Старик

- Он должен был уже давно умереть… - сказал мой начальник, когда я принимал восьмидесятилетнего дедушку, - еще пять дней назад. Странно, почему он до сих пор жив…

Сказано было тихо, но в тишине облупленного петровского коридора его слова пронеслись громом для тех, кто думал иначе. Для плачущей жены и дочери и для того, кто лежал со скрюченными руками и ногами с мочевым катетером, открытым ртом с высохшим языком и ничего невидящими от катаракты глазами. Его сердце трепыхалось от перебоев мерцательной аритмии, двух инфарктов в анамнезе, шунтирования, и алиментарной дистрофии с сахарным диабетом. Казалось нет органа, который бы не был затронут временем и врачами. 

- Доктор, у него ведь сломан нос. А мне сказали, что он упал лицом на пол. Разве так падают? – причитала жена, лет на тридцать младше его. – Я на них жалобу подам в Минздрав.

- Успокойся, мама, - сдерживала ее дочь, - нос сейчас не главное.

- Посмотрите, он ведь живой скелет. Пятнадцать килограмм потерял за две недели в городской больнице. Что за изверги? – продолжала причитать супруга.

- Надо взвесить, его! – вырвалось вслух у реаниматолога, готовившего набор для подключичной, - потом уже будет поздно.

- Не вопрос, коллега. Сейчас. Елена Андреевна, принесите нам сюда напольные весы! – сказал я младшей.

- Он же не стоит. И сознание – между комой и сопором.
- Я в Чечне придумал способ, которой назвал: Взвешивание невесты. Там привезли солдата из Борзоя. Он три недели отказывался от еды по бредовым мотивам. Лежал в медроте, писал под себя и спал. Про него забыли. К концу третьей недели дали вертолет, в который его забросили на носилки и привезли к нам в Ханкалу.
 Он естественно уже не мог стоять. Весил сорок килограмм. Так вот я поручил санитару взять его на руки и встать на весы, а потом посчитал разницу. Только сегодня санитаром буду я, так женщине его не поднять.
Дед весил пятьдесят при росте сто восемьдесят. Странно, Москва, Полежаевка. Это же не горная Чечня периода второй войны, где и врачей толком-то не было.
 
К одной резиновой трубке пациенту добавилось еще две. Зонд для питания и катетер для инфузий. Он смирно всё переносил. Лишь иногда непроизвольно сгибал пальцы рук, в которых ещё оставалась сила.
 
- Это неосознанные хватательные движения, - комментировал невролог, - не жилец.
 
Он диагностировал инсульт и отправил пациента на срочную томограмму. Ему не повезло, так как носилки сломались, не хотели заходить в санитарную машину, и мы их катили по неровному асфальту в соседний корпус на КТ. Дедушка чему-то сопротивлялся и пытался освободиться от армейского спальника, в который он был завёрнут подобно младенцу. 

- Папа, папочка, умоляю тебя, будь умницей, - плакала бегущая возле нас дочь, - тебе здесь помогут. Ты в госпитале.

И мне действительно хотелось ему помочь. Почему? Не знаю. Обычный вызов. 
- Вы ведь, правда, вылечите его?
- Не знаю. Не могу вам этого обещать. Сейчас он, скорее, реанимационный пациент.
- Нужны какие-нибудь лекарства?
- У нас всё есть.
- Что от нас зависит?
- Быть с ним. Приходить, ухаживать и любить. 

Вчера его выписали. Перед этим он «умирал» в реанимации две недели. После тромбоэмболии в таком возрасте обычно не живут. К ней присоединилась пневмония, пролежни на крестце, энтероколит, задержка мочи и «неуправляемый» сахарный диабет. Три недели его кормили молочными смесями через зонд. Через четыре часа анализ крови на глюкозу и пять раз в день уколы инсулина. Коллеги вскоре спустили его со второго этажа к нам. Дескать, - некурабельно, динамики нет. И каждые выходные мы с замиранием следили за динамикой жизни. Психоз и безумие дополняли картину. Дочь ежедневно приходила к нему. Сначала просто сидела на табуретке у постели и вместо вязок сдерживала его размахивающие руки. Он не узнавал никого. 

Но затем появилось просветление в голове. Он ел с ложки, вставал, просился в туалет, а вечером напугал медсестру тем, что подошел к ней сзади и попросил включить классическую музыку. Дочь включала ему классику на мобильном телефоне. 

Затем супруга принесла гнилых яблок. Развился энтероколит. Десять дней. Антибиотики и энтеросорбенты не помогали. Он лихорадил и терял в весе. Опять. Но в глазах жила светлость и надежда. Я спрашивал, вы хотите домой, а он отвечал: нет, что там делать.
И внезапно всё прошло. В один из понедельников дежурная медсестра сообщила, что он рассказал анекдот. Пора домой.