4 глава

      Дельфин, который делал вид будто общается с публикой, покружился также вокруг человека в бассейне, часто моргая глубоко посаженными, совершенно черными (с фиолетцой), без видимых белков, глазами. Прочие три дельфина находились вокруг человека, лицами ему навстречу, образуя собой некоторую симметрию, синхронно били хвостами по воде, а улыбались каждый по-своему. Издалека это было похоже на бурлящий, почти правильный круг воды, наполненный быстро мелькающими серыми лезвиями дельфиньих плавников, а посредине этого круга находилась человечья голова. Из зала посыпались аплодисменты, защелкали вспышки камер, захрустела еда во многих ртах. Человек выждал паузу и, занырнув всем своим карасьим телом, поплыл к краю бассейна, покинул бурлящее месиво. Дельфины, хрюкая и пища, разбрелись по бассейну в вольном порядке, делали вид, будто оглядывают публику и даже осознанно кивают этим рукоплескам и слюнявым раскрытые ртам. Толклись ожидая подачки. У дельфинов тоже есть рты. Кэйтрин Винник. Человек ловко выбрался из бассейна, сразу же вскочив на ноги, не посидев, не отдохнув, поднял вверх сомкнутые в ладонях руки, стоя лицом к залу и медленно оборачиваясь вокруг себя, штоб дать всем на себя посмотреть. Снова аплодисменты. Из звук был похож на звук взрывающегося фейерверка "пулеметная лента"; слышны были и детские визги, и взрослые краткие комментарии происходящего. Кэйтрин Винник. К человеку с поднятыми клешнями, што вылез сейчас из бассейна, подошла женщина, облаченная в подобный ему костюм, с щекастым полукрасивым лицом. Она также поприветствовала публику. Еще один человек, рыжий заросший в клочья мужик, в более сухопутной чем у всех униформе, делово подбежал к женщине и передал ей несколько цветастых обручей, диаметра сантиметров сорока.  Женщина широко кивнула этому бугаю как бы благодаря его за услугу и, поигрывая обручами, транслируя их вдоль своих костистых запястий, покрутилась перед публикой демонстрируя залу полукрасивый зад и чувство всеобщей надежды. Шоу обещало быть успешным, и слюней в зале стало чуть больше. Кэйтрин Винник. Небольшой коридорчик (стены замощены фотографиями счастливых дельфинов и их похитителей), и дверь выхода. Там ошивались несколько человек, но Филя проскочил мимо них, выбежал сквозь дверь и оказался в почти пустом фойе. Он успел заметить, что искомое им существо успело проникнуть сквозь эту же дверь, но вот теперь куда-то подевалось.  Сзади Фили прозвучал голос: "Вам подсказать что-нибудь?" Филя вздрогнул, обернулся, не успев перенастроить лицо на серьёзный лад. Над ним возвышался кто-то из обслуживания, добродушного вида полутолстяк, слегка наклонив голову, вскользь осматривая совсем уж оторопевшего Филю.  "Э-э. Да вон нат... Да вон там... не видали, а? Ищу... вышел, ушёл" - Филя сбиваясь принялся объяснять, но увидел табличку свисающую под потолком, указывающую на расположение уборной (и буфета). Тут же Филя интуитивно смекнул, что вопрошающий его человек вряд ли сможет чем помочь и што подсказать, учитывая филины безрамсовые расклады. Махнул рукой, промычал ещё што-то, скорым шатающимся шагом двинулся по направлению указателя. Прятал глаза от стен и людей. Но по пути никого не попадалось. Все вокруг было празднично и пусто. Филя по кругу обходил помещение зала, прошёл мимо буфета. Пол, по которому он шёл, был скользким и одновременно клейким; было ещё трудней идти, чем в зале. Добравшись наконец до уборной, Филя уже совершенно забыл, што за чорт его сюда занес. "Дельфины, дельфины, дельфины... говорящие рамсы. И дельфины" - бормотал он и стоял перед дверью мужского туалета. "Што я здесь делаю?" - наконец он произнес вслух стараясь придать своему голосу твердость; твердость, што была необходима также и его говорящим ногам. Мотив вызвавший его сюда ускользал из фокуса, таял и туманился, хотя прошло совсем немного времени после бегства Фили из зала. Он ощущал самое себя, центр своего сознания, не в голове, а, скорее, где-то сверху в нескольких метрах и столько же сбоку, лицезрящем и пытающемся управлять собственным безвольным мясом. Так мальчик управляет машинкой держа в забрызганных детской спермой руках пульт: долой правила когда я сам не сижу в этой машинке. Так и здесь: всякое неловкое движение, которое совершал Филя, более веселило его чем раздражало.
       Почувствовав, што начинает залипать, он зашёл в уборную, дорого обустроенную, так што в ней можно было бы и жить несмотря на ряды кабинок, клозетов и рыломойников. Кэйтрин Винник. Зашед Филя застыл, внимательно прислушиваясь к происходящему, пытаясь разгадать есть ли кто ещё здесь. Тишина. Шум зала здесь совсем не чувствовался. Не хватало только звуков одинокой падающей капли, равномерно оттеняющей эту могущественную тишину, капля за каплей. Много чего не хватало. Филя вдруг вспомнил, что ужасно хочет пить; его горло рассохлось и всё, што чрез него проходило - воздух и голодные слюни - спотыкалось и скрипело. Подошед к рыломойнику, Филя включил воду, подсунул рот под струю и принялся, сперва стесняясь, но всё жаднее и жаднее хлебать. Никак не мог насытиться. Вода казалась очень густой, как молоко, и была чрезвычайно вкусна. Аж скулы щекотало. "Какой знакомый вкус, - думал Филя. - Как давно я его не ощущал! Но как? Когда это было? Когда-то давно? Или нет - совсем недавно. А может - и вовсе не было этого вкуса, может, я придумал его только што? О-ох..."
Вода стекала по бороде, просачивалась Филе на грудь, освежала. Вода внесла упорядоченность в безрамсовые его мысли, благодаря воде аквариум его головы обретал свои очертания и свой смысл. Все было готово поместиться в этом аквариуме, любая рыба. Вот только говорящих дельфинов там не было и, как уже начал догадываться Филя, и не могло быть. "Судьба занесла меня в такое место, откуда я ни за что в жизни не вернусь обратно" - горько думалось. Он поднял голову и посмотрел в зеркало.

Вскрикнул невольно, отпрянул рефлекторно, как будто коснувшись нежданного огня. На него смотрела безносая женщина, острая, чужая, с бледным румянцем собранным в центре щёк, беззвучная и оттого жуткая. Чернейшие глаза знать не знали о рамсах. Они не то штобы отрицали закон - они не знали его. Филя закрыл глаза ладошками, как ребенок, впервые увидевший фильм ужасов. Липкий но скользкий пол (вы тоже знаете ка'к оно) подначивал Филю упасть или хоть поскользнуться. Соблюсти жанровые рамсы. Но Филя стоял на ногах и дрожащими руками закрыл лицо. Внутри ладоней лицо пересчитало собственные желваки, вдавило глаза поглубже в голову при помощи век, заострило скулы, приготовилось к чему-то страшному. Потусторонний страх восставший из филиной детской могилы связал все его размышления и объяснения случившегося в одну точку. В точку точас обросшую прозрачным черным студнем, точку ставшую глазами этой женщины.

Кормить красоту - бесполезный досуг.

(кормить красоту - бесполезныйдосуг)

И память земли равнодушна к дождю,

(и память земли равнодушна к дождю)

И всякий мертвец хранящийся в ней,

(и всякий мертвец хранящийся в ней)

И всякий живой лишь играет нужду

(лишь играет нужду)

пить воду степей.


звучали бесполезные и страшные строки в филиной говорящей голове. Тюх-тюх, тюх-тюх, тюх-тюх. К звуку падающей капли прибавился ещё и неприятный режущий слух скрип, доносящийся сверху и где-то совсем рядом. Филя отклеил руки от лица и оглянулся всюду, начав с зеркала. Наваждение исчезло. Ряд безупречно чистых зеркал. Пространство, што в них отражалось, показалось Филе реальней и красочней чем в действительности. Опять Кэйтрин Винник. К чорту. Невольно залюбовавшись он обратил внимание и на себя в зеркале. Вскорости отвернулся. Под потолком раскачивалась лампа, прикрытая сверху широким плоским абажуром. Раскачивалась сама по себе, сама по себе, мерно и равнодушно, душно. Скрип исходил именно от нее. Филя уставился на лампу. Его привлекло даже не то што она двигается без чьей-либо помощи и без видимых на то механизмов, а собственный вид лампы, совершенно не смотрящийся с общим видом уборной. Висела на простом, не спрятанном ни в чём проводе, тускло игралась тенями предметов, равномерно показываясь из мятого кое-где, металлического абажура с потрескавшейся краской. "Я бы заметил её с самого начала, лишь войдя сюда. Я не мог не заметить ее" - думал Филя, уставший от страха, а потому несколько отупевший. Лампа продолжала мерно раскачиваться. Скрип-кап, скрип-кап. Скрип лампы и удары капель воды в рыломойнике создавали меж собой, заметил Филя, слаженный красивый ритм. Филя завис в сердцах невольно подбирая мелодию под него. Тонкая музыкальная струйка-слюнка поструилась в его голове и всюду. Прибавил скрипку и тромбон и барабанов рокот дробный. Мелодию писал так он: слепил из губ предмет подобный свистку спасателя на пляже. Свистел не в ноту - в междунотье. Плюс танцевал кружась в пассаже, скользя при каждом повороте. Не стало женщины, не стало Хрюши, и дельфинарий превратился сон. И только собственные уши благодарил Филя, только музыку он ощущал, и только с ней он всех прощал. Забыл и про дельфинов также, всё танцевал, кружа, смеясь. И не грустил што всё забудет, лишь только выберется отсюда, лишь только люди потянутся к буфету, и музыка побледнеет, горько вздохнёт и попрощается со всеми, не держа ни на кого зла.
        Упадок все-таки произошёл. Филя лежал на полу в уборной и некоторое время не поднимался пытаясь унять кружение в голове и тройку белых мыслей, мчащуюся навстречу, как казалось, его земной погибели. Лампа исчезла вместе с женщиной, заметил Филя, осмотрев потолок. Исчезла музыка, не запомнившись нисколько. Музыка. Вместе с лампой улетучились и жуть, и женщина. "И дельфины" - додумал Филя и принялся подниматься. Как и водится в подобных случаях, он потерял чувство времени, но догадался, што нельзя же всю вечность лежать здесь на полу, пускать слюни в потолок, плеваться в себя, ведь в любую секунду сюда мог зайти вон тот полудобрый толстяк и спросить его, свешиваясь над ним складками подбородков: "Вам подсказать что-нибудь?"
        Филя менее всего желал сейчас видеться с кем-то из людей. "Неужели лампы и вправду не было, она мне привиделась?" - лишь думал он дивясь всему по-прежнему, но заметно успокоясь при том. Отряхнулся. Попил ещё воды, но при этом уже не отрывая глаза от зеркала, будто этим его действием заведомо запрещалось появление хоть чего-то призрачного и настоящего на зеркальной и ненатурально красочной глади. Женщина не появилась, музыка не проклюнулась, Филя громко отрыгнул подражая Хрюше. За дверью, в холле, послышались шаги и мужские голоса. Филя тотчас вышел из уборной, огляделся. Никого не увидел. Вспомнил о дельфинах. Пошатываясь поплыл по холлу, в сторону, как ему казалось, того входа в зал, откуда он давеча вышел.