Глава 9

Амалия с трудом вытребовала у Фабера возможность видеться с Музаной раз в неделю, на нейтральной территории, при условии соблюдения инкогнито жилища – ибо он не желал выдавать своё убежище: - Пусть это и не Храм, но я здесь чувствую себя в безопасности и комфорте. О доме Тырнова никто не должен знать, Амалия, ты поняла меня?

- Что здесь такого особенного, Силь? Мне жаль, что я не могу пригласить в гости никого из родных…

- А ты уверена, что кому-то из твоих родных будет приятно здесь находиться? Что они не посчитают твой выбор ниже их достоинства? Что они не станут презирать и ненавидеть жалкого изгнанника и миссионера, отнявшего гордую наследницу аристократического звания?

- Я не понимаю, Силь, неужели ты боишься чьего-то мнения?

- Я боюсь, что тебя уведут. Отнимут. Но ты ведь не уйдёшь, нет? – Силь смотрел на неё с мукой ребёнка, который боится, что его обманут, как обманули уже однажды.

- Нет, Силь, я не уйду… Если ты поклянёшься, что уймёшь своего демона…

- Я попробую, - прошептал он. И тут же добавил с улыбкой, так не вязавшейся с голосом: - Хотя они не спрашивают, можно или нельзя.

Итак, Амалия встречалась с Музаной на самой что ни на есть нейтральной территории – в маленьком изысканном кафе «Верной», на окраине Кортиц. Приглушённый розовато-жёлтый верхний свет, тёплые тона интерьера и прихотливые свечи маскировали выражение лица Амалии, и это её устраивало.

Музана заказала рыбные блюда и острый соевый соус – она не ходила в подобные заведения просто так, посидеть. Посещение ресторана или кафе должно приносить реальную пользу,  считала она.

- Чем тебя кормит твой избранник? Этот лживый и лицемерный развратник? – поинтересовалась она мимоходом, пробуя соус. – Вы ходите в ресторан, или он терзает тебя вегетарианством и заставляет поститься круглый год?

- Нет, - улыбнулась Амалия. – Он не постится, просто мало ест по природе.

- Главное, чтобы тебе разрешал. Ты похудела! Глядя на тебя, я уже не думаю о диетах, я боюсь их как огня. Ты остерегайся, дорогуша, а то твоя аристократическая худоба перерастёт в анорексию.

- У Силя есть домработница, она неплохо готовит, мы питаемся дома.
- А где ты живёшь?

- Увы, этого я поведать не могу. Секрет.
- Что за детские игры! – Музана фыркнула.

- Никаких игр. Силь очень устаёт, он страдает без собственного дома, и… и…
- Так вы снимаете дом?
- Можно, сказать, так.

Музана посмотрела на неё с подозрением.
- Так какой смысл был  уходить? Жили бы в твоём.

- И вы это позволили бы? Сомневаюсь.

- Всё лучше, чем сумасбродно бросить к ногам чужака последние крохи состояния родителей, и остаться на бобах. Как-нибудь притерпелись бы.

- Притерпелись. Это значит, вечный «пришей-пристебай», по твоему же любимому выражению.

- А я так надеялась, что ты одумаешься, и вернёшься домой. Ты даже не сказала спасибо нам всем за то, что мы поддерживаем в порядке твою усадьбу. Особое и отдельное – Эдвину: он совершил подвиг, что снёс терпеливо твою выходку. Знаешь, по-моему, он ждёт тебя и готов принять. Подумай об этом серьёзно, ещё не всё потеряно, ты можешь вернуть прежние счастливые времена… С Эдвином ты была бы за каменной стеной.

- Боюсь, что счастливых прежних времён не вернуть, сестричка.
- Ты настолько изменилась? Знаешь, мы собирались забрать Митузю, усиленно приглашали и соблазняли, но – напрасно: она ждёт твоего возвращения. Ты обязана её навестить.

- Я её навещу. Непременно.
- И лучше бы – не в качестве «пришей-пристебая».

- Что ты имеешь в виду?
- А то. Он собирается делать предложение? Незавидная партия, но лучше, чем быть любовницей.

- Ты считаешь, что ни у кого из твоих приятельниц нет любовников?

- Быть любовницей и иметь любовника – совершенно разные вещи. Несопоставимые. Если бы вы жили в твоём родовом гнезде, можно было представить дело так, что Амалия фон Альтиц завела нетривиального любовника. Такая вот экстравагантная выходка. А что мне говорить сейчас? Ты хоть подумала о своих детях – они что, будут бастардами?

Амалия смутилась.
- Не думаю, что это случится скоро… - пробормотала она.

- Но случится – ты в этом не сомневаешься?
- Музана, смени тему. Пожалуйста. Этот вопрос в данный исторический отрезок не актуален.

- Хорошо, - Музана вздохнула. – Соус великолепен. Но у тебя, похоже, нет аппетита. Ну, съешь хотя бы рыбу без гарнира. Без соуса она вполне диетическая. Так что это за домработница?

- Девочка из резервата.
- Ого, похоже, что этот твой Силь имеет двух любовниц.
- Музана, умоляю…

- Я не злая, радость моя, просто колючая. И отнюдь не гомеопатическая. И мне чертовски любопытно, что за фрукт такой этот проповедник, и что за член у него, что на нём виснут девочки. Жаль, что не желаешь знакомить вплотную. А что, если я тебя выслежу или найму рьяного служаку из ПА? Ты ведь тогда будешь не при чём, верно? И сможешь спать спокойно.

- Искать Фабера с полицией? Абсурд! Вам нечего будет предъявить, он не нарушал закон. Просто вне работы он предпочитает отдыхать в изоляции.

- А ты? Ты тоже полюбила изоляцию? Смотри, девочка, как бы твой характер не испортился непоправимо.

- Разве защищать любимого – это не естественно?
- Значит, любимого? Околдованная баронесса в руках «Синей Бороды» - уже подсудно.

- Разыскать нас несложно, Муза, но не стоит. Я ушла по своей воле. Прошу по-хорошему, ради себя, а не ради Силя. Иначе он будет мною недоволен. И… не говори Эдвину, что мы встретились. Не провоцируй его на поиски.

- Уж не боишься ли ты Фабера? – поразилась Музана. – Неслыханно! Бедная девочка! То-то я смотрю, ты неважнецки выглядишь. Пресловутая любовь Фабера явно не на пользу. Либо он тебя ею замучил, либо – наоборот, игнорирует, ибо изменяет. Либо – колотит, прости меня Господь. Я права?

- Не совсем. Вернее, совсем не.
- Тебя не поймёшь. Если всё так хорошо, откуда столько запретов? Да ты собираешься есть рыбу, наконец?

После встречи с Музаной Амалии хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Милая, милая сестричка… Амалия скучала по близким и по своему дому. Но скоро произошло то, что сделало невозможным её встречи и возвращение.

Вслед за путешествием Амалии в чужую память с Фабером произошла отчаянная метаморфоза, что-то сдвинулось внутри. Его стали посещать приступы раздражения, вспышки гнева. Его словно подменили – им вновь овладели маета и депрессия, он заговорил сбивчиво и туманно. Он словно все время чего-то ждал, и не дождавшись, не находил себе места, срывался.

Амалия продолжала ожидать от Фабера новых полётов, ласки и нежности в благодарность за то, что перенесла. Но вместо этого он сказал ей: - Ами, твоя жертва не полна.

- Что ещё я могу сделать для тебя?
- Ты умна и богата – твоих денег может хватить на часть строительства. И тогда у тебя будет знание.

- Что это за мир, где знание покупается?
- Это ваш мир, не мой. Если бы мы были вооружены, нас не сломили бы.

- Моих денег не хватит, – возражала она терпеливо, как ребёнку. Что она стоит – без своего дома? – В моей казне – лишь одни аристократические амбиции.
 
- А твой жених? Ведь он богат?

- Ты хочешь, чтобы он отдал деньги по своей воле?
- Заставь его. Ведь ты знаешь, как это сделать.

- Но я не хочу, Силь. Теперь – не хочу. Я люблю тебя…
- Ты должна! – он заглянул в её глаза, глубоко и пронзительно. – Ты поедешь к нему. Если надо – ляжешь в постель.

- Я не шлюха! – вспыхнула Амалия, но взгляд продолжал давить на неё, истончая волю и гордость. Амалия не могла понять, испытывает он её, или говорит всерьёз.

- Иногда необходимо ею быть, - возразил Силь.

И Амалия вызвала личный номер Эдвина.
- Эди, мне надо тебя видеть. Ты дома? Я буду у тебя через два часа. И не возражай!

… Эдвин не возражал. Он двигался по гостиной рывками, словно кукла на шарнирах. Она возвращается! После всей этой грязи и боли! Он может не пустить её на порог. Может с позором изгнать. Может уехать – и бросить её дожидаться под дверью. Но он не сделает ни того, ни другого. Он примет её и посмотрит в глаза. После стольких лет, что они были вместе, наплевать в душу и выкрутить руки! А он до сих пор ждёт её с замиранием…

…Амалия появилась на пороге в нарядном, чрезмерно открытом платье, словно для вечеринки, настороженная, но спокойная.

- Ты меня ждал? Вижу, что ждал. Спасибо.
Амалия улыбнулась своей неотразимой, обаятельной улыбкой с лёгким привкусом раскаяния.

- Ты, однако, самоуверенна, - выдавил Эдвин, глядя на неё во все глаза – и не мог наглядеться: всё так же хороша, держится с достоинством и грацией истинной баронессы фон Альтиц, только немного побледнела, осунулась и похудела – но это даже делает её женственнее, черты лица – ярче и резче, придаёт остроты, некую декадентскую изюминку – печать утомления, разочарования, порочности… И эта дивная женщина – в руках маньяка! В его власти!

Амалия, не спрашивая разрешения, сняла пиджак, аккуратно повесила на стул.

- Я рада сюда вернуться, Эд. Я скучала по твоему дому. Как твои дела? Всё в порядке?

И – ни слова раскаяния, сожалений, мольбы о прощении, ни капельки стыда. Эдвин пытался взять себя в руки – он не ожидал, что появление Амалии настолько выбьет его из колеи. Обманщица и предательница – но как его тянет к этой лживой и глупой… девушке? Женщине? О Боги! Эдвина бросило в жар.

В самом начале он тешил себя надеждой, что она не любовница Фабера, всего лишь – служащая. Затем им завладели совсем другие мысли,  воображаемые любовные сцены истерзали и измучили его до истощения, до бессонницы, до рвоты, ревность дёргала за ниточки нервов и колола раскалёнными иглами, одновременно возбуждая желание. И вот, стоило ей появиться – он готов всё забыть и любить безоглядно. Как самый первый раз, когда он увидел её юную, сияющую, в голубом шелковом платье-тунике на ежегодном балу в Деннице. Увидел – смущённую собственной неотразимостью, радостную, лёгкую и порывистую, рядом с величественной, точно статуя Командора, Музаной. Увидел – и сказал себе: «Всё, Эдвин фон Шталль, стоп, именно эта девушка будет твоей невестой!»

- Какое тебе дело до моих дел? Ведь ты ушла!

- Но сейчас я тут. И ты мне по-прежнему дорог… - её голос звучал грустно и ласково.

- Ты три месяца не давала о себе знать! Не вспоминала о близких и… обо мне! Словно меня не существовало никогда в твоей жизни! И после этого – дорог?

- Я безумно устала, эта невыносимо тяжкая  работа меня вымотала. А теперь я хочу отдохнуть. Я заслужила отдых.

- Ты вела себя… ужасно. Отвратительно, – выдавил Эдвин. – Амалия, ты меня просто убивала.

- Я знаю. Прости! – шепнула она искренне, и Эдвин умолк, ибо она подошла совсем близко, прижалась к нему всем телом. – Целуй меня, Эди, как обычно, как всегда. Я соскучилась!
- Ты шутишь!

Растерянный Эдвин уже не вспоминал ужасные картины, где Амалия, его невеста, почти жена, отдавалась человеку с холодным взглядом. Его бросало то в жар, то в холод. Он неуверенно положил руку на её плечо, погладил шелковистые пряди волос.
- Теперь я хорошо себя веду, Эд? Ты доволен мною? – шептала Амалия, и улыбалась чему-то своему, далёкому, словно задавала вопрос совсем не ему.

Затем, вдруг встав на цыпочки, она поцеловала его с прежним жаром, и Эдвин с тяжким вздохом, почти стоном овладел её желанными, чувственными губами, по которым так соскучился. Амалия отвечала ему покорно и нежно.

- Эд, я осталась прежней, поверь.
- И ты… не собираешься расторгнуть помолвку?

Амалия помотала головой: - Конечно, нет. Я по-прежнему хочу быть твоей женой, Эд. Но есть серьёзные препятствия.

- В чём дело, милая?
- Я бездомна.

- Я знаю, - нахмурился Эдвин. – Ты совершила чудовищную ошибку и глупость.
- Мало того, я залезла в долги, и теперь не смогу даже выкупить закладные.

- Значит, ты отдала деньги этому Фаберу?
- Скажем так – пожертвовала на строительство Храма.

- И что, мифический Храм строится? Надеюсь, он не будет похож на бордель в виртуале?

- Он… строится, Эд, - соврала Амалия. – И он будет похож на прекрасный собор, настоящий дворец. Но это будет не скоро.

- Странная благотворительность. По принципу: отдай ближнему последнюю рубаху? Не замечал в тебе подобных задатков. И ради кого? Ради проходимца и его сомнительных взглядов. Уж лучше бы ты построила странноприимный дом. Больше пользы.

- Я ошиблась, оступилась, сваляла дурака, опростоволосилась – называй это как хочешь. Я раскаиваюсь. Я вела себя как последняя дура.

- Это он обвёл тебя вокруг пальца. Вызывай поверенного – мы подадим на Фабера в суд, суд заставит его вернуть вклад.

- Я не могу идти против него, Эд, я виновата одна. Я не хочу затевать громкое дело и впутывать кого-либо. Я не хочу трогать Фабера. Он одержим своей идеей, суд убьёт его. А я не хочу становиться убийцей.

- По-твоему, твои родные страдают меньше?

- Моих родных не убудет. Фабер потеряет всё. К тому же, это я заблуждалась, и это моё заблуждение, Силь не при чём. Он не принуждал меня.

- Силь? Не при чём? – Эдвин нахмурился. – Если ты собираешься его защищать с таким жаром, у нас ничего не получится. Это уже походит на преступное вымогательство с применением гипноза. Такие дела легко доказываются.

- Нет, нет, никакого вымогательства или давления. И потом, его прихожане не позволят его оболгать. Они смогут это опровергнуть. Неужели нельзя как-то иначе?
- Какова цена закладной?

- Невелика – я ещё не получила всю сумму. Думаю, договор можно разорвать – до сих пор ни один вариант меня не удовлетворил полностью.

- Хорошо, я оплачу адвоката. И ещё, я могу перекупить твой дом – и сделать это в качестве свадебного подарка.

- А в качестве дружбы?

- Не знаю, пойдёт ли на такое отец. Он зол на тебя, да и на меня тоже - ты опозорила его, я не сумел пресечь твою выходку…

- Разве его обязательно во всё посвящать?
- Разумеется. Ведь я собираюсь у него работать. Но…

- Но?
- Я могу пока предложить тебе немного из собственной наличности. Большего у меня нет, капиталы вложены в дело.

Амалия разочарованно выдохнула. Но Эдвин уже отошёл к бюро, за которым в стене едва виднелась узкая прорезь и ряд клавиш. Эдвин поиграл клавишами, приложил к красному глазку большой палец, глазок окрасился зеленым, и прорезь начала расширяться – это был миниатюрный сейф. Амалия зорко следила за бывшим женихом – с момента её ухода Эдвин мог не один раз сменить пароль. На полочке блеснула маленькая шкатулка, на стопке бумажных и пластиковых документов – небольшая пачка купюр.

- Тут немного – всего тысяч тридцать. Но раздать долги, надеюсь, хватит?
Амалия подбежала к нему сзади, обняла за плечи, заглянула через плечо, затем заставила обернуться.

- Ох, Эд, я на тебя так надеюсь. Ведь ты умница! Обними меня, ты… ты потом что-нибудь придумаешь, к утру, а пока – я хочу любить тебя, чтобы наградить любовью за всю несправедливость и страдания. Эд, ты такой красивый, ты ещё не знаешь, как может любить благодарная женщина…
И Эд, вконец потерявший голову, увлёк её в спальню.

Время для них разделилось: для Эдвина – слишком скорым оказалось наступление утра, и рассвет исторг стон разочарования. Для Амалии ночь длилась бесконечно, и утро стало желанным другом.

Амалия вскочила и нетерпеливо подбежала к окну, раздёрнула занавески – белый морозный свет, ослепительно сверкающий снег, искрящийся иней… Как замечательно красиво сейчас на берегу реки, в сосновом бору, окружающем сад Тырнова!

А Эдвин любовался её грацией и звёздной россыпью родинок, бегущих по левой ноге от щиколотки к ягодицам.

- Подожди немного, я отлучусь в туалет и вернусь. Подождёшь, да?

Она дождалась, пока Эд кивнул, и выскользнула из спальни. Забежала в туалетную, зажгла свет, выхватила салфетку и пустила воду, затем шмыгнула в гостиную. Как она и предполагала, сейф с вечера остался приоткрыт, и она беззвучно засмеялась. Осмотревшись и напряжённо прислушиваясь, Амалия на цыпочках подошла к стене – босые ноги замёрзли и покрылись мурашками. Осторожно вытащила золотую плоскую шкатулку, похожую на портсигар, нажала защёлку – коробочка открылась со щелчком, похожим на выстрел, затем нежная мелодия полилась изнутри, Амалия вздрогнула и в ужасе прижала коробочку к груди. Когда музыка стихла, она осмелилась заглянуть внутрь. Так и есть – в коробочке покоился бриллиантовый с сапфирами гарнитур госпожи фон Шталль: колье, два её обручальных кольца и такие же серёжки – всё это, по завещанию, предназначалось жене Эдвина, и Амалия это знала.

Она быстро схватила кольца, тщательно протерла салфеткой шкатулку и вернула её на место, стараясь не касаться пальцами стенок и дверцы сейфа. Покачала головой: как он доверчив и легкомыслен – и это из-за неё! Затем она вернулась в гостиную и сунула кольца и скомканную салфетку во внутренний карман пиджака. На всё это ушло не более трёх минут – лихорадочное возбуждение заставляло её двигаться стремительно и бесшумно.

Когда соскучившийся Эдвин пошёл в ванную, Амалия уже нежилась под горячим душем. Она ещё не отогрелась, и озноб бегал по коже.

- Я хочу к тебе, – голосом капризного ребёнка сказал Эдвин и залез под душ. Амалия дёрнулась – она сыта была по горло его ласками и ночным сексом, и менее всего желала сейчас повторения. Но – кольца у неё, Эдвин внёс свою лепту в строительство, сам не подозревая об этом – придётся отрабатывать. А что, если попробовать выманить у него ещё что-то? У него наверняка есть куда больше тридцати тысяч, он вполне может подарить ей, скажем, две-три акции собственной компании – с фон Шталлей не убудет. А если он откажется – она немедленно оденется и уйдёт. Она потеряла на Эда целые сутки – ей пора к Фаберу, она соскучилась, она жаждет его прикосновений, жаждет припасть к его губам, напиться из них горькой сладости, больного откровения.
 
И Амалия застонала, когда Эдвин жадно впился в её губы. Он хотел бы проявить выдержку, хотел бы наказать её, дать почувствовать, что он стоит большего, и не намерен соревноваться с нищим проходимцем. Но Амалия была его первой и единственной женщиной, и он никак не мог ею насытиться…