Мураши

   Не знаю как кто, а я чётко разделяю понятия страна и государство, родина и отечество. Если разбираться с понятиями, то первое. что бросается в глаза, это то, что страна это территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определенными и зафиксированными, так и размытыми. Таким образом кроме красот территории мы для себя отметить ничего не можем, поскольку народы, которые страну населяют, могут также благополучно уйти или появиться как это было, допустим, с территорией стран Западного полушария. Сюда когда-то явились люди то ли по сухопутному мосту, то ли по ледяному мосту через нынешний Берингов пролив. Мои же русские предки, прежде чем стать "оккупантами" на этой земле, освоили пространство на обезлюдевшем после эпидемии чумы востоке Латвии.

   Если ехать осенью из Риги в сторону Режицы и пересечь малую речку Чечору, то за мостом через неё справа и слева словно золотые ворота стоят две рощицы стройных берёз. Поворот налево  ведёт в деревню Крюки, а поворот направо ведёт в деревню Ульяново, и дальше путаясь по просёлочным дорогам можно добраться и до вымершей ныне Бодровки.

   На этих землях издревле жили без особых распрей вперемежку латгальские, славянские и литовские  племена, которые вместе с Александром Невским стояли против рыцарей-крестоносцев на Чудском озере. Потом после длинной череды изнурительных войн с немцами, шведами, поляками, французами и эпидемии чумы  места почти обезлюдели, и русские цари позволили здесь селиться староверам-поморам дабы покорённой, но чрезвычайно заносчивой и гордой польской шляхте было кем помыкать на бывших Ливонских землях.

   О бывшем польском владычестве напоминают разве что кладбища с покосившимися памятниками, на которых характерным шрифтом начертаны польские имена и фамилии. Встречаются среди них и такие имена, что будят романтические мысли о несравненных польских красавицах, которые на деле возможно умерли обыкновенными дряхлыми старухами, Лизи Липка, например. Уже лет 50 я не могу забыть эту могилу и это имя, случайно встретившуюся на моём бестолковом пути по жизни в дни, когда мы с друзьями в юности бродили по озёрам Латгалии.

   Что касается могил моих предков, то справа от дороги на Ульяново тянется смешанный лес. А слева, на пути до железной дороги лежит груда огромных камней. Эта замшелая груда – памятник трудолюбия моих предков. Они убирали эти камни с полей и свозили их сюда на телегах. Как им удавалось справляться с этой работой, никому сейчас непонятно, но всякий раз, когда в детстве мы навещали деревенскую родню и проходили мимо груды камней, бабушка Варуша гордо произносила: "Эти камни мой татка складывал"…

   Дальше, за переездом, километра через два, расположена старая деревня с моленной, а справа от деревни среди старых берёз голубеют кресты: среди наших староверов принято красить кресты светлой голубой краской. Когда-то мой предок выделил участок под кладбище из своих земель и первым лёг на этот погост,  стал его основателем.  Случилось это тогда, когда никто и не предполагал, что власть этих земель, установленная после развала государства  станет враждебной местному населению, и вместо спокойных и добродушных латгалов и трудолюбивых русских староверов  здесь начнёт править шабаш неизвестная ранее на этих землях национальность - «латыш».

   Но перед этими событиями в середине прошлого века по нашей земле прокатилась война. Простые люди участвовали в ней всяко. Мой дядя Ефим пускал под откос немецкие эшелоны. Был награждён орденами и медалями, прожил более 90 лет. Последние годы лежал и не узнавал свою жену Анастасию. Она денно и нощно сидела рядом с его кроватью, а он принимал её за медсестру. Тётя Тася осторожно спрашивала его:

   - Ну а жена у тебя есть?
   - Вроде бы есть, - отвечал утвердительно Ефим.
   - А дети у тебя есть? - допытывалась тётя Тася.
   - Наверное, есть,- подумав немного, неуверенно отвечал дядя Ефим.

   Тётя Тася родила Ефиму моих троюродных сестер и брата. Брат сейчас, несмотря на отменный художественный вкус и "золотые" руки,  был вынужден уехать на заработки, и долгое время работал сварщиком в Лондоне, так как в разрушенной самими латышами Латвии работы просто не было.

   Я уже упомянул, что простые люди участвовали в войне по-разному. Братья моей бабушки Вари, Патрикей и Евстифей, несмотря на то, что ссорились из-за пашни и лугов для покоса, сообща выкопали землянку на кладбище, основанном пращурами. У подножия могил предков в случае бомбёжки они собирались со своими семьями вместе, поскольку уж если и угодит бомба в землянку, то станет братской  могилой. И не сможет война разлучить род с предками.

   За землянкой поселились муравьи. Живут они там и по сей день, совершенствуя свой муравейник. Когда на троицу я бываю в деревне, то посмеиваюсь, что за оградой деревенского кладбища поселился наш родовой муравейник, в аккурат напротив могил предков. Родня знает,что мураши появились там давным-давно, сразу же после похорон предка, зачинщика теперь уже разросшегося погоста.

   Наши мураши породистые, рыжие лесные и крупные. Они до сих пор хранят идею строительства землянки: мысль, что если убьёт, то и хоронить не надо, засыплет землёй всех сразу.

   Но, вот что интересно, мураши своих не кусают, так слегка покусывают. Правда, свои их и не бьют: мы этот муравейник уважаем. А если начинают донимать, стоит отойти от могил на десяток шагов, как все муравьи очертя голову бросаются назад к своему муравейнику. Со мной в город они никогда не едут: свой дом покинуть настоящий муравей не может, не то, что мы, которые лишь на Троицу встречаемся...

                * * *
   Только вот беда - со дня написания этого произведения прошло всего-то 5 лет. А новые хозяева жизни в латышской Латвии спилили золотые ворота у речки Чечора - две рощицы стройных берёз, пал и смешанный лес, который рос справа от дороги на Ульяново.

   Плата за медуслуги в Латвии стала такова, что какой-то очень больной человек выкопал наш муравейник вместе с маткой, для того чтобы подлечить свой радикулит (в народной медицине мурашей вместе с хвоинками муравейника в ванне заливают кипятком и в ванне греются). Наш родовой муравейник не пережил распада СССР и вымер.

   Кто присвоил поле, где мой пращур собирал камни пока неизвестно, но замшелые валуны пока остаются на месте...

   Изменение - вот закон, который вынуждены признать философы любых направлений.