Кн2. Как я был волком. ч1. Рыкцари

Часть первая. Рыкцари

Глава 1
  …Заигрывавшие с солнцем облака убежали за ним и дружно рухнули в пропасть за край горизонта. На невидимой ветке перезревал надгрызенный кем-то месяц. С почерневшего потолка небес вылупили глазенки вытравленные перекисью водорода звезды, скопом крашенные по моде в одинаковое платиново-белое…
Фу, как приторно. Словно в женский роман башкой вниз по самые бубенцы. Но ведь потянуло на сопливую романтику. Все потому, что новые отношения доверительности, установившиеся с Томой, вознесли чувствительность на невероятную высоту.
Для четырнадцати лет это нормально. Такой выброс адреналина. Такой всплеск эмоций. Последствия пережитого стресса. Причем, постоянного, если брать последние две недели. Портал, что именуется здесь причалом, выкинул меня с еще тремя «везунчиками» в другой мир, здесь верят в бога женского пола, жены имеют по три мужа, большая часть населения живет в бронзовом веке, а оставшиеся непонятно кто и почему. Царевны играют в футбол, а собак зовут волками. Тайны, загадки, секреты, мистика. Насчет последнего — пардон, некоторые моменты только выглядят сверхъестественными. До сих пор любые загадки получали вполне земные объяснения.
Даже такая. Когда через земли цариссы Дарьи прошли посторонние, одни утверждали, что видели шайку разбойников, которых здесь называют рыкцарями, другие упорствовали, что это была дружина царевны Деметрии, дочки Верховной царицы. Правы оказались все. Когда рыкцари отбили меня с Томой у удочерившей нас цариссы, к ним в логово пришла именно Деметрия. Она же повела сборное воинство на башню Варфоломеи, первую в списке планирующихся побед.
— Настали великие времена, — провозгласила царевна во время привала. — Начало новой эры. Скоро это почувствуют все.
Место, выбранное для ночевки, не слишком отличалось от прочих, мы просто поднялись на лесистый пригорок, откуда хорошо просматривались окрестности. На небе уродской улыбкой Гуинплена смеялся месяц. Предгорный лес принял в себя отряды разбойников равнодушно, как продажная девка очередного клиента, вооруженная масса втекла в его живое тело и нагло расположилась, не встречая сопротивления — не считать же за таковое изредка перегораживавший путь упавший сухостой. Лес был глух к людским чаяниям. В святая святых он пускал существ, не имевших за душой ничего святого, и укрывал зеленым одеялом всех нуждающихся — как праведников и заблудших, так и убийц с насильниками. Деметрия оказалась в центре этого шабаша, ощетинившегося жалами костров и шипами копий дозорных. Дружина расположилась вокруг царевны, даже среди союзников охраняя хозяйку. Уставшие от долгого перехода, отвыкшие от передвижения без коней, дружинники внешне выглядели хуже разбойников: блестящие доспехи запылились, спины ссутулились. А рыкцари, наоборот, принялись споро хозяйствовать, рубить дрова, готовить ужин. Это была их обычная жизнь.
Спать, видимо, будем здесь же, кто где остановился. В голове бродили мысли о том, как перевернуть ситуацию в свою пользу, как и куда сбежать, как во имя добра тихо вырезать окружающее зло и сделать всех счастливыми. Набрав огромную охапку листьев, чтоб было мягче, я присел возле Томы — ее положили под дерево на самодельных носилках. Прогибавшиеся и последние полчаса опасно потрескивавшие поперечины выдержали поход, но теперь жутко упирались в грудь и живот. Томины глаза напоминали взгляд брошенного щенка: жалобный, умоляющей об участии, ласке и хоть о чем-то хорошем в этой жизни.
— Помочь? — склонился я к ее лицу.
— Сам-то как думаешь?
— Думаю, что-то надо, но на лбу не написано.
— Слезть мне надо с этой решетки для барбекю!
Проходивший мимо рыкцарь услышал краем уха.
— Помочь, царевны?
Мешок, который он нес, грохнулся наземь, растопырившая руки фигура шагнула к нам, облизываясь всем, чем нельзя.
— Нет! — Одновременный двойной вскрик привлек внимание многих.
Рыкцарь пожал плечами, тропинка увела незадачливого помощника по заждавшимся делам. Проводив его взглядом, я зверской рожей заставил отвернуться оставшихся любопытных, затем разровнял принесенную листву. С моей помощью Тома осторожно сползла на получившийся настил. Если верить костоправу, то на ноги она встанет завтра-послезавтра. Вернее, попытается встать. Пока пусть лежит. Да и мозоли, натертые седлом, подживут.
Лес быстро темнел, по нему пронеслось быстрое перекликивание. Несколько рыкцарей, двинувшиеся вниз за водой к невидимому отсюда водоему, с кем-то повстречались. Громкие голоса раздались и с других сторон. Похоже, свои. Потом еще свои. Полным-полно своих. Лес переполнялся и вспучивался, как зараженный организм от вирусов перед смертельным исходом.
Деметрия светилась довольством, глядя на прибывавшие отовсюду новые группы рыкцарей.
— Приветствую, Грозна. Счастлива, что вижу в добром здравии.
Вождиха, только что отправившая отряд располагаться в лесу неподалеку, кратко кивнула.
— Мое почтение, царевна. Я привела всех, как договорились.
Высокая, красивая и — учитывая, что, руководя сворой бандитов, все еще жива — умная, эта хмурая женщина могла бы составить кому-то счастье, а доставляла наоборот. Водянистые глаза глядели сурово, губы исчезали, когда сжимались, прямой нос был длинноват и походил на клюв. Оказаться на расстоянии клевка не хотелось. Тело, отмеченное шрамами, большей частью покрывал стандартный рыкцарский доспех: кожано-ременная сбруя поверх рубахи и штаны, заправленные в сапоги. Светлые волосы, забранные в хвост, спускались на отороченный мехом ворот, выполнявший роль бармицы и, частично, наспинника. Шлемов разбойники не признавали. Несколько бронзовых блях соединяли ремни на груди, тоже неся защитную функцию. Узкий меч, кривой нож и гнук в совмещенном с колчаном налучье составляли личное оружие. Вождиха смотрела на окружающих как на мельтешащих муравьев, не убиваемых только потому, что они играют какую-то роль в экосистеме и могут пригодиться. Собственно, это и есть основа гуманизма, что практикуется любым правителем. Грозна не верила в людей и, в отличие от Деметрии, не скрывала этого. Из нее вышел бы более честный начальник.
Грозна ушла к своим, а к царевне приблизились еще двое. Одного я помнил по нападению на школу. Кажется, Таскай Прибрежный. Второго, побитого жизнью усача с ироничным взглядом, Деметрии представили как Сивко Предгорного. Каждый привел отряды в несколько десятков бойцов. Армия Деметрии росла, как навоз на дрожжах.
— Кудеяр не пришел, — объявил Таскай, настолько ничем не примечательный, что непонятно, как выбился в руководители. Остается допустить, что его отряд состоит из еще больших посредственностей.
— Отказался?! — На скулах царевны заиграли желваки.
Рыкцари, до того небрежно стоявшие перед царской дочкой, отвели взоры. Никто не желал отвечать за собрата, поставившего собственные интересы выше общих.
— Что-то случилось. Гонцы обошли возможные места его лагеря. Пусто. Оставленные послания никто не взял. Сигналы дымом не сработали. И мы видели много следов царберских коней.
— Разбит?
— Следов боя нет. Но есть странность. Сколько человек в его отряде?
— Три-четыре десятка, как у вас. Плюс-минус дюжина — в зависимости от переменчивых настроений крепостных.
— Там под сотню человек ушло в центральную часть страны. Где проходили по мягкой земле, целую тропу протоптали.
Мы с Томой располагались вроде бы в сторонке, но в пределах слышимости, и отказывали себе в лишнем вдохе, боясь пропустить хоть слово. Тома нащупала и до боли сжала мою руку. Малик — последняя надежда на то, что кто-то всемогущий придет и поможет, решив за нас наши проблемы, иначе придется все делать самим, в том числе — искать и выручать самого Малика. А если подросткам придется выручать могучего бойца — значит, дело дрянь.
Через час покормили похлебкой. На этот раз Тома ела за троих. После ужина, в полной темноте, разнесся приказ командирам прибыть к царевне.
Дымно запылали факелы. Под надзором дружинников четверо вождей присели возле Деметрии, по-самурайски величаво застывшей на коленях. «Язык» Напраса Молчаливого держался неподалеку, готовый прибыть по первому клику. Деметрия заговорила.
— Здесь собрались четыре отряда и моя дружина. У меня есть сторонники во многих башнях, но не у Варфоломеи. Это дело поправимое, но в сложившихся условиях вряд ли нужное, грядущий день многое изменит. Завтра мы делаем первый шаг к новому миру.
— Первый шаг мы делали у школы, — нехорошо упало с губ Грозны Святой. — Смачный такой шаг, словно в нужник по макушку.
— Если кого укорять... — Глаза Деметрии сузились до прорезей бойниц. — Во-первых, меня там не было. Во-вторых, я расписала план пошагово, нужно было выполнять, а не разбегаться при первом сомнении.
— Ученицы погибали! — Сидевшая на корточках Грозна выпрямила позвоночник и на уничтожающий взгляд царевны ответила жестким вызовом: — Могли погибнуть все! Какой смысл разрушать школу и наживать новых врагов, если ученицы не перейдут к нам?
— Вас обвели вокруг пальца. Мой источник поведал лишь в общих чертах, а сейчас мы узнаем детали. Царевна Чапа, расскажи нам, что сделала Дарья.
Уйма взглядов, недобрых и откровенно злых, уставились на нас с Томой.
Для тех, кто не в курсе: почему то все в этом мире принимают меня за девочку. Я успешно пользуюсь положением. Об успехе свидетельствует то, что еще жив и даже здоров. Девочек из нашего мира здесь объявляют ангелами и зачем-то везут в крепость к Верховной царице. Мальчиков считают чертями и убивают на месте. Любопытная такая местная причуда. Фольклороведы кипятком бы писали. А я не оценил. Сказали, девочка — хорошо, буду девочкой. Тем более, царевной. Чего бы не поцаревничать на досуге. Мне кажется, многие поменялись бы со мной даже наплевав на опасность разоблачения.
Оглядевшись, я немного поколебался. Ладно, тайны уже не открою.
— Были нарушительницы закона. Им предложили почетную смерть на стене вместо казни на кладбище. Как раз хватило, чтобы обмануть осаждавших.
— Там была преемница Верховной! — воскликнула Грозна.
— Назначенная возможная преемница, — едко поправила Деметрия. — Первая из многих, кто ко дню вступления на престол тысячу раз может сменить статус. Чапа, в чем ее обвиняли?
— Не восставай на жизнь ближней своей, — сурово продекламировал я.
— Минута терпения — и вы победили бы! — Деметрия нервно вскочила. — Поняли, в чем проблема? Отсутствие дисциплины. Приказ нужно выполнять, а не обсуждать!
— Ты, царевна, остынь, не кипишись, — к всеобщему изумлению осадил ее новоприбывший главарь Сивко Предгорный. Движения у него были развязны, взгляд ершист, кожаный доспех — максимально усилен бронзой и меховыми накладками. Размеры меча сообщали о скрытой силе — наверное, кроме него только Малику под силу махать такой рессорой от карьерного самосвала. — Мы тебе не слуги и не крепостные. Нам нужно объяснить, и мы поймем. Хорошо объяснишь — правильно поймем. Чтобы раздавать приказы, поживи с наше. Мы люди простые, слова понимаем, если за ними что-то стоит.
Сивко, изображавший простоту, был непрост, это чувствовалось кожей и третьим глазом, если он есть. А он есть, ибо орал прямо в мозг, что с этим язвительно-ядовитым типом связываться не стоит. Чем с ним, лучше уж с Грозной — прямой, как палка, и морально, и физиологически. Или с Напрасом, чьи намерения крупным шрифтом возникали на лбу еще до того, как он сам прочтет их в собственной голове.
— Простите. Не хотела никого обидеть. — Деметрия взяла себя в руки, под опустившимся на место телом с гордо разведенными плечами звякнула бронза, скрипнула раздавившая траву юбка доспеха. — Поймите и меня. Без единоначалия любая армия превращается в стадо, его легко разгонит кнутами небольшой организованный отряд.
Ну почему проводники такой шикарной идеи, как всеобщее равенство, всегда сволочи и бандиты? Если б не они, я был бы за идеи царевны душой и телом. Робин Гуды, столетний хрен им в глотку.
А людям почему-то нравятся Робин Гуды, банальные бандиты с большой дороги. И не нравятся те, кто от бандитов защищает. Что за менталитет такой, вывернутый наизнанку?
— Вспомни, почему мы примкнули к тебе, — со значением произнес Сивко.
Таскай, Напрас и Грозна одобрительно кивнули.
— Не просто примкнули, — напомнила Деметрия. — Дали присягу. Как присягнули еще Ваула Северный и Пеняйка Злая, ожидающие моего сигнала в северной части страны.
Крупные пальцы Сивко со скрипом почесали за ухом, он не стал спорить:
— Да, присягнули. Потому что обещанный новый мир предполагал равноправие. Наши голоса не менее равны, чем твой, потому — не перегибай.
Все время разговора рыкцарские военачальники недовольно оглядывались в нашу с Томой сторону. Таскай, наконец, не выдержал:
— Почему они здесь? Нас вроде бы звали на военный совет.
— Это переносчики нужных идей в недоступные вам высшие слои общества. Нам с ними долгие годы работать бок о бок.
— Короче, открывалки башен, — уловил главное Сивко.
Злая ухмылка превратила его лицо в маску смерти.
Меня передернуло.
— Нет! — Деметрия тревожно покосилась на нас. — Только вместе мы построим новый мир. От юных царевен, от их к нам расположения зависит многое. Количество жертв при штурме и сама необходимость штурмов. Симпатии к нам других царевен…
— Мы поняли. — Грозна сообщнически переглянулась с другими главарями. — Перейдем к делу. Кто пойдет переговорщиком?
— Не найдется желающих — назначим, — легко решила проблему Деметрия. — В башню идти не нужно, достаточно докричаться. И показать товар лицом.
Ее глаза нервно скосились на нас.
— А если Варфоломея не полная дура и в ответ плюнет нам в лицо? — предположила Грозна.
— Она не дура, — уверенно дополнил Сивко, пряча в усах усмешку, — и не полная.
— На этот случай тоже есть план, но о нем — завтра.
— Тогда о чем говорить? — Сивко поднялся, демонстративно больше не глядя в нашу «ангельскую» сторону. — Завтра и поговорим.
Главари холодно откланялись.
Некоторые моменты разговора оказались скользкими, поэтому Деметрия пересела ближе к нам:
— Понимаете, девочки… Рыкцари — хоть и воины по сути, но во многом как дети. Не понимают, что разведка важнее доблести. Вообще не понимают, что она нужна всегда. Три ошибки они допустили при осаде школы. Первая: не проверили, чтобы в объекте штурма не было боеспособных посторонних. Вторая: не дождались отъезда начальства для дезориентации в плане командования и ответственности — никто не захочет взять на себя чужие смерти, если можно обойтись без них. И третья: не создали ситуацию, в которой нужное тебе будет для противника единственным выходом, и он предложит его сам. Потом останется только поворчать да поторговаться.
— Политика, — вздохнул я.
Тома только моргнула. С дерева спланировал и опустился ей между лопаток колючий сухой листик. Она попробовала достать рукой. Усилие мышц отдалось в ноги, это вызвало болезненное содрогание. Незваного гостя пришлось убирать мне.
— Именно, — согласилась Деметрия. — Политика. Без нее никуда. Верховной царицей может стать только лучший политик, а я хорошая дочка своей мамы.
— Она предпочла Аглаю.
— Я могла править не хуже этой выскочки, — отсекла Деметрия. — Мама все еще подчиняется установленному в стародавние времена запрету на династии.
— Видимо, причина была серьезная, — предположила Тома, о-очень осторожно меняя позу, чтобы обернуться к нам лицом.
— Царица для того и царица, чтобы устанавливать свои правила, новые, лучшие.
— Ты так и сделаешь, когда станешь царицей, — угодливо сказал я.
Что ж, лизнул, теперь хватай, пока тепленькое.
— Что в крепости ждет ангелов? Говорю не о нас, — мигом поправился я, — а вообще. Что произошло с прошлыми ангелами? Вы же знаете?
— Не важно. — Деметрии действительно было не важно. — Мы установим другие законы. Отныне ангелы будут помогать мне строить новое общество.
— Царевна Деметрия, — вклинилась Тома, добавив голосу просительные нотки, — можно обратиться с просьбой?
— Чем могу, юная царевна?
— Подойдите ближе, скажу на ухо.
Деметрия метнула значимый взгляд дружинникам. Сразу трое приблизились с копьями, не оставляя Томе ни единого шанса для дурных мыслей. Только после этого царевна склонилась к лежавшей девушке.
Тома шептала недолго.
— Почему не Чапа? — оглянулась на меня царевна.
— Я тяжелая, — убежала взглядом Тома, выданная с головой.
Опять зашептала.
— Какие глупости, — снова громко ответила Деметрия. — Не считая того, что ты тоже царевна, в первую очередь ты ангел. «Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником», каждый здесь выполнит любую твою прихоть, даже совершенно неверующий. Можно не верить в Аллу, которую никто не видел, но нельзя не верить в ангелов. Так что… Епанча!
К нам подбежал рыкцарь, который следил за нами, ангелами, от отряда Напраса.
Даже друг другу не доверяют. Впрочем, мы добыча именно Напраса. Деметрия для него хоть и большая шишка, но не настолько, чтобы забрать добычу, ничего не предложив взамен.
— Ангелу Томе надо по-большому, — деловито объявила Деметрия на весь лес. — Отнеси.
Тома закрыла лицо руками.
— С превеликим удовольствием, — осклабился Епанча. — Как вас получше взять, царевна?

Глава 2
Весь следующий день мы опять шли. Тому несли, часто меняясь спереди и иногда с помощью драки отстаивая право идти сзади, шутки при этом гремели такие, что я не приближался, стараясь не смущать еще и этим, а лежавшая ничком Тома краснела и большую часть пути вообще не открывала глаз.
А я глядел вовсю. Леса сменялись полями, количество возделанной земли увеличивалось. Слева стремительно приближались горы. Впереди под вечер на грани видимости смутно замаячил силуэт башни.
 В душу словно стая ворон облегчилась. Скоро с нашей помощью будут брать башню Варфоломеи. И у рыкцарей есть шанс. Не тот, на который они рассчитывают, если просто предъявят нас в обмен на открытие ворот. Семья для Варфоломеи — только она сама. Свою жизнь за нас, хоть сто раз удочеренных, царисса не отдаст. Сломаться может милая добрая Зарина. Человечность возьмет верх, и она пустит противника в ворота или откроет какой-нибудь подземный ход. Или веревку в окно сбросит, не знаю, как они тут врагу помогают, если душа болит и сердце требует. Но с нее станется.
Если же ворота не откроются…
Страшно думать об этом. Но надо. Скорее всего, Деметрия показательно сотворит что-нибудь с одним из нас. Жестокостью зрелище должно впечатлить защитников башни и подвигнуть на почетную сдачу.
Эх, была бы Тома на ногах…
Попытались бы сбежать. Как угодно. Вплоть до тупого прорыва без всякого плана. Даже смерть в этом случае лучше предуготовленной участи.
А может быть, я недооценил царевну, и у нее другой план? Душа надеялась, что все именно так. Мозги грустно удивлялись наивности души.
К ночи мы вновь расположились на ночлег в лесу. До башни оставалось ровно столько, чтобы нас оттуда не заметили.
На этот раз военный совет провели без нашего участия. О чем говорили — неизвестно. Охранявшие нас рыкцари Напраса в это время обсуждали царевну. Доносились только голоса:
— С ней что-то не так? Такая красавица — и без мужей. Неправильно это.
— Красавица? Змея она подколодная.
— Змея, зато красивая.
— Говорят, долго ездила по башням, знакомилась с войниками, обольщала и раздавала авансы. Потом была святой сестрой, переманивала царберов.
— Царберов?!
— В храме и в командировке. Семейную царевну за километр бы обходили…
«Километр», снова отметил я, как до этого «тонну». Откуда у них метрическая система?
— …а так каждый на что-то надеется. Некоторые готовы за нее в огонь и в воду.
— Что там некоторые, все готовы!
— Дурни.
— А я бы рискнул. Чего терять? А тут — царевна, да еще с бездонными перспективами…
— Бездонными — это да. Правильное направление указал.
— Ну, умопомрачительными. И сама она умопомрачительная. И не змея вовсе. Она за всех нас жизнь кладет. Могла бы отхватить башенку на забаве и в ус не дуть. А она за нас. За простых. Чтоб у всех было все.
— Это да, я согласен.
— Раз она такая простая и за нас, значит и мужья ей нужны из наших?
— Думаешь, выберет тебя?
— Слащавых благородных навидалась, а нормального мужика, видать, не повстречала. Раз до сих пор никого не выбрала, может, именно меня ждет. Нужно лишь проявить себя как-то.
— Не выбрала, чтобы прочих не оттолкнуть. Ей нужны все. Сразу.
— Пока власть не захватит.
— Думаешь, захватит?
— А мы на что?
— А мы не за нее, мы за себя.
— Так ведь и она за себя, но с нами.
— Говорят, она троемужество отменит. Будет по одному, как до акопалипса.
— Ерунда. Я слышал, каждому разрешат супругов столько, сколько захочется. Хочешь одного — пожалуйста. Хочешь больше — никто не запретит.
— А жен? Или только мужей?
Спор затих.
Я посмотрел на месяц, в голове что-то щелкнуло.
— Сколько дней мы здесь?
— В этом мире? — тихо уточнила Тома. — Сегодня пятнадцатый.
— Точно? Дельтаплан мы заказывали на третье июня, значит сегодня семнадцатое.
— Ой… — Тома прикрыла рот ладошкой. — У тебя день рождения?
Я печально кивнул. Пятнадцать. Совсем взрослый.
— Что тебе подарить? — с любопытством спросила Тома совсем как дома.
Очевидная глупость вопроса повергла в уныние. Что она могла в этом мире?
— Подвинься ко мне, — донесся ее мягкий шепот. — Ближе. Еще ближе. Ну что ты как не родной? Обними рукой, вот так. С днем рожденья те-е-бя-а, с днем рожденья те-е-бя-а… С днем рожденья, милый Чапа, с днем рожденья те-е-бя-а-а…
Шепчущее ласковое пение навернуло слезы. Страшно захотелось открыть глаза, а все происходящее — сон.
Нежный чмок в нос завершил поздравление.
— Все будет хорошо, Чапа. Правда?
— Обязательно, — срывающимся голосом подтвердил я.
На то, чтобы не расплакаться, ушли все силы.
— Кто? — выкрикнули впереди. — А ну стой!
— Поктокай у меня. Глаза протри, — донесся голос бородатого «языка».
Главарь вернулся с совещания. Одновременно мы увидели, что отряд Грозны Святой затушил костры, снялся с места и ушел в обход башни слева. Сивко Предгорный и Таскай Прибрежный увели своих дальше вправо. С утра башня окажется в окружении.
«Язык» Напраса кратко поведал собратьям результат военного совета:
— Переть в лоб — это терять людей. Деметрия настояла ждать. Перекроем все дороги и тропы, запалим в сторонке что-нибудь ненужное — чтобы выглядело деревенькой или складскими запасами, но так, чтобы крестьяне против нас не поднялись. Из башни обязательно поедут на помощь, это их обязанность, тогда одни наши возьмут выехавших, остальные окружат башню и предъявят ультиматум. Если получится, то ворвемся с наскока. Или надавим на чувства оставшихся.
Разбойников план порадовал.
Все улеглись спать. Костры большей частью угасли, зажглись звезды. Тома ворочалась, вздыхала, кряхтела. Чувствовалось, что она долго колебалась, но пересилила себя:
— Чапа… ты веришь, что случись подобное с тобой, я сделала бы все и даже больше?
— Ты уже сделала, сохранив мою жизнь в школе. Как соучастницу, тебя ждал финал Глафиры.
— То не в счет, общая опасность давала силы и заставляла принимать правильные решения.
Я покачал головой:
— Мы не в детском саду, скажи прямо, что нужно.
Сказать, что Тома покраснела — ничего не сказать. И это несмотря на тьму — почти полную, кроме мрачных отсветов костров в каждом из лагерей. Новолуние.
— Или руки помыть надо было, — трудно выпихнули ее губы, — особенно после дурацкой мази. Или переела с радости...
— Снова живот прихватило?
— Ага.
— Какие проблемы. Давай, отнесу.
— К ним я больше обращаться не хочу.
Еще бы.
— Куда идти? — спросил я, принимая Тому на руки.
— За те деревья между лагерями.
На моей шее сомкнулся мягкий живой обруч.
— Вы куда? — возник рядом рыкцарь, сменивший Епанчу. — А-а, почву удобрить. Только недолго. Я отсюда прослежу.
За деревцем мои руки как в прошлый раз начали разворачивать Тому к себе спиной.
— Стоп. — Ее губы сжались до крови, глаза зажмурились от невыносимого стыда. — Ближе к кустику. Чтобы листики достать. И… — Она набрала побольше воздуха. — К себе лицом. Потом мне понадобится свобода рук.
— Тогда… — Теперь я залился пунцом. — Штаны придется снять полностью.
Ноги-то будут меня обхватывать.
— Несомненно.
— Сможешь снять сама, на весу?
— Нет.
Я открыл рот, чтобы сказать, что…
Ничего не надо говорить. Теперь надо делать. Мужик я или как?
Рот закрылся. Легкие провентилировались глубоким вздохом, руки приступили к делу. «Глаза боятся, руки делают» — эта поговорка появилась не просто так. Окончательно подготовив пылавшую щеками Тому к процессу, я присел на широко расставленных ногах, а она, обняв меня за лопатки, повела плечами, сбрасывая мой поддерживающий захват:
— Удержусь сама. Закрой глаза, уши и нос.
Как это сделать, если рук всего две, она не сказала, ее лицо конфузливо зарылось в мое плечо. Я задрал подбородок к небу.
Потом мы лежали, глядя в небеса параллельными прямыми вплоть до соседних галактик. Нас больше ничего не могло смутить. И не было теперь человека ближе. Что там вякнул Сент-Экзюпери? В ответе за тех, кого приручили? Мелко плаваете, месье.
Если б мы только могли представить, что наше заботливо-ответственное единение уже завтра поможет спастись от столь страшной смерти, что даже кладбище нервно курит в сторонке…
Мы не умели смотреть в будущее. Нам хорошо в настоящем. Так и заснули, держась за руки и оставаясь душами где-то высоко, за небесами, где живут вечно и все счастливы…

А вы бы не проснулись, если в рот суют кляп? Мое тело пыталось сопротивляться еще до того, как включился мозг. Поздно. Несколько крепких рук одновременно связывали, а удар по затылку не позволил даже замычать.

Глава 3
Сознание возвращалось медленно. Очень качало. В открывшихся глазах творилось нечто запредельное: втыкались в голубой пол верхушки деревьев, потом взлетали и снова падали. Поняв, что голова безвольно болтается, я напряг шею. Лицо попыталось подняться. Получилось. Но не в ту сторону, как я рассчитывал. Деревья принялись раскачиваться в горизонтальной плоскости.
Оглядевшись, я прозрел окончательно. Не мир неправильный, это голова свисает вниз. Перекинув через плечо и придерживая за ноги, меня нес один из рыкцарей Напраса. Украл у своих, крыса. По криминальным законам такого нужно… Стоп. Какие законы могут быть у тех, кто не признает законов? У них выживает сильнейший либо хитрейший. Вокруг такого, самого безжалостного и беспринципного, собираются любители легкой наживы и территорий, если он действительно самый. Так появились все первые короли в мире. В царстве равных один беспредельщик всегда установит свои правила и заставит всех ему спинку чесать. Не говоря об остальном.
Знал ли историю мой похититель — не имею представления. Наверное, так далеко во времени назад и вперед он не думал, среди своих уже почти самый, а к схватке с другими самыми-самыми еще только готовившийся.
Тома безвольно бултыхалась на плече второго похитителя. Третий нес наше оружие, прихваченное для комплекта. Все трое выглядели как прочие рыкцари, разве что бороды погуще, мышцы покрепче, да взгляды пожестче. Суровая троица. Три сапога пара.
Носильщик вещей первым заметил мои открытые глаза.
— Гля, Борзой, очухались. Как я и говорил, секунда в секунду. Опыт на медовуху не сменяешь.
— Хорошо ты им приложил, Коптюк, — похвалил несший меня. — Научишь?
— А то. Гляди.
Ухмыльнувшись, Коптюк направил сапоги к Томе, которую несли чуть впереди. Жареные сосиски пальцев — в шрамах и обожженные — перехватили свисавшие волосы и вздернули вверх, показывая голову Борзому.
— Вот сюда…  куда-то. Как-то. — Его грязная борода затряслась от противного гогота. — Предлагаю обмен. Мой секрет на твое первенство.
Не прерывая размеренного шага, Борзой показал ему кулак. Коптюк не обиделся.
— Тогда сам доходи, что, куда и как.
— Кто не знает — обращайтесь, — донеслось лошадиное ржание того, который нес Тому. — Расскажу и даже покажу совершенно безвозмездно.
— Безвозмездно — уже совершенно, — подал я голос, намереваясь влиться в разговор и что-нибудь выпытать. — Не бывает несовершенно безвоз...
— Гля, добыча заговорила.
В голове будто бы взорвалась бомба.

Когда я вновь пришел в себя, ничего не изменилось. Только ландшафт. Деревья стали мельче и кучнее, мы продирались сквозь них с трудом. Горы стремительно приближались. Похитители иногда сменялись, перекидывая нас друг другу, как кукол. Сейчас я лежал на плече третьего. Тому нес Коптюк, специалист по отключке.
— Думаешь, не догонят? — интересовался мой несун. — Они без ноши. Как только хватятся…
— Следы мы замели, — равнодушно бросил Борзой. — Пусть поплутают. Я местный, они нет.
Показавшийся ранее знакомым грубый голос, наконец, определился, это он втолковывал некоему Невдане, как бить волков. Серьезный дядя.
— Их много…
— Уймись, Духаня, — нервно бросил Борзой. — Куда веду, туда не сунутся.
— А если…
— А если сунутся, то в последнюю очередь.
— Ты, вообще, уверен, что делаешь? — с сомнением проговорил мой третий, названный Духаней. — Человолки…
Коптюк снова поймал мой взгляд.
— Опа, царевна проснулась. Рановато, душенька, можешь увидеть и услышать лишнего.
Последнее, что я увидел — занесенную гирю, вновь умело притворившуюся кулаком.

Тьма сменилась ноющей болью в затылке.
Знакомое мерное раскачивание. Шум в голове. Голоса. Не в голове. Придя в себя, я мудро решил глаз не открывать.
— Это моя земля, и не какой-то девке здесь командовать, — грозно выдавал Борзой, на чьем плече я теперь болтался. — Она никто. Скоро все поймут.
— Как же никто? — возразил Духаня.
— Очень даже кто, — согласился с ним Коптюк.
— Дурни вы оба. Она идейная. — Борзой подбросил меня на плече для лучшего хвата. — Не за добычу и не за жизнь сражается. За власть.
— Ну, дык, — тоже согласился Коптюк. — За власть. Чтобы иметь все.
— Чтоб иметь всех! — рыкнул Борзой. — Наши интересы ей как коню вошь. Наши жизни тем более. Перешагнет, не заметит.
— Но она говорит… — начал Духаня.
— Все говорят! — зло перебил Борзой. — У всех языки есть, а Напрас даже без него болтлив. Вспомни Ракиту. Как говорил! А хвост ему царберы прищемили — сдал всех до последнего.
— То Ракита, — все еще не соглашался Духаня. — Деметрия дочка верхо…
— Ты тоже чей-то сын, — отбрил Борзой. — Живи так, чтоб твоя славная родословная началась с тебя.
Мир снова перевернулся — меня бросили на землю. Видимо, не только меня. Тома вскрикнула, я чуточку приотворил ресницы. Прямо на нас глядели горы. Мы подошли к подножию огромной каменной махины, пустой и безжизненной. Высоко взметнувшуюся верхушку заволокло туманом.
С тревогой оглядевшись, Борзой раскидал старые коряги.
Пещера. Внутри оказалось просторно. Коптюк заделал за собой вход, Духаня зажег факел. Борзой пнул нас с Томой:
— Шагайте вперед!
— Не могу, — выдавила Тома.
Она едва сдерживалась от стонов, грызла губы и сдавливала пальцы связанных рук.
— Она ж еще пару дней неходячая, — напомнил Коптюк. — Давай, красавица, донесу.
Облапив Тому, он шагнул с ней вглубь, прижимая к груди. А меня снова пнули.
Пещера оказалась огромной и нескончаемой. Зал, в котором мы остановились, мог соперничать с подземельем срытой крепости. Вверх и в стороны вело множество ходов и дыр, больших и маленьких. Кострищем в центре, с ранее заготовленными дровами, сразу воспользовались. Огонь заполыхал, в его рваном свете открылось остальное. Кроме запасных дров, я увидел несколько драных циновок, деревянное ведро с водой и пустой котел. Дым от костра сжимался в узкую струйку, утекая в одну из дыр сверху. Прекрасное убежище.
Раскидав несколько глыб, Борзой выудил из выемки спрятанный мешок с крупой. Отсыпав, сколько надо, Духаня занялся приготовлением еды. Борзой с удовольствием растянулся на циновке. Коптюк, бросив Тому под стенку, подошел ко мне, оставшемуся стоять там, где поставили.
— Давай избавимся от лишнего, красотуля, — гаденько произнес он, снимая с меня оставшиеся доспехи. — Порадуй дяденек, которые рискнули всем ради тебя.
Отстегнутые поножи и наручи полетели на пол, мне развязали руки и заставили снять сапоги. Борзой, лежа в сторонке, демонстративно поигрывал ножом, чтобы я не наделал глупостей. Покопавшись с подмышечным ремнем, Коптюк через голову содрал  с меня тяжелый нательный доспех, за ним отправилась рубаха. Рыкцарь уныло скривился.
— Малявка.
Это не остановило его от следующего шага.
— Борзой, не поверишь, — замер он, разделавшись с моими штанами. — Пацан!
— Как?! А второй?
С Томы тоже грубо сорвали одежду.
— Ладно, хоть одна девка. Выкуп, конечно, резко уменьшается… если не узнать, почему пацана нарядили бабой. Неспроста же?
Три пары глаз вперились в меня:
— Рассказывай.
Почему нет? Малика же приняли? Эти на фанатиков не похожи, за все время — ни единой аллехвалы.
Хотя… у преступников вера в Бога как-то уживается с криминальными наклонностями. Убив, ставят свечку или церковь. Молят о фарте. Колют купола.
Все же рискну.
— Не хотел умирать, — объяснил я. — Никто не удосужился проверить.
— Это же черт! — расхохотался Борзой.
— Если я встречу падшего, я убью его, — процитировал Коптюк. — Исполним закон?
Блеснул обнаженный меч. Страшно так блеснул, кровавыми отсветами живого пламени.
— Нашелся мне законопослушник, — успокоил Борзой приятеля. — В башне не знают, что он черт. Даже удочерили. Значит, можно требовать как за дочку. Вяжи его снова, от пацанов всегда неприятности.
Не дав одеться и даже прикрыться, Коптюк связал мне руки в запястьях и опрокинул на пол.
— Лежи, не рыпайся.
Легко подняв Тому, Борзой перебросил ее себе через плечо. Одна лапища придавила сверху, вторая подхватила протянутый Духаней факел.
— Не скучайте тут без меня.
Один из боковых ходов скрыл его силуэт, а моего дернувшегося тела коснулся меч Коптюка:
— Память короткая? Забыл, что велели?
Духаня следил за вскипающим котлом, Коптюк — за мной, а я — за ходом, куда Борзой унес Тому. Хотелось насадиться на вжатый в горло клинок. Останавливало, что тогда уж точно ничем не помогу — ни сейчас, ни позже, никогда. Умереть было не жалко, жалко было умереть без пользы.
Примерно через минуту Борзой появился один и пнул сапогом выступавшую булыгу:
— Вся в крови и какой-то слизи.
Глаза Коптюка вспыхнули непонятным огнем.
Борзой брезгливо передернул плечами:
— Снаружи! Противно до черта.
— Больная? — всполошился Духаня. — Заразная?
Занимаясь готовкой, он отложил мешавший ему меч в сторону, а затем, перехватив мой взгляд, отодвинул оружие ногой дальше за себя.
— Шут ее знает, — отмахнулся Борзой, присаживаясь к костру. — Воздержусь от греха подальше.
— А я посмотрю, что там и как, — сообщил Коптюк, сдавая Борзому вахту надо мной.
— С тебя — секрет отключки! — полетело вслед от Борзого.
— Дорога ложка к обеду. Раньше надо было думать.
Коптюк ушел.
Сделав взгляд максимально трусливым, я чуть ли не с ужасом уставился на меч, который опустил в мою сторону Борзой. Сработало. Плашмя ударив клинком по щеке, Борзой сказал:
— Правильно, малыш. Принимай жизнь такой, какая есть. Дают — бери, бьют — беги…
Он обернулся на пустой проем: там ругнулся Коптюк и вскрикнула Тома.
Толчок ногами — и мое тело полетело в костер. Точнее, в подпорку котла с моей стороны. Одежды на мне не было, пламя больно обожгло, но раскаленная подпорка, обжегшая еще сильнее, рухнула. Котел завалился на бок.
Фффф! — обратилась вода в пар, а то, что не вода — в дым, а огонь — в вонючую тьму. Костер погас мгновенно. Я прокатился в дымной завесе к мечу Духани и вместе с ним шарахнулся в сторону, когда владелец почти дотянулся до рукояти. На все ушла секунда. Кожа вспухала ожогами, но мне было не до того.
— Бей поганца! — заорал Борзой.
— Тварь! — завопил вдали Коптюк.
Даже сюда донесся звук удара. Затаившись за каменным выступом, я резал веревку на руках. Тома рыдала. Духаня истошно тер глаза. Находившемуся ближе всех к издохшему огню, ему и досталось больше всех. Бывший костер шипел, пузырился и исходил едким дымом. Чем выше, тех хуже дышалось и почти совсем не виделось.
Борзой вытянул оружие в сторону, где должен был находиться я.
— Глупый мальчик, — сказал он, выравнивая дыхание. Его глаза постепенно привыкали к новой ситуации. — Зачем? Уйти не смог бы, помочь подружке тоже. Теперь придется тебя наказать.
Мои руки, наконец, освободились. У меня не было плана. Была праща ноге, на которую не обратили внимания, но размотать я не успевал, поэтому просто собрался броситься на врага, прорываясь к Томе…
Раздался вой. Лай. Рык. Сразу с нескольких сторон.
Впервые я увидел ужас на лицах рыкцарей.

Глава 4
Лай и рев приближались. Не то слово. Неслись к нам, как реактивные.
— Где? — Из интересовавшего меня хода выскочил ошалелый Коптюк. — Здесь?!
— Везде! — Покрутив головой, Борзой бросился к выходу.
— Волки? Или… человолки?! — побелел Духаня, пристраиваясь за главарем.
Лихая троица занялась паническим разбиранием лаза, и я смог беспрепятственно пробежать к Томе.
Она лежала животом поверх большого валуна и плакала. Закрепленный на стене факел тлел и едва давал свет.
— Он… — Я не смог договорить.
Тома нашла силы отрицательно мотнуть головой.
— Нет.
Как и говорил Борзой, ее кожу покрывали сочившиеся волдыри. Содранные мозоли — везде, где тело касалось седла. Остатки мази тоже не добавляли аппетитности.
— Он меня ударил. Я его укусила.
Наш коридор оказался тупиком с единственным выходом. Из оставленного пещерного зала донеслись шум борьбы, крики, лай. Странный лай. Не похожий на прежние.
Мы наблюдали за боем ушами. Кого-то из напавших, пришедших каменными ходами, разбойничья троица зарубила, остальные расправились с рыкцарями, поскольку ход наверх так и не открылся — это было видно по пламени факела, которое никак не качнулось. И по звукам. По последовавшим за многоголосым победным рыком ужасающим звукам. Из зала неслись жадный клекот и чавканье. Горловое рычание. Звук рвущегося мяса. Снова чавканье. За это время я осторожно снял Тому с камня и спрятал за ним. Начав разматывать пращу, я остановился: нет смысла. Здесь голый каменный пол, и для добычи подходящего снаряда придется ломать мечом каменную породу. Скорее сломается меч. Поэтому я тоже присел за валуном, выставив оружие вперед.
Они пришли — сытые, медленные, с окровавленными мордами. Не волки тире собаки. Нечто другое. Большое, невообразимое. Никогда мной не виданное. Жуткого вида голые обезьяны, передвигавшиеся на четырех конечностях. Вымазанные в грязи, слюне и крови, страшные, состоявшие из одних мышц. Свалявшиеся косматые патлы развевались как львиные гривы. Белки глаз и острые зубы сверкали, алые глотки выдавали новые рычащие вопли.
Штук десять. И это только на виду. На них — с одним мечом? Смешно.
Но я сделаю это.
Вспомнился Малик, бросившийся на стаю волков и отогнавший ее. Я сунул меч в руки опешившей Томы, опустился на четвереньки и, глядя в глаза врагу, принялся в деталях представлять, что сделаю хотя бы с одной обезьяной, пока остальные будут убивать меня. Как воткну пальцы в глаза. Откушу щеку. Вырву ноздри. Как загоню в глотку кулак вместе с обломками зубов и буду ломать лбом переносицу до хлюпающего хруста…
Обезьянья стая остановилась. Передняя парочка попятилась. Остальные удивленно переглянулись.
Какое слово употребили рыкцари? Человолки? Именно. Передвигающиеся на четырех конечностях люди, похожие на древних, пещерных. Именно люди, не обезьяны. Ноги длинные, руки обычные, никакой диспропорции. Мужские лица обросли косматыми бородами, жмущиеся во втором ряду женские — чистые. Мужчины как мужчины, женщины как женщины. Обычные люди, только волки. По повадкам. Если их поднять на ноги, помыть-побрить и приодеть…
Вожак, стоявший первым, злобно зарычал. Этакая гора мускулов, рельефом и ростом напоминавшая нашего могучего пилота, но с заросшей головой, грязная и вонючая. Из-под утесов надбровных дуг темнели пещерки глаз. Тело, бугрившееся лютой мощью, — в волосах и шрамах. Черная поросль покрывала его до пят, особо кустясь на пластинах груди, меж кубиков живота и безобразно обретая собственную жизнь под животом. Вожак стоял передо мной на четвереньках, не зная, что предпринять: его новый противник был голым, как и он, не рубил железкой, не убегал. Стоя в такой же позе, готовый к последнему прыжку, я заграждал собой Тому. В моем направленном в глаза вожаку взгляде плескалось жертвенное остервенение волчицы, которая защищает щенков. В горле родился и выполз наружу ответный рык: долгий, протяжный, смертельный.
Вожак вдруг привстал и отрывисто гавкнул. Несколько человолков по-волчьи двинулись в мою сторону, но без угрозы. Скорее, с удивленным любопытством. Обнюхали, рассмотрели. Когда попробовали сунуться к Томе, я рыкнул громче, и они отстали, вернувшись к вожаку. Тогда тот соизволил подойти сам.
История повторилась. Пока человекоподобный нечеловек занимался мной, я молчал. Когда он полез к лежащей Томе, в трансе сжимавшей меч (но вряд ли готовой его использовать), я рыкнул. В ответ раздался рык-рев, едва не порвавший барабанные перепонки. Мне пришлось временно заткнуться. Это восприняли благосклонно. Закончив с обнюхиванием нас обоих, вожак лениво двинулся назад. Остальные тоже развернулись, но удивленно посмотрели на нас: чего же вы, мол? Вас признали! Идите с нами!
Вот счастье-то привалило.
— Чего они хотят? — шепнула Тома.
Сразу несколько взглядов налились мгновенной агрессией. Я приложил палец к губам. Тома кивнула. Ее руки, опустившие меч на землю, продемонстрировали пустоту, а лицо — судорожно-добрую улыбку.
Агрессия исчезла. Молодой человолк с двумя человолчицами с удивительной грацией приблизились на четырех конечностях и тоже попытались обнюхать нас снизу доверху. Особенно их заинтересовали болячки Томы. Я отогнал свирепым рыком. Они ответно тявкнули, что, дескать, не очень-то и хотелось, и стали мордами (лицами их рожи назвать трудно) оттеснять нас в сторону выхода. Этакое приглашение.
Я присел перед Томой на колени и взвалил на спину.
— Держись, — едва слышно вышептал в подставленное ушко.
Человеческую речь здесь не любят. Человек — враг и пища. Человолк человолку друг. Будем соответствовать.
Томины руки через мои подмышки сомкнулись в замок под грудью. Я высоко поднял зад, хорошо навьюченный вторым телом, и на карачках двинулся вперед.
Никогда не думал, что в пятнадцать лет придется учиться ходить. И бегать. Сначала хотя бы ходить быстро, поскольку остальная стая успевала темными проходами унестись вперед, а затем частично вернуться, чтобы проконтролировать нас. Как потом вернуться за вещами, я уже не представлял. Ходы расширялись до огромных залов и сужались, они вели вверх, вниз и в стороны, разветвлялись, сходились, причудливо переплетались. Тома молча лежала на мне, понимая, что лишнее слово или движение погубят обоих. О таком чувстве, как стыд, мы просто забыли. С волками жить, по-волчьи выть, как уже не раз говорилось. Мы тоже стали волками. Уу-у-у!..
— Ррр! — указывали нам новые сородичи новое направление.
— Рр, — отвечал я и послушно менял курс.
Самым трудным оказалось вылезти во внезапно открывшийся лаз вверх — во второй выход из пещерного лабиринта, о котором рыкцари, возможно, даже не подозревали. Я справился. Испуганно вжавшаяся в меня Тома не свалилась, хотя могла. Мы поскакали дальше по горе, забираясь все выше.
Человолки передвигались по-обезьяньи, перебирающими прыжками. Несоответствующие длины рук и ног заставляли смешно выпячивать зады кверху, а колени в стороны, но смешно получалось только у новичков типа вашего покорного слуги, остальные скакали вполне гармонично. Если бы мама учила меня такому передвижению с пеленок, я дал бы фору многим местным. Но меня обучали другому.
Несколько человолков несли большие куски мяса, печени и прочих потрохов, вызывавшие у меня рвотные позывы. Недавно это мясо собиралось расправиться со мной. Человолки держали груз в одной руке, прижимая к груди, передвигаясь на оставшихся трех… ногах? Скорее, лапах.
Поднявшись на ближайшую горизонтальную площадку на склоне горы, у подножия которой находилась злополучная пещера, стая, наконец, остановилась. Отсюда открывались шикарнейшие виды — можно было полюбоваться, если б остались силы. Я только убедился, что внизу — лес, а в лесу нет ничего, что выдало бы присутствие людей.
Здесь, наверху, оказался еще один вход в гору. Тоже пещера. Видимо, здесь стая живет. Добычу сложили внутри у большого камня. Все отошли. Рядом с пищей расположился довольно рыкнувший вожак, остальные разлеглись поодаль.
Я осторожно опустил Тому в свободном углу и рухнул, как подкошенный.
«Спасибо», — вылепили ее губы. Она попробовала пошевелить ногами, лицо перекосилось от боли, грудь сжалась от удержанного внутри вскрика. Рано.
Я придвинулся, моя рука успокаивающе сжала руку Томы. Она с трудом улыбнулась.
Мазь осталась в нижней пещере, вместе с одеждой и оружием. И с человеческой едой.
И человеческими трупами, ставшими едой.
Дождавшись полной темноты, какая-то человолчица принялась меня облизывать. Я отогнал ее, пнув ногой. Больше она не приставала. Вожак на нас внимания пока не обращал. Остальные тоже. Тоже пока.