С Новым годом, Сан-Франциско!

Мы с Ленкой купили две бутылки «Советского» шампанского, российского шоколада и пару паундов замороженных пельменей.
- Вкусные? – поинтересовалась сестра у продавщицы.
Меня умиляет, когда мы, покупатели, задаём подобные вопросы в магазине. Да неужели, кто-то по ту сторону прилавка однажды рванёт на себе униформу, швырнёт оземь фирменную кепку, и покается: «Люди добрые, не покупайте! Это – гадость, к тому же несвежая, так что даже бесплатно брать не стоит!»
31 декабря в Сан-Франциско, это, конечно, совсем не то 31 декабря, что в Магадане, Новосибирске или Москве. Здесь солнце не только ярко светит, но и греет прилично, на электронном термометре оптимистично светились цифры 65. В России сейчас, наверное, даже в Сочи далеко до +18.
Нет тут и никакого предновогоднего ажиотажа, суеты, беготни. Америка отсуетилась, отбегала своё неделю назад – перед Рождеством. А Новый год, что это за праздник, если завтра уже на работу? С какой такой радости гулять?
- Давай возьмём на прокат «Иронию судьбы», - предложила Ленка. – Будем готовить, накрывать на стол, а по телику: «Вагончик тронется, вагончик тронется…». Почти как дома!..
- Тема, - поддержал я.
- Да что вы! – замахали на нас руками в салоне на бульваре Гири. – Мы сделали больше десятка копий – все разошлись!..
- А если сейчас поставить на запись? – спросил я.
Русский человек не теряется в сложных ситуациях, не пасует перед трудностями, всегда находит выход. Проявляет, так сказать, смекалку. Кажется, я даже стал немного гордиться собою – как ловко придумано! И ведь думал не так долго.
- Пишем с самого утра, - прокатчик кивнул на пару притомившихся видиков. – Расписано до 10 вечера.
И всё же, мы не привыкли отступать.
Заходим в другой салон. Та же картина. Я знал ещё один прокат в этом районе, но Ленка справедливо заметила, что если мы и дальше будем ходить по такому солнцу, то очень скоро нашим пельменям придут кранты.
Мы заехали за моим товарищем Григорием Едрецом, и вскоре наше трио прибыло в гости к Ивану Муньосу, студенту консерватории, которую только что закончила моя сестра.
Сказать, что Ваня был увлечён всем русским, не сказать ничего. Заходишь в его квартиру, и словно попадаешь в музей России XVIII-XIX веков. Матрёшки, ложки, тарелки, иконы, картины, лапти, множество мелких сувениров, и венец всей этой лубочной картинки – взаправдашний самовар на ярком жостовском подносе.
Откуда у простого мексиканского парня в глазах русская грусть – непонятно. Вот любит парень Россию, и всё тут. Может, в своей прошлой реинкарнации Ваня жил среди бескрайних сибирских снегов? 
Мы с Гришей, конечно, обалдели от увиденного, и я усмехнулся:
- Кажется, ты был прав, отец Григорий, надо было купить водки. Она здесь пришлась бы кстати.
- Давай, я сбегаю, - живо откликнулся Едрец.
Ваня услышал международное слово-пароль, и, улыбаясь, открыл резную дверцу русского шкафчика. Там озорно отсвечивали наши с Григорием симпатичные соотечественницы – «Русская», импортная «Столичная», «Московская особая» и магаданская «Полярная», которую привёз я, а Ленка недавно презентовала Ивану.
Когда стол был накрыт, приехал Леон – ещё один однокашник сестры. Как и Ваня, парень учился на вокальном факультете.
Вскоре наша интернациональная компания – трое русских, мексиканец и филиппинец – сидела за столом и отмечала большой праздник. Сначала мы пили «Советское» под острые мексиканские закуски, а потом, отказавшись от водки – зачем опустошать коллекцию? – перешли на текилу под пельмени. И тут – единение народов.
Мы пели, плясали, пили, и опять пели.
Когда Ленка с Ваней и Леоном стали обсуждать свои консерваторские дела, мы с Гришей взяли текилку, пошли на кухоньку, сели рядком, да по-нашему, душевно поговорили ладком.
А потом гостеприимный Ваня раскочегарил свой самовар на углях и приготовил чай. Ни до, ни после, я никогда в жизни больше не пил такого вкусного чая. Я выдул пять или шесть кружек, хотел ещё, но уже не мог. На фига перед этим я пил столько текилы?
Когда мы вышли от радушного совсем русского Муньоса, я предложил сестре и товарищу двинуть в центр. Там сейчас хорошо, говорю, весело, и бары ещё работают. Но мои компаньоны скуксились – устали, говорят, хочется отдыхать. Окрестив их «старпёрами», в расстроенных чувствах я уселся в машину Леона, который и развёз нас по домам.
Спать мне совсем не хотелось, душа требовала продолжения банкета. Елена пошагала на свой этаж, а я покатился вниз по Таравал-стрит, к океану.
Сидел на берегу, курил «Мальборо» и смотрел на приличные волны, которые с шумом накатывали с запада. Надо же, подумал я, и Россия теперь там же, а не на востоке. Какие только чудеса не случаются на Новый год.
Далеко за океаном в моём родном Магадане сейчас заканчивался первый день 1999 года. А здесь, в Сан-Франциско 1 января только наступило. Тоже прикольно.
Тут я понял, что устал. Мне вдруг захотелось домой, в тепло. Пить я уже не хотел, есть тоже. Мне хотелось спать.
Я встал, затушил окурок, застегнул куртку под самый подбородок и зашагал в сторону Таравал-стрит. Э-эх, ещё почти 30 блоков всё вверх да вверх!.. И такси не видно – утро скоро, да и Сансет – не самый оживлённый район. Подбадривая себя, я громко выругался, и быстрым шагом двинул вверх к нашей 20-й авеню.
Вот всё в Америке не как у людей. Даже в праздник не дали русской душе развернуться. Наступили на горло такой классной песне.
С Новым годом, блин, Сан-Франциско!

Сайт моего проекта "Настоящее прошлое": http://www.nasto-pro.ru/news
Аудиоверсии рассказов: https://soundcloud.com/artyom-bocharov