Враг народа

  За мокрым стеклом институтской аудитории уныло лил дождь, монотонно барабаня по старым железным подоконникам. Кругом виднелась лишь беспросветная серость, чернота, грязь. Окружённые частоколом кривых деревянных заборов, стояли древние, трухлявые, перекошенные от времени домишки дореволюционной постройки. В их мутных запотевших оконцах кое-где тускло горел свет...
  Откинувшись на спинку стула, Дмитрий потянулся и сладко зевнул. Скоро должна была начаться очередная пара, на которой ему предстояло выступать с докладом. Но преподавательница задерживалась, и группа уже не знала, чем заняться. Кучковавшиеся на задних партах девушки приглушённо посмеивались, листая какой-то глянцевый журнал. Парней же было немного. Здесь, на филфаке, они итак – редкий вид. Но сегодня, на «скучную» практику по истории России явились лишь двое представителей сильного пола. Один из них, Дмитрий, уже разложил по столу распечатки текста своего реферата, бегло вглядывался в абзацы, суетливо что-то подчёркивал карандашом. Второй же студент, весельчак и балагур Денис, готовиться к занятию даже и не думал. Небрежно швырнув на край парты замусоленную тетрадку с изображением своих любимых патлатых рокеров, он приставал к сидящей впереди отличнице Маше, шепча ей на ухо какие-то непристойности. Девушка изредка смущённо посмеивалась, легонько хлопая этого ловеласа по руке ладонью.
  Но вот в аудиторию входит преподаватель. Довольно молодая, чуть за тридцать, и при этом очень строгая женщина, Елена Владимировна. Негромкое щебетание тут же прекращается. И самые активные студенты сразу начинают тянуть руки. Всё как всегда. Первой выступает староста группы, зачитывая свой большой и добротный доклад. Сегодняшняя тема – 30-е годы ХХ века. И толстушечка Таня с выражением говорит о коллективизации и индустриализации, называет цифры, даты, перечисляет построенные в первую пятилетку предприятия. Елена Владимировна одобрительно кивает, не отрывая глаз от своей методички. Пока что всё тихо и обыденно. Но когда, вслед за старостой, за кафедру выходит Дмитрий, в аудитории раздаются отчётливые усмешки. Вальяжно развалившись на стуле, словно за барной стойкой в кабаке, Денис обнажил в кривой улыбке свои жёлтые прокуренные зубы.
  – Тема моего реферата, – начал Дмитрий, – развенчание мифов о сталинских репрессиях. Итак, всего, по данным государственных архивов...
  – Это не мифы, а правда! – раздался выкрик с задних парт.
  – Так вот, – невозмутимо продолжал выступающий, – за период с 1921 по 1953 годы в СССР через систему ГУЛАГа прошло порядка 9,5 миллиона заключённых, из которых лишь 27% были осуждены по политическим статьям. Высшая мера за указанный период была применена в отношении 799 тысяч человек, то есть, около десяти процентов от общего числа. Таким образом, наглядно видно, что никаких миллионов якобы невинно убиенных сталинским режимом нет и никогда не было. Подавляющее большинство заключённых ГУЛАГа – это самые обыкновенные уголовники, которые в принципе не могли вызывать никакого сочувствия...
  – Да что ты говоришь! – не выдержал тут Денис. – Я бы на тебя посмотрел, когда ночью за тобой пришли бы НКВДшники и увезли на «чёрном воронке»!
  – Постойте-постойте, Дмитрий! – вмешалась тут Елена Владимировна. – Вы явно перегибаете палку. Репрессии – это уже давно доказанный факт, глупо их отрицать.
  – Я не отрицаю! – оправдывался докладчик. – Я лишь показываю их истинный масштаб. Все цифры, которые я назвал, давно известны, они находятся в государственных архивах, в открытом доступе.
  – Да что мне твои архивы! – рассмеялся Денис, тряся своими сальными патлами. – Да сталинский террор коснулся лично меня! Моего прадеда арестовали в 37-м. Так что, помалкивай про архивы!
  Прадед оппонента Дмитрия уже давно был притчей во языцех в рамках целого потока и даже курса. Денис приплетал его всегда, к месту и не к месту, хвастался и гордился «мучеником за веру».
  – А вот вы нам и расскажите про вашего родственника! – предложила Елена Владимировна студенту, вызвав у того бурю какой-то неестественной радости. – А вы, Дмитрий, садитесь. Всё с вами понятно. К следующему занятию я попрошу вас подготовить доклад и рассмотреть Большой Террор через призму конкретного человека. Как тоталитарный режим ломал судьбы людей.
  – Мой прадед был глубоко верующим! – буквально взлетев за кафедру, начал торжествующим голосом говорить Денис. – Он не пропускал ни одной службы, ни одной литургии. Отмечал церковные праздники, приучал к этому своих детей. Даже в безбожные годы гонений на нашу православную церковь Порфирий Игнатьевич сохранил в своей душе веру...
  – Так за что же его арестовали, уважаемый?! – произнёс с места Дмитрий. – Ближе к сути!
  – Как за что?! – искренне удивился докладчик. – За то, что исповедовал православие! Этого было достаточно сталинским палачам, чтобы сломать человеку жизнь, заклеймить его врагом народа. Порфирия Игнатьевича схватили ночью, привезли в застенки Саратовского НКВД и почти месяц пытали, выбивая признание в том, что он – германский шпион!
  – Какой кошмар... – заверещали девчонки с задних парт.
  – Но мой прадед не сдавался. Он так ничего и не подписал. Тогда его отправили в лагеря, на Колыму. 25 лет без права переписки... И там его расстреляли... – Денис выдержал мхатовскую паузу, после чего бросил ядовитый взгляд на своего оппонента и зло процедил: – А ты говоришь, архивы!..
  В этот момент в голове Дмитрия родилась пока ещё неясная, робкая идея. Парень вдруг вспомнил о своём друге, который как раз работает в архиве. Ведомственном, от МВД.
  С трудом дождавшись окончания занятий, студент со всех ног бросился туда. Не обращая внимания на институтских приятелей, которые немало удивились прыти своего однокашника, Дмитрий пробкой вылетел из корпуса в промозглую осеннюю сырость и помчался на троллейбус. Три остановки, и вот она, улица, названная в честь жертв репрессий в Америке – рабочих Сакко и Ванцетти. А вскоре показался и старый купеческий особняк, устало развесивший свои массивные декоративные балкончики.
  В чреве огромного дореволюционного здания, походящего на какой-то величественный дворец, Дмитрий нерешительно огляделся; его глаза после яркой улицы никак не могли адаптироваться к сонному полумраку. Уже затем парень предъявил свой студенческий билет охраннику, и тот указал ему на телефон внутренней связи. Спустя пару минут на широкой железной лестнице показался молодой сотрудник в строгом светло-сером гражданском костюме. Статный, высокий, похожий чем-то на чопорного прибалта или даже немца, Алексей быстро спустился вниз.
  – Здорово! – улыбнулся он. – Какими ветрами к нам занесло такого гостя?!
  – Привет! Ветрами кроваво-сталинского тоталитаризма! – поддержал Дмитрий хохму товарища. – А если без шуток, дело к тебе есть... Надо про одного праведничка информацию найти...
  – Так-так, – сотрудник МВД вмиг сделал серьёзное лицо, – давай, рассказывай. Пойдём пока ко мне в кабинет...
  Спустя всего полчала с высокой полки стеллажа в подвальных фондах архива удалось выудить толстенный скоросшиватель с трафаретной надписью «Дело №7536». В глаза сразу бросилась совсем не политическая статья, выведенная каллиграфическим почерком на старом пыльном картоне.
  – Сто шестьдесят седьмая! – усмехнулся Алексей. – Да это же разбой!
  – Давай почитаем, что натворил наш православный разбойник! – не сдерживая хитрой улыбки, сказал Дмитрий. – И за что же беднягу расстреляли.
  – По этой статье не расстреливали, – со знанием дела произнёс архивист. – Тут какая-то ошибка... Так вот, слушай... «Гражданин Кривошеев Порфирий Игнатьевич, 1916 года рождения, уроженец села Лысые Горы Саратовской губернии, будучи политически несознательным элементом и приверженцем религиозного культа, 2 мая 1937 года, не вышел по месту службы на Болто-заклёпочный завод имени Ленина, где он трудился разнорабочим. Своим коллегам он объяснил это тем, что работать в церковный праздник пасхи грешно. После чего г-н Кривошеев направился в гастроном №7 и потребовал, в нарушение постановления городского совета о борьбе с пьянством продать ему бутылку водки. Законный отказ продавщицы тов. Поляковой воспринял как личное оскорбление и пришёл в ярость. Достав кухонный нож и угрожая им женщине, Кривошеев проник за прилавок и забрал ящик водки «Московская» в количестве 20 бутылок. При этом, как отмечают свидетели, преступник выкрикивал религиозные молитвы и проклятия в адрес безбожников... Задержали Кривошеева спустя четверть часа в своём доме по 1-й Заводской улице, 12 в состоянии сильного алкогольного опьянения. После вытрезвления в медицинском заведении преступник во всём сознался и стал активно сотрудничать со следствием. По месту работы Кривошеев характеризуется как крайне неустойчивая в морально-психологическом плане личность, склонная к пьянству, дебошам и хулиганскому поведению. Данный гражданин имеет ряд дисциплинарных взысканий, а также неоднократно судим за хулиганство и мелкие карманные кражи...»
  – Вот так праведник! – рассмеялся Дмитрий, не в силах слушать дальше «житие» этого «святого мученика за веру».
  – А ты ждал чего-то другого?! – удивился Алексей. – Да большинство этих «невинно убиенных и замученных лично Сталиным» – обычные уголовники. Как сказали бы сейчас – быдло. Самое смешное, что такие вот пьяницы и дебоширы зачастую имели даже политические статьи – в 30-е годы воровство в крупных размерах и экономические преступления приравнивались к преступлениям против Советского строя.
  – Но прадед моего одногруппника – классический уголовник! Кстати, что там про наказание? Выходит, его не расстреляли?
  –  Сейчас посмотрим... Вот, осужден на 5 лет, даже без конфискации имущества. Наказание отбывал в учреждении ИК-711 в Аткарском районе Саратовской области.
  – Вот оно как! Не знал, что Колыма находится так близко! – не сдерживал смеха студент.
  – Да какая ему Колыма... «16 ноября 1939 года гражданин Кривошеев условно-досрочно освобождён по амнистии», – читал Алексей дальше.
  Затем, на многочисленных пожелтевших страницах личного дела шли отметки о других судимостях. Оказалось, Порфирий Игнатьевич очень ловко избежал мобилизации и так ни дня и не воевал. Вплоть до 1945 года, если верить документам, он беспробудно пил, страдал сопутствующими алкоголизму болезнями. Но, тем не менее, «страдалец за веру» не спешил к своему «небесному отцу», а исправно продолжал коптить небо и совершать мелкие преступления. Его судили за кражи в 1952, 1967, 1973 и даже в 1986 году, в возрасте семидесяти лет! Чем занимался Кривошеев в промежутках между топтанием зоны, история умалчивает.
  – «Дата смерти – 17 июля 1994 года», – прочитал архивист на последней странице дела. – «Кривошеев Порфирий Игнатьевич скончался в своей квартире в доме №7 по Озёрному тупику в Заводском районе по причине инфаркта в возрасте 78 лет».
  – Ничего себе, вот так «жертва»! А тот патлатый правнук, Дениска, с таким страдальческим лицом всегда рассказывает про своего «замученного» чекистами предка!
  – Если кто-то кого-то и замучил – так это его прадед – правоохранительную систему и многочисленных потерпевших, – подытожил Алексей.
  Выйдя из старинного здания архива МВД на улицу, Дмитрий вдохнул полной грудью холодный осенний воздух, пропахший мокрыми листьями и дымком. Проведённое только что расследование не могло не окрылять! И студент ощущал себя, как минимум, каким-то Шерлоком Холмсом!
  Подробности смерти Порфирия Игнатьевича наш доморощенный детектив узнал в тот же день, причём, совершенно случайно. Соседом по гаражу, где Дмитрий хранил свою старенькую ВАЗовскую «шестёрку», был немолодой ветеран МВД, бывший оперуполномоченный – подполковник Щукин. Суровый на вид, крепкий, мордастый дядечка днями напролёт возился со своей любимой «Волгой», доводя машину до выставочного состояния. И когда Дмитрий пришёл после занятий поремонтировать автомобиль, все сегодняшние успехи были немедля рассказаны дружелюбному милиционеру.
  – Как, говоришь, его звать? – переспросил Щукин. – Порфирий Кривошеев? А я его помню. Ещё старлеем был, выезжал на труп. Забавный случай там вышел!
  – Да ну?! И что же с ним случилось?
  – Жил он в деревянном доме, в Озёрном тупике. Стенки тонкие, сам понимаешь... И соседи постоянно писали на этого деда жалобы. Мол, старый не просто оглох, но и охамел – громко выкрикивает какие-то молитвы, гремит, врубает телевизор на всю мощь. В тот день жильцов разбудили дикие вопли старика: «Изыди, сатана! Изыди!». А затем настала неестественная тишина. Ну, соседка и заглянула к деду (двери он никогда не запирал). В тот момент Кривошеев был уже мёртв. Опрокинувшись на своём кресле ногами вверх, он застыл с искажённым от злости лицом. А по телевизору как раз передавали какой-то документальный фильм про Сталина...
  – Так вот, почему правнук называет его жертвой сталинизма! – расхохотался Дмитрий.
  Через неделю, на следующем практическом занятии по истории России состоялось великое разоблачение. Подготовив красочный, яркий доклад и подкрепив его ксерокопиями страниц из личного дела Порфирия Игнатьевича, наш студент-правдоруб не скрывал ехидной улыбки. Поглядывая на пока ещё ничего не подозревающего Дениса, Дмитрий ухмылялся и предвкушал предстоящую «расправу». Рокер с длинными грязными волосами слушал свою гремучую музыку, покачиваясь в такт буйной мелодии. Недолго ему оставалось чувствовать себя победителем.
  – Конечно, не все из осужденных в сталинский период были наказаны за дело, встречались и судебные ошибки, перегибы, – Дмитрий начал свой доклад издалека. – Но в данном случае, в том конкретном примере, который озвучил на прошлом занятии Денис, никаких ошибок или политических гонений нет. Его прадед, Порфирий Игнатьевич Кривошеев, понёс справедливую кару за совершённый разбой...
  – Что??? – просто взорвался патлатый студент, пытаясь перебить докладчика, – Да как ты смеешь?!
  – Угрожая ножом продавщице магазина, он похитил ящик водки, за что получил пять лет, – невозмутимо продолжал читать Дмитрий. – Вышел по амнистии через два года. В Великой Отечественной войне не участвовал – «косил» от мобилизации и симулировал разные болезни. После Победы продолжал свой путь по узкой криминальной дорожке, совершая кражи и получая за это сроки тюремного заключения. Скончался в 1994 году, в возрасте 78 лет от инфаркта, после того, как увидел по телевизору Сталина...
  Всё, после этих слов аудитория взорвалась громким смехом. С победным видом Дмитрий показывал документы, рассказывал, где и как сумел их найти. А Денис, словно того пришибли какой-то тяжёлой доской, сразу поник, стушевался и уткнулся в свою замусоленную тетрадку с изображением волосатых недомузыкантов.
  И это – закономерный финал всех подобных инсинуаций. Любая ложь, а в особенности – направленная на очернение нашей страны, нашей великой истории, будет неминуемо раскрыта, разоблачена и жестоко наказана! Да здравствует правда!

Автор – Очкаев Д.С., 2018г.