Бумажный ветер

В окна исступленно бились ветки раскрасневшегося клена, словно пытаясь разбить стекло. Комната была обтянута бледным карамельным светом, который прилипал к потолку и неаккуратным пятном расползался по ламинату, съёживаясь от многочисленных серых теней.

Стопка комиксов разлетелась по подоконнику неопрятным бумажным океаном, тонкие странички затрепетали волнами от нитки просачивавшегося ветра.

Том сидел на коленях около мятой и растрёпанной с ночи кровати, напоминавшей взбитые сливки. Запястье разошлось пышным карминным цветом, на котором почти терялась сангиновая струнка. Боль кипела в руке, отзываясь ломкой тревогой в сердце и разодранным от удержанных вскриков горлом.

— Томмо, ты не спишь? Почему у тебя включена лампа?

В покосившейся дверной рамке возник силуэт тети, разбуженной язычками света, что проливались из его комнаты.

— Моя руна… Она перечеркнута.

Маргарет торопливо обняла его за плечи, едва заметив воспалённое место, и выхватила из кармана шёлкового халатика мобильный телефон:

— Собирайся. Мне придётся вызвать скорую.

Томас еле успел отыскать футболку и джинсы, когда ослепительные ультрамариновые огни разбили темноту двора. Сирена смолкла, но лишь на мгновение, чтобы затем вновь пронзительно закричать, бросая жуткие ноты навстречу утру.

Спускаясь по лестнице, парень бросил взгляд на ярко украшенную гостиную, праздничные ленты которой сиротливо блестели вдали. Горечь брызнула по венам, а на зубах захрустели неоправданные надежды.

Он хотел большой торт «Чёрный лес» с ободком изогнутых шоколадных деревьев, будто замерших во время неистового танца, и увенчанный сладкой вишенкой; ворох поздравлений от друзей, которые непременно выкинули бы нечто из ряда вон выходящее ради его вскинутой брови и усмешки сквозь смех: «Вы серьёзно это сделали?»; новый диск «Doom» и наушники в подарочной упаковке, обреченной около недели сверкать у навесных полок до ближайшей уборки дома, потому что Том постоянно забывал выкидывать обертки и прочий мусор без напоминания; шестнадцатую книгу от родителей, переданную тётей Мег со словами: «Они хотели, чтобы каждый год ты получал по одной из оставленных ими в свой день рождения. Последнее их желание перед гибелью, и я не могу его объяснить, как бы ты ни просил.»; а не в спешке затягивать шнурки на кроссовках под сухие ответы санитара на взволнованные вопросы Маргарет.

Жилистые пальцы потянули парня к машине, сиявшей, как маяк в глубоком море безумия, клокотавшем вокруг. Мир расплывался неясными акварельными красками, которые путались в ресницах и норовили сорваться непослушным соленым ливнем на горячие скулы.

Сознание медленно утекало прочь, царапая слабостью. Томас старался сосредоточиться на суровом лице водителя, на пролетавших мимо птицах, свободных и счастливых в свежей синеве неба, на кустарниках, на ветках которых дрожали золотые листочки, словно капли бренди на стенках бокала. Но боль добивала с каждой минутой, и когда они остановились у высокого здания клиники, парень почти с трудом смог выйти из машины в плотном окружении санитаров и Мег где-то чуть позади.

Том смутно понимал, куда и зачем его вели по бесконечным белоснежным коридорам; чувствовал шершавые прикосновения к руке, казавшиеся хуже наждачной бумаги, а потом жидкий мятный гель, запах которого был чересчур крепким. Помнил, как опустился на кушетку и в него вгрызлись змеиные проводки капельницы; как запрокинул вверх голову и пересчитывал идеально ровные плитки на потолке, когда голос врача ударил по кабинету безжалостным приговором:

— К сожалению, у Вашего племянника очень редкая патология, не поддающаяся лечению. У него нет соулмейта.