувство и ни в коем случае не скрывать от людей, что нашел в словах Библии музыку. Потому что, как сказал Иммануил Кант: «Любое умаление Библии есть преступление перед людьми!» 
Часть I. 
Знаменитый французский художник Клод Моне как-то признался, что заглянул в  самую главную тайну Священного Писания, наблюдая, как исчезает свет и появляется тень на лице умирающей жены. Ее смерть потрясла его и как будто толкнула к самому краю пропасти. Там он увидел борьбу света и тьмы, и где-то очень глубоко на самом дне подсознания прикоснулся к тайне творения. 
Я думаю в жизни каждого творческого человека: писателя, художника, музыканта или поэта должна быть такая минута, когда какая-то неведомая сила как будто отрывает его от суеты, толкает к самому краю пропасти и заставляет смотреть в темноту. Каждый из них по-разному называет эту минуту. Моментом истины, переоценкой ценностей, прикосновением ангела или дыханием Творца. Название значения не имеет. Важно лишь то, что с этой минуты полностью меняется их жизнь. Они начинают думать и чувствовать по-другому. В них просыпается творческий дух. 
Это очень болезненный процесс. Только бездарности и дилетанты считают, что творчество сопровождает исключительно радость или восторг. Нет! Настоящий творческий акт связан с тайной творения и сопровождает его не только радость или не восторг, но и страх перед изначальной творческой силой, которую мы называем одним словом – Бог!
Чаще всего мы вкладываем в это понятие все, что нам заблагорассудится. Все, что мы не знаем или хотели бы знать. Мы называем Бога – Источником Света и тут же погружаем Его в непроглядную тьму. Мы говорим о Нем, что Он – Единый и сразу же делим на много частей. Мы всю жизнь ищем дорогу к Нему и, в конце концов, не решаемся сделать даже шаг.
У писателя Франца Кафки есть небольшой рассказ о том, как человек очень долго стоит перед открытой дверью и боится в нее войти. Наконец, эта дверь закрывается и тот, кто ее охранял, говорит ему, что эта дверь была открыта именно для него. Большинство людей боятся войти в эту открытую для них дверь. И их останавливает не разум и не скрытая в подсознании интуиция, а самый обыкновенный животный инстинкт. Он помогает им выжить, но мешает им жить. Он спасает их животную сущность, но губит их творческую личность, которая была создана по образу и подобию Творца не для того чтобы есть, пить и спать, а для того чтобы думать, чувствовать и творить. 
Есть старая индийская сказка. По лесу шли четверо священников. Браминов. Они увидали кости льва. Первый их собрал. Второй одел мясом и шкурой. Третий его оживил. Четвертый залез на дерево. Лев съел первых троих, а четвертого не заметил.
Конечно, можно по-разному трактовать эту сказку. С одной стороны, посмеяться над глупостью первых трех браминов и похвалить мудрость четвертого. С другой стороны, если воспринимать эту сказку как аллегорию, где лев это Бог, то вывод можно сделать совершенно иной. Одних Бог мучает и разрывает на части, потому что они ищут дорогу к Нему. Других просто не замечает. Одни сквозь страх, боль и страдания чувствуют что живут. Другие, как это принято говорить – только существуют. Жизнь одних наполнена тайной. В жизни других никакой тайны нет. 
Эйнштейн утверждал, что прикосновения к тайне творения – это самое сильное из всех человеческих чувств и тот, кто с ним незнаком, абсолютно бессмысленно прожил свою жизнь. Своему сыну он как-то сказал, что взрослые люди чаще всего не задумываются о происхождении самых элементарных вещей, потому что думали об этом в детстве. Но те, кто в детстве, как он, развивались интеллектуально медленно, иногда в зрелом возрасте задавали себе какой-нибудь детский вопрос и находили на него совершенно не детский ответ. Например, что такое пространство и время? Свет и тьма? Тишина и звук? Или музыкальный звук?
В детстве меня не учили играть. Считали, что у меня отсутствует музыкальный слух и о происхождении музыкальных звуков я совершенно не думал до тех пор, пока однажды ночью, на вершине Сорокадневной горы Иудейской пустыне, в полной тишине не услышал очень странную музыку и впервые в жизни подумал, что Бог – Музыкант!
Но это было не размышление о сущности Бытия. Это было очень сильное душевное потрясение, в результате которого я понял, что музыка – это не просто красивое сочетание звуков искусственно созданных человеком. Ночью, на вершине горы, буквально у самого края пропасти, я понял, что музыка – это источник огромной творческой силы, который существует и действует в нашем мире совершенно независимо от воли и желания людей.
С тех пор моя жизнь изменилась. И хотя я не музыкант, не учился музыке и никогда раньше не прикасался к музыкальному инструменту, я спустился вниз и перевел библейские слова творения в музыкальные звуки. Но прежде чем рассказать, что из этого вышло, я должен объяснить, при каких удивительных обстоятельствах я оказался ночью на вершине горы Искушений в Иудейской пустыне. Что именно я там услышал? И почему решил, что Бог – Музыкант?
Для этого я сейчас мысленно перенесусь на Дальний Восток. На две тысячи лет назад. В Древний Китай. Во времена императора Шихуанди. Того самого знаменитого императора, который приказал своему народу построить огромную стену и уничтожить все древние книги.
Даже для экзотического Востока с его Чингисханами и Тамерланами этот император был очень странная личность. Он был хорошо образован. Много читал. Изучал математику, философию и астрономию. По ночам наблюдал за движением звезд. И жил во дворце, где было столько же комнат, сколько дней в году. Каждый день он переходил из одной комнаты в другую, считая, что смерть не сможет проникнуть в созданный им замкнутый мир. 
Он мечтал жить вечно. И для этого решил окружить свою огромную империю высокой каменной стеною. Запретил своим слугам даже говорить о смерти. Изгнал свою мать. И чтобы окончательно забыть о прошлом приказал сжечь все старые книги. Его воины рвали священные книги и бросали в огонь. Они убивали тех, кто переписывал книги и на их могилах выращивали дыни. Они клеймили раскаленным железом тех, кто прятал книги, и заставляли их строить Великую Китайскую стену.
Это длилось одиннадцать лет. Затем император умер. По иронии судьбы его убили собственные слуги. Когда он спал, они влили ему в ухо быстродействующий яд. После его смерти книги попытались восстановить. По кускам обгоревших страниц, по воспоминаниям старцев китайцы буквально из пепла пытались возродить свою древнюю литературу. Но при этом, из года в год продолжали строить свою бесконечную Китайскую стену. 
Немецкий философ Фридрих Гегель как-то сказал, что история повторяется дважды. Первый раз в виде трагедии, второй в виде фарса. И если он прав, то сожжение книг и постройка Китайской стены, это по сути дела – один большой исторический фарс. Ведь еще за тысячу лет до этого очень далеко на западе от Китая еврейский народ, вышедший из пустыни, уже разрушил стену самого древнего города на земле и написал Священную книгу.
В этой книге сказано, что египтяне заставляли сынов Израилевых строить стены: «и делали жизнь их горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами». Но евреи вышли из Египта, прошли Синайскую пустыню, перешли через реку Иордан и громкими звуками своих труб разрушили неприступную Иерихонскую стену. Позже эту книгу назвали Библией и перевели на языки всего мира. Так, что если сегодня все ее издания собрать вместе и положить на одну большую книжную полку, то эта полка превзойдет не только разрушенную Иерихонскую, но даже Великую Китайскую стену.
Я много раз читал эту книгу. Хотя в стране, где я жил, она была фактически запрещена. Там тоже строили высокие стены и жгли священные книги, а мне говорили, что Бога нет! Что религия – это обман! Что Библия – это старые еврейские сказки! И что мои далекие предки громкими звуками своих труб только пугали мирных жителей Иерихона. С тех пор прошло много лет. За это время я объездил почти весь Ближний и Дальний Восток. От Турции и Египта до Сингапура. И от Японии и Кореи до Цейлона. И когда, наконец, приехал в Израиль, то решил побывать в тех самых местах, где произошли наиболее важные библейские события. И, конечно, первым в моем списке стоял самый древний город в мире Иерихон.   
В путеводителе я прочитал, что этот город находится на востоке от Иерусалима в Иорданской долине в самом глубоком месте на поверхности Земли. Что к нему ведет дорога через пустыню. Что по ней ходили еще пророки. И что если быстро идти, то за один день ее можно пройти пешком. Ехать в машине мне не хотелось. Я внимательно изучил маршрут и по примеру средневековых паломников решил с Библией в руках погулять по пустыне. 
Для этого я вышел из Иерусалима на рассвете, когда город еще спал. Первые солнечные лучи только-только пробивались сквозь листья Гефсиманского сада. На могильных плитах в долине Иософата еще лежал густой туман. Но колокола уже звонили над Сионом. И с Храмовой горы летела на восток утренняя молитва.
Я прошел Кедронский проток, поднялся на Масличную гору и оттуда увидел  Иудейскую пустыню. Я, конечно, знал эти места по фильмам и фотографиям. Но эффект совершенно не тот. Все меняется, когда это видишь собственными глазами. Никакой объектив видеокамеры  не сможет передать вид огромного красного солнца поднимающегося над этой пустыней. Никакая фотография не сможет уловить первые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны тысячелетних масличных деревьев. Все это нужно видеть. Видеть и слышать.   
Слышать, как поют птицы в Гефсиманском саду. Как колокола звонят над Сионом. Когда все это видишь и все это слышишь, то уже неважно, что в действительности этот сад – всего лишь несколько старых деревьев. Что знаменитый Кедронский проток – это только узкий и мутный ручей. Что на вершину Масличной горы ведет покрытая  пылью дорога. Что Иософатова долина, в которой, согласно пророку Иоилю, Господь соберет все народы и учинит над ними Страшный Суд – это покрытый старыми могилами огромный овраг. 
Но на самом деле это значения не имеет! Потому что здесь, буквально к каждому камню прикасалась нога, какого-нибудь евангельского апостола или ветхозаветного пророка. Когда идешь по этим камням, то, в самом деле, начинаешь чувствовать «непрерывную связь времен». 
Один баптистский пастор мне, как-то сказал, что Бог не демократ. Ведь если бы Он был демократом, то обязательно распределил святость равномерно по всей Земле. Какая-то бы ее часть досталась Нью-Йорку, какая-то часть Лондону и Парижу, какая-то Копенгагену, Токио или Москве. Но Бог выбрал Иерусалим. Здесь Стена Плача. Здесь Голгофа. Здесь, когда-то стоял Храм. И если пройти чуть дальше по Масличной горе, то можно увидеть камень, с которого взлетел на небо Иисус. Еще дальше будет Вифания с гробом святого Лазаря. И за ней Иудейская пустыня.
Уже спускаясь с восточного склона Масличной горы, я понял, что за тысячи лет эта пустыня совершенно не изменилась. Та же страшная жара, раскаленное солнце, бесцветное выгоревшее небо, горячий ветер и обожженные камни. Все, как во времена библейских пророков. Они уходили в эту пустыню подальше от плодородной земли с ее языческими культами и в этом безводном царстве скорпионов и змей сохраняли завет и укрепляли веру. Вслед за пророками в пустыню пришли ессеи.
Члены этой тайной еврейской общины носили белые одежды, верили в вечность души и ожидали прихода Спасителя. Но в начале нашей эры, сразу после разрушения Иерусалимского Храма, их мессианский дух был изгнан из пустыни короткими мечами римлян. С тех пор через эту пустыню прошли персы, византийцы, арабы, турки, крестоносцы, и даже монголы. Но время, солнце и ветер стерли их следы. И только иногда на моем пути посреди пустынных холмов появлялись одинокие палатки бедуинов. Они пасли овец, варили крепкий кофе и продавали сувениры.
Я не стал испытывать их гостеприимство и весь день, не останавливаясь, шел на восток. Вначале солнце двигалось мне на встречу. Затем оно проплыло над моей головой и покатилось на запад в сторону Иерусалима, а я повернул на север и на закате добрался до источника Елисея. Там я набрал воды и увидел прямо перед собой выбитый в горе Сорокадневный монастырь.
 Поднявшись по узкой тропинке, я постучал. Старый монах в черной рясе открыл мне двери. Я сказал ему, что хочу попасть на вершину горы и оттуда посмотреть на развалины Иерихона. Он мне ответил, что это опасно. Тогда я объяснил ему, что часто бываю в горах и не боюсь высоты. Но монах мне сказал, что я не правильно его понял и предложил зайти в монастырь.
Я вошел и сразу услышал, как стук моих шагов наполнил пустые кельи. Этот монах единственный обитатель монастыря отвел меня в темную пещеру. Там пахло ладаном. Тусклый свет догоравшей свечи дрожал на потрескавшейся иконе. Густая паутина мрачным орнаментом окружала сцену искушения Христа. На иконе дьявол похожий на летучую мышь протягивал голодному Иисусу кусок хлеба.
Монах рассказал мне, что Иисус поднимался на вершину этой горы сразу после крещения в реке Иордан. Что он провел там сорок дней и сорок ночей. Что именно там его искушал дьявол и предлагал камни превратить в хлеб. Затем, видимо, для большей убедительности, он взял у меня из рук Библию, открыл ее на какой-то странице и показал пальцем, где нужно читать. Я подошел поближе к свече и чтобы своим дыханием не загасить ее слабый огонь, тихо прочел: 
«Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих».
Далее там говорилось, что дьявол искушал Иисуса так же богатством, славой и властью. Но монах мне не дал дочитать до конца. Он отодвинул меня от свечи, внимательно посмотрел мне в глаза и спросил, не боюсь ли я подниматься туда, где когда-то был сатана.
У сербского писателя Милорада Павича, автора знаменитой книги «Хазарский лексикон», я как-то прочитал, что когда ты движешься в направлении, в котором твой страх растет, ты находишься на верном пути. Никогда никакой чертовщины я не боялся и с детства с друзьями лазал по всяким темным подвалам и чердакам. Особенно в тех местах, где по слухам водились какая-то нечисть.
Однажды, студентом театрального института, мне пришлось репетировать в здании клуба Московского университета. До революции там была церковь. Директор этого клуба показал мне комнату, где отпевали Гоголя и заявил, что дух этого писателя появляется в ней каждую ночь. Несколько раз на спор я оставался ночевать в этой комнате после репетиций. Особенным подвигом это не назовешь, если не считать, что в те атеистические времена, за это можно было вылететь с режиссерского факультета самого престижного театрального института страны. Но любопытство взяло свое. 
В те годы среди творческой интеллигенции упорно ходили слухи про какую-то очень странную историю с перезахоронением Гоголя. Якобы, когда 1931 году из-за закрытия Свято-Данилова монастыря прах писателя переносили на Новодевичье кладбище, из гроба исчезла его голова.
Другой слух был связан с предупреждением Николая Васильевича, не хоронить его сразу же после смерти, так как он мог впасть в летаргический сон. Но его просьба была проигнорирована церковью. В результате эксгумации было обнаружено, что его голова повернута набок, что указывало на то, что автор «Вийя» и «Мертвых душ» был все-таки похоронен заживо.
В подтверждение этим слухам приводилась холодящая душу история о скоропостижной кончине известного писателя Александра Малышкина. Одного из членов литературной комиссии по перезахоронению останков Гоголя. Не удержавшись от примитивного мародерства, он, вроде бы, под шумок умыкнул из гроба кусок гоголевского сюртука. Но небесная кара настигла злодея. Прошла всего лишь неделя и его самого уже хоронили недалеко от новой могилы Гоголя на кладбище Новодевичьего монастыря. 
На самом деле правдой оказалось совершенно другая история. И связанна она была с именем Михаила Булгакова. В самом начале 1950-х годов надгробный камень с первой могилы Гоголя был найден его вдовой – Еленой Сергеевной Булгаковой и установлен на могиле автора «Мастера и Маргариты». Что же касается смерти Александра Малышкина, то для того чтобы убедиться, что все это бред, достаточно обратить внимание на годы его жизни. Этот когда-то очень популярный, а ныне всеми забытый советский писатель умер не через семь дней, а через семь лет после перезахоронения Гоголя. В 1938 году. 
Но и после этого я не перестал проявлять интерес к подобным местам. И, когда через несколько лет оказался с гастролями в Украине, то уговорил директора одного из киевских музеев, в здании которого до революции располагалась тюрьма, разрешить мне посидеть полчаса в камере смертников. В той самой камере, где перед казнью последние часы своей жизни провел знаменитый убийца премьер-министра Петра Столыпина – эсер-террорист Дмитрий Богров. Но больше десяти минут я не выдержал. Таким жутким отчаянием вело от ее стен.
И все же самые неприятные ощущения у меня остались от Припяти. Мертвого города в зоне Чернобыльской АС. Пустые коробки домов. Выбитые стекла. Покрытые радиоактивной пылью детские игрушки. И над всем этим, символом ядерного Апокалипсиса, в городском парке культуры и отдыха возвышалось огромное «Колесо Обозрений». Или как его еще называли «Чертово Колесо». Я видел это радиоактивное колесо собственными глазами и тут, какой-то монах из Иудейской пустыни решил меня чертом пугать.
Вот я и ответил ему, что в дьявола совершенно не верю. И сам приехал из тех самых мест, где обычные люди бывают страшнее всяких чертей. Он спорить не стал, показал мне дорогу, а сам опустился на колени перед иконой, перекрестился, закрыл глаза и начал молиться. Пока он молился я тихо прошел через пещеру, поднялся по лестнице, открыл небольшую дверь, подошел к самому краю пропасти и посмотрел вниз.
Я люблю высоту. Мне приходилось бывать на вершине священной для японцев горы Фудзиямы. Я поднимался в Шри-Ланке на вершину Пика Адама. Смотрел на Средиземное море с вулканических гор Санторина. На Колизей – с римских холмов. На Афины – с Акрополя. На пески Синая – с горы Хорив. Но то, что я увидел с вершины этой горы, нельзя было назвать классическим библейским пейзажем, которым обычно иллюстрируют дешевые путеводители по Израилю. В нем не было никаких рекламных красот. Никаких истекающих  «молоком и медом» плодородных равнин. Прямо передо мной, с высоты птичьего полета, открылась настоящая, ничем не приукрашенная грандиозная панорама Иудейской пустыни. 
Лучи заходящего солнца подчеркивали ее суровые тона. Серые вечерние тени скользили по голым скалам Иудейских гор, падали на развалины Иерихона, ползли через Иорданскую долину и тонули в мутной воде Мертвого моря. В это же самое время небо на востоке темнело, и душная Аравийская ночь медленно спускалась по крутым склонам с вершин Моава. Она заполнила долину, накрыла развалины Иерихона и стала быстро подбираться к стенам монастыря.
Возвращаться назад мне не хотелось. Как зачарованный я еще долго стоял и смотрел сверху вниз, представляя себе, как три тысячи лет назад где-то там по другую сторону реки Иордан с вершины горы Нево пророк Моисей перед смертью смотрел сюда на Святую Землю. Как где-то здесь из Иорданской долины взлетел в небо Илья Пророк. И, как именно здесь прямо внизу у подножья этой горы его друг и соратник пророк Елисей каким-то чудесным образом очистил отравленный источник.
Затем я попытался представить себе, как две тысячи лет назад чуть дальше за Иерихоном у реки Иордан проповедовал Иоанн Креститель. Как в самом Иерихоне в страшных муках заживо съеденный червями скончался царь Ирод. Как за тысячу лет до этого именно здесь древние евреи перешли реку Иордан и громкими звуками своих труб разрушили неприступные Иерихонские стены. И как после этого их предводитель Иисус Навин поклялся и сказал: «Проклят перед Господом тот, кто восставит и построит город, сей Иерихон, на первенце своем он положит основание его и на младшем своем поставит врата его».
Я где-то читал, что это предсказание сбылось через 500 лет во времена израильского царя Ахава. И что тогда этот город стал центром магии и колдовства. Что за его высокими стенами жрецы-идолопоклонники стали приносить в жертву маленьких детей. Что они клали им в рот золотые пластины с тайными знаками, отрывали им головы, сушили их на солнце и закапывали под городскими стенами, пытаясь таким ужасным способом защитить себя от врагов. Но магия не помогла, и город был снова полностью разрушен. 
Еще в Иерусалиме, планируя свой маршрут через Иудейскую пустыню, в путеводителе я прочитал о двух версиях происхождения слова «Иерихон». Первая из них утверждала, что оно связанно с ивритским словом «яреах». Что значит «луна». Так как в этом месте еще задолго до прихода израильтян процветал древний языческий культ лунной богини. Согласно второй версии, название этого города происходит от западно-семитского «реах». «Благоухание». Возможно, потому что в его окрестностях еще тысячи лет назад выращивали пряности. И есть даже мнение, что именно это жаркое место стало родиной хурмы.
В этом же путеводителе я прочитал, что в пещерах на склоне этой горы в IV веке нашей эры греческим монахом-отшельником Харитоном был основан Сорокадневный монастырь. Что через двести лет во время нашествия персов его внешняя часть была полностью разрушена и восстановлена только в начале XX века. Однако все это время копты – египетские христиане перед рукоположением в священники должны были проводить в его пещерах по примеру Иисуса сорок дней и сорок ночей. Да и он, по всей видимости, это место выбрал неслучайно. 
В те далекие времена каждый год в Судный День к восточному склону этой горы иерусалимские священники приводили черного козла. Его называли «козлом отпущения». Выглядело это торжественно. В Иерусалимском Храме в присутствии боль-шого числа людей первосвященник привязывал к его рогам красный шерстяной шнур. Затем его вели через Иудейскую пустыню. На каждой остановке ему готовили воду и еду, чтобы он, не дай Бог, по дороге не сдох.   
На вершине горы с рогов снимали красный шнур. Разрезали его пополам. Одну часть оставляли на скале. Другую часть снова привязывали к одному из рогов. Затем ждали, пока шерстяной шнур выгорит на солнце. И только после того, как на месте красного появиться белый цвет, первосвященник официально на весь Иерусалим провозглашал, что Бог простил всему народу его прошлогодние грехи и приказывал сбросить козла со скалы.
Чтобы самому не свалиться с этой скалы мне пришлось остановить поток воспоминаний и отойти подальше от пропасти. С большим трудом я оторвал свой взгляд от этого великолепного зрелища и повернув назад. Но дверь в монастырь оказалась закрытой. Я долго стучал, громко кричал, звал монаха. Он не появлялся. Наступило время вечерней молитвы. И старик не слышал, или делал вид, что не слышит мой крик. Оставаться на краю обрыва было опасно. Ночью в темноте я бы точно упал со скалы. Поэтому я осторожно поднялся на вершину горы, сел на теплые камни и, чтобы как-то заполнить время, стал вспоминать о том, где, когда и при каких обстоятельствах я, впервые в жизни услышал про город Иерихон. 
Мне тогда было лет семь или восемь. В Советский Союз на гастроли приехал знаменитый американский певец Дин Рид. Он спел тогда много хороших песен и среди них была песня под названием «Джерико». Мне очень понравилась эта песня, но ни-кто из моих знакомых не знал английский язык и у кого бы я ни спрашивал, никто так и не смог мне объяснить, о чем поется в этой песне и что на самом деле обозначает слово: «Джерико».
Прошло несколько лет. И однажды в своем доме на чердаке в куче ненужных вещей я случайно нашел старую Библию. Я открыл ее на первой попавшейся странице и там прочитал о том, о чем пелось в этой песне. Недолго думая, я принес эту Библию в свою школу, собрал вокруг себя одноклассников и стал им читать, как после смерти Моисея, Бог призвал Себе его ближайшего помощника – Иисуса Навина и сказал ему:
«Вот, Я передаю в руки твои Иерихон, и царя его, и находящихся в нем людей сильных; Пойдите вокруг города все способные к войне, и обходите город однажды в день, и это делай шесть дней; А семь священников пусть несут семь труб юбилейных перед ковчегом, а в седьмой день обойдите вокруг города семь раз, и священники пусть трубят трубами».
Иисус Навин сделал все, что приказал ему Бог. Он собрал священников и повелел им трубить трубами, а народу сказал: «не восклицайте, и не давайте слышать голоса, и чтобы слово не выходило из уст ваших до того дня, доколе я не скажу вам: воскликните!»  И когда в седьмой день, в седьмой раз священники затрубили трубами, Иисус приказал народу: «Воскликните!» И «воскликнул народ громким голосом, и обрушилась стена города до своего основания».
Но эффект от  моего чтения оказался не тот. Вид старой потрепанной Библии детей напугал. Кто-то из них пожаловался учителю. Учитель доложил директору школы. Директор вызывал меня к себе в кабинет и ссылаюсь на авторитетные мнения таких известных философов, как Демокрит и Френсис Бекона, а так же, цитируя писателя Вольтера и естествоиспытателя Дарвина, стал, как профессиональный историк, мне доказывать, что Бога не существует и все, что написано в Библии об «Иерихонском чуде» откровенная ложь. 
Беседа не помогла. Меня уже тогда отталкивала прямолинейная логика атеистов. С одной стороны меня не устраивала ограниченность их ума, с другой их стремление, манипулируя такими абстрактными понятиями, как «эволюция» или «прогресс», всеми правдами и неправдами притягивать к атеизму великих людей. 
 Например, тот же Френсис Бэкон говорил, что «атеизм – это тонкий слой льда, по которому один человек сможет пройти, а целый народ рухнет в бездну». Он же утверждал, что только малые знания уводят от Бога, тогда, как большие приводят к Нему. Отец всех древнегреческих безбожников Демокрит в богов может быть и не верил, но верил во всякую ерунду. Например, в то, что если кого-то укусил скорпион то он, чтобы остаться в живых, должен взобраться на спину осла и громко крикнуть ему в ухо: «Меня укусил скорпион!»
Что касается Дарвина? У автора скандально знаменитого учения о происхождении видов, хватило ума не делать категорических заявлений по поводу существования Бога и Его чудес. По его словам, он «даже несмел, претендовать на то, чтобы пролить хотя бы малейший свет на столь трудную для понимания  проблему». Кроме того история неоднократно доказывала, что не только от ненависти до любви, но и от атеизма до веры в Бога один шаг.
Классический пример этому не совсем ровный творческий путь французского писателя Шатобриана. Мечтая о быстром успехе, он как-то принес своему издателю только что написанную антирелигиозную книгу. Тот отказался ее печатать, сославшись на то, что атеизм начал выходить из моды. Через несколько месяцев, Шатобриан вернулся к нему с книгой прославляющей христианство и христиан. Издателю она принесла большие деньги, а Шатобриану не меньший успех.
Это, конечно, похоже на анекдот. Аналогичный анекдот прижился и пустил корни во Франции во времена Бонапарта. В нем говорится о том, что Наполеон, якобы спросил у Лапласа, почему в его описании вселенной отсутствует упоминание о Боге. На это великий ученый ответил: «Сир, я не нуждаюсь в этой гипотезе». Я читал об этой истории, по меньшей мере, у пяти авторов. У каждого из них ответы о гипотезе совпадали. Не совпадали только имена тех, кого спрашивал Наполеон.
Но анекдот – есть анекдот. И разве не один большой анекдот вся богоборческая жизнь атеиста Вольтера? Ни он ли, призывая своих читателей раздавить, как «гадину» христианскую церковь, в это же самое время посвящал своего «Магомета», не кому-нибудь, а самому Римскому Папе Бенедикту XIV. «Да будет мне дозволено Вашим святейшеством сложить к Вашим стопам сие сочинение и отдать Вам на суд его автора, а также всепокорнейше просить Вашего благословения сочинителю и покровительства его скромному труду. Благоговейно склоняюсь перед Вами, лобызая Ваши священные стопы». 
С какой легкостью этот великий философ морочил головы и верующим, и атеистам. Одним он постоянно твердил, что Бога – нет, а для других, в своем «Философском словаре» черным по белому писал: «В интересах общества должно существовать некое Божество, которое карает то, что не может быть пресечено человеческим правосудием».
Он, безусловно, был не так уж и прост и в зависимости от обстоятельств умел перевоплощаться «то в Павла, то в Савла». С одной стороны он, заявляя, что «если Бога не существует, то его нужно выдумать», с другой – стремясь остаться в памяти потомков пророком от атеизма, утверждая, что не пройдет и ста лет, как Библия превратится в очень редкую антикварную книгу. Пророка из него не вышло. История рассудила иначе. После его смерти в его же доме, прямо на его же печатном станке женевские христиане пятьдесят лет подряд без остановки печатали Библии.
Так что ссылками на авторитетное мнение Демокрита и Бекона, а также, цитатами из Дарвина и Вольтера убедить меня в том, что Бога нет, директору школы не удалось. В конце концов, потеряв терпение, он вырвал у меня из рук Библию, выбежал из своего кабинета на улицу, бросил ее в мусорную урну и там ее сжег. Старая бумага быстро сгорела. Пепел собрал, подоспевший к концу экзекуции дворник.
Через много лет в Израиле я услышал рассказ о том, как во II веке нашей эры во времена правления императора Адриана был казнен один старый раввин. Несмотря на запрет римских властей, он продолжал со своими учениками изучать Библию. В наказание за это его обмотали священными свитками и подожгли. Но в этот момент произошло чудо. Из костра в небо полетели библейские буквы.
Из старой книги, которую сжег директор моей школы, кроме дыма в небо ничего не полетело. Во всяком случае, ни я, ни внимательно наблюдавший за экзекуцией дворник, ничего не заметили. Но вскоре директора школы и его сына на улице сбил грузовик. Согласно следствию, проведенному мало верящими в Божью кару советскими правоохранительными органами, было установлено, что смерть директора школы и его малолетнего сына наступила из-за того, что за рулем, сбившей их машины сидел пьяный шофер.
Во времена Эсхила устроители спектаклей требовали от древнегреческих актеров поменьше демонстрировать акты жестокости. Например, чтобы по ходу трагедии Трей прямо сцене не варил человеческое мясо, а Медея на глазах у зрителей не убивала своих детей. Сопоставив своим детским умом эти оба события, я понял, что реальная жизнь бывает страшнее любой античной трагедии. Что это не случайное совпадение. Что к Библии нужно относиться серьезно. И позже купив себе карманную Библию, куда бы я ни ехал, всегда ее брал с собой.
Вот и сейчас, сидя на вершине Сорокадневной горы, я держал ее в руках и смотрел на развалины Иерихона. Но ничего видел. Ночь уже поднялась на вершину горы и, извиваясь бесшумной змеей, поползла по пустыне. Я еще долго смотрел ей вслед и, наконец, вспомнил, что, по словам монаха, именно сюда, на вершину горы вслед за Иисусом Христом приходил сатана. 
Нельзя сказать, чтобы я в дьявола совершенно не верил. Нет! Конечно, во что-то я все-таки во что-то верил, но воспринимал это «что-то» не как реальное, а скорее как какое-то мифическое существо. Но одно дело, когда тебе говорят, что это нереальное, мифическое существо было где-то там далеко в Иудейской пустыне. И совершенно другое дело, когда тебе точно указывают то самое место, где именно был сатана.
Приятного тут мало. Особенно если учесть, что на этом самом месте тебе придется провести целую ночь. Да еще в темноте. Да еще среди тех самых камней, которые если их потрогать руками, в самом деле, напоминают теплый, только что испеченный хлеб. Попробуй в этом случае не думать о сатане. Хочешь ты этого или нет, ты начнешь вспоминать все, что ты о нем читал или слышал.
Например, то, что согласно Библии, он враг человеческий. Князь мира сего. Падший ангел. Злой дух. Что еще до своего падения он ненавидел людей и клеветал на них перед Богом. Что это он совратил Адама и Еву. Мучил праведного Иова. И, в конце концов, был сброшен архангелом Михаилом в огненное озеро на тысячу лет.
Я, так же, читал, что слово «сатан» в переводе с древнееврейского языка значит: «противник». «Диаболос»: по-гречески «клеветник». Вельзевул… Точнее сказать Бааль Зебуб: «повелитель мух». Азазель: дух пустыни. В буквальном смысле: дикий козел. Самаэль по-сирийски: «тень Бога». Мефистофель. Мефис: распространитель. Тофель: греха. Люцифер на латыни: «несущий свет». Так древние римляне называли планету Венера.   
 «Обезьяною Бога»  называл дьявола святой Августин. С его точки зрения, он был, есть и всегда будет первопричиной всякого зла. Поэтому живший еще в III веке нашей эры христианский философ и мученик Ориген в VI веке был признан еретиком за то, что утверждал, что в самом конце времен сатана непременно примирится с Богом. Через семьсот лет другой католический святой, а так же, знаменитый философ Фома Аквинский создал целую теорию, оправдывающую существование сатаны. Согласно этой теории, зло позволяет выше ценить добро. И как лев питается ослом, так и добро питается злом. 
Однако больше всего внимания дьяволу уделил отец Реформации Мартин Лютер. Его противники даже подсчитали, что в своем катехизисе он упоминает имя Бога 63 раза, тогда как имя врага человеческого – 67 раз. Лютер сам утверждал, что к нему не однократно приходил сатана. Что он собственными глазами видел, как дьявол грызет орехи и бросает скорлупу на его постель. И, когда он стал отвлекать его от перевода Библии, этот великий реформатор бросил в него чернильницу. Оставшееся после этого на штукатурке в его келье темное пятно последователи Лютера стали считать священным и по кусочкам выскоблили на память. 
В 1454 году доктор теологии бенедиктинец Гийом Эдлин был обвинен в атеизме и строго наказан Святой Инквизицией за попытку отрицать само существование темных сил. Потому, что решением IV Латеранского Вселенского сбора, прошедшего еще в 1215 году дьявол и другие демоны признавались созданиями Божьими, которые изначально были добрыми, но затем сбились с пути.
Интересно, что лучше всех эту идею сформулировал, все-таки, не ревностный католик, а основатель английской методической церкви Джон Уэсли. Это ему приписывают фразу: «Нет дьявола – нет Бога». И, все-таки, следует заметить, что культ дьявола, как противника Бога, возник очень поздно. Не раньше второй половины Средних веков. Потому, что еще во II веке нашей эры римский языческий философ Цельс заявлял, что богохульство говорить, что самый главный Бог имеет соперника.
В еврейской части Библии, дьявол не враг Бога. Он враг человека. Так карающий людей ангел, помимо соблазнения Евы и искушения Иова, в Ветхом Завете упоминается всего лишь несколько раз. В книге пророка Захарии, он стоит по правую руку от мессии и противодействует ему и во Второй Книге Царств, как провокатор, подбивавший царя Давида сделать перепись иудеев. Что же касается Нового Завета, то там он упомянут 189 раз. 62 раза, как демон, 36 как сатана, 33 как дьявол, 37 как зверь, 13 как дракон, 7 раз под именем Вельзевул и 1 раз как число 666. 
Английский поэт Перси Биши Шелли, друг Байрона и муж Мэри Шелли – автора знаменитого «Франкенштейна» считал, что христианские теологи специально создали образ дьявола, чтобы снять с Бога ответственность за существующее в мире зло. Однако он не прав! Если хорошо разобраться, то истоки сатанафобии значительно более древние и берут свое начало здесь в Иудейской пустыне. В возникшей где-то во II веке до нашей эры тайной иудейской секте ессеев. 
Пятьдесят лет назад кроме специалистов об этой секте никто ничего не слышал и только после того, как их рукописи нашли недалеко отсюда в пещерах у Мертвого моря, мир облетела новость, что возможно они были предшественниками христиан. Но и это сомнительно. Хотя, как и первые христиане, ессеи не любили книжников и фарисеев, а храмовых жрецов – саддукеев обвиняли в богохульстве и служению Мамоне за то, что те установили в Иерусалимском Храме ларьки по обмену иностранной валюты и организовали и там рынок по торговле мелким и крупным рогатым скотом.
Благодаря сведениям, полученным от философа Филона Александрийского, писателя Иосифа Флавия и историка Плиния Старшего уже давно было известно, что ессеи называли себя «детьми света», а всех остальных язычников и не примкнувших к ним иудеев: «детьми тьмы». Они верили в перевоплощение душ и дважды в день на восходе и заходе солнца занимались мистическими практиками. Чем-то похожим на смесь Йоги, учения Пифагора и каббалы. И все это для того в чтобы приблизить приход мессии.
В Галилейском городе Цфате, где после изгнания евреев из Испании в XV веке поселилось много каталонских каббалистов, есть маленькая улочка, которая заканчивается лестницей под названием «Подъем Мессии». На этой улочке когда-то жила женщина, которая всю свою жизнь каждое утро ставила на одну их ступенек чашу с водой и кусок хлеба. Она до самой своей смерти верила, что мессия по дороге в Иерусалим, проходя мимо ее дома, утолит голод ее хлебом и выпьет ее воды. Точно так же вели себя и ессеи. И, точно так же мессию не дождались. 
В одной из своих книг под названием «Война сынов света с сынами тьмы» они, например, утверждали, что Бог специально послал в мир ангела Мастему, чтобы он царил во мраке и распространял грех. В другой их рукописи, которую они назвали «Книга Юбилеев» сказано, что девять десятых взбунтовавшихся ангелов, оказались в аду, а остальные во главе с этим Мастемой будут до самого Страшного суда прибывать на земле для искушения людей. 
Вот откуда берет свое начало страх перед дьяволом у первых христиан. Вот почему даже апостол Павел о камне, о который он мог споткнуться, готов был говорить, как кознях дьявола. В его первом послании к Фессалоникийцам черным по белому написано, что не раз, и не два он хотел к ним прийти, но ему воспрепятствовал сатана. И дальше, что называется: пошло-поехало! 
В Средние века профессоры-богословы подхватили эту идею и подняли ее на поистине недосягаемую для нормального разума высоту. По их скромным подсчетам человечество ежедневно искушает ровно 1 миллиард 758 миллионов 64 тысячи и 176 крупных и мелких помощников сатаны. Откуда у них появилось это число? Из Нового Завета. Из «Откровения» святого Иоанна. По-гречески: «Апокалипсиса». Они взяли указанное там число 666, умножили его на 6 дьявольских легионов, состоящих из 66 когорт, в каждой из которых насчитывается 6666 служителей темных сил. 
Я проверял. С точки зрения арифметики все совершенно верно! Так что не удивительно, почему уже во времена доктора Фауста в одной только Германии было отпечатано и продано 231 600 экземпляров книг посвященных темным силам. А народную книгу об этом чернокнижнике XVI века со временем ставшую рабочим материалом для английского драматурга Кристофера Марло и немецкого поэта Иоганна Вольфганга фон Гете переиздали 24 раза за 12 лет. Так, что можно смело сказать, что благодаря изобретению технологии книгопечатания шлифовщиком зеркал Иоганном Генсфляйш цур Ладен цум Гуттенбергом, среди грамотной публики резко возрос интерес к подобной литературе. 
Естественно, как и бывает в таких случаях, огромное число всякого рода графоманов кинулось удовлетворять этот интерес. Конечно, среди этого моря макулатуры иногда появлялись одинокие островки литературных шедевров. Их перечислить будет не сложно, потому  что далеко не все великие писатели и поэты по разным причинам, например, из-за глубокой веры в Бога или, наоборот, из страха перед дьяволом рискнули возложить свои рукописи на алтарь сатаны.
Вот имена тех, кто все-таки предоставил дьяволу особое место на страницах своих книг. Данте в «Божественной комедии». Мильтон в «Потерянном рае». Гете в «Фаусте». Байрона в «Каине». Анатоль Франс в «Восстании ангелов». Гофман в «Эликсире сатаны». Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Достоевский в «Братьях Карамазовых». Брюсов в «Огненном ангеле». Булгаков в «Мастере и Маргарите». Томас Манн в «Докторе Фаустусе». И Владимир Орлов в «Альтисте Данилове».
Я, конечно, читал все эти книги и поэтому легко мог представить себе дьявола, например, таким, каким его показал Достоевский. Этаким мелким чиновником, мечтающим воплотиться в теле богатой купчихи. Или таким, каким его описал Гоголь. Мерзким существом с рогами, копытами и длинным хвостом. Я легко мог вообразить себе гордого, мрачного, ненавидящего весь человеческий род Байроновского Люцифера. Или злого шутника Мефистофеля, которого Гете изобразил не только слугою Фауста, но даже блохастым псом. Но лучше всего я мог представить себе Демона Лермонтова. Во-первых, потому что много раз видел его изображение на картинах Михаила Врубеля. Во-вторых, потому что вступление к его прекрасной поэме я еще в школе выучил наизусть. 
Короче говоря, благодаря таким талантливым писателям и поэтам я мог представить себе литературного дьявола практически во всех его видах. Но, как мог выглядеть настоящий искуситель, представший перед Иисусом здесь? На вершине этой горы? И зачем он искушал его чудом? Славой? Богатством? Властью? Ведь в Евангелие от Луки сказано, что сразу после возвращения из пустыни, когда дьявол «до времени» отошел от него, Иисус и так совершил много чудес. Превратил воду в вино, излечил бесноватого, оживил мертвого Лазаря, ходил по воде, накормил несколькими хлебами большую толпу. И все это по собственному желанию! 
Так зачем же ему служить дьяволу? Зачем ему подчиняться и кланяться какому-то второразрядному, да еще и падшему существу? Зачем Ему нужно служить «князю мира сего», если Он и так Сын Творца всей Вселенной и, по мнению церкви, Сам – Бог? В Библии об этом не сказано ничего. В ней, совершено, нет указаний на то, в чем, собственно говоря, состояла суть его искушений? Эту, достаточно спорную тему, попытался осветить философ Владимир Соловьев. По этому поводу он писал, что употребление «зла для целей блага, было бы признанием, что благо само по себе не имеет силы, что зло сильнее его».
В его рассуждениях нет ничего сложного. Очередная импровизация университетского профессора на тему хорошо знакомого Кантовского морального императива. Вот тебе зло, вот – добро. Главное не перепутай! Бог всегда добр. Дьявол всегда зол. Дьявол – враг. Бог – друг. Но если бы его студенты внимательно читали Библию, то с удивлением могли бы обнаружить, что в качестве искусителя на ее страницах выступает не только дьявол, но и Господь-Бог.
Ведь именно Он, например, праведника Иова, если можно так сказать, собственными руками кинул в пасть сатаны. И не за какие-нибудь страшные грехи. Не за убийство, не за воровство и не «за жену ближнего своего». Просто так, для проверки. Начнет ли он с горя проклинать имя Господа Своего? И когда этот невинный страдалец, наконец, не выдержал и позволил себе задать вопрос: «А за что?» – то получил на этот вопрос, согласно библейскому тексту, весьма красноречивый ответ: «Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?»
Что-то подобное произошло и с праотцом Авраамом. В Библии, также, четко сказано: «Бог искушал Авраама и сказал ему…  возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе».
С Авраамом, в принципе, все ясно. Его искушение заключалось в выборе между страхом перед Богом и любовью к «ближнему своему». С Иовом тоже нет никаких проблем. Праведник, в конце концов, проявил себя богобоязненным человеком и получил больше, чем имел до того. С Иисусом сложнее. Он любил этот мир, но должен был сам от него отказаться. Отказаться здесь. В Иудейской пустыне. На вершине этой горы.
Как я уже говорил, и время, и место для этого были выбраны неслучайно. С наступлением ночи на вершине горы становиться совершенно темно и в этой кромешной темноте, любому человеку с богатым воображением, может померещиться все что угодно. Поэтому, помня слова монаха о том, что именно здесь произошло, я недолго думая, решил лечь спать и на всякий случай, положил рядом с собой Библию. При этом, даже не подозревая, что через несколько часов это вроде бы ничего не значащее действие, не в переносном, а в буквальном смысле слова спасет мою жизнь.   
Заснул я мгновенно. Весь день я был на ногах и страшно устал. Мне даже что-то приснилось. Что именно я не помню. Помню лишь то, что когда я проснулся, огромная круглая луна висела прямо над моей головой. Ее яркий свет рассеял темноту и опустился на остывающие после дневной горы камни. На камни, которые Иисус отказался превратить в хлеб. 
В лунном свете они стали выглядеть совершенно иначе. Днем согретые солнечными лучами они были выкрашены в красно-желто-коричневые тона, а сейчас все как один имели какой-то жуткий – то ли темно-синий, то ли темно-зеленый цвет. Смотреть на них было не слишком приятно. Они вызывали чувство подобное тошноте. Но не физической, а если можно так выразиться, душевной. Что-то подобное начинаешь испытывать, когда идешь один по темному лесу или погружаешься в море на большую глубину.
Хотя я читал, что бывают такие места, которые при всем своем обычном ничем непримечательном виде тоже внушают людям похожую неприязнь. В одном из писем к жене Лев Толстой рассказал о таком месте. В нем не было ничего особенного. Это была обыкновенная комната, в которой писатель провел только одну ночь. Но в течение этой ночи он чуть не сошел с ума. Он пишет, что страшно устал, что у него ничего не болело, что ему очень хотелось спать. И вдруг на него нашла какая-то тоска, непонятный ужас, необъяснимый страх. Подобного мучительного чувства он раньше не испытывал никогда.
Позже в своей незаконченной повести «Записки сумасшедшего» он попытался развить эту тему и показать состояние человека страдающего клаустрофобией. Боязнью замкнутого пространства. Но страх, о котором я говорю, не был клаустрофобией. Это был так называемый – «панический страх».
Когда-то давно в горах Греции существовал Дельфийский оракул. Это было священное место, куда греки приходили, чтобы узнать свою судьбу. Но непрошеных гостей там принимали плохо. Согласно древней легенде, это место охранял похожий на дьявола козлоногий бог Пан. Он насылал на излишне любопытных гостей такой необъяснимый ужас, что они вначале бежали сломя голову, а затем без всяких видимых причин топились в горных реках или сбрасывались со скал.
У Фридриха Ницше есть рассказ о том, как в год рождения Иисуса римские моряки, проплывавшие мимо греческих берегов, услышали доносившийся из лесу душераздирающий крик: «Умер Великий Пан!» Эту историю, так же, упоминает Франсуа Рабле. У него моряки рассказывают об этом императору Тиберию. Тот в свою очередь требует выяснить, кто этот Великий Пан. Далее шутник Рабле заявляет, что теперь Пан – это Спаситель-Христос. Ведь по-гречески «пан» – это все. «Христос и есть наше Все». Кроме того, год, в который моряки услышали крик, был не годом рождения, а годом смерти Иисуса.
Конечно, автор «Гаргантюа и Пантагрюэля» затронул это тему лишь для того, чтобы очередной раз от души поиздеваться над средневековыми схоластами. Похожим образом он пародирует их идею о том, что Дева Мария зачала от «Слова» через ухо. Вот как, например, он описывает появление на свет своего Пантагрюэля. «Устья маточной артерии у роженицы расширились, и ребенок проскочил прямо в полую вену, а затем, взобравшись по диафрагме на высоту плеч, где вышеупомянутая вена раздваивается, повернул налево и вылез в левое ухо».
Но не стоит думать, что он слишком утрирует эту тему. Поводов для подобных физиологических вольностей у Рабле было хоть отбавляй. Чего, например, стоит только одно высказывание средневекового голландского анатома ван Сигеля о том, что у человека в отличие от животного седалищные мышцы развиты для того, чтобы сидя на них, ему было удобней предаваться размышлениям о Боге.
Но вернемся к Пану. В молодости в Третьяковской галерее я видел знаменитую картину Врубеля с его изображением. Тогда мне показалось, что этот бог не выглядит слишком страшным. Скорее печальным. Но позже я выяснил, что во время работы над этой картиной художник сошел с ума и даже несколько раз пытался закончить жизнь самоубийством.
Не стану спорить! Вполне возможно, что это только случайное совпадение и никакого Пана не существует. Он всего лишь древний миф, легенда и вымысел. Но, но поверьте мне, не миф, не легенда и не вымысел сам панический страх! Он существует. И описать его может лишь тот, кто его испытал. Его вообще очень сложно описать простыми словами.
Вначале он медленно вползает в тебя. Пронизывает все твое тело. Забирается в самые потаенные, в самые сокровенные участки души и затем, как будто выворачивает ее наизнанку. Ты начинаешь чувствовать внутри себя какую-то жуткую ничем незаполненную пустоту. Начинаешь понимать всю бессмысленность собственной жизни. Всю ее мелочность и суету. Тебе хочется громко кричать. И ты, наверное, громко кричишь. Но при этом сам себя совершенно не слышишь.
Вокруг тебя образуется тишина. Это очень страшная, кошмарная я бы даже сказал потусторонняя тишина. Она на тебя давит. Тебе становится трудно дышать. Ты хочешь вырваться из ее крепких объятий и убежать. И если тебе повезет, и ты чудом останешься жив, то тогда навсегда, до конца своих дней ты будешь помнить и этот ужас, и эту кошмарную тишину. 
Я не знаю, происходит ли это со всеми, кто испытывал панический страх или только мне так «повезло». Но я абсолютно уверен, что именно там, на вершине этой горы я услышал самую настоящую дьявольскую тишину. Нет, неправильно! Я ее не услышал. Я ее почувствовал. Почувствовал каждой клеткой своего тела. Каждой частицей своей вывернутой на изнанку души.
Попробую объяснить это иначе. Один знакомый психолог как-то показал мне, как он выразился: психологический фокус. Он поставил передо мной зеркало и сказал   смотреть прямо в него, а затем спросил: «Что это зеркало сейчас отражает?» Я ответил ему, что оно отражает меня. Тогда он повернул его в противоположную сторону и задал тот же самый вопрос. На этот раз, я сказал ему, что сейчас оно отражает, находящуюся прямо передо мной стену. В ответ он улыбнулся мне мефистофелевской улыбкой и заявил, что сейчас это зеркало ничего не отражает. Потому что для того чтобы оно хоть что-нибудь отражало одной стены не достаточно. Нужен еще чей-нибудь взгляд!
Древние китайцы говорили, что все, на что ты смотришь, смотрит на тебя! Вся наша жизнь, хотим мы этого или нет, происходит на глазах у других людей. Нас постоянно видят и мы к этому привыкли. Выглядеть хорошо в чужих глазах, быть умными, красивыми, талантливыми, так или иначе, становится целью всей нашей жизни. Даже богатство, по сути, нам нужно для того чтобы на нас обращало внимание как можно больше людей. 
Что-то подобное происходит и с нашей внутренней жизнью. Мы также хотим быть умными и красивыми перед собой. Любим мы себя или нет? Довольны мы собой или нет? Это не важно! Важно лишь то, что мы все равно постоянно думаем о себе  и словно в зеркале день за днем наблюдаем за каждым своим движением. У религиозных людей, кстати, та же проблема. Но они еще верят, что на них смотрит Бог. Так что, если хорошо разобраться, вся наша жизнь: материальная, психическая и духовная, как бы отражается в зеркалах. И в этих зеркалах постоянно присутствует, чей бы то ни было взгляд. Чужой. Наш собственный. Или взгляд Бога.
И вдруг эти зеркала разбиваются. Ну, или отворачиваются от тебя. И ты остаешься совершенно один. Сам по себе. На тебя больше никто не смотрит. Весь смысл твоей жизни исчез. Тебе больше незачем жить. Вот тогда-то тебе и становится страшно. Очень страшно. Это и есть панический страх. В Библии он называется «страхом Господним». Это страх от того, что от тебя отворачивается даже Бог. 
В этом случае не помогут никакие молитвы. Ты можешь молиться сколько угодно. Все твои просьбы к Богу тут же поглощаются тишиной. Они становятся тяжелыми от прилипшего к ним страха. И вместо того чтобы с легкостью лететь вверх, они с грохотом падают вниз. Но ты этот грохот не слышишь. Ты полностью поглощен тишиной. И спасти тебя может лишь чудо. И это чудо со мною произошло!
Нет, я прекрасно понимаю, что чудо доказать невозможно. На эту тему было написано огромное количество книг. Самая известная из них «Жизнь Иисуса». На страницах этой книги когда-то очень популярный французский писатель Эрнест Ренан на примере истории с воскрешением Лазаря объясняет, почему с его точки зрения никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет доказать истинность произошедшего с ним чуда.
Он пишет, что если завтра появится какой-нибудь человек и заявит, что может воскресить мертвеца, то для проверки этого факта нужно будет назначить комиссию. Эта комиссия сама выберет труп. Убедится в том, что перед нею мертвец. Определит зал, где должно будет произойти обещанное чудо и примет необходимые меры, чтобы предотвратить жульничество или обман. И если в такой обстановке воскрешение все же произойдет, то тогда чудотворец должен будет сделать то же самое, но уже при совершенно других обстоятельствах. В другом помещении и над другими трупами. 
В конце концов, Ренан заявляет, что теоретически чудеса может быть и возможны, но практически, ни одно из чудес до сих пор не произошло в присутствии компетентных людей. Что же касается библейских чудес, то они, как правило, происходили на глазах у суеверной толпы. И поэтому, с точки зрения этого известного писателя, вполне могли быть следствием самого обыкновенного гипноза или игрою не в меру разыгравшегося воображения.
Само собой разумеется, что после таких веских аргументов я не стану ничего доказывать. Хотите – верьте! Хотите – нет! Пусть те, кто хотят, сочтут меня сумасшедшим. На это я отвечу словами из книги того же Ренана.
 «На Востоке сумасшедший – привилегированное существо. Его приглашают к себе на совещание даже министры. Его слушают. Его спрашивают. Потому, что считают его существом более близким к Богу. Так как предполагают – раз его личный разум погас, то через него может говорить высший разум.
Например, Колумб открывал Америку, исходя из ложных идей. Ньютон считал свое истолкование Апокалипсиса более важным занятием, чем изучение физики. И можно ли поставить, какого-нибудь посредственного человека выше Франциска Ассизского, святого Бернара, Жанны д’Арк или Лютера только потому, что у него нет никаких заблуждений».
Я могу этот список продолжить. Например, великий итальянский ученый Джероламо Кардано, оставивший значительный след в истории таких наук, как алгебра, механика и медицина, искренне верил, что все его гениальные идеи пришли к нему из Высших Миров. Что же касается основоположника космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского, то он, совершенно не стесняясь своих коллег, во всеуслышание заявлял, что схемы его межпланетных ракет ему принесли ангелы. И делали они это для того, чтобы будущие поколения могли перевозить на другие планеты своих мертвецов.
Нет, я не шучу! Этот великий ученый был последователем русского философа-космиста Николая Федорова – автора уже давно забытой книги «Философия общего дела». Так вот общим для всех делом этот философ считал воскрешение мертвецов. И не духовном. В самом настоящем – в физическом теле. И это за сто с лишним лет до клонирования! А чем, кстати, заканчиваются роман «Братья Карамазовы». Самая знаменитая книга еще одного последователя философа Федорова. Великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского. Он заканчивается разговором одного из главных героев о воскрешении мертвых. Той самой финальной сценой, которая, по словам Альберта Эйнштейна, дала ему больше идей, чем любой научный трактат.   
Некоторые биографы Эйнштейна, вообще, считают, что влияние, которое эта сцена оказала на мировоззрение этого великого ученого можно сравнить разве что с игрой гениального скрипача Иегуди Менухина, услышав которого Эйнштейн заявил, что теперь он точно знает, что Бог существует! И я абсолютно уверен, что это не было кокетство с его стороны. Потому что чудо, о котором я говорю, тоже, было связано с музыкой. 
В  тот самый момент, когда я уже собрался бежать сломя голову прямо к обрыву, по камням в лунном свете, мой взгляд неожиданно упал на лежащую рядом Библию. Не думая ни о чем, я взял ее в руки и, как будто защищаясь от страха, закрыл ею ли-цо. По лицу потекли слезы. Со стороны это было похоже на рыдание ребенка оставшегося без конфет. Но может быть впервые в жизни, я не думал, на что это было похоже и как это выглядело со стороны.
Впервые в жизни я был самим собой. Не человеком, постоянно оглядывающимся по сторонам и пытающимся ответить на вопрос, а что обо мне скажут другие. Впервые в жизни я был тем, кто есть на самом деле. Одиноким, опрокинутым в страх тишины человеком, прижимающим к мокрому заплаканному лицу единственное, что у него осталось в этой жизни – старую карманную Библию. 
И в этот момент… в этот самый момент я услышал музыку. Да музыку! Именно музыку! Я не мог ошибиться. Это была самая настоящая музыка. Ее как будто играл огромный оркестр. В нем были скрипки, валторны, гобои, ударные и колокола. Особенно громко звучали колокола. Их мощный звон разрывал скованный тишиной воздух, проникал в мое сердце и вытеснял из него страх.
Я не верил собственным ушам! Нет, конечно, я где-то читал, что наш мир может звучать, как огромный оркестр под управлением Бога. И, конечно, знал о существовании Музыке Сфер. Но никогда в нее не верил. И рассказ о ней считал только красивой легендой. И может быть в другое время или в другом месте я бы решил, что сошел с ума или, в крайнем случае, что эта музыка мне просто приснилась. Но ночью, на вершине горы, в Иудейской пустыне, недалеко от разрушенного звуками Иерихона, я неожиданно подумал: «Если Бог – Музыкант? Тогда в Библии должна быть Его Ноты!»
Эта странная мысль, так увлекла меня и так захватила все мое внимание, что я даже не заметил, как прошла ночь, а затем и наступило утро. И только, когда солнце поднялось над вершинами Моава, я снова увидел Мертвое море, Иорданскую долину, развалины Иерихона, стены монастыря и над ними колокол. Я бросил в него камень. Монах услышал звон и открыл мне двери.
Я спустился вниз и, как можно быстрее вернувшись в Иерусалим, написал буквы еврейского алфавита по кругу и, как будто натягивая между этими буквами струны, стал переводить слова первого дня творения в музыкальные звуки. И вскоре они прозвучали! В самом центре Иерусалима в величественном доминиканском соборе, в присутствии большого числа людей, которым я сразу сказал, что автором этих звуков никогда не был и не будет ни один музыкант. Что я нашел их в первых словах Библии и записал точно так, как услышал в Иудейской пустыне на вершине Сорокадневной горы.
Как постепенно набирающие силы звуки симфонического оркестра, которые, как будто пробиваясь сквозь первозданный хаос с его раскатами грома и завыванием ветра, ритмически сопровождается звоном колоколов. При этом я не изменил ни одной ноты, ни одной буквы. Я только представил себе, как пальцы моих рук, словно творческие силы Бога, прикасаются к черным и белым клавишам музыкального инструмента и извлекают звуки творения из хаоса и пустоты.
Для этого я только на несколько мгновений закрыл глаза и вообразил себе, что мира еще нет. Что все еще впереди. Что все еще в самом начале. Что еще не было первого слова. Что только сейчас прозвучат первые звуки. И я впервые в жизни услышу, как Бог создал небо и землю на самом красивом из всех существующих языков. На языке музыкальных нот!   
 
Часть II.      
Часть III.   
P.S.
Я где-то читал, что у нас в мозгу есть зона, отвечающая за восприятие этих звуков, и если эта зона была ка-ким-то образом атрофирована или повреждена, тогда любую, даже самую красивую музыку мы воспринимаем как шум. Или как пошутил поэт Генрих Гейне: «Самый дорогостоящий шум». Психологи называют это состояние – амузией. Что-то подобное было у Зигмунда Фрейда. Он сам утверждал, что игрою на фортепьяно его родная сестра отравляла ему жизнь. 
Но мне кажется, что в нашем мозге есть, так же, зона, отвечающая за восприятие Бога. И эти зоны совпадают. Во всяком случае, среди великих музыкантов практически не было атеистов. А вот Фрейд, как известно, в Бога не верил. Не зря апостол Павел говорил, что «вера от слышания».
Девизом творчества Баха было: «Только для Бога». Шнитке, как-то признался: «Мои идеи не от меня». Малер, окончив одну из своих симфоний, заявил: «Это не я пишу музыку, это ее пишут мною». В конце жизни, приступая к работе над своей грандиозной ораторией «Сотворение Мира», старик Гайдн с большим трудом опустился на колени и, положив руку на Библию, попросил помощи у Творца. 
И все же, не мысли и действия этих великих композиторов сыграли в моем исследовании главную роль, а слова монаха из Иудейской пустыни, который возможно никогда и не слышал о Музыке Сфер. Когда я спустился вниз, рассказал ему о том, что со мною произошло и, какой музыкально-буквенный код я нашел на вершине Сорокадневной горы, он вначале внимательно посмотрел на меня, потом на эту вершину и сказал: «Библия – это откровение Божие. В ней отражен весь созданный Богом мир. Если твоя душа ищет в нем музыку, то в Библии она ее непременно найдет!» 

Алекс Штрай
Иерусалим
2023