Нанять миллиардера

                   

  Дворкин приехал в Хеврон, потому что перестал спать по ночам.
  Врачи или прописывали психотропики, или советовали эксклюзивно-фешенебельные курорты с упражнениями, процедурами и медитациями.
  Врачи говорили долго и в общем-то толково, особенно психолог, но выше физиологии и подвалов сознания не поднимались. А у него была уверенность, чувство такое, что смерть к нему приходит откуда-то сверху, а не с низу.
  Внизу, несмотря на возраст и кое-какие проблемы, у него наблюдался относительный порядок: например, в большой теннис он мог и молодых, приличных игроков обыграть на форе.
  Что касается семейной жизни, отношений с людьми, то там сохранялись стабильность и порядок: люди завидовали — всем бы так; и таких же детей тоже.
  Никто вразумительного диагноза так и не поставил, а становилось все хуже и хуже.
  Дворкин вызвал к себе главного раввина города: — тот посоветовал выделить дополнительные деньги на благотворительность — « пожертвования смягчают небесные суды ».
  Изя отстегнул полмиллиона, но ситуация не улучшилась: впереди неотвратимо замаячили  психотропики.
  Изя в отчаянии открыл Тору и начал читать: « …Благославляющие тебя будут благословенны…». И тут его будто током ударило: вот он путь к спасению: «…Благославляющие тебя будут благословенны…»: надо ехать в Хеврон и конкретно в Пещере праотцов благословить Авраама, Ицхака, Яакова. Не виртуально тут в Америке благословить, а конкретно, прямо на могиле: и Бог за это обещает стопроцентное благословение.
  Изя аж вспотел от волнения — никто до него не додумался до такой простой вещи: получить благословение напрямую от самого Б-га под гарантию, — а ведь все его друзья выше благотворительности никуда не прыгали; искали только, куда более целесообразно вкладывать: где отдача больше. Тот же бизнес по большому счету, только с уклоном в религиозность.
  Миллиардер Дворкин приехал в Хеврон инкогнито: все было обставлено с особой тщательностью: восемнадцать лучших телохранителей из его частной армии отвечали за безопасность во главе с начальником особого отдела. Все близлежащие высоты были взяты под контроль специалистами по борьбе со снайперами; вокруг Пещеры праотцов ходили патрули — вооруженные люди с израильскими удостоверениями личности; внутри Пещеры дежурили чемпионы различных единоборств.
  Хеврон Изе понравился: что-то в нем было необыкновенное, в Хевроне: грязь, и та светилась.
  Кстати, о грязи: столько грязи Изя не видел никогда: ему даже стыдно стало перед телохранителями: что подумают они о еврейском народе, когда вокруг Пещеры праотцов столько грязи: пустые бутылки, обертки и кульки: кто-то тут непрерывно что-то ел и кульки выбрасывал просто себе под ноги, или в кусты. Тучи бумажек и целофановых кульков.
  Так как Изя все равно не спал, он пришел на молитву еще до рассвета. На него посмотрели с одобрением: «пещерные люди» уважают движение духа, толкающего человека с трех часов утра караулить открытие Пещеры, чтобы до зари успеть всласть напитать душу чтением Псалмов.
  По совету начальника особого отдела Изя оделся в старый, тщательно испачканный костюмчик и ничем не выделялся в толпе молящихся. Его даже вызвали к Торе и одобрительно похлопали по плечу, когда он с ужасающим американским акцентом выговорил все полагающиеся благословения.
  Но после молитвы что-то не заладилось: он стоял между могилами  Авраама и Сары и ощущал чудовищную пустоту: для того, чтобы кого-то благословить, надо кем-то быть, или, чтобы кто-то нуждался в твоем благословении. А после молитвы его самостность, индивидуальность куда-то утекли и испарились, оставив пустоту переживания самодостаточного «кайфа» и благодати.
  Первоначальная цель посещения Хеврона была потеряна и Изя пошел на урок Торы.
  Занятие вел восточного вида раввин с ораторскими замашками. Правда, реализовать свое ораторское мастерство ему на этот раз не удалось. Его патетику и плавность жестов постоянно перебивал дикого вида всклокоченный рыжебородый еврей явно русского происхождения.
  Поначалу, ничто не предвещало бури: рав Заки, сладострастно осклабившись, пообещал, что скоро прийдет Машиах (Мессия) и евреям не надо будет работать — всю работу за них начнут выполнять народы мира, а евреи их будут обучать Торе.
  Что же касается арабов, то им, как сыновьям рабыни, не полагается ничего, даже подарков. Они после прихода Машиаха перейдут в качестве рабов со всем их имуществом в собственность евреев.
  Слушатели от таких перспектив тяжело задышали, блаженно закатили глазки и начали причмокивать губами; но тут всем кисло в борщ сделал рыжебородый Гаврила, заявив, что у евреев настолько все хорошо обстоит в плане взаимоотношений друг с другом и конечно же с Б-гом, что только рабов им не хватает для полного счастья.
  Непонятно, для чего человеку нужны рабы после прихода Машиаха, если тогда земля наполнится славой и знанием Го-пода под завязку?
  В ответ на это раввин завел маловразумительную каббалистическую волынку,  — и Гаврила просто встал и демонстративно вышел из зала.
  Изя тоже вскочил и побежал за Гаврилой.
  Гаврила спустился по ступенькам на площадь и скрылся в туалете.
  Изя тоже зашел в туалет.
  Гаврила стоял у писсуара и на чем свет стоит крыл тупорылых раввинов.
  В туалете опять - таки было грязно, а по русски Изя неплохо понимал: его родители приехали в Америку с Украины.
  Изя тоже встал к писсуару и тоже, как будто к самом себе под потолок, закричал: " Почему же все тут так грязно. Почему кругом вонь, пластиковые пакеты и бутылки вокруг?! Ведь, перед людьми стыдно. Тут же наши праотцов лежат."
  Гаврила повернул к нему голову, застегнул ширинку и сказал: " Я тебе сейчас все объясню, но только не в туалете. В туалете по закону на такие темы разговаривать нельзя.
  Они вышли из туалета, Гаврила обвел всю площадь широким жестом и сказал: " Смотри, — это все, весь мусор, что ты видишь — это твое лицо. И все тупорылые раввины — тоже твое лицо. И мое лицо. И всех евреев лицо. Это наша душа. Она завалена мусором, и она задыхается от вони. И весь этот мусор надо убрать.
  Пойдёшь со мной? Я как раз подрядился на тридцать шекелей в час. Мне напарник нужен: опасно одному через арабов мешки таскать. Солдаты иногда стоят на углу, а иногда их нет. Но, даже, когда стоят, все равно опасно — добежать не успеют — чтобы нож не воткнули, надо рядом быть. Ну, что, идешь?"
  — А почему я? — спросил Изя. — Потому что из Америки и одет грязно, или потому что по-русски говорю? А я, может быть, богатый человек. А я, может быть, могу целую бригаду арабов нанять, чтоб всю площадь зубными  щетками подметали.
   — Все может быть, — сказал Гаврила. — Теоретически, все может быть. Допустим, что ты миллиардер и можешь всю эту площадь выложить золотом и серебром. А что будет после того? А после того прийдет наш народ, станет есть и пить, и опять все будет в дерьме, потому что как говорили в Советском Союзе: « чисто не там, где убирают, а там, где не сорят». А почему не сорить, если с одной стороны есть арабы, а с другой — миллиардеры.
  Вот представь себе, что ты миллиардер, и вот ты просыпаешься утром, идешь в туалет и ждешь, когда тебе рабы задницу вытрут, руки помоют и заспанное лицо ополоснут.
  — Лицо — лицом, — сказал Изя, — но тут площадь, а не лицо. Зачем собственными руками в дерьме копаться, если арабы есть?
  — Я тебе еще раз объясняю, — рубанул воздух Гаврила. — Не площадь это, а наша душа. Твоя душа и моя душа. Всех евреев душа. На всех нас одна душа. Плевать, что ты из Америки, а я из России. Я тебе потому работу предложил, что ты правильный вопрос задал. Другие ничего не видят, ждут, когда им рабов приведут. А ты, если видишь, сам убирать в своей душе должен, даже, если ты настоящий миллиардер.
Какая разница, есть ли у тебя деньги, или, как у меня, их нет. Тут важно, видишь ли ты, что мы с тобой одно целое, или нет. Видишь ли ты, что тупорылые раввины — это твоя собственная вина и вина твоих предков, или нет? Хочешь ли ты вымыть лицо собственными руками, или заплатишь арабам,
чтобы потом кровью умываться.
  Из поколения в поколение одна и та же ошибка, одни и те же крики об избранности и об Машиахе.
  Вся наша избранность не в том, что мы чем-то лучше, богаче и умнее, а в том, чтобы служить Б-гу всем, чем мы можем, всем своим существом.
  Короче говоря, ты идешь со мной, или нет?
  Речь Гаврилы выглядела как низкопробная советская пропаганда. А пропаганду Изя глубоко презирал, потому что сам же ее и производил: она слишком хорошо продавалась. И патриотизм был в цене. И вообще, все это попахивало силовым воздействием — гипноз какой-то сумасшедшего Гаврилы.
  Но могилы, Пещера были настоящие. И эйфория от утренней молитвы стойко держалась. И предать все это — наплевать себе в душу. И душа эта самостоятельно, без всякой пропаганды толкала взять совок в зубы, метлу и бежать убирать.
  И Изя так и сделал. Это было очень глупо, и на него смотрели подчиненные, но он схватил совок, грабли, метлу и впрягся в работу.
  Они с Гаврилой проработали примерно десять часов и вычистили всю площадь, — успели до сумерек.
  Им по-честному заплатили триста шекелей на брата и Изя бережно спрятал деньги во внутренний карман.
  Гаврила предложил напарнику отправиться к нему домой на ужин с ночевкой; уверял, что жена будет рада, но Изя решил остаться на вечернюю молитву, а на ужин обещал прийти завтра.
  Гаврила уехал на автобусе в Кирьт-Арба, а миллиардер Дворкин тщательно вымыл руки, 
на негнущихся ногах поднялся в Пещеру, помолился со всеми вечернюю молитву и опять подошел к могиле Авраама.
  Он прислонился к решетке могилы и сказал просто: " Отец наш, Авраам, вот я, Изя, я пришел."
  Он стоял так несколько минут, впитывания ответное касание, а потом повернулся и подошел к могиле Сары, матери нашей.
  Он прижался к ее решетке и сказал: "Мама, мама".
   А потом он забыл о телохранителях и заплакал.
  Он плакал долго, очень долго плакал.
  А потом Изя пошел спать.