Красноярская бабушка

 
  С возрастом начинает проявляться интерес к родословной.  Увы, не осталось в живых ни моих родителей, ни других, более старших родственников, - всех тех, кто помог бы мне заполнить белые пятна семейного  прошлого. 
  Особенно жалею, что мало расспрашивала бабушку, Елену Федотовну.
 Сама она охотно рассказывала только о детстве, утверждала, что оно было счастливым.  «Отец каждый день давал мне полкопейки, и я покупала в лавке разноцветный ландрин. - Увидев вопрос в моих глазах, пояснила, что это леденцы так назывались.  - А еще на полкопейки можно было вдоволь купить пряников, семечек, орехов.  Но дешевле всего были битые сушки. Они считались  бракованными, поэтому лавочник отвешивал  их в два раза больше, чем целых. Я, хоть и маленькая, соображала, что  битые - самые сдобные, значит,  они  вкуснее».
  Отец работал лесничим, и на рождество обычно сам рубил и устанавливал в доме густую  ёлку. «На ветках горели  маленькие свечки, висели на ниточках конфеты. А стеклянные игрушки тогда были красивее,  чем сейчас - не простые шары, а фигурки разные, птички, животные, ангелочки. И  покрывались изнутри не алюминиевой амальгамой, а серебряной».

  Беззаботное время быстро закончилось. Умерла мать, отец вновь женился, и к восемнадцати годам Елену уже сосватали. Свёкор был богатым землевладельцем, имел двухэтажный  каменный дом.  И хотя наемных работников использовали  в поле и на мельницах, в доме прислугу не держали – вместо них трудились молодые невестки. Свекровь болела, жена другого сына была с ленцой, и основная домашняя работа свалилась на младшую невестку – Елену. Такая жизнь показалась ей вскоре каторгой, и она сбежала в отчий дом. Несколько раз за ней приезжали свёкор и муж, уговаривали одуматься, но она наотрез отказывалась. А однажды случайно услышала, как недовольная мачеха упрекала отца за мягкотелость, и покорилась обстоятельствам – вернулась обратно к мужу, вернее,  к  «каторжной» жизни. А потом было раскулачивание. Мужа сослали в лагеря, дом и всё имущество отобрали,  и  Елена с  дочерьми, а их было уже четверо (старшей – восемь лет, младшей – годик)  вынуждена была скитаться по дальним родственникам. 
  Эти факты  бабушкиной биографии долгое время мне были неизвестны - пока не наступила хрущёвская оттепель.  Хорошо помню, как мама посвятила меня в семейные  тайны - что дед был кулаком, что сидел…
Для меня, убеждённой тогда комсомолки, это было большим потрясением. К бабушке с вопросами не подступалась, она  по привычке продолжала таиться от нас, внуков,  – не дай бог, разболтаем. «Отец у вас директор школы, партийный, вдруг снимут с работы…»
  Новость о том, что объявилась бабушкина старшая сестра, Евдокия Федотовна,  мне тоже сообщила мама.  «Пришло от неё письмо из Красноярска. Оказывается,  поиски вела давно, даже обращалась к Агнии Барто,  она на радиостанции «Маяк» передачу  ведет - «Найти человека»…
   Подробности я проясняла, выпытывая уже бабушку.  На этот раз она, обретя вновь сестру,  стала откровеннее.  Оказывается, Евдокия Федотовна старше бабушки на девять лет. Тоже рано вышла замуж, (родной дом покинула, когда младшей сестре было всего десять). Проживала в Мордовии.  Семья была зажиточной,  поэтому репрессий  не избежали. В тридцатом году её с мужем и двумя детьми выслали в Красноярский край.  Тогда-то и оборвалась между сёстрами связь.  Не виделись почти сорок лет...
   Примерно в то же время арестовали и моего деда. Приговорили к пяти годам лагерей – строить   Беломорканал. По счастью, освободили досрочно, как только завершилось строительство канала. Бабушку застал только с тремя детьми – старшая дочь умерла от простуды.
   Новую жизнь решили начать на новом месте. Неподалёку, в пятнадцати километрах вырос новый завод, детище первой пятилетки, а рядом с заводским посёлком – поселок леспромхоза. Туда и переехали. Получили комнату в бараке, дед устроился в леспромхоз  плотником. Когда началась война, его сразу же забрали на фронт. Дошёл до Берлина, строя мосты и переправы.  Вернувшись, опять стал работать в леспромхозе. Еще семь лет его семья ютилась в бараке, потом дед срубил небольшой дом.  В шестидесятом году умер от рака желудка, успев всего лишь полгода пожить на пенсии.  Видно, сказались голод и тяжелый физический труд в лагере, да еще война…   
  А домик, который он построил, мы, внуки, стали  называть бабушкиным домом. Зимой бабушка проживала там одна, летом часто гостили две дочери с семьями.  Только моя  мама не уехала в город.  Училась заочно на педагога, потом начала работать в местной школе учительницей начальных классов. И мой отец там же преподавал. Когда они поженились, получили от завода жилье. Сначала - комнату, потом, когда появились дети, отдельную квартиру в доме  на главной  улице посёлка. Расстояние от  нашего дома до бабушкиного было  чуть больше километра, поэтому навещали бабушку часто. Приносили ей гостинцы, помогали по хозяйству, словом, окружали заботой… 
  Примерно такие сведения содержались в ответном письме, ушедшем в Красноярск. Евдокия Федотовна незамедлительно прислала второе письмо. Из него узнаём, как тяжело приходилось первое время  в ссылке, но потом наладилось. Муж давно умер. Работала медсестрой,  теперь на пенсии. Живет с семьей дочери в огромной квартире в центре Красноярска. С зятем повезло – секретарь крайкома. Он-то  и помог с розыском.
  Между сёстрами завязалась переписка. И вот однажды летом Евдокия Федотовна неожиданно прислала телеграмму о том, что скоро приедет,  что уже взят билет. Также указала дату, какой поезд и вагон.
  К сожалению, не помню, в каком это было году. Одно знаю точно, что я уже училась в университете,  и что у меня были  летние каникулы. Скорее всего, это историческое событие  произошло в конце шестидесятых. А еще помню, как переживала, что в таком преклонном возрасте бабушкина сестра решилась ехать одна. Для меня, тогдашней юной студентки, глубокая старость  начиналась после семидесяти лет - примерно столько же лет было в то время  моей родной бабушке. А двоюродная бабушка - намного старее, так что легко было понять мои чувства.
 
  И вот наступил день приезда. С утра за Евдокией Федотовной отправили школьную машину. Железнодорожная станция находилась в шестидесяти километрах от нашего посёлка, поэтому раньше обеда гостью не ждали. 
Наша бабушка пришла к нам еще задолго до обеда.  В дом не стала заходить, а, сняв у порога террасы обувь, прошла к кушетке, короткой спинкой примыкающей к тому окну террасы, за которым  виднелась дорога. И, усевшись на ней чуть боком - так,  чтобы было видно и входную дверь, и окно, выходящее во двор,  приготовилась ждать…
- Ну, и зачем ты по жаре торопилась? – упрекнула мама, выглянув из прихожей. - Раньше, чем через два часа не жди. Пойдем на кухню, чаю попьёшь…
Бабушка, улыбаясь и отстранённо перебирая складки юбки, молча покачала головой.  Из вежливости  - не томиться же ей одной в ожидании - я осталась с ней на террасе и села поодаль так, чтобы видеть её лицо. «Интересно, о чём она сейчас думает? Какие отношения у них были в детстве? Сомневаюсь, чтоб дружили, девять лет – слишком большая разница…» Попыталась представить бабушку маленькой девочкой – не вышло. Мешал белый платочек в крапинку на её седых волосах и длинная темная юбка. Единственная праздничная пёстрая кофта с длинным, несмотря на жаркую погоду, рукавом, старила еще больше.
Она же, не замечая, что я её рассматриваю,  продолжала сидеть,  непривычно притихшая. Лишь время от времени, заслышав шум приближающихся машин,  оживлялась, привставала с места, поворачивала голову и долго глядела сквозь тюлевую занавеску на дорогу. Но машины проезжали мимо, и она опять опускалась на кушетку.
  Долгое ожидание утомило, она безуспешно боролась с дремотой, хотя и продолжала упорно сидеть. Миг, когда очередная машина вдруг завернула к нам во двор, прошёл мимо её сознания. Очнулась, когда громко хлопнула дверца кабины, и послышались голоса – один мужской, водителя дяди Коли, другой незнакомый, женский.
  Спустя миг на террасе собрались все домочадцы… А с бабушкой творилось что-то неладное. Она резко привстала, но тут же обмякнув, снова села. Подавшись корпусом немного вперёд, стала неотрывно глядеть  на закрытую входную дверь. На лице застыла улыбка…

   Вот уже заскрипели ступени крыльца, потом дверь резко распахнулась,  и на пороге появилась элегантная пожилая дама. Яркое крепдешиновое платье, напудренное лицо, химическая завивка. В одной руке – маленькая сумочка, на локте  другой - светлый плащ. Дама сделала шаг вперед и встала, обводя глазами незнакомую обстановку. Прищуренный взгляд мимолетно задержался на маме, проскользнул мимо меня и  безошибочно остановился на смущенно улыбающейся бабушке. А та продолжала сидеть. Только руки тянула вперед - для предстоящих объятий… 
Немая сцена начинала затягиваться. «Ну, ну! Ну, скажите что-нибудь!» - мне хотелось их растормошить. Не  раз видела в кино подобные встречи. Очень драматично показывают – волнение, слёзы, потом поцелуи, бурные объятия.  А ещё проникновенные слова…
 
   И дама заговорила, вернее сказать, закричала:
- Ленка! Ты что это зубы себе не вставишь!?
Кажется, только наша бабушка нисколько не удивилась. И не обиделась. Именно такой  авторитетная старшая сестра запомнилась ей в детстве, и время её не изменило…
Что было потом, мне плохо помнится. Кажется, после торжественного обеда бабушка поспешила увести дорогую гостью в свой дом, не желая делить её с нами. Вполне понятно - им хотелось остаться наедине и говорить, говорить…
А уже через неделю Евдокия Федотовна уехала обратно в Красноярск. При расставании покровительственно утешала сестру:
- Ну что опять ревёшь! Время сейчас быстро летит, не успеешь соскучиться - опять приеду, и мы снова  будем с тобой в лес за ягодами ходить…
«Неужели в таком возрасте ещё можно строить подобные планы?»
   
  И ведь действительно, спустя несколько лет снова приехала. К сожалению, опять не могу вспомнить точную дату, поэтому опираюсь только на побочные факты. Итак, я была уже замужем, у нас росла дочка – наш первенец. В тот летний отпуск я с ней жила в родительском доме, а Володя, мой муж, продолжая работать в городе, только по выходным мог нас навещать. Кстати,  если бы не Володя, второй приезд Евдокии Федотовны остался бы для меня незамеченным. Я слишком была поглощена тогда своими материнскими обязанностями,  и для походов к бабушке не находила  времени. Зато Володя, общительный и любознательный по натуре, всегда с удовольствием её навещал. Исполнял, по её просьбе, какую-нибудь мужскую работу  (наколоть дрова  или что-нибудь починить),  потом она усаживала его за стол. Во время обеда – с домашней бражкой – слушал её рассказы о былом. (Почему-то бабушка охотно откровенничала с моим мужем...)
  И Евдокия Федотовна, когда приехала, тоже благосклонно  к нему отнеслась, так что Володя по-прежнему оставался на обед, но уже в компании сестёр.
Как-то раз застал у них в гостях какого-то старика. (Дальнейший эпизод рассказываю со слов мужа.) Бабушка представила гостя  как друга детства,  и что тот, прослышав о приезде Дуни, пришёл пешком из дальнего села.
- Ленка, какой я тебе друг детства, ты же младше меня! Уж скажи честно молодому человеку, что я - твой бывший ухажёр, - в шутку поправил бабушку старик.
  - Здрасссте! Ты же за мной ухаживал! Забыл, что ли?– возмущенно вмешалась  Евдокия Федотовна.
- Не знаю как за тобой, но мне знаки внимания оказывал, – неожиданно возразила бабушка. И скромно добавила. - Правда, повода я не подавала...
Разгореться спору старик не позволил:
- Ладно, ладно, девки, это я виноват – забыл,  за кем ухаживал! А, может, и за обеими… Вы ведь обе красавицами были, к обеим рад был бы посвататься,  да только ваши мужья меня опередили…
Этот её второй приезд стал и последним. Евдокия Федотовна умерла в  восемьдесят пять лет. Хорошо помню бабушкины слёзы, когда она читала  письмо племянницы, и зажжённую свечу перед иконой.
   Какое-то время красноярские родственники переписывались с бабушкой, потом  переписка  перешла в редкий обмен открытками по случаю праздников. Когда умерла бабушка Лена - а она дожила до девяноста с лишним лет, связь с Красноярском окончательно оборвалась. Ничьей вины здесь нет, просто трудно поддерживать заочное родство на троюродном и более уровне… 
 
  Но бабушкину сестру я иногда вспоминаю – особенно, когда путешествую. Теперь уже не поражаюсь её возрасту и той храбрости, с какой она решалась на самостоятельные дальние поездки. Просто тогда были другие времена, другое общественное мнение, и, как правило, старики   предпочитали проводить время дома либо копаться на грядках. 
  Зато в наш век туристы-пенсионеры – даже на восьмом десятке лет - мало кого удивляют.  Вот  совсем недавно социальные сети взорвала новость о девяностолетней бабушке, путешествующей по миру в одиночку. Кстати, тоже из Красноярска.

   Так что у меня всё еще впереди - какие наши годы!