Ценный груз. I. Поцелованная солнцем

  Вдалеке, крашенные красным закатным солнцем Жернова, прятали луну. Когда её круглый бок стал виден из-за вершины на юго-западе, вожак дал отмашку останавливаться. Чуть дальше на север лес кончался и начинался луг, залитый золотым южным солнцем, которое здесь пробивалось сквозь буковые кроны тонкими лучами.

      Вдали, где тяжёлые толстые корни взрывали землю и поднимались на поверхность, будто чудовища из древних сказов, слышался шум ручья. Харза — жилистый и быстрый, напоминавший хорька — ни словом не обмолвившись с остальными, прихватил бурдюки и направился на шум воды.

— Сикиль, — окликнул вожак, опускаясь на землю и спиной опираясь на старый рассохшийся ствол, поваленный, видимо, давней бурей. — Костёр.

      Он не возразил. Оставшиеся двое были моложе прочих и только в этом и были похожи. Один — темноволосый, у второго волосы в свете вечернего солнца стали совсем рыжие. Глаза одного смотрели по-хозяйски лениво, второго же — чуть нахально и внимательно, особенно когда вожак окликнул его:

— Лисица. С Уром пойдёшь ты.

      Ур оскалил клиновидные клыки в едва заметной насмешливой улыбке.

— Боишься, что стал таким медленным, что даже раненного оленя не загонишь?

      Но мужчина только поднял голову к зелёным кронам над их головами, прислушиваясь к соколиному крику в вечерней тишине. В эту секунду что-то просвистело в воздухе. Прежде, чем Ур успел понять, что произошло, короткий клинок уже торчал из ствола дерева за его спиной, а на щеке вдруг вспыхнула неясная боль. Он почувствовал, как капля крови скатилась по загорелой коже, оставляя красную дорожку.

— Ты и сам что-то не больно резвый, — проговорил спокойно Лисица.

      А после прошёл мимо, забрав свой клинок и вернув его на пояс. Он почти мог почувствовать, как взгляд Ура прошивал его тысячью мелких осколков. Никто ничего не сказал. Вожак предпочёл промолчать из мудрости, Лисица из убеждения, что конфликт сейчас будет просто скучен. А Ур… Ур промолчал, потому что верил, что ещё не время.

      Он заговорил с Лисицей только когда догнал его на пологом холме в глубине леса. Ур двигался бесшумно, как любой из них, но парень увидел его фигуру в отражении на лезвии клинка.

— Что-то ты стал каким-то больно чувствительным, — речь ожидаемо зашла о произошедшем. Это был вопрос времени, но Лисице хотелось бы, что Ур совсем не говорил с ним. По крайней мере, сейчас. — Всё-то тебя задевает.

— У тебя не было право смеяться над Аммахом, — голос был не злобным, не насмешливым и не раздосадованным. Он был скорее просто спокойным. — Он наш вожак.

— Он прежде всего мой отец, — практически оскалился Ур в ответ. Ему будто бы приносило удовольствие вспоминать об этом факте в слух, словно так черта между ним и остальными становилась чуть более явной. — Или тебе правда глаза колет?

      Лисица остановился. Его быстрый взгляд зелёных глаз пробежался по лицу наёмника, пытаясь уловить малейшие перемены и предугадать намерения. Но ничего не было, Ур был непроницаем.

— Аммах ещё не умер, — наконец отозвался он в ответ.

— А я и не говорю, что он скоро умрёт. Но ему не обязательно вести нас до самой смерти.

      Кривая улыбка коснулась тонких губ Лисицы. Ему такой «здравомыслящий» подход казался слишком уж предприимчивым. Они так не делают. Они не князьки, командующие со своих деревянных табуретов.

— Хочешь подсидеть собственного отца?

— Хочу предложить избрать кого-то моложе, — одно только слово «избрать» резало слух в этом потоке рассудительных фраз. — Молодость в нашем ремесле предпочтительнее. Ты и сам прекрасно это понимаешь, Лисица.

— Шшш…

      Где-то в глубине леса шевельнулась дичь.

***



      Соколица улетела вслед за солнцем. Она всегда возвращалась, так что повода тревожиться у Аммаха не было. Он стянул с руки толстый кожаный нарукавник: рубаха под ним была мокрой от пота. Юг ведь на то и юг, что тут тепло, а под палящим солнцем и в сухом воздухе мужчина чувствовал даже лёгкое головокружение.

      Тонкий серп луны поднимался всё выше, её бледный бок всё меньше был нежно-розовым и всё больше просто белым. В лесу было спокойно, даже умиротворённо. Такого спокойствия Аммах не видывал уже давно. С того лета, когда заказы всё чаще попадались у моря и вечерами они сидели на песке у костра. Море мерно гудело, омывая босые ступни и золотило тонкую дорожку на глади воды. Южане славятся своим золотом, только, вопреки представлениям северян, оно у них вот такое — солнечное, тёплое, пахнущее цветами и костром.

      В этой тишине отчётливо слышался каждый звук. И несмотря на то, что слух Аммаха в силу лет стал уже не так чуток и восприимчив, он не мог не услышать приглушённый грохот, исходивший из повозки. Наёмник поднялся, стараясь не шуметь, и невольно коснулся рукояти клинка на поясе. Края эти были относительно спокойные, населённые по больше части земледельцами, но такие, как Аммах привыкли всегда быть начеку.

      Клинок вышел из ножен почти беззвучно. Так же беззвучно, как Аммах ступал по земле, кошачьей поступью приближаясь к кибитке. На миг он замер, прислушиваясь, а потом одним рывком выскочил из-за бока повозки, вглядываясь внутрь. Два ящика с алкоголем были перевёрнуты и бутылки разбились. Дорожка светлого напитка уже достигла края повозки, и он стал капать на землю. А дальше, в самой глубине кибитки оказалось пустое место. Аммах полагал, за первым рядом идёт ещё один, но там было пусто. Ящики были выставлены, как перегородка, скрывающая что-то.

      Где-то вдали крикнула беспокойная птица. А в следующий миг, не успев даже развернуться, Аммах почувствовал несильный удар. Он подкосил его, мужчина упал коленями на траву, чувствуя, как вспыхнула неясная боль в затылке. Потом, опираясь одной рукой о повозку, поднялся на ноги. Чужая фигура уже удалялась от него прочь, мелькая меж деревьев.

      Аммах выпрямился, вытащил из-за пояса болас и терпеливо дождался, пока фигура выскочит к полю. Чужак не успел убежать далеко. Верёвка обвилась вокруг ног, накрепко связывая их и беглец повалился на землю. Пока Аммах быстрыми и широкими шагами приближался к поверженному противнику, тот тщетно пытался распутать болас на ногах, освободиться и продолжить свой бег.

      За секунду до того, как Аммах схватил чужака за грудки, поднимая с земли, тот вскинул голову и мужчина встретился с перепуганным взглядом ореховых глаз в обрамлении дрожащих белёсых ресниц. Он потянулся рукой и рывком сдёрнул платок, которым была замотана голова чужака и почти всё его лицо, за исключением тех самых глаз. Золото заструилось из-под платка по рукам и пальцам старого воина. Завитки пшеничных волос без удерживающей их ткани пушистым облаком опустились на плечи чужака. Ошарашенный своим открытием, Аммах даже не сразу сообразил, что всё это значило.

— Отпустите меня! Сейчас же! — девица тонкими пальцами вцепилась пальцами в руку Аммаха, силясь разжать её.

— Что происходит? — послышался голос Харзы из-за спины, любопытный взгляд живых глаз замер на лице девицы. — Кто это?

— Сдаётся мне, это наш груз, — с сомнением проговорил вожак.

      Груз, впрочем, задёргался пуще прежнего. Аммах разжал руки, и девица свалилась наземь, не в силах устоять на ногах. Её слегка покачивало. Она наклонилась, сразу же хватая верёвки опутывающие ноги и пытаясь их развязать. Пока она это делала, к неожиданной гостье подтянулись и остальные, озадаченно глядя на свой непредвиденный груз.

— Я так и знал, что тут что-то не чисто, — бросил наконец недовольно Ур, вытирая кинжал о штанину.

      Девица подняла глаза, узрела это и побледнела, хотя кровь принадлежала кролику, чего она знать, конечно, не могла. Она сразу как-то обмякла на земле, на разжимая рук, только тревожно переводила глаза с одного незнакомого лица на другое, и было непонятно, она больше боится или злится.

— Так не пойдёт, — покачал головой Сикиль, цокая языком. — Вернём её назад, пока ещё не далеко ушли.

      Аммах только поджал губы, поглядев на недавнюю рану от кинжала.

— Нам было заплачено за работу. Да и не можем мы вернуть её в Лазоревый острог. Мы дали клятву Атаю, что довезём груз.

      Какое-то неприятное чувство неправильности происходящего стянуло вожаку горло. Аммах веровал в предчувствия, полагая, что так Атай выражает им свою волю, но сейчас его предчувствие кричало: «Отрекись! Ничего путного не выходит из того, что начинается со лжи», а Аммах не понимал, зачем Атаю желать этого, когда это будет значить измену перед ним, нарушенную клятву.

      Все молчали и глядя на их нерешительность, заговорил Лисица, возмущённый одним фактом того, что они рассматривают какие-то иные пути решения проблемы кроме как отказаться от заказа.

— Он нарушил третье правило, ты знаешь это.

— Его ложь не отменяет нашего обещания, — уже серьёзнее бросил Аммах, тяжело выдыхая и всем видом давая понять молодому наёмнику, что повлиять не его решение невозможно и вожак не позволит, чтобы его тыкали носом в очевидные вещи.

— На кой-вообще кому-то похищать девицу?

      Харза присел на корточки, бесцеремонно разглядывая нетипичное в этих краях лицо. Кожа вроде такая же загорелая, глаза почти что тёмные, разве что вокруг зрачка скорее янтарные. Но лицо какое-то острое, а южане больше круглолицые, черты маленькие, совсем уж не южные. А волосы — это уже совсем отдельная история. Мало того, что светлые, так ещё и пушатся, как шапка одуванчика. «Груз» от такого пристального внимания совсем сжался и отвёл взгляд.

— А ты будто сам не догадываешься, — Сикиль кивнул на золотой браслет в виде змеи, тонкой лентой овивающий запястье девицы. Браслет замыкался там, где змея проглатывала свой же хвост. — Она важная особа, должно быть, княжеская дочка.

— Эй, как тебя звать? — обратился наконец к девице Харза. Она только злобным волчонком поглядела на него исподлобья. — Будешь молчать — останешься без ужина.

      Не ясно, что подействовало так чудодейственно: угроза остаться без еды или улыбка собеседника, в общем-то не кажущаяся такой уж страшной, но девушка разомкнула губы и проговорила, чуть запнувшись:

— Зла… Злата.

— Что за имя такое? — хмыкнул Сикиль.

— Северное, — отозвался ему тут же Ур.

      Напряжение уже не ощущалось так сильно и девица настолько осмелела, что заговорила:

— Верните меня в Шаэрмави, — может быть, она и попыталась превратить это в просьбу, но вышел всё равно скорее приказ.

— Куда? — переспросил Харза.

— Так местные зовут Лазоревый острог, — пояснил Аммах.

      А девица продолжила:

— Мой отец заплатит вам вдвое больше, чем вы получили за моё похищение.

      Когда Злата сказала про отца, у большей части наёмников на лице появилось такое выражение, какое бывает, когда подтверждается твоя правота. Аммах склонился и без труда распутал болас на тонких ногах девушки.

— Мы тебя не похищали, девочка, — легко развёл руками Сикиль. — Нам было заплачено за доставку, а не за похищение.

      Она сверкнула глазами, поглядев уж совсем недобро, потом с достоинством поднялась, расправив плечи и бросила самонадеянно и зло:

— Люди моего отца всё равно вас найдут и снимут вам головы, а потом украсят ими частокол.

      Видимо, в Лазоревом остроге такие слова производили должное впечатление. Но здесь же это вызвало только скептические взгляды и усмешку Харзы. Он тоже выпрямился, став на голову выше княжны и чуть склонил голову, сложив губы в ухмылке.

— Надо же, правду говорят, что южане — все змеи. Чуть что, сразу зубы выпускают.

      Кто-то коротко хохотнул, но Злата не разобрала, кто именно. А Ур проговорил, убирая клинок в ножны:

— Да какая из неё змея? Разве что мышка-полёвка.

      От таких слов она даже немного опешила, раскрыв рот, явно собираясь что-то бросить, но поняла, что не может найти в своих лихорадочно мечущихся мыслях ни одного достойного ответа. Так что она просто втянула воздух и, сама того не заметив, принялась теребить браслет на руке. Аммах сделал пол шага вперёд. Злата напряглась бы, если бы уже не представляла собой одно сплошное напряжение.

— Ты знаешь, кто мы, княжна? — голос его звучал спокойно, твёрдо и уверенно. Мог бы даже звучать успокаивающе, если бы не еле уловимые нотки власти в нём.

      Злата догадалась ещё когда они спросили её имя. Красные одежды, как кровь, что они не брезгуют проливать ради золота. Лица, да руки в шрамах. Типичные для Небесного народа, откуда они пошли, каштановые или рыжие волосы. И звериный оскал. Право слово, в какой-то миг в той кибитке Злата подумала, что её украл Подземный Князь, оборачивающийся змёй. О нём рассказывала кормилица: не будешь осторожной, забредёшь далеко от дома в горячий полдень, и схватят тебя его слуги, и утащат под землю, и быть тебе его женой вечность и ещё день. Об этих людях детям не рассказывали, но это не значит, что не было историй о том, как жестокие воины обращались зверями в пылу битвы, как отрубали головы, принося их тому, кто больше уплатит и как делали из черепов самых лютых врагов кубки, из которых пили свою брагу на шумных и кровавых пирах в степях — таких же кровавых, как они сами.

      Девушка собрала всё своё мужество и на силу выдавила из себя:

— Вас зовут Потерянными душами.

— Значит, ты знаешь, чем мы славимся, — кивнул согласно Аммах. — Мы доставим тебя в Гостевой острог, нравится тебе это или нет. Ты можешь портить нам кровь, можешь рыдать, можешь молить своего бога, а можешь смириться. Я советую последнее.

      Он проговорил это всё спокойно, и ни единого мускула не дрогнуло на морщинистом, обожжённом солнцем лице. А после, дав девице короткий миг переварить всё сказанное, продолжил уже дружелюбнее:

— А теперь, идём к огню. Сикиль, разводи уже костёр, пока мы тут все с голоду не слегли.

      Он развернулся к ней спиной, как и прочие, направляясь к поляне, где осталась кибитка, давая таким простым жестом понять, что никто тут не рассматривает её как угрозу. Да и что она могла сделать этим варварам? От осознания бедственности своего положения Злата совсем расстроилась, а от безысходности стала злая.

— Тебе не нужно нас бояться, мы поклялись на крови, что доставим тебя в целости и сохранности, — миролюбиво протянул Аммах, подзывая девицу.

      Но та только сложила руки на груди и, демонстративно останавливаясь поодаль от костра, капризно топнула ногой и бросила, пренебрежительно кривя губы:

— Не буду я есть со степным зверьём!

      В Шаэрмави это бы оказало действенный эффект. Но там она княжна, а тут — груз. Лисица, что стоял ближе других, обернулся через плечо и окинул её неприязненным взглядом, от которого Злату обдало холодом.

— Поумерила бы ты спесь, княжна.

      Она отошла в сторону, опускаясь на траву и, опираясь спиной о ствол бука, подтянула колени к груди, отвернувшись. Её выходки никак не подействовали на компанию у разгорающегося костра. Ур, на пару с Сикилем, продолжили потрошить кроликов, Харза следить за огнём, а Лисица и Аммах просто ждали ужина, изредка перебрасываясь короткими фразами. Она надула губы и бросила раздосадованно:

— Умру с голоду и посмотрим тогда, как вы будете выполнять свои клятвы.

      Сикиль поднял глаза от освежёванной тушки и нахмурился. На лбу между густых чёрных бровей у него появилась складка, а косички на бороде дёрнулись, когда он издал недовольное «Хмм».

— Ишь чего удумала, полёвка.

      Раньше, чем кто-либо вмешался, Аммах махнул рукой.

— Оставьте её. Пусть голодает, если ей так хочется, — а потом добавил весомо и твёрдо. — Дорога дальняя, на одной гордости не вытянешь.

      Ещё было не очень темно, но сероватые сумерки уже укрыли лес. Злата подняла глаза и увидела над головой, там где сплетались кроны деревьев, лиловое небо, напомнившее ей одежды матери. Тончайшие фиалковые ткани, делающие её врождённую северную бледность ещё более заметной. Она совсем не загорела за всю свою пусть и не долгую жизнь на юге.



— Не дёргайся, а то будет больно, — говорит она, запуская пальцы в волосы дочери.

— Вырасту и обрежу их!

— Пусть иные богаты, но у тебя есть своё злато. Ты поцелованная солнцем, не отвергай этот дар.

— Но ведь солнце — это свернувшийся в кольцо Уроборос, разве ты не знаешь, мама? Его чешуя блестит так ярко, что её сияния хватит на всю нашу землю, — совсем наивно и вместе с тем рассудительно повторяет услышанные ещё в детстве легенды девочка.



      Она так и не смогла принять их веры. Но и в своей уже не находила утешения. Иногда Злата задавалась вопросом, в кого же тогда веровала её мать. Но почти всегда отвечала самой себе, что, наверное, иным не нужно во что-то верить, чтобы быть счастливыми.