В поликлинике

В поликлинике

Стоял тёплый июльский день. Как положено, светило солнце, пели птички и вдоль улицы меняли бордюрный камень. В чистом и уютном коридоре городской поликлиники сидел обычного вида мужчина, в джинсах, кроссовках и потрёпанной темно-синей рубашке-поло от Лакост, с отрешенной улыбкой глядя в стену напротив. С великим Рене Лакостом его объединяло только одно - рубашка. В остальном же определённо можно было сказать, что мужчина крайне далёк как от спорта, так и от бизнеса. Лицом, если уж искать схожести в спортивном мире, он походил больше на теннисистку Мону Бартель, если ей ещё добавить лет пятнадцать, а фигурой - вообще ни на кого, разве что на какого-нибудь шахматиста, учитывая уверенно сформировавшийся животик. В руках у мужчины был бумажный талон и он вертел его двумя пальцами. Через некоторое время, читая таблички на кабинетах, подошла запыхавшаяся женщина и, остановившись рядом с мужчиной, спросила его:
- А Вы в двадцать пятый?
- Да.
- А не знаете, она уже принимает?
- Нет ещё. Она пришла, но куда-то вышла. Да и по времени рано, - охотно ответил Лакост с лицом Бартель.
Женщина явно без энтузиазма и даже с тенью недоверия восприняла подробную информацию, посмотрела на часы и стала нетерпеливо и пристально вглядываться в оба конца коридора, как-будто она ждала не врача, а прибытия скорого поезда "Воркута-Москва" и прикидывала, успеет ли она до его прибытия сбегать в аптеку купить диклофенака. Но поезд, видимо, задерживался где-то на перегоне между Крепёжной и Синдором, а женщина передумала покупать диклофенака и наконец села.
- Я только спросить хотела у Надежды Викторовны. Думала, успею до приёма, - доверительно сообщила женщина пространству перед собой, не поворачиваясь к мужчине.
- Да, конечно, - ответил Лакост-Бартель, с иронией посмотрел на женщину и опять стал смотреть в стену напротив.
- Извините, а Вы с чем? - опять спросила женщина, поправляя причёску. - Не больничный закрыть?
Мужчина с улыбкой повернул голову к женщине и с улыбкой же ответил:
- Нет, я не для больничного. Гнёздная плешивость.
Женщина покосилась на мужчину и отодвинулась.
- Не бойтесь, это не заразно. - сказал мужчина, вернув голову в исходное положение. - Я знаю, мне нужно к дерматологу, но для того, чтобы попасть к нему, нужно сначала пройти терапевта, а он уже направит к дерматологу.
При слове "дерматолог" женщина отодвинулась ещё дальше и начала копаться в своей сумочке.
- Я же говорю, это не заразно. Говорят, это от стресса, - продолжил мужчина, обращаясь как будто не к женщине, а к стенке напротив.
Женщина с подозрением посмотрела на мужчину, то ли отказывая ему в праве испытывать стресс, то ли продолжая сомневаться в своей безопасности.
- Вы знаете, - продолжил мужчина, не обращая внимания на движения женщины и мирно улыбаясь. - Я уже ходил к другому доктору. Он сказал, что стресс и наркозы активизировали некоторые гены, которые, в свою очередь, запускают каскад иммунологических реакций. Он посоветовал гулять побольше и гормоны. Я ушёл от него. А ещё у меня макулодистрофия и целиакия, - как бы между прочим добавил мужчина и замолчал.

Женщина, услышав за одну минуту такой набор терминов, решила для себя на всякий случай больше не разговаривать с обременённым столькими диагнозами мужчиной, опасаясь, видимо, заразиться через разговор, и не ответила. Мужчина, возможно, продолжил бы это одностороннее общение и дальше вывалил бы ещё какие-нибудь свои медицинские достопримечательности на женщину, но тут подошла доктор и запыхавшаяся женщина, уже успевшая восстановить дыхание, вскочила:
- Здравствуйте, Надежда Викторовна! - выпалила она заискивающе и с такой радостью, что можно было подумать, что поезд наконец прибыл, и на нём из Воркуты приехала сама мать Тереза. - А я к Вам. Я только спросить хотела... Можно?
Надежда Викторовна, бросив беглый взгляд на женщину и орудуя во рту языком и очищая зубы от остатков печенья "Юбилейное", полпачки которого она только что умяла с чаем, коротко и неласково ответила:
- Заходите.
Женщина быстро юркнула в дверь. Через пять минут она вышла и с гордым видом, как будто её наградили медалью "Ветеран поликлиники", отправилась на выход. В её отсутствие на её место, ничего не спрашивая у Лакост-Бартеля, сел дед. О возрасте и сохранности деда трудно было судить, но одет он был в костюм, в котором, похоже, был на своей свадьбе, а голова его ходила из стороны в сторону, как у игрушечной собачки, которую кладут некоторые водители на торпеду машины для украшения. Постоянно улыбающийся Лакост-Бартель зашёл ко врачу, оставив деда в одиночестве. Через три минуты мужчина вышел в коридор и, закрыв за собой дверь, сообщил деду приятную новость, словно тот только этого и ждал:
- Ну вот, теперь можно и к дерматологу.
Нельзя было сказать, что дед сильно обрадовался возможности идти к дерматологу. Он продолжил мотать головой, но в широкой гамме движений во все стороны вертикальная амплитуда увеличилась и Лакост-Бартель, восприняв это, как включение деда в процесс коммуникации, а также оценив его моральную стойкость к слову "дерматолог", продолжил:
- Вот, и делов-то. Ну ладно, пойду брать талончик. Небось, на следующей неделе придётся...
Мужчина не договорил, потому что тут быстро подошла другая запыхавшаяся женщина с сумочкой в одной руке, с большим телефоном с наклеенными красными сердечками на корпусе в другой руке и большой грудью. Мужчина начал уж думать, что сегодня какой-то день запыхавшихся женщин, и специально задержался, чтобы застать, как она тоже сообщит всем, что ей только спросить. Но женщина, не обращая внимание на Лакост-Бартеля, сразу обратилась к деду, развеяв все вопросы по поводу своего дыхания:
- Пап, я же тебе сказала идти к тридцать второму. Я ищу его там, а он здесь устроился... Я уже была у Альберта Натановича, потом зайдём к нему с твоей простатой. А сейчас нам же к неврологу. Пойдём быстрее, наша очередь уже.
Дед удивлённо поднял густые брови глаза и, подтвердив удивление усилением горизонтального мотания головы из стороны в сторону, попытался сфокусироваться на номере кабинета, перед которым он сидел, но женщина стала его подгонять и он, продолжая описывать головой сложные геометрические траектории, поднялся и молча засеменил за ней по коридору. Весь его вид и более всего глаза как бы говорили:
- Вы видите, сама же послала меня сюда, а потом я виноват...
Мужчина с улыбкой проводил деда и сам тоже направился к лестнице, где их пути разошлись. Женщина вместе с сумочкой, телефоном, грудью и дедом отправились наверх. Женщина возглавила тандем, гордо цокая каблуками, дед шёл следом, шаркая старыми сандалиями и цепляясь за перила такой мёртвой хваткой, как будто над ним нависла угроза каждую секунду быть унесённым ураганом, вурдалаком или стаей фурий, кружащих над поликлиникой и ждущих удобного момента ворваться через окна и схватить старика, когда тот ослабит хватку и станет их лёгкой добычей. Но старик, видимо, зная их коварство и подлость, отпускал перила лишь на секунду чтобы, сделав очередной шаг, перехватиться железной рукой повыше. Шансов у фурий не было. Лакост-Бартель с фигурой шахматиста спустился на первый этаж за талончиком к дерматологу. На его счастье и к его невообразимому удивлению у дерматолога было свободное время и даже на сегодня и обрадованный мужчина почти вприпрыжку поскакал опять наверх. Найдя нужный кабинет, мужчина справился насчёт очереди у сидевшей рядом с кабинетом женщины, читавшей книгу, и, получив исчерпывающую информацию, что она сидит к другому врачу, а к дерматологу двадцать минут назад вошла крашеная блондинка и, наверное, скоро выйдет, сел рядом и сверил ещё раз время на часах и на талоне.
- Да, удивительно, как трансформируются наши радости, - доверительно обратился мужчина-Лакост с женщине, глядя на талон. - Если в двадцать ты летишь на свидание с девушкой и тебе плевать, что ты пропустишь последний автобус, то в сорок ты рад короткой очереди к врачу и к женщине уже не бежишь по лестнице на седьмой этаж, а ждёшь лифта, чтобы лишний раз посмотреть в зеркало и поправить галстук.
Женщина с интересом посмотрела на мужчину и спросила с наигранной строгостью:
- Вот, именно потому что Вы ездите к женщинам, потом и приходится бегать по дерматологам. А остались бы у той, с которой пропустили последний автобус, то...
- Думаете, тогда мне не пришлось бы встретиться с дерматологом?
- Кто знает, всё может быть.
- Да Вы с юмором.
- С Вами, я полагаю, тоже не соскучишься.
- А сами Вы к кому сидите, если не секрет?
- Да уж не к дерматологу.
- Так к кому же, загадочная незнакомка?
- Это так принципиально? - ответила вопросом на вопрос дама.
- Дайте-ка угадаю. К кардиологу?
- Да, угадали. Хотя это было нетрудно сделать. Рядом кроме кабинетов кардиолога и дерматолога больше никого нет.
- Не только поэтому. В Вас есть какое-то истинное благородство. А благородные сердца часто ранимы. Хамы не ходят к кардиологу.
- Это Ваше личное наблюдение?
- Частично. Плюс теоретические измышления. Вот, к примеру, у меня два соседа есть. Один по фамилии Гольденберг, а другой - Свинопасов. Как Вы думаете, к каким врачам они ходят?
- Думаю, Свинопасов вообще по врачам не ходит.
- Точно! Вы угадали!
- А Гольденберг - зависит от возраста. Если молодой - то к стоматологу. А если в возрасте - то, мне кажется, к урологу.
Лакост-Бартель чуть наклонился к женщине и негромко сказал:
- Открою Вам секрет - он сам уролог.
Мужчина и женщина одновременно рассмеялись. Мужчина от удовольствия потёр коленки и открыл было рот, чтобы, возможно, раскрыть женщине ещё некоторые этимологические секреты заболеваний, но тут из кабинета вышла обещанная блондинка.
- Бабочкин! - властно прозвучало из открытой двери. - На три часа, проходите!
Женщина, широко раскрыв глаза, уставилась на мужчину. Мужчина вздохнул и развёл руками, показывая, что да, он Бабочкин и ничего с этим не поделаешь. Женщина захихикала и провожая мужчину, сказала:
- Теперь буду знать, к каким врачам ходят Бабочкины. И теперь я верю, что на свидание Вы летали.
Лакост-Бартоли-Бабочкин продвинул верхнюю часть тела в дверной проём, придержав нижнюю в коридоре, и спросил:
- Можно?
Получив утвердительный ответ, Бабочкин внёс оставшееся в кабинет и закрыл дверь.
Женщина в коридоре усмехнулась, переложила ногу и продолжила читать книгу. Через пятнадцать минут и её позвали к доктору, заведовавшему сердцами, она скрылась в кабинете и на скамейке в коридоре ненадолго опустело. Вскоре, однако, ряды желающих поправить здоровье пополнились новой партией. Подошла бабушка и женщина с мужчиной. Двигались они с разных концов коридора и манера их поведения была почти прямо противоположной. Если по виду бабушки и уверенности её усадки напротив кабинета кардиолога сразу можно было определить в ней завсегдатая, то в движениях пары, державшейся за руки, сквозила неуверенность и нервозность.
- Стой, это здесь, - сказала женщина, уперевшись взглядом в номер кабинета.
Они остановились, уставившись оба на закрытую дверь кабинета дерматолога, и женщина тихо и напряжённо выдохнула. Мужчина ничего не сказал и имел вид бычка, которого ведут на убой. По  их виду можно было сделать несколько предположений: что жена привела мужа, что муж в поликлинике первый раз и по цвету его лица жить ему осталось минут сорок, хотя он и пришёл своими ногами.
- Петя, только не волнуйся, - сказала шёпотом женщина, - может, ещё обойдётся.
По отчаянному выражению лица Пети можно было прочитать, что ничего не обойдётся, но он, как настоящий мужчина, уже морально готов к самому худшему варианту.
- О чём ты говоришь, Элеонора? - выдавил так же шёпотом мужчина. - Раньше мне надо было... Ну, ничего... Главное, чтобы с детьми было всё хорошо.
Женщина одарила мужчину взглядом, наполненным скорбью и призывом к стоицизму и молча ещё крепче сжала его руку. Тут от дерматолога вышел Лакост-Бартель и тревожно-жалостливая пара вошла в кабинет. Оставшаяся сидеть в коридоре бабка-завсегдатай сочувственно вздохнула. Через две минуты в кабинет дерматолога заглянул шедший по коридору врач-мужчина. Судя по завернутым рукавам халата и суровому взгляду с высокой долей вероятности в нём можно было заподозрить хирурга.
- Вероника Степановна, что с больничным у Кашицына? Продлеваете? У меня всё нормальн, спросил он, не заходя внутрь.
- О, Андрей Михайлович, как ты кстати, - послышалось из кабинета. - Тут мужчина с липомкой, возьмёшь? А то они мне тут со своей опухолью уже завещание собрались писать...
Андрей Михайлович зашёл в кабинет и через минуту вышел, сдерживая улыбку и качая головой. Следом, истово благодаря и прощаясь с врачом, выкатилась пара. У мужчины появился цвет лица, что явно свидетельствовало о чудесном исцелении и быстром удлинении его жизни. Пара заспешила по коридору за хирургом. Были слышны обрывки фраз: "Я возьму талон, а ты иди..." и "Теперь можно и ботинки мне новые купить...".
В коридоре остались бабушка-завсегдатай, терпеливо дожидавшаяся своей очереди к кардиологу, и ещё две женщины, тихо обсуждавших между собой последнюю серию сериала. Бабушка тихо сидела на лавочке но, сверившись с часами и обнаружив, что пошло уже три минуты её времени приёма, подняла брови. Удивление свидетельствовало о тесном знакомстве с регламентом и своими правами и, подождав для приличия ещё две минуты, бабушка решила напомнить о своём присутствии и открыла дверь к врачу. Из открытой двери в темный коридор вылетел свет и сдержанный смех женщины. Бабушка дождалась, когда присутствовавшие внутри обернулись к ней.
- Женщина, здесь люди тоже ко врачу сидят, - высказала бабушка, впившись колючим взглядом в женщину, сидевшую в кабинете. Затем, поправив лицо, она обратилась ко врачу. - Извините, Игорь Аркадьевич. Здрассьте...
Смех стих и врач сказал:
- Да, да, сейчас, Татьяна Пална. Сейчас я Вас приму. Подождите, пожалуйста.
Бабушка улыбнулась, но, чтобы женщина не приняла улыбку на свой счёт, быстро вернула недовольное лицо, закрыла дверь и, ещё раз многозначительно взглянув на часы, села.

Но жизнь течёт. Даже в медучреждениях. Время, входя в двери поликлиники, скользя по тенистым коридорам и светлым, но тоскливым лестницам советской эпохи, проникая вместе с пациентами в кабинеты и заползая даже в кладовки со швабрами и списанными аппаратами глубинного прогрева организма, крутит стрелки часов, оставляет настоящее в прошлом и приближает будущее. Все страждущие приёма бабушки были приняты и выслушаны. Все вывыхнутые суставы прорентгенены и забинтованы, а ненужные бородавки удалены. Женщина с грудью и дедом с мотающейся головой наконец обошли всех Натановичей и неврологов и вышли на улицу. Женщина достала ключи от машины и приказала деду:
- Так, пап, жди здесь, я сейчас подгоню машину, поедем. Здесь мест не было.
Женщина выдержала паузу, ожидая, когда весь текст загрузится в мозг деда, и нажала "enter":
- Ты понял?
Неопытный наблюдатель затруднился бы разобрать в хаотичном движении головы деда согласие, но женщина, видимо, по каким-то признакам уловила понимание и пошла за машиной. Дед послушно стоял, где его оставили, вцепившись в перила на входе и по-прежнему не оставляя вурдалакам ни капли надежды.

Так прошло оставшиеся полдня. Все пациенты, торопясь домой или со свежевыписанными рецептами в аптеку за лекарством, покинули поликлинику. Коридоры опустели и в гулкой тишине было слышно лишь шарканье швабры уборщицы, широкими движениями смывавшей с видавшего виды линолеума прах земной, нанесённый в храм здоровья и больничных листов сотнями ног, ватные шарики, пластыри и обертки от конфет. Когда уборщица ткнула шваброй в дверь одного из кабинетов, та открылась и оттуда выглянула голова врача.
- Николай Степанович, Вы что тут делаете? Домой пора! - сказала уборщица, прервав на пять секунд своё дело и затем опять продолжив мотать шваброй.
-Да, да, иду, иду, - растерянно ответила голова и скрылась.
Через некоторое время из кабинета появился уже не доктор, а обыкновенный мужчина в клетчатой рубашке, серых брюках и с кожаным портфелем, запер кабинет и побрёл на выход. На лестнице у него зазвонил телефон, мужчина вздрогнул и, вытаскивая телефон из кармана и пытаясь нажать кнопку, чуть не выронил его.
- Да, алё... Да, иду уже..., - усталый голос Николая Степановича гулко звучал на пустой лестнице. - Ну, как, пациенты... Карты писал. Я же... Я знаю, знаю... Маш, ну ладно тебе... Ну что я могу...
Последняя фраза вытолкнула из трубки в ухо Николаю Степановичу многозначительные короткие гудки и там стало тихо. Николай Степанович вздохнул и положил телефон в карман. Попрощавшись на первом этаже с охранником, Николай Степанович вышел в тёплый июльский вечер, остановился и посмотрел вверх. Небо было чистое и, хотя было ещё светло, уже были видны некоторые звезды, бывшие на деле, скорее всего, какими-нибудь планетами. Николай Степанович постоял немного, вглядываясь в яркие точечки, мерцавшие в небе насыщенного тёмно-синего цвета. О чём он думал, так и осталось неизвестно, так как спросить его рядом никого не было. А даже если и был бы кто-нибудь, вряд ли Николай Степанович смог бы толком объяснить свои мысли, хоть и был кандидат наук. Побродив мыслями далеко-далеко там, между звёздами и невидимыми галактиками, Николай Степанович переложил портфель в другую руку и не торопясь пошёл домой. Фурии улетели, так и не дождавшись своей жертвы, ураган так и не случился в этот день, а поезд "Воркута-Москва" пришёл вовремя, как и положено, но не в поликлинику, а на вокзал. И Николай Степанович, как и положено, дошёл до дома, где его ждала его Маша, которая накормила мужа, как положено после работы. Она сидела рядом и, не говоря ни слова, смотрела, как он аккуратно ест вкусный домашний борщ, съедая сначала жидкую часть и оставляя напоследок кусочки мяса, и изредка виновато смотрит на неё. Они встречались взглядами и в её глазах было понимание, а в его - благодарность за это молчаливое понимание и ещё что-то. Наверное, глубокая и древняя, как звёзды мысль, что всё будет, как надо.