Врачица

            Павлу Николаевичу не здоровилось. Уже четвёртый день его беспокоили боли в области левой лопатки, отдающие в сердце. То ли это сердце болело, то ли его просквозило и застудились мышцы, он не знал и это тревожило его ещё больше. Жена предлагала вызвать «скорую», но он упорствовал в своём отказе, думая, что всё само собой как-нибудь пройдёт. Но на четвёртый день сердце «заныло» сильнее, что пришлось брызнуть нитроспреем под язык, и он дал согласие на вызов «скорой». Жена тут же позвонила. Не прошло и десяти минут, как по домофону раздался усталый женский голос.
- «Скорую» вызывали? Какой этаж?
Жена открыла входную дверь.

            В квартиру вошли врач с сумкой на плече и фельдшер с чемоданчиком. По-хозяйски сняли в прихожей куртки и, пару раз чихнув, зашли в гостиную, где на диване со страдальческой физиономией лежал Павел Николаевич.
Врачица была небольшого роста, но широкая, около 50 лет. Казалось она сразу заполнила собой небольшую гостиную. Фельдшер был ей полная противоположность, высокий, худощавый, лет 30. Она ещё раз громко чихнула.
- Представляете, уже седьмой вызов за день. Все болеют! И все мужики. Некогда присесть. Так, что тут у вас случилось?
- Сердце сильно заболело.
- Я не вас спрашиваю, а жену.
- Так я же больной.
- Я без вас вижу, кто тут больной. Так что лежите и болейте. Жена лучше знает, что с вами случилось.
- Нет, позвольте. Это как же?
- Хорошо. Какая у вас температура?
- Я не знаю.
- Какая у него температура?
- 36,6
- Какое у вас давление?
- Откуда же мне знать?
- Какое обычно у него давление?
- 120/70.
- Вот видите. Вы ничего не знаете, ни температуры, ни давления, толком не можете объяснить, что болит. А жена всё знает. Всё! А почему?
- Почему?
- Потому что она женщина! Нам некогда болеть, мы должны следить за вашим здоровьем, чтобы сохранить вас , как элемент для продолжения человеческого рода.
- Ну, это вы загнули. Мы мужики…
- Какие вы мужики без нас, мы знаем. В Европе женщины перестали за мужиками приглядывать, так они полезли друг на дружку. Тьфу!
- В чём-то вы правы, но…
- Как это в чём-то! Как это в чём-то! Женщины всегда правы и во всём! Как вас величать?
- Елена Владимировна.
- Елена Владимировна, вы следите не только за здоровьем мужа, но и за образом его мыслей. Он же посягает на женскую свободу, на женские права. Это не правильно. Да… И какой же гад в древности матриархат отменил? Вот откуда беды. Совсем мужики от рук отбились. Да… Так. Ладно. Сколько дней болит?
- Уже четыре дня. По ночам от боли стонет.
- Так. Чем ещё болел и что принимали перед нашим приездом?
- Пять лет назад был инфаркт, поставили стенты. Перед приездом побрызгал под язык нитроспрей.
- Это правильно, это хорошо.
- А ещё у него глаукома.
- Глаукома? А что капаете?
- Пролатан и трусопт.
- Это плохо. Нитроглицерин и трусопт не совместимы. Спрей выкинуть. А кто решил побрызгать под язык?
- Он сам.
- Вот видите! Ничего не знает, а спорит со мной. Он кем работает?
- Я профессор, лекции читаю в институте.
- Я не вас спрашиваю. Лежите и молчите. Профессор? То-то я смотрю он говорливый. У меня муж тоже «профессор». Кличка у него такая на работе. Главным инженером в проектной фирме работает. Вчера послала за хлебом и картошкой, так он вместо хлеба принёс булочки для хот-догов, а картошку меньше грецкого ореха. Представляете? Тоже «профессор», но без меня дурак дураком. Ничего нельзя поручить. А как же он с глаукомой студенток видит?
- Он их не видит, он их щупает, - хихикнул долговязый фельдшер.
- А ты чего встреваешь? Выгоню из команды. Кардиограмму делай.
Фельдшер раскрыл чемоданчик и начал готовить аппаратуру.
- Задирайте одежду.
Павел Николаевич начал снимать рубашку.
- Снимать-то зачем? Я же сказал задрать. Вы что кардиограмму никогда не делали?
- Делал.
- Рубаху и брюки задирайте. А ещё профессор. Ничего не понимает.
Павел Николаевич засопел от обиды.
- Василий, выгоню. Ты что больного раздражаешь? А вы, профессор, успокойтесь, а то кардиограмма будет недостоверной. Итак, Елена Владимировна, когда и где он мог простыть?
- Он четыре дня назад потный в одной рубашке попал под холодный воздух. Тогда вечером и начались боли.
- Понятно. Профессор, вы зачем в одной рубашке, потный, зимой на балкон выходили? Можете отвечать.
- Я на балкон не выходил. Я у открытой форточки стоял. Ну, меня и продуло.
- А зачем под открытую форточку встал?
Павел Николаевич молчал. Он боялся, как бы врачица не докопалась до истины. А может. Вцепилась как … как клещ. И какое ей дело от чего он вспотел?

             Четыре дня назад студенты сдавали зачёт и одна неподготовленная девица, но очень хорошенькая собой, тёрлась своими бёдрами о его стул, заглядывала завлекающе в его глаза и, расстегнув верхние пуговки на кофточке, старалась, как бы случайно, подсунуть свои полные груди ему под самое лицо. Павел Николаевич возбу … разволновался, вспотел и, чтобы как-то охладить свой пыл, подошёл к открытой форточке. Зачёт он, конечно, поставил, разве можно вынести такие пытки в его возрасте. Да и не европеец же он какой, а настоящий традиционный русский мужик.
- Что молчите, профессор? Верно что-то взволновало вас и вспотели?
Вот привязалась, зараза, подумал Павел Николаевич.
- Жарко было в аудитории, вот и вспотел.
-Значит жарко всем было, а к форточке вы почему-то один подошли.
- Я же не думал, что так получится.
- Вот я и говорю, что вы мужики только об одном думаете. А за всё  остальное мы, женщины. Всё на нас. Мы целый день на ногах, а вы четвёртый день в постели. Ну-ка, Василий, дай кардиограмму.
- Вы не правы, я тоже…
- Что!? Снова за старое? Ну-ка, Вася, сделай ему укол, обезболивающий. Елена Владимировна, пройдёмте на кухню, а то профессор не даёт спокойно поговорить. И захватите последние кардиограммы, что делали.
Врачица и жена ушли на кухню.
- Повернитесь на живот и снимите штаны.
- Укол болючий?
- Я не знаю, себе пока не делал. Но с жалобами никто не приходил. Может ноги у кого отнялись, может поумирали. Не знаю.
- Вы что, шутите так?
- Конечно, профессор. Сразу видно, что вы больной, раз юмора не понимаете.
- Да уж больно чёрный у тебя юмор.
- Есть такое дело. Лежите, а я пойду на кухню, может чайком угостят.

            Павел Николаевич остался в гостиной один и стал прислушиваться к разговору на кухне. Слов было не разобрать, но слышал смех и постукивание ложечек о чашки. Там пили чай с мёдом и вареньем. Минут через десять прибежала дочь.
- Врач спрашивает, как у тебя дела.
Профессор пошевелил левым плечом. Боли не было. Пошевелил сильнее. Боли не было. Удивительно. Ещё совсем недавно он не мог пошевелить плечом без боли. И сердце не ныло.
- Скажи нормально.
Ещё минут через двадцать зашла уже одетая врачица с довольным лицом.
- Ну, что, голубчик. Сердечного приступа нет. Был бы сердечный приступ, ты бы за четыре дня уже околел. Кардиограмма в норме. Болевой спазм от застуженной мышцы. Что надо делать, я вашей жене рассказала. Слушаться её бесприкословно и не перечить. Тогда она вас быстренько на ноги поставит. С этого дня пойдёте на поправку. Василий, на выход, снова вызов поступил.
Жена вслед за врачицей ушла в аптеку за лекарствами.

            Павел Николаевич лежал уже с довольной физиономией. Слава богу, не сердечный приступ. Нет, надо всё-таки быть осторожней с нынешними девицами. Хорошо, что всё обошлось. А врачица молодец, и диагноз верный и быстро поставила, и про нитроглицерин подсказала, и позиция у неё жизненная будь здоров, не поспоришь.

            За последние четверо суток Павел Николаевич ночь спал спокойно, без боли и стонов и утром проснулся полный сил. Он быстро выздоравливал. Права оказалась врачица. Права. Павлу Николаевичу тоже хотелось быть в чём-то правым, но это, если только разрешит женщина.