Каждому свое

Сам выбрал этот путь!
Теперь, не обессудь,
Свернуть с него нельзя.
Твой путь. Твоя стезя.


   Если дело изначально не заладилось – хоть ты тресни, толку не будет. Так вышло и в этот раз. Проект пробуксовывал. Обговорено соглашение было до мелочей, но у представителей фирмы-партнера все равно оставались сомнения. Юрист противоположной стороны, настойчивый и серьезный донельзя молодой человек, задавал все новые и новые вопросы, на которые Инна отвечала с непроницаемым лицом. Когда вопросы пошли по третьему кругу, у Ляльки едва не вырвался стон. Она уже порядком продрогла под мощной струей воздуха из кондиционера переговорной. На рабочем столе Лялю ждали срочные материалы, через полчаса должна была состояться еще одна встреча, плюс к тому Валентина Сергеевна велела незамедлительно просмотреть два сценария и выдать замечания. Когда и каким образом все вышеуказанное удастся сделать, Ляля не представляла. Вместо того, чтобы заниматься делами, приходилось почти два часа выслушивать одно и то же. Ляльке казалось, что она сдуру залезла на детскую карусель с лошадками, мчащимися по кругу, и никак не может спуститься вниз.

   Когда слово взял Игорь Петрович, куратор проекта, Инна подвинулась к Ляле и прошептала:

   - Ты знаешь их пиарщицу? Вон та блондинка. Она на тебя все время пялится.

   Ляля постаралась как можно незаметнее пробежать глазами по лицам присутствующих. Когда дошла до яркой блондинки в сером брючном костюме, столкнулась с заинтересованным, жадным взглядом голубых глаз. Ощущение пристальности наблюдения усиливали очки, через которые женщина изучала Лялю. Ларионова недоуменно наморщила лоб. Чем ее персона вызвала такое любопытство, Ляля не понимала.

   Спустя пятнадцать минут встречу все же окончили. Стороне-партнеру опять требовалось время на «подумать». Ларионова уже выходила из переговорной, когда ее окликнул Станислав. Ляля со Стасом отошли в сторону, обговаривая позицию по первому из свежих сценариев.

   Едва Лялька шагнула в коридор, как ее окликнули вновь. Ларионова обернулась и увидела рядом с дверью ту самую блондинку – специалиста по пиару.

   - Вы Ляля. Значит, я не ошиблась. Вы меня не узнаете? – спросила женщина.

  Ларионова внимательно всмотрелась в лицо собеседницы, а затем с сожалением покачала головой. 

   - А если так? – спросила блондинка и сняла очки.

   Вместе с модной оправой и блеском стекол с лица женщины ушел налет строгости, оно стало проще и отчего-то – много приятнее. И тут Ляля ее узнала.

   - Оксана, - протянула Ларионова.

   Оксана согласно закивала и заулыбалась.

   - Сколько же лет прошло? – спросила Лялька.

   - Да уж лет двадцать пять, не меньше, - ответила ей Оксана.

   - Ты извини, у меня сейчас важная встреча. Но это ненадолго, буквально пятнадцать минут. Ты сможешь меня подождать? Пообедаем вместе, - предложила Ларионова.

   Оксана с готовностью кивнула.

   - Я только предупрежу коллег, - сказала она.

   Спустя час Ляля, она же Юлия Ларионова, и Оксана сидели в небольшом кафе на ближайшей улице. Оксана неторопливо рассказывала о себе, о настоящем и о прошлом.

   - Вы ведь первые переехали, - говорила она. - Потом двор наш стал меняться. Квартиры выкупали, ставили на ремонт, люди разъезжались кто куда. Мы уехали оттуда спустя год. Я недавно по работе была в нашем доме, там живет один из постоянных заказчиков. Ну, я тебе скажу, от прежней жизни ничего не осталось. Во двор не попасть, пропускная система. Сам дом отремонтирован, фасад – как на картинке. И живет там, насколько я понимаю, не больше десяти семей. В целом доме. Ты помнишь, сколько народу там обитало раньше?

   Юля цокнула языком. Еще бы не помнить.


   Лялька упиралась и орала не своим голосом. Мама, и так нервничающая из-за переезда, не выдержала и рванула непослушное чадо так, что у Ляли едва не оторвалась рука. Ситуацию это не исправило. Дочь взвыла от боли, и рев ее приобрел новую тональность, больше присущую реактивным двигателям.

   - Так, довольно! – закричала мама. – Ну что ты орешь?

   На это Лялька, силы которой тоже были на исходе, смогла еле слышно простонать:

   - Артем не пришел! Ну как я без него? Как он меня найдет?

   Услышавшая подобное мама тоже застонала и схватилась за голову.

   - Ляля! Да никуда не денется твой Артем! Я тете Маше оставила наш адрес, - вскричала она.
 
   - Правда? – спросила Лялька с надеждой в голосе. – Но почему он не пришел, почему?

   - Не знаю, - мама пожала плечами. – Ничего страшного тут нет. Может, в школе задержали. Да мало ли что могло случиться.

   И Лялька, внезапно проникнувшись маминой уверенностью, начала успокаиваться. 

   Во дворе Лялю с Артемом называли «неразлучниками», хотя такую необычную пару найти было сложно. Одиннадцатилетняя Юля, девочка из хорошей семьи, единственная дочь и внучка, ученица элитной школы, отличница и тринадцатилетний, худой, вечно голодный, хулиганистый Артем, один из четырех детей безмужней, но весьма влюбчивой тетки Маши, местной дворничихи. Казалось, о какой дружбе здесь могла идти речь? Но Ляля и Артем дружили с самого детства. Сколько Лялька себя помнила, рядом с ней всегда был этот мальчишка. Может, родители Юли и пытались когда-то противиться такому общению, но их попытки не увенчались успехом.

   Однажды, уже в сознательном возрасте, Ляля случайно услышала разговор мамы и бабушки.

   - Как же мне не нравится этот Лялин дружок, - сказала мама, поглядывая в кухонное окно на маячившего внизу Артема и стряхивая пепел сигареты в изящную пепельницу.

   - Брось! – сказала резкая и категоричная Калерия Львовна дочери. – И не вмешивайся. Будешь противиться, Юля пойдет наперекор. Уж я-то нашу породу знаю. А так – скоро она войдет в девичество, и проблема решится сама. Не интересна станет столь привлекательной барышне эта дворовая голытьба.

   В итоге Юля, которая хотела взять на кухне яблоко, так и не решилась туда зайти. Она тихонько прошмыгнула мимо приоткрытой двери и рванула на улицу, к заждавшемуся другу.   


   Когда набитая вещами грузовая машина отъехала, Артем оторвался от чердачного окна. Ляля с родителями уехала еще раньше. Артем видел, как девчонка крутит головой, слышал крики. Он знал, кого Ляля ждет, но спуститься вниз не смог. Требовалось что-то сказать подруге, но слов не находилось. Все дельные мысли тоже куда-то улетучились, осталась только странная пустота внутри. И Артем не пошел. Забился в самый дальний чердачный угол, но потом не выдержал и припал к круглому оконцу.

   Ляля была красива даже сейчас, с опухшим от слез лицом и растрепавшимися волосами. Она всегда казалась Артему подругой, проверенным товарищем, с которым можно влезть в любую авантюру и знать – не выдаст. Но в последнее время что-то стало меняться. Артем вдруг заметил яркие пятнышки веснушек на вздернутом девичьем носике, увидел, как Ляля изгибает крутые брови, когда собирается спорить. Артем и раньше без подружки дня не провести не мог, теперь же потребность видеть Лялю и вовсе стала непреодолимой. Он совсем забросил учебу, грезя о Лялькиных вьющихся волосах и милой улыбке. А теперь Ляля уезжала.


   Первое время на новом месте Ляля чувствовала себя попавшей в западню. Родители радовались удачному варианту: монолитный высотный дом, шикарная трехкомнатная квартира. А Лялька готова была на все, лишь бы вернуться в старый дом в центре, в странную, нелепых габаритов квартиру, получившуюся после разделения бывших «хозяйских» апартаментов на три, если не на четыре отдельных жилья. Но возврата к прошлому не было.

   Артема Ляля больше так и не увидела. Он не приезжал в новый, не близкий к центру район, где жили теперь Ларионовы. А может и приезжал, вот только найти здесь Лялю было непросто.


   - Ты общаешься с кем-нибудь из нашего двора? – спросила Ляля.

   Оксана отрицательно мотнула головой.

   - Раньше доводилось пересекаться, - сказала она. - С Женькой Терн я в институте училась. Встречала Мишку Яблокова, Славу Колесникова, Гошу, Антона, Милку. Но это все так, эпизоды. Постоянного общения нет, да и не было толком. Женька уехала в Израиль, Яблоков с женой умотал на Дальний Восток. Гоша, как и мечтал, пошел служить. Он погиб, давно, еще в двухтысячном. Милка здесь, но живет тяжело, трудно. Славка раньше обитал неподалеку от меня. Но это в прошлом. Сейчас ничего о нем не скажу, не знаю.

   - А Артем? – спросила Ляля.

   - Артем, - произнося имя, Оксана задумчиво растягивала его по слогам. – С ним тоже беда. Инвалидом стал в тридцать лет. Ноги ему ампутировали.

   Не ожидавшая подобного Лялька со всхлипом прикрыла рот рукой.

   - Что случилось? Авария? – спросила она.

   Оксана отрицательно покрутила головой.

   - Да нет, все банальнее. Выпивал он. Когда в очередной раз поссорился с женой, она водку в раковину вылила. А этот умник назло супруге пошел в магазин за добавкой. Туда дошел, купил. На крылечке пригубил. Может, и не раз пригубил. А время позднее было, считай, ночь. Он на обратной дороге спьяну упал в сугроб и там заснул. Обморозился сильно, ему ампутировали ступни. Потом были еще операции, заражение началось, или что-то подобное. В общем, левую ногу Артему отняли выше колена, да и правую изрезали и еще подкоротили. Вот так на ровном месте жизнь себе искалечил. Жена жить с инвалидом не захотела, ушла. Ты помнишь, братьев-сестер в семье у Артема было много. Но старшая сестра давно ни с кем не общается, живет своей жизнью. Валерка, старший брат, умер. Милка вроде пыталась брата тянуть, да у нее у самой вечные проблемы, - сказала Оксана. – Я Милу на работу к нам устраивала, помещения в офисе убирать, только долго она не продержалась. Знаю, что Артем в итоге стал жить с матерью. 


   Ляля продвигалась по улице, цепко вглядываясь в номера домов. Как только она свернула с магистрали, уходя прочь от метро, прохожих стало заметно меньше. Район, прямо сказать, был так себе: старые дома, полутемные дворы. Здесь даже машины проезжали редко.

   Заметив табличку с искомым номером, Ляля замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась.
Дом был трехэтажным и тоже отнюдь не новым. Юлия посмотрела на номера квартир, посчитала и подняла глаза к окнам второго этажа, слева от подъездных окошек. Окна чистотой не блистали, на рамах облупилась краска. В доме почти во всех квартирах на окнах стояли стеклопакеты, а здесь – нет.

   Ляля нажала на кнопки домофона и не услышала ответа. Тогда она потянула на себя дверь подъезда, и та подалась, впуская внутрь, а затем захлопнулась за Лялиной спиной с оглушительным грохотом.
 
   В подъезде пахло сыростью и еще чем-то неприятным, словно грязная, давно не стираная одежда лежала где-то в темном уголке. Это был запах старости и неухоженности.

   Ляля поднималась по лестнице, и каждый следующий шаг давался ей тяжелее предыдущего. Наконец, Ларионова остановилась у двери квартиры. Она подняла руку, собираясь позвонить, но тут же отдернула ее. В этот момент дверь открылась.

   Сидевший в инвалидном кресле мужчина непонимающе смотрел на Ларионову.

   - Вы не похожи на продавца пылесосов, - констатировал он. – Кого вы ищете?

   Услышавшая подобное Ляля непроизвольно улыбнулась и украдкой оглядела себя. Дорогое кашемировое пальто, итальянские сапожки тонкой кожи, изящная дамская сумка. Да уж, на продавца Ляля действительно не тянула. Хмыкнув, Ларионова убрала за ухо падающие на лицо волосы и, глядя на собеседника в упор, сказала:

   - Тебя, Артем. Я пришла к тебе.

   Казалось, мужчина в кресле окаменел. Потом у него задергался уголок рта, и Артем, судорожно выдохнув, прошептал:

   - Ляля.


   В двухкомнатной квартире оказалось на удивление чисто и просторно. Простор – еще куда ни шло, в загроможденном вещами жилье на коляске не разъездишься, но чистота? Ляля удивленно оглядывала светлую гостиную, высматривая следы женского присутствия. Не нашла. Не было их и в небольшой квадратной прихожей, где на невысокой вешалке висела лишь пара курток, темных, явно мужских.

   Антон сидел напротив Ляли, жадно вглядываясь в ее лицо. Ларионова с улыбкой посмотрела на него. Знакомые с детства черты не слишком поменялись. Антон был все так же худощав и улыбался по-прежнему задорно и весело. А вот волосы его заметно потемнели, в темно-русых прядях начала уже пробиваться ранняя седина. Вниз, туда, где виднелись культи в подвернутых штанинах, Ляля старалась не смотреть.

   - Ты живешь один? – спросила Ларионова.

   - Да, - ответил Антон. – После развода жил с мамой, но она уже год, как умерла.

   - Моя тоже, - сказала Ляля. – Восемь лет как.

   - Как ты меня нашла? – спросил Антон, прерывая затянувшееся молчание.

   - О, это было сложно. Сначала меня нашла Оксана. Мы случайно встретились. Потом мы с ней нашли Милу. Ну а от сестры дорожка привела к тебе.

   При упоминании о Миле лицо Антона потемнело.

   - Что вам сказала Мила? Она вообще могла говорить?

   Вспомнив Милкин заплетающийся голос, Ляля удивилась такой проницательности и задумалась, формулируя ответ.

   - Говорить она могла, но с трудом. Вы не общаетесь?

   - Нет. Она пьет. Кажется, моего примера Миле недостаточно, - процедил Антон.

   - А тебя как угораздило? – наплевав на такт, спросила Ляля.

   Как ни странно, Антон ответил.

   - В тот день Гоше годовщина была. Я помянул. А потом явилась моя благоверная и устроила скандал. Все остальное – последствия выяснения отношений на пьяную голову. Ты знаешь, Гошан ведь всегда хотел служить. Да только годы для службы ему выпали неудачные, войны всё эти, в своей собственной стране. Помнишь, было такое? В одной из таких заварух он погиб. 

   - Я мало об этом знаю. В те годы меня здесь не было. Я долго жила в Штатах, - сказала Ляля.

   - Ого, - присвистнул Артем. – Училась, работала или замуж выходила?

   - Все вышеперечисленное, - засмеялась Ляля.

   - Муж, небось, богатый?

   - Бывший муж, - уточнила Ларионова. – Богатый. Обычный американский миллионер, там   таких немало.

   - Шутишь? – Артем явно не поверил.

   Ларионова отрицательно помотала головой.

   - А почему ты тогда здесь?
 
   - Вернулась.

   - У тебя есть дети?

   - Сын. Он живет с отцом в Сан-Диего, - ответила Ляля.

   Наступила долгая пауза. Потом Артем произнес, тихо и размеренно:

   - Твой ребенок живет на противоположном конце света, а ты так спокойно об этом говоришь. Почему ты не осталась там? 

   И в самом деле, почему? Из-за мамы, у которой начались проблемы со здоровьем? Ляля сделала для матери все, что только могла, но этого все равно оказалось недостаточно. Из-за проблем с работой? Они начались внезапно и никак не могли разрешиться. Из-за нерасположенности к вечно радостным, оптимистичным американцам, у которых дела всегда «Ок», и которые о проблемах не рассказывают даже друзьям, доверяя исключительно психоаналитикам? Из-за нелюбви к большому числу представителей русской диаспоры, громкоголосых, лезущих в душу, горюющих о потерянной родине и ни за какие коврижки не желающих туда вернуться? Из-за еще большей нелюбви к немногим русским, сумевшим ассимироваться, приспособиться, воплотить американскую мечту и стать большими материалистами, чем потомки высадившихся с «Мэйфлауера»? Одним из таких оказался и бывший муж Ляли.

   То ли Америка Ляле не подходила, то ли Юлия Ларионова не подходила Америке, но причины сложились в единое следствие – требовалось возвращаться. И Ларионова мучительно, с истериками, оставив в Штатах обожаемого сына и часть самой себя, вернулась.

   В России Ларионову ждали. Болезнь у матери развивалась стремительно. Тетя Женя, мамина сестра, не справлялась и опустила руки. Юля включилась в борьбу и проиграла. Похоронив маму, посчитала остатки сбережений, покачала головой и начала искать работу.

   Новое дело нашло Ляльку само. Помогли годы жизни за границей, американский английский и профессия. Ляля была филологом, а эта специальность, при привычном шаблонном подходе к ней, порой оказывалась востребована в достаточно неожиданных сферах. Ларионова только начала прощупывать предложения и возможности, когда ей позвонили. И вот уже почти восемь лет Ляля занималась рекламой, контролируя проекты и не давая «креативщикам» в погоне за воплощением идей уйти в отрыв от правил орфографии, пунктуации или фонетики.
 
   С сыном Ляля общалась почти постоянно. Мальчишка рос, делал успехи и на ломаном русском обещал матери переехать в Россию. Юля, слыша подобное, смеялась и отмахивалась.
   
   - Сиди уже в своей Калифорнии. Ты не представляешь, насколько зимой в Москве бывает холодно. О Сибири и Якутии рассказывать не буду, ты все равно не поверишь, - говорила она.

   Сообщить обо всем этом Артему оказалось категорически невозможно, и Ляля задумчиво протянула:

   - Почему не осталась? Так сложилась. Мне нужно было вернуться.
    

   Ляля стала ездить к Артему с завидной регулярностью. Ей нравилось вспоминать прошлое, разговаривать с Артемом, смеяться над его шутками. Артем вел себя так, что Ляля забывала про его инвалидность. Перед Ларионовой был тот самый Артем Кравченко, дружбы с которым Ляле не хватало большую часть жизни.

   Ларионова пыталась привозить продукты, но Артем категорически отказался их принимать. По этому поводу даже получилась размолвка, которая, впрочем, довольно быстро исчерпала себя.
 
   Как Ляля поняла, Артем больше не пил. «Не в моем положении» - хмуро сказал ей Кравченко, кивнув на заставленный лекарствами стол.


   На новогодние праздники руководство компании презентовало особо отличившимся сотрудникам путешествие на поезде Москва-Ницца и обратно с недельным пребыванием в Авиньоне и Грасе. Ларионова вошла в число отличившихся. И пусть компенсировалась компанией только часть расходов, Ляля с радостью ухватилась за идею. Она не ездила на поездах уже очень давно и успела забыть, каково это.

   Артем принял сообщение об отъезде спокойно, но в последние перед возвращением дни Ляле никак не удавалось до него дозвониться. Едва вернувшись, Ларионова отправилась к Артему.   


   Дверь Ляле открыла неопрятная женщина. Лицом она поразительно напоминала эскимоса: глаза-щелочки, широкие припухшие скулы, вдавленный нос, желтоватого цвета кожа. Темные сальные волосы были зачесаны назад и тоже не прибавляли даме шарма. Икнув и попытавшись сфокусировать на Ляле взгляд разъезжающихся в стороны глаз, женщина прокричала вглубь квартиры:

   - Брательник, тут краля какая-то пришла! К тебе, видать.

   С этим, истерически похихикивая, тетка развернулась и, с трудом удерживая равновесие, поплыла на кухню.

   Дар речи вернулся к Ляле, только когда на пороге появился Артем.

   - Это Мила была? – спросила она.

   - Она самая, - сказал Артем. – Она продала свою комнату. Теперь вот обитает у меня.

   - И ты согласился? – спросила Ляля.

   - А я должен был бросить сестру на улице? – с вызовом спросил Артем и покачнулся в кресле.

   Ляля с самого начала разговора присматривалась к Артему, но не могла понять, что не так. Когда он качнулся, Лялю осенило.
 
   - Ты пил? – спросила она.

   - Ну, пил, - процедил Артем с раздражением. – Ты тоже хочешь? Могу угостить. Милка, наливай! – заорал он, повернувшись в сторону кухни. – Или брезгуешь? Мы с тобой разного поля ягоды. Что сейчас, что раньше были. Зачем ты ко мне таскаешься? Жалеешь? Не надо меня жалеть, сам попал, сам выплывать буду. И вообще, езжай-ка к сыну. Парень вырастет скоро, а материнской ласки не видел. Кукушка ты, вот кто!

   Ляля слушала Артема, пытаясь осмыслить ситуацию. Но последняя брошенная им фраза уподобилась красной тряпке. Ляля почувствовала, как ноздри ее раздуваются от негодования. Она придвинулась к сидящему в инвалидном кресле мужчине, впилась глазами в его лицо, а потом со всей мочи влепила Артему пощечину. 

   Что замах, что удар получились на славу. Не ожидавший подобного Артем не успел увернуться. Его голова дернулась и впечаталась в выступающий угол старого комода. Когда Артем медленно повернул к Ляле лицо, от разбитой губы по подбородку стекала кровь.

   - Я тебя не жалею, - сказала Ляля с усилием. – Ты прав. Чего тебя жалеть? Сам виноват, сам выплывать будешь. Вот только ты рушишь собственную жизнь, и делаешь это с завидным постоянством. Прощай! Да, забыла. Милке привет!

   Артем ничего не сказал в ответ. Ларионова развернулась и потопала вниз по лестнице, ощущая спиной пронзительный взгляд сине-зеленых глаз.


   Едва Ляля вышла на улицу, как из глаз ее хлынули слезы. Ларионова пыталась сдерживаться, хлюпая носом, задерживала дыхание. Слезы не останавливались.

   Когда Лялю рванули за сумку, она даже не поняла, что происходит. Сзади раздался гогот:

   - Смотри, какая телка прикинутая! Вечерочком, да в нашем районе! Развлечемся, красотка?

   Ляля благословила небеса, что одела в этот вечер брюки и парку. Не останавливаясь, она дернула сумку на себя и пнула державшего ее парня промеж ног. Удар тяжелым ботинком на толстой подошве (хвала моде!) наверняка принес напавшему непередаваемые ощущения. Второй получил ногой с разворота, отлетел и дико завизжал, неудачно приземлившись на металлический штырь ограждения газона.

   Не успела Ларионова повернуться, а к ней уже бежал третий. Он стоял в сторонке, видимо, не ожидая от Ляли сопротивления.

   - Суки, да сколько же вас! – заорала Ларионова, пустив в лицо подбегающему струю перцового газа из баллончика. И едва успела уклониться от мелькнувшего рядом с ее собственным лицом ножа.

   Это был первый из нападавших. Видимо, досталось ему не так крепко, как Ляле того хотелось.

   Ларионова снова воспользовалась баллончиком, а когда парень взвыл и зарыдал, закрывая глаза, еще раз пнула его в выбранное ранее место.


   Ляля сидела в ванной, до краев наполненной душистой водой. На полочке стояла полупустая бутылка виски (самогон самогоном, но другого крепкого алкоголя в доме не оказалось). Подняв над водой правую ногу, пьяненькая Ларионова поблагодарила ее:

   - Молодец! Не зря мы с тобой столько времени этот удар тренировали. Ты меня сегодня спасла!

   Закончив пламенную речь, Ляля отхлебнула порядочный глоток и поморщилась:

   - Ну и дрянь! И что в этом пойле хорошего?

   Ларионова надолго замолчала, а потом внезапно шваркнула ладонью по краю ванной, подняв тучу брызг.

   - А ведь он прав. Мне надо ехать к сыну. Поеду. А он пусть как хочет выплывает.


   Юлия Ларионова смотрела в иллюминатор на удаляющуюся землю. Доведется ли вернуться? Она не знала. Как не знала и того, что Артема Кравченко похоронили накануне. Провожать его в последний путь пришли немногочисленные родные, среди которых не было самых близких. Милка за день до смерти брата угодила в больницу. Состояние ее было тяжелым, врачи диагностировали цирроз печени. Нашедшая Артема женщина – социальный работник, рассказывала, что он, со спокойным и умиротворенным лицом, лежал в своей кровати. «Отмучился» - говорили соседи. Причина смерти не разглашалась, но ходили слухи о переборе с обезболивающими на фоне употребления алкоголя.