Как в степном Заволжье хутор родился

              (Историко-краеведческий роман)
Разные территории на планете земля доставались людям для их проживания, соответственно и разные условия.Поэтому и человек в них формировал себя по-разному. В суровых условиях он становился спокойным, выносливым, терпимым. В умеренных условиях человек формировался возбужденным, легко ранимым. И поэтому может быть в местах с хорошими условиями людей поселялось больше. Поэтому, эти территории быстро становились густо заселенными. Появлялись проблемы с землепользованием. И тогда правители этих территорий, государств искали выходы, разрешали эти вопросы методом расселения людей по малообжитым территориям.
Первой в России переселением занялась царица Анна Иоановна. Она родилась 28 января 1693 года, Россией правила 10 лет. Некрасивая толстушка, на голову выше других, ей с детства пришлось выпивать чашу унижений. Мать ее не любила за постоянные пересуды, что дочь не от родного отца рожденная, а от спальника. В детстве ее мало учили и плохо воспитывали. По наследству от царя Ивана Алексеевича трон Анне Иоанновне достался, а управляла она государством российским последние десять лет своей жизни (1730 -1740 годы). Разные взгляды были у историков того времени на этот счет. Писали, что она сама решением столь важных вопросов не занималась, а заслуга успехов во внутренних и внешних делах была умных и дальновидных людей царского двора: как Бирона, Миниха, Остермана, братьев Ливервальде. Они были немцами по национальности. Но в разработке плана первоочередных задач участвовали и русские умы, как канцлер Головкин, члены кабинета министров Волынский, Ягужинский, Черкасский. Начальник тайной канцелярии России Ушаков. Говорили, что канцелярия под его правлением все десять лет царствования Анны Иоановны успешно очищала города и села от разного рода негативных элементов: беглых солдат, бродяг, воров, бандитов. Более сорока тысяч таких граждан прошло через эту канцелярию.
Но не только бродяг и беглых солдат в необжитые места переселяла царица Анна Иоановна, так в 1736 году она подписывает указ о строительстве Самарской линии, по периметру которой должны строиться охранные заставы (крепости): Красно – Самарская, Борская, Дубово – Уметская, Подъем – Михайловская, Колтупановская, Бузулукская и другие. Им предписывалась первоначальная задача охранять торговые пути на воде и суши от набегов кочевников и беглого люда. А далее все крепости были укреплены гарнизонами служивых гвардейцев, которые несли охранную службу в отдаленных местах Российской Империи. Их роль впоследствии высоко оценит уже Екатерина Великая в периоды пугачевского восстания и других. С появления крепостей и после эти событий продолжается массовое переселение крестьян из густонаселенных губерний: Тамбовской, Курской, Воронежской, Пензенской и других, в места мало заселенные.
Центром расселения юго-востока России был уездный город Бузулук. Туда ехали и шли осадчие (ходоки). Это они отыскивали подходящие места для поселения. Необжитых мест здесь было много. С 1765 года по указанию царицы Екатерины была создана комиссия при межевом департаменте по вопросам переселения как местных крестьян, так же и немцев в среднее Поволжье и другие места. Возглавлял ее Орлов Григорий Григорьевич. Тогда началось интенсивное переселение безземельных крестьян с обжитых мест в места необжитые. Переселение шло интенсивно и под личным контролем царицы. Причиной активизации переселенческого процесса послужило известное Пугачевское восстание в России. Историк Афанасьев подробно описывает этот период, сообщая, что за период правления указанных цариц в Самарских степях появилось 116 деревень построенных тамбовскими переселенцами, 59 – курскими, 58 – брянскими, 29 – воронежскими и много деревень здесь было возведено переселившимися немцами. В романе  рассказываются истории переселенцев - братьев Зуевых, которые до нашего времени пришли через многие поколения. Зуевым приходилось переживать в пути разные приключения: приятные и не очень. Имена братьев Афанасия и Дмитрий (клички: Зотка и Митюря) не изменены. Автору долгие годы их имена и клички называли старожилы. В романе они не изменены.

                ИОН И САВЕЛИЙ
Еще не было весенних проталин, а Ион засобирался в дорогу. Поездка на малую родину каждый раз возбуждала в нем необычайно высокие волнения. Он плохо спал, лень было работать, ему и на свою фабрику не хотел ехать. А бывало так, он заснет, и разная белиберда  в голову ему  полезет, сны о деревне видит. Ион от них просыпает, ходить начинает по комнате, обсуждая сны вслух. А Савелий, выглядывая из чулана, волнуется за барина. Начинает срочно готовить чай хозяину, настаивая успокоительные бутоны Египецкой розы.
А за дверью барина было слышно:
- К чертям всё! Дела мои подождут, а в родительское гнездо мне ехать обязательно нужно. И до сева яровых успеть у племяшей непременно побывать. Настроение им поднять бумагами моими на переселение. Это важно. А для этого мне еще и знать у друзей о них, о бумагах-то. А если потребуется, и подстегнуть... .
- Кхе, кхе, - предупреждал его Савелий, неся на подносе горячий чай и нужный набор угощений. Слуга изучил вкус и привычки хозяина и строго их выполнял.
- Опять у вас эта ваша бессонница, барин? Будь она не ладна, - сочувствует слуга.
Войдя в его комнату Савелий устанавливает поднос на низенький столик, в расчете на двоих, сам усаживается на кресло. Оттуда любуется уже не молодым своим хозяином:  красивым, коренастым мужчиной. Высокого роста, стройным,  чернобровым, кудрявым, с родинкой на левой щеке.
- О, чаек..., вкусный, необыкновенный. - Ион с удовольствия потирает ладони, - садись, Савелий, и ты. С тобой будем его пить.  - Ион взял в чайник, стал налить душистый напиток в свою пиалу. - А твоей пиалы  нет. Сходи, и себе принеси, - сказал Ион, усаживаясь к столу удобнее, придвигая второй табурет слуге.
         Пришел и Савелий со своей пиалой. Наполнил Ион и ее, продолжая излагать свою мысль.
- С утра, друг мой, я сегодня рассуждаю о поездке в Кочугуры. Племянников хочу там  навестить. Да и у сестры с зятем давно не бывал, соскучился. У них надо бы побывать.
- К ним ты собрался? А я про себе думаю «Куда мой хозяин так рвётся». И поезжайте с богом, навестите их, - Ион Кирилыч? - А как же, нельзя иначе.  Кому еще их навещать, как не тебе? - одобряет Савелий его намерения.
 - Вот с тобой туда и поедем, - улыбается Ион, - а без слуги я теперь не езжу никуда.
- Ды мне-то бы пора и отпрячь, - грустно ответил Савелий. - Годков-то мне уже вон сколько... .
- А я не знаю их у тебя сколько? Это ты их считал и знаешь. У тебя и надо спрашивать. - засмеялся Ион. - Давай о годах твоих вместе и по-соображаем. Ты вчера о моих годах как говорил? «Седые муде у тебя, Кирилыч, а все не женишься». Правду говоришь. Старею и я, мой дорогой. Все мы на этой земле не вечны. Но речь сейчас поведем о тебе. Ты о себе вспомни и  скажи, в моем возрасте ты был красивым, успешным, высоким?
Ион замолчал, не стал навязывать слуге другие вопросы. Они для него трудные. Он знал это. Но Савелию на них ответы давать все равно когда-то надо. Но пока на них у него нет ответов. «Время не пришло», - думал он. Их он ему задавал уже не единожды. Но Савелию в этот раз видимо понравилась эта беседа. Он ее стал поддерживать.
- Ды, знать бы ее оценивать, Кирилыч, молодость-то мою. Увидеть бы ее теперь хоть издали, или от кого услышать о ней. Ан, нет. Не помню я пока ничево. - Савелий задумался и погрустнел.
  - А надо бы вспомнить, - подсказывал Ион, - хотя бы чего-то из прошлого, немного хотя бы. Например, как ты в молодые годы жил, где,  с кем, и чего там делал? Вот поедем с тобой в мою деревню, там я тебя по тропкам моего детства повожу, в местах молодости с тобой побываем, о любви моей первой повспоминаем. Просто о многом повспоминаем.
       А если чего-то вспомним, то души наши: моя и твоя - оттают. А тоска  в души наши если и  заявится, напоминая былое, за живое возьмет. Меня деревня растревожит, а тебя деревня заинтересует, о твоем селе какими-то местами напомнит. Наведет на какие-то воспоминания, о доме твоем, об огороде, об усадьбе, о жене, о детях, или еще о чем-то напомнит. И память свою ты обретешь. Рано или поздно, но это должно случится.
  Ион встал с дивана, подошел к взволнованному слуге, обнял его. За что Савелий ему был более чем благодарен.
- Дал бы мне этого бог, Ион Кириллович. Открыл бы мне он сознание. - Савелий троекратно перекрестился. Последовал его примеру и Ион. И насладившись чаем, перевернув по традиции пиалы вверх дном они теперь сидели и молчали, дума каждый о своем. Долго молчали, пока с Ионом не заговорил теперь первым его слуга.
- Ды, я к слову твоему, Кирилыч, все прислушивался. Само собой, грустно теперь мне и тебе. А как родители нам говорили «Где родился, там и пригодился». Ты в Кочугурах родился, в них и пригодился. А я не знаю где родился и тебе пригодился. А вот разум мне будто обухом отшибло. А от чего бы это, я пока не знаю.
Ион это от Савелия уже слышал, но ответа на его затмение и у него не было. Прошлое, оно у всех есть, и оно к себе всех манит. Иона теперь вот манит его военный мундир. И он в него иногда облачается. И Савелий при этом будто бы чего-то начинает вспоминать. Он чему-то  радостно улыбается, его спрашивает: «Наряжаешься, Ион Кирилыч? И правильно делаешь. Форма тебе дюже идет».
Иону это льстит. Он придумывал причину, почему теперь именно он надел на себя эту  дворцовую форму. Объяснял это Савелию. Но и тогда Ион задумал свой гусарский костюм все же отвезти в Кочугуры, и там отдать его старшему племяннику Афанасию. А Савелий узнав это, стал его отговаривать.
- Ну почему ты против, Савелий? - спрашивал его Ион, - в этом нет ничего плохого. Увидят в мундире племяша моего в моей й деревне и скажут «О, поглядите, служивый пришел!».
  А Савелий вместо ответа, приступил к уборке посуды со стола. Ион, поблагодарив его за угощение, отправился опять в свою комнату. Лег там на диван и предался воспоминаниям.
  Через какое-то время Савелий заглянул к нему. Ему показалось, что хозяин задремывает, забывается. А Ион действительно старался заснуть, находя для этого удобную позу. Но мысли мешали ему уснуть.
  «А правда, сколько же годов-то прошло как у сестры мы были? - Три года, а может два? Старый я тоже стал. По письму дату погляжу...» .
В папке порылся. Нашел письмо. В ней стояла дата 1789  год, месяц второй. Ион отложил письмо.
«На свадьбе я у Афанасия тогда был. А на калинке им я конную сбрую подарил. Внесли ее в дом, сватам показали, все они так и ахнули. И я тогда деньги на скакуна им на поднос выложил. Настя и Афанасий были довольные, улыбались. Им кричали все «Горько!» Они целовались. Выпил я тогда за них свой стакан до дна. Крепка была на свадьбе самогонка, зараза! Изба перед глазами так и закружилась, а публика завертелась. К Насте я как потом попал? И не помню».
  А калейдоскоп воспоминаний повел его дальше. Григорий Орлов, бывалый царедворец вспомнился. Он, юный гусар в его отряде. Понравился я огда Орлову старшему, в состав особой  оперативной группы им был зачислен.
  «Рассказывали разное о той группе «Миних- царедворец опытный вояка, Анне Иоановне еще служил верой и правдой. Потом его отставка была, ссылки. Но это потом, а преданность двору при Петре третьем у него еще оставалась. Хитрющий волк, умел ловко вредить двору, царице,матушке — Екатерине Второй. Арест его банды осуществляли. Наводку отряд получил, шли лесом к указанной деревне…».
  Ион потерял нить воспоминаний. Вспомнилась зимняя дорога, их утепленный дилижанс. На незнакомой станции они обедали. Кучеру водки заказывал, себе и Савелию он взял бутылку коньяка. Закусывали уже, вошла молодая женщина. Она дрожала с мороза, искала глазами свободного места в баре.
«Бог ее тогда подослал. Поднялся я, позвал ее. Женщина благодарно мне улыбнулась, разглядывая нас всех и наш столик. Место было, ее усадили. «Софья, я, - представилась, она, красивая женщина. - Я тут проездом… . А вы?».
Служанка подошла, расчет требовала... .
– Кирилыч…! Кирилыч! Разделись бы. Вы уже спите? - тормошил его слуга.
- Эх, старый дьявол, сон какой прервал. Тот, наш путь зимний помнишь? Казань, город, станция, заезжий двор… .
- Как не помнить, – закряхтел Савелий, - женщина к столу подходила. Вы ей место освобождали. Коньяком ее отогревали. Замёрзла она, баба та собой была видная. В жены бы тебе ее. - Это рассказывая, слуга улыбался. - А письма она вам слала теплые какие?
- Вот старый, любопытный какой, - рассмеялся Ион. - Это помнишь, а свое ничего не помнишь. И  Софье ты тоже тогда понравился. Она мне говорила «Слуга у вас славный, добрый».
- И она славная, но дюже хрупкая и  дюже замерзшая. Прижималась к тебе. А я о вас думал  «Сошлися бы они». - Савелий испытующе смотрел на Иона, который его уже не слушал. Он был в своих воспоминаниях.
  «А может я и правда с Софьей тогда поступил не правильно? Как и в Кочугурах с Настей. Которую тоже обласкал, а потом в Москве очутился. Там на карнавал попал, свита царская веселилась. К Орлову Григорию подвели, В полк Преображенский через него и попал...».
  С этими мыслями Ион незаметно и заснул. А во сне все явное и не явное переплеталось. События и былые и нынешние. Алексей Орлов снился. Который рассказывал о своей невесте, о Екатерине второй, которая против мужа своего восстала. «Нам дел и прибавилось. Делёжь начался, гусары – кто за кого. Молодость, терять нечего! Перспектива или риск. Пассека разоблачили, арестовали, на допросе он о Екатерине проболтался. Царицу предупредили. Гусар деньгами одаривала она на случай. И переворот в ее ползу получился. Царицей стала Екатерина вторая. А мужа своего она в крепость вскоре заточила».
Ион проснулся и сну собственному удивился. Стал его в яви по полочкам раскладывать: «Надо бы мне тогда от Григория в дар имение взять при отставки со двора, а не фабрику. Это с коих пор я уже с Орловыми--то знаком? С тех пор, как матушка царица наша, Екатерина в охранке нас держала. И она многих моих друзей там так всю жизнь и держит. Незаменимые и неподкупные  ребята. А Григорий и теперь у нее по двору всем управляет. Григорию Екатерина первому присвоила княжеское звание».   
                ЖИТЬ ХОРОШО
Зять смотрит на Иона, улыбается, кладет косу на валок, к нему подходит. Вершками замеряет длину его косовища, намерил восемь.
«Длина правильная. - говорит он. - А ручка от пятки косы в четырех вершках должна располагаться. - Замеряет эту величину, -  тоже на месте. Крепление ручки тоже  правильное».
Теперь зять показывает Иону, как правильно косу держать при косьбе, показывает ему и как правильно косить траву на лугу.
«Становись прямо, так вот. Отводи лезвие косы до отказа вправо, а черен косы до отказа заводи за правое плече. И, не нагибаясь, резко делай взмах косой влево, до полного захода за левое плечо. Коса при этом скользить должна горизонтально у корней растений. При таком положении лезвие хорошо подрезает траву, укладывая ее в ровный валок. - Антон показывает это на своем примере. - И учти, тут наука целая будет еще перед этим. А именно: косу умеючи точи, правильно ее отбивай, правильно храни».
Зять своим учеником был доволен, улыбался ему, щурясь на солнце.
«И крестьян, Ион, тебе надо понимать, их жизнь и привычки изучать. А лучше с ними время какое-то пожить, узнать через них каждую крестьянскую вещь. А каждая их вещица, если она по правилам сделана - это загляденье».
«Загляденье!? Слово-то какое красивое, - удивляется Ион. - Да, я давно в деревне не проживаю, многое и подзабыл. Слово это забыл, но говор деревенский не вес забыл. И знаешь почему?»
«Почему?»
«Потому, что я говор моих родителей люблю. И когда я к вам приезжаю, с селянами на нем стараюсь говорить, на их наречии. А у себя, в Солнцеве, я говорю на другом наречии. И мне в деревне многое нравится. Трудиться мне с тобой, Антон, нравится.
На сенокос с тобой мне ездить нравится, например, где за день-деньской мы с тобой косами так на махаемся, по росе босыми ногами так находимся! «Коси коса - пока роса, роса долой и ты домой». Пословица гласит не зря так. А потом мы с тобой в тенек, под рыдван идем. Травы свежей туда натаскаем, ее там разложим и сидим под рыдваном, разговариваем о делах завершенных и еще не завершенных. А ты сумку уже раскрываешь, а там молоко в бутылках и чашка с лепешками сдобными. На обед нам эту стряпню сеструха наложила».
«Да, я это тоже помню, - соглашается Антон, - поели мы тогда, на траву душистую улеглись. Лежим, отдыхаем, лицами к верху лежим. Жаворонки поют, их слушаем. Задремывать стали, помнишь? Я на бок перевернулся, косого рядом увидал».
«Помню, как ты меня за рубаху тормошил. Говоришь «Ион, гляди на этого смельчака, на косого! Нас не боится. Сам припрыгал стану». А он сидит себе на пригорке, в двадцати метрах от нас, по сторонам смотрит, любопытничает. А мы лежим зачарованные, на него смотрим. Это называется знаешь как, Антон? «Единение природы и человека в деревне». Хорошо жить в деревне. И вообще, жить  хорошо на земле. Разумом если это осознаешь».
«А у вас ты зайца не увидишь. - улыбается зять. - Но вопрос тебе один.  И ты по честному ответь на него, Ион. А ты почему из деревни уехал?  Радоваться там своими дорогами булыжными, тарантасами, своей фабрикой уехал...? А еще чего там ест у вас? Там нет скота, нет этих сенокосов, нет зайцев. Там хорошего для человека ничего нет. И скажи мне другое,  а молодость твоя, она где лучше проходила? В гусарах или в нашей деревне?»
А Иону чего оставалось делать? Он зятю с улыбкой, и тоже по доброму начал ответы давать разные: о красоте его жизни, о смысле жизни, и о том, где жить ему или вообще человеку лучше, а где хуже. Но зять из его философских рассуждений не все понимал, и его во многом упрекал. Он так Иону говорил:
« А я, парень, скажу тебе вот чего. Отчуждался ты от своих родителей слишком рано и от своего села. Отца своего и матерь этим загодя в могилку свел. И выходить из того. Сын ты блудный, Ион, и непутевый. Вот ты кто».
«И Антон тогда был прав, - вспоминает теперь Ион, лежа на диване в своей уютной и хорошо обставленной квартире. - Но прав не во всем. Были в моей жизни и промахи тут, и свои прелести. Особенно, когда я ходил в гусарах. Надо было и в них быть кому-то. Антон меня и в этом упрекаеть. Почему?
А вед жизнь моя в гусарах была почетной, ответственной и веселая. От службы связи у меня нынешние, друзья нынешние. Один Григорий Орлов и его братья чего стоят. При службе во дворе у меня и от красавиц отбоя не было. Только и было слышно. « Гусар новенький объявился!».
И тут же столики появлялись, бутылки с шампанскими открывались, фужеры с напитками заморскими, девицы красивые, веселые, с косами по пояс. К себе одна  манит, другая. Одна обихаживает, ласкает, другая. Бывало всякое. Рад бы жениться, но получалась закавыка. Образованные, красивые, но подневольные попадались мне девицы. И хотя любовь с ними получалась  пылкая, но временная, без продолжения рода.
И красивых служанок мне много принадлежало. Анюта особенная из всех:разумная и самая красивая. Ездили мы с ней к ее помещице, уговаривали, просили. Она улыбнулась в ответ. А мне одному потом и  говорит: «Вы в своем уме, гусар? Да моя Анюта половину моего имения стоит. Она моя самая лучшая домработница. Она бесценна для меня. Я на ней деньги зарабатываю».
 Но Антон прав, в молодости у меня было много баловства, разного».
И мысли у Иона так бы и роились, как роятся пчёлы в улью. И в он с ними в тенёчке под рыдваном опять очутился, где Антон напомнил ему о его любви к  деревенской Насте.
«Сходил бы ты к ней по старой дружбе, и поговорил, - посоветовал он Иону - Пока она с дочкой своей Иришкой проживаеть. И распознал бы ты у Насти по Иришке: твоя она дочь или не твоя? Пока этот сожитель-та ее, башкирин от них уехал за частями к шерстобитке, говорили их соседи. И по вспоминали бы вы там с Настей о былом, поговорили бы, как она охамутала тебя, али ты ее.
«Да, кто об этом теперь помнит?» - вздохнул глубоко Ион, пытаясь закруглить этот разговор, ему не очень приятный. Но Антон его продолжал:
«По мужику, такому же как и ты, Настя твоя опять соскучилась. По настоящему мужику. А ты ей тут и подвернись. У ту рощу  с ней и сходи.
«Тебе и это известно?» - удивился Ион.
«А как же? Бабам известно, значить и мне известно. Они скотину утром со дворов выгоняють, о вас и о других молодых разговаривають. Одна слово сказала, а другая ее подхватила, свое добавила. И пошло по деревне, поехало».
Ион и решил зятю под рыдваном о себе и о Насте правду  рассказать.
«Она на посиделках мне понравилась, когда мне глазки строила и льнула. Не удержался и я, по честному, если. А для чего она шуры - муры строила, это ее спрашивай.
Пошли мы с ней тропою вдоль речки при луне. Идет она и рвет траву, нюхает ее, мне нюхать дает. Я ее нюхаю, а она меня обнимает, ласкает. Стал и я ее ласкать. А груди у Насти упругие, видные. «Эх, Настенька! - говорю я ей, - разглядел я тебя. А девушка-то ты, оказывается, хорошенькая».
«Была хорошенькая, да сплыла, - смеется она. - Теперь я уже не та».
А теперь ты какая? - ее спрашиваю».
«Она замуж еще до тебя выходила? - поясняет мне Антон. - Не слыхал? Бабы о ней разное языками тут глаголили».
 И это ладно бы. В дереве был такой порядок. Но у Насти и для меня осталось много прелестей. И в тот вечер разбудила она во мне страсти. Признался я ей об этом. И она ко мне еще крепче прильнула.
И крыли после этого нас тогда густые травы на лугу душистом.
«Вот и укрыли, - рассмеялся Антон. - А теперь они вас чего же не укрывают?. Не твоя теперь Настя, а чужая она стала».
Антон меня об этом спрашивал на полном серьезе уже на возу, когда мы ехали с ним домой. Дорога проселочная была не ровная, но на рыдване с сеном нас не трясло. Антон ловко правил лошадью, для него это дело было привычное. И с вопросами ко мне он не унимался.
Ды, я опять про твою Настю, Ион. Это как же выходило-та у вас с ней? Стало быть она тогда на передок была уже слабой?»
А я с ответом не торопился, смотрел на прогон, который нашу дорогу пересекал и уходил к речке. Потом ответил, время потянув:
Зя — а - ть! Не мне Настю судить и ее оценивать. И не тебе. Есть бабы на это, они  все знают. Они ее и осудят, и оценят. Ты мне сам об этом только что говорил. Антон улыбнулся мне. И тоже сказал чего-то не определенное.
« Но ты же приглядывался к ней, и теперь приглядывайся. А то бобылем тебе еще долго прожить. А он как  лебедь в небе, как гусь, который от стаи отстал. Пропащий тот мужик, у которого бабы под боком нет. Я всем это говорю. А вдвоем-то жить легче. С мужем ли, с женой ли - один коленкор. А с детьми жить, уже коленкор другой. Но с ними всякое бывает. У кого-то они и не получаются. А вы со своей Настей уже проверенные».
Как это проверенные? – удивился я.
«Узнал только? - Антон весело рассмеялся и стал салыжиной веселее погонять нашу Воробьиху. - И об Иринке своей ты не слыхал? И што она вылитая мать, не слыхал? - Антон хотел чего-то еще добавить, но Воробьиха в это время  остановилась, расставила задние ноги, начала прямо в оглоблях мочиться. Пошел резкий запах. - Ну-у, зараза окаянная! Тут тебя и  разобрало, - ругал ее Антон. - Подеялось тебе, зараза такая, сякая. Стала под ветер и нам тут мочей своей развоняла».
Запахи мочи и до нас дошли, а брызги попали на оглобли, на ноги лошади, на сено. Это Антона еще больше возмущало. Мол, раздирает ее.
«Право слово раздираеть. До дома не дотерпела. Сено все испортила.  Куда я с ней теперь, к какой скотине? - не унимался он. - Правильно старики говорили «Кобыла не лошадь, а мерин не конь».
И правильно впереди обоза они потом быка Синего ставили. Он был у них ведущим, передом теперь ходил у лошадей».
А почему старики его ведущим ставили? - поинтересовался я у Антона.
«А потому, што он был еще и быком заметным, - отвечал он. -  Масти бык был необычной, синей. И разумом Синий бык был необычный. Он от лошадей всех еще и степенностью своей и спокойствием отличался, дороги полевые и проселочные, луга многие Синий бык хорошо знал, и по ним никогда не блукал. И он хорошо знал команды ездового: цоб-цобе. А сам без его команды никуда не сворачивал. За это обозники его и уважали, быка Синего очень любили».
                В ЗАЛОЖНИКАХ
- А ты шабра моего, Федора помнишь? - Продолжал допрашивать меня Антон. - Поздоровался я с ним, а он меня спрашивает:
- Сосед, у тебя с заготовкой сена делишки обстоять как?
- Хорошо, - отвечаю. На зиму сено посчитай уже заготовил.
- А тады мне бы ты на денек, другой свою Воробьиху и рыдванку выдал.
- Бери, - ему говорю, - но колеса у рыдвана все хорошенько смажь.
Договорились с ним. А на следующий день едет он с возом сена с выгона, слышу, колеса у рыдвана пуще прежнего свистять. Спрашиваю Фёдора «А Лошади-то твоей воз везти тяжело небось?»
- Потерпить, - отвечает Фёдор. А сам еще и смеется. Смешно видно ему. Такой он оказался крестьянин, и такой непутевый селянин.
- Лодырь ты Федор! - ругаюсь я на него, забирая от него свою Воробьиху. А он повернулся от меня недовольно и во двор свой пошел. И спасибо за коня мне  шабер не сказал. А это чево означаеть? А то, что у него и сыновья выросли такими же. Уехали они из нашей деревни. Они знали, в деревне если жить, тут надо уметь работать. А отец их к этому не приучил. Вот его ребята в Воронеж - град и подалися. А есть чево? Там нет ничево, ни тебе пашни, ни сенокосов?   И сыновья Фёдоровы у банду подалися. Поймали на воровстве там ево Женьку, наши мужики говорили, и на поселение отослали. И там Фёдоров Женька вскоре без вести и сгинул.
- Да зять, насчет лодырей и бандитов ты прав, которых они там потом представляют, - согласился Ион. - У моих друзей Орловых при царском дворе была команда из служивых гусар. Они одно время по всем городам России этих бандитов вылавливали и на поселение отправляли. А надо им с каждым бандитом конкретно разбираться, узнавать, как он в него превратился и чего этому в его жизни способствовало, послужило.
Я вот послушал тебя о сыновьях Федоровых, которые подались потом в бандиты, историю одну вспомнил, тебе ее расскажу. В ней принимал участие и я.
Конокрады были раньше, да их и теперь по деревням хватает. И обирать купцов проезжих — это их промысел. Такая банда задержала и группу наших гусар, которая по царскому повелению разыскивала бывшего царедворца Миниха,  противника царицы, отставного военачальника. Крупная птица, а не присягнул он императрице, поддерживал сторону Петра третьего, не Екатерину вторую.
Я гусаром был тогда еще совсем юным. А Иван Орлов, возглавлявший нашу группу, царедворцем был опытным. По глухим местам, между каких-то болот на конях мы шли, тропинками, редко кому известными. От древнего кремля как вывел он нас, так к низинам каким-то и повел. Узкая тропинка впереди, в одну лошадь, где темень кромешная наступила. Тут они из засады на нас и налетели. Бандитов по числу больше чем нас, и вооружены они лучше: копья у них, вилы, топоры. Потом это мы от них узнаем.
За купцов они нас приняли, с седел стащили и руки всем повязали. Мешками на седлах висим, а кони нас везут неведомо куда.
Через час, примерно, оказываемся мы в избушке. На стенах, в подсвечниках свечи горят, скамейки у стен стоят рядком, на них мы сидим. Саженого роста бандит сидит  напротив, задает по очереди нам вопросы. Мы пока молчим, Иван отвечает за нас всех. Услышали они от него о Минихе.
- Миних!? – удивились они, - слыхали о таком князе. Силен холуй царский, упаси боже в лапы такому попасть.
О Петре третьем тоже слыхали, о царице не слыхали.
-  Так, орлы! – обращается он к своим стражникам. Те встали. - Царь нам не отец и не повелитель? Не указ он нам ни в чем?
- Не указ! - гаркнули те в ответ.
Иван Орлов им предлагает отдать лошадей и оружие в замен на нашу свободу. Их старший будто и не слышит Ивана, не обращает внимание на его предложение нашего выкупа. А в ответ они нам велели в одну шеренгу ставать, на лево велели поворачиваться и шагать за бандитом с копьем. В сарай отвели они нас, дверь за последним гусаром захлопнули, стражников двоих с копьями у двери поставили. Горюет Иван, вздыхает. Отвечает он головой за нас, за каждого перед Ее Величеством Екатериной второй.
Лежим день в  доме на соломе, другой, третий. Кормят сносно, но убежать нам шансов нет. Тропы все ими охраняются, а вокруг них болота. Чумазые мы стали, на бандитов стали тоже похожие. В баню они нас сводили. Щерились, когда чистыми мы стали. «Дороже выкуп за вас возьмем с Царице, счет предъявим. Не будет выкупа, всех тут перебьем», - говорят они нам.
И предъявили, по тысячу рублей выкупа за каждого. Ивана вызывает старший бандит и говорит «Пошлешь любого из своих к царице с нашими условиями  выкупа». Иван меня гонцом назначает, как самого молодого из всех узников. А мне бандит их говорит:
- Через неделю не возвратишься, с одного вашего голову мы тут снимем. Еще через неделю не возвратишься, еще с одного голову снимем. Так будем поступать до последнего.
Я стал хитрить, по знаниям дороги засомневался, да и правда растерялся. Сказал Ивану при них об этом. Они тоже засомневались. Правда, молодой я слишком.
Другого гусара отослали. А мне сказали «С тебя первого голову будем снимать». Я храбрился пока, а у самого поджилки уже тряслись. Ускакал наш посыльный, и с ним их бандит. Пошел отсчет нашего времени. У Ивана Орлова при дворе четыре брата служат. Они ультиматум когда прочтут, думать будут о нас, а не о поимке Миниха. И к царице сам Григорий Орлов пойдет.
А та ему наверняка прикажет «Гусар из неволи освободить немедля за любой выкуп!».
«Отряд Григория отправится к нам на выручку. - думали мы. - Осторожно будет действовать, опираясь на местных жителей, на охотников, обещая им тоже большие деньги. Охотники знают тут все тайные тропы и подходы в любые места на болотах. Путь спасителями нашими теперь уже на половину наверняка пройден, а до ультиматума остается еще время». Такие мысли нас успокаивали. А тревожили случайности, по которым вдруг да не прибудут  к нам наши спасители. Или поздай они на полчаса, одного из нас бандиты уже казнят.
В субботу в баню повели они нас опять. Тропа шла краем оврага на крутой подъем. Не доходя до бани, у курилки остановили они нас, разрешили перекурить. Стражники, видимо в целях запугивания, громко рассказывали нам о предыдущих казнях заложников. Бандиты даже показали нам окровавленный пенёк у края оврага. Говоря при этом и нагло улыбаясь.
- Так, господа гусары! Вы не глупые ребята, догадались наверно, для каких целей этот пенек существует?
Мы догадывались, что это и есть место предстоящей казни, но молчали. Тогда один охранник сказал:
- Вы  это подумали. У нас метод казни времен Ивана Грозного. Мы купцов в бане тоже купали и отпускали с миро, которые нам выкуп во-время оплачивали. Отпустим и вас, если за вас выкуп во время поступит. А не поступит, мы голову рубим на этом пеньке одному, любому или добровольцу.
Впустили они нас в баню. Находясь в парной, я ждал их команды: «Ион, выходи!» И в этот миг в спину мне огненная стрела вонзается. Обожгла она меня смертельно, не вздохнуть мне от ее боли и  не охнуть. Мне плохо, я теряю сознание. А гусары в уши мне чего-то шумят, другие в дверь неистово стучат. «Откройте, у нас человек умирает!». Мне плохо, но я слышу слова Ивана « Это мы тебя специально кипяточком ошпарили».
Позднее я узнал, меня из бани стражники должны были вызвать на казнь. А эта кара болезненная, зато она способна была отдалить мою казнь. Перед казнью даже  палачи гуманно поступают. Они обреченному шанс предоставляют, слово последнее дают, а священник перед смертью его благословляет.  И на казнь обреченному являться надо в здравии.
Выпустили они нас из бани. За предбанником всех осматривают. Туман густой идет на нас от оврага. Дошли до меня осмотрщики, я рубаху поднял, верзила их глянул, спина моя сварена. В строй толкнул. Казнь моя была на время отложена.
А из низины в это время топот коней послышался, голоса слышны были приглушенные, много голосов к нам  приближалось. Бандиты насторожились. Это копыта коней наших спасителей слышны были. Всадники сквозь туман показались, гусары наши бородатые, усатые. Сабли в их руках засверкали, готовые рубить и сечь неприятеля. Но бандиты свои орудия не подняли, они сдались нашим спасителям без боя. Освободили они нас из плена. А бандитов со связанными руками сажали на их же коней. Доставили их ко двору, где по царскому указу всех судили, потом ссылали на поселение в необжитые места на просторах нашей Руси.
- Да, Ион, тяжелые твои воспоминания, - вздыхает Антон. - У нехристей этих  случиться могло разное и всякое. Супостаты они и есть супостаты. Им закон никакой не писан, на них  креста нету и никогда его не было.
А Ион сидел на душистой, луговой траве и в ответ ему  грустно улыбался.

                ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЮБВИ
- Эх, Антон, а сколько их случаев-то разных. Такой же был и там луг. Он такой же как у нас в Кочугурах, с которого мы с тобой теперь едем.  - Рассказывал о своих приключениях Ион зятю в следующий приезд. -  И я на том лугу встречался с  очаровательной Анюткой, с которой познакомился, когда она шла в Солнцево по воду.
- С пустыми ведрами она шла-то, барин. Мало ли чево? - засомневался тогда мой кучер.
            - Да, шла она по воду с ведрами и с коромыслами. Остановилась у колодезной тропы, которая пересекала нашу дорогу на фабрику. Меня  эта девушка заинтересовала, лицо ее меня привлекло своей нежностью и необыкновенной прелестью. Разговорился я с ней.  Оказалось, она была у нас на фабрике, приходила она на нее устраиваться на работу. Рассказала о себе, о  нынешней нелегкой судьбе и о своей судьбе счастливой, но в прошлом. Оказывается эта девушка была  когда-то богатой помещицей, потом размотавшей по легкомыслию все свое поместье.
Ладно, зятек, прервемся на этом. - Ион похлопал Антона ладонью по спине, - не буду я тебя угнетать моими приключениями. А расскажу, как происходили у меня дальнейшие встречи с этой самой Анютой. Так как я знаю, что мой зять к историям с женщинами очень любопытный.
- Давай, Ион, о девке этой, об Анюте своей и рассказывай, -  заинтересовался Антон.
- Вот, об Анюте моей, загадочной и слушай. Там был стожок. Из него лошадь наша сено всегда ела. А Володимир в телеге лежал, отдыхал, нас ожидал. И получается,ужок тот схожий с нашим и Анюта схожая с моей бывшей Настей. И тут место для свидания выбирала Настя, там моя Анюта.
Задержался я по своим делам на свидание как-то. Приехал с опозданием, а на лице  ее слезы, целуя меня и обнимая, она говорит «А я, Ион, тут уже и не знала чего думать». И она же мне в той тревоге другое нашептала: «И я тут уже не знала чего с собой делать? Думала уже, а не наложить ли мне на себя руки? Иончик, я же беременная...».
Я так и обомлел сначала, а потом обрадовался. Обнял я ее крепко за эту весть,поблагодарил. И Анюта после этого ко мне в слуги попросилась. «Или в работницы возьми меня на вашу фабрику». С такими пожеланиями обращается она ко мне. А я до этого уже и сам об этом  подумывал. Мечтал я Анюту свою как-то к себе пристроить, или в жены ее как-то забрать от ее помещицы.
Но на этом пути у нас стояли определенные проблемы. А дело в том, что хозяйка ее была против нашей помолвки. Хотя ранее эта же хозяйка Анюте свободу обещала «Вот как от него в положении будешь, родишь ребенка, вырастишь его после родов, оставишь ребенка мне, а сама к нему уйдешь. Я тебя отпущу». Ко мне, то есть, она ее отпустит.
Но беременность наша долго не наступала. Устала ее ждать Анюта, а теперь вот эта наша общая радость. Висла она мне на шею, целовала, ласкала, обнимала. Говорила «Иончик, я на седьмом небе. А я-то дура о тебе все думала, что ты меня тепер такую совсем бросишь».
А получилось наоборот. Я свою Анюту теперь любить стал еще крепче. И на лужочке том со своей возлюбленной, да еще и с беременной девушкой были мы ежедневно, с полудня и до позднего вечера. Она меня стала любит еще крепче, старалась уважить меня во всем. И я ей старался во всем уважить. Мы постоянно разговаривали с Анютой о будущем, о нашей совместной жизни. Ловкая она должна быть по жизни, как и в любви была моя Анюта. И нам было прелестно находиться там, под этими лучами яркого солнца, под синим небосводом, на траве лежать луговой, ароматы цветов нюхать, слушать пение птиц и журчание ближайшего ручейка.
Но с Анютой мне было хорошо до поры. Она мне напоминала о нашем ребеночке «Мы-то с тобой счастливы, а с ним чего будет?» - спрашивала Анюта. А я сам еще не знал о будущем времени нашего ребенка ничего.
Хорошая бы из нее жена вышла, но она подневольная. Ей помещица опять выдвигает условия. «Наследника мне родишь, и я потом тебя к нему отпущу». Моя Анюта ей была меньше  нужна, ей был нужен ее ребенок. Ее помещица женщиной была одинокой, и у нее было несметное богатство. Она и хотела хозяйство свое отдать в руки хорошему наследнику. Ей нужен был  надежный наследник. О смерти своей она еще до его появления стала задумываться. А у нее не только детей, племянников и внуков не было. И скумекала ее помещица о подборе наследника. Узнала она все обо мне: и  кто отец у ее предполагаемого наследника, и какие родители были у меня. Прикинула она и кто в прошлом была Анюта. А Анюта хорошо воспитанная женщина, разумная, способная, красивая. У Анюты был и красивый, хорошо поставленный голос, она пела хорошо старинные песни и  романсы. По ее рассказам, она была в свое время расчетливой и деловой хозяйкой. Из-за чего и быстро разбогатела.
И я это понимал, оценивал, выбирая ее себе в жены. Она наверняка была бы мне хорошая жена, а ребенку хорошая мама. И ее женские прелести: тело с коричневатым оттенком, ее гибкий стан, аккуратная фигура очаровывали меня, устраивали во всем. Словом, она та женщина, которую я долго искал. И нашел, но, не на долго.
Наконец-то она нам родила прелестного мальчика. Назвала его моим именем, Ионом. Но мы с ней расстались. С мальчиком нашим Анюта так и оставалась у той помещицы подневольной. И она могла бы от нее уйти, убежать. А куда она без него, без своего любимого Иончика.
                ОТКРОВЕНИЯ
- Ишь, куда ты попинался! - воскликнул зять, прослушав с удовольствием рассказ Иона,  подергивая веселее тепер поводья у своей лошаденки. – А у меня жизнь была проще. И она тоже не тайная. Она у нас с сестрой твоей вся на виду была, а для тебя такой и осталась. Идеть наша жизнь по деревенскому замыслу, как мы ее построим, и кто как ее понимаеть. Мы ее с Киреевной моей по уму ведем, по совести.
И хоть сестра она тебе, а про нее я расскажу: красивая Дарья моя была у молодости. И ловкая тоже была у делах, а так же и у любви. И она меня никогда в этом деле не подводила. С извозу я так вот еду один, бывало, а она меня ждеть, не дождется.
Или с сенокосу я заявляюсь. На гумно заворачиваю, и она бежить туда же. Помогать мне спешить, делать еще чего-то. А там  тоже стожок. Ево хорошо мы всегда оправляли. Помогали и  Афоня с Митяем.
А потом мы с Дарьей. - Антон глубоко вздохнул, кнутовищем взмахнул. - Эх, када это было-то!? А мужики они все такие. И мы с Дарьей на гумне немного поработали, сено застоговали, скотинку из стада встретили, в баньку пойдем.
А в деревне банька по черному отапливается. После трудов-то праведных банька, это брат тебе какое удовольствие-то!? Ты об этом тоже хорошо знаешь. А там, на полку-то с бабой голой каково сидеть? Так просто не будешь сидеть и паром банным с ней дышать, веником березовым себя и ее похлестать. Хотя и это тоже удовольствие. Но не то.
Но сперва Дарья моя мальцов в бане искупаеть. Их, в тряпье разное укутаеть, а я их  домой по очереди уношу. «Гляди, не застуди их!», - наставляеть меня Дарья. Отнес я их, в баню сам теперь поспешаю. Ее сбрызну водой там теплой. По спине, по заду, по бедрам веником ее хлестаю. Потом себя тем же веником по бокам, по спине, везде хлестаю. И делаем мы с ней это до  томления, до изнеможения. В шапках с ней паримся, а ежели без них - волосы на голове и у нее, и у меня трещать будуть. И легким  нечем дышать будеть. Квасом на голыши после этого брызнешь. От чего пар густой по полку и по потолку пойдеть. А это уже и ей, и мне двойное удовольствие, нашему здоровью удовольствие.
А мы же кабели какие мужики-то? Нам надыть и поиграть теперь со своей бабой-то. Груди ей погладить, бедра потрогать. «Отстань, окаянный!», - ругается Дарья. Какой, отстань, када тебя сам дьявол теперь раздираеть. И Дарья от меня за топку прячется, а я туда за ней, она на полок, и я за ней. Прелести ее меня привлекають. И появляются у нас после этого обоюдные желания. А када это совершается, то и ей бываеть хорошо, и мне.
Рассмеялся после этого Антон, поглядел на Иона, спросил:
- А это када было-то? Када Дарья и я молодыми были. Када она еще в уголочке и в тенечке от меня  пряталась. Када я к ней прилипал, к себе привлекал. Ее приучал к любви со мной и к взаимопониманию.
- Ну и как, приучил? Взаимной любви с ней добился? - спросил зятя Ион зятя, улыбаясь. - Привыкла она к тебе со временем?
- Привыкла, да еще как. Когда я ее тело разглядел, когда мне ее все рубчики и родинки стали знакомы, известны. И с этим нам, Ион, в деревне жить стало проще. Люди тут проще. Женятся они в деревне по простому. Когда и просто, без любви сходятся, можно сказать. По сговору семи порой создаются, через знакомых.  А потом поживуть они вместе, привыкають и в ладу всю жизнь проживають.
У Тепериных было так, потом у Кортуновых. Об этих семьях старики нам рассказывали. Бедно потом они жили, но муж и жена сильно друг друга любили и детей в семьях много наплодили.
  Тут Антону показалось, что Ион его не слушает. Замолчал и он. А Иону в это время вспомнилась его сестра Дарья. Вспомнил он как он к ней вечерами ходил. И смотрел ее за домашней работой, когда она на низеньком стульчике сидела в розовой косыночке, в цветастом фартучке, корову свою доила. Подоит она ее и ему прямо из доенки в его кружку молока до верху наливает. А Антон ее залпом выпивает.
Благодарит сеструху Ион за вкусное молоко. Благодарит он  ее постоянно, пока проживает у них в деревне.
- Пей на здоровье, братик мой дорогой, - отвечала ему благодарно и сестра. - И ты, Ион, я знаю, поправишься у нас, как месячишко в деревне погостюешь, по вечерам молока попьешь, и по утрам. Лицом порозовеешь, телом пополнеешь от молока парного.
Ион напомнил об этом теперь Антону. Он засмеялся.
- Да, с молочком в деревне летом не греши, с ней не пропадешь, голодным не будешь, - согласился он. - А зиму за что я не люблю и ее ругаю? За морозы, за метели, и за отсутствие молока парного. А так бы нам и зимою чего в деревне не жить? На зиму летом сено скотине заготавливаем, зерном амбары засыпаем, топку запасаем, и живи себе припеваючи. На печке теплой грейся после трудов праведных зимой.
И получается, зимой тем хорошо, кто много трудился летом, и все, чего требуется зимушке суровой и долгой, запасал. Красота им зимой. Вышел во двор, отделался со скотиной, в избу беги на ту самую печь, с детками на ней играй. А Киреевне не до них, которой за прялкой, за вязанием чулков или носков надо посидеть.
Лето для многих дел предназначено, с огородом работы много, в поле дел полно. «Лето зиму кормить», - говорили  старики. И они говорили «Летом как потопаешь, зимой то и полопаешь».
Но-о, старая! Остановилась совсем. - Поторапливает кнутиком свою лошадку Антон. И проехав еще не много  останавливает ее. Кинув вожжи ей на спину, спрыгивает с рыдвана. Отвязав от грядки бутыль оплетенную, он пошел к роднику. Стал там корцом заливать ее родниковой водицей. «С Настей мы за теми вон ветлами от соседей прятались, - вспомнил Ион. - Боялись ее маму, как бы она ей не устроила за меня взбучки. А теперь наверно и отца, и ее мамы в живых нет. Но зять говорит, что у Насти дочь уже на выданье». О решении посетить свою Настю, Ион сказал Антону, как тот к рыдвану возвратился.
- И правильно решил. В лоб она тебя не ударит.
Въезд в Кочугуры со всех сторон разный. С южной стороны он равнинный. И село оттуда хорошо просматривается. А в село въезжали двумя дорогами: со стороны лесного оврага и со стороны речки Кондурча. В конце лесного врага было озера. Дорога его огибает и получается длиннее. Поэтому по ней мало проезжающих подвод. И там все лето бывает тихо. А это к озеру привлекает  много перелетных птиц. Гуси, кулики и цапли гнездятся в тех местах, а много птиц просто там кормятся. Гнездится вблизи озера постоянно птица крикливая - Чибис. Яйца в гнездо свое он укладывает просто, они лежат почти наружи. Птица когда сидит на них, она видна со стороны. И гнездо его расположено либо за кочкой, либо в небольшой ямке. И когда к гнезду кто-то приближается Чибис громко кричит на всю округу.  Это означает, что к гнезду приближается опастност.
Из хищных птиц в этой степи водятся коршуны, орланы, ястребы, беркуты. Ион всегда с интересом наблюдал за их охотой. Ловко они берут свою жертву. Особенно ястреб, который часами висит над лугом неподвижной точкой, держа равновесие своего тела взмахами крыльев. Высматривая у земли обреченную жертву. Обнаруживав ее, он когти выпускает и стремглав падает к жертве. Жертве из его когтей уже не вырваться, сильные лапы у хищника. Поймав ее, хищник улетает на ближайший бугорок или к стогу. Там он ею лакомится. Делиться с собратьями трапезой хищники не любят, съедают все сами, оставляя на том месте только кости да перья. Таков закон природы, сильные уничтожают слабых. "Как и у людей. Разница в осознании своего поступка. Коршун, Ястреб без разума. Им не грешно. Они инстинктом руководствуется при добычи».
Этой дорогой и ехали Антон с Ионом на рыдване, на Воробьихе. Ехали они не молча, и в дороге успели о многом поговорить, повспоминать. А это для них обеих было не мало важным.
                ПИСЬМО
И только когда на двери колокольчик зазвонил, прервались воспоминания Иона.
- Савелий, погляди кого к нам принесло? - крикнул он.
Слуга покряхтывая зашаркал к двери. Через минуту он входил с долговязым почтальоном. Ион увидя их с кусочками сахара пошел к почтальону. Такие правила с давних пор установилось. Почтальон Дениска не заглянет в сумку без гостинца. Разную корреспонденцию он Иону приносил. На нее и рассчитывал он. Не угадал. На этот раз ему вручалось письмо.
На конверте незнакомый адрес и почерк. В нем синий листочек исписанный мелко и красиво. Ион с волнением углубился в его чтение. Савелий заметил на его лице улыбку. «От родственников из деревни вести ему наверно», - подумал он.

 
А Ион в письме прочитал следующее: «Добрый день! Простите, что без спросу я к вам обращаюсь. Вы мне друг с того времени, как в дороге понравились. И живу я теперь теми воспоминаниями о Вас. Помните, была зимняя стужа? Но с Вами мне было тогда тепло. Я не углублялась в причину, она очевидна. И тот двор заезжий, и та чайная теперь стоят перед моими глазами. «А не судьба ли это моя, та наша случайная встреча?» - я  думаю. Бог один ведает. Да, я не одинока. А душой одинока. До свиданья, мой случайный друг. Извините еще раз за вторжение в вашу жизнь без спроса. Надумаете ответить, пишите до востребования. По адресу: деревня Девица, Воронежская сторона, Софье Дементьевне Нежиной».
Прочитав письмо, Ион сел удобнее в кресло у столика, расслабился. Долго думал о содержании письма. Пока Савелий не вывел его из этого состояния.
- Пишут чево? Али у родственников случай какой?
- Не от них письмо, от Софьи той. Помнишь? – Ион широко заулыбался.
- Как не помнить, девка там была. Мне она тоже приглянулась. В хозяйки бы вам ее. Как вы ее назвали?
- Ее зовут Софья. - Ион пододвинулся к журнальному столику, сосредоточился, готовя ответ на ее письмо. А Савелий не стал ему мешать, отправился на свою лежанку. Он знал, Ион теперь долго будет этим делом занят. А Ион, подбирая слова, глядел на улицу через окно. Шли мимо прохожие, спешили, кутались в воротники от ветра. Дама шедшая мимо мельком глянула на окно. Взгляды их встретились, дама ему улыбнулась. «Прошлое и она наверно тоже вспомнила. - Ион поднялся, закрыл штору. - И Соня меня вот так тогда со стороны впервые увидела, мило улыбнулась. И не обрати я внимание на нее, не встретились бы, разъехались бы навсегда. А теперь вот пишет мне «Не судьба ли это?». Верить в судьбу? А вдруг у нас в ней продолжение будет».
Прошел час, а письма так и не получалось. Савелий принес чая, потом на тарелочках бутерброды. Пили сначала молча. Потом Ион задал вопрос Савелию (для тренировки  его памяти). Фамилию спросил, тот нехотя ему ответил:
- Я фамилии моей не помню, но называли меня Савелием Ивановичем. Это помню. Хорошо вам, барин, дама вон письмо вам прислала, а моих родственников и в живых видать нету. Коль они молчат.
- Как же, а раньше ты мне рассказывал, у тебя жена была. Забыл?
- Да, и об этом с вами мы гутарили, - согласился Савелий. - Выходило так. С соседом с поля мы возвращались, а моя баба-то, али ево, царствие ей небесное, спрашивает нас «Долго блукали чего?» Была наверно и у меня жена, значит. А получилось-то как? Мне хозяин заявляет «Мы тут девку тебе подыскали». А там много девок было. Она снопы вязала, другая, третья. С одной мы и смиловались. Детки пошли, на свет заявились. Эх барин, хорошо все это тепер вспомнилось. Слава тебе господи.
- А это тебе все на ум к разговору нашему пришло. Дальше вспоминай. Вы  с ней жили?
- Забыл я другое-то все, забыл, барин. Помню, в деревне домишко у нас с ней был. А где он теперь…? Вспоминать стану, в голове зашуми-и-т. Воевал я кажись, а с кем, тоже не знаю.
- Ладно, мой дорогой Савелий, не буду я тебя дальше мучить. Убирай подносы, а я пойду Софье ответ допишу. Как думаешь, в гости ее пригласить?
- Приглашай, ты хозяин, я не буду этому перечить. - Савелий собрал чашки и блюдца, все со стола, одобрительно улыбнулся Иону и вышел на кухню. А Ион отложил листы уже  написанные, на старый журнал положил лист чистый, макнул перо в чернила, и его мысли на этот раз легко стали ложиться в строчки. Была задержка с приглашением «Надо приглашать Софью в гости по какой-то причине и как-то тактично», - подумал он.
А Савелий в это время лежал на топчане и о барине думал, о его порядочности, человечности, о его душевных качествах. Вспоминал, как на московских окраинах они с ним впервые встретились. А где, когда, с какими людьми он тогда блукал? «Там и задержали нас их  гусары. В баню казённую привели. Помыли, одели в новое одеяние, накормили в баре. А после казарму убирать заставили. Там мы и жили. Где я и познакомился тогда с юным  поручиком».
Это был он, Ион: высокий парень, стройный, чернобровый, красивый. Он и предложил ему быть у него адъютантом. Савелий и тогда на его расспросы о прошлом толком так ничего и не ответил. «Не помню», - был его излюбленный ответ.
Сжились они крепко с тех пор с Ионом, который потом для него станет барином, хозяином. И с тех пор Савелий не мыслит жизни без него, а Ион без него. И теперь, приглашая Софью, Ион в первую очередь обеспокоен был за комфортность своего слуги Савелия. «Посторонним человеком будет для него Софья, хотя она и женщина, - думал он. - И как ни крути, он пожилой человек, привык жить в этой обстановке, к порядку нашему привык. А Софья в наше жилище свой порядок внедрять будет, хозяйкой дома возможно станет, где Савелий теперь за хозяйку и за кухарку».
Да, а Ион Софью заманить к себе хотел. Пока - хотя бы на время, для знакомства. Приглядеться к ней хотел, так сказать, изучить эту женщину изнутри. Но помня при этом ее внешнюю прелесть. «А понравится ли ей наша обстановка, пожелает ли жить она в нашем Солнцево?  У нее же там свой дом, где стены помогают, как старики говорят. А если понравится – живи, бога ради, с нами. С домом, с работой, с уютом нашим, с нашим вниманием и помощью вопросы все тут решим. И капитала на троих нам хватит».
Письмо им отослано было сразу же, в тот же день. Теперь время шло, а Софья с ответом молчала. Без настроения Ион ездил на работу. «Почему Софья ответа не шлет? Что ей этому мешает?» - думал он в зимние стужи, когда синицы в веточках кустарников дворовых еще прятались. Теперь потеплело, они теперь по двору веселей порхают, клюют на проталинах чего-то, песенки свои тренькают, весну возвещая. И уже под солнечными лучами мало остается снега во дворе, снег и по обочинам дорог почернел.
Обычно весной настроение у людей улучшается, тонус повышается. А Иону в ожидании письма ничего в голову не идет, он теперь и к планеркам своим не бывает по настоящему готов: «Сошлюсь опять на хворь, или поручу опять ее проводить кому-то из мастеров», - обдумывал он так в дороге на ткацкую фабрику.
                СЕМЕН И СОФЬЯ
Софья знала себе цену и не регистрировала пока свое замужество с Семеном Сазоновым. «А зачем это мне делать без чувств к нему?», - спрашивала она себя. Но не спрашивала себя она о причине проживания с ним. Хотя причина эта была. Судьбы их тесно сплело масонское общество, накрепко сплело. Так было, а теперь ее Семен возможно и как мужчина интересует «Хотя, пускай он и не совсем полноценный. Но лучше, чем никакого». И он теперь прикован болезнью к постели, она за ним ухаживает. В этом признается она и женщинам, соседкам.
- А с ним возможен теперь и смертельный случай, объясняет им она. - А какой итог для меня легче? Когда он почти не чувствует ног. Вот я и стараюсь его поставить на ноги.
Без движения и без воздуха Семен стал белее полотна ситцевого, болит у него и спина, и голова. И Софья выйдет одна на свое подворье курочкам зерна сыпнуть, пчел в зимовнике посмотреть, послушать, возвращается в дом, слышит «Сонечка, ты долго была. Это от чего? В другой раз скорее возвращайся».
- А вчера в избу захожу, он у кровати лежит, упал с нее, - рассказывает она, - И поднять мне его не по силам. Зову вас на помощь, а ему это не нравится, он на меня за это сердится. Я от его обиды на него тоже сержусь, слезами часто заливаюсь. Такая наша с ним теперь жизнь. Но я плотника позвала, он теперь Семену горку из досок смастерил. С кровати по ней он спускается. И на кровать по ней карабкается теперь с помощью веревки.
- Эх, Соня, за какие грехи досталась тебе эта доля? Мучаешься ты с ним, - сочувствуют соседи. - Бросила бы ты его или в приют сдала. Не венчаны вы, не жена ты ему, греха тебе за него не будет. Но Софья их советы не слушает и не принимает. Греха боится, о котором она только одна знает.
На этот раз Семен вроде бы спал, Софья обошла тихо его кравать, в шкафу в старых вещах нашла почтовые принадлежности, уселась за угловой столик. Попытки написать другое письмо Иону у нее давно повторяются. Но мысли каждый раз путались, не было нужных слов. «Чего придумывать, какую причину найти моего приезда к нему? Кто я ему? А вот так и пиши, не одна я живу, а с инвалидом беногим. Муж, мол,  он мне. Или не муж, какая разница. Так и говори, мол, он болен. Пиши ему эту правду».
Соня опустила перо в чернила, бумагу удобнее положила, слово «Здравствуй» давно выведено, Семен закашлял. Она вздрогнула, отложила перо, повернулась к нему вполоборота.
- Соня, ты опять там чего-то пишешь?
- А ты чего, и раньше видел меня за этим занятием? - спросила Соня.
- Видел, как ты чего-то писала, и как ты в шкаф бумаги потом  укладывала. Пишешь чего? Прочитала бы мне. Или ты стихи там сочиняешь?
А Софья стихи для себя и правда раньше сочиняла. Читала она их часто и Семену.
- А знаешь, Сеня, на этот раз обманывать я тебя не буду. письмо я собираюсь написать хорошему человеку, но никак с мыслями не соберусь. Ты мою поездку в Воронеж помнишь, не забыл еще?
- Я хорошо помню твою поездку, понравилась она тебе, довольная ты с нее приехала. Мне после нее обещала найти доктора. Но так и не нашла.
- Тогда не нашла, позднее найду. Зато с людьми я там хорошими познакомилась. Трое их было: кучер, старичек добренький, Савелием зовут, и барин, его Ионом зовут. Воспитанный он такой, барин. За дорогу я ему тогда ни копеечки не заплатила, а проехала я с ними верст восемьдесят. Проживают они не далеко от Москвы. О тебе я им говорила, а теперь я тебе о них говорю.
- Зачем о плохом человеке им говорить, или о нем думать? Я калека. Обуза теперь для тебя,  и мне за соломинку приходится теперь цепляться. А ты молодая, красивая, собой всем на загляденье. На тебя мужики глаза всегда пялили. Помнишь? А мы же…
- Если бы только глаза пялили, - сердито перебила его Софья. - Жаль мне то время, его не повернуть назад. Я была молодой, наивной и глупой девчёнкой.  И ты, Семен, был такой же. Не ревновал меня. А ревновал бы, одну не оставлял бы с ними. - Соня на этом месте прервала разговор на неприятную ей тему, не стала его продолжать. А зачем ей было терзаться прежними воспоминаниями. Она хорошо все знала, что с ними тогда случилось, а инициатива во всем была его. Его увлечения масонством увлекли туда и ее. За что они и теперь расплачиваются. За свои ошибки он болезнью расплачивается: «Он физически болеет, а мне душевно за себя и за него тепер больно. Умом задним мы жили».
                КАРТИНКИ ИЗ ПРОШЛОГО
Вспомнила Софья как все начиналось. Как с подружкой она в Воронеж из деревни ехала искать счастья. Как Зуля, ее подружка наслушалась о городской, райской жизни и ее, Софью с собой заманила. А родственников в Воронеже не было ни у Зули, ни у Софьи. Поэтому и ночевали они на вокзале, а днем следующим искали себе работу. Предлагали какие-то люди им убирать залы, чистить окна, мебель переставлять на вокзале. И предлагали им какие-то люди даже в публичных заведениях работать, где обещали большие деньги. А потом на вокзале охранники стали к ним приставать.
Помыкались они и обратились за помощью к полицейским. И по их рекомендациям отправились они в богатый дом по указанному адресу. Устраиваться нянечками там они намеревались. Но там нужна была одна нянечка и мойщица посуды на кухне. Софье по жребию доставалась работа на кухне.
Трудная работа, жаркая, вставать до света приходилось. Но Софья терпела, надо было ей чем-то питаться, на что-то жить, одеваться. На развлечения и на другие дела времени у нее не было. А деньги, которые оставались, Софья отсылала своей бабушке, которая ее вырастила и воспитала. У нее там были какие-то долги. Вот Софья ей и помогала.
Там Софью и познакомил хозяйский сын с этим Семеном. Он стал бывать у нее, украшая ее нудный быт. Парнем он был общительным, заботливым, хотя внешне и не был ей  привлекательным. А понравился Семен Софье просто как человек. И могла бы влюбиться (других парней рядом не было), не произойди в их отношениях загадочных перемен.
Придя однажды с парнем, Семен представил его своим  другом, коллегой и единомышленником. Недели через две Софья приглашается ими на молодежный вечер в городской бар. Там Софья с Семеном и с новоиспеченным его другом Федей засиделись далеко за полночь. Пили дорогие вина, закусывали дорогими яствами. А странная щедрость Феди не насторожила ее, юную, неискушенную в жизненных ситуациях девицу. Зато утром Софья головы не могла поднять на чужой кровати и в чужом доме. Лежала она в спальне совершенно одна, это ее успокоило: «Слава богу, со мной они ничего не делали». А голова ее была такая тяжелая!? Значит Мадеры нами выпито бокалов не есть числа, если память мне от нее  отрубило», - думала она.
И теперь Софья лежала на дорогой постели, в чужой кровати и в чужой ночнушке. В комнате было жарко, она отбросила в сторону полог, села на край постели, стала обдумывать свое положение. «Ох, какая же я дура, если согласилась с ними идти туда, сама не зная куда. И не зная кто этот его друг Федя, который был с нами. Которого на первый взгляд, по его доверительному виду не уличишь в чем-то подозрительном. Надо было мне немного хоть насторожиться. Это же был с их стороны обман чистой воды. И какие к черту с ним надо было вести разговоры о престижном трудоустройстве? Этот его Федя наверняка окажется треплом хорошим, который златые горы мне обещал».
И пока Соня все это обдумывала сидя, растирая виски, охлаждая босые ноги о прохладный пол, послышались шаги, вошел в комнату тот самый Федя: совершенно свежий, бодрый, улыбчивый. И следов от вчерашнего питейного заведения у него не было. Он подошел к Софье с той же улыбкой, поздоровался, дружелюбно положил ей руки на плечи, спросил бархатным голосом:
- Как вам спалось, Сонечка, на новом месте? - Соня ему ответила, что голова болит, и что она со вчерашнего вечера мало чего помнит. - Это пройдет, это у вас от отсутствия привычки пить вино хорошее, заморское, - успокаивал он. - А о Семене, о нашем общем друге не волнуйся, он скоро придет. Он к деловым людям пошел поговорить еще раз по вашей работе. Они обещали. Придет с ними, я и вас им представлю. А придет один, с ним я вас и оставлю.
Семен пришел не один. С ним были еще два странных парня. Федя представил им Софью. «Это та самая, наша прелестная Сонечка. Она в прошлом круглая сирота. Поэтому  и нуждается в особой заботе, в нашей заботе».
Он еще им чего-то о ней говорил, но Соня его плохо слышала. Она теперь точно сомневалась в искренности его слов, поэтому и  волновалась. И волнения ее усиливались, видя перед собой этих парней в странной одежде. На них были накинуты черные плащи с поднятыми воротниками. На их головах черные, широкополые шляпы, на шеях белые кашне, на ногах черные, высокие зашнурованные ботинки. Их лица были схожими, какими-то непроницаемыми, неприятными. Софье молодые люди представились комитетчиками какого-то британского общества попечителей.
- Наша задача благородная, - сказал один из них, назвавшись Робертом - мы должны делать людям добро, помогать бедным, обездоленным, слабым. Мы их трудоустраиваем, особенно тех, кто разделяет наши взгляды. К примеру, вас Сонечка в будущем ожидает хорошая работа и хорошая перспектива. Семен вам сообщит подробности о действиях нашего комитета, о пансионате для благопристойных девиц. Вас мы решили туда и направить. По мнению наших друзей, вы вполне подходите на это дело.
Через минуту они поднялись и ушли. И только через два дня Софья с Семёном и те ребята в черном на кухне пили чай. Вели беседу, смысл которой мало был понятен Софье. О каких-то ритуалах и символах разъяснял Роберт присутствующим, а Теодор какую-то теорию химических процессов выводил в знаменатели. Софье казалось, что на этой кухне кроме нее все собеседники были такие умники. Они так запудрили ей мозги этими расчётами, что она и не заметила, как подписала какие-то бумаги. И Софья пришла в себя только на квартире, куда привел ее Семен.
- Соня, я восхищаюсь твоей дальновидностью, - хвалил он. - Я рад, что взгляды наши совпадают. Ты сама убедишься в этом.
Но Софья ничего не понимала о своем выборе. Она еще долго не будет знать того, что с ней затевают делать эти люди. Она не знала, куда ехали в ту ночь они с Семеном и с его другом Фёдором. А явились они на загадочное собрание. Там она только и запомнила из всего что слышала, о масонстве «Это орден свободных каменщиков, всемирное тайное общество, поставившее своею целью вести человечество к достижению золотого века, царствия любви и истины, царствия простых людей. Будучи рассеяны по всему миру, масоны составляют одну ложу, масонскую, но в разных стран, ибо идеи и цели организации едины и не разделены географически. А мечта масонов о всесветном братстве, они желают видеть Орден распространенным по всей земле».
На службу в их организацию с особыми почестями и со сладкими обещаниями будут зачислены и наши герои, Семен с Софьей.
                НА СОБРАНИИ И ПОСЛЕ 
На окраине города их встречали какие-то люди, требовали от Семена пароль. Вошли с ними во двор с глухим забором. И у входа в здание мрачного вида парни со сторожевыми собаками настороженно каждого входящего проверяли, обнюхивали.. Шли потом в полусвете длинным коридором, где на стенах висели какие-то загадочные символы, висело и много неизвестных художников картин. Семен задержал Софью у светильника по форме петуха, прошептал: «Он обозначает тайну слова из их клятвы, а эта свеча на картине в виде раскрытой книги обозначает познание мира, а свеча на золотом слитке обозначает символ богатства». В
Вошли в зал, где было так же тускло и такой же формы горели светильники, а на стенах висели те же символы, те же картины. В зале в порядке шахматной доски расставлены столы. У каждого стола четыре стула, на их спинках висели вышитые полотенца. На каждом столе две большие книги в ярко расписанных переплетах. Семен с Софьей и двое сопровождающих заняли один из этих столов. В одном из них Софья угадала Фёдора. Привыкнув к полутьме, Софья рассмотрела впереди свободный стол. «Для президиума», - шепнул ей Семён. Когда люди расселись за столами, к президиуму подошел человек в черных очках, с косой - хвостиком на затылке. По взмаху его руки посетители все встали.
- Это Львов Николай Лаврентьевич, - шепнул Федор Семену, тот Софье. - Он второй человек в обществе Масонов. А первого, Александра Андреевича Безбородова вы увидите позднее.
Второе лицо Масонов убеждало присутствующих, что их общество являются носителем добра и благоденствия. И ее задача сделать жизнь всех людей на земле счастливой.
- Мы убеждены, наша программа вам совсем скоро, на вашей же практике придется по душе, - отметил Львов, - и для ее выполнения у нас есть потенциал, ум и материальная база. Признаюсь, над исполнением нашей программы работать не всем дано. Это не просто, но обязательно нужно. И мы вместе с вами прилагаем к этому усилия. Вы скоро и в этом убедитесь, почувствуете ее прелести на себе. Наши коллеги напрягать обязаны свои мозги на решение выдвинутых нами идей. Вы видели наши символы. Ученые доказывают, не обязательно горы песка промывать для получения килограмма золота. Лабораторные разработки мы ведем и найдем другие решения к этому. Химия будет служить человеку. Мы приветствуем и поддерживаем ученых обуздавших нашу науку. Масонов ждет успех в грандиозных открытиях.
С особыми словами Николай Львович обращался к присутствующему в зале меньшинства, женщин «Вы наши музы, вы наше украшение и вдохновение. Вас в среде нашего Ордена малая прослойка, но вы его скрепляете, одухотворяете, направляете на великие свершения, на земные дела направляете. Спасибо вам. Мы вас крепко любим и оберегаем от всех бед. И благодаря внимания нашего общества к вам, вы будете еще в большей степени возвеличены.
Зал стоя рукоплескал Львову. Забегали у столов девицы с подносами, засуетились мужчины с фужерами, с шампанскими. Гости раскрепощались, разговорились, развеселились. Семен Сазонов гордился своей красивой спутницей, среди других женщин она выделялась особо. У Софьи щеки разрумянились от шампанского, заискрились глаза, ее красоту подчеркивала стройность фигуры, простая деревенская одежда, обаятельная улыбка, скромность. Парни ее стола особое внимание и ухаживание уделяли теперь Софье. О загадочных лабораториях они открыли ей кое какие завесы. Изрядно подпив, Семен с гордостью признался «В химических опытах, о которых здесь говорилось, я тоже принимаю участие». Рассказал Семен Софье и о ее предстоящей встречи с самим Безбородовым. Но Софью и встреча, и масонство пока пугали элементами каких-то для нее таинств.
                ВСТРЕЧА С ЛИДЕРОМ
Лидера масонов она увидела, войдя в сопровождении и с пропуском Семена в его кабинет. Безбородов выглядел хмурым, не приветливым, который смотрел на нее орлиным взором.
- О-о-о! Сазонов, вкус у тебя правильный Одобряю, - похвалил он Семена. - Познакомь и меня с этим цветком. – Он подал Семену руку и выдавленную из себя улыбку, - считай, с нашим поручением ты отлично справился. Отныне это милое создание украшать будет не одного тебя, но и наше сообщество. Ко мне подойди, душа моя, - обратился он к Софье. Идя ей навстречу. Семен отшагнул в сторону. - Платок сними, - ласково предложил ей Безбородов.
Но Софья как остолбенела перед ним, Семен развязал ей платок, опустил его себе в карман. Лидер гипнотическим взглядом смотрел Софье прямо в глаза. Потом она вспомнит, как он свои руки клал ей на плечи, на голову. Помнит как по ее телу растекалось нечто приятное, теплое. Семен со стороны наблюдал за их сценой. Растеребив на мелкие пряди ее волосы Безбородов пальцами несколько раз прошелся по ее волосам, шее, плечам, грудям. И когда пальцы Александра Андреевича касались этих мест, ресницы у Софьи распахнулись. А пальцы Безбородова в это время уходили на Софьино темечко. Ресницы ее опять смыкались. И лидер именно в это время хлопнул три раза в ладони, в стене напротив раскрылась потайная дверь, в нее вошли две девушки.
- На ритуал посвящения отправляйте эту девицу. а Сазонову создайте надлежащий отдых, - сказал Безбородов. И добавил, - Видит бог, они того заслуживают.
Семен вспомнил рассказ Федора об отдыхе. Он сводился к развлечениям разнополых и разновозрастных людей в благоустроенном здании с ароматическими ваннами, с массажистками. «Подтвердится ли осведомление? Если да, значит и с Софьей случится то, что с девушками на нашем отдыхе», - подумал он. И пока Семен о тонкостях отдыха рассуждал, Софью уводили девушки. А Семену Безбородов указал на другую дверь. Он робко вошел в нее. По его понятиям, это была обыкновенная благоустроенная баня; с парной и с подогреваемым бассейном. Туда его ввели почти голые девицы. Сопроводили они потом Семена и в дезинфицирующие ванны. А после этой процедуры прием ароматических ванн на специальных реактивах и бальзамах для новичков был обязателен.
Принимал их Семен в присутствии обнаженных девиц, которые ласкали его и за ним нежно ухаживали: хлестали веником, массажировали, мылили, мыли теплыми водами и тщательно вытирали после активных массажей. Потом Семена перевели в общую парилку. Там его и встретил Федор, знаток всех оргий. Именно здесь новички выполнившие первые задания, проходили посвящения в таинства масонов.
А что касается Софьи, то ее девицы надлежащим порядком тоже тщателно помыли в ароматической ванне, переодели в ночную  одежду, в новую. После чего сопроводили ее в вотчину Львова Николая Лаврентьевича (как ей потом сказали).
Вышла она оттуда сама не своя: вялая и полусонная, воспринимая происходящее там с ней смутно и безразлично. И отходить от такого состояния Софья стала уже в следующей ароматической ванне. Где с ней все время находились две девицы. Они ее и здесь мыли, холили, массажировали. Состояние ее тела и души восстанавливалось медленно, долго голова оставалась тяжелой, в ушах сильно шумело, ноги долго оставались ватными. На её жалобы о плохом состоянии, девицы загадочно улыбались и еще энергичнее растирали ей тело. А добившись хорошего самочувствия, они сопроводили Софью в уютную комнату, куда опят явится Львов.
О том, что с ней Львов теперь делал и о чем беседовал, Софья не рассказывала никому, даже Семёну. А пройдет время она, в порядке упрека, сравнит Львова и своего Семена. Упрекнет его «Эх, ты Семен, Семен! Был бы ты на вашего короля, Львова хоть чуточку схожий. А то... , Это как небо и земля. В постели он действительно мужик: обходительный, нежный, сильный». Но это было еще до осознания обиды на их общество, в которое ее втянули Семен с Фёдором, обиды морального порядка, бесправие и безволие она ощутит в себе позднее. И тогда она своему Семену не раз скажет:
- Зря я связалась тогда с вами. Сказкам вашим поверила, на неведомую работу позарилась, на обещанное жалованье и льготы.
- А я, Соня, тогда и сам всех подробностей не знал, чем вы там занимались? - разводил руками Семен. - Знал я, что ты была на особом внимании у Львова, как самая красивая и самая счастливая из всех женщин. Это нам втолковывали их слуги. «Быть близкой к нему - дело избранных». - Говорили они нам такие слова.
И Семен гордо смеялся (будучи еще здоровым). - А, интересно, он сам, этот Львов, то есть, в свою исключительность верил? - спрашивал Софью Семен. И те девицы это же спрашивали у нее о Львове, который, по их мнению ее в особых условиях содержал. Они завидовали ей, и той среде, где Софью они же и обихаживали.
А то, что Львов авторитетом в Ордене масонов  непревзойденным пользовался, это всем было хорошо известно. Он был всех мероприятий инициатор и во всем разработчик.
- Ладно, Сеня, закончим на этом, эти наши тяжелые воспоминания, - проговорила Софья, тяжело вздыхая. - А то как нам старики говорили «Чем дальше в лес, тем больше дров». Не разобравшись, я ринулась с вами в этот заманчивый омут. С вами нечаянно повстречалась, а потом в бар согласилась с вами идти. Правильно говорят «Время раны лечит». Все мы в чем-то и когда-то ошибаемся, к сожалению. Плохо другое, тело от болячек быстро заживает, особенно молодое тело. А вот душа долго раны прошлые ощущает и их потом лечит. И душа наша наверно одна неподвластна времени. Поэтому она от нас прогулок на речку требует, в лес, на луга сенокосные, в рощи к птицам. Там наша душа от всего плохого, наносного быстро отходит.
Поэтому, пойду - ка я лучше к курочек своих, покормлю зернышком их. А ты тут полежи, от дум отдохни. Тебе они, эти проклятые масоны ноги вон чуть ли не до колен уже отняли, а мне они душу напрочь чуть ли не растеребили. А жить нам с тобой все равно как-то надо. Лишь бы прошло все это. Дай-то Бог.
Но последние слова Семен уже не слышал. Софья говорила их, идя мимо его ложи, где он уже крепко спал. А Софья, пройдя по сеням,  вышла во двор, направилась с кошелкой к своему любимому курятнику. И видеть бы ее разрумяненные от тепла и от воспоминаний щеки. Они у нее горели, как горят они у самого счастливого человека. Она тогда и не думала, что от груза прошлого им с Семеном еще долго трудно придется открещиваться.
                ВСРЕЧА С МАСОНАМИ
- Цыпы, цыпы! Тити, тити! – созывала Софья своих курочек — несушек, посыпая им просяное зернышко, которое они клевать любили. «Эх, Сеня, оправился бы ты хоть на время, хоть на немного. И уехали бы мы с тобой в деревню к Исхату. Какая там красота», - размечталась Софья. - Там, хочешь - в речке купайся летом, хочешь, на песочке загорай, рыбачь. А с таким калекой, как ты, мне теперь в какую деревню ехать? Кто нас, и где теперь  ожидает».
Семену от алхимии стало плохо. Ему отдых на юга предоставили. Отпросилась тогда у Львова ехать с ним и Софья. С Семеном тогда они посетили и Исхата в той самой деревне Зарипово, родину дальнего родственника Семена. Он Семену тогда и раскрыл глаза на вредность алхимии, которой он у масонов занимался.  А Софье сейчас вспомнился тот случай.
«Люсия, жена Исхата завтрак тогда им готовила, а Софью она и там отослала их курей открыть и посыпать им зернышка. А на дворе в это время жара стояла неимоверная. Сыпнула она зернышка им, залюбовалась кочетом, который за хохлатками хорошо ухаживал, кружился вокруг них, крылья распускал, зернышко им показывал, угощал. Спряталась она от жары в тенек, за плетнем на бревно присела. Но любоваться долго курочками ей не пришлось, Люсия ее позвала «Соня-я! Где ты? Завтракать айда».
Соня услышала ее, но решение приняла другое. «Завтракать  рано».
- А схожу - ка я лучше к мужикам на рыбалку. Искупаюсь там, пока они рыбачат. Заодно и приведу рыбаков на завтрак, - придумала она. К ним прибежала, рассказала им, оправдывая свой приход. А у тех на рыбалке только клев начинался «Не вовремя к нам тебя принесло», - скал Исхат. И нашел выход от нее избавиться. Он отвел ее на хорошее место, где берег теплый, песчаный. Там он Софье предложил купаться, а им не мешать. Предложение Софья приняла, но у нее открылось чихание. «Это у тебя, Сонечка, от пыльцы конопли, - предположил Исхат, -  шла ты по тропинке к нам мимо конопли и ее надышалась.
А чихая звонко и раздеваясь Софья и не услышала Люсию, которая сзади к ней подошла. «Да, Сонечка, у тебя явная аллергия, - подтвердила она. – Ты отвыкла от наших трав, а они теперь цветут, на тебя действуют. А вот на меня они не действует, на Исхака не действуют. Я живу среди них. Цветы ко не привыкли, а я к ним привыкла. Поэтому, вам с Семеном в деревню переезжать пока не нужно. Пока высиженные вы с ним какие-то там у себя стали, - засмеялась Люсия. - К воде айда, речка дохнет на нас прохладой, свежестью обдаст, и чёх твой она как рукой снимет».
И, правда, у реки Софье дышалось легко. За ветлой сняли они с себя платья, подошли к берегу. Люсия в метре от края берега палкой определила глубину зеркальной колдобины, поросшей  ивняком и камышами. «Вода в этом месте постоянно стояла и стоит теперь чистая, а сверху всегда теплая, - поясняла Софе Люсия. - И пока ее купальщики или купальщицы не взмутят, толща ее до дна как в зеркале просматривается. И поэтому тут купаться просто красота.
И с криком, гиком плюхнулась они в воду, полетели от их тел верх зеркальные брызги, пошли круги по водной глади, раскачивая у берегов цветущие кувшинки и тростники. А по речке раздался их визг. Поплыли две просвечивающие женские фигуры к противоположному берегу. Там они ощутили берег, Где стоя по грудь в воде они обрели покой. И никого в этой глуши они теперь не боялись, ничего не подозревали.  Две женщины в этой заросли были как две водоплавающие птицы. Они мылись, плескаясь и наслаждаясь водной прохладой. И, толи их голос был кем-то услышан, или благоухающая природа заманила сюда мужчин, но они появились. Двое их появилось не далеко от их места.
Рослые парни, не по летнему одетые, они рвали чего-то там в ветловых зарослях. Софье одного парня лицо показалось знакомым. По широкополым шляпам и по галстукам они походили тоже на тех же  масонов. И Люсия, видя как бледнеет лицо Софьи, спросила ее «Чего это с тобой Соня? На тебе лица нет». 
А я не испугалась их, но во мне вдруг стыд к этим мужчинам пропал. Мне захотелось перед ними появиться голой. Такое мое ощущение. И я стала из воды к ним выходить. Но Люсия затащила меня глубже в воду. А они стоят и нагло нам улыбаются. Один из них даже  манит меня пальцем. Он, зная силу своего влияния на мою душа, действовал наверняка. И я бы вышла к ним, не будь Люсии, которая у них попросила нашу одежду. Они нам ее подали, а сами на время укрылись за ветлой. Говорить они потом пожелали только со мной. Люсия от нас отошла, дав нам возможность высказаться.
Они мне тогда говорили «Мы не пророки, какими были Исаий, Иоанн или Моисей. Но их учения нашему учению не противоречат. Оно тоже христианское, составлено под влиянием нашего времени. Это пойми, Софья. А о влиянии нашей науки на человека, как сильна она, ты убедилась, и ты знаешь в чем ее сила. Ты умная женщина, и нам поручено по жизни за тобой следить, от всех оберегать. Касается это и твоего Семена. Наше общество оценило вклад  ваш в масонство. Поэтому, принято решение, многие расходы вашей жизни оплачивать. Например, расходы на поддержание здоровья твоего Семена. Потребуются ему деньги на лечение, мы их вам выдадим. Но вы должны продолжать с нами сотрудничать, у нас работать».
Я долго молчала, думала. И решила сказать им так «Мне надо посоветоваться с Семеном». Тогда они сказали «Другого выбора у вас нет». Я рассказала о встрече Семену. Сказала о их убеждении, что выбора другого у меня нет».
- Это они на очередной испуг тебя брали, проверяли, - сказал Семен. - Они до этого чего нам дали? Домик купили, расходы другие, кое за что были. Ладно, спасибо им. Но, Соня, эта заслуга твоя. Они женщин уважают. Тебя начальство их уважало. А приведи я тогда им другую девушку, их щедрость к нам была бы другой.
Я это понимала.
                БОЛЕЗНЬ ОБОСТРИЛАСЬ
К весне Семёну стало плохо, у него появилось удушье и в солнечные дни. В половодье на речки с ним это произошло. Там было многолюдно, жители всей деревней высыпали на берег полюбоваться бурным течением и грандиозным ледоставом. На речке стоял такой рев и грохот от столкновения снежниц и льдин, рядом стоящего собеседника не было слышно. И Софья, увлеченная таким зрелищем, не услышала зова Семена. А когда оглянулась, увидела его лицо, оно было бескровным. Семена сосед поддерживал, у него не было своих сил идти. Благо, что крестьяне к чужой беде неравнодушны. Они сбегали за подводой, положили на телегу Семена и отвезли вместе с Софьей к местному фельдшеру. А там у больного обе чашечки коленных суставов на стук молоточка врача  не реагировали.
- Голубчик, мои симптомы говорят об очен серьезной болезни у вас, - сказал врач. - Поэтом, я рекомендую тебе полный постельный режим, а так же и прием назначаемых мной пилюль. Но скажу, этим болезни твоей не устранить, а страдания облегчим. И подавая рецепт Софье, доктор развел руками.
И Софья поняла, доктору не ясны были причины болезни Семена. Зато она о них была осведомлена хорошо. Она ждала этого дня, и он настал. Семена из больницы мужикам пришлось выносить на руках. Там они его уложили на мягкую подстилку лугового сена. Тяжелым он был еще, не изболевшим. Тяжелее было и Софье осознавать ее положение. «Неужели это конец, неужели это начало его инвалидности, а моих мучений? – думала Софья, глядя на беспомощного Семена. - Не женой, а милосердной сестрой буду я ему».
Эти мысли она и опишет в письме Иону, которое в почтовый ящик еще не опускала, а еще раз начала читать,  когда Семен ее уснул. Отправила она его по адресу на следующий день.

                УНИЖЕНА ДЕТСТВОМ
  Виновником ее невезения Софья считала своего отчима. Он обижал ее в детстве и ее маму. О нем она и заговорит с Семеном.
- А я, Семен, была не счастливой в моем детстве. Судьбой я была обижена и обманута, и так поныне хожу я, ею обманутой. Помню хорошо я отчима моего, которого звали Даниилом. Он, по словам моей бабушки, являлся близняшкой моего отца Дементия, который на войне без вести пропал. А поскольку мы с мамой имели большое хозяйство, брат отца возвратившись с той же войны, маме помогал вести ее. И он ей этим на душу лег. Полюбила она его. После чего стали мы проживать втроем в нашем доме. Но ласки от отчима я никогда не получала. И я видела, как он в пьяном угаре таскал маму за косы, как та пропадала после этого на три дня. А в доме в это время появлялись какие-то женщины, отчим с ними пил и развлекался. Мне жаль было маму, я ненавидела отчима. Но я еще была совсем малышкой.
А подрастая и кое чего понимая, я спрашивала маму «Почему отец с тобой так поступает?» Она отвечала  «У отчима твоего такая похоть, такой характер. Он молодой, здоровый, ему лишь бы с кем покуражиться, по-развлекаться. А мне с ним одной не справиться. Вот вырастешь ты, Соня, и сама во всем  разберешься. Узнаешь, кого из нас судить, а кого оправдывать». И я эти их куражи избегала, в сторонке росла, набольше у бабушке. Выросла я, но еще не разобралась до конца в их вопросах. В загадках моей родословной еще много скрытых вопросов. И теперь кого я судить-то буду? Если и мамы, и отчима, и бабушки в живых давно нет.
И с нами, Сеня, некому будет разбираться и оценивать наши поступки. Нет у нас детей, а значит и нет плетей. Не было до этого наших наследников, а теперь..., ты наверняка мне скажешь «Не суди меня строго». И действительно, с больного-то человека спрос тепер какой?
Семен на ее монолог не отвечал, он молчал. Но все это, что его Софья только что говорила, он хорошо понимал. И он вместе с ней думал теперь насчет поездки к Иону, Соня об этом  ему сказала. Но перед поездкой к Иону ей хотелось перед Семёном выговориться о своем прошлом, пока он еще живой.
- И таких людей, Семен, каким был мой отчим, нужно сурово наказывать. И надо наказывать других, которые нам с тобой рай земной сулили, - говорила ему она. - Богу ли это угодно, кому другому, но обязательно их надо наказывать. Это послужит школой хорошей другим. И отчима  моего мама моя не любила, и я его не любила. А жили мы с ним. Наша судьба. Отчим маму мою в конце концов и доканал, от побоев она долго потом чахла. И в припадке уже, когда мама моя  была, он побежал за доктором. А она меня подзывает и говорит: «С отчимом доченька будь осторожней, не оставайся с ним. Он деспот, он родного брата в могилу каким-то образом свел, в деревне многие об этом мне говорили. Сведёт со свету он и тебя, как и меня».
Рассказала она мне и о бабушке, которая проживала все это время в соседней деревне. Мама тогда посоветовала мне сходить сначала к какой-то тетке Евлехи, которую я не знала. А уже она отведет меня к родной бабушке. «Людей слушай, они о многом тебе расскажут. а этого супостата не слушай», - приказывала она.
Схоронили мы ее в солнечный день, но стояли на дворе еще морозы. Потом девять дней по ней отпевали. С Евлехой на этом отпевании меня бог и свел, она свела меня с моей бабушкой, Елизаветой Петровной.
Софья замолчала, видя Семена отвлеченного.
- Дальше рассказывай, - попросил Семен.
- Я думала тебе это не интересно. От Елизаветы Петровны я узнаю правду о близнецах – братьях. Мой отец один из них, Оказалось, он погиб или пропал без вести в пугачевском бунте. А в мирное время отец мой Дементий Степанович и мама моя Виалета, скопили состояние, которым и завладел мой дядя, придя целым и невредимым с подавления Емелькина бунта. Уговорил он маму стать его женой. Так он и становится хозяином ее имения. Бабушка говорила «Тут тоже была его хитрость и шантаж, они и сработали». Бабушка не осуждала маму за ее доверчивость. Она сказала, отца моего настоящего с нами не стало, когда мама мной беременная была. Хозяйством в этом положении ей как было заниматься? А дядя Даниил проживал на тот период один, бездельничал, пьянствовал. И подвернулся случай, чтобы завоевать доверие мамы. Он берет себя в руки на какое-то время, перестаёт пить, помогать ей стал, активно хозяйством занимался, внимания разные стал ей уделять, ухаживать за ней. А женщине в ее положении этого и требовалось.
И тогда дядя дарит свой дом на время какой-то побирушке, сам переходит жить к нам. Бабушка потом мне рассказывала. «Их в церкви нашей повенчали».
- А почему так поспешно? - спросила я Бабушку.
- Потому, что служитель церковный в этом был заинтересован, супостатом нашим куплен, - отвечала она. - А чего кого-то не покупать за денежки чужие.
- Выходит, Соня, ты была когда-то знатная и богатая? То есть, ты вышла в свет из рода богатого давно.
- В нотариальной конторе я узнавала об этом, по документам мамина доля на ней не значится. А я ее наследница. Все наследство переписано было каким-то образом на отчима. Доверчивой я пошла в маму.
- А бабушка о наследстве твоем чего говорила?
- Она мне рассказывала, как наше имение отчимом проматывалось. Я же говорила о его развлечениях, он на это дело все наше нажитое и проматывал, считая свои действия правильными. До десяти лет мне приходилось быть свидетелем его этих действий. Мужские силы отчима постепенно покидали, как и тебя теперь. Он за деньги распущенных женщин себе покупал, ведя с ними разгульную жизнь. «Сценки его наверно схожие с масонскими», – сравнивал мысленно Семен. - А чего нового придумано людьми в разврате? - «На Руси это начало процветать еще при Монголо -Татарском иге. До их нашествия любовь у нас была чистой». – Семен показывал свою историческую осведомленность. «Значит и об этом масоны им лекции читали», - думала он. 
- И дошло до чего? - продолжала Софья, - у отчима ум помутился, стал он в своих действиях неадекватен. Женщины им теперь командовали. Массажистка его же станет ему самозваной женой, наследницей. А он ей такой зачем нужен? И она его за хорошую мзду определяет в специальный дом для умалишенных. А управляющим нашего имения, фактически ее мужем, станет молодой парень из нашего села. Такой был итог жизни моего отчима. Бабушка мне так о нем рассказывала. Вроде и недавно все это было. А событий много и со мной произошло. Теперь, Семен, нам с тобой за наше здоровье нужно беспокоиться, а не о богатстве наших родителей вспоминать.
Софья пододвинула стул к его кровати, потрогала его лоб, подумала. «У нас с тобой и до болезни-то отношения были не жаркими. Иногда если близость случалась, и то по моей инициативе».
- И выходит, у отчима моего была сила сначала, коль с двумя женщинами он справлялся, - рассмеялась она, - а мы с тобой будем друг к другу относиться теперь как?
- По — разному, - улыбнулся Семен.
- Отчим играл с женщинами, как кот с мышками, - мама говорила.
- И отчим твой был наверно масоном.
- Не знаю, кем он был, Мария, массажистка его разогревала.
У Софьи от тех воспоминаний и от прикосновения к Семену тепло по телу прошло. Ей захотелось Семена. Она поднялась с табурета, поправила на нем покрывало. У Семена тожекак бы тяга к ней появилась, сцепив пальцы за ее спиной он потянул ее на себя. Она не противилась, вспомнила былые времена, те наслаждения. Она ожидала от Семена порыва, но он медлил, болезнь отодвигала его желания. Софья стала сама готовить Семена, у него загорелись глаза. Притяжения их душ и тел повторились. Семену показалось, он опять здоровый. И он справился с Софьей. Софья сияла от счастья, она блаженствовала, лежа с ним рядом, глядя в потолок, улыбаясь. Их мелкие ссоры, обиды и недоразумения затмились, ушли, стали незначимыми.
- Сеня, а ты сегодня такой молодец! Давай мы и впредь твою болезнь будем посылать куда надо. Я тебе говорила и хочу еще сказать…, - Она подумала и, не говоря ничего, слезла с кровати, пошла к буфету. Там лежало письмо от Иона. - Это письмо от того человека, которого я по пути из Воронежа встретила. Метелин его фамилия. Он хороший человек. Мне от него ничего не нужно, кроме помощи тебе. Он богатый человек, проживает с Москвой рядом. Софья как можно спокойнее старалась ему это объяснить. Сама она к страданиям других людей была всегда милосердная, привечала юродиевых у себя, угощала всегда нищих, немощных. И теперь вот задалась целью помочь и Семену. А для этого пришлось ей просить помощи у других. «А как Семен это воспримет, как поймет? - думала она и сомневалась. Теперь с поездкой на его лечение вроде бы все утряслось.
Соня, готовя молочный кулеш на завтрак, готовила его и себя к предстоящей поездке на лечение.
                СЛУЧАЙ В ОМШАННИКЕ
- Не пришел к нам нынче Михась, а я и на него еду сготовила, - сказала она, неся столик с завтраком в чулан к Семену. Семен отложил прочитанное письмо от Иона, поднялся с помощью Сони, взял деревянную ложку. Заговорил: - Путь не легкий к твоему Иону. Замучаешься ты со мной, Соня. И денег на расходы нужно много...
- Денег, да -а, - согласилась она. - А замучаюсь, об этом не беспокойся. Сегодня я с тобой мучаюсь, завтра ты со мной... На то и жизнь.
Семен ел вяло. Наконец, совсем отложил ложку, взялся еще за письмо, углубился в чтение. Не дождавшись чего он еще ей скажет Софья решила «А схожу-ка я к пчелкам, пока он тут читает и думает, еще чего-то надумает».   
Шла она туда с теми же мыслями, которые были за завтраком. Поэтому и не помнила, чем открывала тугую дверь, как в полусвете искала трубку для прослушивания пчел. А запомнила фонарь как зажгла, как луч от него высветил какой-то темный предмет на лежаке. Как по узенькому проходу протискивалась к дальним ульям. Увидела там серую кошку, которая здесь всегда охотится за мышами. «Покой пчел при мышах резко нарушается. Семья при их наличии до весны не доживает, погибает», - рассказывал ей Исхак. Который ей собственно и привил любовь к пчеловодству.
- Молодец мурка, - похвалила Софья кошку ласкающую ее ноги. Она наклонилась к ней, погладила ей спину. Поставила фонарь на крышку улья-лежка, из кармана баночку с едой ей достала, под улей поставила. – Ешь всё,  мышам ничего не оставляй. А трубочка где-то тут лежала. - Она фонарем стала освещать вокруг. И тут что-то темное рядом метнулось, ее зацепило. Она упала у фонаря, пламя погасло...
Сколько Софья на холодном полу лежала, никто не знает. Пришла в себя от холода, сильно дрожала, чего-то вспоминала, соображала. По ульям, которые ощупала, поняла где находится. Поднялась, пробралась к двери, которая была снаружи почему-то закрыта. «Я же её открытой оставляла», - подумала она. Сильно забарабанила в нее. Но омшаник  размещен за дворами и ее никто не слышал. Соне не по себе стало, в висках застучало, запульсировала кровь от безвыходного положения.
Она вспоминала, как фонарем чего-то темное высветила. Пошла искать фонарь. Нашла его с разбитым стеклом. Зажгла, фитилем света прибавила, обнаружила зипун на лежаке. Пошла опять к двери, стала опять в нее барабанить. Но, бесполезно, кругом тишина. Софья поставила фонарь, оделась в зипун, которого по ее мнению быть здесь ну никак не должно. «А как он тут оказаться?» - думала она. Рядом оказалась еще и палка, которой раньше тоже здесь не было. Она стала найденной палкой бить по двери. Отчаявшись, стала думать, чего еще ей предпринять. «Сидеть и ждать почтальона, - вспомнила она. - Он ближе к обеду этими задами проходит». Но сколько теперь времени, Софья не знала. Поэтому и села на к ящике в углу, уже ни на чего не надеясь.
И тут ей послышались «А может почудилось» осторожные шаги снаружи
- Кто там?» - громко спросила Софья. На что в замочную скважину кто-то стал шербушиться. Прислонилась к двери ухом с надеждой закричала: - Эй, кто там за дверью!? С той стороны никто не отозвался, а зашевелился запор. – Доня, это ты? Отпирай, не бойся! - просила Соня! Она вспомнила, что после обеда к ней приходит по вторникам соседская девочка с молоком. Дверь зашевелилась. В щели показалось лицо Миши юродиевого. - Миша!? Слава тебе господи! Золотца ты мой! Додумался, пришел – Софья от радости не знала что и говорит, что делать. Она обняла. его расцеловала. Повесив замок на омшаник, они в обнимку отправились в ее дом к Семену. Там она только и отошла от дрожи, за горячим чаем отогрелась. А Мишель, ее спаситель довольный собой разговорился.
- А я, теть Сонь, приходил к вам, у вас было тихо. На улице в снежки играл. Замерз, в омшаник зашел, зипуном укрылся и уснул. Во сне кого-то испугался.
- Вон вышло у тебя как! – засмеялся Семен. – Ладно, Миша, не обижайся. Тебя мы прощаем.
- У нас с тобой один в один: ты меня испугался, я тебя. – Софья отходила от стресса. Она смотрела с лаской на Мишель, который аппетитно ел ее кулеш из тарелки придвинутой под самую его бороду. События вокруг них складывались нормально. У Семена плохие впечатления по Иону Метелину  менялись в лучшую сторону « Поедем к нему, коль он сам нас  приглашает». - говорил он Софе.
                ИОН ЖДАЛ ГОСТЕЙ
Проснулся он до зари. Бывало с ним такое, но повертится с полчаса и опять заснет. «Это от книги. На ночь дернуло мне ее читать?» А там..., чего не напишут. «Выбирать надо мне себе жену из девушек, которые не только в вечерней любви хорошо растворяются, но и в будничной: в любви к печке, в любви к спящей овечке, к чайнику, к перебору шерсти умелыми пальчиками. То есть, девушка моя должна быть выходцем откуда? Из деревни, из людей труда». Или еще одна цитата «Человек – это, прежде всего тот, кто созидает. Братья – лишь те, которые сотрудничают, контактируют. Живые лишь те, кто не обретает душевного спокойствия даже в обилии собственных запасов. Эти люди и продолжат постоянно делать прогресс. Не успокаиваясь на достигнутом».
Мысли эти и анализировал теперь Ион.
Проснулся и Савелий, зашаркал на кухню. Ион пошел к нему.
- А, Ки-ри-лыч. Чево встал рано? Чая захотел? А я его на малине заварю. Понравится? - улыбнулся он.
- Заваривай. Чай с утра любой бодрит, - уклончиво ответил Ион. – Ты мне, Савелий, лучше средство от бессонницы какое-то придумай. Я на книгу грешу, не сплю. Причина пустяшная, а я после нее всю ночь не бодрствую.
- А вы бы книгу прочитали святую. Они сон не нарушают.
- Эх Савелий! Мне ли нынче до книг святых? Я с жизнью своей еще не определился. О девицах книгу я читал, корней они деревенских. Их женихи по делам хорошо оценивают.
– Кто их теперь знает? И я деревенский, и жена моя наверно деревенская - слуга задумался. - Работать я умею. Траву косил, сгребал ее, стоговал. На поле за сеном выезжал, колгатился (занимался) и с другими делами.
- Да, в деревнях по утрам жители долго не спят, - согласился Ион. – И там в семьях детей много, по шестеро и больше. А вот у зятя моего их двое. Савелий, а ты родню свою всю, до единого человека вспомни.
- Снилось мне как-то на днях поле, а там была какая-то деревня и чья-то семья. Баба под стогом лежала, мужик под рыдваном лежал, его ремонтировал. Усталый был мужик, а на бабу свою позыркивал. А она у него румяная. А я умом своим тут и прикинул, а не моя ли она, эта баба-то его?
- Эх, Савелий, а это было бы здорово! А еще чего тебе потом снилось?
- Снилось еще чего-то, но тут я проснулся. И больше ничего не вспомню. Эх-хе-хе. Так вота... . Бывает со мной и это. Савелий разочарованно отодвинул чайное блюдце. Развел руками. Они у него  тряслись.
- Не горюй, старина, не вздыхай скорбно. Но благодари бога  и за это. - Ион специально его хвалил, подбадривал. Стимулируя  его пробуждения памяти, заставляя вспоминать все больше и больше о его прошлом. – О детях вспоминай, о жене. У тебя обязательно были дети. Твои они, её ли, не важно. Давай, Савелий, вспоминай еще чего-то. Свое, чужое, но опять вспоминай.
- Я вспоминаю. А еще я помню как на пароме мы детками плыли. А вот чьи они? Один бог это знает. Два троса через речку были натянуты. А я в это время стоял с лошадью у паромщика. А когда зацепы от троса отцепились, о реке паром и понесло. - И вспомнив это, Савелий стал растирать себе виски ладонями. Потом дальше стал рассказывать. - Потом  паромщик нам шумел «Держитесь!». До того, когда паром в берег не ткнется. И многие из нас в ту реку посыпались: с рыдванами, с детьми и с лошадями посыпались. Потом мы шли куда-то? Эх, хе, хе, а это когда было-то?
Потом разговоры разные ходили. Говорили про мальца, который в реке утонул. Он вроде бы от барина был. А другие, говорили, што девка от меня их рожала. А были ли они мои, те мальцы-то, или того барина?
- Твои ребятишки на пароме были. А чужие с тобой там появятся зачем? - успокоил Савелия Ион, - И лошадь ты вспоминал, она тоже не чужая. Во всех деревнях есть и  крестьяне, и дети, и лошади. И во дворах деревенских бывают колодцы. Много колодцев и в Кочугурах. Я мимо колодца прохожу, проезжаю, когда в деревню приезжаю. Пью из  колодца, из бадьи  дубовой, окольцованной.
Там Уляша  жила, которая с нами ранше соседствовала. Меня она с детства хорошо знала. И в прошлый мой приезд она подошла ко мне и не сразу меня признала. Потом признала, закачала головой и сказала: «Эх, Ион, а я тебя сразу-то и не узнала. Наверно  я старею». А потом внимательно в лицо  заглянула, сказала «Вылитый ты теперь, как твой отец Кирилл!» Потом про фабрику расспросила, про коноплю, которую я у селян своих часто закупаю.
За приятной беседой они и не заметили прошедшее время. Ион пошел к окну. На улице шла обыденная жизнь. Люди  мимо проходили, на каретах ехали. Ион сегодня никуда не спешил. На фабрике дела вести он мастерам поручил. А он собирался разобраться с некоторыми бумагами. Но в дверь позвонили.
Савелий пошел ее открывать, шаркая лаптями. Впустил почтальона. Тот с широкой улыбкой с порога заговорил:
- Тут вам вещица какая-то. А за нее надо бы сплясать.
- От Софьи Нежиной, письмо!? – предположил Ион. - За нее и сплясать не грех. А может от сестрицы? - гадал Ион, пока почтальон в сумке возился.
- Угадали, пляшите, письмо от женщины, - сказал почтальон, подняв над головой голубенький конверт. Ион под его и Савелия хлопки сплясал русскую барыню – сударыню. Смеялись они, улыбался Ион.
Получив вознаграждение, почтальон ушел. Ион сел в кресло у переднего окна, углубился в чтение.
 «Здравствуйте уважаемый Ион Кириллович. Пускай всемилостивый бог будет к нам снисходителен за молчание. Намеревалась ответ вам сразу писать, обстоятельства останавливали. Но мы поверили, вы искренне видеть у себя нас с Семеном хотите.
О делах спрашивали, нет у меня больших обязанностей. Теперь ухаживать за Семеном больше приходится. Курочки тут останутся, их соседка накормит и напоит. Я с ней дружу. А там, к весне будет ближе, пчелок из зимовника надо будет выставлять. А мне с Семеном хочется к вам съездить: самой погостевать, а его доктору показать. А тут на моем попечении еще наш любимец Мишель, который недавно в омшанике меня на время закрыл. Я там пчелок слушала, его испугала.  Безродный Мишель. Много людей на Руси  нуждаются в помощи.
И о Семене. Калекой он стал не от болезни божьей, как Мишель, а от пренебрежительного отношения к себе. О нем мы с вами подробнее при встрече поговорим. Семен пока не знает о нашем близком знакомстве. Я к этому его готовила. Ко всему - Софья Нежина. Деревня Девицы, Воронежской губернии.
Иона сначала огорчило что Софья едет не одна. Он задумался, не слышал, как Савелий звал его к столу.
- А я подумал, не случилось ли чего у ваших? - засомневался он.
- Ничего не случилось. Софья про Семена своего пишет, он у нее инвалид, требуется ему лечение. Давай с тобой решать: приглашать их в гости или к ним съездить? Это по пути в Кочугуры.
- Вам видней, - по философски ответил Савелий. Хотя увидеть Софью ему тоже хотелось.
- Не конкретно отвечаешь, старина.
- Как ее не приглашать, Кирилыч? От ворот поворот такой женщине нельзя давать. Нехай с ним или одна приезжают, потеснимся.
Иона ответ такой удовлетворил.
                НА ПРОГУЛКЕ
На прогулку пошли они с Савелием к вечеру, когда улицы в Солнцево уже затихали. Проживали на них в основном именитые люди: купцы, помещики, фабриканты. На встречу им шла парочка влюбленных, которая собой любовалась и мартовской погодой. По петуху, который прибит был на фронтоне, по рогам бараньим на заборе здесь люди угадывали хозяев домов. Место расположения их по этим приметам определяли. В то время Ион с Савелием подходили к особняку купца Иголкина, а за ним будет дом помещика Неделина, прославившего себя рачительностью и особым умением вести свое хозяйство.
Вечер, благоприятная пора как для молодых, так и пожилых, ищущих свое счастье.  Короткие вечера и дни предвесенние для тех, и для других. Коротка и вся жизнь у человека. И не зря советуют поэты и мудрецы, чтобы не теряли люди зря времени. Светятся приветливо зашторенные окна в семьях бояр, купцов, помещиков. Заняты все они своими делами: книгой ли увлекаясь, хлопушкой казня сонных мух, за веретеном ли сидит женщина или за прялкой, все это делать им полезно. Дела отвлекают человека от мысли собственного конца, придавая смысл бытия земного.
Большими делами ворочают эти люди. Тот же Федор Плотников со своей маслобойкой, с кузницей. Сам их задумал, сам смастерил. И потек от него ручеек в Москву душистого растительного масла. Полезным делом занимается он, полезным делом занимаюсь и я. Магазины торгуют его маслом, моей тканью: ситцем, мануфактурой, изделиями из них».
- Савелий Иванович, за все тебе спасибо! – специально громко сказал Ион.
- А меня кажись Степанычем называли?
- Пускай Степаничем, но как-то называли? Я просто нашу тему с тобой затронул. Вороша ею прошлое. Ты свободный человек, у тебя нет капитала, ты спишь спокойней меня. Твое положение тебя устраивает? - Ион указал ему на двух этажный особняк купца первой гильдии Иголкина. - У тебя нет такого особняка? Хорошее здание, правда? Савелий взирал на особняк так, будто его впервые видел. Хмыкнул в бороду привычно, сказал просто «А зачем мне дом такой? Мне и в вашем доме жить хорошо. Одному жить в дворце плохо. Особняк мне такой ни к чему. Мне в доме простом бы пожить, но с женой бы, да с мальченками. Раньше так наверно бывало. Другой был табак.
- Разумное рассуждение. И оно обнадеживающее. А по нему можно сделать вывод такой, что ты Савелий когда-то и где-то жил также, как все эти люди. Но с кем жил, пока мы этого не знаем. - Ион все чаще о слуге теперь думал и все больше надеялся «Вспомнишь и ты когда-то, чего-то большего из своего прошлого». Они приближались к собственному особняку, который выглядел так же красиво, как и дома тех купцов и фабрикантов. Он сложен из красного кирпича, одноэтажный, с крыльцом резным, с балконом крытым, с воротами резными.
Войдя в дом уставшими, но бодрыми и веселыми, они решили пить теперь чай с малиновым вареньем и со сдобными печеньями. А до их сна времени было еще далеко.



                НОВАЯ ВСТРЕЧА   
Шли пятые сутки, а беспамятство Софьи не прекращались. Семен был в отчаянии, валяясь за лежанкой сам никакой. «Она никакая лежит в передней, а я никакой лежу тут».
- Не-э- эт, Соня, это не жизнь, а какая-то каторга, - громче прежнего сказал Семен. - Мне придется первому кончать с этим.  Ему в последнее время все чаще приходит эта мысль. Но он ее не осуществляет, тянет. «А почему я должен кончать с собой? Она со мной рядом, красивая, веселая», - думал он о Софье. От этого у Семена появлялось желание жить и жить. А значит и с болезнью бороться.
А Софья в это время лежала в бреду, говорила про какие-то глаза кошачьи. Семен собрался с силами и пополз в сени и  отодвинуть там дверной запор. Ноги его волочились, он полз на руках, превозмогая слабость и боль в ногах «А то умрем мы с ней от голода и холода в собственном доме. Соседи может нас спасут», - бормотал он то молитву, то эти слова. Дополз, наконец-то до двери, отодвинул затвор, перекрестился, пополз назад. Но память его отключилась, когда он уже сбыл у избяного порога, когда Софья в разум входила, очнулась и его увидела.
- Сеня,  а ты там чего делаешь? - спросила она. - Погляди в сени, кажись пришел к нам кто-то?
Семен как сквозь вату услышал голос Софьи. Огляделся и  удивился, что лежит на полу. Обрадовался «Живой». А в их избу входила соседская девочка Олеся. Она тоже не нормальная девочка, а по уму Мишелю ровня. 
К Софье она пришла, у нее было закрыто. Потом она за Мишелем сходила.
- А мы к вам с Олесей по задам шли, молока принесли, - доложил им теперь Мишель. А Олеся в их печку поленья уже метала.
- Она вам их наметает, а я растоплю, - обещал он…
Софье от этих слов на душе сразу потеплело. И чтобы чем-то этих ребят отблагодарить, она к себе их подозвала. Обняла их и рассказала где лежат лучины для растопки печи.
И пока Мишель поленья разжигал, Олеся молоко по бокалам разливала. Но Софья, не доверяя им во всем, с постели сползла, приковыляла к ним в чулан.
И Семен повеселел, его происходящее в доме тоже теперь радовало.
- Правильно мама моя говорила, что горе сближает людей, смягчает их сердца, - бурчал он. И Софья это тоже когда-то слышала. И она от бабушки слышала о полезности молока от простуды, которое кипяченое и пется больным с медом. И  теперь она это делала с помощью Олеси. Которая вдруг вспомнила:
- А к вам господин какой-то приходил. Но не вошел. Вы были заперты. Постучал он к вам и к озеру пошел. А потом вернулся и казал «Пускай тетя Софья меня в церкви найдеть.
- И кто же это мог быть, Сеня? Как ты думаешь?
– Родня к нам не заявится, - засомневался Семен.
- А мне мама говорила, утонули в реке мои братья и сёстра. - грустно сообщила Олеся.
- Олеся, умочка у тебя маловато, как и у дружка твоего Миши. - Софья ласково погладила ее по головке. Постучала бы ты в окно нам, и не отпускала бы мужика того. И Мишеля в омшаник бы не приваживала. Который твою тетю Соню там простудил, которая хоть очухалась теперь еле - еле.
Но Олеся на ее упреки мирно сидела и улыбалась. Она думала, тетя ее не упрекает, а хвалит.
- А мы с Мишелем в омшанике играли и друг друга там искали.
- Вот, де-е-ти! А я из-за вас там чуть не замерзла, - улыбнулась Соня. -  Они там играли. А если бы у вас дверь тоже захлопнулась? Вы бы там обои и окоченели.
- Не окоченели бы. Мишель был в зипуне, и я одетая.
- Я видела ваш зипун, один на двоих. Он на лежаке лежал. А в подоле ты не боялась от Мишеля чего-то принести? Эх, Олеся, Олеся! Какая ты еще у нас маленькая.
Но Софья была довольна, что все благополучно кончилось. Она продолжала улыбаться и маленькими глотками пить кипяченое молоко с медом. Ей становилось легче, простуда от нее отступала. Она это чувствовала. А Семену на молоке она сварила его любимую кашу с тыквой. За едой они и решили «Мишеля с Семеном оставить, за печкой он тут будет наблюдать. А Софья с Олесей сходят в приход к отцу Сергею. Где возможно и будет тот незнакомый человек, который к ним приходил. И Софья слышала, что в церкви нет сторожа. "Батюшку попрошу, чтобы он Мишеля на должность эту устроил", - распланировала она.
Об этом она  Семену рассказала. Который долго молчал, потом как-то неопределенно сказал:
- Если бы позвал отец Сергий сам Мишеля. А то вы с Олесей за Мишеля там помолитесь. Смилуется ли церковь за человека юродивого, приютит, накормит его, оденет и обогреет? Так в селах было всегда. Тогда добро им и вам зачтется.
Софья выслушала Семена, поднялась с дивана, прошла к нему. Погладила его по голове, а сама стала собираться с Олесей в церковь. «Уж не от Иона ли тот гонец приехал?» - думала Софья.
                В ЦЕРКВИ
- А народищу-то нынче сколько, теть Сонь! - удивлялась Олеся.
А народ действительно к церкви валил, со всех улиц стекался. И Софья среди них все высматривала незнакомые лица. «Только бы не явился опять к нам представитель от масонов», - думала она.
В церкви отец Сергий все о каких-то сатанистах им говорил. И главным сатанистом, разрушителем их спокойствия он Емельку Пугачева называл.
- Теть Сонь, а нам Мишеля от недугов как вылечить? - шептала ей Олеся. - И мы с ним еще приходить сюда  будем на другую проповедь.
- Вот она вам с Мишелем обоим от недугов и поможет. Поняла? - спросила Олесю Софья. Та утвердительно кивнула ей  головой. А Софья в это время любовалась молодым, красивым служителем храма, у которого она стеснялась даже исповедоваться. И у него попадья была такая же красивая, которую на службу он редко приводил. «А интересно, он грехов совершать тоже боится? Но ведь земные соблазны и наши чувства сильнее любых грехов и веры», - думала она. Когда его взгляды были направлены на нее. - Но это же совсем не служителя взгляды. А молодого человека, которому я понравилась», - думала Софья, улыбнувшись ему и сравнивая себя с его матушкой Еленой. Она хорошо ее знала. И отец Сергий Софье хорошо знал, уделяя ей в церкви особое внимание. Софье это льстило.
И пока Софья мысли эти прокручивала, отец Сергий успел к аналою подвести пары молодых людей, которым венчание прилюдное  устраивал. Венцы на голову он им надевал, объявлял громко: «Венчается раб божий Еремей и раба божья Пелагея. Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй». И парочка после его слов обязательно крестилась. И Софья с Олесей тоже крестились, кланялись. Софья залюбовалась иконостасами на сводах, под куполами, на стенах. Ликами святых любовалась и Олеся, позолоченным репьем.
«Кои исполни их все желания и по возможности прости им соблазн и прочие мирские прихоти», - доносилось до них взывания молодого Отца Сергия.
А он, подойдя к молодым, попросил их обменяться кольцами. У них это не сразу получилось. Захлопотали с ними помощники ведения служб. Тарелку с кольцами поставили они на видное место, на аналой, а молодых на вышитый рушник. К вратам Алтаря отец Сергий их потом повел, где и давал им нужные наставления по жизни. Они кланялись ему, благодарили, а он крестил их, заставлял повторять за ним его мудреные слова, прилаживаться устами к ликам святых.
                НЕЗНАКОМЕЦ НАЙДЕН
Увлеченная этим ритуалом, Софья не сразу услышала голоса Олеси «Тетя Соня! А я видала того мужика. И я его угадала» Она тянула Софью к выходу, указывая на удаляющего мужчину. Но выйдя на улицу они очутились во тьме. Шли за людьми наугад какими-то проулками, Спрашивали их о незнакомце. Попутчики утверждали, что видели в церкви какого-то незнакомого им мужчину. Указали они и на освещенный двор, куда обычно посторонние идут ночевать. К этому дому Соня с Олесей и подошли. Но сквозь грязные стекла низких окон в доме ничего нельзя было разобрать. Но было понятно, в доме какое-то возбуждение было. Там толи кого-то провожали или встречали. Потом в доме хозяева и гости успокоились, а Соня с Олесей уселись  на завалинке. Именно тут Софья обдумывала свои дальнейшие действия, когда в доме через какое-то время распевать стали народную песенку.
«Лиходейка судьбу проклинает, что несчастною мать родила. С малых лет я по воле скиталась и кому свою жизнь отдала. Для тебя милый мой я во поле ароматным цветком расцвела, А теперь что с тобою случилось? Ты не хочешь смотреть на меня. Повезут тебя с нею в карете, а я следом за вами пойду. Постановят тебя у Аналоя, а я смело к тебе подойду...».
 Но песня разом возникла, и разом стихла.
- Пойду я, а то меня друзья мои теперь заждались, - послышался во дворе мужской голос. Кажись, именно этот голос обещая хозяевам сюда  еще возвратиться. Софья и Олеся с завалинки поднялись и насторожились.
Заскрежетал засов. Лица мужиков попали в оконное освещение. Софья, аза ней и Олеся вошли во двор.
- Здравствуйте! – обратилась она к господину, лицо которого кажется угадала. - Мне передали, что вы искали какого-то Семена?
- Здравствуй. Да, я справлялся у людей о нашем сотруднике. А вы Софья? Меня вы можете помнить. Я Крутяков Прокофий Вениаминович.
- Не помню, - не призналась она, - но по личности вы мне уже известны, как бы. Вы из фонда масонов?
- Да, я их общество представляю. Но, Сонечка, с вами и с вашим Семеном предстоит долгий и обязательный разговор, конфиденциальный, так сказать. Который как для вас и для нас  взаимно полезный. - Крутяков при этих словах перевел взгляд на Олесю. - А завтра в этот дом вы приходите одна. Тут мы с вами все и обсудим. И не удивляйся, Соня, что я Семене и о вас во многом осведомлен, - улыбнулся  Крутяков. - Например, я знаю чего должно быть с ним и с вами дальше. Это обязательная  неизбежность. Поэтому у меня есть предложение к вам на завтра.
Софья согласилась с этим человеком завтра здесь встречаться. Другого выбора у нее просто не было.
                В И Р А Ж И  С У Д Ь Б Ы
Придя домой Софья уложила Олесю в постель, которая тут же и засопела. И Семен в это время крепко спал. А вот сама она в эту ночью почти не сомкнула глаз. Думала о Семене, думала и о Крутякове «Опять небось и он приехал с этими их мудреными планами или предложениями? - думала она, прислушиваясь к хрипловатому дыханию Семена и к сопению во сне Олеси. - С виду-то он мужиком кажется благородным, а в душе у него чего? Поди, разберись. Ох уж эти их тайны масонские!? И мне теперь чего Семёну о нем говорить?»
Выручил Мишель, который утром прямо с порога объявил о сельском сходе. Это была зацепка, идти Софье не на сход, а к Крутякову. О сходе утром Семену она сообщила, а он ее идею на него с желанием одобрил. Но предупредил «Пойдешь на него, но долго там с бабами лясы не точи». Но Софья с утра отправилась в курятник, хохлаток покормила, напоила, которые занеслись к весне дружно, и с яйцами домой возвратилась. Нажарила их с лихвой, чтобы всем хватило, и сама с ними с удовольствием поела и чаек с медом гречневым попила. С яйцами и на этот раз из курятника она пришла. А потом Семену своему она на всякий случай с улыбкой сказала «Ну вот, Сеня, яиц всмятку ты поел, про которые говорят, что они мужикам дюже полезные. А теперь ты тут с Мишей и с Олесей пока отдыхаете, а я на сходе сельском посижу, разумных людей там послушаю». Сказала это, и опять улыбнулась. «А хорошо я со сходом придумала».  Хотя уходить на него она не торопилась, она знала, не на него она попадет, а к этому Крутякову, которого слушать возможно и не хотела, но внешностью он ей понравился. Да и любопытство брало.
А шла к нему Софья специально медленно. Обдумывая, чего ему будет говорить. Адойдя до его дома, мысли у нее будто за соседским углом все осыпались. Войдя  к нему, она у порога остановилась и Крутякову поклонилась. Потом прошла с ним в переднюю комнату и там стала внимательно рассматривать чужую печку, телка в проулке, постель скудную на полатях, задоргу чуланную, а на чуланном заборе снимки в киотах.
А Крутяков в это время со стороны гостью очень внимательно разглядывал и думал «Хороша женщина! Фигуркой и лицом, ножками, всем хороша. Носик и ушки у нее маленькие, коса длинная длинная, густая. С нее портреты художникам только рисовать. Словом, баба эта — моя мечта».
А когда Софья взгляды его перехватила, поняла его отношение к ней, улыбнулась. И он ей в ответ улыбнулся. Подошел к лавке, сел на нее.
- Присаживайся Софя ко мне. С тобой тут все и обсудим, - предложил он. Подошла и она к его лавке, присела рядом. - Мне сказали…, - продолжал Крутяков. Но перевел дух. - То есть, Соня, я знаю, Семен твой пока живой. И ты, по сути…, за ним ухаживаешь. Хотя вопрос в дальнейшем с ним большой. Он возможно и не жилец. Не он первый попадает в его ситуацию.
- И вы желаете поглядеть на него? – прямо спросила Софья. – Давайте на чистоту обо всем и разговаривать. Или я покину этот ваш уютный домик ни с чем. Мне ваши намеки не интересны.
- Зато вы мне, уважаемая Софья Дементьевна интересны, и ваша судьба мне интересна. Представь себе, я о вас знаю много, давно, но пока еще к сожалению не все. А мне надо бы знать все.
- А когда вы меня хотя бы таком объеме узнали? У наших с вами масонах?
- Совершенно верно, - Крутяков положил ей на колени свою ладонь. Вы нам всем и давно нравились. От души вам я это говорю, как вы и велели. Но я у них был простым советником. И вас с вашими прелестями я видел со стороны. Крутяков загадочно улыбнулся, говоря ей это.
– О ваших наблюдениях за мной со стороны ваши сообщения и начинайте, - попросила Софья.
- Я по совместительству с основной работой советника, в их охранном отделении служил. В одну из смен мы дежурили у бассейна, у саун. Там я вас впервые и увидел. Там вас девицы наши готовили к процедурам. И у меня был чек к вам в номер, я мог бы им воспользоваться. Но девицы сказали о важном клиенте. И я ограничился любованием вами. А это было так давно..., теперь я тут, вы со мной сидите рядом по другому делу. По наследству, в первую очередь, которое для вас могло быть и утраченным. Но оно нашими юристами может быть восстановлено. Это дело красной нитью проходит через масонский фонд. А я, зная вас, Софья, напросился на эту поездку,  на эту нашу встречу. Меня сюда привлекла именно ты, Соня.
Я извиняюсь, что в общении быстро перешел на «Ты». Но к этому должно нас сблизить, при вашем желании. К наследству, то есть. Если проявится интерес. Ты, Сонечка, молодая, красивая, у вас вся жизнь впереди. О себе, Сонечка, тебе пора начинать задумываться.
– Вы назвали меня "Дементьевна". Но моего отца давно нет. А его богатство, после его исчезновения, перешло к его брату, близнецу, к Даниилу. Это вам известно? - поинтересовалась Софья у Крутякова, который теперь ходил перед ней.
-  Я все это знаю и с проверенными фактами приехал. - Он присел на прежнее место взял синюю папку, извлек оттуда бумаги. - Это свидетельство рождения твоего отца. По нашим сведениям он в пугачевском бунте участвовал. Там и пропал без вести.
«Ну сыщики! И все-то вам известно!?», - подумала Софья.
- Теперь я вас и ваши намерения понимаю. Знаю теперь я и о том, откуда вы о моем прошлом все узнали. А вы и без одежды меня разглядывали…? - Софья на миг замялась. – Это же не честный поступок с мужской стороны.
- Я был при исполнении. А видел тебя я разной, но ты была всегда неописуемой. И не случайно тобой интересовались наши большие шефы. Другим женщинам это была бы слишком высокая честь.
И нам известно о том, что твой отец был большим авторитетом, он пользовался большой славой в российском обществе. Он дружил с крупными землевладельцами России. Дружил он и с Неклюдиным. При его помощи отцу твоему был присвоен высокий офицерский чин. А его брат Даниил тогда был всего лишь крепостным крестьянином. Его самолюбие и точило. Он завидовал успехам своего брата. Это нам известно.
А тут такое случается. Вспыхивает в России известный бунт, на защиту царского стоя, дворянской чести и своей собственности встали и добровольцы из числа помещиков. И вот они-то оказались патриотами России. В их числе был и ваш отец, Дементий Степанович, который значится майором Измайловского, позднее Преображенского полков. Но именно в тех местах, где были его земельные владения были жуткие события. Где и теряются следы твоего отца Дементия Степановича.
Крестьяне в его имении жили хорошо, не бедствовали, они  были с хлебом, с мясом и овощами. То есть - сыты, одеты, обуты. Барина своего они почитали и уважали.  И когда в их места заявился Емелька,  его крестьяне не поддержали. И Пугачев им это не простил. Там была потом большая резня.
- Соня! Я тут о разном говорил, - окликнул он. - А ты о чем теперь задумалась? Например, я тебе предлагаю: а не отправиться ли нам с тобой к одной бабушке, к Лукерье Павловне? И расспросить ее о той самой эпохи. Она много о восстании том знает. Она источником  истории является, по сути. Сходим к ней, о твоем отце, о дяде твоем с ней поговорим. Она, этому всему сама свидетель, сама история.
                В ПОИСКАХ ПРОШЛОГО
Пошли они сначала к Семену, где Прокофий Крутяков, как только перешагнул порог дома, почувствовал запахи лекарств или каких-то трав. И это было, когда Соня брала у него плащ, шляпу и тросточку. После этого она специально кашлянула. Семен открыл глаза, взгляды гостя и Семена встретились. Прокофий Вениаминович с ним поздоровался.
- Соня, а кто это? Я этого человека не угадываю.
Она назвала фамилию, и рассказала о цели визита гостя. Но Семен среагировал на гостя  по своему. Он демонстративно отвернулся к стене. Гость на больного не обиделся.
- Я ваш добродетель, изучаю данные по родословной Софьи, - пояснил он. Семена это заинтересовало. Он повернулся к ним лицом. - Нам не известна до конца деятельность ее отчима в пугачевском путче, но мы это скоро выясним, - добавил добродетель. - И исчезновение отца твоей Софьи выясним. Моя встреча с его сослуживцами запланирована, которые пока живы. И я имею сведения, что у ее отца Дементия Степановича в усадьбе была тишь и благодать. Но до того, пока не пришел туда Емелька со своей бандой.  Нам известно, что люди от самого Пугачева собирали крестьян его деревень на сходы, выявлял причины недовольства помещиком, призывали их вступать в ополчение.
Но крестьяне сказали, что они против своего хозяина восставать не будут. А раз так  люди от супостата начинают их на столбах вешать.  Поэтому многие крестьяне Дементия Степановича вооружившись топорами и вилами, вошли в его отряды, защищая свои семьи и богатства своего помещика.
И после этих вестей гость понравился больше Софье, и понравился Семену. Они после этого мирно ужинали, пили чай, беседовали. А когда Софья убирала посуду со стола, Крутяков подморгнул ей и заметно для нее положил какой-то пакет на их столешник. После этого он подошел к Семену и попросил отпустить их к Лукерье Павловне. «Для важной беседы по этой его программе».
- Да, идите! - ответил Семен, - бог вам в помощь. И мне  интересны эти ваши расследования. - Семен даже улыбнулся.
- И слава богу, - тоже с улыбкой ответил ему Крутяков, вставая, идя за ширму и там одеваясь.
Выходили они во двор, где успело уже стемнеть. Крутяков назвал Софье адрес их следования и полные инициалы старушки,  Лукерьи Павловны Росляковой, которая проживала на другой стороне речки Долянки.
А была весна,  по этой реке проплывали одна за другой снежники и льдины. И Софья знала как при их  заторах уровень воды на реке резко повышался. А снежники и льдины чуть ли не цепляли за подвесной переход, по которому им надо будет идти.
Подошли они к тому переходу, где вода ревела неистово, и остолбенели (растерялись).  Идти по нему над этой бушующей пучиной было не безопасно. Но деваться некуда, пошли. До середины перехода Крутяков еще храбрился, зато Соня буквально висела на его руках. Хотя шли они куриным шагом и долго. Но перешли целехонькими, наконец-то. И за мостом Софья была в особом настроении.
- Батюшки! Неужто мы целые!? - восклицала она. - Красота-то, Крутяков!!! И тут почти сухо на берегу! Травка вон проросла. Не наступай на нее. Сюда айда, на дорожку. - Софья потянула его за собой. Пошли вдоль берега держась за руки. А ты что за пакетик у нас там оставил? – вспомнила Софья.
- Там большие деньги?
- Я так и поняла. Но промолчала. Это Семену на лечение?
- Скорее всего, - ответил он. - Эта сумма за его работу, она им накоплена, смертельно опасные были его опыты. - Это правда.
                У ЛУКЕРЬИ ПАВЛОВНЫ
На их стук из саманушки (маленькая деревенская избенка сложенная из саманного кирпича)вышла девочка лет двенадцати. Спросили у нее о бабушке. Девочка в ответ чего-то защебетала, а потом ясно назвала себя Лизонькой.
- А бабаня моя по избе ходить и ходить, и нустаеть. Водицы я ей приношу золу из печки выгребаю, кизяки в печь наметываю, полы подметаю. А она меня хвалит и стряпней угощает. И пока девочка все это рассказывала, бабушка их разговор услышала, дверь в дом открылась.
- Ох, Лиза! А у тебя тут чьи-то гостечки!? Проводи их в переднюю, на лавку там и усаживай. Так полагается. Издалека будете?
- Я посторонний, а Софья местная, - снимая шляпу, отвечал Крутяков. – На той стороне живет Софья. А привело нас к вам простое любопытство.
– Спрашивайте тады - ы, - протянула старуха.
-  Лукерья Павловна, вы наверняка Дементия Степановича Кортунова знали, помещика из ваших краев?
- Знавала человека такого, как же. Ево ды мне не знать. Жила и я в его усадьбе. Эх, хорошим он был тут хозяином. - Старуха при этих словах осенила себя крестом. А как давно это было- то, о- е-ей. А Виктория-то к нему ушла от какого мужика, а! И от богатства какого. Марк-то ее был крутым хозяином. Но он с девками другими трепалси и..., дотрепалси. Марком Титычем  ево именовали -то Росляковым, по фамилии. А Дементий Степанович то при дворе ево дворником служил, как и ево Виктория. Которая то жена ему была, а то не жена.Марк ее к рукам своим когда и прибирал, бывало. Но Дементий красивее Марка, и собой кротче. Вот Викторию они и делили промежду собой.

- А детей у Марка Титыча было сколько? - спросил старуху  Крутяков?
Старушка засмеялась, стала их считать, пальцы загибать.
- Пятеро их было всего- то. Но из них были и не ево. Эх, а так ли это? – засомневалась онаа. - Так ведь Виктория-то ихняя тоже повожжалася. И с тем, и с другим. Она собою баба видная была, красивая. А Марк все одно от нее на стороне с бабами табунился. И дотабинился, детей на стороне завел себе от жены новой. Ахальничал и там от нее Марк. Говорили потом-то, што к Виктории своей он редко стал в дом приходить.
И тут  Дементий за счет его и разбогател. И Виктория с детишками к нему насовсем теперь прильнула. Много детей у них теперь стало. А Марку не с руки было жить с ними, их надо было ему  содержать. А он с Дарьей теперь, с женой своей, с прежней соединился. Такие вот были  тут дела.
А тут Емелька Пугаччев в наши края нагрянул. Дементия и Марка на ту войну забрали. Там они и сгинули, люди говорили.
- Спасибо вам большое, Лукерья Павловна, за ваш интересный рассказ. И низкий вам поклон за него, - благодарил разговорчивую старуху Крутяков.
– А о Данииле Степановиче, о его брате вы чего — нибудь знаете, Лукерья Павловна? - спросила теперь ее и Софья. А та сразу как-то вся насторожилась. - А вы ему ай  родственницей какой приходитесь? –  она хитро прищурилась.
- Нет, не родственница я ему, а я женщина, которая по характерам людей изучаю и себе имена их записываю.
- Ну, вот и изучай их себе на здоровье, милая, бога ради. Уморилась я дюже, от этих характеров ваших. На девятом-то десятке мне ли до них ?
- Лукерья Павловна, ну хотя бы пару слов о нем, - попросила Софья. - Правда, бабуля,  ну расскажите про Даниила  Степановича еще, дядей мне он приходится. Он отцу моему, Дементию Степановичу братом родным приходится, который на войне без вести потом пропал.
Бабушка тронута была ее такими просьбами. Она ласково по  волосам внучке своей ладонью провела и сказала.
- А чево о вашем Данииле хорошего скажешь? Он при живом Дементии смирно себя вел, хотя и спустя рукава сам работал и жил: пил, не женился. И он на вольные хлеба часто отправлялся куда-то. А када братец ево, отец твой, то есть, сгинул,  тут он у нас в деревне и объявился. У Виктории тогда дите одно малое было, земля у нее была, хорошее хозяйство, разное. И завертелось у него с Викторией колесо. А кому, как не ему с ее хозяйством теперь управляться?И, плохо ли ему тепер быть с ней, с ее то богатством. Но Виктория, баба не слепая. Ушла  она раз от него. А он себе девок других набрал. Они в ее имении на него работают. Она терпела, не приведи господь никому так терпеть.
Лукерья Павловна при этих словах встала и на святой угол перекрестилась. А Крутяков собирал в папку бумаги, благодарил ее за новый рассказ. Софье захотелось ее чем-то отблагодарить. Она сняла свой синий шарф со своей шеи, он собственной вязки,  обмотала им шею ее внучки «Носи его Лизонька. Это тебе на память от нас», - растроганно сказала она.



                ВДВОЕМ В НОЧИ 

Домой они возвращались при лунном свете. Тишина ночная и густой туман висели вокруг. Подходя к реке, тишину стал нарушать тот же шум воды. Шли по дорожке вплотную к крутому берегу, а внизу бушевали и сверкали вешние воды. Софья остановилась, взглянула на небо, которое ей показалось бездонным. Тысячи звезд светились там. Софья небо сравнила теперь с вышитым  одеялом, которое она видела в детстве у бабушки на кравати.

Прокофий заметил ее взгляд на небо, подумал «А, интересно, о чём она теперь мыслит?» Постояв немного, спросил:
- Соня, а правда, днем небо красивее, голубее, чем теперь? - Он взял ее под локоть. – И небо днем понятнее, оно просто голубое.
И Софье опять показалось, Крутяков провидец, который умеет угадывать ее мысли. И он как бы случайно берет ее под локоть, а потом и за талию. И Софью его это касание уже тепер. не настораживает, а наоборот, ей все это теперь понравилось. Странно? И она не отвела его руки.

Подошли к переходу. О разном поговорили, но шум воды заглушал их голоса. Между тросов по шаткому настилу идти Софье было боязно. Софье было теперь не до жеманства, они шли теперь держась крепко друг за друга. А чего? С моста ночью им не мудрено было и соскользнуть обеим в речку.
Дошли они до середины. Софья вообще умаялась, остановилась. Тускло вышла из туч луна и опять же в густых тучах и скрылась. Прокофий намереваясь застегнуть Софье распахнутое пальто коснулся ее живота, потом как бы невзначай коснулся ее и  грудей: упругих, теплых. Софья от его прикосновений замерла, по ней прошла приятная дрожь. Прокофий почувствовал это, отважился, провел ладонь вниз по ее талии. Софья и от этого не отстранилась, ей понравилась его смелость. Она на редкость красивая женщина, а вниманием мужчин не была никогда балована.
- Торопитесь, господин Крутяков? - засмеялась Софья. Но шум воды заглушил ее смех и вопрос. А чего было делать еще Крутякову? Препятствий на его пути не следовало, он принял это за вседозволенность.

Когда миновали они кладки, от пережитого страха Софья вообще расслабилась, даже потянулась сладко, подняла вверх руки, высказалась удовлетворенно:
- Господи, слава тебе! - она даже перекрестилась. Не свалились мы в пучину.
Прокофий был этим удовлетворен. В порыве чувств он подхватил Софью за талию, оторвал ее от земли и закружил.
- А- а-ах, отпусти, окаянный! Поставь, медведь, - шумела она. Но ее протесты теперь на него не действовали. Он заглушил ее слова поцелуем Софью в губы. Он страстно всосал их в свои. Софья отвечала на его такие чувства такой же взаимностью. И Прокофию показалось, Софья теперь в его власти и в руках, он ускорял события, залезая под ее кофточку руками, теребя там ей ее груди.
- Ну, хватит уже, Прокофий, перестань! - просила она. - Ты уж не тут ли положить меня хочешь? Остынь, я уже давно тебе не девочка. - Она хорошо знала чего Прокофий от нее хочет. И она хотела того же, но нашла в себе силы устоять и его отстранить.
Луна осветила их лица, от возбуждения они были яркими.
- Мне силы требовались сдерживать себя от тебя, - признался он и весело рассмеялся. А она его легонько щипнула за руку.

Дальше они шли молча, пожимая друг другу руки. Уткнувшись в старенький закуток на задворках, остановились. Это была их соседская банька. Первой решилась и нарушила молчание Софья.
- Раньше эту древнюю баню топили в эти дни соседи. Приглашали мыться они иногда и нас приглашали. А куда я теперь пойду мыться со своим Семеном?
- Может я зайду вместо него, Соня?
Она промолчала. Сложившись вдвое, Прокофий нырнул в предбанник первым, за ним зашла и Софья. Пока Прокофьев искал места где им сесть, Софья нырнула первой в саму баню. Свечу там зажгла. Ему в дверь со смехом сказала «Твое счасте, что я к тебе сегодня такая добрая.

И она разрешила заходить и ему и там раздеваться. Когда он к ней раздетый повернулся, она сидела на полке уже голая. Ее прелестную фигурку он узнал бы из тысячи таких же красивых женщин. В их общине он видел их, но их там раздевали другие девицы по приказу начальства. Там было насилие, оно не стимулировало и не возбуждало у него таких желаний. Он давно понял, что женская прелесть раскрывается при обоюдном желании. Тут Софья не пряталась от него, она иронически ему улыбалась.
- В предбаннике бы без меня и посидел, подождал меня - хихикнула Софья.
- А чего бы я там ждал, Соня? Когда я тебя там так много раз ждал и это испытал. Теперь уже ждать не могу. Но и тут я буду действовать по твоему согласию.

Прокофий и после этих слов и манящих обещаний к Софье приближаться осторожно. Для начала он отронулся до ее бедер.
- Боже, Соня, счастье - то! Какая ты...?И здесь, рядом. Это правда? Я до небес теперь счастлив.
Он взял ее на руки с полка и усадил себе на колени.
Потом усадил ее опять на полок, сел с ней рядом, стал целовать ее везде: в шею, в губы в груди. Стал трогать ее всю и всюду лапать. Она не ему противилась, она собой уже не управляла, а отдавалась Крутякову вся и без каких либо ограничений. И ведь это не в барских удобствах они любовь друг к другу проявляли, а в банных, примитивных. Но зато с желаниями взаимными, с добрыми намерениями, с любовью взаимной. Поэтому , единение их тел было крепким, страстным и пылким.

А когда их чувства насытились и тела немного остыли, Софья, отодвигаясь, укоризненно посмотрела на Прокофия, сказала:
- Ну ты и лис, Крутяков! Бабником, видать был и до меня еще каким, коих свет не еще не видал. Приласкал ты девку эту в один миг, смело и так ловко. Семен уговорил жену  отпустить. А тот и "Доверил волку овцу". А я та еще овечка этому мужику ловкому в объятья попала. А дальше-то чего? И какими глазами мне теперь смотреть-то на моего Семена?

- Ну не надо так разговаривать со мной, Сонечка дорогая. Правда, я с тобой поступал как нужно было мне поступать. И не больше этого. Много  вопросов. И тебя можно понять, молодую, красивую, без любви и без ласки кои годы прожившую. - Прокофий приблизился к Софе сгреб ее в свои объятья и крепко ее обнял.

Провожала его Софья как человека теперь ей хорошо знакомого, да и хорошего, по ее-то понятиям, которому она доверилась и даже отдалась. Но она с ним на будущее не загадывала встречаться, не планировала. Не знала и не хотела знать, куда поведут их судьбы дальше, по каким, сторонам, дорогам.


  ПОВОД К ПРОЗРЕНИЮ


- Устал ты старина. В дороге не подведешь? - тревожился Ион.
- Ну - у, барин, упаси боже. О Доге я больше пекусь, не о себе. А его можно забрать?
- Забирай, - согласился Ион, замечая все более крепнущую дружбу Савелия и собаки.
И это случается обычно по весне, когда природа пробуждается, когда на дворприходит теплынь, птички по веткам снуют, щебечут, почки на деревьях разбухают. «В сад выйдешь – аромат, солнце, домой бы не заходил», - думал Ион.
- А права, Савелий, весной настроение прибавляется, - спросил он.
- Прибавляется, - соглашается слуга. – И у стариков прибавляется. На завалинку они выходят, языками там почешут о сапе, о лебеде. Расскажут и о том, как мыши зерно из амбаров в подполье выгоняют.

В окне сверкнуло. Савелий засуетился. Ко двору подъезжала парная упряжка. Он вышел, отцепил Дога, тот завизжал, помчался по углам виляя хвостом, прыгая лошадям к мордам.
Проехали Солнцево, выехали на почтовый тракт. Дог теперь бежал  впереди экипажа. Савелий глядел на дорогу, радовался степью и прытью орловских рысаков. По булыжной дороге застучали звонче колеса.

- Эх, паря, красота-то! - Савелий глубоко вздохнул, чего-то вспомнил. - Ион Кирилыч, а помнишь, как мы с вами в Кочугуры ездили. Итам степи такие же.
- А тебя хозяева в степь посылали?
- Посылали, - заулыбался Савелий. - С барыней приезжал туда и наш барин. Она у него красивая.
- А барыню звали как?
- Дарьей, кажись.
- Не забыл?
- А как ее забыть? - Савелий почесался в затылке. - И служанка ее приезжала, обеды нам привозила. А потом они старшим меня назначали по сенокосу. Это было летом. А зимой я истопником на кухне работал. Идет однава в дом свой Марк, я цыгаркой там дымлю. И барин мне говорит: «Савелий, а ты это кушал?» - поднимает кнутовище и грозится на меня. "А это за чево же?" –  я спрашиваю. А он говорит: - Сам подумай? И я подумал. Это он на меня за свою серчает.
А случалось там как? Осенью я дрова заготавливал. Где Даря его с собачкой прогуливалась. Покорми, говорит она мне, собачку мою. Кормлю ее, а она рядом со мной стоит. Собачка поела, ластится ко мне, как ластился сегодня наш Дог.

- Так это Дог тебе о молодости напомнил? - предположил Ион.
- Выходит так, - согласился Савелий.  Э-хе-хе! - завздыхал Савелий, - счастливые времена и у меня были.

И Савелий стал принюхиваться. Он почувствовал резкий запах кизячного дыма. Ему стало ясно, их дилижанс к усадьбе подъезжал. Они въезжали в имение Орловых.
Староста их должен встречать.
- А вот и Феактистов, - сообщал кучер.

Подошел носильщик, но от его услуг гости отказались. Дога  всполошили, который Савелия только и подпускал. И он его с носильщиком повел в специальную конуру, дал ему еды, привязал.

- А я такую усадьбу раньше где-то видел, - говорил он теперь, возвратившись. Ион одобрительно ему улыбнулся, советуя кучеру ему идти в их ночлежку.

Открывая в нее дверь, из полумрака им на встречу является проворная женщина, которая  и проведет их в нее. Привыкнув к свету, Савелий стал разглядывать дом. Заинтересовала лампа для освещения, с пузырем закопченным, печь русская, с рогачами по печкой, с чугунами на загнетке, с закоулком, где ютился теленок. И удивительно, ему показалось, что эта бытовая картина была ему давно знакомой. И все в этом доме он с любопытством продолжал разглядывать.

Заглянул Савелий на палатки, которые были доверху завалены подушками, ложниками, дерюжками. В святой угол заглянул. Там стоял большой стол, над ним висела палица для посуды. А ближе к иконе, на медной цепочке висела лампада. Вдоль стены  стояли широкие лавки. Они переносные и были удобны для пользования. Савелий подошел ближе к образам и троекратно перекрестился на них.

- Вот, сразу видно, к нам заявился истинный христианин. Он как только в избу зашел и сразу перекрестился, - отметила та самая женщина,  встречающая их..
Потом Дарья (так кучер называл хозяйку) суетилась с рогачами у печи. Общая чашка щей появилась столе. На самом почетном месте, в святом углу разместится староста с окладистой бородой, с косматой головой, с широким носом. Ему поручено было присутствовать тут с приезжими мужиками, угощать их и обеспечивать им надлежащий отдых.

- Дарья, позови своего Степана, - приказал он. Тот пришел не проспавшийся. - Сходи в чулан, принеси сырца литровку, и на закуску чего-то острого, - приказал ему староста.
Стали усаживаться за столы мужики. Пришел Степан: седоголовый и седобородый. Поставил напротив старосты бутыль с сырцом, взял деревянную ложку, опустил ее в щи, размахнул их, спросил свою Дарью «Щи с бараниной? Из той туши, которая висела на чулане?»

- Нету туши твоей, - сердито ответила Дарья. - Нализался с утра уже.  И теперь ему баранина та мерещится.
- Эй, ты, черт косматый! – пробасил на него и староста, - гости приехали, а ты за столом почти дрыхнешь? Ночь куда девать будешь?. А Степан, хлебая жадно щи на опохмелье, бурчал себе под нос чего-то. Осип, сидевший с ним рядом потрепал его за шевелюру, налил стаканы с водкой, подал Степану и Савелию.

- А ты чей будешь-то? Давай со свиданьицем выпьем, - предложил Степан Савелию. - И всем выпивать, лошадей нам не ковать и узоров не вышивать.
Степан уже хотел свой стакан перевертывать, но с тостом стал выступать староста.
А Степан почему-то из-под лобья так и глядел на Савелия.
- Ды, как тебя? - задумался он, -  староста Савелием тебя кажись величал?, - спросил он.

- Савелий и есть, - ответил Степану кучер Володимир. - Он у Кирилыча в ординарцах раньше ходил. Это когда они с Григорием Григорьевичем Орловым при дворе служили. А теперь он у него слугой работает. Понял теперь?

- Из мужиков будешь, али из богатеев? - спросил его Степан.
- Был мужиком, а потом с божьей помощью и разбогател, - отвечал ему Савелий, изрядно тоже захмелевший.
– Знамо дело, с божьей, - согласился Степан. - А бывает и с людской помощью богатеють.
- Ну-у, кудлач старый, завелся, - упрекнула пьяного мужа Дарья. - Губы ему стоит только помазать и он речь о своем Емельки тут же и заводит.
- А, чево мне о нем не заводить!? И цыц, баба! Рот мне при людях не затыкай. - осерчал на нее Степан, - Я правду говорю этому человеку, он для меня больше чем свой. Но мы ево пока не знаем, он нас не знает.

- Дарья, не мешай им, - заступился за Степана староста. - На кухню лучше сходи и чайку мужикам с Иван-чаем завари, потом принеси.
- А Дарья хорошая. Надоел я ей, старый стал и пьяный часто бывал, - жаловался Степан Савелию. - И чего што я старый? Беды в этом мало. А про Емельку я и повториться могу. Не все о нем слыхали, про зверства его не слыхали. По Заволжским и Оренбургским степям он с войском своими шастал. - Продолжал рассуждать Степан. - Простыми людьми мы воевали с ним, чернью. Нас он не трогал, а вешал он все набольше наших офицеров.

Под Симбирском мы за ним шли по правобережью. К реке  прижимали. Вилами и топорами с бандитами воевали. Рубили их, кололи, они люто огрызались, а мы их все  одно прогоняли.

Эх, малый, там не шуточное дело было-то! - Степан глубоко и горестно вздохнул и завозился пятерней в косматом затылке. А староста видя их состояние, подозвал Дарью и сказал ей:
- Ты, Дарья, дюже-то не ругайся на Степана. Он много на войне  пережил и повидал. А им для успокоения из чулана малость принеси самогонки и нам.

Но Савелию действительно было плохо, у него в ушах гудело и звенело. От всего услышанного он как будто находился теперь не в этой жилой избе, а в пустой, огромной бочке. Он боялся за свою голову, которая от вина, и от Степанова рассказа заполнилась кошмарами.  Савелию теперь чего только не представлялось перед глазами. Ему казалось, что все сказанное Степаном, это про него. Мерещились ему и казни офицеров. Даже лица офицеров виделись ему четкими. Слова священника слышались тоже четко «Покайтесь рабы божьи. Господь бог велит нам укрощать гордыню».

И внимание мужиков обращено было к Савелию, который оправдывался:
- Ды, оно как вышло-то? Не привык я к сырцу этому. И Стпан меня им ошатурил.
Но уже уходя Староста к нему подошел. Дружески оперся руками на его плечи, проговорил:
- Чаю крепкого выпей на ночь, да с медком. И все у тебя пройдет. По себе знаю, испытывал не раз.
Он повернулся к образам, троекратно осенил себя крестом, сказал всем, - пойду я, а то завтра граф намеревается гостям прием большой у себя устраивать.


                НОЧЛЕЖКА САВЕЛИЯ

Дарья постель себе и мужикам на печи готовила, когда Савелий с ее Степаном еще сидели за столом, разговаривали. А потом она Степана проводила на печь спать, а Савелия стала отпаивать чаем. По поручению старосты его она настояла на смеси трав и на меде. Так как Савелия все еще бил озноб.
После пития обильного чая Савелию она выдала зипун от простуды, тот сильно потел.

- Ноги им накроешь, когда спать ляжешь - советовала она. Но Савелий, укладываясь к грубке, которая была теплой,  зипун подложил под голову. А улегся, стал думать «А чего со мной было-то?» Его тревога какая-то брала, когда Степан уже спал себе спокойно ближе к полатям и сильно храпел. И  Дарья, погасив в зале свет, полезла к ним. Сначала она по правилам устроилась  рядом с мужем. Но от Степанова храпа ей был не до сна. Она  отодвинулась ближе к Савелию, оказалась за его спиной, зашептала:

-Уйти бы мне надо давно от этого дурака, от храпа его проклятого. А куда? Но Степан мне совсем опостылил. Гляну нынче; староста сидит, кучер, ты. Все мужики как мужики. А моево  не усомишь (не удовлетворишь), ему стаканы подавали, выпить сырца и чего-то языком поплести. А ему как выпить не дашь?  Теперь вон храпить. Ево теперь толкай, не толкай — он свое добился. Медведь такой.

Дарья начала кухтаться за спиной у Савелия, к нему ближе стала пристраиваться. Апрельская луна заглянула в печное окно. Стало светло. Деревенские избы так строили, чтобы каждый лучик восходящего солнца и ночной луны освещали ее с разных сторон. Так плотники придумали, и это оправдывало. Бабы их заботливые по утрам чтобы не просыпали.

Тихо ночью, все спят. В сараях спит вся скотина лежа. Только лошадям положено стоя спать. Спит в конуре своей даже дворняга, полаяв для приличия ночью, она опять устраивается на спокой.

  И только Дарья нынче не устала от дневной суеты, она пристроилась удобно к теплому телу Савелия, как он к теплой рубке (дымоходы печные), и теперь как молодая ластится к нему. А ей и дела нет до него, как ощущал себя Савелий? Хотя перед тем, как отправлять его на печь, она трогала ладоней его лоб. Она знала, что у него в теле температура. А теперь она лезла к его груди, к животу, как бы его здоровье проверяя. А сама ему чего-то шептала ласковое на ухо «С жаром тело-то твое еще, Савелий, говорила она. -  И это хорошо, лихоманка к тебе теперь никакая не прицепится.
И это все Кудлач мой тебя рассказами своими пугал. А теперь он нехай там себе дрыхнеть».

Дарья еще ласковее разглаживала Савелию грудь, спину и бока. От чего на душе у нее и у него становилось еще теплее и  приятнее. «Не отвык я еще от женских ласок-то, - подумал Савелий. - Это када было-то с ними у меня? До войны самой мы с ними ласкались».
А Дарья нутром чувствуя его настроение, энергичнее меры принимала, старалась Савелия расшевелить. Она к нему еще теснее прижималась, делая обещающие движения своим телом. И  крепко спящего и храпящего на всю избу мужа она не опасалась, перестал бояться его и Савелий. А когда Дарье захотелось большего. И преодолена была их обоюдная сдержанность, Савелий повернулся к ней, пристроился тоже удобнее к Дарье. Она теперь освобождала его и себя от белья.

Не помнили они после страстных действий, когда и как потом уснули. А Савелия Дарья своей любовью так вылечила и успокоила, что проснувшись утром, на печи он не увидел ни Степана, ни Дарьи. Они внизу чем-то гремели, хлопотали. Им теперь было не до него.

Встречаясь там с Дарьей, он было опешил, а та ему так  ободряюще улыбнулась, осведомилась даже о здоровье «Слава тебе господи», - перекрестился он, и тоже успокоился.

А во дворе Орловых все гудело, как в роевом улью, повозки с гостями приезжали и приезжали, успевай староста их размещать. Ворота не закрывались, карета за каретой въезжали в них. На кухне полный аврал, в зале сидело, стояло людей, именитых гостей сотня. Хлопотали повара и официантки, музыканты, развлекающие гостей девицы. Из кухни в зал девушки в фартуках, с подносами сновали как в цирке.
Была здесь и Дарья. Она распоряжалась и управляла этим движением, указывала куда чего поставить: холодные закуски туда, студень, квас со студнем, треску с квасом сюда. А вопросами обеспечения гостей напитками занимался староста, Осип Иванович. В этом деле он большой специалист. Его задача не накачивать чрезмерно гостей, а поддерживать их веселыми, разговорчивыми, активными. У Орловых гостям не возбранялось (не запрещалось) найти себе по вкусу и партнершу. И сами братья Орловы были тоже любителями развлечений.

Часам к десяти трубач известил сбор гостей у парадного крыльца. С приветственным словом обращался к гостям Григорий Григорьевич. Потом Алексей приветствовал гостей. Он попросил их всех следовать за ним на смотровую площадку. Там должны были состояться показательные представления орловской породы лошадей. Будут их скачки.
Открывалась впечатляющая картина скачущей с пригорок конницы. Седоки, деревенские мальчишки дико гикали. Они скакали без седел, вцепившись рукой за гриву лошади. Мимо гостей они промчались со свистом и криком, удаляясь в сторону озера, специально вырытого по приказу Орловых в прошлом году и заполненного водой для купания и поения лошадей.

Отбоя теперь не бывает от ребятишек, желающих кататься и ухаживать за дворовыми лошадьми. Орловских лошадей любят не только крестьянские подростки, но и бородатые мужики всех поселений. В этом убедились гости, когда умолк гик и свист юной конницы, а с горы показывался большой обоз тяжеловесов с бородатыми мужиками. Мимо гостей разные упряжи  проследовали. Бородатые крестьяне приветствовали гостей, размахивая шапками, кнутами, рукавицами. Зрелище было впечатляющим. Был и комментарий на этот счет самого князя Орлова:



                ХОЗЯИН ДЕРЖАЛ СЛОВО 

- Господа! - Так начинал свой призыв к вниманию гостей Григорий Орлов, либо кто-то из его братьев на сельских сходах, привлекая крестьян к идее, которую задумал (и) осуществить. Организовать конные скачки, например. «Этим мы чего добьемся? Приучим детей уважать лошадей. При этом и взрослые крестьяне и дети удовлетворение получают, а в уходе за животными обретают навыки.

- Купание лошадей - любимое занятие детей, обучение молодняка дети уважают, в ночное  табуны лошадей под присмотром взрослых они с удовольствием гоняют, учатся подковывать копыта тяжеловесам. Все эти мероприятия – исконно - крестьянских занятий и ремесло их рук. - убеждал и теперь своих многочисленных гостей Орлов Григорий. - А без умения, навыков и трудолюбия крестьяне с массой летних и зимних работ просто не справиться.

Но завершалось массовое представление, приглашенные им гости к назначенному времени являлись в зал. Попросил тишины опять Орлов старший, представ перед гостями. Рядом с ним сидела знатная представительница с царского двора. Далее сидели  родственники, друзья, сослуживцы. Орлов тепло всех поприветствовал. После него служитель церкви и его матушка осенили себя троекрестием, а потом и всех гостей.
- Ешьте теперь с богом, пейте, в волю, веселитесь, - сказал им поп. И за ним подтвердил его слова староста. Напомнил он и о наличие яств на столах. Сказал, что за качество и вкус ответственность несет купец первой гильдии Терентий Завьялов.
- А мало кому будет, подвезем и поднесем еще, - заверил он, - останется, в деревнях на улицы вынесем, крестьяне поедят и выпьют. Так что, прошу всех за столами заняться трапезой и питием.

Из смежной комнаты зазвучали мелодии гитары и скрипки, в зал с песнями и плясками вышли ряженые цыгане. Молоденькие цыганочки в круг вышли, размахивая и крутя длинными подолами юбок, истово приплясывая и кружась. Под их хоровод Григорий Орлов поднял свой бокал с чешским напитком, пивом. чёкнулся с бокалами попа и попадьи, с другими ближайшими и до дна его выпил. Гости дружно последовали его примеру. Последовал звон серебряных ложек. За столами наступило временное молчание. Первому нарушать ее пришлось опять же Орлову. Обращался он к попу:
- А чево там батюшка в писании сказано об отношениях людей при земной жизни?
Тот нес ко рту ложку со студенеем в это время, на полпути её остановил. Но соблазн к еде велик, он ложку в рот и опорожнил.
- Пишут разное, господа. Призывают к смирению, уважению друг друга…, - говорил он, но вскоре его слова утонули в других разговорах, все зашумели, кто-то уже запел.

Ион Кириллович сидел слева от Григория Орлова. Он только теперь через его плечо дослушивал слова священнослужителя. А тот, знакомясь с ним, поинтересовался его семейным положением. Узнав, что он не женат, шепнул попадье, которая слыла красавицей в приходе и хорошей свахой для молодых.
Её лицо разрумянилось, она улыбалась, на щечках ее были ямочки, глаза звездочками светились. Иону она понравилась, он не мог оторвать от попадьи своих влюбленных глаза.

А вездесущая Дарья в это время, усадив цыган за отдельные столики после пляса, приставила к ним официанток, а к общим столам из смежной комнаты привела много молоденьких девиц: тоже пухленьких и тоже румяных. Девицы кланялись гостям, и Дарья стала определять им места. Орлов шепнул на ухо Иону, они раздвинулись, Дарья посадила между ними девиц. Таким же путем, она рассаживала и других девиц, которые сразу же дружно и слаженно запели старинную песню, содержанием она звучала про несчастную любовь. Но песенка не оказалась всем по душе, поэтому и быстро угасла.
Но Дарья четко улавливала пульс публики, она для этого и крутилась у стола. По ее условному сигналу музыканты из цыган ударили опять по струнам гитары. Молодые цыганки вывели веселую мелодию, под неё и за столами гости многие запели, другие заплясали.

«До-ро-гой длин-но-ю, да ноч- кой лун- но-ю, Да с пес-ней той, что вдаль летит зве-ня, И с той ста- рин- но- ю, да семи струн-но-ю, Что по но-ча-ам так му-чи-ла ме-ня-я...».
Цыгане знали, чем завести душу крестьян. Гостей песня взбудоражила. А цыгане выводили песню развеселую дальше:
«Е-ха-ли на трой-ке-е с бу-бен-ца-ми, А вда-ли мель-ка-ли огонь-ки-и, Эх, ког-да бы мне-е те-пе-рь за ва-ми Ду-шу-у бы-ы раз-ве-я-ть от то-с-ки...».

Прекрасные напевы, замечательные слова. Народное искусство не умирает. Вот еще строчки:
«Пом-ню наши встре-е-чи-и и разлу-ки-и, нав-сег-да у-шедши-е го-да-а, И тво-и се-реб-ря-ные ру-ки в трой-ке уле-тев-шей на-всег-да...».

В вихре танца цветастые шали продолжали пламенем полыхать. Гости шумно веселились. Иону вспомнилась наконец-то его напарница, с ней заговорил. А поп, сидящий за ним, наклонился к матушке. Ей стал объясняться о крепости напитка, которым Орловы гостей угощали.
- Эка, в ней сила, матушка, благодать от нее какая исходит, - он показывал на выпитый им стакан. Отец Нефодий в миру всегда хорошо выпивал. - И мне не грешно бы и еще выпить, в пляс пуститься, - улыбался он.
Матушка кротко глядела на своего мужа. А того и правда изрядно разобрало, сильно шатаясь он пошел в круг в поповском одеянии. Ему хотелось там со всеми тоже помахаться.

А Ион принял к сведению замечание графа Орлова, который во всех делах опытней, стал внимательнее относиться к своей партнерше, прижимал ее чаще, ласкал. Он был глубоко благодарен другу Григорию за этот милый цветок, который еще и не до конца раскрылся. И правильно Орлов решил этот цветок ему подарить, устроил такие приятные, объединительные встречи закоренелым холостякам. «Цветкам по весне и расцветать», - думал Ион.
А в связи с этим и про слугу своего он вспомнил: «А чего? - думал он, - не мешало бы молоденькую старушку и ему тут подыскать. С Дарьей надо мне о нем поговорить, она ему ее тут и подыщет».

Но тут он свое общение с молодицей прервал. Увидя Орлова играющего в биллиардной. Ион поспешил к нему.

- Садись, Кирилыч. Рассказывай, как у нас тебе отдыхается? – бросив играть и присаживаясь к Иону, спросил хозяин. И не дожидаясь ответа продолжал, - Мы русские такие, разные. Если пьем, то до одури, веселимся тоже до одури. А вот немцы степенный народ, англичане скупые. Нам французы сродни, особенно по влюбчивости и по темпераменту. По буйности характера нам не найти наций равных.

- А ты, друг мой Григорий, так и остаешься мастером правильных мыслей и правильного слова, - похвалил Ион графа. – Ты мастер душ человеческих, особенно женских.
- Ну не так бы уж все точно, Ион. Вообще, человек есть тайна. Его еще долго самые умные головы до конца не изучат. Мы вот почему мужика понукаем; делай то, делай это. За границей не так, там самостоятельность у людей развита. У тебя-то как личная жизнь? А то про меня все, да про меня.
- Как? Да, по-прежнему. Живем с Савелием холостяцкими законами. Берлога наша чисто мужская. Воспоминаниями о женщинах и такими вот встречами только и живем. Но в спячку не уходим. - Ион засмеялся. - Работа и хлопоты по дому не позволяют нам окисляться. В выходные дни спим, едим, гуляем, к соседям ходим, о поездке на родину вот хлопочем. Я живу как мужик в Германии, усни он, а детей кто его потом накормит?

- Э-э, кто? Не все об этом думают, - ответил граф. - Вот Степана возьмем, даю им с Дарьей коня хорошего, говорю: пахать на нем будешь, то да се. А весна пришла, он коня своего деду Пантелею в аренду отдал. Задаток с него взял, в сундук Дарья деньги положила. А выпить Степану охота, он руку туда и протянул. Дарья пошумела, помахала чаплей (ухват), остыла. И они же с Пантелея за лошадь так и перебрали стоимость задатками. И вышло у них, вроде как пропили, проели. А лошадь по весне где им брать, на земле как работать? И я, Кирилыч, поощрения теперь даю тем крестьянам, которые крепки подворьем и своим полем. На твоей малой Родине, каков процент крестьянских хозяев на кого наш аграрный комитет мог бы положиться? – поинтересовался Орлов.

- Ну, я, Григорий, в душе-то фабрикант, приезжаю к зятю больше на отдых. Хотя сено заготавливаю для его скота на зиму. Собираюсь к ним съездить, уточню. Мне хотелось бы тоже помощью вашего комитета заручиться. потом соответствующей бумагой племянникам. Выросли они, старшего племянника женили, и младшему бы пора, а землицы маловато.
- Эх, Ион Кириллович! Как говорится: велика Россия, а мужику от барина податься некуда. Так? Во - от. И это говорит мой лучший сослуживец. Князь после этого долго молчал, о чем-то думал, чего-то прикидывал. Потом положил Иону на плечё руку, внимательно посмотрел в глаза, сказал: - Я не так давно был приглашен к Екатерине Великой, как раз по земельному вопросу. Она сказала: «Ты князь внимательней в проблему эту вникни». Я тебя тоже прошу. Вникни! Земельные проблемы в своей деревне сам изучишь, мне расскажешь. А я твоим сельчанам обещаю, что в следующей партии переселенцев они будут первыми в списке.
- Со старостой Кочугурским я поговорю, встречусь, - обещал Ион князю. - О лошадях ты завёл речь, видел я твоих рысаков, тяжеловесов. Красавцы. В Кочугурах лошади мелкие в сравнении с вашими.

- Дам я им на племя своих лошадей, разведут. Разбогатеют – заплатят. Но умеючи с породой надо обходиться. С землей тоже умеючи надо работать, со всем. Навоз у плохого хозяина по всем задам куры жикают (разбрасывают), а это же удобрение. Я теперь своих крестьян его складировать научил. Год буртом навоз полежит, и вывози его в поле на удобрение. Не суши на солнце, а сразу запахивай. Отдача по урожаю будет очень значительная. Я и сам учусь у жизни мудрости крестьянской. Помещик с соседнего имения намедни рассказывал: - Только лежебока на грех свою лень сваливает. Сырость на поле, а тут праздник целая неделя и мужик на завалинке сидит с гармонью.

В это время Дарья гостей созывала к столу. Из зала доносились звуки грустной песни «Море верни мне сына». Девицы петь начинали, а гости их голоса подхватывали. За стол к девицам подсела и Дарья. «Море верни мне сына, море верни мне дочь». Это главный смысл старинной песни. А до этих слов были такие слова: «Тонет пиратское судно некому им помочь, А на востоке тает, тает та голубая ночь. Ночь – голубая тайна, сколько на небе звезд. Только они не увидят ту голубую ночь».
Ион песню и раньше слышал в своих Кочугурах, сестра с его покойной мамой ее пели. Он расчувствовался Раю (свою девушку) обнял, спросил ее:
- А ты эту песню слышала? – За-шел в де-рев-ню – кру-гом ти-хо Во-круг ноч-на-я ти-ши-на. Я с ее до-ми-ком срав- нял-ся, Она си-де-ла у ок-на.
Рая стала подбирать мелодию. Подпевали и другие. «Она си-дит и умо-ля-ет, пус-ти ма-ма-ша по-гу-лять...

Дальше Ион рассказал песню своими словами:
- Жениху родители в жены девушку не разрешали брать. Он с ней простился, сосватал другую. Тогда его возлюбленная утопиться решила.
- Несчастная любовь у девушки, - сгрустнула Рая. Ион прижал Раю к себе.



                ПО ПУТИ К ДОМУ

      В хозяйстве Орловых Дарья исполняла роль главной экономки.
Поэтому, с утра следующего дня со слугами убрав на кухне со столов
все лишнее, она определяла резервы оставшейся пищи после вчерашнего.


  В наличии оказалось : жареных гусей, уток, курей и индеек и прочей птицы более двух десятков. Пирогов с разными начинками тринадцать, кваса свекольного два бочонка, и много другой мелочи. По рекомендации старосты решили еще сварить лапши на птичьем бульоне два ведерных бака и приготовить разных напитков  потребное количество.

- А чево? Хватит, остановимся на этом, - развела руками Дарья. - И так ночь всю почти пили и ели. А теперь-то не каждый к столу и разгонится.
 – А с напитками крепкими я определюсь, в чулан схожу - засмеялся староста. И сходил, подсчитал быстро резервы, успокоился сам и Дарья.
 Которой вообще хотелось всех вчерашних гостей и даже мужиков накормить и водочкой хорошо угостить.

    Но с гостями все у нее на виду. А с мужиками на деле оказалось так: Степан ее еще до ее прихода сходил с  подносом на кухню.  А там ему щедрые работницы на поднос наложили много разных закусок. Поэтому, когда она к ним пришла, мужики сидели за столом хорошими. Стояла у них и бутылка сырца не начатая.
- О, хозяюшка пришла! А почему опоздала, - встретил ее с упреком муж Степан. - Нашли мы на завтрак себе тут все нужное и не нужное сами.
- Молодцы! А я вижу какие вы все тут уже хорошие, - возмутилась она. -  Ты бы себе и не нашел?

- Это он мне тут подсказывал с чего начинать утреннюю похмелку. - Степан указал пальцем на Савелия. - Он мне говорил, что ему во сне какие-то больные  снились. И он во сне видал военного фельдшера с крестом на чепчике. И ты мне говорила «А Савелий с печи
када слез, от задорги отцепился, на нем лица не было». Я его спросил...
   
  - И чего он тебе рассказал? – волнуясь, спросила  Дарья
- Он про сон мне рассказал. Мужики на кухню потом меня послали.
А сырец я им тут нашел. От вчерашних запасов оставался.

Успокоившись, что муж про нее и про Савелия о ночном деле ничего не знает, Дарья отправилась опять в гостиную. Там гости  во всю
опохмелялись,  громко разговаривали, некоторые уже пели, веселились. А кое-кто из столов к диванам вышел. Русоволосая девушка, с толстой косой, собранной в узел и приколотой сзади брошкой сидела с толстым мужчиной, который  приставал к ней со своими ухаживаниями. Девушка наигранно отбивалась от него, смеялась и как юла вертелась..
   
  - Отпусти ее, нечистый! - вступилась Дарья. - Вот жеребец, пристал!
Она тебе не мед, а ты не пчела. Ночью не терпелось, ладно, а теперь-то...
 Отстань, вокруг люди!
Но толстяк не отставал, он еще нежнее стал с девушкой обниматься.
    Ион сидел всё там же, с князем рядом и со своей пухлощекой Раечкой.
Видно было по ним, они провели нынешнюю ночь романтично.
Утром Рая ему сказала:

- Ион, может хватит нам проведенной ночи? А то на меня девки будут глядеть с завистью.
  И еще она один секрет ему выдала. Оказывается, не
случайно она вчера села именно к нему. Из смежной комнаты, через верхнее окно был у них хороший обзор всей гостиной комнаты  И оттуда каждая девушка выбирала себе партнера. Дарья с ними была, которая в выборе партнеров тоже участием принимала.
Вот Ион оттуда и понравился Рае, а она потом понравилась
ему, другим девушкам понравились мужики другие.
- Умно придумано братьями Орловыми. - Ион нежно ее обнял.

  А с утра Ион уговаривал Раю ехать с ним в Солнцево. Но Рая в ответ  грустно ему улыбнулась. Потом сказала: «Об это вам лучше с хозяевами моими говорить. Я же живу и работаю в имении у Орловых».
   
А Ион это понял по своему «Стоит мне решиться на серьезные
отношения с ней, другие препятствия разрешимы». Но существовало одно «но», Софья. Ион ждал от нее писем. Жить в неопределенности, раздваиваться - не легко, да и не выгодно в его возрасте. Определяться с личной жизнью ему пришла уже пора. Бобылем жить ему теперь не весело. Не Софья так Рая. «Давай, Ион, решайся».
   
Ион отбросил пока эти мысли, он проводил партнершу до девичника.
На прощание ее крепко обнял и поцеловал. За Раей захлопнулась дверь. «До следующего  визита к моим любимым друзьям», подумал он. А получится  навсегда.
Иону нравятся девушки, такие как Рая: скромные, разумные, деревенские.
 «Они  работящие, заботливые, немного наивные, но честные».
Так он их характеризовал.





Через час по той же трассе, с тем же кучером, на орловских лошадях они катили домой.
Дог в обратный путь на полверсты бежал  впереди. И лошади веселее бежали.

   С размышлениями о прошедшем дне ехали пассажиры. В полудреме ехали, под размеренный стук колес, укачиваемые рессорами. А кучер, чтобы не дремать и не свалить карету в кювет, веселил их и себя песней, разговорами с собой.
- С Савелием мы бы покалякали, - размышлял кучер. - И он кнутовищем стал его ширять. Тот приподнял голову, вставился в окно,  пытаясь что-то там разглядеть. А за окном и в кибитке стемнело.
- Крепко ты спал, Савелий. - смеялся Володимир, - Али опять сон какой вспомнил?
- А проснулся я от чево же? От сна и проснулся, - буркнул в ответ Савелий. Во сне я опять к тем же лиходеям в плен и попал. Из сарая выводили нас и низиной поросшей к виселицам вели.

   
 
- Это приснилось. А я и думаю «Не от сырца ли это?»
  Кучер засмеялся. Он знал, Савелий утром мало выпивал.
- Ты на себя такое зачем наговариваешь, - спросил он.

.
   
  - Это у меня наверно от Степановых рассказов, вчерашних?- спрашивал он кучера -  Не спал я за столом, а явились ко мне виселицы. От чего это? Степан про виселицы все вспомнил. И я про них вспомнил.
      И голова у меня не болела, - Савелий виновато глядел теперь на хозяина. Опустил голову и молчал.
   
    - Мы тебя понимаем, Савелий, и тревожимся, - успокаивал его Ион. -  Твои видения не случайные. У больного от высокой
температуры бывают видения. С тобой явление обратное.
- Да, Барин, - согласился кучер, - и я говорил ему. Это от испуга. Степан его напугал, страху на него нагнал.

 
- Избавиться бы мне от них как? Ион Кирилыч! - взмолился Савелий.

  А Ион поругивал себя за то, что взял его с собой. Он пытался отвлечь Савелия от его воспоминаний, попросил кучера остановиться и послал
Савелия поглядеть Дога, не отстал ли он от них.
Остановились, походили. Но Савелий по возвращению в дилижанс заговорил опять о своем.


  – Савелий, я так считаю: чего бог с вами делал, все шло к лучшему, -  мудро, по крестьянски рассуждал кучер. Успокаивая его. Солнце из-за горизонта выглянуло, экипаж подъезжал к поселению Солнцево. Погода за окнами была морозная, тихая. У кучера настрой  лирический. В ворот он там себе чего-то напевал, вертя головой, глядя по сторонам,
подергивая вожжи постоянно, посвистывая. Дог дом чувствовал и больше всех этому радовался, нарезая все мельче и мельче круги вокруг тарантаса.
   
   - Савелий, а Дог-то наш к дому видал как теперь рвется? Больше нас он  соскучился по дому,  - смеялся кучер.
    Но Савелий его не услышал.  На восходе солнца и его дремота обуяла.
Зато Иона она не обуяла, он мысленно был все еще у графа Орлова. Он к своей Раечке вернуться мечтает.
«Не девку они мне подобрали, а кровь с молоком. То ли я ей правда понравился, то ли она к послушанию хозяев так приучена».

   Заехали во двор. Дог теперь тут все внимательно осматривал, лаял и прыгал. Радовался. Ион с кучером хлопотали с вещами, Савелий что-то у двери с ключами гремел, открывал замок, но у него не получалось. Ион  окликнул его:
   
    - Савелий, поди сюда! - Слуга поспешил к нему. У Иона лицо выражало разочарование.

– Али чево случилось? -  спросил он.
Ион рассеянно держал в руку письмо.
   
    - Ничего страшного не случилось. Просто, читал я у графа о  послушниках. По срокам в монастырях эти чины ходят от пяти и до семи лет.  Мне бы туда податься.
   
- Ай в грамотке пишут плохое? – спросил Савелий.
   
- Софья приезжает с Семеном к нам. Это она прописала, - с грустью в голосе проговорил Ион. – Но задерживаются они с приездом. Поняли?
   
- Как не понять? Жалко, что не одна приезжает, девка-то она видная, - с грустью ответил Савелий.
    - А вот тут, Савелий, давай с тобой мы и поразмышляем. Сам раньше был кем ты? К какому сословию тебя раньше относили.
    - Ну, как же, Ион Кирилыч?  Забирали меня на войну офицером.
– Молодец! А теперь вспомнил бы ты точно свое имя и фамилию. И тогда ребята мои прошлое твое легко бы вычислили. А то о тебе сведения ищи, тыкай пальцем в небо, гадай о тебе.
   
  Ладно, иди первым в дом и организуй нам обед. Приготовь хорошего вина с дороги на три персоны. Опохмелиться хорошо нам надо, потом отдохнуть.


                ИОН И СНОВИДЕНИЯ

  Настя ему снилась  «Не к  встрече ли с ней? - думал он утром еще в постели. - С бумагами вопросы улажу и - скатертью  дорога к твоим племяшам. К черту эти мысли. Лучше поеду к ним  до посевной».
     Ион выглянул в окно. «Вставать рановато». С мыслями опять и уснул.

Оказался у бабушки Мариши: «Ко мне иди унучек, -
позвала она его. - Ко мне подойди, к донцу (приспособление к прялке) близко сядь». А сама она с этим же донцем от него отодвигается, вилок с шерстью к себе тянет, на внучка с улыбкой поглядывает.
Из сосны мареной сундучёк стоит рядом. С полозками железныи по углам, с крышкой выпуклой, с рисунками красивыми, с ручками старинными,  узорчатыми,  из темной меди.
А Иончик маленький, головкой чуть выше этого сундучка так и старается жестянки эти от крышки отколупнуть, крышку открыть и  внутрь сундука заглянуть, на царей и воевод там поглядеть, которые там нарисованы. И фамильные украшения в бабушкиной шкатулке там хранились. Они его в сундук тот тоже всегда манили.
Серьги лежали в ней, кольца, старинные монеты, брошки, ордена его бабушек и дедушек.
    И бабушка Мариша сама была для него кладом, рукодельницей. Она для него была и ткачиха, и прядильщица, и вязальщица, и вышивальщица. И теперь вот она
сидит за пряхой день деньской, и не отходит  от сундука ни на минуту.

Отвлекает ее внучек ее и так, и сяк- не получается.
И тут его мысль осенила. «Весна на дворе. Пойду,
по двору побегаю.  А она там увидит меня и ко мне выйдет».

Вышел он во двор, набрал объедьев охапку в колоде, которая  помельче, натаскал их много к бабушкиному окну, запалил их. Бабушка увидела огонь у дома, испугалась, думала он горит, выбежала во двор.

    Мечется бабушка, а в руках нет ведра с водой, и вил нет. У
костра долго бабушка пробыла, снегом его тушила. А потом глянула, нет с ней Иона. Внучек ее пропал. Пошла в дом, а у Ионова попка из сундука торчит. Прищемила ее крышкой бабушка. Больно ему и обидно. И тут Ион проснулся, стал вспоминать наяву другие события из детства.
Например, как дедушка Симеон возил его совсем еще маленьким к мельнице водяной. Вдоль берега дорога шла, а русло реки извилистое. И дед останавливался на поворотах, снимал его на землю.
Потом шли они с дедом к речке.
У камышей дед находил спрятанный им же колышек, от него шла веревка. За нее он натягивал, а из воды выплывала большая лукошка:
 в иле она, в ракушках. Мордочкой дед ее звал. Плетеная из прутьев лозы.
А лаз в эту мордочку узкий, с хитрым заступом. Это и удерживало в ней пойманную рыбу. Дед вылавливал ее оттуда, укладывал в ведро с водой, а мордочку забрасывал опять в реку на сутки. Поэтому рыбой их семья всегда питалась вволю.

   
    Вспомнил он и как дедушка заводил его столярную мастерскую. Там он рост измерял деревянным аршином. А рост  чтобы запомнить, он на дверной притолоке делал специальные зарубки.  Ион когда вырос, там их видел, вспоминал с огорчением прошедшее время. И удивлялся находчивости своего любимого дедушки.

  Ион встал, постель за собой убрал, сам оделся. Размялся физически у окна , пошел в чулан к Савелию. Поздоровался, присел на его топчан, улыбнулся ему.
- Так, Савелий, рассказывай мне и ты, чего во сне нынче видел?
 Или рассказывай мечтаешь может быть о чем? Может быть о детстве чего помнишь?

   
    - Э-э, а када мое детство было-то?
- Давно, согласен, - Ион положил Савелию руку на плечё. - И у меня детство мое промелькнуло давно и не заметно. А оно мне сегодня снилось. И знаешь, чего я во сне видел?Как мне дедушка в детстве рост ежемесячно замерял и на притолоке его записывал...
- И вы помните? – удивился Савелий.
- Хорошо помню, явственно. Вот как вчера это было, - рассмеялся он.
- А мне виселицы какие-то снятся. И я под
одной лежу, вроде бы. Поп ко мне наклоняется.
Просит меня подниматься и в чем-то каяться. А в чем, уже и не пойму.
    А вот пастуха нашего, дядюшку Платона я помню.

   
    Девочку, малолетнюю помню, летом она приезжала.

  Ион не перебивал Савелия, радовался за него, слушал и не дышал.
«Столько десятилетий о себе он ничего не рассказывал, и вдруг..а Хоть маленькое просветление ума. Эта его  исповедь».
- Молодчина, старина! Выходит, ты с женщиной какой-то жил,  с  детьми виделся. Может и воевал с этим самы Пугачевым, о котором много теперь говорят все еще и пишут? Поэтому, мозг твой на всем этом и
и зациклился. А возможно и казнь офицеров им тебе видится не случайно.

Ну, да ладно Бог даст, ты и об этой страшной яви в деталях сам вспомнишь и нам все расскажешь.
- Было наверно и с нами все это. Эх, пресвятая богородица,  прости ты меня за все мои прегрешения.
- А почему прости, ты говоришь? - Ион вздохнул. - Вспомнишь ты и еще чего-то, возможно хорошее. И тогда, на душе  твоей легче станет.

- К Орлову в имение за этим мы и ездили - промолвил Савелий.
- А кто знает, может и для этого. - Ион ласково похлопал Савелия  ладонями по плечам и ласково потеребил его седые  кудлы. - А тебя я попрошу, старина, сильно не раскисать. Наладится все у нас в доме и в жизни. -  Ион с радостью тряс Савелию руку, хвалил его за прозрение.



                О БЫЛОМ ВРЕМЕНИ

Запланированная поездка на родину откладывалась.
 Туда ехать Иону надо с бумаги на переселение племяшей. А ими занимались его надежные люди. Даже  граф Григорий Орлов к этому делу был подключен. Ион гордился дружбой с державными величинами, особенно с  братьями Орловыми. Пятеро их: Иван, Алексей, Федор, Григорий (он родился в 1736 году).
   
    Современники Григорию Орлову давали прекрасную характеристику. Так Екатерина Великая о нем говорила: «Это удивительное существо, у которого все хорошо:
наружность, ум, сердце. Он высокий, стройный, сильный, красивый.
Он незаурядный человек своего времени. Он добрый, мягкий
и отзывчивый человек, готовый помочь и оказать каждому покровительство. Он доверчивый до неосторожности, щедрый до рачительности, не злобный, не мстительный.
   
 
Орлов удивительный джентльмен: чистосердечный, правдивый, страстный.  Григорий и Екатерине Великой мог в глаза сказать любую правду, он никогда ей не  льстил.
Зато к поручениям ее граф был исключительно ответственен и исполнителен. Поэтому ему доверялось множество важных государственных дел, в том числе и «Государственное межевание». Его комиссия занималась переселением безземельных граждан России из обжитых и густонаселенных мест на пустующие окраины.



   
 С этим вопросом и прибыли к Орлову Петр Кортунов, Ион Метелин.
Кортунов был близок ко двору и был в курсе важных событий на Руси.
Дорогой он рассказывал Иону:

- Я, Ион Кириллович,  ее Величества все приемы и дворцовые развлечения не пропускаю. Я в их организациях добился титула обер – гофмаршала. И у  меня есть два титулованных помощника. Они столами для гостей на приемах распоряжаются.
Есть там столы для специальной свиты. На них свитские фрейлины питались.
Красавицы, скажу я тебе, коих свет не видывал. Столы третьего класса. Там сидят и  фрейлины высочайших классов.

 Я высоты при дворе достиг. Обладая в свое время правом личного доклада ее Величеству Екатерине, депеши и директивы ей вручал. А позднее всеми средствами двора распоряжался, ключи имел от главного винного погребка. Канитель это, не приведи господь.
   
   

  - Да, Пётр. счастливчик ты, – завидовал ему Ион. -  У тебя и на работе лады, и дома семья.
- А чего? Екатерина прежних гусар не забывает, они обеспечили ей путь к трону. Она им теперь помогает. И твой вопрос по земле не останется без ее внимания. Я тоже в этом уверен.
     Ион, а Неклюдина ты не забыл? Который еще при пугачёвском путче  конникками командовал.
  - Наслышан много я о нем, и о его былых смелых вылазках слышал.

   
   – Он теперь крупный землевладелец, - подчеркивал Петр.
 Я по его тропе не пошел, предпочел и дальше служить двору. Двор, это почет, и это романтика. Правда, ведь  Ион?

- Правда, - согласился Ион, - но старики в наших Кочугурах говорили: «Не место красит человека, а человек место». Взять нашего старосту, он тоже старый служака. Григория Денисова я имею в виду. Теперь он волость нашу возглавляет. Ею правит.

- А Екатерина Алексеевна умно Россией правит. - Сказал с гордостью Петр Кортунов.
   
  - Да, Русь при ее правлении стала государством восходящего солнца. Это правда. - Ион вспомнил, как Екатерина Великая с ним на первом приеме беседовала. Она  не ограничилась рекомендациями Григория Григорьевича, а сама в содержимое его молодой души вникала. Потом она его на службу к себе принимала «»А пришел мой час, она с миром, с почестями со службы меня и проводила».

 Ион и Петр знали, Орлов их у главных ворот будет встречать. Подъезжая, они туда и вглядывались. А его могучую фигуру нельзя было не заметить. Увидели его сразу, когда тот
 с крыльца махал им белой перчаткой.
   
   - Ну, а я чего тебе говорил? – улыбался Пётр. - Орлов не тот человек, который подведет. Сам встретить не сможет встретить, адъютанту  поручит. Друг наш - человек обязательный.
- И исполнительный, - добавил Ион. – Это у него не отнять со времен службы.
 Нас при дворе было тогда таких тысячи. А он еще и породы особой, орловской.
 И Екатерина не зря из всех гусар его заметила. Доверилась ему, а потом и влюбилась.
А сейчас их отношения какие, Петр?
- Спросим самого, подойдем и к этому разговор, - сказал Петр.

  Орлов строевым шагом направлялся им навстречу.
   
- О, и Кирилыч здесь!? Показывайся, давай, погляжу, при каком параде
 ко двору ты явился. - Граф Орлов раздвинул руки ему для объятий.– Понимаю тебя. Хлопотун ты по земле. А я тут на ноги весь двор поставил. С бумагами проще, с аудиенцией морока.
   
 - Тебе и то морока? – усомнился Пётр, - а впрочем, у царицы
теперь на месяц вперед все дни расписаны.
   
    - Все у нее перемешалось: прием, отставка, отправка, - засмеялся граф.

   
– Время, Григорий, у моих племяшей не тер – пит! - подчеркнул Ион. - Весна, посевная. Когда день - год кормит.

    -Я понимаю, Ион. И это нас подвигло работать ускоренно по межеванию,
 - Орлов положил руку на плечо Иона. – Заседание земельного комитета
собирали, решение на нем вынести.

А что приехал, молодец. Тебе чего осталось? Взять им подорожную, подъемные, положить
 в папку и явиться на благословение к Матушке.
Орлов все это говорил, идя впереди. Ион и Петр шли за ним. Дворцовая охранка, приветствуя, не воспрепятствовала им. На ходу Орлов говорил о псковском помещике, который подал в комитет обратное прошение. Он не отпускал на поселение своих крестьян.- И пришлось нам ему доказывать о важности указов нашей царицы. Убедили, - засмеялся
Орлов. А мы выясняем Руси думаем места переполненные крестьянами на
Руси определяем. В той же Воронежской, Тульской,
Пензенской, Орловской областях их много, а земли мало.
 
В Поволжье черноземы пустуют, ближе к Уралу много земля пустует. Сибирь людьми
насыщать придется. Так что, Ион Кириллович тебе с твоими племяшами волноваться нечего.

     Коридоры царского дворца привели их в кабинет графа Орлова.
       В это время зашел к нему господин в гражданском:
вьющаяся шевелюра с редкой проседью, черная борода, красивое лицо, ясные
глаза, умный и добрый взгляд. Он всем улыбался, пожимая  руки. Это был граф Неклюдин.

                У ЦАРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ

Времени до приема было. И друзья, завершив деловой разговор, перешли к воспоминаниям. Например, граф Неклюдин в деталях рассказывал о последних походах его отряда. Пояснил причину восстания повстанцев и поражения их предводителя Емельки Пугачева.
- Я там поручение путанное исполнял, дело одно расследовал, - сказал он. - Пётр, ты его должен помнить?
- А как не помнить, двойники, братья-офицеры там в разных полках служили. Но беда-то была в чем? Пострадал из них невинный офицер, самый отважный и самый честный. Пугачевцы много офицеров из-за этого дела тогда повесили. Одного они отпустили. Вздернули его, а у смертника веревка перервалась. Это его и спасло.

Беседу скоро пришлось прервать. Мимо окон забегали денщики и слуги. Вошел офицер в дворцовой форме.
- В Петровом зале начинается прием - сказал он.
Друзья перешли туда и там приема ждали. За длинными столами служащие уточняли списки, выслушивались и записывались и вопросы. Петра Кортунова, Иона Метелина, графа Неклюдина Григорий Орлов через доверенных лиц провел в главный зал без особого осведомлений.

А потом толпа в принятом порядке двигалась к трону, где восседала царица. Ион увидел ее лицо, когда приблизился. Сравнил царицу с той, пышной, молодой Екатериной второй. Она была такая же гордая, величавая, в нарядном платье свободного покрова, из мягкого бархата, синей и красной отделки, с глубоким вырезом на груди, с широким поясом. Эти ее фасоны и цвета одежды излюбленные. Она и при его службе обходила их строй в подобном наряде и так же величаво. Такой он видел ее и восседавшей на коне в его время.

А теперь к их царице медленным строем шли ее верноподданные, она внимательно каждого осматривала, вяло подавала кому надо руку для поцелуя и всех выслушивала. Орлов к ее трону двигался первым, за ним Неклюдин, потом Кортунов, последним был Метелин. «Им к царице подходить проще, они во дворе люди свои, - думал Ион. - А я ее Величеством давно забыт?» Он царицу со стороны теперь наблюдал. И замечал, кого и какой улыбкой она одаривала. В основном, к большинству подходившим, по этикету, она была поддельно-искусственной.
Зато Орлову, Кортунову и Неклюдину Екатерина вторая улыбнулась естественно. Пришел черед Ионов. Он хотел наклониться к ее протянутой руке и поцеловать ее, но его опередили. К царице наклонились ее фрейлины, зашептали ей чего-то. Зашептал ей и Граф Орлов, стоявший справа от трона.

Ион понял, они представили его царице.
- Да, я помню наш разговор, - сказала она Орлову, старчески, но мило ему улыбаясь. - Служивших мне верой и правдой я никого и никогда не забыла. И теперь Екатерина подала Иону другую руку, с перстнями. Он взял ее, и в тыльную часть поцеловал.
- Ах, время-то наше какое счастливое было, - вздохнула она, - и как быстро оно прошло-то. Правда, Ион Кириллыч?
- Да, время тогда было счастливым. Давно оно было, но оно было. И мы хорошо его помним, - ответил он.

Она опустила глаза.
- И вроде бы не так давно все мы наше дело начинали. Устала ваша царица, ваша Екатерина Великая. - она посмотрела грустно на своих фрейлин, им улыбнулась. Повела взглядом по друзьям, посмотрела на Григория, на бывшего своего возлюбленного, продолжила – Но царские дела усталости моей не в счет. Дела мои направлены народу, во блага им. Это главное. И трон Российский пока я держу крепко. Не помеха этому и прошедшее время.

- Правильно все здесь сказано было вами. И мы всегда и при всех делах с вами, ваше Величество, - сказал ей граф Орлов, поклонившись и взяв ее руку в свою. Он нежно пожимал ее и несколько раз поцеловав. Но он целовал ее не по любви, а как бы в жалость и по этикету. Ион вглядывался в лицо царицы, оно было блеклым, не укрывали  ее морщины и заморские белила. «Ты прекрасно выглядишь, прелесть моя», - говаривал ей ранее ежеминутно влюбленный в нее Григорий Орлов. А Иону в то время было семнадцать. Молодая царица нравилась и ему. Да тогда она всем гусарам нравилась. Нравилась красотой, решительной смелостью.

Это она тогда ими так смело и решительно командовала, во времена свержения с  трона своего мужа Петра третьего. Такие речи пламенные она им говорила, посулы заманчивые обещала. Поэтому, тогда они ей все так дружно и присягнули. «И правильно делали, не ошиблись, ей поверив. А теперь наша царица такая вот».

Ион уже хотел было отойти от ее ложа, но она вдруг спросила:
- А вам-то, мой отважный гусар, годков теперь сколько? По внешности вы еще молоды.
- Ваше Величество! И вы собой молоды. Клянусь, вот мой крест! - он перекрестился. - Вы и теперь внешне прелестны и так же работоспособны. - Смущаясь и краснея Ион как мальчишка лепетал ей еще какие-то комплименты.
- Это правда, Ваше Величество! - подтвердил его слова и граф Орлов. - Он человек со стороны и ему видны лучше наши внешние изменения за эти годы.
- Это правда, - осмелел Ион. - И я вам за многое прошлое благодарен. Вы для меня много в моей жизни сделали. Вы, Ваше Величество, в полковую школу меня определили. Я вам тогда два креста моего деда показал. И дедов наказ показал, который хотел, чтобы я нес службу отечеству Российскому при царском дворе.

При этих словах Ион смиренно опустил голову, царица положила на нее свою ладонь.
- Молодец. А теперь, у вас какое дело ко мне?
- По земельному вопросу он к вам, Матушка, - напомнил Григорий.
- Да, да! Мне приносили эти решения. По переселенцам вопросов быть не должно, выписывайте им подорожные и отправляйте крестьян в необжитые места России.
Екатерина Великая подчеркнула этим, что аудиенция ее закончена.

                У ГРАФА НЕКЛЮДИНА

Ион, поняв это, отправился за людским потоком. Но фрейлины его сопроводили в кабинет графа Неклюдина. Который, вручая ему папку с документами, пояснил решения царицы и смысл его разговора с ней.

Оказывается, в Воронежской губернии, в поселке «Панинский» не так давно по ее указанию был выбран один кубометр чернозема, который поместили на вечное хранение в Лондонском музее для примера, как классический эталон. И теперь по нему доказывают, что он самый богатый из всех черноземов мира по содержанию гумуса и питательных веществ.
- И поэтому, Ион, у тебя выходит, - что своих племянников ты намереваешься отправить из крестьянского рая в места, бог знает, какие. - Граф постукивал пальцами по столешнице и улыбался. - Но я тебя успокою тем, что и заволжские чернозёмы по своему качеству мало уступают воронежским. Так что племяши твои там всегда будут с хлебом. Да ты знаешь сам не хуже меня наслышан, о воронежских черноземах. Сам отпрыск от того же крестьянства. Хотя теперь и являешься фабрикантом.


- Ладно, Дормидонтович, спасибо на добром слове. – Ион пожал Неклюдину руку, - за мной должок, при случае ставлю на наш стол нашу любимую марочную мадеру.
- Хорошо, Кирилыч, мадера так мадера - пожимая руку Иону сказал граф. - Но не по случаю, а прямо сейчас. За встречу нашу выпьем, так сказать.
Он всех присутствующих обводит вопросительным взглядом. Все с его предложением согласились. Только Григорий Орлов заколебался, ссылаясь на какие-то свои важные дела. На что Архип Дормидонтович Неклюдин многозначительно развел по сторонам свои широченные ладони. Орлов наклонился к его уху, зашептал ему чего-то.
- Я понимаю Орлова, господа, - сказал друзьям Неклюдин, - большой бал у царицы. Причина. Но мы условились с ним: мы к Кортуновым все идем на мадеру, а он заявится туда позднее. Решение подходило всем. Ион позвал своего кучера, друзья уселись к нему в дилижанс. И вскоре они заявятся к Кортунову.
А чтобы Савелий там не волновался за него, Ион своего кучера с той самой заветной папкой  синего цвета отправил домой.

                ГОСТИ

Въезжает кучер к Савелию во двор, а там переполох.
- Володимир, ее угадываешь? - показывает Савелий на молодую женщину. - Это та женщина, которую мы подвозили тады. "Но та была румяная лицом, красивая. А эта бледная, тощая. - подумал кучер. - Видно жизнь ее не баловала".  - Софьей Ион ее называет, - продолжал напоминать Савелий.
Кучер подошел к Софье, протянул ей руку, улыбнулся.
- Я вас припоминаю. Софья?! Бледные-то вы какие, батюшки!
- Да я уже рассказывала тут дядюшке о Семене. Мне с мужем этим теперь не до румян. Ноги его не носят. И с головой, не стало бы хуже, - оправдывалась Софья.
Но Володимиру это слушать было не интересно, он распрягал лошадей. Савелий зато только и кумекал с ней о ее Семене, о самой Софье, которая с ним должна теперь маяться.
Савелий и Софья пошли в дом, которым до этого объяснил кучер, что Ион там задержится.

Войдя в дом кучер подошел к Семену, познакомился. Тот  отвернулся к стене, забурчал там чего-то. Савелий и Софья на это только недоуменно переглянулись.
Они успели наготовить еды и заварить разные чаи. Готовили они стол с яствами у Семенова дивана. А поднимал его и усаживал у стола кучер.
- И сиди вот тут теперь с вами как кукла, - опять недовольно забурчал Семен.

- Эх, малый. А а нам чего делать? - заволновался Савелий.
- Да ладно вам, дядюшка Савелий. Ждали помощи больше, подождем ещё. Вот приедет Ион Кириллович, и тогда..., - успокаивала Софья. А чего "тогда"? Никто этого не знал.

Ион там ничего не знал о гостях. У Зои Ивановны и Петра Ильича они были, где шло веселье  в полном разгаре. Веселиться бы им и дальше, но ожидали Орлова. К вечеру они с Крутяковым Прокофием Вениаминовичем туда заявились. И тоже пришли с синей папкой, в которой какие-то бумаги лежали и фотографии.
Ион слышал мельком о Крутякове, фамилия по служению двору известная. А тут Неклюдин, Крутяков и Пётр пустились в воспоминания, общие у них были когда-то события, общих вспомнили они сослуживцев. Тут Крутяков и раскрыл ту самую папку, стали в ней рассматривать пожелтевшие от времени фотографии. На одном фото был изображен стоя молодой гусар с саблей, а рядом сидел на стуле человек, которого узнал Неклюдин.
- Этого капитана я знаю, - сказал он, - с ним мы служили и смело сражались с полчищами Пугачева.
И не загляни тогда Ион через его плечо на ту фотографию, не узнал бы он историю своего слуги Савелия.
- Глаза Савельевы, слуги моего - сказал он, указывая пальцем на молодого гусара на фото. Но для других это было неправдоподобно. - И кто эти симпатичные гусары? – спросил Ион.
- Этого гусара фамилия Сазонов, - ответил Неклюдин, - я службу с ним начинал под Самарой. И именно там отряд его попал в засаду. А позднее нам сообщили, офицеров из того отряда Емелька казнил. Он их всех без разбора вздергивал на виселицы. Но потом прошел слушок, капитан Сазонов то ли сбежал, то ли принял их сторону.

Ион пока не вдаваясь в подробности, раздумывал. Мало ли ему чего показалось. «Потом это все надо досконально проверить», - решил он.
Утром с важным сообщение приезжает за Ионом Володимир.
- К вам гости из Воронежской губернии прибыли, - сообщает он. - И они желают срочно с вами видеться.
Пригласив друзей к себе в гости, Ион с кучером отбывают. «А интересно, сбудутся ли мои предположения? Узнает ли на фото потом Савелий себя?" - думал Ион дорогой, надеясь на его дальнейшие проблески памяти.

Софья в это время отправилась в чулан мыть посуду. Там она через окно  выглядывала на конец улицы. Оттуда, по словам Савелия, и должен появиться кучер. Помыла, убрала посуду, подошла к Семену, положила ладонь ему на лоб, груди ее легли ему на лицо. Этим она часто и успокаивала Семена.
Во дворе послышался скрип рессор, Софья выбежала на крыльцо. Из дилижанса кроме кучера и Иона вылезало еще двое мужчин.
- Софья! Красавица моя, прибыла наконец-то. Молодец! – Ион, распластав руки, шел ей навстречу. Софья несмело вошла в его объятья.
- А я не одна, с Семеном тут, - сообщила она.
Ион знакомил ее с Неклюдиным и Крутяковым. Удивился ее знакомству с Прокофием. Зардело лицо у Софью при нем и она быстро ушла в дом.

Вбежав в комнату, Софья предупредила Семена о приезде Крутякова. Но все, кроме кучера, уже входили в дом. Мужики поочередно подходили к Семену, представлялись.
Крутяков не предполагал увидеть здесь Семена с Софьей. Не знал он и о слуге, о его сходстве с тем гусаром на фотографии. А Ион все думал«Дай-то бог, чтобы так и вышло, как я предположил».
Когда в доме все успокоились, он попросил у Крутякова ту фотографию.
- Узнаешь, старина здесь кого? – спросил он Савелия, указывая на гусара, которого знал князь Неклюдин. Тот сквозь монокль долго вглядывался в человека сидящего на стуле.
- Как же, ево, ды не узнавать? - наконец сказал он, - Марк Титыч, это, он и есть - Марк Титыч. Помещик наш. - Савелий радостно поглядел на Иона, - А этот братик мой младшенький, так бабушка моя Данилку называла. Мы с ним двойни. По бабушкиным словам, он моложе меня на четыре минуты.
- А фамилия Марка Титовича как? - спросил Неклюдин. - Эх, мил человек, я про свою-то фамилию забыл теперь, а ты про его спрашиваешь. Он как уехал из имения, и в нее долго не возвращался. Говорили, он на девку другую женился, на стороне. А притулиться бы ему к Виалете своей, и жить-поживать, добра наживать. Нет, он посчитал по другому. Мол, с имением ево Виалета с моей помощью управится.

- Слышала? Он назвал имя твоей матери, - Семён сжал руку Софье. - Выходит он и брат твоему отчиму, Даниилу Степановичу?
- А дети ваши теперь где, Дементий Степанович? - назвал специально его именем Аркадий Крутяков. Савелий сначала никак не среагировал, но через минуту напрягся, глазами уставился в пол и долго думал.
- Он не этим именем тебя назвал? – помогал ему Ион.
- Этот господин о брате моем говорит, о Данииле Степановиче.
- Но если вы с ним братья, то ты и есть Дементий Степанович? – спросил Ион.

- А посмотреть нам с Семеном фотографию можно? - попросила Софья. Крутяков подал им фотографии.
- По документам нам известно, что у Даниила Степановича Сазонова, был брат - Сазонов Дементий Степанович. И не вы ли им будете? - спросил Прокофий Крутяков Савелия, раскрывая ему папку с фотографиями. Савелий поглядел на фотографии, ничего не ответил Крутякову. Было видно, его мучили какие-то сомнения.
На этом решили прервать все воспоминания о прошлом и перейти к застолью. Где в беседах, под вескими доказательствами Крутякова и Неклюдина, Савелий на основании веских доказательств, по фотографиям окончательно убедился, что он не Савелий, а Дементий. А отечество его – Степанович, фамилия Сазонов.

А раз так, то и Софья ему как бы не чужая. Она скорее всего является дочерью Виалеты. А о родных детях Дементия расследуемой комиссии пока ничего не было известно. И рассказывал Крутяков о том, как следы Дементия после казни бесследно терялись.
Дементий его рассказы тоже слушал. И тут, толи они ему вскрыли кладези памяти, еще ли чего? Дементию вспомнился его побег из психбольницы. О них он заговорил:
- Не помню, как оказался я там. Я был в ней смирный, но другие больные были буйными. Столы и кровати там стояли. Обедали одни на них, а других привязанными держали. Сестрички были в косыночках. Один больной возмутился, стулом в них маханул. Попал не ей, а больному по голове, который привязан. Тот сознание и потерял.
После этого их отвязали. Меня в другое отделение увели. Мне там жилось легче, свободно. И я через окно убежал из той больницы. А куда я попал - уже и не помню.

С этого дня Дементий с Софьей и с Семеном были неразлучными. Их теперь объединяло не совсем ясное, но чувство родства. Когда гости разъехались, спать  Софья пошла в отведенную ей комнату. Она уснула в ней крепко. Она уставала в дороге, и уставала в эти разборочные часы.

                ПЕРВАЯ НОЧЬ

Иону не спалось, отодвинув штору, он смотрел в окно. Луна накладывала на улицу свои краски. Призрачно гнул свои рисунки печной дым за поворотом крыши, смутные тени отражались за голыми деревьями и фонарными столбами. «Ради этих удивительных красок ночного бытия и то стоит жить, - думал Ион. И Счастье двойное, когда тебя любит какая-то женщина». В глубине души он имел какую-то надежду и виды свои на Софью«Она теперь со мной под одной крышей».
Опытный глаз не обманешь. Ион с первой минуты встречи с ней заметил положительное ее расположение к себе. «А Крутяков тоже какое-то отношение к ней имеет «Вечером их взгляды тоже пересекались. «Любовь сама по себе загадочна, в жизни все движется кругами».
«Легко думается ночью, и мысли ночью даже творческие появляются». Ион анализировал вечерние разговоры, радовался, что Дементий нашел себя, а может быть и Софью. «Не ясно, она Дементьевна, Марковна или Даниловна? Но это и не важно. Она и Дементий все же родные. Виалета и Дементий любили друг друга, планировали детей иметь. Возможно она и их дочь. Большая любовь двигала тогда их поступками. Человек против любви бессилен».

Ион разделся, облачился в ночной халат, попытался заснуть, но мысли роились: «Вот какая история, они братья (Даниил и Дементий). Близнецы, куда роднее-то. А по характеру и по поступкам разные. И не одни они такие? Зависть одного заела, она ох какая едкая. У Дементия была красивая жена, было богатство, дети, карьера на службе. А у Даниила ничего не было, скорее всего. Одна  зависть. А зависть как ржа, она разъедает главное у человека, совесть и жалость. Отсутствие совести и толкало Даниила на подлые действия против брата Дементия (если верить рассказам Крутякова и других сослуживцев). Подстава Даниила и привела Дементия к виселице.

«Но бог оказался милостив – заступился, веревку на виселице оборвал, разума лишил Дементия. Лишил, освобождая его от самого тяжелого, от душевного страдания».

На утро Софья известила Иону о цели их визита. Он на нее быстро среагировал, и уже на завтра распорядился, подавать им карету ехать к доктору. Узнав это Семен повеселел, не стал отворачиваться к стене. К больному подошел и  Дементий, улыбнулся ему, стал с ним разговаривать. А чтобы им не мешать Ион и Софья удалились на террасу. Время было за вторую половину дня, в западные окна ярко светило весеннее солнце. Они сели в кресла, за окном виден был сад. Деревца еще не распустились, но было тепло, птичий гомон уже извещали о приближении хорошей, устойчивой погоды. Ион любил этот сезонный период. И Софья начала разговор о весне, о хорошей погоде, о хорошем настроении. А Еще она извинялась за мужа, за его плохое настроение, за его душевные и физические слабости.
- Врачи в Воронеже говорили, он тяжелый пациент, - сказала она Иону грустно. - Не знаю, что скажут врачи теперь здесь.
- Наши врачи ничего ему плохого не скажут, будем надеяться и мы на лучшее, - успокаивал ее Ион. - Надо его им растормошить, вселить ему уверенность на выздоровление. Это для него главное.
- Это я слышала, что надежда помогает больному сильнее лекарств. - Софья положила свою руку Иону на колено. - Говорю Семену об этом, а он мои слова не слышит.

В раскрытое окно влетел мохнатый шмель, он звонко жужжал и кружился у домашнего цветка. Софья испуганно отстранилась от шмеля, прижалась к Иону. Ее ладонь очутилась в его ладони: маленькая, теплая. Но Иону пришлось вставать, брать газету и выгонять шмеля за форточку. А когда он возвратился, Софья благодарно взглянула ему в глаза. Они ей показались добрыми, глубокими. От чего захотелось этой женщине, чтобы Ион именно сейчас ее обнял и пожалел.

«Появится ли у меня еще такой шанс ее обнять?» - подумалось и ему. Но их от взаимных ласок пока чего-то сдерживало. В доме не слышно было ни звука. Набравшись решимости Ион притянул Софью за тонкую талию к себе, почувствовав трепетное волнение в душе. Ощутимый трепет прошел и по ее телу. После которого и слились их губы в жадном поцелуе, который длился буквально секунды.
Софья опомнилась и отпрянула от него, стала оглядывать себя, халат, платок и прическу поправлять. После чего, не поднимая глаз, с волнением сказала: «Мне стыдно будет видеть и дядюшку Дементия, и Семена».
Она выглянула через окно во двор и удалилась в дом с террасы. Там она первым делом заглянула в комнату Семена, который спал. А в кресле, рядом с ним сидел Дементий, который тоже спал. «И пускай себе спят», подумала она. Подошла на цыпочках к кровати мужа, поправила на нем ложник. Прошла в зал, взяла сборник стихов с тумбочки с пометками Иона, начала их читать. А Ион в своем кабинете успокаивал себя.
Но как успокоишься, когда уже чего-то ожидать не терпелось. Спустился вниз, увидел у тумбочки Софью. Подошел к ней сзади, положил ладони ей на плечи, зашептал на ухо.

- Извини меня Соня, но разговор наш надо бы продолжить. Я жду тебя сегодня наверху.
А Софья повернулась к нему, улыбнулась и прошептала:
- Я к вам приехала не за этим, и не одна, - указала глазами в сторону Семена. Который хотя и выпил снотворного, а сколько времени оно будет действует?  Бог один знает. Да и успокоился ли он.
Ион, понимая ее, улыбнулся и удалился к себе на верх. Стал ее ждать. Но напрасно ждал ее Ион, она терзалась сомнениями «Идти, или не идти?» Удерживали ее  рядом спящие.

За завтраком Ион и Софья влюбленно переглядывались. Вчера он намечал разговор с ее Семеном. Теперь только решился.
- Семен, - обратился он к гостю, - не знаю как вас по батюшке, люди мы взрослые, но понимаем, что с болезнью надо и больному бороться. Поэтому, настаиваю, тебя нужно срочно показывать доктору.
Правильно, - поддержал его Дементий.
– А ты как, Семен, согласен?
Семен положительно кивнул Иону головой. Дементий и Софья захлопали в ладоши. Закричали  «Браво! Браво!» - А теперь за это не грех и выпить, - Сказал Ион, указывая на выставленную бутылку портвейна. Но с крыльца раздался звонок. - Кого там нелегкая принесла, - сердито проговорил Ион.
- Я пойду откроюсь, - отозвалась Софья.
Софья вышла. А минуты через три она входила с Кортуновым.
– О, Петр прибыл! – радостно воскликнул Ион.
-Да-а, я к вам негаданно. А как еще? - громогласно пробасил гость. - И я к вам тоже с мадерою, за вчерашнее, Ион. Так как ты сбежал от нас. А мой дядюшка так любил говаривать «Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету».
- Принимается, - согласился Ион. Но ему показалось, что Петр этой мадеры уже успел где-то пропустить. Но вида не подал. - Ничего, Петр, к нам ты пришел во-время. К стопке теперь нашей, так казать.

Выпили портвейна хозяйского все из своих фужеров до дна, кроме Семена, который и первого до дна не допил.
- А теперь, Ион, разливай бутылку мою, с погребков дворцовых моя мадера. - предложил Петр, обильно закусывая свою стопочку. - Пили мы такую и раньше, Ион,помнишь? – не унимался Кортунов. И который, не дожидаясь ответа, продолжал. - А я вот помню. И помню после того застолья чего вышло. Спасал ты меня от гибели. Татарва нас тогда к озеру оттеснила.
За тот случай и выпьем. Спасибо тебе большое, дружище.

Выпили все за это молча и стоя. Прошла минута - Ион заговорил: - Там по иному мне было и не поступить. Тебя же ранило. Я это вижу. Остановился, тебя перевязываю, кони траву щипят. Я твоему свистнул, он к нам подскочил. Я тебя кулем на него кладу, на своего сажусь, и мы к госпиталю лесочком с тобой скачем.
А какое там было мое геройство?  Там я выполнял воинский долг. Товарища в бою  спасал «Сам погибай, а товарища выручай». Но Кортунов на это Иону ничего не ответил. Он от выпитого вина сильно лицом раскраснелся и всем теперь мило улыбался.

Сидел он рядом с Софьей, она ему понравилась, теперь он улыбался ей и с ней ласково разговаривал.
- А Семен-то у тебя бледный какой, как скатерть, - не совсем к стати сказал ей он. И сочувственно посмотрел на Семена.
Ион тактично за Семена вступился. Объяснил Петру о его болезни, о своем намерении оказывать помощь в его лечении. Он сочувствовал Семену. Но улучив момент, шепнул его Софье «А Семен-то у тебя видать не жилец».

В клинику Ион с ними приехал. К врачу знакомому без больного и без Софьи зашел, долго с ним разговаривал. Ожидая его, состояние Софьи было тягостным. Развеют эту тяжесть вышедшие: Ион, врач и медсестра. Они пригласят Софью и Семена в кабинет. Там у всех была общая задача, за средства Иона добиться Семена лечь в эту больницу на тщательное обследование а потом и на лечение. Больной согласился, а Софья спросила врача, оставаться ли ей с больным.
На что доктор улыбнулся и указал на сестру милосердия
- Наши больные у нас квалифицированно обслуживаются.
  Уставшая Софья и Ион ответом врача были довольны. По приезду домой успокоили ответом врача и Дементия. Поужинав налегке они посидели, поговорили обо всем, в том числе и о Семене,  и разошлись спать.

   

                У ИОНА В СПАЛЬНЕ

  Иону приснилось видение. Будто бы он в мраке, или в какой-то бездне  блуждает, мучается. Страшно ему, идти тяжело, ноги ватные. Отчаялся Ион, но сверкнул лучик надежды. Он надеется на этот лучик, пытается выйти на него.

Просыпается и в яви на потолке увидел тот самый спасительный лучик. «Ах вот ты где, мой лучик надежды?»  И когда Ион понял, что  он увидел кого-то в белом и со свечей в руках, а этот «кто-то» поднимается в его комнату, он понял, к нему в спальню кто-то поднимается. Бывало такое видение с ним. Тогда это был его слуга. Он вздумал со свечей в его комнату ночью подняться.
«А сейчас-то ему чего с гостями не спится? - подумал он. Ион окликнул слугу. Тот остановился, свечу к лицу своему поднес.
- Соня! Голубушка ты моя – прошептал радостно Ион. Встал и пошел ей навстречу. Взял из ее рук свечу и повел в свою спальню. - А я во сне вижу какую-то бездну. Просыпаюсь, на потолке отблеск луча, потом на стене...

На краешек кровати Софья присела, он поставил ее свечу на столик, сел с ней рядом, за талию обнял. Она облегченно вздохнула. Все ее сомнения были тепер позади. Любящим взглядом она глядела на Иона.
- Ты тут со своими сновидениями маялся, но спал, а я не спала, по Семену волновалась. Глаза не сомкнула. Думаю, пойду к Иону, он снимет с меня сомнения.

А он, чтобы ее успокоить, поцеловал в щеку и еще крепче обнял за талию. Потом поднялся, взял ее свечу, зажег от нее свой подсвечник. Софья рассматривала теперь его комнату с интересом. Рассматривала тусклую медь и старинный орнамент на подсвечнике. Она все же волновалась, не знала куда себя девать, как руки держать.
- Не терзайся так, Соня, голубушка моя! Я рад, что ты со мной. Ты молодец. В ту ночь не пришла, ну и ладно. А я вниз опускался, я ждал, я огорчался...
- А я у вас тогда сначала боялась, а потом стеснялась - призналась Софья, - теперь Семена нет, но совесть убивает меня и теперь. Горячий ты какой, а я вся как ледышка. - Она чуть слышно рассмеялась. - И Семен мой тоже ледышка. Но с него, с больного какой спрос?

- Правильно, Соня. А теперь терзания твои позади, успокойся. Давай вместе посидим спокойно и успокоимся, - Ион придвинул ее к себе еще ближе, крепко обнял. – Горячий я, говоришь? От волнения это и у меня.
- А тебе-то от чего волноваться? Ты человек свободный. И не первая я у тебя небось. – У Софьи душа с каждой минутой оттаивала, успокаивалась. – Были и тут у тебя небось разные девки, на этой кровати с тобой они поди нежились?

Иону льстило слушать ее этот лепет.
– А я пришла-то почему? Там о Семене думаю, о его болезни, не сплю, храпит наш дядюшка. Думаю, пойду, дверь ему прикрою, а по пути к нему тоска ко мне явилась.
- Правильно явилась, одной лежать в доме чужом каково, - согласился Ион. - И обида тебя взяла, при муже, а так тебе у нас одиноко. Вспомнила обо мне.
- Пошла я сначала на кухню, свечу задула и потом только на свидание к тебе пошла. - Софья рассмеялась и плотнее прижалась к Иону, посмотрела на него, спросила, – А, скажи, Ион, ты меня за это осуждаешь?

Ион вместо ответа стал страстно ее целовать. В ее душе вспыхнула благодарная искорка, в теле появилось знакомое желание, которое Ион почувствовал, как только она вошла. А теперь он заваливал ее назад, придавливал своим горячим телом ее тело, страстно целовал ее груди. Его увлекала ее податливость, ее прелесть, нежность, красота, манящая расслабленность ее тела. Софья лежала поперек кровати, Ион лежал на ней. Не сдерживая себя, он освободился от одежды, снял ночнушку и с нее. Софья не противилась, телом и собой она уже не владела. Ион как хотел раздвигал ей ноги.

Ему было с ней интересно, удобно и хорошо. И она, теряя себя от счастья, стонала под ним, обвивала его шею. А он, обезумевший от внезапного везения, страстно пользовался дарами ее любви, ее прелестями. Он не спешил, отя и тяжело дышал ей в лицо, целовал ее губы, даже их прикусывал, целовал ей груди и шею, нашептывал ей какие-то слова, чего-то ласковое. Типа «Ах, Соня, Сонечка, как хорошо-то нам! Тело-то твое какое, прелесть. И сама-то ты собой вся прелесть. Ласточка ты моя. Я тебя люблю...».
 
Но все когда-то кончается. Он почувствовал, Софья перестала под ним делать движения, она расслабла. А еще через минуту, конвульсивно дернувшись замер и он.
Теперь их души были счастливыми, а их тела были удовлетворенными.
Ион медленно сваливался с Софьи и распластывался на спину. Теперь они лежали рядом и молчали, о своем думали. Пока Софья Иону не подала знать, что она озябла. Ион поднялся, поднял и Софью, усадил ее на край постели, надел на нее ночнушку. Уложил правильно на кровати, накрыл одеялом. Сам лег с ней рядом.
- А правда, Соня, нам было хорошо? - спросил Ион.
- Было хорошо, зато теперь все как-то мне безразлично, - сказала она после долгого молчания.

Иону показалось, что и голос у Софьи тоже какой-то безразличный, а слова с нотками юмора. Он знал примеры, когда женщины склоны мужчин после таких отношений критиковать.
- Ты мной не довольна, - спросил он ее.
- Я всем довольна, Ион, - сказала она. - А знаешь почему? Я ощутила себя любимой мужчиной, который сильный, смелый и ловкий. И в этом я почувствовала прелесть наших отношений. А такого с больным Семеном у нас давно не получалось.

Софья замолчала, улавливая его настроение и сопоставляя его сомнения со своими. Но дальше она не распространялась, побоялась откровенничать. Хотя его проявления чувств еще и еще желала. Но она этого ему не говорила. «А он обо мне как подумает после моей инициативы?» Она боялась, что перестарается. Поэтому, они лежали и молчали,не говоря ни слова, пока усталость и дремота не отправила их ко сну.

На рассвете Ион первым проснулся, поправил на Софье одеяло. Ощутив его заботу Софья сладко потянулась. Ион поцеловал ее в щеку. Софья во сне ему улыбнулась, не проснулась.
А проснется Софья от солнечного луча, который в форточке найдет щель и проникнет к ним в спальню.

- Ион! – встревожилась она, - я ошалела, проспала. От любви и ласок твоих я ошалела. Вот шаболдаиха. Дядюшка там теперь обо мне чего подумает? - Она быстренько встала, начала причесываться и оправлять на себе ночнушку. А Ион лежал и улыбался. Потом они вместе отправились к дядюшке Дементию. Ион там наблюдал за Софьей, которая была в особом настроении, по весеннему цветущей. Он относил это к их совместно проведенной ночи. Хотя Софья в этом не признавалась.

«А может это с ней происходило от других причин, - думал Ион. - Например, от погоды». А день этот был действительно прекрасным, теплым и безоблачным, которому  птички на дворе радовались, с утра на веточках они тренькали и порхали.

Все вокруг поменялось. И только Дементий оставался грустным и каким-то задумчивым. Он изменений в их отношениях пока не замечал. О Семене больном он теперь больше вспоминал. А за завтраком даже попросил свозить его к нему. И так как до больницы было рукой подать, решили прогуляться туда пешком.

Дальше ситуация складываться по разному В больнице Дементий попросил оставить его с Семеном. Койкатам оказались свободная. Семен был не против пребывания с ним дядюшки Дементия. Поэтому Ион и Софья со спокойной душой ушли домой. А там они решили съездить на фабрику.

                НА ФАБРИКЕ

                Ион с Софьей вызвали кучера поехали на фабрику. Не терпелось побыть там Софье. А на фабрике Ион с красавицей Софьей нос держал высоко. И его авторитет в глазах мастеров и простых рабочих поднялся тоже высоко. Все приняли Софью за его жену.
Шесть мастеров делали с ними общий обход фабрики. Из них одна женщина, Ефросинья Федоровна Терехова, которая сразу сошлась с Софьей характерами и взглядами. Она из простых, русских женщин, тоже не дурная собой. Свой цех прядильный она им показывала, где сама была когда-то прядильщицей. Софье понравилась эта волевая и развитая женщина. И она намерена была с ней дружить.

Потом на фабрике было обширное совещание. Там Ион Софью представил своим заместителем по деловым связям и по партнерству. На совещании с мастерами они обговорили и о представлении Иону отпуск, на время которого руководителем на фабрике и была назначена Ефросинья Терехова. Урегулированы были и другие производственные вопросы, после которых Ион и Софья отправились домой.

Дорогой Ион интересовался у Софьи ее впечатлениями о фабрике. На что она ответила: «Фабрика слишком громоздкая и внешне слишком хмурая, - сказала она. - Но люди на ней  интересные, приветливые, работящие. И фабрика твоя мастерами разумными богата. Общительные они, деловые. Механизмами сложными фабрика меня удивила. Не понравились тяжелые условия труда на этих механизмах. В цехах очень пыльно, кроме  цеха ткацкого. Поэтому на фабрике возможны легочные заболевания у рабочих».
- Толковое замечание, - похвалил ее Ион, - молодчина, моя заместительница. Все это сразу заметить не так-то просто, а ты заметила. Указывались мне комиссиями и ранее эти недостатки. Но до исправления и улучшения руки все не доходили. И только теперь всем этим займешься ты.

Софья весело рассмеялась.
- Не рановато ты меня, так вот, сразу в дела впрягаешь? – знакомы-то мы с тобой без года неделя. И это при живом-то Семене. «Ну прямо обескуражила она меня, - подумал Ион. - Хотел как лучше, без хитрых ходов и обходов, а она...».
- Прости меня, Соня. Я тебя не хотел обидеть. А я хотел отвлекать тебя делами от тяжелых мыслей. Ты будешь счастлива, тогда и я буду счастлив. Ты при этом становишься еще красивей, когда у тебя на душе порядок. Мысли у тебя появляются разумные.

Ион прильнул к ней. Дорога входила в проулок, по которому они выезжали утром из больницы. Они повернули в ее сторону.

                ПУТЬ НА МАЛУЮ РОДИНУ

Иона ждали там племяши с документами на переселение. Выезжали из Солнцево рано, вдвоем с кучером они решили ехать. В двух верстах начинались озимые. Поля были разных конфигураций: квадратами, ромбами, треугольниками. Которые на пригорках уже зеленели, отходили от зимней спячки. А на пустырях бродили  коровы, овцы, лошади.
Иону эта картина знакомая с детства. Он еще босиком на такие же пустыри по весне за скотиной своей бегал. Уходил туда скот пока самовольно. Так получалось, пастухов еще не наняли, а скотину на дворе не удержать, на выгоны рвется. Ревет скотина на карде и зимний корм есть не хочет.

У тех полей Володимир мужика подсадил. Разговорились. У барина он работает, новинки тот им в работе внедряет, мужик про них рассказывает:
- Из дубка в позапрошлом году баринь наш борону чудную сгондобил, астропатором ее назвал. Формой она треугольная, а на месте зубьев рабочих у нее он клевцы закрепил. И этот астропатор две лошади по полю перемещають. Хороша машина, - хвалит мужик. -  Не поверите, прошла его борона по полю и земля на ней в пух превращается.

- А сейчас на том вон поле крестьяне чего делают? – указал Ион на озими.
- Чево - чего? Эка невидаль, – попутчик усмехнулся, - озимь боронують. Баринь им приказал. Сеяли они осенью то поле.
- А величают тебя как? – спросил Ион.
- Мироном.
– Мирон? А ты о князе Неклюдине чего слышал?
- О нем я ничего не слыхал, - развел руки попутчик.
- Плохо, что не слыхал. И о Григории Орлове не слышал. Они  помещики, русские, а тоже, как ваш помещик немецкий, хитрые, разумные. Если по бороне из дубка их оценивать, которую изготовил ваш помещик. А для чего они это делают? Для того, чтобы Россия дальше развивалась, богатела, становилась державой мощной. В этих вопросах людям разбираться надо. И лошади, на которых мы едем с Володимиром, породы особой, Орловской. И Володимир счастливчик, кучер наш. Он у него работает, на его лошадях ездит. -  Ион одобрительно стукнул по плечу кучера. Польщённый, тот оглянулся.

Мужик Иона слушал внимательно, раскрыв рот. А Ион полез в папку, достал оттуда  лист бумаги и карандаш.
– Мирон, а ты мне тот ваш астропатор по-простому на бумаге начертишь?
Мирон явно был доволен поручением, он усердно взялся за работу. Кулепсал там чего-то долго, пока на повороте экипаж не тряхнуло, пока он не выглянул в окно, не увидал мельницу.
-Эх, садовая твоя голова! Там же Вознесенка!. Он засуетился.. Мирон сунул Иону  листок, карандаш и поспешно вылез наружу.

Наши герои покатили дальше. Грачи и галки с криком и гамом провожали экипаж от Мироновой деревни. Их крики отвлекали кучера от дремоты. Для птиц он  специально набирал хлебных крошек и горстями из мешка им бросал в дороге.
За деревней дилижанс стал укачивать Иона. Птицы отстали. Володимир, видя Иона спящим, стал напевать, чтобы тоже не впасть в дрему.

  Но фабрикант зашевелился, проснулся. И посыпались от кучера к Иону вопросы:

- А вы, Кириллович, у фабриканты из мужиков вышли?
– Из мужиков. Родители у меня были простыми крестьянами, отец мельником, мать наседкой по дому. И я в деревне шестнадцать лет жил. Потом в Москву-град подался, к юнкерам там прибился. Умерли рано мои родители, а сестра с зятем в деревне моей и теперь живут. К ним и едем, в Кочугуры.
- Это я знаю, - напомнил Володимир. Увидев птиц на дороге он полез горстью в мешок за крошками. Галки, голуби, грачи и вороны опять атаковали их экипаж. Вспомнил о попутчике, когда впереди увидел указатель поселения. - Кирилыч! а Русь правильно капиталом движеть?
Правильно, - улыбается Ион.
А тады  скажи, по этому знаку дорожному нам куда дальше двигаться? Направо  деревня «Лебяжье», налево «Завидово»...  Кучер натянул вожжи.
- Сейчас сообразим, - Ион выглянул в окно. – В Лебяжий поселок поворачивай. Его минуем. Там пруд и озеро большое будет. Мы с другом Тихоном селезней там стреляли. А Лебяжий, знаешь почему называется?
- Почему? -заинтересовался Володимир.
Лебеди там озера облюбовали. Красивая птица. Жители их гнездовьяне трогали, оберегали.
- А Завидово тады на свет как появилось? - спросил кучер.
- Расскажу и о Завидово. Мне дядя эту историю рассказывал. Завистливые в этой деревне люди живут, вот она и стала Завидово. Сосед соседу завидует., один лучше другого живет. А жизнь каждого зависит,  как ты с землей работаешь.
- А как иначе-то? – улыбнулся Володимир, - где еще работать, если не на земле, кормилице?
- А они на земле живут, а работать на ней не хотят Они природой живут. Тихон рассказывал, отдыхал он у них, и шел перелеском. Стрекочет сорока. Углубился в чащу, на дереве крестьянин из Завидово гнездо разглядывает. Пошел дальше, а на следующем дереве другой мужик сидит и яйца из гнезда вынимает.

То есть, мужики из Завидово не крестьяне, а яйцекрады. Так Тихон рассказывал. И пустовала несколько веков плодородная земля в окрестностях Завидово: не вспахана была, не засеяна.  Место тут красивое для отдыха: луга, холмы, озера, перелески. Завидовцы и живут за счет природы, за счет приезжих охотников, рыбаков, туристов и прочего отдыхающего люда. Квартиры по найму сдают им за деньги.

И на их землю хозяин нашелся, выкупил ее, привез своих крестьян. Трудятся они теперь на земле. Разбогатели, амбары заполнили зерном, скот развели на подворьях. Вот тогда-то и позавидовали им местные жители. И прилипла к ним еще крепче кликуха «завидовцы», а к их селу «Завидово».
- И дожила эта их кликуха до дней наших?
- А ты как думал? Оттуда села названия и получали. - Ион вздохнул глубоко, - о Кочугурах рассказывал мой дедушка. Мудрёное тоже название. А произошло оно от слияния двух слов «Кочуй» и «Гуры». Кочевые народы в наших местах проживали: Гуры и Кочуи. Понравилась им наша местность, они здесь осели, образовали хутора:Кочуи и Гуры». Они росли, границы их сливались. И со временем образовалось наше село Кочугуры.
- Ну, барин! Ловченный ты рассказчик, похвалил Иона Володимир. -  Я так рассказывать не умею.
Ион сладко зевнул.
-  В Завидово я ночевал. Хозяйке приказал рано меня разбудить. Была хорошая пороша. Следы на снегу с вечера видны были хорошо. Охотники знают «Читай следы зверей, не хочу».
Видно, где заяц пробежал, где лиса петляла, мышковала. Вот, и я о пороше..., иду вдоль опушки, тройники (следы зайца) в степь повернули. А чтобы их не топтать, иду рядом. Это важно. С ружьем иду, кошу глазом вправо, влево, бугорки (лёжки) его отыскиваю. А до заветного бугорка косой будет хитрить, опытный охотник это знает. Пока следа двойного нет – иди дальше.

Двойные следы появились - будь начеку. Заяц сиганет скоро на два метра в сторону и там след свой продолжит. И он еще два, три прыжка обманных будет делать.
А потом, прежде чем ему залечь в снегу, он последнюю хитрость делает Назад возвращается точно по своему следу (смотри внимательно его двойной след). В этом месте делает прыжок в сторону, где и копает бугорки, много бугорков. В одном из них залегает. Услышав шаги охотника, который может мимо пройти, заяц выбегает из лёжки и дает стрекача.

Гляди, Володимир, и ты поворот на наши Девицы. Дальше Кулевка, за ними Кармыш, А через речку и наши Кочугуры.
- Не прогляжу, не впервой, - заверил Иона кучер. - А на волков вы охотились? На них как?
- На Волков я не охотился. Но мужики рассказывали, они коллективом на волков охотились, убивали. Равновесие популяций в природе поддерживали Так надо было.

Дорога в этом месте пошла на подъем, кучер задергал вожжами.
- Ион Кириллович, подъезжаем. Крест должен показаться.
- Главный появляется,- уточняет Ион, -  а потом и четыре подсобных, церковных.

Но это красивое зрелище каждому подъезжающему к Кочугурам появляется минут через десять. Там дорога резко уходит под склон. Там и засверкает серебряной луковкой основной купол и крест, потом завиднеются и заблестят купола и кресты следующие.

Увидев это, кучер остановил лошадей, вылез, перекрестился. Стал пристраивать тормоза на колеса.
Кочугуры видны как на ладони. У Иона участилось сердцебиение. Спустились ниже, запетляло русло речки. Просматривались и мосты перекинутые через нее. Увидел Ион свой дом, дома соседей. Поповский домик с открытой верандой показался, земская школа, торговые ряды, базар, лавка и волостная управа. Чернели распаханные под осень поля,  зеленели озимые.
Подъезжая к родовому гнезду, вспомнилось Иону прозвище его семьи: «Сотниковы». Он долго не знал, чего бы это означало. Оказывается, их предок на службе имел в своем подчинении сотню солдат - сотенный. Вспомнилась бабушка: заботливая, добродушная старушка. Ион любил с ее прялкой забавляться. Низенького росточка была бабушка, полная, шустрая, румяная. Любимый внучек любовался ловкостью ее рук.

Вспомнилась Иону Сима девочка из детства. Ему и дружку Кольке она нравилась. Родом на была из зажиточной семьи, балованная девченка, личность яркая. Познакомились с ней они когда свиней и гусей у них пасли. А Симочка им еду в обед приносила.
- Эх, Володимир! -  Ион воздуха вдохнул полной грудью, - А жизнь-то наша какая быстротечная. Годы - то наши как текут. Как тебе песчинки в часах песочных.

При въезде в село молчали, Ион от волнения слов не находил.
- Ион Кириллович! Спите, што ли? Гляди, к чужим подкатим.
Кучер остановился. Ион угадал крыльцо собственной избы. Вылез из дилижанса, открыл ворота. Обратил на бревна в глухой стенке, которые без хозяев почернели, а на тесовой крыше зеленая плесень появилась. Плетень в изгороди покосился. Зато валенок и кувшин на колу плетневом как висели, так и висят поныне. Его отец в этом валенке еще ходил, а в кувшин мать молоко коровье цедила и его поила. Память о счастливом прошлом все это ему навевало.
Сестра это для него специально хранила и оберегала. Мечтала, в родительское гнездо он переселится. У него это не вышло. А потом она в родительский дом Афанасия своего или Митяя вселить пыталась. И тоже не выйдет это у нее теперь. Он им подорожные на переселение привез.

Соседи зашербушились (встревожились), подошли, услышав их. Не чужие ли? Угадали Иона. Подходили знакомые, здоровались, распрягать лошадей помогали. Новости деревенские сообщали. - А Симочка-то, слыхал небось? С Зиновием сошлась. С ним и живеть. Но он у нее плохой, сообщали. А Серафим ее, говорили, у плен попадал. И там где-то сгинул. Да ты сходи к ним, и повидайси.
Ужинали при керосиновой лампе, доедали, чего оставалось от подорожных. Володимир советовал барину на ночь больно-то не наедаться. Спать легли рано. И спали на новом месте как убитые. С открытым окном спали.

                СЛУЧКА ВО ДВОРЕ

Разбудил их утром гвалт непонятный за окном. Выглянул барин в окно рассмеялся.
- Батюшки, свет! – удивился он, - лошадников-то во дворе сколько!. Обещал, Володимир? Иди, – попросил Ион кучера. Он знал, приезжть в деревню на таких жеребцах не так-то просто. Тут такое столпотворение происходит к каждому их приезду!? Местные крестьяне толпами к ним во двор собираются, водя своих кляч на случку. И теперь та же картина. – Проспали, позавтракать не дадут, - сетовал он.
Вышли во двор. И вокруг них сразу же образовался живой круг  кочугурцев. В центре кучер, которому по их просбе пришлось выводить лучшего рысака Орловской породы. Ион устроился на крыльце, с видного места стал картину случки лошадей наблюдать,   которую и в детстве видел не раз, проходя мимо конюшни  сельской управы с ребятней в приходскую школу.
- Не так кобылу поставил! - подсказывает мужику кучер. - Ставь передом ее, под горку немного. И дразни ее задом жеребца. А дразни так, чтобы он ей разом вдарил, с ходу.

И рысака его они кобылицами своими подразнивали. Кучеру его теперь не удержать, дрожит он вес в охоте, ржет, рвется, на дыбы становится.
– Та-ак... , погоди с ней еще чуть. Ща-ас, щас, милок! – подбадривает Володимир своего танцующего жеребца. Готовый он к делу. Но хозяин удерживает его за уздцы. Потом отпускает ему поводья, конь приблизился к заду кобылицы, обнюхивает его, бока, вымя, прыгает на нее. Та стоит не шевелясь, как вкопанная. И, в мгновение, жеребец толчком входит в нее, делает мощный качек, еще качек. Кобылица съеживается, ослабевает. Конь на ее спине замирает, тоже вянет на миг, потом сползает с нее нехотя.

  Мужики довольны случкой. Скрутки готовят новые из самосада, курят, угощают друг друга. И детвора ловкую работу жеребца хвалят. Одобряют кучера и кобылицу, которая под конем смирно устояла.
Ласково, по-хозяйски хлопает по загривку свою кобылицу ее хозяин. Ион знает его, Семена. Он знает, что от такого жеребца -молодца у Семеновой кобылицы и приплод будет теперь породы орловской. Чего крестьянину и надо. И Володимир доволен своим рысаком-производителем, он его тоже ласково поглаживает. Пот тряпкой со спины его утирает, отводит на следующий старт.

- Молодчина, меня не подвел. – хвалит он жеребца. – А эта деревня знает пускай наших! Ловко ты ей в зад  врезал. Будет она тебя долго помнить, и благодарить нас с тобой за приплод.

А в это время на место рыжей кобылицы становится кобылица пестрая. Жеребец теперь уже не рвется к ней так рьяно. Кучер отводит его на отстой, на кормежку.

- Всему есть предел, господа крестьяне, - оправдывается Володимир, - и жеребец выдохся, хотя и орловской породы, обработав сельскую кобылицу. Хозяин подошел к крестьянам попросил у них закурить, стал объяснять:.
- Значить так, мужики, - хватил дымка крепкого самосада, -  даю четкую гарантию. Заказано двенадцать случек, не волнуйтесь, случим и двадцать. - Кучер посмотрел на Иона, как бы с ним согласуя. - Но нам надо позавтракать.

Толпа недовольно загалдела, затрясла гостинцами. Окружила Володимира, стала его уговаривать и выкладывать, гостинцами выкладывать.
Ион понял, завтрак их затягивается. Случка на переднем плане. Это  такое дело... И решил Ион по деревне прогуляться.
Пошел переулком к низине, к речке, где подвесной мост. «Сохранился ли он у той излучине?

Там раньше проживали семьи Манюшкиных и Сивковых. «Старенькие они теперь».

Ближе к речке послышались трели синичек. А из речного камыша выпорхнули утки-крякухи. Свистя крыльями они скрылись за поворотом. Зайдя на подвесной мост Ион вспомнил дружка Кольку. Здесь они с ним всегда ждали свою Симу. Здесь она ходила к своей тетке.
Ион взошел на шаткие доски, посмотрел вниз. С моста чистая вода просматривалась до дна, и сверху видны были даже мелкие рыбки. Они там мельтешили на разных глубинах.
От нечего делать Ион стал раскачивать кладки. Но на противоположной стороне увидел двух женщины, которые на шатающий мост не входят, боятся, но с любопытством разглядывают его.

- Нюрк, погляди, кто это? Признала?
- А я ево откуда признаю? - ответила Нюрка. - Он чужой.
- Как чужой? Ваш, кочугурский. - Ответил Ион
- Нюрк! Да это не Ион ли Метелин? - предположила женщина.
- Симочка! Радость моя! Здравствуй! - Ион угадал ее по голосу. Перебежал, сгреб  объятья. Нюрка с удивлением смотрела на них.
– А я думаю, дай пройдусь низом, по тропкам знакомым. Над
Знакомь с подружкой-то.
- Нюрка это, золовка моя по Зиновию. О нем не слыхал? За ним я теперь замужем.
- Как, за Зиновим!? Ты его с Серафимом примирила?
- Выходит, примирила. Это вы с Колькой за меня не дрались, а они дрались. Теперь не дерутся - Симочка грустно опустила глаза.
- А мы не успели подраться тогда за тебя. Замуж ты выскочила, поторопилась, за Серафима и выскочила.

Симочка рассмеялась:
- Я не торопилась, это Серафим торопился. Он первым из вас всех сватов к нам подослал. А мои родители семью Репиных исстари уважали. Поэтому меня за него так быстро и просватали.

                В ГОСТЯХ У СИМЫ 

Сима взяла Иона под руки и повела в другом направлении.
- Ну, рассказывай, Симочка, как живешь, как твой Серафим? – с дежурной фразы начал разговор Ион. Не понимая, куда они идут.
– А ты про Серафима? – дошло до нее. - А ево в живых нету. Ево то ли башкиры хлопнули, то ли еще кто. Зиновий теперь со мной. Но он совсем плохой. Тлеет час от часа, а от чего, не знаю. Буркает себе под нос, и все. - Сима замолчала. Иона она вела задами, вдоль каких-то старых плетней. Остановилась. - Думаешь небось «Куда ведеть?» Она расхохоталась. - У меня в гостях побыть хочешь?
- А это удобно? - переспросил Ион.
- Не волнуйся, Зиновию общение нужно. Винца там выпьем.

Вскоре они входили в срубовой пятистенник.
- Зиновий! – окликнула с порога Сима, - к тетке не дошла, а заловку проводила. И со мной пришел Ион. Я рассказывала тебе про них с Колькой, помнишь?

  Зиновий молча и медленно двигался к порогу. Он был действительно худущим, не здоровым. Подали мужики друг другу руки. Зиновий Иона забыл. Сели на диван. Соня поднесла им альбомы с фотографиями. Там Зиновий увидел Иона с тем самым Колькой. Их пожелтевшая от времени фотография.
- Это и есть ты, Метелин? - ткнул пальцем Зиновий, - на отца смахиваешь.
Сима оставила их вдвоем, сама на кухню пошла, посудой там загремела. У мужчин разговор не клеился, выручали фотографии. На одном фото в военной форме Зиновий сидит с Серафимом. Они бравые офицеры: молодые, красивые. Зиновий с черными усами, теперь усы его рыжие. Рыжая бородка, взъерошенные волосы, глаза большие, впалые. худой подбородок, большие, оттопыренные уши.
Сима выглядела рядом с ним королевой. Теперь она их приглашала к столу, который ломился от яств. Тут жареный гусь, холодец с квасом, помидоры и огурцы пряного посола, рыбная икра, судак жареный. Из горячительного напитка предпочтение в Кочугурах отводилось самогонке. Выпили ее по малому стаканчику, за встречу.

Вошла Нюрка. Выставила на стол еще какую-то бутылку.
- А ты тратишься зачем? – упрекнула ее Сима, рассматривая ее бутылку и ее раскупоривая. Выпили за встречу теперь из этой бутылки. Зиновий совсем мало выпивал.
- Ды его организму надо-то чево? - повторяла Сима.
А Иону вспомнилось как Зиновий при просмотре военных фотографий путался, волнение проявлял. И теперь он решил узнать причину.

Они вышли с ним во двор подышать, поглядеть их сад, погулять на огороде. Потом они присели в беседке. Там захмелевший Зиновий и выплеснул ему малую часть накопившего в его душе. А потом его как отрубило, он замолчал. Возможно его уже память подводила. Пытался Ион расшевелить его память, но. . .
- Нет, Зиновий, как бы нам не завидовали, служивым, чинам высоким, а служба наша и почетна, и трудна... Так ведь в песне поется? - спросил его Ион. - Это кто службу не испытал, а я был офицером царской службы. Я служивым не завидую. Теперь-то чего тебе не жить? У тебя, Сима, под боком. У меня нет никого. Я не женатый, хотя и сплю с женщинам часто.

- Это и видно по твоей внешности, да и по здоровью, - согласился Зиновий. И замолчал. Заговорил Ион:
– Всякое и со мной бывало. Особенно после одного случая. Посылали нас в тыл к противнику, в засаду попали. Разборки разные. Чувствуем — конец. Виселица нам грозит.
- Виселица!? - испуганно повторил Зиновий. - И нам с Серафимом она грозила. По службе у нас с ним были разногласия. Приказывают однова «Чернь ведите на казнь. Смерть за смерть!» А кому смерть? Пугачёвцам. Казнить пленных? Командиры настаивают "Всех на виселицу". И среди них приказывает кто? Как ты думаешь? Наш Серафим. И мы с ним слово за слово, сабли из ножен. - Разговорился Зиновий, за живое его задело.
- Я карательным отрядом командовал. Инструкции, касаемо пленных, знал. По ним работал. А у Серафима в отряде собран сброд: башкиры, киргизы, калмыки. Они с пленными «ала бала, моя бельмес, не понимать». Охраняли они пленных, их упустили. Они с нами повторно воевали. И Серафим на виселицы многих из них  вздернул. Пугачеву попала эта утечка. Он нашим мстил, забирал в плен и с нашими так же поступал.

С офицерами детально разбирался. Думал и я, виселица меня ждет. Охранник за часы золотые отпустил. А Репина Серафима, других офицеров к смерти приговорили. Пленные виселицы им строили, ямы копали. Поп от них в проповеди им сказал: «Сами повинны, рабыбожии пленных порубили? А зачем?
У Зиновия от волнения подбородок трясся. Сима подошла. Не понравился ей Зиновий. Стала его успокаивать.

- Ну, хватит, дорогой мой, успокойся. Чего раскис-то? Всю жизнь и будешь теперь терзаться?
- Как чего, Сима? - Людей невинных сколько там погубили.
- Терзания его понятны, - заступился Ион. - Он товарищей терял. Жить бы нам всем спокойно, но совесть мешает.

Зиновий дышал тяжело, слушая Иона.
- Извини, Зиновий, у меня по вашим событиям свои мысли. К ним возможно и слуга мой причастен. Но он о них пока ничегошеньки не помнит. Ты про офицера Нежина там не слышал?
Алехин задумался, переспросил фамилию.
- Фамилия знакомая. Мне представляется, его тоже пугачевцы казнили. По одному нас держали, на каждого два их стражника.
- Этот период меня и волнует, - задумчиво ответил Ион. «Вину и заслугу братьев: Даниила и Дементия надо мне разделить».

 Зиновия пот пробил, от воспоминаний.
- Один стражник от живота маялся. Я и решился с ним поговорить, предложить ему часы. Он два дня думал. Напарника своего за водой отослал, мне сует записочку действий.
На допрос нас водили, - Зиновий головой замотал, – но мог же он часы взять, а меня не отпустить. Ведут они на допрос, я между стражниками, он переднего стражника головой толк, тот в овраг загремел. Этот руки мне распутывает, и мы в лес с ним убежали. Так я от казни и сам спасся, и его через меня помиловали.
Их же потом тоже всех судили: ноздри вырывали, языки отрезали, в Сибирь гнали этапом. А моего стражника пощадили.
- Спасибо, Зиновий, за рассказ поучительный, - поблагодарил его  Ион. - Но поздно уже, загостевался я у вас, отправляться надо.
- Спасибо тебе, поговорили, о многом вспомнили, - улыбнулся Зиновий. - Не чужие чай. С зятем твоим мы братья двоюродные. Умный он мужик, рассудительный.
- И ты умный, а жизнь тебя износила, – пожалел его Ион, вставая. - Но ты крепись, Зиновий, не сдавайся. На речку ходи, рыбачь, в саду больше копайся.

В НОЧИ С СИМОЙ

Сима за это время собралась его провожать. Она сообщила Иону, что Нюрка будет с с Зиновием, а она Иону покажет дорогу.
Шли темными переулками. Симу он держал под руку, она плотно прижималась к нему.
- Знаешь, Сима, о чем я у вас подумал? Спасибо случаю. Не встреть я тебя, не увиделся бы с твоим Зиновием. Лечи его, береги и жалей. Он порядочный человек, за помощью ко мне обращайся.
- Мучается он воспоминаниями о Серафиме, - вздохнула Сима. - Говорит мне, дескать он его счастьем теперь пользуется.
Сима рассмеялась.
– А, откровенно говоря, какое от него пользование? Я живу с ним из-за жалости. Возвратился он, повстречались, о Серафиме он мне рассказал. Помянули мы его. И с тех пор у меня он остался. А плохого тут чево? - Сима опять рассмеялась, приостановилась. – И тебя бы я положила. Я помню, с какой завистью вы с Колькой глядели на меня: на веснушки мои рыжие, на грудки завидовали.
- Это правда. Мы влюблены были в тебя, - согласился Ион. –  Колька стихи писал, тебе их посвящал. Я строчки из них знаю.

"Я губы не те целовал,
Не те обнимал я плечи.
Лица твоего овал,
Вспоминал каждый вечер.

- Бездна годов с тех пор миновало. Забыл я шорох твоих шагов, которые трогали мое сердце бывало.
Ион помолчал.
- А помнишь, Сима? Ты подплываешь, мы сидим на бережку. Вода прозрачная, груди твои отражаются. Ты была прелесть. Да и осталась прелестью.
- Эх, было-то когда? - прошептала она. - А я сейчас той Симочкой быть хочу. - Она взяла его ладонь и положила себе на груди. - Они у меня теперь уже не те.

Ион с волнением ощутил их упругость. Он потеребил их. Сима прижалась к Иону. Желание овладевало ей. Иона тоже, он прильнул к ее губам Она не отстранялась, а тяжело дышала.
- Айда, Ион, на местечко из нашего детства.

Привела она Иона к речке, к мягкому наносу, где они на солнце когда-то отдыхали, загорали. За ветлой уселись, выглянула луна. Их осветила, обласкала, обласканные ей, ласкались между собой и они. От этого и от былых воспоминаний загорелись их тела желаниями и страстью. Не сговариваясь, они стали друг друга раздевать, на кусты вешать одежду. И захрустели под их обнаженными телами валежники.
- Иончик, миленький, хорошо-то с тобой как. – Сима ахала под ним, стонала, плотнее притягивала его к себе, отпускала. И было с ней так, пока она от сверх ощущений не разомлела, не ослабла. А Ион с ней все не кончал, все чувства свои удовлетворял.

- Ну, медведь не спорый, - смеялась она. - Раздавить решил меня начисто. Кончай уже. Под спину чего-то попало. Мы же с тобой не на перине.
А Иону чего спешить? Он наслаждением ее телом упивался. От чего и ей все нравилось. Она возбуждалась, расставляла колени ему ловчее, ягодицами шевелила. Это Иону нравилось. Он старался как можно дольше сохранять мужскую силу и форму.
Апрельская ночь для них была необыкновенной: тихой, теплой, лунной. Онибыли счастливы. Они блаженствовали, вслушиваясь в ночные звуки, сожалея жизни в отдельности.
- Ты посуди, Ион, - говорила она, - с Серафимом у нас не вышло с детьми и с Зиновием не могут они быть. Для меня это боже наказание. А им, с их службами было ни до чего. Теперь он чахлый. И не трачу я с ним много любви и прыти. А теперь скажи, я тебе понравилась? - Она поднялась и навалилась на него грудью.
– Ты была прелестна, Симочка! Ты была темпераментна и неугомонна. - Он поцеловал ее. Она лежала на спине и улыбалась.
- И ты настоящий мужик, - хвалила она. - А дом твоих родителей еще хороший? Он целый, я его  видала, мимо проходила.

Эх, бросил бы ты дела свои на стороне, в гнездо бы родное переехал. С женой ли, один ли, разницы нету. Но встречались бы мы с тобой иногда на этом валежнике. - Сима приподнялась на локоть, это говоря, а потом завалилась опять на спину, вглядываясь в яркие звезды. - А я давеча с Нюркой как увидала тебя и сразу подумала «Нынче Ион будет мой». Пускай на один вечер, но мой.
- Эх Симочка, а мог бы и не быть я нынче твоим. Это просто судьба нас свела. А вообще-тонам бы и у пруда того побывать надо, опять искупаться и о детстве повспоминать.
- Ох, ты чего захотел, - рассыпалась колокольчиком Сима. - И еще, чтобы там Настя прежняя была. Этого ты хочешь?
- Я все хочу, что связано с нашим прошлым, Сима. А ты меня к ней ревнуешь? Если - да, мне это тоже нравится.

И они так бы до рассвета разговаривали, но Симе надо было возвращаться домой. Не ровен час, они там с Нюркой чего-то в ее поведении и заподозрят.


                У СЕСТРЫ

Мать, а солнышко-то нынче с утра в окно смотрить, - Антон со спины ласково потеребил свою Киреевну. – И снег с полей сошел. Давненько так рано весна не приходила. Ох, подстегнеть она нас с инвентарём, потороть нас. Уставать раньше надыть, делов — то вон их сколько. А отлеживаться можно кому, соседу?У нево нет ничего: ни тебе землицы, ни кобылицы. А тут решето, возьми, и поломайси. Семена отвевать теперь мне на чем?
- Ды полежи ты молча, латоха врагова. Вот канитель-то несчастная. Неугомонный стал, как тебе Сидор, кум твой. Вот окаянный, сам не спишь и мне не даешь. Вы двое теперь с кумом в Кочугурах попусту и беситесь. Издеялось с решетом твоим чего? Спи! И забуд про решето свое хоть а один денек.

Дарья отодвинулась от мужа к стене. А Антон гнул свое:
- Ды, оно (решето) с потолка анадысь у мене, возьми, и оборвися. Пойду я мать ккуму своему, Сидору. Узнаю у нево на десятине нынче высев какой. Семян прибавлять ли? Дождей прошло с осени вон сколько, оглоблю воткни и та всходы дасть.
Антона Платоновича помнишь? Он вообще вставал всегда рано, и не из-за решета. А тут сеялки надо ремонтировать, бороны сцеплять, катуху на поле сжигать.

А Киреевна, хотя и понимала «Весенний день год кормит», но ей и поспать еще хотелось. Зато Антон ее сетовал на оплошность, что не занял еще одно поле озимыми, которые уже у него зазеленели. «Старый черт - ушел бы от меня со своими проблемами, - думала она. - Их (сына и сноху) можеть тоже разбуглатить».

- Эх, Дашк, а у кума-то Сидора с озимью размах какой вышел. А я, дурак, Афанасия нашего послухал. Он заладил одно «Хватить тебе сеять эту озимь!»
- И ты теперь свое заладил, – Дарья вздохнула. – Иона, вон, нет и нет. А тебя это не тревожить. Уж не случилось ли с ним в дороге чево?
- Задерживается твой Ион, причин мало ли. Ты молока ему отправила? Ключи от дома оставила? А ты вот скажи, у нас он почему не пожил? Потеснились бы. А он у Москву жить улетел.

- Ды угомонись ты уже, - остановила его Дарья, - попусту чуть свет их не буглать. Ион, как приезжаеть, так на ране (на завтра) и приходить к нам. А теперь ево нету.
- Када придеть, када не придеть. Хотя пора бы ему и прибыть, в письме обещал.- Антону неугомонному поговорить с ней не терпелось хоть бы про что. – Эх, мать, бумаги бы он на сыновей привез. Получить бы им еще и землицы. Плохо ли. Отрубов бы этак по десятку. На Афанасия бы хоть или на Митюрю. А ты Афанасьеву жену-то замечала? Со временем малой будеть у нее и у нас.

- Ну, старый! И в этих делах ты мастер, - Дарья засмеялась в подушку. – За приплодом в сараях вон гляди: за телятами, за ягнятами. А то не равен час ты и за повитухой им побежишь.
Антон на время обиделся, замолчал. Киреевна уже стала задремывать. Но Антон опять зашептал ей на ухо:
- Ма - ать, а не рановато в старики-то меня ты списываешь? Ды я это так говорю, не с обиды. - Он залез ладонью ей под подол, и попнуться хотел дальше, под мышки. А другую ладонь переложил Дарье на грудь. - Даш, это я не для пополнении семьи, нам и двоих сыновей хватить, а для удовольствия нашего, просто.
- Ды щас тебе! Мы с тобою похоронили их, сыновей-то сколько? Щитал?
- Умерших детей не считають, - Антон убрал с нее руки. - У всех они умирали, не у нас одних. За то двое вон какие мужики вымахали,  птенцы-то наши вчерашние. Улетять от нас они скоро, куда глаза глядять улетять. С нами им теперь тесно. И нам без них  не грешно пожить для себя. А теплая ты телом-та..., и плотная. - Антон прижался опять ласково к спине Дарьи.

- Эх, кабель ты неугомонный. Он о моем теле... Тебе ли о нем толковать? А ты одново хоть мальца нашего выносил, грудью ево год хоть кормил? Ты свое только и знал, со скотиной одной во дворе только и возился.
- А я, Дарья, о сыновьях теперь больше тебя сумлеваюсь, - многозначительно проговорил Антон. - С бумагами им теперь делов вон сколько. Пишеть Ион их постоянно в нашу управу. К старосте с ними я ходил. А тут и кравать новую им делать приходится. Эта стала скрипучая. С нашей бы поменять, а возьмут ли они ее?
- Поспять и на скрипучей. Пока молодые, слыхал, нынче она скрипела. А ты бы лежал спокойно и спал, за ними не подслушивал. Успомни годы свои, молодые. Отхарахорились мы теперь, хватить. Внуки скоро вон уже пойдуть. С ними и забавляйся. И ты еще поспи. Кочета поди не кукарекали.

- Ну разошлася , старая, спать так спать, - обиделся Антон.
Он ткнулся носом Киреевне в спину, но долго не засыпал. В голову лезла разная чепуха. Антон свои мысли встречными мыслями отгонял: краватью, решетом. И как уснул, когда от него Дарья доить ушмыганула, Антон не слышал. Афанасий, и тот проснулся раньше его.

Он и до этого просыпался, слышал шептание родителей, но не разобрал о чем. Прижался и он тогда к своей Настеньке, к тепленькому ее тельцу. Свеженькое оно от вчерашней баньки, пахучее молоком парным. Посмотрел он на спящую Настю, порадовался и опять уснул. А теперь, чтобы не разбудить свою юную красавицу, он тихо освободился от общего одеяла и перелез через нее. Настя даже не шевельнулась. И уже зашторивая полог он заметил, как Настя сладко потянулась и улыбнулась чему-то во сне. Ее угольно – черные дуги бровей выпрямились, расправились, лицо стало ясным и блаженным. Афанасий полюбовался Настей. Она смешно водила своим маленьким носиком, ноздрями, губами, шептала чего-то во сне.
Он вспомнил первое их знакомство. Насте шел тогда четырнадцатый год. Была зима, на ней белая шубка с опушкой. Настя разгорелась в церкви, она смиренно молилась, не замечая никого. Афанасий любовался ее черной косой, собранной на затылке в большой узел. Платок сполз ей на плечи. А Настя почувствовав взгляд Афанасия, повела глазами в его сторону. Открылся прекрасный овал ее лица. Пухленькая щека, розовое ушко и чуть вздернутый носик. «Эх, крошка! Чья же ты будешь такая красавица?» Осведомился он у женщины, она сказала «Глебовы ее родители». Прозвучало тогда долгожданное «Аминь», народ зашевелился, направился к выходу, Афанасий вышел и стал ее поджидать.

- Афонь! А ты ускочил чево рань такую? – прервала его мысли Мать.
- А батя встал?
- Он рано вставал, а потом опять уснул. Он меня все своим приставанием буглатил. Пойду будить и ево.
- Уставай, отец! - Дарья шырнула пальцем в его бок.
- Эх, едри твою…! Проспал... Мать, чево не разбудила-то?
- А ты чево опять разоспалси? Сын тебя успрашиваеть.
- А я во сне вижу, Ион вроди бы приехал. Я думаю, не он ли тормошить, - рассказывает Антон, - шепчеть, вроде бы он мне "Зиновий Глебов помер". Даш, а ты о его болезни знала?
- Явственный сон тебе приснился. - отвечала с грустью Дарья.
-Штаны мои подай, - попросил Антон.
- Ды бери их сам, - буркнула Дарья. - Она беспокоилась об Ионе, который к ним не заявлялся. А тут прошли слухи о Зиновии.
- Мать, а ты лошадям водицы ставила? – спросил Афанасий.
- Ставила. И коровам сенца давала, Овцам азатков и курям просца бросила.

Афанасию хотелось давно все обязанности по хозяйству  взять на себя. Но родители привыкли делать все сами. А Киреевна смотрит со стороны на своих мужиков, думает «Вылитые они. Как из одного станка».
- Вам бы хоть одежду разную сшить, - смеялась она, - шубняки, али шапки разные.
- Бать, а если я без тебя на гумно схожу, я перехряну? (перетружусь, то есть)
Отец понял намек сына – засмеялся.
- Не перехрянешь. Иди, сынок.
Афанасий похлопал отца по плечу, напомнил о старосте. Денисову Григорию Алексеевичу из губернии прислали почтой правительственное распоряжение на предмет обследования крестьянских хозяйств. Давно шел разговор среди крестьян о прирезки им пустышей, которых в деревне почти не осталось. Один выход для безземельной молодежи — переселение в необжитые места.

       У СТАРОСТЫ

Про пастуха Ефима заговорили.
- Беглый он, я слыхал, - сказал Афанасий, вставая с колоды. - У Ефимки ни кола, ни двора, а к земле он не приучен. И говорили, што беглых сюды сам Неклюдин Архип Дормидонтович раньше направлял: из городов вылавливал и в деревни переселял.
– Эх, паря, сказали, Зиновий разболелся, - переменил тему Отец. - Я матери давеча говорил , во сне он мне таким снился. Сходить бы, проведать. Не чужие мы с ним. Прижилси он с Симкой этой былк, када ее Серафимушка на чужбине сгинул.
- Говорили, их Пугач сам повесить хотел, - сказал Афанасий.
- От кого слыхал? – удивился Зуев старший.
- По деревне слушок гуляет, - уточняет Афанасий.
- Правда!? А чево, все возможно. Мы все ходим под судом божьим. – Антон бросил под чёсонок скрутку еще горящую и затер.


- Эх, едри твои штаны! Мить, глянь, ложок-то течёть, - удивился Антон Платонович.
Положили доску на место, в ручье руки помыли.
- Бать, а бать глянь! А там дядя, кажись!? – указал Митюря.
- Эх, чудеса господни, а я бы ево и не угадал, - признался Антон Платонович.

И пока с ним здоровались, обнимались и объяснялись, время шло. Опомнились "Не ушел бы на обед хозяин".

Подошли к пятистеннику: высокое, скрипучее крыльцо, потом терраса. Поднялись, поздоровались с мужиками. Иону кто-то из селян поклон отбил.
- Э-э, мужики! Топчитесь чево? – забасил староста. - Заходите. А  я гляжу в окно, Зуевы идут.
- Пришли, Алексеевич, едри, твою корень, - привычное выпалил Антон. - Не князья чай, сначала и тут постоим.
Но староста уже дверь им открывал.
- Осведомлен я о твоем приезде, Ион Кирилыч. По делам к нам, или погостить?  Староста Денисов, войдя в волостную управу и привычно усаживаясь за массивный столом, разглядывая гостей, стал постукивать по столешнице пальцами. Его мощная фигура заслонила все что за ним расположено. В том числе и раскрытое окно.
- И по делам приехал, Алексеевич, погостить и кое кого и навестить, - начал с этого их беседу Ион. - К тебе есть дело у нас по земельным вопросам. - Ион подал старосте бумаги, которые привез. Денисов стал их проглядывать.

- О, вижу, вижу, еще при делах сослуживцы, при государственных. Почтение им передай при встрече. А как там наша царица? Молодится так же с Григорием или остыла? - Денисов рассмеялся, прикидывая ее возраст к своему. - О переселении они речь ведут, о транспорте, о подъемных. По положению с племяшами твоими и поступим. Куда пожелаете, туда и отправим.
- Ды, как тебе сказать-та, - почесал затылок старший Зуев. - Дорога опасная. Стражников бы им. От бандитов им у дороге.
- Какие там бандиты? От крепости, до крепости там есть охрана, на территории  Самарской – Староста вопросительно посмотрел на Иона.

- Там раньше, Григорий Алексеевич, кочевники парусников грабили, купцов обижали. А теперь Неклюдин нас уверял, там наведен порядок.
- И правильно, хватит этой Киргизне и Башкирне там вольготничать, - одобрил староста. - Они какую пользу России приносят? Степи скотом своим стаптывают. От них убытки одни. Налогами дикарей всех не обложить. Такие дела, - теперь староста пальцами опять постукивал. - А безземельных крестьян в нашей губернии куча. И я бы вашим ребятам по десятине земли прирезал. А где ее взять? Если теперь и пустыри все заняты. И вот им теперь поезжай за землею на край света. Жилье им строить придется.

- Из самана выстроят. - подсказывает Антон Платонович, видя в окно такую же избу. – Она стоить вон уже сколько, и стоять будет, ей чево изделается?
- А я и не спорю, - согласился староста, - живут в таких избах люди столетиями. В них жить уютно, тепло и светло. Ребята твои построят. У тебя они не балованные, трудностей не боятся. Такие новые земли и будут осваивать. Им ни волк в степи, ни черт не страшен. Зноя и пурги они не боятся.
А у тебя на фабрике дела идут как? - поинтересовался староста
- Проблемы есть, Алексеич, но они разрешимы. Сырье закончилось, за коноплей  приехал. А раньше мне ее ваши кочугурцы обозами сами привозили. Афанасий с Дмитрием их сопровождали.
- Оставлял бы ты племяшей своих на фабрике. Приказчиками, например.
- А я согласен, Алексеевич. Как мой отец в мукомольных делах меня натаскивал? - Ион глубоко вздохнул. - А теперь я в дом родительский приезжаю, иду к речке, там цел его движок мертвый. И от мельницы стоит один остов. Плотина  размытая. Душа у меня защемит, глядя на все это. Не бережем старое ремесло, старую память. А это наше прошлое.

- К нам возвращаться не думаешь? - Спросил Иона староста.
-Да как тебе сказать, пока не думал. Но родная сторонка всегда к себе манит. С людьми поговоришь, места укромные посетишь. Как говорят «В родном доме и ветер в трубе гудит музыкой».

И пока Ион и староста о прошлом вспоминали, Афанасий с Дмитрием контору разглядывали. Портретами настенными интересовались. Баба на одном портрете их заинтересовала, одета она была не по кочугурски.
- Гляди, Афонь, богатая на ней одёжа, што тебе на свадьбе одетая, - шептал на ухо брату Дмитрий. - И стыдобище для баб наших. Грудищи-то у нее все наружи.
- Без стыда и совести баба, - согласился Афанасий. – У наших хоть в жар, хоть в холод все прикрыто. Не видал я за ними стыда такого. Афанасий сидел крайний от Иона, он его о той даме и спросил: - Дядь, а барышня, на стене которая, она чья будить?
- Она и есть наша царица, Екатерина Алексеевна, - ответил Ион. И чтобы снять смущение одобрительно похлопал Афанасия по плечу.
- Крупной девкой видать она была, красивой, - улыбнулся Афанасий. - А правда бабы о ней гутарили, она из бывших гусар мужика себе подыскала, а мужа своего убила?
Ион не успел ему ответить. Он заметил, что староста их слушает.
- О чем это вы, Кириллыч, с племяшом там шепчетесь?
- О ней и шептались, Григорий Алексеевич, - Ион глазами показал на портрет Екатерины. - Увидели они ее на портрете, и заинтересовались. Тут она хороша, а так она сдала, Алексеич.
- Эх, близко времечко наше, но многое ушло! А представь, Ион, мои гусары охраняли ее палаты. Я в служебном домике. Она велит к ней явиться. Мы видим ежедневно царицу разную: веселую, грустную сосредоточенную, задумчивую, озабоченную.
– А я, Григорий Алексеевич, ее Величество совсем недавно видел, - улыбается Ион. - На приеме мы были: Я, Кортунов, Орлов и Неклюдин. Постарела, уставшей выглядит немного. Но так же наша Екатерина активна и заботлива.
- А портрет ее знаешь мне кто подарил? – спросил староста.
- Понятия не имею, - искренне признался Ион.
- О подвиге Зиновия Федоровича Алехина слыхал? Так вот, этот портрет она ему дарила. Там он и заслужил внимание ее Величества. И Екатерина Великая после поражения Пугачева другую линию правления избрала. Уроком и для нее народное восстание стало. Остынь во-время наша царица и Емельку бы не четвертовали. Не возили бы его по деревням на показ в клетке. В Сибирь бы отправили на рудники и все на этом. А Зиновий наш казнится еще от чего, он указал место властям, где скрывался сам Емелька. Его к царице за это и вызвали. Пугачева на плаху отправили, а его к награде царской представили.         


                НА ПОХОРОНАХ 

- Эх мужики, все мы под богом ходим, ивсе смертные, - вставая с лавки и крестясь, проговорил Антон Зуев. Встали и другие, тоже перекрестились. - Все мы христиане, - продолжал он, - но не жилец наш Зиновий. Коль, говорять, он желтизною покрылся.
- Как? Он в плохом состоянии? – удивился Ион. Ему стало не по себе. «Вчера мы с ней как взбесились, как белены наелись. Будто бы радовались его болезни. Эх, Сима! Как бычка на поводке ты меня увела. Наверно  чему быть - того не миновать».
Потом они возвращались домой, Антон ни с чего предлагает:
- Мужики, а я опять о Зиновии; а не проведать ли нам ево?

Дарье дома не оказалось. И они заросшими проулками  отправились к Алехиным. Жили они за околицей: в тихом, зеленом,  не заезженном уголке. Домишки там старенькие, с окнами покосившимися, огороды вокруг. Привычная картина для Иона.
У подворья Алехиных кучками сидели и стояли люди с понурыми лицами. Мужикам стало ясно «Здесь мероприятие скорбное».
-  А вы не верили, - проговорил Антон. – Представился и Зиновий, значить, - продолжал он свои рассуждения.
- Ты во сне его видал, а я их вчера наяву видал. Вот как вас. Ион снял с головы картуз пошел в избу. За ним и за Антоном пошли Афанасий и Дмитрий.
И у гроба Зиновия Иона посещали те же мысли «Угощали они меня вчера Я у них был желанным гостем. Выпивали за встречу, разговаривали. И вдруг не стало нашего Зиновия. Жаль его, жаль и Симу. Ей не судьба, во второй раз овдовела».

Зиновий лежал неузнаваемый, скрестив на груди руки. Лицо желтее, восковое. У его изголовья в скорби, опустив голову сидела  Сима в черном платке, в траурном одеянии. Ион приблизился к ней, положил ей на плечи свои ладони. Она оглянулась, он наклонился и поцеловал ее в щеку. Сима заплакала. Сквозь рыдания она попросила его пойти на кухню к Нюрке.

Постояв еще с ней, он выполнил ее просьбу. Нюрка возложила на него все похоронные вопросы. Начиная с могилы, со строительства гроба и с организации поминок. На третий день было погребение Зиновия и поминальное угощение. Спасибо Нюрке, она Иона на похоронах всему научила. Исполнял он по ее указке все дела. И только певчие монашки и читалки действовали самостоятельно. Ион усвоил и от ни много уроков.

Оказывается, в деревнях принято было о новопреставленном извещать жителям церковным колоколом, звонарь знает специальную мелодию по этому случаю. И теперь он знал, что покойного из дома выносят вперед головой, а в церковь на отпевание несут его самые близкие родственники. Иону стало не по себе при его отпевании, когда звучали слова церковнослужителя: «Вчерашний день беседовал я с вами и внезапно постиг меня час страшной смерти». «Истину глаголил поп устами новопреставленного». А отпевание продолжалось... «Но придите все любящие меня и целуйте последним целованием…. Я не в судии отхожу…»...

Ион вспомнил пребывание свое у ныне покойного, вспомнил его слова «Дни мои сочтены». «А оставались-то у него уже не дни, а часы», - подумал Ион. В церкви священник крестообразными движениями посыпает его тело землей, родственники уносят гроб с телом из церкви вперед ногами, траурное шествие завершается кладбищем. И там Иону пришлось процессом рулить.

Речи о Зиновии правильные говорили. Плохих слов говорить о покойном вообще не принято. А Зиновий Федорович в Кочугурах был образцом правильного поведения. Последние годы Глебов Зиновий Федорович управлял делами имения помещика Неклюдина. Теперь Сима эти дела возложила на Иона.
На поминки пришло человек сто пятьдесят, на пятнадцати столах их угощали. Два его сына от первой жены из Воронежа приезжали. И это они мужчинам кочугурским предложили выпить всем по поминальной стопке сырца. Из уважения к покойнику никто не отказался, Выпили и ее сыновья. Напряжение от этого у всех немного спало.
Все расходились, Ион тоже уходить собрался. Но Нюрка сказала: «Симе одной ночевать боязно. Она мне и вам остаться с ней хотя бы на время просила».

                ИОН УПРАВЛЯЕТ ИМЕНИЕМ

На сороковины памяти Зиновия сам граф Неклюдин пожаловал. Лето было жарким и сухим, хлеба и травы на полях подсыхали. Крестьяне забили тревогу, с весны многие из них кредиты в казне набрали, а урожай стал под вопросом.
Всем хотелось с хозяином встретиться, разные вопросы с ним обсудить. Поэтому, на поминках кроме всех ритуальных дел планировалось и проведение общего схода. Ион Архипу Дормидонтовичу слово предоставил на нем и по вопросу замены Зиновия на должности управляющего имением.

А граф Неклюдин и без его напоминаний желал бы по душам говорить с кочугурцами о засухе, о мерах ее преодоления.

Говорил он на нем о труде селян не легком, но нужном самим же крестьянам, их семьям. Говорил о неустойчивой погоде, о засухе, которая не раз сопровождалась голодомором.. Благодарил крестьян, благодаря которым деревня живет, оторые ему и себе, какой ни какой, а урожай с земли получают.
В заключении граф всем советовал помнить и поминать добрым словом его бывшего управляющего Зиновия

-  А теперь эту работу умело проводит его жена Сима Марковна, - подчеркнул он. - И я удивляюсь ее находчивости, стойкости. Которая не растерялась под ударами судьбы, а проводит это не легкое дело и без него. Она умная, находчивая. Но дело это не женское, а мужское. И она рассмотрела в Ионе Кирилловиче Метелине хозяйственную струнку, которая пригодится селянам и мне в подборе человека на место ушедшего в мир иной Зиновия. Я с ней солидарен. Иона мы попросим временно быть вашим управляющим.

                ПИСЬМО СОФЬЕ ОТ ИОНА

«Здравствуйте, дорогие родственнички! - сочиняет  Ион письмо в Солнцево.
- Есть обстоятельства, Граф Неклюдин назначил меня управляющим. Случилось это после смерти свата Зиновия.Теперь я к вам приехать так быстро не смогу. Володимира одного назад отправляю. Простите, мои дорогие. Урожай нынче скудный, но собирать его все одно придется. Погода теперь  стоит ведренная. И со страдой, даст бог, мы своевременно управимся.
А тебе, Соня, там я поручаю за фабрикой приглядывать. Посчитай,  ты там временно являешься главной хозяйкой, а я здесь. Средствами не скупись, чего надо приобретай, по хозяйски средства расходуй. Не жалей денег и на лечение Семена».

  Время к осени, Ион осваивался с новыми обязанностями. Вставал рано по утрам, по полям разъезжался, с крестьянами много общался. Наблюдал и изучал их труд. На полевых станах бывал, обедал с ними, беседовал. А свои впечатления от увиденного записывал на память. Вот его записи: «И что за прелесть эта сливная каша! так в Кочугурах ее именуют. Простое снадобье, а с двух блюд идет, как полагается: хлёбово (жидкая еда) на первое, с лучком поджаренным идет, на второе каша, отжатая от хлебова и маслом коровьим густо заправленное. На телеге крестьянской по жнивью мы к ним на обед и на работу подъехали. Лошадка серенькая, в пятнах, неказистая, смиренная такая. Степи и степи, даль вокруг необозримая. Межами объезжали поля, кустами поросли они, куровником и полынью, перепелок в кустах да травах, куропаток серых уйма. И господа и я с ними сидим теперь в телеге и слушаем пение жаворонков в небе и соловьиную трель в кустах.

И ты Дементий хорошо теперь представляешь описанную мной сельскую прелесть. Она крестьянам хорошо знакомая. А ты сам из таковых.
По жнивьям едем, щеткой желтой торчат они под колесами, солнце почти в зените, жара нещадная, а жницы работают, к земле спины гнут и серпами посверкивают. Наберет стеблей в охапку, увяжет в сноп и в сторону его откидывает. А мужики следом идут потные в рубахах мокрых их в суслоны на просушку устанавливают. Тяжелая работа, нелегкая судьба и жизнь крестьянская. Останавливаемся, разговариваем с крестьянами, подбадриваем их, а они в ответ только и знают, что кланяются низко. Добрые мужики и приветливые русские женщины. Приседать было хотели мужики, в тенечке притулиться, в шалаши к нянькам с детками прятаться, но, завидев нас и ехавшего старосту, они опять покорно приступали к работе.

Ехать далее нам снопы преграждали дорогу, их тут целое стадо образовалось. Сторонимся снопов лежачих, к подсохшим снопам направились, любуясь жницами и ловкой работой. В потных кофточках девки, грудастые, с подолами, забранными за пояс они проворно наклонялись к стеблям, пуская их между пальцами, и резким взмахом серпа подрезая их и подавая пучок за пучком под левую мышку образовывая там сноп. Далее жгутом она связывала его и отбрасывала на жнивья. Ближе к селениям показывались гумна, там вручную группа рослых мужчин вели молотьбу ржи, удары цепов доносились до нас...».

                ПИСЬМО ДЕМЕНТИЮ ОТ ИОНА

«Ах, Дементий, как мне хотелось облегчить этим людям труд.
Неклюдин на собрании говорил, в Англии есть машины для полевых работ, Нам бы такие машины изобрести или закупить у них парочку. Изнурительный труд у крестьян и скудная оплата. Заморским крестьянам наши селяне завидуют, там селянам веселее живется, Там хозяева кормят их в столовках, отдых обеспечивают.
Я гляжу на труд крестьянский и делаю выводы. Причастны к их труду мы с Симой Глебовой. С завтрашнего дня их труд, отдых и питание будем организовывать по-новому.

Вечереет, устраиваемся ко сну в копнах, кто на рыдванах и под ними. Лошадей конюх угоняет в ночное, воркуют дикие голуби, ведут счет времени кукушки, перекликаются перепелки. Воздух посвежел, ветер стих, степь затихала, отходила ко сну...».
Записи в Журнале. «Какая прелесть эти лошади. Особенно когда потом воняют, а их дети летом в озере купали. Весной и осенью купать холодно. А в период линька, спины и бока дети щетками им драили. «Драйте их ребята до блеска», - просил их конюх, дядя Ваня. – Они рады стараться, до блеску лошадей и драили.

Приучали детей к чистоте и к труду. Теперь я сам свободно езжу по полям на резвой, чистенькой лошадке. И конюха того из моего детства нет в живых, остаются только воспоминания. Время неумолимо идет вперед. Надо на живых кочугурцев больше глядеть, походить по ним, поговорить».


                В ГОСТЯХ У НАСТИ
Дождь прошел, уборочная страда приостановилась. Кто-то горюет, Ион радуется. Он отправился по Кочугурам. Спросил первую встречную старушку о семье Заниных. Бабушка толи вопрос не поняла, толи его не угадала?
- Ион, што ли ты?
- Угадала. А вы Уколиха? - засмеялся Ион. - Угадал? А я про ваших соседей решил спросить, про Федяниных.., по уличному.
Уколиха весело рассмеялась, раскрыв беззубый рот.
- Ды сделается им чево? Сама-то она, сказывали, остепенилась теперь. Пора ей. А раньше-то про них разное говорили. И што басурман у них с обоими  вожжалси. Да ну их, бог там один разберется. - И Уколиха на этом интерес к Иону потеряла.

А потом опомнилась, что поехала не туда, посоветовала Иону к  другим сходить, к его бывшей невесте. Поэтому добавила:
- Ды башкирин-та их, мужик мастеровой, про нево говорили. Шерстобитку изделал. Шерсть овечью на ней теперь всему селу чешэть. И этим на жисть семье зарабатываеть.
Иона эти сведения заинтересовали. Он и решил их проверить.

Шел задами, где ходил он когда-то к молодой Насте на свидание. Девкой она хорошенькая была. И ему теперь говорят, что и ее дочь Иришка - мать вылитая. Шагал дорожкой, которая травой заросла. К колодцу подошел. Бадья на его цыборе та же. Но стала она ржавой. Опустил ее Ион в колодезь, зачерпнул воды, достал. По - прежнему вода в колодце такая же холодная, но с запашком, застоялая. Вылил Ион ее на капустную грядку, направился к плетневой изгороди, к калитке, которую хорошо помнил.

У хлева на него залаял пес, показалась женщина. Ион узнал ее, заулыбался. А женщина насторожилась, спросила его: - «Мужчина, а вам кого?»

- Здравствуй, Насть! не узнаешь?
- Я не Настя, а Иришка.
   До Иона дошло, его Настя не могла быть такой молодой. «Ты в зеркало на себя давно глядел?», - язвительно подумал он. - Обознался я, Ирин, извини. На Настю Занину похожи. Вы ее дочь?
- Да, а вы не дядя Ион? Мне о нем мама моя рассказывала.
- Да, я и есть Ион Кирилович Метелин. Я знаком хорошо с твоей мамой. А тебя я принял за нее. Ну, здравствуй, Ириша, - Ион протянул ей ладони. А Иришка свои вытерла о фартук, положила их ему в обе ладони. Потом они ласково обнялись. После этого Ирина повела гостя в избу.

Шли через темные сени. Когда перешагнули через порог Ирина окликнула свою маму. Та подошла, угадала Иона, воскликнула:
- Господи! Ты, Ион?! – она развела ему свои руки, упрекая. – Пора, пора уже и зайти. А то я слышу люди гутарят, мол, Ион в Кочугурах. А ее ты угадал? – Настя взяла Ирину за руку и вывела ее к свету.
- Как не угадать? Ты в молодости была такой же. И я ее на огороде Настей называл, а она оказалась Иришкой.
- Да, Иришкой я ее назвала. Эх, Ион, когда ты уехал, а я тут ох и поплакала... И вот от встреч наших и заявился результат, наша красавица.
А Иришка смущенная стояла в это время у задорги, слушала их. Ион подошел к ней и обнял ее.

А ее мама утирая о фартук руки прошла мимо них, открыла дверь в переднюю.
- Айдате сюда, стоять нам тут нечего. В переднюю айдате, - позвала она. Ион вошел, взял Настю за руки , сказал:
- Прости меня Настя за прошлое. Сбежал я от тебя и от нашей  дочки. За то прости, что не был эти годы с вами. А за Иринку, за нашу красавицу большое тебе спасибо. Она просто прелесть.  Ион чувствовал как у него к Иришке просыпались отцовские чувства. И он их проявлял до того, пока в горнице не разглядел башкирина. Заинтересовался им и его шерстобиткой.

Ролики и скользящие по ним ремни поскрипывающие, посвистывающие его заинтересовали. Они вращались все очему-то в разных направлениях и с разной скоростью. Разглядел он и работающую здесь женщину. Она стояла и руками чего-то хлопотала у приемного транспортера, шерсть на нем поправляла, теребила и за ее поступлением равномерным под большой барабан следила. Где брошенные ей на рейки клочки шерсти иглами  подхватывались, трепались, расчёсывались.

А улыбчивый башкирин на ломаном русском языке в это время чего-то там ей объяснял. Но в шуме работающих механизмов его слов Иону было не разобрать.
- Отважу я Иришку от этого чудовища, - улучив подходящий момент, шепнула Настя Иону, - испортит он и ее, угробит.


- Худая я стала, не красивая, да, Ион? – несколько раз спрашивала его Настя. А Ион в это время с интересом самый большой барабан в шерстобитке разглядывал. Он был весь совершенно гладкий. И медленно вращаясь принимал на себя шерсть, распределял ее ровным слоем по себе и наматывал.
И когда шерсти на нем набралось достаточно башкирин выключил шерстобиткуку. Он подошел к Иону подал ему руку

- На жисть я теперь сам сарабатыфаю. На фино  средстфа теперь у нас есть. И на мнохое трухое.
- Вот молодец-то ты какой, наш Марат, - похвалила его Настя. - О госте напомнил и об угощении.  А я его тут все баснями потчую.
И они с дочерью на кухне захлопотали после этого. А вскоре и пригласили Иона и Марата к накрытому столу.

Не подавал Ион там виду, что не в настроении. Он ел, выпивал, говорил много. Уходил он от Насти уже вечером. Теми же задами, той речной низиной провожала его. Вернулась к  изгороди долго у нее стояла, махала рукой ему вслед. А Ион подойдя к реке, только и успокоился. Но воспоминания о прошлом времени его преследовали. Куда от них денешься. В ветловую рощу вошел. Она  ему воспоминания навевала, ей залюбовался.
Вспомнилась тихая ночь, небо глубокое, звездное. Они на прибрежном лужке уютно устроились. Луна осветила их. Она потянула его к пню, усадила на него, сама устроилась к нему на колени. Страстно стала с ним целоваться. «Узнать бы у нее, она ту ночь помнит?

Озорная была его Настя. На посиделках она всех парней с ума сводила. Ко нему подсела, воркует голубкой, слова находит ему  ласковые. Отказаться ему если бы от такой прелести, другие парни  найдутся. «И я рад был тогда до небес, душа на возлете, заворожила меня Настя. Стеснительным был. Ищу повода уйти с посиделок, а Настя ко мне все плотнее прижимается. Вышел в сени покурить, и она тут как тут. На улицу вышли, темень – глаз выколи. Настя за руку на зады меня тянет, шепчет: «Сюда айда, парень,  я тропинку к речке тут хорошую знаю». Влечет она меня, а куда, я и сам не знаю?».

Ион и теперь шел как в бреду по той самой тропке. И не заметил, как очутился у кромки берега, у самой воды. За ветлами спугнул стайку крупных уток и одного селезня.
По дереву звонко застучал дятел, утки по мельче первых от звука всполошились и вспорхнули, свистя крыльями полетели и скрылись за поворотом. «Прекрасен живой мир на земле.

Ион отыскал тот их заветный пенек. Истлел он от времени, источили его короеды, поселились в нем теперь и муравьи. «Не сядешь на него». Присел на поваленное дерево, стал перебирать в памяти другие эпизоды из прожитого. «Нечего мне и потомкам оставить. А все вроде бы и при мне. Но главного у меня нет — семьи».
Да, жизнь – мгновение. В остроге дни долгие, в плену, на каторге. Там время может останавливаться. «Но жизнь, это все же счастье. Жизнь это воздухом дышать, смотреть на небо, на солнечный свет, на отраженные блики, слышать шелест листьев, шум волны, звуки разных существ. И это  есть счастье».
Об этом думал тогда Ион, проходя своими былыми тропами вдоль родной ему речки, с детства раннего ему родной и любимой. Но всю эту красоту надо уметь еще и замечать, видеть, слышать, не быть глухим и слепым к голосам и красотам природы, не быть незрячим вообще ко всему. Он не был глухим и слепым.


                ВОЗВРАЩЕНИЕ         


Ион получил от Софьи коротенькое, но важное сообщение «Приезжай. Умер Семен. А я кажись беременная. И я не знаю, тебя я этим огорчу или обрадую. Но ждем мы тебя к нам с нетерпением».
Третий день Дементий и Софья выходят за околицу, вглядываются в почтовую дорогу, ожидая почтовую карету. Из телеграммы они знали, Ион приедет на ней. Почтовые лошади в дороге сменные. Положенные им версты они пробегают резво. Но встречающие выйдут на дорогу, постоят, карета мимо пройдет, они домой ни с чем возвращаются.
Зато сегодня подъезжает карета с усатым почтальоном, а в проеме дверцы появляется окладистая бородка Иона. И Софья забыла о беременности, бросается ему в объятья.
- Не опасаемся объятий и при слуге - шепнула ему Софья.
- А это судьба за нас так распорядилась, - улыбается Ион, подходя и к слуге, хлопая его по спине, обнимая.

Растрогался слуга.
 - Знамо, так скажешь, если Ион по тебе, король. Мне Семена жалко, Иона Кирилыча тоже жалко. Смертушка одного убрала. А искать  тебе позаканавью? Если этот найденный.
Иона его слова растрогали. Он сгреб их в охапку.

За ужином они обговаривали все мелочи жизни, планы наводили. После сорокового дня по Семену они решили повенчаться. Устроят после этого они и маленькое торжество по случаю их помолвке. А уже после этого ехать им придется и по делам наследства Дементия и Софьи. Но Дементий почему-то об этой поездке и слушать не хотел. Он ее почему-то опасался. И не раз говорил по этому поводу Иону «А нужно оно ли нам, Кирилыч? Ды, остается оно это богатство им нехай. Капиталец-та тот, Бог бы с ним. Без него жили, и дальше жить будем».

- Дементий, а ты почему так скептически о жизни своей прошлой думаешь? «Как пришло, так и ушло», – спрашивает его Ион. Но слуга ему в ответ ничего путного не говорил. Он просто е хотел на эту тему говорить, не хотел с бумагами какими-то там возиться. А Софьяхотела, она их разложила их на столе, как толко они домой приехали.

- Ды, не наплести бы мне еще вам чего, - продолжал свои рассуждения Дементий. - Она, баба-то моя была статная. И Марку Титычу приглянулась. А он ее экономкой к себе и забери. Ключи  доверил. Почести разные ей проявлял. А помещица  рептует. И слушок пошел по имению. Он мне тады и говорит «Деревню с наделом бери: с землею, с ветряными мельницами, со скотом и скарбом разным. С бабою своей там и поживайте».
И там мы жили, детей плодили. У нее двое деток от Марка Титыча было. А потом и от меня детки заявились. А остались ли они теперь, нет ли? Бог один знает.

- И не волнуйся, Дементий, разыщем мы твоих деток. И о наследстве твоем не сомневайся. На которое ест у тебя право. Не важно, каким путем человеку оно досталось.  А твой хозяин, Марк Титыч был человеком с понятием. Так как вокруг одной женщины вы с ним вожжались, как ты говоришь. Так Сонечка я рассуждаю?
Ион нежно привлек ее к себе. Потом от нее отслонился, стал отыскать на план-карте нужную им деревню.
- А мне теперь и наша деревня чужая, и та баба моя жива ли? – с грустным лицом и глубокими вздохами молвил им Дементий. – Жить-то мне осталось теперь сколько?
Сказав это Дементий поднялся, разминая бока и спину отправился в свой чулан на уютный диванчик, где ему мысли разные приходили, воспоминания разные.
А Ион с Софьей тему свою обсуждали.

- Сонечка, а я вот о нас с тобой все думаю. Мальчика бы нам с тобой тоже надо. Ты нам его родишь...? - Ион на время смолк, наблюдая за реакцией Софьи. У которой лицо порозовело, но конкретного ответа ему она не давала. А Ион продолжал: - Но это мое желание. А допустим, будет у нас сын, мы его как назовем?

Но Софья и на этот его вопрос только и знала, что плечами пожимала.

- Ладно, еще подумай, потом скажешь. А я еще о наши детях помечтаю. А когда сын наш вырастет, он хозяином того имения пускай и работает, им управляет. Согластна?

- Согласна, - весело рассмеялась Софья. - А нам с тобой и фабрики нашей хватит. Поэтому, мне все одно, кто у нас народится.
Дети, они и есть дети.

- Но сыновья лучше, - заверил Ион. - Они носители моей фамилии. А еще лучше, Сонечка моя дорогая, если у нас будет и сын, и дочь. А все же, если родится у нас сын, назовем его как?
- А этого предложения я от тебя ждала. Как ты пожелаешь.
- Нет, Соня, давай договоримся так. Какое ты имя ему дашь, мне об этом потом скажешь, с этим именем сына нашег я и соглашусь, - уклонился от прямого ответа Ион.
И на этой ноте их тема о будущих детях была закрыта.

Проснулась Соня раньше Иона. Проснулся и он. Увидел ее не спящей, обнял ее, спросил:
- Соня, ты о чем думаешь? Почему не спишь?
- Да я и не знаю от чего проснулась. А думаю я о себе, о Семене думала, о нас, о фабрике. Фрося мне нравится. Она нормальная женщина. Которая мастером у тебя работает.
- И мне она нравится. Вот ей мы и все дела на фабрике поручим на время нашей поездки, - сказал Ион. - Но с оформлением наследства нам ндо поторапливаться. На дворе ноябрь, а там и зима не заметно наступит, зимнее бездорожье...
- Это меня и волнует, - с грустью отвечала Соня.

С фабричным делами вопрос утрясали на следующий же день, пригласив к себе домой саму Ефросинью Федоровну, мастера прядильных дел и ее отца, Федора Исаича Фролова. Эти люди надежные, проверенные Ионом. Федор Исаевич на его фабрике являлся самым старейшим мастером. Ему и его дочери он и вручал в руки свои главные козыри. И он верил, при них его отсутствие на фабрике не будет чувствоваться. Софьи ему об этом подсказала.

                СЕМЕЙНОЕ ТОРЖЕСТВО

К нему Ион и Софья пришли мужем и женой. Поэтому гости за  столами им шумели «Горько! Горько!». На что Ион с Софьей  наверно уже в сотый раз отвечали поцелуями. От чего у Софье  губы даже распухли.
- Ох Ион, чует мое сердце, много ты девок до меня поимел, - говорила она ему. - Ох как много ты с ними целовался, если теперь со мной так ловко целуешься.

- Не поэтому, Соня, а потому, что девка ты особенная, собой  видная, привлекательная, - отвечал он. - И я знаю, такие девки без мужика дня не бывают. Поэтому, опыта в поцелуях и тебе не занимать. А в ушко ей он добавил «Я так люблю тебя, что в это уже этой ночью ты сама убедишься».

- А я, Ион, не этого боюсь, а другого. А я такой трусихой становлюсь, когда в дорогу надо собираться. Тут я ночами не сплю.
- Перед дорогой все волнуются. О ней не думать, - советовал Ион. - Мы с тобой как только гостей проводим, я тебе обещаю,  спокойствие для тебя будет.
Но гостей провожала Ефросинья. Она на себя эту миссию  приняла. А им она по матерински посоветовала перед отъездом  собой заняться: по-обниматься, по-любоваться и хорошо выспаться.

                В СПАЛЬНЕ

- Пойду  я первым, а ты ко мне потом придешь, - шепнул Софье Ион. Он не заметно встал из-за стола и, как бы, на время вышел. Зашел на втором этаже в их спальню, разделся, забрался под одеяло и стал ее ждать.

Но Софья чистюля, она пока в ванной комнате пробыла, к постели себя тщательно готовила, пока ароматами разными себя душила, к нему не приходила. Пришла к Иону, когда он уже спал. Но он почувствовал, как Софья к нему в постель нырнула и ласково его обняла. В ответ он стал ее ласково и тщательно ощупывать. Софья хихикнула, отвела его руки. Пошутила:
- Ион, так нахально поступать со мной не надо. А то я от тебя подушкой отгорожусь.
Они рассмеялись. Ион приподнялся на локоть, шепнул тихо ей  свое предложение:
- Легла бы половчее, и я нежнее бы тебя стал лапать.
Софья опят засмеялась. Тогда он попробовал положить ее как ему хотелось. Но сначала он отыскал ее губы. Уста их плотно спаялись. От приятных ощущений дыхания у них участились. Она оторвалась от его губ, вздохнула. Спросила:
- Горишь, штоль? Или тебе не терпится? - Мне раньше было все можно, теперь..., осторожно. – Она опять засмеялась, ложась на спину, как он хотел. Ион, довольный этим, навалился сразу же на нее как медведь. Софье стало хорошо под ним. Под его теплым, тяжелым телом. Под ним она быстро вспотела. На седьмом небе был Ион. Он так спешно и страстно с ней работал, что она к этому своих действий и не предпринимала.
Помолчал он на ней какое-то время, полежал расслабленный навзничь, о своем думая. И надумал. Стал опят ее тело теребить, мять и ощупывать, возбуждая снова этим ее и себя. Чего у Иона не плохо получилось и вторично.
С Софьи он свалился в постель с большим удовлетворением, как сваливается селезень с утки. Была довольна и она.

Потом они лежали, о чем-то мечтали, планировали, рассуждали. И не заметили, как заснули. Ночью Софья крепко пала, раздетой  лежала и не замечала. Потом она озябла,проснулась. Потянула с Иона одеяло. А тот спросонья ей чего-то пробурчал.

Утром Софья сон ему рассказывала.
- Наша речка мне привиделась, как бы. В  ней я по утрам и раньше умывалась по бабушкиному совету. И я лицом от того умывания такая вот красивая и стала.
- Ты не только лицом красивая, а и собой вся красивая, - обнимая ее, улыбался Ион. - А ты в кого такая красивая?
Софья долго ему не отвечала, а потом грустно сказала:
- Маму я мало помню, она умерла рано. А отца родного вообще я не помню, он воевал, восстание усмирял. А я с бабушкой своей жила, она мне все и рассказывала, чего у нас в семье происходило.

Из дома нас с мамой за долги какие-то выселили. Она после этого в богатый дом работать нянечкой пошла. Домик потом она нам заработала. Выстроили его ей татары из самана за ее работу. Много лет на них она стирала, на большие праздники еду для их гостей готовила, стряпала. Родни у татар было много. И нас с ней они хорошо привечали. И я по их совету мою фамилию «Нежина» теперь и ношу. А теперь вот с тобой в постели твоей нахожусь. Я теперь твоя. Жизнь у нас теперь общая, которая малость наладится.

Ион слушал Софью, ее сон или явь слушал, поглаживая ласково ее волосы пахнущие ароматами трав.
- Все, Сонечка, у нас будет хорошо, все получится, - успокаивал он ее. - И ты скоро в этом убедишься. Планы есть большие у меня. И жизнь наша будет интересная. И, кто знает? Возможно станем мы с тобой не только крупными фабрикантами, а и крупными землевладельцами.

Есть места на Руси еще не обжитые. Туда переселятся крестьяне из крупных городов. А мы с тобой переселимся из Москвы. На переселение крестьян есть решения нашей царицы Екатерины. Мы ими можем воспользоваться. Она выдала мне кое-какие бумаги. Пока на переселение племяшей. Они молодые, им первым туда и дорога. А о себе я еще мечтаю.

                НАКАНУНЕ ОТЪЕЗДА

Все к отъезду было готово, казалось бы. Так считали Ион, Софья и Дементий. Но нежданно к ним приехал Прокофий Вениаминович Крутяков с какими-то бумагами. В них черным по белому написано « Софья Дементьевна имеет право на свое наследство». Описаны все детали и формальности на этот счет.
А как с этим визитером поступать? Не выгонять же сразу, в деле не разобравшись. Прокофию и позволили у них ночевать. Угощали как гостя ужином. А он горячительных напитков привез. Хорошо выпил их. У него язык и развязался.
- Ион Кириллович, а я ведь по доброму завидую тебе, – улыбался он, - хотя  я на твою Софью глаз еще до тебя имел.
- И кто бы в этом сомневался, - усмехнулся Ион.
- Это точно. Я поручения тогда выполнял, к ее Семену заезжал. Софья там меня и очаровала. А Семен е обречен. Я и его родословной и занимался. А так как Софья его жена, то и Семену принадлежит часть ее наследства.

- А мне зачем ты это говоришь? Это мне не нужно. – Ион явно  нервничал. - Поясняю, приехала она ко мне с больным Семеном, я их тут по человечески встретил, приютил. А Софья, да, она  неотразима. Так вышло, Семен ее умер, а у нас с ней произошла помолвка и венчание.

- От Ефросиньи я это все слышал,- сказал Крутяков. - О беременности Софьи тоже слышал.
Софья на кухне отделалась, к ним подошла, лицо ее горело. Она их разговор слышала.
- Вам надо чаю крепкого выпить, поспать и успокоиться. - посоветовала она гостю.
- Мне нужна и..., хорошенкая женщина. - Крутякова со спиртного явно заносило. Он не забыл тот вечер проведенный с Софьей в бане. Не забыла этого и Софья, она знала какой козырь в руках у Крутякова. Поэтому его боялась, его глаза сжигали тепер Софью.

«Ну вот, еще благодетель на меня навязался, - думала она. - Проявила я перед ним слабинку, влюбился он, а дальше-то чего? Ты ко мне не являлся? Сам говорил «Семен не жилец». Меня тогда просто было в руки брать. Ион мое состояние понял, от депрессии спас. Я ему за это и была благодарна».

И Ион тоже примерно так рассуждал: «Она же после смерти Семена была сама не своя. От горя просто бредила, металась, температурила. А ты в это время где шастал? Тебе и надо бы поддерживать ее».

А Крутяков попросил у Иона сигарету.
- Я не курю, – сердито буркнул Ион. - Чего еще ты хочешь?
- Чего я хочу? Правду говорить? - спрашивал Крутяков.
           -У тебя всегда такая манера поведения в гостях!? - сердито выпалил Ион. – В светском обществе это считается неприличным.
А Крутяков только и знал зыркать своими наглыми глазами. Потом вспомнил чего-то, сказал:
- А женщину уводить от любящего мужчины в светском обществе принято? Я их делами занимался, надеялся на нее, расчитывал, а она поступила со мной как? Я ей  не прощу. И я  скажу..., Софья беременна от меня.
- Это твои предположения. Оставьте их при себе, - спокойно ответил Ион. – Не будем делить мы эту женщину и ее ребенка. Шило в мешке не спрячешь. Чей ребенок – увидим. Время покажет. Она с Семеном жила, с тобой жила, живет теперь  со мной. Это ее право, ее выбор, она не распутная, она умная, нормальная женщина. Иди умывайся и ложись отдыхать. Завтра за чаем втроем все спокойно и обсудим.

                ИСПОВЕДЬ СОФЬИ

Но, завтракали и пили чай они почти без разговоров. Крутяков был с глубокого похмелья. И он вскоре по доброму с ними прощался. Но Иону он обещал еще с ним встретиться и поговорить. А его Софья не стала ожидать их позднего разговора, она его начала немедля, после отъезда гостя.
- Ион, дорогой, я не все тебе рассказала о себе и о Семене. – Она присела к нему на диван. - Мы с бабушкой с лугов сено летом возили. Запрягали корову в рыдван, вилы с граблями брали и на луг ехали. Сено в копнах. Рябку мы отпрягаем, она у нас на лугу пасется, а мы сено в рыдван накладываем.
Наелась она - к озерцу на водопой я ее повела. А там мальчик на бережку рыбачил. Познакомились. Он из соседней деревни.  Витей назвался. На луг к нам один приходил. Потом пришел с другом Семеном. С ним я и подружилась. В копне с ними мыв одной ночевали, а бабушка в другой.
Звездами любовались, птичек слушали, ароматы ночных трав нюхали. Понравился мне Семен. Зауважала его и моя бабушка.

Софья замолчала, молчал и Ион, ожидая продолжения.
- А теперь от, Ион, я сильно сожалею знакомству с ним. - Софья набрала в легкие много воздуха, успокоилась, продолжила. - У нас был мерин, Семен в нашей деревне на нем стал подрабатывать. Виктора, его товарища куда-то унесло, скрылся он. Потом Семен нам сказал, что уезжает тоже к Виктору. Бабушке жалко его, помогал он бабушке долги ее погашать, в которые она к тому времени залезла.

То лето было сухое. Мы с бабушкой в работники к богачам подались, на пропитание оставляли немного из заработанного, остальное шло на долги. К рождеству бабушку свалил тиф, от плохого питания он тогда в деревнях свирепствовал. Говорили, тиф  переходный, Семен появился в деревне, а к нам не приходил. Я за бабушкой ухаживала, не работала. Бабушка таяла у меня на глазах, от жара сгорала, губы у нее потрескались. И через три недели ее не стало.

Я тифом заболела. Семена ко мне бог прислал. За мной он ухаживал, мерина пришлось на расходы нам продавать. Оправлялась я от тифа медленно, Виктора к нам бог или черт подослал. Заявился он важный такой. Денег дает Семену, в лавку его за дорогим вином, за закусками отправляет. Семен глазами на меня повел, делать, мол, чего? А я сама никакая, слабая. Ушел Семен, Виктор ко мне в глаза заглядывает, говорит:
- Не знаю, Соня, да и не хочу знать в каких вы с Семеном отношениях. Не тот он парень, не ему тебя содержать и тем более править такой красавицей. Вы заведете семью, а кормить, одевать чем ее будете?

Сказал так, вытаскивает пухлый бумажник, положил его на комод. «Это я тебе отдаю». А сам ко мне ластится, расхваливает, пытается обнять. Семен пришел с большой охапкой вина, с яствами разными, с сигарами дорогими. Виктору деньги лишние отдает, а тот их не берет. Стали они пить, а я с ними есть. Семен  опьянел, до меня ему уже дела не было. А Виктора водка распоясала. Спрашивает он меня: согласна ли я провести с ним хотя бы одну ночь. За это он наши бытовые проблемы все решит и долги все погасит. Семен видимо слышал это, но бурчал с пьяни: «Решайся Соня, спасай наше положение».

А нас с ним бабушка перед кончиной иконкой на совместную жизнь благословляла. И Семен показывает теперь себя. Но Виктор не тронул меня без моего согласия. Он как появился внезапно, так и исчез от нас на какое-то время.
Через три года в Воронеже с Виктором Семен встретится, в кабаке они посидят, поговорят. Приехал домой Семен, мне  рассказывает: «У Виктора большие связи, он для нас во всем может оказать помощь. И он просил нас к нему приезжать».

- И ты на встречу с ним согласилась,- удивился Ион.
- Долго не соглашалась, но заставляли проблемы.
- Эх, Сонечка, наивная же ты. Чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть.
- Хорошая пословица, но мудрость приходит к нам с годами, - с ноткой грусти проговорила Софья. - Я знала, Виктор парень пробивной, но слишком самоуверенный. Я тогда о нем ничего не знала, теперь точно знаю, в оргиях масонских он участвовал, оттуда и наш гость Крутяков. Спрашивала я потом Крутякова, он утверждает, что он сам их оргии будто бы со стороны наблюдал.
- Не наблюдать их надо, а презирать. Нам всем надо бороться с проявлением такого насилия, о которых теперь везде говорят и пишут. Насильниками становятся люди у которых детство порченное. Зачем женщину насиловать? Женщина понравилась, появляется к ней интерес, цель ставь, завоевывай ее сердце. Эта и есть любовь. Любовь должна быть взаимной, добропорядочной.
- Ион, ты поэт, романтик. Вот всем бы нашим мужчинам быть такими..., - улыбнулась Софья. А Ион ласково обнимал ее.
- Есть у меня такая черта, душа моя к женщинам добрая, но нет к ним везения. И если бы не ваша печальная судьба с Семеном, быть бы мне вечным холостяком. Но, нам надо отдыхать Сонечка. Нам завтра в дорогу. До зимы нам нужно туда и обратно съездить. Эх, только бы в пути нам везло.
                В ДОРОГЕ

Утром после чая они рассматривали карту Воронежской волости. Через три дня планировали выехать. Почтари им сказали, до пункта назначения «Девицы» езды максимум десять дней, а там и деревня Листки рядом.
Для сохранения тепла дилижанс обили плюшевой тканью внутри, на сиденья поставили теплые спинки.  В назначенный день с утра выехали.
         В разговорах  и в дреме время в дороге проходило быстро. Ион и Софья больше между собой разговаривали. И Дементий, когда наскучается, словечко вставит, брякнет невпопад чего-то свое. Типа: «А на заезжем дворе конюха бывают, наших коней они в конюшни свои запустят?».
- Колючий ты, побрился бы хоть, - Софья об этом Иону всегда напомнила.
- По приезду на место хорошими и покажимся, - ощупал бороду Ион.
- В крестные брать кого будем? Об этом думал? – положив себе на живот его руку, спросила Софья.
- Из них кого-то: Володимира или Дементия. А с именами - сама решай.
- С именами? - улыбнулась Софья. -  Девочку я назову Сашенькой, по бабушке, а мальчика именем твоего отца назовем, либо твоим именем.
- В одной семье два Иона? Как-то не совсем вяжется.
     - Ты будешь Ионом первым, а сын - Ионом вторым, - рассмеялась Софья.
- Так согласен.
- Засветло бы нам доехать ко двору заезжему - засомневался Дементий, выглянув в окно, где уже  почти стемнело. – Али мороз? Небо вызвездило.
- Вызвездило, - подтвердил Ион, - Когда доедем, тогда и доедем. Спешить незачем.
Ион своим спокойствием вселял всем уверенность.
- На коляду домой возвратимся и ладно, - спокойно добавил он. В детстве все небось, колядили?
- А то не колядили, сумку на пояс и айда колядить, бывало, под рождество. И пурину жгли мы под рождество на наших задах «Ноги предкам своим греем». Отпоём колядки за кренделя румяные, за угощения, а у Соложончихи в сенцах темно, она погреб в них открыла, правда,соломы на дно набросала. Мы на ее солому в погреб и загремели...

- Тпру-у-у, - пророкотал Володимир. - Слушать вас интересно, но мы ко двору  подъехали.
Выходили на освещенную площадку. Ион командовал выгрузкой вещей, это у него хорошо получилось. А кучер конюшнею занялся. Потом все отправились в гостевую комнату. Ужинали налегке, но портвейна мужики по стакану выпили и загалдели.
А в это время от соседнего столика отделился средних лет человек. Подошел к ним, поздоровался,  назвался Василием. Поинтересовался, в какую сторону они едут. Попросился в попутчики до ближайшего села.
Кучер смикитил:
- Ладно, дорогу нам уточнишь, покажешь.

Улеглись все спать пораньше.  Как говорят: «Утро вечера мудренее».
Ион после ужина долго не засыпал, мысли к нему в голову разные лезли. О беременности Софьи думал, о хлопотах по наследству. «Сорок уже мне, по лавкам бегать бы должны у меня семеро, а я встретился с ней только. «Ион», - имя ей понравилось. Чудачка, обычно называют первенцев в честь наших родителей, а она в честь меня».
А Софья рядом уже посапывала. Внизу кошка мурлыкала, тараканы под  шпалерами шуршали, маятник часов в ночной тиши методично отсчитывал ход  времени: «тик так, тик так». Отгоняя от себя мысли, Ион ладонью поглаживал бедро Софьи. Занятие это и склонило ко сну.

Раньше всех проснулся Дементий, по-стариковски он всех и растормошил. Пришел и Василий. Ему почему-то хотелось быстрее всех выехать. А в экипаже, когда где все расселись, он кучера предупредил: «Узбуди мене, Володимир, кнутовищем, ежели чево. С вечеру мне долго не спалось». Володимир разбудить попутчика обещал, которого своими песенками заунывными и быстро убаюкал.
          
- Соня что это? Лисица кажись? - Показывал в окно Ион.
- Где лисица? – Софья прилипла тоже к стеклу лбом.
- У оврага мышкует, видишь?
- Теперь вижу, - она никогда не видела так близко лисицу. И теперь с интересом ее рассматривала. – Ах, рыжая плутовка, ах красавица, - восхищалась она. А лисица не обращала внимания на экипаж. Она привыкла, в  этих местах много проезжало таких экипажей.

Дорога пошла перелесками на подъем, иней гроздьями висел на лесинах, сверкал и на траве. Опускались в низину, которая окутывалась густым туманом. Тут и встретились они с плохой видимостью. Кучера это  напрягло, а пассажиров расслабило, укачивало и клонило ко сну. Засыпали и в нашем экипаже.
- Тпру – у – у! –  задребезжал кучер, останавливая лошадей на перекрестке. – Эй, Василий, все дрыхнешь?!
Протирая глаза тот пялился лбом в окошко.
– Не гляди, твой  перекресток. Али я на другой приехал? – донимал он своего попутчика.
- Мой перекресток,- сообразил Василий и стал сходить.
-.
        Дальше ехали медленней, дорогу Василий им не подсказал. Несколько вёрст ехали глухой степью, потом пошел лес, который вплотную подступал к дороге. И дорога теперь не была так накатана.
        - Туды ли он отослал нас этот окаянный? - засомневался кучер.
Его волнение передалось и пассажирам, все лбами прилипли к окнам. Впереди все чаще появлялись кучи валежника и были спиленные пни.
- Разворачиваться бы надо, - предложил Ион.

Володимир остановил лошадей, сошел с облучка, высыпали и все.
- Шельмец этот Василий, мне он сразу не понравился, - сказал Дементий.
- А он причем? Соня, а ты зашла бы в тепло, в снегу увязнешь, - Ион  сопроводил ее внутрь по лесенке. Проводил за ней Дементия и влез сам. Это означало кучеру, что нужно лошадей обратно разворачивать.
Ехали молча. Лес был всё так же по зимнему красив. Иону припомнилась другая зимняя пора. Тогда они с дедушкой в сад на восходе вышли. Еще луна виднелась на небе, а на западном небосводе сверкализвезды. Морозец  к восходу крепчал. Лет четырнадцать Иону тогда было.
- Эй, братцы! – воскликнул Ион, -  хватит унывать. Красота-то за окнами какая! – Он распахнул полы тулупа, приосанился.

Но в это время Кучер его тревожно спросил:
- Кириллыч, погляди, а там чево?
Упряжи санные на дороге показались, видны были и силуэты  каких-то людей.
- Так, сидеть всем на местах! И спокойно, - распорядился Ион. – Дементий ответственный за окна, я за дверь. Володимир, подъезжай к ним, сделай вид что останавливаешься. Я как бы открываю дверь. А лошади в это время по твоему условному сигналу галопом с места берут? Полял?
- Понял. Крикну я  им «Аллюра - три креста», и вожжами дёрну…
- Вот-вот. Они опомнятся пока, наш след и простыл. Действуй.
Соня, волнуясь, вцепилась за рукав Иона. Он на минуту прижался к ней.
      - Не бойся Сонечка, Володимир опытный, и его рысаки не подведут.
- Боюсь я, - Соня почти плакала, - побьют  нас эти лихоманы.
- Убивать нас им не резон, бандитам коней и еще чево-то подавай.
- Оплошность допустили, Ион Кирилыч, - уловил мысль кучер. –  С Григорием Григорьевичем без ружья мы не выезжаем.
- Узять бы ружье. Или Крота хоть, - проговорил Дементий.
- Рисковать не стоит, - резюмировал обстановку Ион, подъезжая к бородачам. – Левее их повозки  бери. Прогалок - видишь?
Вижу, и чево? – кучер натянул вожжи.
- Не приостанавливая, круто направляй на бородача. Я как бы схожу. Они расслабятся, но гляди, за уздечку не дай им вцепиться.
- Утащут на узде их мои лошади, - уверенно ответил кучер.

Приближалась ответственная минута. Кучер почти вплотную подрулил  к Верзиле стоявшего у обочины. Тот немного отступил и опустил ружье. Опустили ружья и его подельники. Ион приоткрыл дверцу «Скажите пож…», только и успел он выговорить. – Кучер дернул за поводья, гикнул и пришпорил коренного. Приторможенная тройка вихрем рванулась вперед, от копыт и колес полетели комья снега на возок, на Верзилу, на подельников. Послышались их проклятья, раздались запоздалые выстрелы, свист картечь. Лошади взбесились, Софья забилась под сиденья. Ион почувствовал резкую боль в плече, дверца на петлях бешено зашаталась и захлопнулась. Володимир версты две погонял и гикал на рысаков.  Поняв, что опасность  миновала, он с усилием натянул вожжи, но кони его не слушались.
- Вот, окаянные, а! Поди, останови их теперь, - оправдывался он. – Куда деваться? Направлю у сугроб их…
- В сугроб так в сугроб, - согласился Ион, - но подальше от лесин.
Ион болезненно сморщился. Софья это заметила
- Чего случилось, Ион? – спросила она его с тревогой.
- Не обошлось без царапины, - виновато улыбнулся он, поведя раненое плечо влево. - А Василия, попутчика нашего никто с ними не видел? - спросил Ион, предполагая в этой подлости именно его. - Ах шельмец, сделал дело, а сам в кусты.
- Держись рабя! Ну, была, не была, - натягивая вожжи, предупредил Володимир. Кони на полном скаку по брюху влезли в сугроб.

Один кучер удержался на облучке, остальные по инерции свалились  за сидения. Сильно ушиблась находящая там Софья. Ион когда ее поднял, на лбу у нее увидел зияющий синяк.
- Ничего, до рождения нашего сына все болячки у нас зарубцуются. Володимиру спасибо, ловко обвел он этих бандитов обвел.
- Это коням нашим спасибо, Ион, - уточнял кучер. - На других клячах не ускакали бы мы от этих конокрадов. - Вылезая наружу и увязая в рыхлом сугробе он стал осматривать коней, поправляя у ни сбрую.

- Ион, иди глянь! – позвал он хозяина. - Вот от чево неслись-та они, - Кучер матерно выругался. – Подстрелили лошадей-то они наших, басурманы-то эти, конокрады.
          И действительно, у коренного рысака правее хвоста зияла глубокая рана.
          - Карболкой щас я ево подлечу, - залезая в багажник, сообщал кучер.
- Надо подлечить, Володимир, и быстрее отсюда уезжать - поддержал его Ион. – А ты Дементий доставай нашу аптечку. Будешь нас с  Софьей ей лечить. У нее на лбу синяк, а у меня на плече царапин.
Дементий услужливо и не по возрасту быстро засеменил внутр дилижанса.
  Они были уверены, что их приключения на этом закончатся.
               

                З О Т К А  И  М И Т Ю Р Я
           На двух фургонах ехали Зуевы в поисках нового поселения, Митька ехал передом, торопил лошадей, за ним не отставая ехал на другой подводе его старший брат Афанасий. Больше двух часов прошло, как они выехали из уездного центра «Бузулук», тепер вечерело. Должны бы они приближаться к крепости «Красная Самарка», как им рассказывали, но нет ее и нет.
Увидели впереди пересекавшего их дорогу старичка на крестьянской повозке, Митюря его увидел, но мало ли в пути дорогу им пересекали.
- Мить! – зашумел ему Афанасий, - а крепость-то он не знаеть? 
        А Митюри будто колпак на голове надет. «Передом не поехал, вот калмыка этого сам и догони», - ухмылялся он, оглядываясь на Афаню.
В деревне его все не иначе как Зоткой называли. Брат серчал, хотя кличка дана ему точная, так как он и теперь слово сотка — зоткой называет,. И теперь он по лоскутку на своем колесе  версты проехавшие ими считает и палочки в уголке своего фургона откладывает. Считает «Одна зотка верст позади, вторая зотка, третья», - докладывал он Митюре.

       Больше двух недель прошло, как они из дома выехали. А ехать еще сколько?». Афанасий задал бы это тому крестьянину.
- Эгей - дедуля! – крикнул он.
Тот оглянулся, натянул вожжи.  Афанасий стал его расспрашивать.
- А я фас ни шайтана не понимай.
Дмитрий рассмеялся над его речью, назвав его шайтаном.
- Сачем смеялся, сам шайтан. А я тут ваефал, с пашкирами.
- О- о, с крепостью знакомый, - осенило Афанасия, - а как  называется-то ваша крепость? Красная Самарка?
- Да, я и воефал са Красная Самарка, и я жифу у Красная Самарка.

- А мы будем переселенцы. Показать подорожную? – спросил Дмитрий.
- Саласар я. И мне надо показать, а надо у крепость ее показать.
- У крепость тебе ехать? - обрадовался Дмитрий. - И нам тоже.
- Сверем пыл тут Емелька.  Самарку сабрать хотел. Солдат не вешать, командироф  хотел вешать. У крепость много людей приезжал  и вы приезжал.-  Салазар словно соскучился о таких вот приезжих, которые задают ему вопросы и внимательно его слушают.

Он тронул свою лошадку и поехал в сторону леса Братя  Зуевы последовали за ним. Достигнув берега реки, Салазар скомандовал: «Тут надо отпряхать. Сатчими (верхами) тальше поетим».
Ехали опять лесом, петляющей тропой. На пологом берегу остановились: - «Вада конь захатеть» - сказал Салазар, назвав речку Самаркой. К ее берегу он повел их с конями на водопой.
Поехали верхами за Салазаром дальше.
У кромки глубокого рва их окликнули стражники. Они тщательно осмотрели их подорожные и вещи, отпустили шутки в адрес Салазара. Пропустили.
- Заколготились они со мной-то и не мытарили фас, - гордо сказал он.

       Вечерело уже, когда Салазар привел их к каким-то амбарам. Спешились, Салазар поводья своей лошади передал Афанасию. Отомкнул замок в амбарной двери, меркой поскреб в закроме, по торбам рассыпал их лошадям азатки (зерновые отходы). Зуевы знали о порциях, которые полагались  проезжающим переселенцам. На двадцать дней они полагались. Выдавалось лошадиное довольствие в определенных пунктах. В Салазаровой ведомости Зуевы оставили свои росписи о получении.
На указанном гумне спутали лошадей.
- А сами ночефать айдате ко мне, - улыбаясь, пригласил он.
- А к старшине на подписи когда пойдем, завтра?- спросил нетерпеливый Дмитрий.
Но старик ему ничего не ответил. За оградой с ружьями проследовали опять два стражника. Лошади на них насторожились.
- И тут фолки есть. К ним ночью притут, - пугал Салазар приезжих. Но этих людей волками не напугать.
Уж чего-чего, а волков в дороге они повидали.

Устали братья, им бы в постель, и как следует отдохнуть. А Салазар приседает на бревно, скручивает цыгарку. Примеру его следует и Афанасий. Митюря не курит, стал слоняться вокруг. Нашел шесток, присел и улетел в мыслях к дому. Вспомнил, как с дядей Ионом к тетке Насте в гости ходили, там живет и ее красавица Ириша. Вспомнил, как Ирина под столом его за коленку щипала, звала с собой за водой идти к колодцу. А там и вниз за цветами его потянула.
       «А теперь там Ириша, с кем собирает цветы?» - думал он.
        И Митюря задремывал от усталости, когда в вечерней тишине ему послышался девичий голос.
 
- Вот ты где? Пропадущий мой дедушка!- услышал Митя ее голос. Через минуту показался и силуэт девушки. – А мы тебя там к ужину ждем.
- С Кондранин!? Эх, фнучека, горе ты мне. Странних ужином фон потчифай,  а не ефо. - Салазар сердито затянулся цигаркой, потом смял ее пальцами и бросил под ногу, лаптем растоптал. - С ними поснакомси: с Митрием этим и с Афанасием.
- Добрый вечер, - девушка первому наклонилась подошедшему к ним Дмитрию, потом наклонилас и Аанасию. - А я внучка дедушки Салазара, зовут меня Файя.
Она стояла теперь под ночным фонарем, вся на виду,  улыбалась.
- Умница у меня Файя, фнученька моя, - повторил гордо ее слова Салазар. А Митя его не слышал, ему все голос ее звучит. У Файи он бархатный, ласковый, приятный. Митя шел теперь следом за ней и ее сзади разглядывал. А она оглядывалась на него. И довертелась, за лопух  юбкой зацепилась, нацепляв репьи.  Митя засмеялся, опустился на корточки, хотел ей помочь их снять.
- Не нужно. Мне известен этот кустик.
- Тогда ты за репейник завалилась зачем?
- А я в репьях? - она оглядела себя снизу и смутилась.
Митя все репьи с нее поснимал и в траву бросил. Дальше шли они там, где ярче горели фонари. Митя хорошо видел Фаино личико. Оно у нее красивое, смуглое. На ее густых, черных волосах, сзади чуть прицеплен был черный платочек, А спереди - его козыречик, надвинутый на ее глаза.
- У наших девок юбки бывают на много короче. - Дмитрий поймал опять ее за подол. - В репьях ты вся опять, девка, дедушка о тебе тепер бог знает, чего подумает.
- Ничего он не подумает, он умный, добрый и всегда хороший.
Но она остановилась. И Митя снял с ее длинной юбки несколько репьев, от подола их отцепил.

Подходили они к ее дому вдвоем со стороны каких-то сараев. Дом их тоже саманный,  а сени дощатые. За сенечной дверью они услышали разговор Афанасия и Салазара. По темным сеням Файя вела Митю за руку.
- Ить егоса!  И с ним тоже фалялась? - спросил ее дедушка, увидев на ее подоле оставшиеся репьи.
- Не ругайся на них, Салазар, - встрял в разговор Афанасий. - Они плохого ничего не позволят. Я за Митю ручаюсь.
- У юртах мы тут жили. Пугачефцы пока не пришли. А теперь Контранин в крепости стал старшим. И он к фнучке моей как репей прилип. И он с вас документы  на поселение савтра фытребоват. А ее самуж он теперь  уговарифаеть.
- Дедушка! Обо этом им не рассказывай, - попросила его Файя.
- К слофу и про нефо фышло.  Он начальник и болшая голофа тут.

      Зотка с Митюрей на палатях ночевали, а хозяева спали внизу, Афанасий уже засыпая зашептал Митюре на ухо:
- Мить, а девка-то у нево красивая, а башкирка, кажись. Ты от нее по хорошему отстань. У нее жених тут есть. Слыхал? Нас он тут и оставить, а  подорожную нашу порвёть.
- А я тут ни при причем? Она сама прилепилась. Чево делать мне? И мне она тоже нравится.

А за чаем утром ее дедушка про ее отца, про капитана  Гилязова, бывшего начальника этой заставы, рассказал. И Митя дословно его запомнил.
          «Он загадочно погиб на рыбалке. В присутствии  Кондранина старшего это происходило, который у Гилязова был заместителем.  Вечером на свои заставы все   возвратились, а отца  Фаиного с ними не оказалось. Его мертвым только утром из реки они же и вытащили.  По следствию выходило, в сетях он сам запутался.

А Салазар теперь Зуевых братьев убеждает «Завидовал Кондранин капитану Гилязову. И многие слышали от него «Почему так, я майор, а заставой командует капитан Гилязов?».   Но так как следов насилия не было, Кондранин не был привлечен к ответственности. А вскоре горем убитая мать Фаина заболела и быстро умерла. И тогда майору Кондранину повезло, он станет начальником гарнизона Старосамарской крепости. А Файю Гилязову и ее дедушку Салазара он как бы взял под свою опеку».

В крепостную контору Зуевы отправлялись утром в сопровождении  новых знакомых
Там пока Афанасий с капитаном в бумагах разбирались, Салазар под навесом сидел и курил. А Митюря с Фаей уединились в уголке коридора и разговор свой вели
- И так, Файя, давай на чистоту мне рассказывай, - какие условия Кондранин младший дедушке твоему поставил?
- Коварные они Митюрь, эти Кондранины, я их боюсь. Еще бы вы тут с нами пожили и узнали бы нас сначала, а потом их. - И Файя говоря это, умоляюще смотрела на Митю.
- И чево бы вышло из этого? – спросил он.
Она показала ему большой палец.
- Видишь в нем занозу? Я ее в лопушнике вчера зацепила. -  Она перевела взгляд на грудь, нашла на кофте  яркую брошку, отцепила ее и подала Мите. – Ты вытащишь занозу из пальца, а во мне она, другая заноза постоянно так и сидит. В душе моей она – это Кондранин.
           И Митя Афанасию потом все это рассказал.
           - Так, Митюрь, понял я ее и тебя. Значить так, еще переночуем у них ден, два. Ну а там как у нас дела сами сложатся.

                МИТЯ И ФАЙЯ
            А Митя с Файей рады до небес. Еще вечер они будут вместе.
После ужина им захотелось погулять, но дедушку надо уговаривать.
- Деда! Яс Митей гулять за Крепостью хочу, - попросилась Файя. - Тут воздух душный.
          - Пойди, внучка,  но не на долго, - согласился он. -  Тады и нам тут шарко. Нам с Афоней окно раскрой.
          - И у наших Кочугурах воздух летом такой. И зной вечером такой же, - уже на улице рассказывает Митя Файе на улице. Найдя причину, с чего ему с ней разговор начать.
- А я дедушку на лапас ночевать давеча позвала, а он мне чего ответил? «Там мыши пищат. Они там спать не дадут». Ты их боишься?
- А чего мне их бояться, - засмеялся Митя, - они не волки, не съедять.
Митя еще не понимал, к чему разговор она этот клонила.
- А я бы с тобой на сеновале тоже заночевала. Но дедушка против этого.
Митя молчал до того,  пока Файя привела его куда-то в темень.
– Тут есть у нас ход на лапас. Ты влезть туда, мне поможешь?
- Помогу. Лестницу показывай.

    Лестница появилась, которая стояла чуть ли не вертикально.
- А ты высоты не боишься? – спросила Файя.
- А чево ее бояться? На церковь мы за голубями у себя там лазили.
         – Тогда лезь туда первым, а потом возьмешь меня за руку, - советовала Файя.
Ничего, с божьей помощью и на лапас твой влезем, - заверил Файю  Дмитрий.
- Свежо тут. Зато красиво, - сказала Файя, уводя Митю подальше от края крыши. - И тут спится крепко и загадочно.
- Што тут красиво, это правда- согласился Митя, - но почему тут спать  загадочно, я не знаю.
- А загадочно то, что мы тут будем под луной и звездным небом.

  Они стояли рядом молча держась за руки. Луна не полным диском глядела на них   из-за тучи. Но она освещала часть крыши и сено уложенное в стожок. Освещалос луной и свежая трава разбросанная на досушку, которая и теперь источала запахи полевого луга.
«Пиу, пиу», - прокричал Филин, свистя крыльями. Файя от неожиданного звука присела, опустилась на сено. Митя  хотел ее поднять, а  она запротестовала. Постояв около нее, Митя присел к ней.
«У-у-у-у!» - послышалось в восточной стороне.
- Мить слышишь? Это не волки ли? - Файя прижалась к нему.
- И чево, волки? Они к нам не заберутся на лапас, высоко. А вот мне в фургоне спать ночью было страшно. Но я тогда за лошадей болше боялся. И мы с Зоткой по очереди в дороге их охраняли. А там волки стаями рыщут.
- Митя,  а кто такой Зотка?
           – Брат мой, он и есть Зотка. Ево так мои земляки прозвали.
- Странно. Мить, к стожку ближе айда. – Файя вздрагивала, она была одета легко..

            Митя увидел тулуп. Он был расстелен у стожка вместо постели, а  под голова положен мешок с сеном. Они опуститься на тулуп, прижалис друг к другу. Стали согреваться. Но из ночи вдруг послышалось: «Фа-ай - я-я-я!» - Имя его девушки троекратным эхом отозвалось вокруг.
- Кто это? – встревоженно спросил Митя.
- А кому еще тут быть? Матвей опять меня разыскивает.
- Ты от него убежала? 
- Я не хочу его. Я от него прячусь. Митя, возьмите меня с собой. Поговори с Зоткой. И я завтра уеду с вами, ладно?
- Поговорю, но согласится ли он забрать тебя? Дома у нас тут  нету.
- И у нас дома не было, – голос ее  дрожал. - У ласточки его тоже не бывает. А она гнёздышко себе слепит и живет в ней, плодит в ней деток.
- И мы с Зоткой изб саманных много поделали? -  устыдился он. - И скотине закуты мы сами делали.
А дедушка тебя отпустит? Он не против?
- Вы ему понравились, а Матвея не любит. Уговорим, заверила Файя.

Укладываясь удобнее на тулуп, она натягивала на себя сверху и  зипун. Устраивался с ней рядом и Дмитрий. Теперь он чувствовал ее дыхание, ощущал тепло ее тела, но руки к ней пока не протягивал, стеснялся.
«Не живой он что ли? - прислушалась к его дыханию Файя. - Не спит ли он. Это Кондранина бы сюда, тот бы смирно со мной не улежал».  Файя хихикнула, ладонями взяла его лицо, прижалась губами к его устам. 
- Митя, девкой ты, охраняй. Украдет ее у тебя Кондранин. А я не хочу.
Мите стало неловко, но он так и был безучастным к ее ласкам. А она его все теребила. Возбудилось у него чего-то, обхватил он ее рукой, ее груди уперлись в его лицо. Митя от приятного волнения вспотел. От Фаиного тела исходил жар. Митя сбросил с себя зипун, поднялся на локоть, сам нашел своими губами ее уста и с жадность впился в них. Файе его поцелуй понравился, она обняла его, ловчее завалилась на спину. И Митя сам не заметил, как оказался на ней.

Файя  оторвала уста от его губ — зашептала:

- Митя, ты толко обо мне плохо не думай, я девка еще не порченая. У нас с Кондраниным дурного ничего не было. Он хотел меня к этому приручить, но дедушка за нами следит. И мне с ним встречаться ночами не велел. А вот к тебе он меня даже ночевать отпустил. Мне с тобой хорошо. Ты мне больше понравишься. Она  высвободилась из его объятий, ей с Митей хорошо, но очень жарко.

  В тусклом свете луны Митя видел, как Файя  освобождала себя от платья, оставаясь в станушке (грубая ночная рубашка).
- Раздевайся и ты, - взволнованным голосом прошептала она. - Ночь авось, темно. А то нам вместе хорошо, но жарко.
Митя ее желанию подчинялся с большим упорством. Файя хихикала, видя его волнение. А Митя чуть успокоившис взял ее ладонь, прислонил к своему сердцу, спросил:
- Чувствуешь, как мое сердце в груди сильно трепыхается?
Я не приучен к такому. В деревне все парни не приучены, стыдливые.
- Бедненький!  От чего у вас так?
- Не спали мы с девками, а на спали с мальчишками, -  признался Митя.
- И я не спала, тоже не привычная, но с тобой мне спать на нравится.

Она опять обвила его шею и потянула к себе на тулуп. Они как дети теперь  барахтались на лапасе и кувыркались. У Мити к Файе теперь появлялись какие-то желания, неведомые ему ранее. Он начал ее всю лихорадочно ощупывать: бедра, живот, груди.  И она от его ласок, порой грубых, неумелых, тоже размякала, тоже  ожидала от него еще чего-то неведомого. Но Митя до большего себя не доводил. Он  мало знал эту необыкновенную девушку, Файю и..., стеснялся. И он, чуть остывая,тыкался лицом в грубую шерсть тулупа. приходил в ярость, со злости начиная сопеть. Но он не знал тогда, понимала ли его Файя, чувствовала ли она его переживания?
Наверно нет. Не имела и она еще опыта их отношений. Она просто инстинктивно пыталась развлечь и расшевелит чем-то Митю. Но он после каждой ее попытки еще дольше сопел и серчал. И не на нее, а на себя.

ФАЙЯ НАШЛАСЬ

Утром Файя  не обнаружила на лапасе Митю. «Вот соня, солнце вилами не достать, а я дрыхну», - ругала она себя.
А снизу слышны были дедушкины ворчания:
- Фот егоза! На лапас сачем сабралася?
- Дедушка, не волнуйся. Я тут с Митей ночева, и нисколечко не боялась. Он рано проснулся, ушел. – Файя нащупала ногами лестницу и  стала к дедушке слезать.
- Фот ты где егоса у меня непутефая, Файя. Ох и егоза. Мать бы твоя на тебя такую похлядела, порадофалась. А спать с Митей тебе рано.  Обмануть и он тоже может.
- Не обманет, дедушка, он хороший.


        - То-то он ускочил на лапасе досфету. Замерс, поди?
- Ладно, дедушка, пойду я к Самарке, рыбу проверю, там искупаюсь.
И Файя забрала жбан для рыбы, стала  удаляться от их ночлега.
А Митя в это время у колодца водой студеной умывался. Поле  усадьбой интересовался, обходил ее. А Файе долго ли, ее и след простыл.
Но Салазар рассказал ему про ее тропу. Он доверял Мите больше чем Кондранину. И он думал о нем так о ее надежном друге«Этот наш парен, этот не Кондранин».

И Митя отыскал Афанасия, спросил его.
-  Зотк, пойду я искупаюсь с Файей на Самарке, разрешишь?
             Разрешил ему Афанасий в Самарке покупатся, но не долго.
      Но не угнаться было Мите за Файей. Она чувствует себя в лесу как рыба в воде. Зная здесь каждую тропиночку, каждое дерево. Гнездышки в кустиках с птенчиками знает, за ними следит.  Выпадут из гнезда птенчики, она их на место усаживает. И птички привыкли к ней, от нее не улетают.

-А-а-у-у!, Ф-а-ай-я-я! – раздавался по лесу голос Мити. Но Файя не отзывалась. И Митя наугад по лесу шел. Пока на поляне не показался  человек с палкой и с мешком на плече. Подойдя к Мите старик. Мите он таким показал. Который спросил его недовольно:
-А вы паря в лесу нашем уж не потеряли ли ково-то?
- Я приезжий и с тропы нужной сбился. К лесу я не привычный.
- А пришли зачем? – допытывался старик.
- Поглядеть места ваши пришел, они тут дюже красивые.
 
Но старик Митины слова посчитал хитрыми. И он на них тоже хитро ухмыльнулся. Потом подумал, опустил на траву свой мешок, вынул из кармана кисет с самосадом, в обрывок газеты насыпал его щепоток, скрутил цыгарку, закурил.
- А со временем у тебя как, малый? - спросил он. - А то бы помог мне пчел  с дерева снять. – При этом он своим орлиным взором вознесся к небу.

Поглядел и Митя в небо, на вершину сосны. Но в густой кроне ничего не разглядел. Зато слышал беспрерывное жужжание пчел или  шмелей.
И он, любопытства ради, старику в незнакомом  деле решил помочь.

               
Старик в траве отыскал лестницу, попросил Митю поставить ее вертикально к сосне. Указал сук, на котором была закреплена веревка.
Достал он конец этой веревки, распутал и хотел его уже подавать Дмитрию, задал обычный вопрос в этом случае.
- А, кстати, парен, зовут-то тебя как?
- Митей меня родители называли.
Вот Митя, распутываешь ты на верхнем суку эту веревку и подаешь мне. А дальше привычные дела. Ульев на поляне видал сколько?
  Дмитрий только теперь обратил внимание на ульи. И понял, что забрел он на большую пасеку.
- Да, это моя пасека, - улыбается старик. - Медоносов тут хватает и роев хватает. За счет таких вот роев мы пасеку ирасширяем.

И старик Мите рассказал как эти бортни-ловушки с роями с помощью этой веревки с вершины сосны снимаются.

И уже в следующую минуту ловушка с помощью Мити опустилась им под ноги. Возбужденные пчелы шумели и вились у ее летка. Большая часть их садилось на прилетную доску с красной, желтой, зеленой обножкой (цветочная пыльца).
- И с нектаром пчела с луга возвращается, - объяснял старик. - Это и будет медовый взяток их дневной.  Нынче он должен быт хорошим. До десяти, а то и до двадцати фунтов на улей доходит. Поэтому, с мёдом нынче каждый пчеловод крепостной будет.

Но у летка Дмитрий видел и сильно жужжащих  пчел.
- Это и есть трутни, самцы, то есть, - пояснял старик. - Они на улей не работают, а спариваются с матками молодыми. Но их в зиму  рабочие пчелы из семьи прогоняют. Поэтому они и погибают.
Потом старик с этой ловушкой еще чего-то поколдовал и под березой в тенечке оставил. Вспотел старик с ней работая, но был довольный. После этого Дмитрию он назвался Трофимом.

Пришла пора им расставаться. Трофим поблагодарил Митю за большую помощь, вывел его на нужную тропу, указал направление.
Тропа вела его все время в гору. Солнце стало светить Дмитрию плохо, когда  она зашла за густые и высокие деревья. И панорама  реки на которую он вышел, выглядела теперь мрачно. Зато с высокой кручи, на которую он вышел, хорошо просматривался теперь левый берег реки Самарки. Он был  пологим и переходил в равнину. А далше, у лесной опушки ютились какие-то строения, за ними виднелись плетни огородов и навесы. Стояли там и лошади в упряжах, жеребята тыкали мордами в оглобли, дворняжки от лени видимо бегали вокруг упряжек. Видны были и рыбаки проверяющие сети. «Найдешь меня по строениям и рыбакам, если захочешь», - сказала вчера ему Файя. Но пока ее он не находил.

Он подошел близко к круче, заглянул вниз, под кручу«Она говорила и про омут. Кажись и есть это ее омут?»
      Но это оказался обыкновенный берег, округлый, густые заросли ветел были внизу.
- Фа — й — й - я — я! - закричал Митя. Эхом троекратным по реке  полетел его голос.
- Ми-и-тя-я! Тут я! – долетело и до него от реки. - Вниз опускайся!

Митя ринулся вниз. В сандалиях по траве сильно заскользил. И  не зацепись он за куст - купаться бы Мите в сандалиях и в одежде.
- Митя, ты чего, ошалел! Не беги так, разобьешься, - испугалась за него Файя. – Пропадал до этого где? - тревожно спросила она.
И Митя рассказывал ей, как он по лесу блудил, как на пасеке пчеловоду Трафиму помогал.
- Не надо было тебе с человеком этим встречаться, - поясняла она ему о том человеке.
- Извини Файя, места не знакомые…, и я в них заблудился.
А Файя в это время в воде как открытая стояла, от волнения и забыла, что груди ее были наруже. Спохватилась, закрыла их локтями и зашла в воду глубже.
- Ладно, окупывайся и ты, ко мне в речку залезай, - разрешила она.  - Под ивой той раздевайся.
И она резко нырнула в реку, только показав Мите свою загорелую спину. И Митя, раздеваясь, ждал ее.
- Вот  я, Ми-тя-я-я! – зашумела она уже с обратного берега.
Митя мужским брассом поплыл к ней. Но Файя опять со смехом стала быстро от него удаляться. Митя выругался на нее мысленно «Догоню все равно, твою мать, башкирку».

У берега она сбавила темп,  прекратили лететь от ее ног брызги, она опустилась на дно. Ощутил дно и Митя: песчаное, твердое, гладкое. Файя стояла ниже грудей в воде, но они хорошо просвечивались сквозь светлую воду. И Файя здесь Мите показалась  необыкновенно красивой: с загорелым лицом, с густыми черными прядями прилипших к лицу и шее волос, с черными, бездонно - глубокими глазами.  Митя любовался ею. «Темно вчера было на лапасе, не разглядел я толком ее»., - думал он. Он боялся, что Файя напомнит ему о его вчерашней растерянности. Но она напоминала ему о вчерашнем вечере по другому.
- Митя, а скажи мне. Вчера со мной ты был стеснительным как и со всеми?
- Не как со всеми. Сдерживало меня с тобой чего-то.
- Ты меня боялся или кого-то другого боялся?
- Афанасий мне не велить с тобой связываться. Дома у Иришки мы были с дядей, понравилась ему та девка, она простецкая, не как ты.
- Выходит, она понравилась тебе больше чем я?

А Митя вместо ответа положил ей на плечи свои руки. Она их не убрала, а приблизилась к немуи обвила ему шею. И Митя обхватил двумя ладонями ее стан, он у нее был тонкий, гибкий.
- А, правда, Митя, в воде теплее? – Файя повернулась к нему спиной и вздрогнула, как бы озябла. И прижалась к его животу.
- Ноги тут родники холодят. На песок  айда, - нерешительно предложил он.
Но Файя не собиралась сегодня быть с ним во всем сговорчивой. «Надо было мне вчера не выпускать из рук эту синицу».  Митя стиснул ее руками накрепко. Она  нащупала Митины ступни, стала на них. Постояла так, повернулась лицом к Мите. Ее груди вышли из воды. Митя впялился в их соски, Файя заметила куда он смотрит - улыбнулась.
- Ослепнешь, не гляди долго.
 Митя сделал руки по швам.
 – Митя, не обижайся на меня. Молодые мы. У Матвея, вон, есть  усы, которые уже постылыми стали мне. А дедушке моемут он одно долдонит: «Должок нам свой когда отдашь?».
Корову они нам покупали в кредит, надел земельный давали в аренду, другая была от них помощь. И говорили они дедушке: Это от них как бы Калым за меня. И со сватовством пристают.
Митя прижался ухом к груди Файи, слушая биение ее сердца. Файе это нравилось, она игриво его поцеловала и  высвободилась.
- Айда, еще поплаваем, и будем домой собираться.
Файя опять ловко нырнула. Долго ее не было, вынырнула далеко, далеко. Оглянулась, волосами тряхнула и вылезла на берег.  – А ты не спеши вылезать! Я оденусь, тогда вылезешь ты.
         
Выждав время, Митя поплыл к ее кустам. Файя просвечивалась сквозь их листву, обтиралась, волосами трепала, нежилась сама в лучах солнца. «Ее фигурка, как скалочка, так тщательно ее природа выточила», - думал с улыбкой Дмитрий.

            Он вышел на песок и стал к ней пробираться«Не спугнуть бы ее, полюбоваться». Ветка под ногами Мити хрустнула, Файя присела, надевая быстрее платье.
          - «Митя, оделась я. Одевайся и ты, выходи из укрытия». – Файя от него отвернулась.  Митя зажал ладонями свое сокровенное, подошел к одежде.
- А Матвей не такой, он нахальный, - Файя уже который раз сравнивала их.
          Она пошла к воде, Митя шел за ней. Файя нашла замаскированную веревку в камышах, подала конец Мите. Митя понял чего ему делать с рыболовными снастями: ветерями или мордочками. В Кочугурах тоже многие его селяне этим промыслом занимаются.

Из трех ветерей и двух мордочек линей и карасей они натаскали целую кучу. Наложили рыбы полный жбан, осталную в речку пустили. И той же тропою отправились в Самарскую крепость. Дорогой Файя Мите про хитрую рыбу рассказывала:
- Понимаешь Митя, какие лещи хитрые, в снасти входят и ловко назад выходят. Поэтому снасти надо проверять рано утром. А то мы бы с тобой на лапасе лучшую рыбу проспали.
- Проспала ты, а я рань вон какую там встал.
- Митя, гляди, а там что ты видишь? - Файя указала на амбары, где кони стояли уже впряженные.

Они к ним поспешили. Афанасий возился у подвод с поклажей. Когда они приблизились, Афанасий поспешил им на встречу, сообщил не радостным упреком.
- Полдник уже, а вас всё нету и нету. Салазар тут истерзался. Кондранины его не раз уже допрашивали: «Запропастилася где твоя Файя?» Вот если бы они увидали вас….  Эх, Митя, Митя! И ты, девка тоже хороша. Думаешь, не знаю только о чем? По миру хочешь пойти? А Салазару они этим и грозились. Пришли и сказали, штобы ты к ним быстро приходила.

И Файя теперь стояла с ними чуть не плача, глядя растерянно на Митю, а а то на Афанасия.
- Пойду я к ним, коль они меня ждут. Прощайте, дядя Афанасий, прощай и ты Митя. – Файя поцеловала Митю в губы, потом и Афанасия поцеловала в щёку. – Приезжайте, как там обоснуетесь, устроитесь. А нам с дедушкой о себе с базарниками сообщите, если чего.
И Файя побежала домой, не оглядываясь, к дедушке своему единственному поспешила, которого любила, а теперь невольно обидела. А Митя после ее ухода был не в себе. Он даже забыл, что в руках его был тот самый жбан с Фаиной рыбой. Он хотел было ее догонять, но ноги его не слушались, они с места не двигались. Такое он ощущал расстройство и такие душевные травмы «А еще встретимся ли мы с Файей?- думал он. - А если встретимся, то когда, где и как?»

                ПУТЬ НА СЕЛЕЗНЕВКУ

Ехали они проселочной дорогой, хорошо накатанной. Афанасий ехал первым, оглядываясь и все подшучивая над Митюрей. Афанасий  видел, как тяжело его брат переживает  разлуку с крепостной девкой. И он искренне ему сочувствовал.

- Братк, а ты с кем давеча разговаривал? – спросил его Митюря.
- Проснулся!? Слава тебе господи, - засмеялся Афанасий. - А то я с ним разговариваю, а он сидить как пень и молчить.
А разговаривал я тобой насчет той девки. Оставь ты ее от греха. Далась она тебе, такая чумазая, в отличии от наших.
Наши-то девки, они и есть как девки. И у нас их вон сколько, хоть воз грузи. А ты к этой прилепился. Не понимаю я, чево хорошего ты в ней нашел?  И ты че, али жениться на ней надумал?

- Обязательно жениться? Понравилась она мне, в душу залезла, - Митя насупился и опять на долго замолчал.

А за поворотом у расстроенного Мити вожжи в колесо  закрутились, лошадь его остановилась. Афанасий тоже остановился, подошел. Распутали вместе, дальше поехали.

И старший брат к младшему брату опять в душу полез.
- Мить, а я опять тебя как брата прошу, в душе ты свою Файю держи, а думай жениться на другой. Ее Кондранины в снохи себе метят. И не дразни ты их.

- Братк, не расхваливай мне других девок. Нравится эта мне, - не поддавался ни на какие уговоры Дмитрий. - Я может  был бы и согласен был с тобой по ней, но слухи шли, люди они не хорошие.


- Тебе не угодишь: та не девка, эта не девка. А какая же девка избу твою украсит? Хотя, была бы она, изба-то еще наша. Сложим ли мы ее? К зиме успеем ли? И зимовать мы тут с тобой будем ли?

А ты слышал, Митюрь? Салазар то о Селезневке как рассказывал, базар там богатый, - перевел Афанасий разговор на другую тему.
- А где она, Селезневка-то его?
- Должна бы появиться, а ее все нет и нет, - засомневался и Афанасий. - Он как мне говорил-то: лесочек как проедете, а дальше выедете на мосток. За ним и начинается Селезневка.
А Дмитрий слушая нарисованную братом картинку, представлял картину свою, которую видел перед собой. Вот эту необозримую степь, поросшую белокосой кавылью и редкими перелесками, вперемежку с прудами и озерами.
«Ах, какая тут красота», - думал он.

Но Селезневка не появлялась. И они уже засомневались «Не сбились ли мы с намеченного нам пути?»
- Не собьемся, - заверил Митюрю Афанасий, словно прочитав его мысли. - Этот поворот минуем и село их должно нам показаться.

Дождик стал накрапыват. Афанасий стал свою лошадку поторапливать. Подергивать стал ее вожжами и постегивать  кнутиком. А в это время за очередным поворотом их взору открывалось большое и долгожданное село.

 - Мыть, вот оно, село-то наше, - радостно известил Афанасий. - А дальше будет видна их церковь. И от нее улицей Дворянской  должны мы приехать на базар.
- Вот и поезжай теперь так, как Салазар рассказывал, - советовал Дмитрий, когда повстречался им мужичек ехавший на подводе. За которую на веревке был привязан большой, черный козел. Он сильно упирался большими рогами в землю и не хотел дальше идти. А хозяину чего оставалось делать? Он слезал и стегал кнутом козла, хлестал со всего маху.

Подъехали к мужику братья Зуевы, поздоровались.

-Ага, вот то козел, вот это и его хозяин, мужик строгий! - смеялся Дмитрий. - Не жилось тебе спокойно. Козла приобрел.
А мужичек с виду интересный: щуплый, шустрый, с бородкой клинышком. А втелеге у него баба восседала такая ядреная!  Он в зипунишке старомодном, в шляпе войлочной  одетый, на ногах у него сандалики. А она и собой солидная, и одеждой вся разнаряженная.
Заинтересовались братья Зуевы этой парой.

С помощью их справился мужик со своей проблемой. Успокоился, заулыбался, угощать стал ребят табачком, самосадом.
- Доброго здоровья тебе старина! – приветствовал его Афанасий. - Прешь эту скотинку непутевую не с базару ли?
- А отколь еще то? С небес думаешь? - ответил мужик.
- А посмирнее скотины выбирать там не мог? Овец, например.

- Хе, влезь в него непутевого. Узнай, умный козел, али дурной. Сказали, породистый. А потом уперся окаянный на средине дороги и дальше не идет ни шагу. Спасибо ладно вам.
А Афанасия овцы интересовали, продаются ли они на базаре.
  - А как же, без овец базару-то быть? Разных пород и мастей были там овцы, - ответчал мужик. И стал их расхваливать.
- Овца, скотина хорошая, как к шерсти, так и к мясу. А другие из их шкурок шубы шьют, овчины ежели сами выделывают, толк в них ежели знают. И овца она к кормам неприхотливая, скажу я вам. Она тебе на лебеде, али на полыни зимушку свободно проведет. И селезневцы их чуть ли не в каждом дворе по два десятка голов содержат. И у соседки моей, у Полины Павловны их водится целая отара (стадо).

- А соседка твоя на развод их нам не продаст?
- Кто ее знает, может и продаст. А самогонка вам в продажу моя не нужна? А чего, у моей Полины свой первачек водится. Для лекарства ее содержит. И в морозы для сугреву она хороша. Выпивают ее наши жители и от больного горла, и от ослабления у мужиков силы к бабам, не дай бог.

- А не на махорке у вас самогонка? – со знанием дела спросил Афанасий.
- Ды, ты што!? Вот те крест, - перекрестился Петр. А баба его огляделась по сторонам и на ухо ему зашептала:
- Петь, а ты ему, челэку-то этому для пробы ее и плесни.
 И мужик ее, найдя в передке медную кружку, подошел к своей бабе, а та и влила малую часть самогона Афанасию. Тот глотнул ее сразу же с большим удовольствием. Посмаковал губами, языком пощелкал, сказал:
- Мить, а правда, самогонка крепкая. А за бутыль вам  платить сколько?
- Отдавай им ее, Полин, за бог помощь, - подсказал ей ее Петр. И добавил, - Дома с ними по цене срядимся.
Договорились братья Зуевы с Течкиными и ночлеге.

После этого Петр ловко влез на свою телегу, взял в руки вожжи, стеганул кнутовищем лошади по боку, и поехали они дальше.

И вспомнился Афанасию разговор с Салазаром о приветливых селезневцах, у которых ночуют все проезжающие. 

А Петр вскоре уже подруливал к зеленым воротам. И Митя, шустро спрыгнув с телеги, стал ему эти ворота открывать.  А хозяин (на то он и хозяин) воспользовался этим, присел на лежащий чурак,  скрутку раскурил и обо всем, чего только знал, стал Мите рассказывать.
- Петь, акаянная твоя душа, опять ты им лясы свои бесконечные точить будешь. Ты заезжай сначала во двор. А потом, за столом им все и расскажешь. Но Петр понял свою жену по своему. Он поспешил помогать ей слезать с подводы и сгружать ее барахло.
               
                У Течкиных

Заехали, определили лошадей под навес.
 А Петру не терпелось. Он повел теперь Зуевых по своему двору. Показал сначала колодезь с висячей бадьей, с корытом для водопоя, которое выдолбил сам из большого бревна старой липы. Показал клети для овец, сараи для коров, другие строения. Они были у него все на загляденье, добротные, с крышами тесовыми, со стенами плетневыми, с дверьми плотными, просторными. Повел их Пётр и по дощатым мосткам на зады, где рос его исторический трех стволый клен: высокий, ветвистый. Полюбовались на него, пятьдесят четыре года ему. Поглядели добротную баню, проулком вышли к старому пруду, заросший осокой и ветлами так, что воды в нем со стороны не  видно. Но из пруда, как только они к нему подошли, вылетела длинноногая цапля и пара кряковых уток.

Братья Зуевы красивыми задами Течкиных залюбовались.
- А теперь и усадьбу моей соседки поглядите, – указал налево от его пруда Петр. - Женщина одинокая в ней проживает. Вдовая теперь. Раньше она барыней знатной и богатой в Селезневке считалась. Потом граф ее как-то возьми и разбейся.
- А молодая соседушка-то? – поинтересовался Афанасий.
- Не старая. Годков эдак тридцать, может. – Петр взял камень и с плотины бросил его в пруд. И откуда опять взлетели две утки. – Рыбешка мелкая тут водится, лягушки. Вот птицу это и приманивает.
- Дядь Петь, а барыня тебя не приманивает? – хихикнул Митя.
- А чево меня-то ей приманивать? У меня баба есть. Вот постояльцев моих она приманивает. К ней я их, нет-нет, и направляю. Када палати все в моей избе забиты.
Петр с иронией поглядел на обеих ребят, спросил: - А че, могу отослать из вас к ней на ночку одного. Конаться будете?
Но ему на полуслове пришлось осечься, сзади послышался приятный женский голос:
- На охоту ночную идете, или так просто прогуливаетесь? – она шла тоже со стороны того же клена. Важно шагала, величаво.
- Здравствуйте, барышня! – приветствовал ее сосед, потом приветствовали ее Митя с Афанасием (барыня последнему особо наклонилась).
– А я гляжу — мужики, подумала охотники. Они с ружьями тут иногда проходят. Утки, гуси в пруду порой садятся, их они и привлекают, - сказала женщина.
- Нет, они мужики проезжие, на ночлег одного из них не пустите? - попросил Течкин.
- Отчего не пустить, если мужики степенные, - ответила барыня.
Она опять конкретно улыбалась Афанасию.

А барыня собой выглядела приятно: округлое лицо, щечки пухленькие, румяненькие. Держалась с мужиками смело, даже озорно.
- Тады я вас с ними и познакомлю, - сказал Петр. - Этот будет Афанасий, а этот Дмитрий. А это моя уважаемая соседушка, Наталья Павловна, - указал он на нее. Наталья Павловна наклонила голову и мило улыбнулась.
- На жительство к нам, или проездом? – спросила она.
- Планируем на жительство. Но получится ли? - отвечал Афанасий. - С домом, с другими строениями до зимы бы нам поспеть. И нам бы овечек парочку у вас на завод прикупить. Нам Петр о них говорил, что вы ярочек и барашек осенью продаете.
- А отчего бы вам-то их не продать, - ответила она. - Таким-то красавцам.
Дмитрий хихикнул, вспомнив портрет царицы на стене у старосты. Сравнил этих двух женщин. И заметил: той женщине и у этой одинаково и аккуратно были уложены на затылках волосы.

А Полина им какую-то цитату прочитала насчет продажи овечек «Приобретайте и у нас, только у нас, ярочек и барашек, овечек мясных и шерстных. Вам будет выгодно, и нам».
- Это муж мой такие советы клиентам своим давал, - пояснила она. - А потом он умер. Теперь я клиентам своим так говорю.
- А от чего он умер? – спросил Афанасий.
Полина Павловна погрустнела, она повернулась круто, направляясь в свою усадьбу.
- Баба, она дюже хорошая, - проговорил ей в след Петр. - Она када идет, и словно плывет, воду в ведрах не расплескает. А мужик её, хлюстом хорошим был..., хитрец еще тот.

- Интересно. Дядь Петь. Дальше про него расскажи, - попросил Дмитрий.
- Ладно, расскажу кратенько Скандал у них был, - начал Петр. - С девкою, говорили, он связался. А мужик у той девки (или бабы) это дело распознал. Следил за ними, и выследил. Между ними драка завязалась. И барин тому мужику заниской хлопнул куда надо. Но этого никто не видал и не знал. Ночь она и есть ночь. А барин с девкою той дело свое и ведут. Отвели они дело-то, она домой задам своими пошла, он своими. И та мужика своего обнаружила, наткнулась на него. Потрогала лоб, а он холодный. «Убил его кто?» - она думает. Барин ее, значит.

Возвращается девка к своему возлюбленному. Сказала про мужика своего, а тот и думает «В Сибирь меня теперь». Напился барин, кучеру своему командует «Закладывай мне коня срочно, и самого резвого». А чево не заложить? Заложил. Влезает на тарантас с барином, а тот его с облучка прогоняет, сам на него залезает. Мчится что ни есть мочи к крутояру. А править лошадьми непривычный, ехал споро, но не туда. К крутояру мчался.

А лошадь не дура, от крутояра резко отклонилась. Тарантас  подвернулся, с передков слетел, с барином вместе в крутояр и улетел. Пришла лошадь домой одна, без барина. С клоком от его фрака на передках фургона. Так моя разлюбезная соседушка и овдовела.

- Да, дела-а, - протянул задумчиво Афанасий.
- А ты по нему не горюй, ночевать к ней иди, - советует Пётр.

К Течкиным возвратились. На завалинке женщины сидели,  спорили. На круг вышла самая бойкая молодица. Подбоченилась озорно, подошла к Петру, и говорит:
- Ты где шляешься? Скажешь небось, мол, зачем собралися. А ты Полину свою спроси. Не барыню-Полину, а свою, Течкину. Овечки-то ваши, мои, ее где? Их то, тю-тю. Ух! - И она на Петра, на соседа своего палкой грозно намирнулась (намахнулась). - Овец из стада пастух не пригнал, а ты бы по магарычам разным только и шастал.
 - Да, о магарычах мы говорили, а ты откуда знаешь? - спросил ее Петр. Которому картинка и сбора не первая, на всем привычная.
Оказалось все просто. Пастух в степи загулял и овец
из стада не пригнал. А Полина-то, барыня из стада ярочек своих тоже ждала. К женщинам подошла и все им как на духу рассказала. Который и помог барыне ярочек своих в сарай ее загнать. Ждала теперь она желаемых покупателей к себе.

Разгорелась лицом Полина у себя на кухне. Без прислуги с ужином хлопотала. отом пришла к ней ее подружка закадычная -  Полина Сергеевна.
Заявились через какое-то время к ней и эти трое: Петр и приезжие братья: Афанасий с Дмитрием.
В стаканы чешские вровень с ободками наливал им выставленную наливку Афанасий. Он барыне понравился, и был теперь тут на правах хозяина. Она рада была гостям, и поэтому, подавала им пример в еде и в питие.

За столом скоро стало шумно. С правой руки от Афанасия сидела Полина Павловна. У ней распахнутым оказался халат. Поэтому, Афанасий и не мог оторвать взгляда от ее коленок. «А ведь мне с ней нынче придется еще и ночевать» - думал он. Смотрел он и на Полину Течкину. Та тоже посоловела, теребила мужа: - Петь, миленький, домой нам пора. Айда! Видишь, за столом я сплю. е пойдешь, я с Митей уйду. Ты этого хочешь?

- Полин, ты молодец, сразу решила кому куда и с кем идти.

Митя был тоже не трезвым.
– Афонь, пойду и я к Течкиным спать, наверно. Я там и своих лошадей напою.
Афанасий согласился, отпустил. Кивнул ему кудлами.
 А Полина, хозяйка под столом наступила Афанасию на ногу. Она хотела, чтобы он у нее оставался. А он сам об этом сказал Мите. Митя его решение одобрил и понимающе ему улыбался.

                С ПОЛИНОЙ ПАВЛОВНОЙ

После ухода гостей Афоня Полине помогал убирать столы. Потом они разглядывали фотографии. Она сидела на диване, а халатик опять у нее распахнулся, Афоня перевел взгляд на ее ноги. Она это заметила.
- Красивые? – спросила она, отложив альбом в сторону. - Муж тоже мои ноги любил. Полина отвела ногу в сторону, и ее розовые икры вообще обнажились. Она взяла его руку, положила себе на колено. У Афанасия по телу пробежали приятные мурашки. Она сняла его руку с ноги и переложила себе на груди. «Смелая. И, небось, в этих делах опытная», - подумал он. Смелее теперь трогая ее груди, бока, спину.

Полина, млея от удовольствия, прикрыла глаза. Она давно не имела такого смелого ночника. А Афоня, мало чего соображая от хмельного и от этих чувств, не оставлял в покое все укромные уголки ее тела, трогая их, ощущая их приятную упругость.
  Полина пересела Афоне на колени. Лицом к его лицу она сидела, обвивая руками его шею, теребя волосы, ногам обвиваля его ноги. Она ласково гладила и массажировала его плечи, бока и спину. - Ах, прелесть-то с тобой мне какая, Афонь! - восклицала она. - И теперь мне чего бы бабы там не шептали, чего бы не судачили, а быть с мужчиной, ощущать его ласки - это мое, это только для меня предназначено.

И Полина правду говорила. Афанасий для нее партнером был необыкновенным: сильным, нежным и надежным. Она наслаждалась его ласками. Наслаждался и он ее телом, ею всей. Но Полине этого было мало, ей хотелось от него большего. Она высвободилась от него, пошла к свету, пригасила в лампе фитиль. А у Афанасия тело с головы до ног ломило, ему ее иметь хотелось, ему уже не терпелось.
Он встал, сбросил с себя портки и заграбастал Полину. Но она его остановила:
- Охолонись, Афонь, не уйдет должное от страждущего. - Она встала, приготовила постель, повела его в чулан. Там Полина взяла ухват, залезла им в печь. И Афоня вспомнил, как его Настя перед сном тоже доставала из печи воду, наливала ее в таз и заставляла его мыться. «Вон откуда к ней это пришло-то, от господ!?» - предположил он.

- А я ведь, Афонь, не подзаборная девка, я светская женщина. И муж мой был таким же воспитанным. Он в постель не ложился, пока мы с ним вместе не помоемся. И она первой влезла в просторное корыто, заставила ее со спины всю мыть. «Одно дело с женой купаться, это привычно. А с этой-то бабой делать мне это как-то не с руки?» - думал он, предвкушая чего-то необычного. Помывшись, и обтерев друг друга, Полина
повела его к кровати, велела ему ложиться к стене.

Висячую лампу она погасила и сама шмыгнула в постель. Афанасий стиснул ее в объятьях. И тело Полины мигом оказалась под тяжелым телом Афанасия. Его пышущий желанием вес придавил Полину. Она почувствовала его сильное вхождение. Следом были удары: второй, третий. И Полина от этого приняла много удовольствия. Так как, заведясь еще до постели, они к этому состоянию были готовы. Полина до этого часа такого мужика иметь у себя целую ночь и не мечтала, да и не знала о таких способностях деревенского мужика.

«Бог ты мой! И за какие молитвы я заслужила себе этого посланника, - смеялась она про себя. – И коим путем явился он ко мне, мужик этот могучий, по имени Афанасий?».  Полина лежала с открытыми глазами, с мыслями, волнующие и наполняющие ее. Обняв его со спины уже спящим, она теперь мечтала о своем Афанасии, о собственном. О муже она мечтала, о их совместной жизни и судьбе, которая поменялась бы к лучшему. И с этими приятными мыслями она тоже заснула.


                ДОРОГА  НА ПОСЕЛЕНИЕ


Утром они пили чай на опохмелку. Заявился Петр Течкин. Оказалось, он в отличие от Афанасия от стакана предложенного вина не отказался. Заверяя, что те места, куда едут Зуевы, он хорошо знает. И он их туда доведет даже слепым, а не то, что выпившим.
На этом и порешили. Все трое они и опохмелились. Позднее подошел к ним и Дмитрий.

Дорогой Пётр Понтелеймонович над Афанасием подшучивал, допытывался о вчерашнем. Завидовал, мол, счастливчик, с барыней спал. А когда тот не признавался, докапывался до деталей как она лежала на постели, как вела себя без него, видя его? Но Афанасий м на его вопросы не отвечал. Он только и знал, сопел и загадочно улыбался, похлестывая кнутиком свою лошадку.
Но Течкин не унимался, он старался своего допытаться.

- А то, я вижу, утром вышла на улицу такая развеселая, такая вся счастливая. Она расцвела с тобой. От чего бы это? С другими мужиками такого я за ней не замечал. Да на Полину твою в это утро дунь, и она бы взлетела.

     И Дмитрий на шутки Течкина не реагировал. Он все о Файе своей думал. И он как брат за Афанасиев ночлег у Полины переживает: «А чего бы ему  переживать-то за свой ночлег? Едем с ним по этой степи бобылями уже сколько? Ме-с-я-яц, может  и больше. А он женатый, его к бабе теперь и тянеть. Уйдешь на его месте к этой бабе. А эта баба какая? Краля».
        - Не надо бы нам покупать у ней этих чертовых овец, - вздохнул Дмитрий. И он это говорил для Афанасия специально громко – И теперь нам быть с ними как? Девать нам их теперь куда, если нет сараев?
- Афоне от нее и в степь бы не надо ехать. Пожить с ней. И Полина бы успокоилась, и он был бы спокоен. А куда ей тепер без него? С ним жить лучше. – Говоря это Течкин хитро улыбнулся Дмитрию, подморгнул ему.  -

- Эх, разгутарились мы, а тут и развилка уже явилась, - спохватился Пётр, когда дорога уходила круто влево. А потом она, версты через три, круто повернула направо и пошла на юг. – Считай, половину пути мы проехали, - сказал он Зуевым, улыбаясь. - ТИ вот тут давайте мы и перекурим.

Спрыгнули с подвод, Зуевы в мешках дорожных закопались. Но тут с чего-то Течкин на небо взглянул, а там надвигались грозовые тучи.
- Нет, мужики, дальше поедем, А то нас на полпути гроза и накроет..., -  объявил он, берясь за вожжи и усаживаясь в телегу.
А Митя на всякий случай раскрыл мешок с плащами.
Поехали спешнее, с тревогой наблюдая за надвигающей с запада грозовой тучей. Вокруг потемнело и стало почти как вечером. Потемнела и ковыль в степи. От огромных туч по  земле поплыли черные тени, вокруг  сразу все замерло и стихло. И только стрижи, предвестники дождя проворно по низ сновали, огибая подводы, крыльями чуть ли не задевая их. Ветер в степи стих совсем.

Зашипели и зашуршали первые дождевые капли в придорожной пыли и в траве. Потом крупные капли стали падать: шумные, холодные. Исчезли и стрижи. Надели мужики на головы кули от плащей. Сверкнула первая молния и осветила всю округу. Низвергся и первый оглушающий гром. Начиналась ливневая гроза.

Неуправляемыми стали лошади. Теперь они шли произвольно,  когда им надо, останавливались,  поворачиваясь задом к дождю, опуская уши,  гривы и хвосты. Теперь все подчинялось ливневой грозе. Радуется ей ей природа и пугаются.
Без дождя ливневого природа погибает. Живность в природе оскудевает или вовсе увядает.
И мужики грозу хотя и ожидали, но с робостью ее встречали. Глядели с опаской на темные грозовые тучи, на молнии,которые беспрерывно рассекали небо, и раскатывался на небосводе гром.
А теперь мужики сидели под брезентовыми плащами, молча, кому надо, курили. А дождь все лил и лил. Сплошными струями лил, истомившую  землю поливая как из ведра.

Но бесконечна только вселенная. В самых мощных тучах запасы дождевой воды небеспредельны. Дождь ослабевал, молнии и громы удалялись.
Через полчаса тучи ушли за горизонт, очистилась южная часть небосвода, выглянуло омытое дождем солнце. На западе, подытоживая конец грозы, с горизонта к горизонту перекинулось огромное коромысло, красивое явление природы . Это разноцветная радуга. Она пролегла через весь западный небосвод. И это семицветное коромысло радовало путников.

         Умылась дождем земля, бурными ручьями стекая в низины, в речки, в озера и моря. Напитались влагой поля и луга. Растительный и животный мир ожил. Загладились все расщелины и трещины на земле. Большая вода унесла с собой мусор и все нечистоты, которые осядут потом планктоном на дно морей и океанов.

Дождь всем принес благодать и радость.  Но от него и неудобства появились у наших героев. На дороге толстые слои пыли превратились в сплошную, непролазную грязь, лошади в ней теперь вязли до колен, увязали и колеса телег по самые ступицы. Но им надо было ехать, так как дело теперь шло к вечеру, солнце опускалось к горизонту.
Тяжело давались им версты, час езды казался им вечностью. А Течкин, знаток этих мест, улыбаясь, докладывал: «Господа! К Святому логу подъезжаем. Старцы там проживают, их повидаем».

Но старцев у ручья не было. Наверно они заняты были ликвидациями дождевых последствий.
         Приблизились к ручью.
- Митюрь, гляди, ручьи-то святые не успокоились, шумять., - удивился Афанасий.
И пока они радовались местной природой, старцы подошли к ручью, пригласили их к себе в земляные кельи.

У входов гости молились. Войдя в землянку - на образа крестились, которых там было множество.
Чай пили со свежим, бортневым медом. Разговор с ними вел старец Тихон. Он давал им мудрые советы: как и где им лучше селиться. Собой он был худой, высокий и немного сутуловатый.
- И там склоны солнечные есть, - говорил он, - которые и зимой от ветров защищенные, менее морозные и снежные. На таких местах и селитесь, - советовал он.
       А другой старец, Козьма, старца Тихона полнее, ростом ниже, мало с ними разговаривал. Но он после чая пригласил Митюрю пройтись с ним по их пустыне.

Понравились их места Митюре, особенно никогда не просыхающие ручьи на склонах. «Не плохо старцы тут устроились, - думал о них Митя.

- Тут для жизни все есть: зверья водится много, птица всякая, ягодники, травы целебные, - удивлялся он. Поэтому и пасека у вас  богатая, и огородик с овощами и с картошкой на склоне.

А Митюря на все это глядел, многому позавидовал с той целю, чтобы на их опыте себе перенять опыт. И когда от старцев они с Афанасием и Петром Течкиным ехали он им как на духу все увиденное выложил.


 - Хозяйственный ты у меня мужик, -  похвалил его старший брат, хлопая  его по плечу. - А это хорошо, это важно.  По приезду, на месте обо всем этом  потолкуем, а потом и у себя внедрим.
- А с чем потолкуем-то? С водицею родниковой? – подтрунил его Митя.
- Почему с водицей? Про обещанную самогонку забыл? - засмеялся Петр.
- Тогда, поехали быстрее. Время попусту не надо тянуть? - проявил нетерпение теперь и Афанасий.

И они уже через не большое время поднимались на крутую гору. А еще через немного на тормозах наши переселенцы уже спускались с крутой горы в красивую долину, в низине которой протекала степная речка. Она руслом была извилистая и до береговых краев заполненная водой. И пока они в нее спускались, под их колеса то и дело попадались большие и не большие промоины.

-  Езжайте тут тише, и держитесь строго за мной, - командовал им Петр. - Мне эти места хорошо знакомы. Сено мы на этих низинах каждое лето заготавливаем. Этим вот склоном мы дальше так и поедем.
Но потом Течкин повернул вдруг в левую сторону от реки. Поехал опять в гору, вдоль протекающего здесь ручья.

Подъехали к мостику, переехали его, где сильнее журчал мутный ручей.
И тут Петр свою упряжь подрулил к старому шалашу. У него и  остановился.
– Тут мы разгружаемся, распрягаемся и ночуем, - сказал он. - Шалаш тут есть, вода есть,еда из дома прихвачена. Несколько дней тут и проживем.
 

       - Благо – да – а – ть тут какая! - воскликнул Митюря, поднимая вверх руки, потягиваясь и оглядывая русло реки с высокой кручи. - Правильно говорили старцы. «К реке ближе селитесь».

А Петр делами был занят, на ночь лошадей стреноживал и планы по обещанному угощению в шалаше продумывал. Сказал им об этом мужикам, когда они к нему приблизились.

         А самогонка у Полины Течкиной действительно крепкая и быстро действующая. Заговорили мужики с нее на новом месте быстро.



- Ладно, поговорили обо всем, а теперь приступим за дела, - рассудил Афанасий, поднимаясь. – Пойду я травы коням на утро подкошу, к телегам ее наношу и фуражу им насыплю.

                ПЕРВАЯ НОЧЬ В СТЕПИ

         Петр убирать стал объедки со стола.
Дмитрий на дежурство ушел.
       - Фух, духота тут какая, – вздохнул он, вытирая ладоней лоб, посмотрел на фургоны. Пошел проверять путы у лошадей. Возвратился, косу взял, травы себе на постель накосил.
Вспомнил наказ Петра Течкина о сигнале на случай появления волков. Дугу под оглобли подставил, поперечником скрутил и лемех на конец оглобли подвесил. Получился пожарный сигнал. «Это вместо колокола». Шкворнем по лемеху ударил. Звук проверил на случай волков.

До половины ночи Митя на сене в телеге лежал, блаженствовал. Слышны пока ему были голоса ночных птиц. И в траве были разные шорохи: от сусликов, ежов, хомяков,зайцев. Митюря эти звуки знал на зубок. Слушал он их, звезды разглядывал, считал. Потом завывания  послышались со стороны селезневской горы «У – у – у, у-у-у». А затем начались хоровые завывания. И пошло, поехало дружное завывание.

Но волчья перекличка внезапно и прекратилась. Другое послышалось «Гу-у, гу-у, гу-у». Это ночной голубь с сухой ветлы голубке своей сигналы подавал. Потом в озере концерт лягушачий начался. Но он потом до утра самого не прекращался.
      
«И мне теперь тоже можно поспать, расслабиться», - подумал Митя.

Проснулся Митя от приятного сна, от запахов домашнего чеснока и парного молока. Солнце на небе было высоко. Уже звонко распевали жаворонки.  Мите неудобно стало, он сходить к ручью решил. Пошел вдол него и набрел на бьющий из земли родник. Ручей из него жгутом  выбивался и растекался по склону, петляя и уходя в сторону  речки.

Митюря пошел вдоль ручья, миновал шалаш. Рубаха и штаны у Мити намокли, хоть выжимай,  раскисли на ногах и ботинки. Митя запутался в зарослях густого репейника. Возвратился на стан, так и не достигнув берега Ветлянки, куда впадали ручьи. «Вот Варвара любопытная. Тебе это надо?», - высмеивал он себя.

      - Митюрь, чего случилось-то? Твоя одежда вся мокрая, - удивился Зотка. – А тут Течкин пропал. Завтракать бы надо.
         - Куда он пропал? Не меня ли ищет. - поинтересовался Митюря (его уличная кличка). - Вы ночью тут спокойно  дрыхнули, а я там с волками  воевал, звонил бил в колокол, пугал их, а им хоть бы хны. Не слыхали? – Дмитрий весело рассмеялся. - А рассветало, я родник пошел обследовать. Эх, красота там какая, Афонь. Селиться нам тут и нужно.
- Селиться? – переспросил Афанасий. И задумался. – А начинать тут с чево? Где кругом белая кавыла.

         - А вот давайте и начнем с обустройства родника, - рассудил  Дмитрий. - А то он там растекается и округ вся его в болото превращается. Там я и вымок. Направить нам надо и его ручьи в единое русло. А сам источник нужно нам огородить плетневым забором. А то в нем вся наша скотина потонеть. Первыми лошади, на которых сами приехали.
- А можеть обустраиваться начнем с закут? -  по хозяйски рассудил Афанасий, стоя у шалаша, на солнце сильно жмурясь. А Дмитрий в сторону солнца смотрит, и ему хоть бы хны.

         Они направились к подводам. Там находился и Петр Течкин, с лошадьми занимался.
- Попоил я их водой, принес из Ветлянки, - докладывал он. - Родниковая вода им не подошла, слишком холодная. Ее они пить отказались. А мне и мужикам нашим она нравится, Особенно в жару, летом. Пили мы ее и натощак с удовольствием.

         Завтракали у шалаша. На дежнике, на траве его разослали, а сами на траве кружком сидели. Петр Течкин им эту идею подсказал.

После завтрака рядом с шалашом установили плащевую палатку. Это на случай приезда сюда людей, которых Течкин им обещал привезти на помощь строительства жилого дома. Кирпичи придется коллективом делать. Работа очень тяжелая.
В обеденный зной ходили на речку, искупались. Потом отдохнули в новой палатке, в тенечке поспали.
А потом они колья ветловые для плетней заготавливали. Напилили и настригали их к вечеру более сотни. Думали хватит, но не для все знающего Течкина, он решил стены закут и  сараев делать плетневыми.
- А с внутренней стороны плетневые строения бабами нашими глиной жирной будут обмазаны, пояснял он. - И крыши закут и сараев ваших мы по селезневскому методу будем крыть. Во первых, с крутыми стропилами они будут, потом обрешеченными, под камышом и под соломой. И такая крыша легкая, теплая и водонепроницаемая. У меня вы были, мой двор видели? И скоро у вас двор такой же будет. В таких помещениях скот содержать — одно удовольствие.
Течкин весело рассмеялся и еще сказал:
- Жить вам тут будет удобно и нормально. И зимой во дворе за плетневыми заборами не будет метелей, защита и от волков.
 
К концу недели из Селезневки приехали мужики за сеном. А через них  Течкин Полину свою известил, что он поживет еще у Зуевых.  Предстояли им большие работы. До больших холодов их надо завершить.
Афанасий  сильный, ему поручались дела самые тяжелые.
- Подъедет Петро за кольями, не нагружай ему больше, - распорядился Афанасий. - Перекур сделаем. Дерево на берегу свалено, видал? - спросил он Митюрю, тот кивнул головой. - Вот, на нем мосточек и  сделаем, подходить к речке купаться, и бабам потом для стирки.

          Афанасий рассмеялся, всадив лезвие топора в пень. Сам на другой пень сел. Залюбовался поверхностью реки, где шустрые ерши и окуни  мелкую рыбешку гоняли. А пока он радовался их занятием, подъехал  Течкин. И Зуевы стали телеса свои оголять для купания.

        - Эх, красота нам тут без баб-то, - засмеялся Дмитрий, - стыдиться и голыми ходить некого.
        - Стыдиться-то некого, но без них и чиненок не поешь, за зад их не пощупаешь, - засмеялся Афанасий. - Искупались бы они с нами, обед бы нам приготовили, портки бы нам постирали. Да мало ли чего...Без баб мы никуда.
        - Братк, а ты мне скажи, с Полиной в ту ночь вы чего у нее делали?
- Ну, Митюря, ты и хитрец! А тебе это нужно.
Афанасий как бы обиделся, поднялся с пня и пошел по берегу. Там лежало  дерево. С него винтом он и сиганул в реку.

«Мне бы такую канапушку найти, как его Полина, - размечтался Дмитрий. – Или как та девка, какая у дяди моего на карточке. А где он теперь?» Воспоминания будоражили Мите голову.

Накупались мужики, остудили телеса от зноя. На песчаном берег разлеглись. И Пётр Течкин сообщил Зуевым хорошую новость:
       - Мужички! Я говорил вам, что селезневцы за сеном приезжали? Разговаривал я с соседом, с Фёдором. Просил я его, чтобы он там с мужиками толковыми поговорил. Он это сделает.
- Дядь Петь, и стряпух бы нам надо парочку, четверть самогоночки, - не лезя за словом в карман, сказал Дмитрий. - Зотк, и твоя Полина нехай с ними приедеть.
 Афанасий только больше нахмурился и ничего ему не ответил.
- О его Полине я не знаю, а моя Полина обязательно с мужиками ко мне приедет. Она дома одна не выдержит. - Заверил Течкин. - А возможно и соседушку нами уважаемую сюда с собой  прихватит.
И Афанасий от этой вести немного повеселел.

Вечером сходили к роднику, его еще раз осмотрели. Посоветовались, решили,  сруб ему ветловый соорудить и от скота вокруг его плетневой изгородью обнести.
Накрапывал дождик. Прошел час, а он все сыпал на землю.
        - Эх, погодка-то хороша! – радуется Течкин, подставляя под дождь давно  не чесанные космы волос на голове и кучерявую бороду. – Хо-ро-шо  землице и всем посевам! Влага им нужна. В сырой земле все семена  только и прорастают, а не в пыли. Мить, я прав? Слышал?
- Нам, дядь Петь, не дождичек для строительства, а вёдро нужно.
  Но, но-о! - протянул Афанасий, - вёдро хорошо, хлеб главнее.
Без хлеба насущного и плетня не сплетешь и глину не сомнешь. Дождь нам нужен, он ничему не помеха.

           Петр и Дмитрий идею Афанасия поняли.
К вечеру дождь перестал, а на следующий день настало ведро. И они со плановой работой управились. Родник обрел тепер новую жизнь за плетневой изгородью, возведенной ими. Появилас для их повседневного пользования и хорошая мостюлька на речке.

А Петру Течкину по особенному работа на роднике понравилась. По этому случаю он там даже на  ветле топором отметину особую сделал. Надпись вырубил «На первой седьмице, июня 1796 года братья Зуевы и с ними Петр Течкин родник поновляли, плетневой изгородью его обносили».

               

                ПРИЕХАЛИ ПОМОЩНИКИ

На следующий день из Селезневки должна была помощь приехать
Но эти люди не являлись. И мужики долго глядели на гору. Но бесполезно. В четверг Митя по усадьбе дежурил, мужики голос его услышали:
- Едуть Селезневцы! Едуть! - кричал он.
            С горы показались рыдваны с соломой и  фургоны с людьми. Шесть подвод к роднику уже приближались.
- И баба моя едет! – радовался Петр, -  а с ней, Афонь, и твоя Полина.


- Зотк, погляди,  моя Полина-то какая разнаряженая. Но
Афоня только улыбался. На Полину Течкину он мало глядел, он смотрел на свою Полину.  Она еще и развеской ехала, а ее каштановые волосы в узле большом закручены на затылке. И одета она была не в платье, а в легкий сарафан с цветами.
- Петь, а Петь? И долго ты жить у своих Зуевых надумал?
  - До вашего приезда, Полин, - улыбался Петр.
- А мы вас с Афанасием там ждали, еды вам настряпали.
- Тут вашу еду и будем есть, - ответил Афанасий. - Работа будет тяжелая. Глину месить и по станкам ее разносить,  это вам не шерсть чесать или носки вязать. - Опустив голову, хмурясь, он бурчал чего-то.



За завтраком распределялись обязанности. Петр Течкин своего любимого кума Федора назначил старшим по производственным вопросам. А других распределяя он подробно их напутствовал:
- Напоминаю, челэк ли, лошадь ли, все свое место и дело знать должны и строго его исполнять. В кругу ли лошадей ему гонять, воду ли возить, наказ мой всех касается. Напоминаю: Максим с Терентием воду подвозят, лошадьми в кругу  Борис Палыч управляет. Солому раскидывает и глину в кругу сбрызгивает  Фрол с Игнатом. Края круга подворачивает Митюря.

И тут Течкин театральным взором осмотрел женщин, им сказал:
– А вам дамочки за вкусную стряпню большое спасибо! Это тебе моя Полинушка, и тебе моя соседушка, Полина Павловна.
        Потом Фрол тут прилюдно и кажется специально назвал Течкина Петра Понтелеймоновича кумом. А по обыкновению он его по прозвищу звал, Халимоном.
И Дмитрию вспомнился рассказ Течкиной Полины об истории прозвища ее мужа, откуда оно пошло. «Ха, - усмехнулся однажды ее Петр. - Лимон! А сказали это яблоко».
И дотошные селяне его  восклицание «ха» с «лимоном» объединили. Прозвище получилось «Халимон!» Дмитрий рассмеялся. Все на него посмотрели. Пришлось выкручиваться.
- Дядь Петь, а помнишь как ты козла с базара на привязи волочил?
- Как не помнить, с него и началась наша дружба.
- А чё, вот за вашу дружбу мы сейчас по стакану самогонки и жахнем - предложил Федор. -  Работе она не повредит.
- А если повредит!? - засомневался Афанасий.
- Рассосется стакан-то! Уляжется с этой закуской, – загалдели мужики.
Афанасий и Петр переморгнулись.
           Они знали, самогонка у Течкиных качественная, а значит полезная.
И оказались правыми. Работа через час кипела. Мужики уже верхний слой земли на штык лопаты снять успели и вывезли телегами грунт к роднику, разровняли его там и утрамбовали.

Образовалось круглое углубление. Вскопали мужики и его на штык лопаты,  круг залили водой. И Фёдор по нему лошадей стал гонять, глину мять. Час примерно он с лошадьми в кругу топтался, пока не довел это месиво до состояния сметаны. А потом в это месиво мужики солому бросали, смачивали, и опять лошадьми ее топтали.  Круче и круче становилось месиво, все  труднее и труднее лошадям по ней ходить. Трудно Фёдору, которого лошади того и гляди с ног собьют, в глине затопчут.

А кум Халимон не унимается, он ходит по краю круга и подсказывает:
  - Кум, мни, рано мят бросать. Еще с часок лошадей погоняй.
И кум еще лошадей по кругу час гонял. Потом на сухое место их вывел. Он и сам весь в поту и лошади в поту, зато работой он довольный. Кирпичная заготовка (месиво) получилась крутой, вязкой, удачной.

На другой день к кругу пришли женщины – станочницы.  Стали они в ряд, к делу были готовы. Мужики им на специальной телеге подвозить стали массу,  вилами по станкам ее растаскивают. А Женщины руками и ногами в станках ее трамбуют, разглаживают, форму кирпича в станке жирной массе придают,вытряхивают. Получаются кирпичи.

Обеденное время наступало, стряпухи Полины прибыли с ведрами для щей, с ложками, с чашками. Удивляются они:
- Ой, какие вы все чумазые, уставшие! И, небось, есть все дюже захотели.

Дежники на траве мужики расстилают, чашки расставляют. Полина Павловна улыбнулась Афоне, спросила:
- Есть дюже захотел?
- Нам-то вы принесли еду, а скотине вон каково? – хмурится он. 
- Вы их потом покормите, а сами присаживайтесь и чиненки наши ешьте. Пока они еще горячие, - ответила она. - А поедите, в тенечке полежите.
Мужики с бабами усаживались у дежников кружочком, уплетая с аппетитом чинёнки с творогом, а потом и с картошкой. Потом  все поели, чего им женщины сготовили.
      
Так около двух десятков селезневцев безвозмездно работало в степи на их обустройство, помогало Зуевым на новом месте построит жилье и надворные постройки.
На третий день гости от них уехали. А остались здесь толко супруги Течкины и их соседка Полина Павловна. Ее Течкина Полина все старалась с Афанасием как-то еще объединить. И это у нее получится.

Путать лошадей Афанасий на луг повел. И тут Полина Течкина не будь дурой за руку подругу свою берет и ее на тот  луг ведет. А Афанасий увидал их, стал по сторонам с опаской озираться, не увидит ли их кто. И Течкина тут от подруги приотстала, а Полина Павловна одна к Афанасию пошла. Он в это время путал уже последнюю лошадь. Она подошла к нему.

- Бог в помощь тебе Афонь! - ласково проговорила она. - А меня соседушка родник поглядеть  отослала, сказала, чтобы я эту благодать божью никогда не глядела. И она сказала, что в роднике вашем вода дюже вкусная. Она мне правду сказала, Афонь?
- А  воде, какой там еще быть? – недовольно отвечал он. А сам как путал последнюю лошадь, так и путал, стоя на корточках.

Но Полина не обижалась на него, она его характер у себя тогда уже поняла. Он мужик не разговорчивый и не инициативный. Поэтому она сама его и старалась теперь  как-то расшевелить или разговорить.
     - И чего, выходит я зря к роднику пришла и к вам приехала? – спросила Полина. А сама подошла к нему ближе, глаза в глаза поглядела на него. А он от этого еще растерянней стал. Глазищами своими большими по сторонам стал еще больше зыркать и все чаще ими моргать. Потом, успокоившись немного, сказал ей виновато:
- Ладно, Поль, не обижайся. От мужиков мне было неловко.

Полина ободряюще ему улыбнулась, положила руки на его плечи. Он вокруг огляделся, но не было ни одной живой души нигде. Афанасий  осмелел, решаясь на то, чего было у них у Полины в ее доме. Он сгребает ее и несет под склон, в ложбину. Там он ее бережно опустил и положил на мягкую старицу (прошлогодняя трава). И высокие травы этого года надежно прячут их в зарослях, пахнущих полынью.

И теперь они, жаждущие сильно взаимных чувств и любви, находятся под этими покрывалами уже без страха. Особенно она, которая находилась под ним, под грузным телом Афанасия. От него, пышущего жаром страстной любви она была глубоко и надежно вмята в эту  прошлогоднюю траву, будто в домашнюю перину.
Это разнообразило их уют и любовные отношения, отличало по условиями их занятия любовью. Поэтому Афанасий так быстро и чувствовал в своем теле необыкновенный прилив мужских сил. От чего его желания и  возбуждения к ней так страстно, но так быстро закончились. От чего теперь уже произвольно он продолжал расстегивать ей на груди кофту, отрывая где и пуговицы, целуя Полине губы, больно их прикусывая.

Но она все его эти прихоти терпела, помнила его страстные действия в ее доме. И она знала, что  эти его неловкие грубости еще компенсируются им скоро новой энергией и мужской силой. Она понимала и его причину, от которой у него так быстро все закончилось, от чего их тела расслабли. 

И теперь, уставшие, но взаимно довольные они лежали рядом навзничь, вдыхая всей грудью воздух пахнущий цветами. Для них эти минуты были прелестью. Им слышно было, как щипали траву лошади, как стрекотали в траве цыкадки, как звенели трелью в небе жаворонки, как журчал ручей у родника.

- По – о – ли – на! – Позвал их издали женский голос.
Они проворно стали одеваться, подниматься, приводить одежду в порядок. Полина расправила за собой примятую траву. Потом они как ни в чем не бывало вышли на тропу из ложбины. К ним приближалась другая Полина, хитрая Течкина. Она сообщила Афанасию, что его там ожидают Пётр с Дмитрием, которые  кирпичи решили на ребро для просушки ставить.    Афанасий с двумя Полинами отправился к ним, беседуя с ними о разном, порой и ни о чем.

Но Полина Течкина женщина хитрая (мы об этом уже говорили), она  свою подругу вдруг спрашивает:
- Ну, как водица — то в нашем роднику, Полин? Прохладная небось утром-то? Умывались вы с ним небось?
Но и Полину Павловну на мякине тоже не проведешь. И она ей хитро отвечала:
- Какой - умывались, он там пока коней своих путал, пока то, да сё. А тут уже и ты к нам подошла. Не успели мы с ним к роднику подойти.
- Ну и ладно на этом. Обошлось, зато хорошо, - продолжала Течкина. - А то страшно было тебе небось бывать одной-то с ним у степи по началу, с таким-то? Он мужик-то собой вон какой верзила.
Полина Павловна Течкиной ничего не отвечала. Она от счастья только и знала ей улыбнулась. «Завидует подружка мне, ох как завидует. Согласна я с ней о том, что  не чета ее Петр моему Афанасию.». Думая об этом она потянулась сладко и подружке сказала:
- Эх, Поля! А Афанасий-то, как мужик, это и есть то золото. Которое нам бабам и требуется. Но он не для нас с тобой. И я с ним бы пошла в огонь и в воду. Он против, вас стесняется, всех стесняется. Айда, ладно к нашим мужикам, а то им надо будет к ужину уже чего-то стряпать.
          - Айда им стряпать - согласилась Течкина, - а то завтра нам стиркой на них придется заниматься. Одёжду они свою небось всю повымазали.



                ПЕРВАЯ ЗИМОВКА В СТЕПИ

Изба у Зуевых добротная получилась: теплая, просторная. Ещё бы, одни стены чего стоят, в полтора саманного кирпича, и  есть  горница, кухня. Но в кухне половина места занимает печь, за печью закоулок для содержания ягнят и телят. И в горнице Афанасий построил для отопления круглую голландку, за которой свободно размещалась двухспальная кровать.

В начале октября для пробы они уже истопили печь. Убедилис теперь - не дымит, варится всё быстро, зайцев на поду потушили, поужинали им вкусно. А Петр Течкин был тут за главного контролера, у начинающего печника Афанасия. А за вязание рам, за кровельщика, изготовления дверей и вязания плетней ответственность он брал полностью на себя.

Стены в избе, печь и галанку белили женщины каленым и потом толченым хрусталем. И после их работы все стало кипельно белым. Одно к зимним морозам да снегам не успели Зуевы сделать,  плетни с внутренней стороны в сарае и конюшне  обмазать. Но Течкин их успокаивал:
- Лошади не замерзнут,  за овец не беспокойтесь, они в шерсти. А ягнят и телят в сильные морозы в избу приводить будете. От овцематок на ночь забирать и в закоулок сажать.

         - Дядь Петь, разберемся, - улыбался на его инструктаж Дмитрий. - Благо, пырья и разнотравья разного мы накосили. Теперь приходи зима, она нам не страшна.

Но так как у них навоза не было, без кизяков (на топку) в зиму Зуевы уходили. Подумали они вместе с Течкиным и нашли выход. Чурок ветловых, хвороста разного, сухого под лапас в достатке они на топку наметали. То есть, на новом месте братья Зуевы обустроились хорошо, как в настоящей помещичьей усадьбе.

И зима в первый год их словно бы щадила, долго не приходила, не вступала в свои права.  Зато этот ее постылый голяч мужикам и скотине так надоел, от него уже спасу никакого не было. А снега в степи все нет и нет. И только в конце первого дня, января землю снег присыпал, но в оттепели опять растаял.

  Но в первую неделю снегу вокруг усадьбы намело столько, что не пройти и не проехать. Выявлялись ошибки с размещением дверей в сенях и в закутах. В сенцы было от снега не войти – до крыши намело, подходы к закутам занесены, и вся карда со снегом. С конурой Полкана ошиблись. Ее снегом занесло. А он из нее вылез, теперь сидит на крыше, воет. Афанасия это ночью беспокоило. Не спал.
- Митюрь, поди, из сеней пошуми ему. Беду он нам кабы не накликал.

Митя взял деревянную лопату, пошел будку Полкану откапывать. А у двери сеней большой сугроб наметен. Ладно  дверь отпиралась внутрь, а то бы не вышел Дмитрий.

Под рождество в ночь пурга тоже бушевала. Петр с Анастасией обещали в гости приехать. Но когда там, если выйти во двор нельзя было. В такую погоду не до гостей. Поэтому Зуевы на всякий случай начали откапываться. Дел со снегом хватило, до вечера копались. Со скотиной отделывались в полдник.

Выясняется с водопоем морока: к роднику в снегу ноги не вытащишь, а таять на лежанке снег на воду, много топки надо.  Решили прочищали дорожку к роднику и снег на дорожке трамбовать.
- А мне, Митюрь, буран в степи нравится? -  улыбается  Афанасий, - спится хорошо и думается. Не было бы только этого кобеля. Как Пантелеймонович нам  советовал, не кобеля, а суку у нево брать. Боюсь я его – не накликал бы он нам беды.
– Зато нам с Полканом в степи не боязно, он воет, а волки молчат.

Отделались с подворьем, Митя завтрак начал готовить,  Афанасий  уселся на табурете, глядел в окно. Потом он положил на подоконник бумагу, сосредоточился письмо писать. Долго  Дмитрий с завтраком возился,  а в это время Афанасий письмо сочинял. Написал, пришел с листком заполненными его каракулями к Мите на кухню. Очки отцовы надел и стал свое сочинение брату читать.

«Здравствуйте, уважаемые родственнички. Сегодня Христово рождество. «Днесь всякая тварь веселится и радуется, яко Христос родился от Девы Отроковицы. Уста смыкаются пред священным безмолвием Вифлиемской ночи, сердце в тишине внемлет ангельскому пению!, - говорили затворники».
Но к нам в дом христославцы не пришли. В этой степной глуши мы пока живем одни. А из соседнего села гости по плохой погоде не приехали. Здоровы ли вы там, дорогие наши - мамака и батяка. И как там поживають все  родственники? Здоровы ли соседи и уважаемый наш дядюшка, который проживает на стороне. Поклон ему за его к нам добродетель.
Он поди  и не подозреваеть, какой красотой божьей нас  снабдил. Родник один чего тут стоить. Увидал бы ево наш дядюшка. Журчить он звонкими ручьями и под гору день и ночь течет. Плетнем мы ево огородили, сруб обновили, камнем обложили. И теперь он как колодец, вода в нем студеная, стекающая в Ветлянку. А мы его, ручей то есть,  хорошо образили (обделали). Русло булыжником выложили.
Трав тут разных много, видимо не видимо ей, у порога самого прорастает. Накосили мы пырея лошадям и овцам, и разных разнотравий. Зиму им не поесть.

Избу хорошую выстроили, до холодов ее изнутри и снаружи  обхетали (обделали) с  людской помощью. Покрыли ее камышом, в дождь любой не протекаеть. А стены и полы избяные жирной глиной смазали, стены в доме побелили.
Но одна загвоздка получилось. Кирпичей на закуту не хватило, и мы ее стены из плетня сделали, а обмазать  не успели. Но ветра тут дують постоянные, которые нас тут через портки двойные пронизывают. А скотине зимой тут каково?

        Ну и ладно, как ни будь зиму первую перезимуем. А там - чево бог нам подасть.
Вы там как? Как там моя Настенька? Она бы тут по дому заскучала. В пургу тут домовые воють, а Полкан им подвываеть.   
         На этом я письмо заканчиваю, и теперь прощевайте. Поклон передавайте там всем, дяде и его бабе Софье. Приезжайте к нам летом. Ветлянку повидаете, степь. Рыбы в речке много, раков, а в степи много дичи разной».
                Ко всему, ваш - Зуев Афанасий.

                Н Е Л Е П Ы Й   С Л У Ч А Й

Но Иону  весточку от Афанасия уже не суждено было прочитать. Пока Софья перевязывала ему рану, пока кучер Володимир смазывал карболкой раненых лошадей, в лесу быстро стемнело. Посовещались они, и решили ночевать здесь же, у костра. Благо, что валежник был под руками и в лесу тихо. С правильной укладкой хвороста и с его поджогом колдовал пока сам Ион. Его этому когда-то обучали на царской службе. Поэтому, от чуть дулеющего фитиля  пламя скоро охватит всю кучу.
       - А теперь поддерживать костер я доверяю вам, Володимиру и Дементию, - улыбнулся Ион.
          Но они должны были еще лошадям корма выдать и ужин всем приготовить.  Так что костер в начале ночлега был к стати и обязателен. И когда все это было исполнено, то кучеру вдруг вспомнилось:
- Ион Кирилыч, а почему без винца-то ужин?

Ион, сидевший в это время всех ближе к костру на заячьем тулупе (подарок князя Орлова), распарился. Ему вставать за портвейном каково. Он поглядел на Дементия, улыбнулся, в шутку сказал:
- Я хоть и слышал, что от жары кости не ломят, а у меня они заломили. Поэтому, Дементий, пмолчи пока. Ишь старшой нашелся, тоже мне.  А Володимир о портвейне напомнил правильно.  Мы из багажа все вытряхнули,  а о  напитке, забыли, о портвейне.
- Эка — память, а, стала,! Извиняюсь, подводит, - сетовал Дементий. – Вино вам, стало быть, надо?
           За вином сходила Софья. А тепер в отблесках костра лицо ее горело и было прекрасным. Она молодая поднялась из своего  ложа, за валежником пошла. Володимир сел на ее место, стал бросать ветки в костер. Потом он взял бутылку марочного портвейна, разлил одну по всем стаканам. Выпили.

Вино на природе вкусное, да еще у  костра ночного.
         - Вто это да! Винцо! - хвалился Ион, поводя рукой по  животу. - От нее больше чем от костра тепло в нас разыгралось.
  Софья отметила его возвышенное настроение. Улыбнулась.

- Ион, а как рана твоя, не сильно болит?
- Не болит она, Соня, - успокаивал он ее. - Ты о ней не напомни, я бы о ней давно забыл. Так, а еще разлить малость  портвейна? - спросил он, обводя всех глазами.
– Можно и разлить, - отложив ложку в сторону, ответил кучер.
Ион исполнил его желание.

Пикник в лесу, да еще при ночной луне, у костра удавался.  Настроение поднялось у всех, Софья и Дементий от вина и тепла  стали задремывать.
- На покой тебе нужно, моя дорогая, – сказал ей Ион,придвигаясь к ней, закрывая ее ноги тулупом. Она мило улыбнулась.
– Господа! Давайте не будем дремать и унывать. Идет у нас пока слава богу все нормально и по плану. Как говорится: чего пережили – не повторится, а чего бог пошлет - увидим. Такие  правила. За осенью будет зима, а за весной – лето.

Случай я вам из моего детства расскажу:
Кирилл Степаныч, дедушка мой на зорьке будит меня, вставать не охота, за окном петухи горланят, темно в избе.
          Встали мы, попили молочка, вышли во двор, повели быка на луг. Бык идет, а за собой соху на постромках везет.
Прибыли на поле. Он соху поднимает,  за ручки ее держит, вдоль борозды направляет. И мне он велел вдоль борозды идти и быка на поводу за собой вести.

До вечера мы с ним так и ходили, землю сохой бороздили. А на ночь в борозде ее оставляли, сами (и бык с нами) в деревню отправились.
Трудная работа, нудная, но необходимая. Поле это мы с дедушкой потом разными культурами засевали. Любота в поле.
Остались мы там В копне на ночлег с дедушкой расположились, а быка Синего от копны не далеко стреножили. Спим ночь в поле, вторую. Все было спокойно, тихо. А на третью ночь дедушка меня в бок толкает. Просыпаюсь, слышу, волки за ближайшим пригорком завывают. А дедушка мне шепчет:
- Пойду костер разожгу. А то звери эти быку нашему горло перегрызть могут. И случится у нас тобой внучек беда.

И дедушка копну ближайшую запалил. Волки костер увидели, выть перестали. - А я вам это к чему рассказываю?
Ночь вокруг. Поэтому и нам костер горящим поддерживать надо, поленья в него подбрасывать.
- Ион! А спать когда же будем? –  спросила встревоженная Софья, которая до этого поспала и не слыша его рассказа.
- Умница! - Ион погладил ее по спине. — И я про сон думаю. Но и про дежурство у костра тоже думаю.

                НА ДЕЖУРСТВЕ
Кучер согласился дежурить у лошадей и у костра первым. Остальные отправились в дилижанс ночевать.
Подбавив ветки в костер, Володимир проверил и лошадей. Походил вокруг, нашел удобное место, уселся, закурил, уставился на небо. Стал считать падающие звезды. До часу ночи было тихо и спокойно. Во втором часу чиркнула и упала на небосводе очередная звезда: «Еще человека где-то не стало, - вспомнились утверждения стариков. - И наша жизнь мелькнула, и след ее простыл. А останется ли памятью о нас? Или на кладбищах только и всего — холмит травой поросший и православный  крест. А слава некоторым. Нам память временная».
Послышались чьи-то шаги. Володимир обернулся.
- А, Кирилыч!? Тут мне звуки ночные  жуть нагоняют. Вы к ним привычный. В детстве с волками имели дело- Володимир у костра теперь стоял, на вилы опирался.

- У нас с дедушкой вил тогда не было, - засмеялся Ион. - А в  походах потом были ножи и саперные лопаты у гусар.
Он поискал кухонный нож на месте вчерашнего имитированного стола, взял его, взял вилы у кучера.  – Иди под мой тулуп. Полежи, а я тут отобьюсь от ночных разбойников.

Но Володимир от Иона не сразу ушел. Волки вдали так и завыли, лошади тревожно пряли ушами, копали снег копытами.
Но вой перестал, когда  Ион ударил шкворнем о дерево и  в костер пламя прибавил.
Володимир в дилижанс ушел.
Ион повадки ночных зверей знал, знал чем их успокаивать. Волки себя пока никак не проявляли. Он сидел за деревом и о делах предстоящих думал, чего-то планировал.
К рассвету он заметил как за деревом тень мелькнула, как лошади насторожились. Ион встал, погладил из них одну. Лошади успокоились. И тут последовал резкий прыжок ночного зверя к  лошади. Ион волка увидел, который уже вцепился в горло лошади. Он не испугался, не растерялся, а сделал выпад вперед, всадив рожки вил в волка. Зверь взвыл, сиганул вверх, оторвался от горла лошади и скрылся в ночи. Но взвилась от боли на дыбы и лошадь, обрушив передние копыта на  Иона. Огненный шар пронизал его тело. Это было мгновение, отложенное в сознании.

Володимир в поту проснулся. Вышел из дилижанса, в лесу светло, костер еле тлел. Подошел к лошадям, Иона нигде не было видно, встревоженные кони пряли ушами, сновали ногами. Увидел кровавое пятно на снегу и окровавленную шею кобылицы. Увидел лежащего навзничь Иона.
- Софья Маратовна! Дементий! – разнесся эхом по  лесу его голос. Сон как рукой у всех сняло. Дементий колтыхался мелкими шажками на его голос.
           – Иону Кирилычу плохо!- шумел Володимир. Софья путаясь в одежде, бежала, падала, вставала, опять падала. Дементий, как мог, помогал Софье. Володимир приник ухом к груди Иона, слушал, бьется ли у него сердце.
- Дышит и губами шевелит, - радостно сообщил он  Дементию.

Хлюпающая Софья стояла на коленях у изголовья Иона,  шарфом обтирала ему губы. Ион ими шевелил.
- Он сообщает нам чего-то, - встревожилась Софья. - Не холодно ли теперь ему? Володя, переложите его на тулуп, - попросила она.
Дементий  с кучером на тулуп беспомощного Иона переложили,  волоком переместили к костру. Софья стала обрабатывать ему голову.
- Дядюшка Дементий, в дилижансе  медицинский пакет есть, принесите мне его, - попросила она. У Иона на голове она обнаружила глубокую вмятину. - Не волки ли его укусили, дядюшка?

Кучер с Дементием наклонились к Иону, стали его внимательнее обследовать. А потом, при обследовании окрестности они обнаружили мертвого волка. В его боку торчали вилы . Ночная трагедия вырисовывалась яснее. Ион почти умирал теперь в дилижансе.  На два тулупа там его положили, третьим накрыли. Но его трясло, не смотря на тепло. А заботливый Володимир спешил его доставить к заезжему двору.

Но беда в одиночку не ходит. На дороге их опять остановили  вооруженные людьми. Среди них Софья угадала Крутякова Прокофия Вениаминовича. Два постучали им в дверь.
- Угодно вам чего? - сердито спросил их Володимир. Он приоткрыл оконце, объяснил, что они везут к ближайшему доктору тяжело больного. «Медведь его задрал», - сказал бородатым людям он.
- Открывайте! Мы его и осмотрим, - сказал Крутяков голосом высокомерия.
Володимир ему поверил, дал знак Дементию. Тот открывал дверь в дилижансе.

               

                Участь у Иона плохая
Крутяков и его сопровождающие вошли, поздоровались. Софья с надеждой подняла на него заплаканные глаза.
– Воистину, пути неисповедимы, - проговорил она.
- Я вас понимаю, Софья, и  сочувствую вам, угадав в больном Иона. Чего с ним?
- Лошадь копытом его ударила. Пожалуйста, не задерживайте нас, - взмолилась она. - Пропустите, не пересекайте нам дорогу.
- Обижаете, Софья. Я правду сказал, среди нас есть доктор. Им являюсь я. Правда, не травматолог, а психолог. Но клятву Гиппократа я принимал. Поэтому, больного я обязан осмотреть.

  Окружение Иона молчало. Тогда Крутяков снял пальто, подошел к нему, стал разбинтовывать ему  голову. Осматривая рану, он безнадежно качал головой.
- У больного тяжелая черепно мозговая травма. Он нуждается в осмотре у специального хирурга. Мои люди знают где он проживает.  Они Иона доставят к нему.
Крутяков с сочувствующим видом подошел к Софьей. – Вы согласны его к хирургу отправить?
Софья не понимая его намерений. Она указала ему на рукомойник, подала полотенце.
- Терентий и Митрофан, в сани перенесите раненого и отвезите его в поселок Рощино, - распорядился Крутяков.
Они стали его распоряжение исполнять, а Софья стала одеваться.
– А этого делать не нужно, - остановил ее Крутяков. - Больному достаточно одного сопровождающего, Дементия. А нас с вами есть полезный для вас разговор.

Иона увезли. Пересев к Софьей поближе, Крутяков нагло стал ей улыбнулся. Она от него отодвинулась.
– Я плохо пахну? – он нахмурил брови.
- Просто мне нет дела теперь ни до чего.
            - А мне есть дело до всего. Ты должна это понимать, Соня.  И я тебя понимаю и сочувствую. Хотя как врач я открыто тебя заверяю, Иону никто не поможет, даже и светила хирург. Ему уже не выжить. У Иона  мозг травмирован. У него было сильное кровоизлияние. Ты это прикинь и прими разумное решение.
- Какое решение? О чём вы - Прокофий Вениаминович?
- Она посмотрела на него, потом посмотрела в окно. Там слонялся взад и  вперед ее кучер.
- Так, хватит, Софья! – повысил голос Крутяков. -  В ролях вторых я не намерен больше ходить. Надоело! Настоялся я с тобой рядом и насмотрелся (на вы он с ней уже не говорил). А про это никто не знал. Никто, -подчеркнул он. - А могли бы знать.
Я не из тех, которые использовали тебя.

- И зачем ты мне теперь это все рассказываешь, напоминаешь?  Там бы и приводил меня в чувство, там бы и рассказывал о своей добродетели, – Софья задумалась,  замолчала. - Тогда бы я могла понять тебя и оценить. А теперь мое прошлое воспринимается мной как страшный сон. Не взвесить мне его и не осмыслить. Моя забота теперь о моем муже. Он жив пока, и говорить нам с тобой пока не о чем.
- Есть о чем, Соня. В твоей заботе он уже не нуждается. А тебе еще надо жить. Ему так или иначе - хана. А нам с тобой о будущем надо подумать, возможно и о совместной жизни.
- О нашей семье? - удивилась Софья. - Она у меня и без Иона и без тебя будет. А знаешь с кем? Вот с кем, с моим ребенком.

Софья демонстративно положила ладонь себе на живот.
- Без отца оставлять ребенка ты не имеешь права, - нашелся с и ответом Крутяков. - Это бы и твой Ион так сказал.

Крутяков приблизился к Софье, попытался ее обнять, она ладонью от него отгородилась.
– Не примешь моих предложений - отдавай мне бумаги на его наследство, - заявил ей ультиматум Крутяков. - Я их оформлю и наследником укажу вашего, а может быть и нашего с тобой ребенка. В нем течет кровь чья Я подозреваю, это моя.
- Об этом только бог знает, моли его, - уже не так уверенно отвечала ему Софья. - Будет его сходство с тобой – твоя правда, а Ионово сходство будет с будущим ребенком – его правда.
Софья ужаснулась своим словам. Но слово  вылетело, его не поймаешь. Она отдала ему нужные документы.
Забрав их, Крутяков с охранниками уехал. Отправились в сторону заезжего двора и наши герои. Куда чуть позднее им доставят Савелия с Ионом.
- Если ему станет лучше, моли бога. Я от вас отстану. А если он у хирурга умрет, ты и наш ребенок будете моими. Так обещал ей Крутяков.

                НА  ПРАЗДНИКЕ

  Под рождество Зуевы улеглись спозаранку. Но Мите не спалось. Ветер фортками всю ночь шуршал «Не пурга ли опять там начинается», - думал он.
А утром Палкан залаял. Братья проснулись, в избе темно.
- Ночь на дворе, а он буглатить надумал, - ворчал Афанасий, устраиваясь удобнее на подушке. Но Палкан не унимался. Дмитрий к лампе зашаркал. Уздуй лампу, вышел в сени, где  за дверью как бы шуршали. Стал прислушиваться.
- Умерли вы што ли? - послышалось за дверью.

Митя узнал голос Течкина, отозвался:
- Я слышу тебя, дядь Петь! Чего приехали-то спозаранку? - Он нащупал  засов, выдвинул его, открывает дверь, а выход во двор снегом опять забит. - Дядь Петь, помогай, откапывай.
- Лопату давай, – подсказывает ему Петр.
Вышел в сени со светом Афанасий. Посветил Мите, тот  лопату  нашел, стал Течкину ее в щель просовывать.
Откапали Течкины Зуевых, устроив у двери снежную траншею.
Вошла их парочка в избу, спела торжественно рождество у порога, получив за это подарки от хозяев.
- Спасибо! И с праздником Рождества Христова вас, -  благодарила хозяев за кренделя Полина Течкина. Вошла в горницу, там на образа перекрестилась. - А мы когда собрались к вам ехать, я своему говорю «К чёрту твою самогонку, от нее  язык сохнет». А сама улыбается, смотрит на стол, где у Афанасия граненые стаканы уже расставлены.
- Ох, и бабы нынче пошли, - Пётр погрозил пальцем своей Полине. - Неделя праздников, а она «Не бери самогонки». Ды без нее за тоска съесть. Так, Афонь?
Афанасий солидарен с Петром, он улыбается Петру пожимает ему руку.

Утром рождество стряпней встречали, еды разной и много  наготовили. И потом выпивали под нее мужики самогонку с тостами и с песнями старинными. А Полина брагу выпивала, но она и с браги их активно во всем поддерживала. А Митя всё допрашивал ее о Полине Павловне, мол, почему ее она не привезла.
  - Мить, она ехать хотела,  ходила я вечером к ней, спрашивала. А она смеется и говорит «Не удобно мне к ним самой-то приезжать». А она на масленицу вас приглашает.
- Скучно и ей там, – сказал Петр, смеясь, трогая бородку.
- А Мите тут кучно, в Крепость свою рвется, - встрял в разговор Афанасий.
- А ты чево же сам-то в честь рождества христова мало выпиваешь? Ай, в монахи  записался? –  засмеялась Полина. Она и теперь о нем думала, что у Афанасия интерес к женщинам очень слабый. -  Давай, фонь, выпьем с тобой за её здоровье.

И для примера Полина первой потянула своё пиво, Афанасий тоже пригубил самогонки, сморщился.
- Фух, крепка зараза. А я, Полин, письмо дяди нашему,Метелину написал. И собирался  соседке тоже твоей написать, -  не закусив и сморщившись докладывал Афанасий.
– А Петю моего видал, он кружку полную тяпнул, и уплыл с  мозгами, родимый.
- Полин, перестань врать! Раскалякалась почем зря, - обиделся Текин. - Ты лучше нам с Митюрей поднеси по кружице и браги своей хваленой. - Он зевнул сладко, а Полина дала знак Афанасию наливать всем теперь браги.

Выпили мужики. И заиграли в них сахара весёлым хмелем, ударили им еще больше по мозгам. Это их взбодрило и развеселило. Стало в избе им комфортнее и светлее. Мужикам захотелось петь. Попели они немного, Петра на разговоры потянуло, Митюрю к чашкам. Он их зачем-то раздвигал, потом  сдвигал. Ломтики хлебные в руках мял,  потом он поднимал и становил стаканы друг на друга.
- А нам бы тут с Митюрей только первую зиму провести, - размечтался Афанасий. - А весной мы огород около дома вспашем и посадим, пчел заведем.
- Эх, пчел, да-а, дядь Петь! Поймай нам их роев пять, - размечтался Дмитрий. - У вас лес, а в степи их не поймаешь.
И Митя вспомнил, как в Крепости они с пчеловодом Кондраниным их с дерева снимали.

  Но Полине беседовать с мужиками некогда. Она принялась за уборку стола и за мыте посуды..
- Зотк! А там лошади ржут, встревожился Митя. - Айда на двор отделываться. Время-то обед. Погляди...
Пошли во двор. Пётр с порога сеней посмотрел и посоветовал «Туннель вам до закут надо в снегу проложить».
- Тады и до родников прокопать тунели можно.
-Афонь, я о деле тебе говорю, - обиделся Пётр.
А в это время Полина на льду скользанула. Митя поспешил ей на помощь.
- Надо аккуратнее у нас тёть Поль, - советовал он, отряхивая с ее шубы снег. - В оттепель налой появился, а теперь морозы.
Полина благодарно смотрела на Митю.
- Митюрь,  а Файя-то твоя девка красивая?
- Все девки красивые, тёть Поль, а бабы не красивые.
- А жить-то она сумеет ли в степи? - засомневалась Полина. - К ней бы ты жить ехал, а Афанасий к Полине Павловне бы своей.

- Не пойдёть такой коленкор, теть Поль - рассмеялся Дмитрий. - Не пугаемся мы тут ни волков и никакого одиночества. А дальше видно будеть.
Обживёмся тут, а потом и другим кочугурцам сюда дорогу покажем, они к нам тоже потянутся.
- Так-то бы - дай бог. А двоим вам зимовать скучно - Полина погрустнела, задумалась, стала дело ему советовать. - И она бы, баба-то ево, Афанасьева согласились сюда приехать, еду бы вам готовила, на вас стирала, вязала, штопала.
- И нам было бы хорошо, - согласился Дмитрий. - Но когда сюда мы ехали, нам девки тоже попадались, тёть Поль. Одну ты знаешь, Полину Павловну, соседку твою. А с моей девицей, с Файей ты не знакомая. Вот с ней я тебя скоро и познакомлю.

Но у  Афанасия есть жена в Кочугурах. А в дорогу с ее пузом ехать ей как?
- Да, тяжелую бабу в дорогу не возьмёшь – согласилась Полина. – Мить, а ты пойди к ним. Мужики отделались небось.

Пришли мужики домой и поели с аппетитом, стали самовар  разжигать. Петра Полина заставила эту работу выполнять. А сама она нагрела на плите ведерный чугун воды до кипения и мыт стала посуду. Насухо ее тряпкой чистой вытирала и на полицу складала.
И не заметила, как сзади к ней кто-то подошел, закрыл.
Это наверно Митя? - предположила она.
Нет, это я, - ответил ей Петр, который ладонями закрывал ей  глаза. Он перенес их на плечи, а потом обнял жену сзади за стан.
- Эх, Полинка, а чего бы мужики тут делали без тебя? Без единственной и неповторимой, - расхваливал он ее.

И она благодарно к нему перевернулась.
-  А мы-то, Петь, там, в Селезневке-то нашей с тараканами на полицах воюем. А тут не бегают пока они у них ни ночью, ни днем. По полкам-то, и по божницам.

- Не спеши завидовать, - предупредил ее Афанасий. - Придуть эти твари и к нам в ваших шмотках же,  или с сеном.
- Тряси свои шмотки лучше, прежде чем в телегу садиться и к ним ехать, - по серъезному предупреждала мужа своего Полина.

- Полин! А я думаю, не рано ли нам переходить на чай-то? - Петр ее от своего остроумия рассмеялся.
- Нет не рано! – повысила голос Полина. – Мите вон не рано. Правда, Мить? - спросила она. - А тебе, знаю я чего надо. Тебе самогонки еще подавай.
- Да, я с предложением тети Полины согласен. - поддержал ее Митя. - Иван – чай на ночь нам надо пить. Да еще с душицей и с медком. Это будет нам и в удовольствие, и на здорове.


И Петру Течкину ничего не оставалось делать, как с ними  соглашаться. Он поднялся и пошел в сени за  травами и за медом.

А после вкусного чая у Течкина обиды ни на кого не было.
- Полин, а помнишь, на ярмарке к нам из Землянки киргизня  приезжала? Были там и башкиры с лошадьми выездными. Ими они торговали и упряжью.
- А ты там глаза продавал? - засмеялась Полина.
- Какие глаза? Грузди соленые и сушеные я продавал.

- Теть Поль, а нас с Зоткой в грибах разбираться научишь? - заинтересовался Митя. Но в это время под печкой  петухи загорланили.
- Петь, кочета кукарекают, - напомнила Настя. – Полночь за окном. Укладываться на покой и нам пора.

Но Течкину не пришла еще его пора, он к отдушнику пошел курить и за одно поговорить еще о чем-то.
– Эт, мужики, пырей мы тут косили, дожди заморосили. Мы в шалашах  день сидим, два. В сенокосную пору тут такое бывает. Потом погода установилась. Я корзину в руки, ножичек, иду к рощам берёзовым. А там свинухов, шампиньонов, грибов видимо-не видимо. Набрал их, лукошки заполнил, а Полина солила. И я ими зимушку потом на ярмарке торговал.

Увлек Петр этими рассказами братьев Зуевых. Полина уже спала, а они проговорили о грибах чуть ли не до вторых петухов.
Договорились, что на следующее лето к рощам тем они за грибами все и поедут. Договорились они и Митю в Селезнёвку с собой заберут. Он у них погостюет, Полину Павловну навестит, а после этого с Течкиными в Крепость  поедут к его Файе.



                В ПУТИ К ФАЙЕ

Но как только они выехали из усадьбы Зуевых, поднялись к логу святому, позёмка через дорогу и помела. И пришлось им ехать долго до Селезневке.
- Вот чёрт нас дёрнул в такую погоду к вам в гости приехать, - жаловалась Полина.

Приехали в Селезневку, а к службе в церковь  не поспели, это Полину огорчило. Отвлекло предложение Течкина. Они лошадей с Митей отпрягли, поставили их в конюшню, дали сена, после чего Петр, Полина и Дмитрий отправились с плановым визитом к Полине Павловне.

От Афанасия они ей передавали  письмо, которое она при них читала и мило улыбалась.
Видно было, письму она рада была несказанно. А после ее прочтения эта любящая Афанасия барыня не знала куда гостей посадить и чем их угостить. Но они ей сказали, что гостевать у ней долго не намерены, так как  с утра планируют к Митиной невесте в Крепость съездить. Поэтому соседка долго не стала их задерживать.

                В КРЕПОСТИ ВЕСТИ НЕУТЕШИТЕЛНЫЕ
Дорога после ветреной позёмки была с переносами и с крутыми раскатами. И в одном месте под раскат Полину так в санях толкнуло, что она на обочину из саней вылетела.
- Тёть Поль сиди теперь крепче, - просил ее Дмитрий, сажая опят в сани. - А то мы же не проведывать их едем, а свататься.
- А чево же, и равлно. Зачем с этим тянуть-то, Митя? - рассмеялась Полина. -  Вот не смелый ты, гляжу я на тебя. А то бы ты на своей этой  Файи еще тогда бы женился. А то она за смелого парня вдруг ды  вышла?
- Эх, едри твою душу, семь грехов с половиной! - выпалил Петр свою любимую скороговорку, -  а я думаю, чего это лошадь в рысь пошла? Оказывается баба нас ждет, не дождется. А хотя «Баба с воза -  кобыле легче», - в народе говорят.
 
Заехали в лес, где деревья в зимнем убранстве, в сказочном инее. Версты две они ехали под этим красивым покровом. А когда выехали на открытую долину, казармы и показались. Побелены у них были стены и стояли все они ровными рядочками. окнами и дверями на улицу.  А их жители, казаки служивые деревянными лопатами очищали их дворы от снега. Увидев едущую санную упряжь они  распрямлялись и опираясь на черенки лопат, с любопытством рассматривали проезжающих.
- А вон за тем поворотом и Фаин домишко будет виден, - указал Митя.
- И не тяни с ней, Митя. А то загребут ее у тебя бравые казаки, - напомнила Полина еще раз сидящему с ней рядом и вздыхающему Дмитрию.
- А чево, баба моя права, ты ей ровня и она тебе ровня – семь грехов с половиной. А то на службу царскую могут загрести и тебя, не дай бог.
- Дядь Петь, А ты Варлагана тово вон видишь?
- Вижу, стройного, высокого? – Течкин рассмеялся, - а  кто это?
- Капитан Кондранин, он и есть. Крепостью всей тут заведуеть.
  Теперь тот капитан ходил по прочищенным дорожкам у тех казарм. Видимо принимая работу подчиненных.
 Петр повернул лошадей к  указанному Митей домику.

  Остановились у изгороди, где никто их не встречал. «Дома ли Файя, дома ли ее дедушка Салазар?» - думал Дмитрий. В области сердце у него защемило. В дом он пошел первым, следом шел Пётр, потом Полина.
- Простите, я горничная. А вы к кому? – спросила их у порога женщина.
- А мы знакомые Салазару и Файе, - ответил Митя.
-  Файи дома нет, она у Кондраниных, а к Салазару айдате.
Вошли в дом. На топчане, полусидел, полулежал дедушка. Дыхание у него тяжёлое, глаза впалые, лицо худое, бледное. Митя узнал Салазара, наклонился к нему, поздоровался. Тот пригляделся, потом сказал слабо:
- А, ты, Митя?
- Я, дядя Салазар. И дядя Петя с тетей Полей проведать вас приехали.
Горничная принесла три табурета. Они поблагодарили ее, сели. Салазар внимательно их разглядывал.
- А Таня наша хорничная. Файя с ним прожифает, - пояснял он. Горничная  наклонилась к нему, слушая его дальше.
- Он говорит, когда вы уехали, Кондранины пригрозили кутузкой за неуплату долгов. Сказали, все простят им, если они их сватов примут. А Файя и я просила со сватовством пока отложить. Но Кондранины на Михайлов день к себе ее пригласили, там сватовство устроили.
- Дядя Салазар, а вас Файя проведываеть? - спросил Митя.

У Салазара из высохших глаз выжались слезинки. Горничная вытерла  их своим фартуком. Старик к стене отвернулся.
- Они на рождество у него были. – Татьяна посмотрела на гостей сочувственно. – В казармах они проживают, вам можно их домик найти.
Горничная пошла к плите, захлопотала с чаем. Но Митя отказался от чая. Попрощавшись с Салазаром, гости отправлялись домой ни с чем.
               
Подъезжая к Течкиному дому, Митя стал уговаривать Петра Пантелеймоновича ехать с ним сразу же на их хутор: «Пока метель не началась, и пока переносы на дороге не так велики», - умолял он.
Но Течкины, хоть и с большим трудом, все же отговорили Митю у них переночевать.

ДЕЛА ДУШУ ЛЕЧАТ

Митя сильно переживал потрясение, долго себя работой отвлекал: выделывал овчины, в бане гнул дуги для саней, бортни для пчел строил.
Пришла весна, начались работы с землей. Одну поляну залежей вековой кавыли Зуевы еще осенью вспахали. Полежала пашня зиму,  дождей, снегов и ветров много приняла и отмякла. Вот  Митя теперь и обрабатывал по просухе этот участок.
С овса начинали они сев, потом сеяли ячмень, пшеницу. И позднее всего засевали поле просом.  И после сева погода благоприятствовала, на всходы их полей несколько раз дожди хорошие выпадали.  Особенно всходы конопли, зерновых и картофеля радовали глаз. И Зуевы уже подсчитывали пуды нового урожая, готовились к молотьбе, строили дополнительные закрома в амбарах.

А Течкин как давний крестьянин с опытом, напомнилим  «Урожай не тот, который на корню, а который в закромах».
- И учтите, господа, новые поселяне! Молотьба и хранение хлебных снопов убранного урожая дело не простое, - предупреждал он. –  А там надыть и точек для молотьбы снопов ровный обозначить, и обязательно на склоне его расчистит и подводами утрамбовать, прикатать. И не спешите, звёзд с неба не ловите, все продумайте. Цэпов парочку десятков еще для их молотьбы приготовьте, амбарчиков парочку еще постройте, навес под снопы у вас должен быт обязательно. И тогда сухими снопы ваши будут под навесом к молотите, ко времени, когда зерно с них в амбары пойдет.
А там, в зиму, глядишь и овечек у Полины Павловны еще подкупите, коровёнку себе приобретёте, лошадку еще купите, инвентарь и упряжь обновите.

                ПРИШЛА ПЕЧАЛЬНАЯ ВЕСТЬ

Приехали мужики с поля присели на завалинку, закурили, о сенокосе  беседу повели. Пер по старой своей привычке о случаях вспоминал, а потом вдруг и о своей Полине вспомнил, о письме, которое она передала.
- Эх, пустая моя голова, - воскликнул он. - А Полина-то моя о письме мне  сколко долдонила. Сходил, Митяй, к моему тарантасу, там оно.
  Письмо было  с печатью. Брал ее из рук Мити Афанасий. Распечатал, стал угадывать почерк, крутя лист письма при этом недоверчиво.
- Мить, на, сам читай - нам ли оно?
И Митя тоже повертел письмо, воскликнул:
- Эх, братк, как же! От Софьи письмо-то! Рассказывал о ней дядя нам, помнишь?
- Читай тады, узнаем, пишеть она нам чево?
Митя уселся между ними удобнее, развернул листок,
стал читать:

                «Здравствуйте родственнички!
«Пишу Вам и заливаюсь слезами. Не вижу листик, буквы плывут... -
Митя перестал читать, поглядел на Петра, потом на Афанасия, продолжил.
  - Горе случилось у нас. Скоро поминки будут к Ионовым сорока дням. На фабрику угощения отвезу, рабочие его там помянут. Любил покойный своих мастеров и рабочих. Они тоже его уважали. А теперь они ему все желают  царствия  небесного, а мне сочувствия.
А теперь, родственнички мои близкие, опишу я вам всё по порядку.
Перед тем как выпасть снегу, приехал нам наш дальний знакомый с бумагами по наследству. Ион, не с тем делом,ехать решил с ними. Собрались, пока есть дорога, пока нет зимы. Поехали четверо: он, я, слуга Дементий и кучер Володимир. А не было при нас ни ружья, ни Дога, собаки.

И в лесу конокрады нас повстречали, ранили в плече Иона, в лошадей картечью тоже попало. Но Володимир кучер ловкий, скрылись мы от них. До вечера далеко от них уехали. Было всё относительно хорошо. В лесу расположились ночевать, костер разожгли. Ион за ужином был весёлым, рана не больно его донимала. А ночь подошла, от волков мужики стан охраняли. Ион поспал с вечера, к полуночи сменил на дежурстве кучера. Я под тулупом в дилижансе крепко спала.
Володимир шум поднял. Я проснулась, когда костер уже  догорал. Искать стали Иона, нашли его без сознания. У него была пробита голова лошадиным копытом. Мужики определили, что это его за место волка нечаянно лошадь ударила. Нашли они позднее и волка мертвого, с вилами в его боку. Оттащили волка в лес, а Иона в дилижанс погрузили, тулупом укрыли и тем же следом домой поехали.
По пути встретился знакомый  человек (приедете, я вас с ним познакомлю), к доктору его люди увезли еще живого Иона. Дементий с ними поехал. Долго с Володимиром мы их возвращения ждали, надеялись.  Но привезли нашего Иона совсем тяжелого. И забрал у меня бумаги на наследство наш знакомый Крутяков, и мне  их оформленные привёз.

А Иона мы домой живым не довезли. Хоронили его друзья по царской службе с почестями на кладбищах.   И живу теперь я в его доме с слугой Дементием, который по странным обстоятельствам оказался моим еще и  отцом. И теперь свалилась на нас с ним забота о фабрике ткацкой и трех   деревнях. Они как бы этому вот Дементию, мужу моей маме, ныне  покойной принадлежали. Земли пахотной у них было много и душ крепостных числится теперь у них более трёх тысяч. А этим всем мне одной управлять как? С Прокофием пока договорилась: он  за управляющего делами на фабрике курирует, а я теперь думаю «Вот бы господь бог мне помог, вы ко мне приехали. И я бы отписала вам имение.

А письмо пришло твоё мне, Афанасий. Обрадовалась я ему. Надумаете приехать – приезжайте. А я теперь на Прокофия Вениаминовича только и опираюсь. С ним и вы познакомитесь, он человек тут влиятельный. Из глуши на Свет большой он и вас может вытащить.
Дай вам Бог удачи. Да хранит он вас. 
          Ваша  Софья Дементьевна Нежина — Метелина.

                УСПОКОИТЕЛНОЕ СРЕДСТВО

Какое-то время все молчали:
- Ах, душа её в тесте, - вымолвил дядину поговорку Афанасий. - Ах дядя, дядя! Как же это ты, а!? – Он еще крепче вцепился за черен лопаты, которую в руках держал,пытаясь его переломить. Опомнился, с силой ее отшвырнул. Та улетела до  собачьей будки. Полкан в испуге нырнул в нее.
- Зачем ты так, Афанасий Антонович!? – Пётр Течкин стал его успокаивать. – Жалко дядю, знамо, его нам уже не вернуть.

Он взял письмо из рук Мити, подержал его, подал Афанасию. - На, Зотк - подержи его. Он слезами уже омытый. Тебе полегчаеть.
- А ты привёз крепкой самогонки? – заскрежетал зубами Афанасий.
  – Привез, - с грустью ответил Течкин. - Мить, неси чего нибудь закусить, - попросил он.- По стопке поминальных тут и выпьем.
И Петр пошел пошарить в телеге бутыль. На траве тут и присели с соленьем, со стаканами, с хлебом. Наполнили стаканы крепкой самогонкой, молча за Ионов упокой  выпили. Долго не говорили ни о чём, глазами отрешенными только и водили по сторонам. Сараи у самого молодого Дмитрия поплыли перед глазами к речке.
- А нам-то делать чево? – рассеянно, глядя на Петра и Афанасия, спросил он.
- Чево вчера делали то же делать будем и нынче, - буркнул ему в ответ Афанасий. – К тёлочке на луг пойдешь, там ее перебьешь. Напоишь ее, и за одно, мордочки в речке проверишь. Вот рыбой той пойманной за самогонку с Течкиными и поквитаемся.

От выпитой самогонки, и от этих простых слов Афанасия у всех на душе стало чуть легче. Они пересели опять на завалинку, закурили, скрутками огородного самосада сильно задымили.
Два жеребёнка резвились рядом с телегой, щипали привязи у матерей. Стайка овец сбилась за сенцы в тень, били там копытцами, отпугивая мух и оводов.
- А я так думаю, - прервал молчание первым Дмитрий, - отделаемся со всеми делами и к родственникам кто-то из нас может ехать. Ахать нам сразу обоим нельзя. Тут у нас скот как раз встанет на стойл. Ты Зотк к семье своей, а там за одно и к Софье, поезжай. А я тут с делами один пока поправляюсь.
- И поеду, а чево же? - отозвался Афанасий. – У них там дела вон, какие развернулись. К бате сначала заеду, с Настей, с мальцом нашим повидаюсь. А сюды, из них с кем-то к Михайлову дню и приеду.
- И я так же думаю, - поддержал Афанасия и Пётр. - Не век вам с женой порознь куковать. Жену первой сюда привезёшь, другие семьи за вами глядишь потянутся. Хутор ваш с ними и оживится. А Митя заскучает, к нам приедет, или мы к нему наведываемся.
- Согласен с этим и я, дядь Петь.

Афанасий повеселел, улыбался и Петр.
- Так, стоп ребята, -  махнул он рукой многозначительно, - Зотк, за отъезд-то твой нам не выпить ли еще-то? Хотя Полина-то моя, Митюр, опять наказ мне давала, говорила «А ты гляди там, Петь, сильно-то опять не налижися». Но по стопочки за отъезд он нам много-то и не навредит.
И он всё же всем налил еще по топочки самогонки. И в Селезнёвку свою сегодня он уехать отказался.

                МИТЯ ДА ВОЛКИ В СТЕПИ
 
Отъезд  Афанасия в родные Кочугуры назначили на период колошения ржи. Выколосилась она и Зотка в дорогу засобирался.

Собрали продуктов в дорогу, отцу  в подарок шести четыре мешка набили, овса прошлогоднего урожая в телегу насыпали. И сверху него клали они еще много чего из подаренного селезневцами «Там все родителя пригодится», - говорил Митюря, провожая брата до родников. Там он постоял на бугре, пока Зотка в святом логу не скрылся,  и возвратился опять в свой  хутор. Отвязал Палкана. Побегал тот, порадовался свободе, попрыгал к мордам лошадей, поскакал вокруг телег, побегал по кустам, брызгая из под ноги своей мочей на них.

И пошли чередой скучные дни и ночи для Дмитрия, сутки и месяцы, день вчерашний и нынешний схожие. Долго первые седьмицы тянулись. На пятнадцатый день Пётр с двумя Полинами приехал. Чистые штаны и рубаху ему привезли, арбузов, дыней под кравать накатали, огурцов, грибов бочёнок соленых тоже привезли. А Митя им за это три дуги и двое пар полозьев  согнул, оглоблей с десяток настругал и высушил. Обменялись они этими товарами. Так раньше было заведено в деревнях.
И, как принято у женщин, отправились они на кухню,  а мужики на подворье.  Скотину там они осматривали, на реке коноплю замачивали, баню топили. Митя с Течкиным Петром купались в бане первыми, парились вениками березовыми они там крепко, весь жар банный на себя истратили. Зато женщинам мыться после них какраз «вакурат». Так любила выражаться Течкина Полина.

И Пётр после купания всех позвал ее, посоветовал:
- А чего, сгондобили бы к ужину чего-т. И со свиданьицем бы выпили.
- Ох, акаянный, привык выпивать. Ну, если стопку одну каждому...
Уговорил, дьявол, – недовольно сказала Полина, ставя на стол  дымящую и вкусно пахнущую махотку с жареным картофелем. А другая Полина следом несла в большой чашке свежие посолы арбузов, огурцов и помидоров. У мужиков аппетит сразу разгорелся на это и на бутыль самогона, которая уже стояла на столе.
Вечернее застолье затянулось за полночь. Выпивали дружно, потом много говорили, пели и, как никогда, сидели хорошо.
              Зато утром все долго отпаивались чаем перед уездом гостей.

  Уехали они, а Митя один в степи теперь оставался. Не будь в его дворе скота и собаки, он бы с ума здесь сошел. В работе и в общении с животными только и скрашивалось его одиночество.
Дни пахнущие грибной сыростью стояли, Петр в своей Селезневке не удержался, на его хутор приехал. Он первым назвал его тоже «Кочугуры».  Митя в то утро вышел во двор с непокрытой головой, подставил её под мелкие струи  дождичка, заулыбался «Да, погодка для озими благодать. С Зоткой бы ещё озимью деляночку засеяли, радовались бы. И зябь бы с ним веселей подавалась. Соседа бы мне сюды. А то поговорить, на завалинке не с кем».

Глянул на гору, подвода движется.  Пётр приехал. С ним поговорили, решили денька два грибы здесь пособирать. А потом Течкин грибами так увлекса, что и забыл домой ехать. Митя его лошадью воспользовался. Покормил и напоил лошадей, повез плуг на загонку. Неудобно одному пахать, а где кого взять? У селезнёвца свои дела.
Пустил Митя свою опытную Воробьиху вдоль борозды, а Течкину конягу следом. У Воробьихи жеребенок, скачет он - хвост трубой, шея дугой, птиц пугает. Настроил Митя плуг, установил глубину, наклон отвала наладил, перекрестился, дёрнул за вожжи, пошел вперёд. Всколыхнулась землица за ним следом крылом ворона, волной чёрного зёма. Роет плуг поле, как тебе жирная хрюшка, крошит,  укладывает к пласту на поле. Радуется Митя и радуются лошади, оглядываются, фыркают, скрипят постромки, грачи и вороны кричат, в борозду садятся чего-то там хватают и взлетают, пугая его жеребёнка.
До позднего вечера Митя борозду одну к другой клал, делянку пахал. Развалится на жнивье, отдыхает, в облака смотрит. А там клиньями журавли, гуси и друге птицы на юг пролетают. И Митя начинает думать о смысле жизни: «Вот стараюсь - зябь пашу. А чем? - О дяде Ионе вспомнил «Вот он мало прожил, зато много повидал. И ему интересно жилось. Он почётом был оделён, славой пользовался от царицы  Екатерины. Жить бы ему еще, но беда его настигла. И баба у него умная, видать это по письму. А детьми они обзавелись, нет ли? Этого мы не знаем. Поздно он отыскал ее».

Встаёт Митя и себе командует «Айда, иди паши. вон. Ишь дядя у него поздно жену отыскал. А ты себе отыскал Файю, а толку-то? Дедушку она забросила, а я ей такой тоже видать — накой сдался?».
И приехал он ко двору своему на закате солнца. Высвободил лошадей из упряжи, стреножил их на лужку. Вошел в дом, Течкин грибы по сортам разбирает.  Сидит Митя на лавке на его работу смотрит, задрёмывать начал, волки  в восточной стороне завыли, его разбудили. Во двор вышел, Палкан там уши навострил, залаял. И Митя вспомнил, как он без Палкана первую ночь тут с лошадьми один в степи ночевал.
Пока Митя это вспоминал, волки голоса с берёзового угла подали. Залаял опят Палкан, запряли тревожно и лошади ушами.

Пошел опят в дом. О Михайловом дне Течкина стал спрашивать. Митя теперь толко и ждал его. К этому дню должен приехать Афанасий.


- Митя, а чего тебе одному-то тут не хочется жить? - спрашивает и успокаивает его Течкин. - Зима вот уже подходит. У тебя к ней все подготовлено, все заготовлено. И спокойно себе в доме этом проживай. В нем и тепло, и светло. Ночью скучно, а утром во двор вышел, сараи от навоза очистил, сена в ясли навалил, водичкой скотину опотчивал и ушел снова домой. И сиди у окна, в звенок  на пургу зимнюю поглядывай. А глядеть надоест, к трубе печной ухом приткнись, ее слухай.
- А я так и поступаю, - вздыхая всей грудью ответил Дмитрий. - Но вот бы Файю ко мне на зиму, другой бы с ней коленкор у нас получился. Но видать я ей не подошел. - Митя сидел на Течкина глядел и грустно улыбался  - Не смогли в Крепости тот раз синицу поймать, а теперь и журавль мне  ни к чему.

                С ГОСТЯМИ ВЕСЕЛЕЙ

Не переманил Митю Пётр ни к себе на зиму ни к Полине Павловне. И тогда он решил украсить его одиночество рождеством. Гости в этот день приехали к Мите на хутор. Все приехали, кто тогда Зуевым избу строить помогал. И не с пустыми руками они приехали, а внесли в избу шесть бутылок браги и столько же бутылок самогонки. И Петр весело шутил:
- А знаешь,Мить, всё это твоё и все наше!
При огнях садились за столы. Выставлялся стюдень залитый квасом, квас в кувшинах и в чашках с трескою. Рыба Самарская - жареная, сушеная, вяленая и свежая. Грибы жареные и солёные, огурцы, арбузы малосольные в кадке, стряпня  разного вида.
Фрол с батогом ходил вокруг, место подходящее подыскивая, богатством еды удивляясь. Но больше всего его внимание было направлено на  хоровод бутылок. Игнат, подмигивая Фролу, по животу поглаживал, готовя его к предстоящей битве за полное насыщение.
- Эх, садовая твоя голова, не сердись Мить, - успокаивает Пётр. – С праздником ведь приехали и с успехами летними. Ай, нельзя? Тот не пьяница, кто по разу в день похмеляется.
Митя рад гостям. Ему к ним ехать не с руки – скота вон сколько.
- Не серчаеть он, это нас сюды приехать прорвало, - встрял в разговор Борис, который на помочи кругом заведовал.
- За помощь всем спасибо большое. А тепер как не выпить на радостях-то? – Соглашался Митя, - монах я што ли? Али не уважаю праздновать?
- Вот это правильно! – обнял Митю Терентий, -  работа наша, а теперь харчи да ложки ваши.
- Раскупоривай, коли, потчуй Пётр! – предложил Игнат. – Стряпухам подавай первым.
Петр хлопнул по донышко, пробка стрельнула в отражатель лампы. Дрожащей рукой налил браги две чайные чашки всклянь. Все смотрели на пляшущую чашечку, когда тот поднимал её и подавал. Потянула первой Настя, оторвалась:
- С праздничком всех, с рождеством христовым, –  выпалила она, опять поднесла чашечку с брагой к носу, глаза расширились. Потянула.
- Ну, здравствуйте гостёчки, - Поздравила и Полина и перевернула содержимое в трубочкой сложенные губки.
- Эх, братцы, коль женщины пьють так. Мужики ли мы? – Крой, айда! – нетерпеливо выкрикнул Игнат. – Чажечки теперь с самогонкой торопливо пошли по кругу.
- Супостат на столе, чево ли, в брюхе всё будеть, - смеётся Фрол.
- И ещё я выпью за то мужики,  чтобы жилось веселее, - кричит с другого угла пока молчавший Борис. – Ух, едреня Феня!
С пяток рук потянулись к нему с чажечками и огурчиками.
- Ну, как Митя не подгадила? – смеётся Пётр.
- Не только что, а гуще на языке держится. Крепка – сивушная дурь!
- Эт тебе Мить, а я привык.- Пётр, хрустя закуской, наполнял чашки.
- Возьми ты Фрол, и ты Терентий. – Шум за столами усиливался. Каждый пил, каждый крякал, каждый жмурился. Кого подгоняли:
- Тяни веселей, не мешкай.
- Эко слабак. Маленький будто.
- Первую трудно, другая сама пойдёть.
Даже молчаливый Борис разговорился – не уймёшь. Бубнит над задремавшим Фролом. И Полина видит, что мужская половина меньше  ест, а больше пьёт, затянула русскую хороводную. Но её мотив не подхватил  выпивший Терентий, а затянул свою: «Эх, раздуй кузнец меха…», песня грустная, протяжная. Басом заглушил всех. Но песню мало кто знал, она и  быстро угасла. Затянул другую:
- Э-э—эх, да… что-то в лесе зашуме-е-е-ла…
Много голосов вразброд подхватили песню, и поплыла она, широкая, как степь. – Э-э-эх, л-а-а-я-я. – Борис вскочил с пьяни, что-то хотел сказать, махнул рукой, икнул, шлёпнулся на лавку, бросил свою лохматую голову на стол, застучал ею как мёрзлым арбузом – замычал.

Мужики - кто двигаться мог, выходили из столов, сбивались к загнедке, закуривали, дымили, кто, о чём галдели. Другие подходили к Мите, благодарили за отдых, спрашивали про Афанасия:
- Он тады мне грит: спасибо! Я грю: а мне придётся помочь – ты как, приедешь? Сурьёзный брат у тебя, Мить, и челэк. Вертится он, ездить. Мужик канитель. А тут бы с тобой сидел, на празднике с нами выпивал бы.
- Хватит, выпил! – Фрол хлопнул Борису по спине. – Твоя бы нашлёпала. Ехать домой надыть, а ты: вы-пи-вать!
Обиделся Борис, разволновался:
- Мить скажи ему, не просил я? – Уставился Борис на Фрола, - собирайсь айда, впрягаю я. Поедем? – Хотел опереться на табурет, а табурет шасть из-под рук, будто половодьем уносит в сторону. – С устатку я Мить и в праздник, - оправдывается. - Мужик ты, должон понимать.

Терентий разыскал у Зуевых балалайку, наяривает по разлаженым струнам - напевает:            
                Как Ерёмина мать собралася умирать,
                Стали гроб тясать – пошла плясать…

К полуночи всех кроме женщин разморила и расслабила самогонка да брага. Никто  и не помышлял о доме. Митя с Полиной распределяли всех по ночлежкам. Постелью  служили тулупы гостей и шубы. Голландку некому было топить, но этого заметят к утру, когда от хмеля отходили.

                С ВЕСНЫ И ДО ОСЕНИ

Отшумели, остались позади рождественские праздники, потом минует масленица, пасха. Капели с крыши начали падать, а там и до звонких ручейков времени всего ничего. Быстротечно время, казалось -  долгая зима, а уже снег теплом согнало, воды ручьями в овраги стекли, из них - в русло Ветлянки. И вся эта муть водная: со льдом, с камышом и снежниками уплывает теперь в речки.
Прошли полые воды, посевная на носу. Не на кого надеяться Мите. Впряг в две бороны лошадку, перевернул кверху зубьями, расстелил войлоки старые на них, два мешка с овсом поместил и поехал на делянку. Неловко, а куда деваться? Приходится приспосабливаться. По пашне пешком да с лукошком ходит босой Митя как грач. Пашня сырая. Веером разбрасывает он семена. Пройдёт десять ходок с конца в конец, заборонует  делянку, дальше засевает. Так в течени четырёх седьмиц с утра до ночи с малым отдыхом и повторялось. По завершению сева  Петру Течкину докладывал,  что сеял и как получалось. Старался почву не просушить. Задача одна: всходы получить  дружные.

           Походил Митя с Петром и Фролом по первому севу, по третьему, пятому, оценили они его работу взорами опытными так:
- Кущение на последних севах запоздалое, но дожди июньские пройдуть, и с божьей помощью они догонят сев первый.
Митя успокоился, дальше полетело лето. Дождей июньских не было. Не догнали растения сева первого по развитию. Зато на наливе прошли  дожди. По приезду Петра опять посевы они смотрели.
Расхаживают по загонкам Митя и Пётр:
- Сколько, дядь Петь, как думаеш эта десятина дасть, по-твоему, а?
- Да ведь кто это знает? Как её смерить, покудова зерно не в закроме?

Стоит пшеница и овёс колосом и стеблем на загляденье: стебель двухаршинный у пшеницы, зерно наливное, пузатое, словно золотое. Срывает Петр колос, растирает в горсти, пробует пшеницу на зуб.
- А всё-таки, дядь Петь? Пудиков на двести потянеть десятина?
- На первом севе не иначе. По всем статьям вышла. И ведь без сору.
И она не только что вышла  – выперла! Вся бы так. Правда, старики говорили: «Сей овёс в грязь – будешь князь». И с пшеницей так вышло.

Пётр на колени встаёт, Митя за ним. До земли нагибаются перед стеной  пшеницы – шелестящей в зной. Любовно выдергивает хозяин куст.  Пётр рассматривает его, изучает. Ниточки корешка сравнивает с корешками пшеницы позднего сева.
- Толще в раннем севе корешки, - замечает Митя.
- Толще, - соглащается Пётр, - да и гуще мочка верхняя.
- Управиться бы с уборкой, - теребя стебли, вздохнул Дмитрий.
- Артельное это дело – страда, - Пётр взял у Мити стебельки, ещё посмотрел, отбросил к морде лошади. Та их быстро съела. - Афанасий не заявится ежели, с собой артель на помощь привезу, - успокоил он Митю.
Ехали обратно молча, про себя каждый думал, на перекрёстке попрощались. Петр отправился краем поля в сторону святого лога на Селезнёвку, а Дмитрий вниз между оврагами поехал к дому.

                С  ВЫЕЗДОМ   ЗАДЕДЖИВАЮСЬ

Течкин приехал к Мите до жатвы опять с Полиной. Поздоровались, не сходя с тарантаса. Улыбаясь, загадку Пётр ему рассказал:
- Так, Дмитрий! Нет войны, нет и горя. Селезнёвское правило: бери балалайку,  играй, либо под неё пляши.  Узнал пишет тебе кто?
- Узнал! – обрадовался Митя. – Я ево жду, а он письмо прислал.
- Да, Афанасий пишеть. - Пётр на балалайке забренчал.
- Вот так делай, - подсказывает Полина, кругами идя в пляс, притопывая и высоко держа письмо. Митя не умел, как она ловко выплясывать цыганочку, но пришлось выйти на круг и подражать ее в движениях. После этого она отдала ему письмо. А Петр отложил  в сторону балалайку подсел к Мите, который не стал делать тайны из письма.
«Доброго здоровья, мой дорогой братуха!
Поклон земной от Настеньки, жинки моей. Тут радость, у нас какая! Я как домой приехал, она была не разрешенной, ходила тяжелой. А пока я съездил в Солнцево к покойному дяде Иону, с Софьей пока дела её решали, у Иринке моей Иончик народился.
Три месяца ему теперь…»

- Ну вот, а мы ждём его, – перебил Пётр, - до осени там ему придется куковать. Ладно, дальше тады читай.

« А мы ево крестили когда,  сказали иеромонаху о тебе, мол, дядя есть в отъезде. Мол, крёстным бы ему быть. Он дал согласие. Кум ты теперь  Ирине. Ты должон её знать. Она дочерью приходится покойному Иону Кирилловичу. С её матерью по молодости он вожжалси. Жаль дядю, но на всё есть воля Божья. Мужик пробивной. Нам туда уехать помог. Но и много  задач он оставил не разрешимых нам с Софьей.
Мы подумывали и тебя к нам отзывать. Один ты там как? Скушно тебе и  хозяйством управлять трудно. Не отбивайся от Течкиных, с Салазаром встречайся, с Файей. Мир не без добрых людей, они помогуть.
И не суди меня, пока я тут имением занимаюсь. Село Девица в неё входить, Кулёвка и часть Алешанки. Прокофий Вениаминович временно на меня имение оформил, поработаю  с годок, другой, а там видно будеть.

С дядей Дементием управляем мы имением, а Софья, Нежина ее фамилия, видать она за Крутякова замуж выйдеть. Мальчик у нее от дяди  Иона народился, схожий с ним. И они назвали мальца его именем, а фамилию нарекли от слов Метелин (он) и она,  неЖИНа. И получилась фамилия Иончика - МЕЖИН. Сообразил? 
Такие у нас дела, Митя. Щитай, я теперь помещик,  Прокофий Вениаминович фабрикант, за место дяди нашего.
Дементию бог дал бы здоровья, и пожить бы ему».

- Эх, едри твою плаху! Дела-то у них какие. А мы тут раскатали губы, Мить. «Приедеть». Жди с моря погоды.
 Пётр нервно расхаживал, мельтешил перед Дмитрием и Полиной.
- Ну, чево ты, ускочил, Петь? Добром давайте всё и обсудим.
Завтра же решили Течкины поговорить с селезнёвскими о приезде к Мите артелью на помощь по уборке хлебов и прочих делов.

Уезжали Течкины на закате. Долго не засыпал Митя. Волновался, мысли разные в голову ему лезли: «Продать или отдать Течкиным к чёрту тут наше всё. А то одному мне тут опять зиму куковать каково? К Полине Павловне штоль переехать? Эх, Файя, Файя! А мне говорила: «Забери с дедушкой нас к себе у степь». И забрал бы. Места на всех тут хватить.

Митя и не помнил как заснул, в котором часу. И проснулся поздно, когда солнце уже на два сажня поднялось. Отвязал Палкана пробежал с ним до Ветлянки, разделся, поплыл брассом к тому берегу. Палкану охота тоже плыть, визжит, сунется передними лапками в воду, лакнёт воды языком – холодная, по бережку к кладкам мчится. Видит Митю, на кладки вбежал, догадался, к нему на тот берег по кладкам пробрался.
А назад с Митей поплыл и Палкан. Митя вылез из воды, одевается, Палкан всё по траве кувыркался и отряхивался, по тропинке к дому потом  пошел вместе с хозяином, продолжая радоваться купанию.
- Палкан хватить. Твоя шуба скоро высохнеть.

Митя вгляделся в гору, с которой к хутору спускалась подвода.
- Палкан - чужаки! К ним - пошел!
Собака поднялась на дыбы, всматриваясь и вертясь вокруг хозяина.
Но на гору не шла.  Митя первым пошел на гору. Он подумал на землемеров, прошлым летом они приезжали из Бузулука. Обещали приехать и этой осенью.
«Приехали гостёчки, не заставили долго ждать», - подумал Митя. Но скоро убедится, что ошибся. В рессорном тарантасе, на войлоке сидела парочка важных господ: лева сидела какая-то разнаряженная дама в широкополой шляпе, в белых перчатках по самые локти, справа - за кучера восседал мужчина тридцати пяти лет, в охотничьих сапогах, крупный, красивый. Он, когда подрулил вплотную и сказал громко «т-п-р-у-у», дама Дмитрию улыбнулась и сказала:
- Добрый день Митя! А сабачка-то у вас какая милая.
- День добрый господа, - ответил Митя, узналв Файю, потом и  Кондранина. Ему было неловко. Он не знал как себя вести, как держать руки, как шагать. Выручил Палкан, который радостно визжал,  прыгал.
  - Митя, чево же ты какой не гостеприимный – промолвила она ласково. – Или мной не рад? А сабачку твою как зовут? Кондранин, чего же ты, слезай и мне слезать помогай.
Кондранин ловко спрыгнул, фургон на пружинах затрясся.
– Ой, медведь, упаду!
 Кондранин протянул ей руку.
- Митя! А я так и не поняла. Рад ты нашему приезду, или не рад?
Митя решительно шагнул к телеге, поклонился ей театрально.
- Ближе подойди. - Она протянула ему руки, - помоги мне выбраться.
Митя, видя безразличие  Кондранина к жене, осмелел, взял Файю с сиденья на руки. Она оказалась лёгкой.  Митя отнёс её на зелёный лужок. Файя при этом восторженно смеялась, обняв Митю за шею.
- Митя, я вам за это очень благодарна, - сказала она, одергивая и поправляя на себе платье. – Ефим! А ты где там со своим подарком?
- Тут я, Файя, – ответил Ефим, - как высвобожу ее из чехла и вручу.

           И уже через минуту в его руках засверкало ружье с двумя стволами.
- Бери Митя, это тебе, не стесняйся.  В степи живёте, ружьё вам тут будет очен даже кстати. Мы ее привезли тебе в подарок. - Файя при этом улыбалась ему, очаровывала его необыкновенной красотой и  манерой.
И Митя  принял из рук своего саперника ружьё шестнадцатого калибра с патронташем. «Это Файя специально торжество мне такое придумала, -подумал он. - Она и Ефима уговорила ко мне приехать».
И по его соображениям выходило. Убедила она его, что хочется ей степь посмотреть, а ему обещала, дать тут ему время для охоты. Одна деталь у нее не вязалась, он края эти не знал. А с Митей ехать ему на охоту, не входило в её планы.

Выручил Фрол, он приехал сюда за сеном на парном рыдване. Увидя Митю с новым ружьём и  патронташем, от зависти его глаза загорелись.
Фрол охотник потомственный, у него еще дед заядлый охотник.
– Мить, а если я с твоим ружьишком на сайгаков поброжу, на зайцев в засаде посижу? А с меня за это сена хоть воз забирай.
- Какой воз, Дядь Фрол? Надумал. Бери ружьё и стреляй своих сайгаков хоть неделю. А лошадей вон под мой лапас ставь. Я за ними пригляжу.
ИФрол на седьмом небе был от счастья, помчался к усадьбе.
Этот разговор Файя Ефиму потом и расскажет на усадьбе. 
- А ты не верил: меля-емеля, - подтрунивала она своего мужа.

На следующее утро, ещё только светало, затормошил Ефим Фрола. На Ефимовой лошадке и уезжали они в сторону березовских угодий. А Митя только для приличия проводил охотников до ближнего озера.
Возвращаясь, он заглянул в окно к Файе. Она лежала лицом вверх, рассыпались конским хвостом густые волосы по подушке. Вспомнил сеновал. И как она ластилась там к нему. А теперь не чётко проглядывались ее груди в расстёгнутом халате. Но Файя почувствовала его взгляда, открыла глаза, кому-то улыбнулась. А Мите захотелось войти к ней и её приласкать. Он тихо вошел в избу, из чулана она выглядела еще  красивее. Пожалел будить ее Митя, прилёг на другую кравать, заснул.

И снится ему будто Афанасий баньку затопил, а сам скотиной занимается. Шумит: «Не перегрелась бы она там, баня-то! Воды холодной отнеси». И Митя достал из колодезя два ведра, несёт. Открывает в баню дверь, а за порогом Файя стоит голая. Он от двери и отпрянул.
- Мить, Мить! - проснись!
 Митя глаза открывает, стоит рядом с его кроватью Файя.
Митя с взъерошенными волосами, сонный сел на ее край.
- А я проснулась, вижу ты спишь. Искупаться бы в речке мне, а вижу, проспала. Мить, щас айда с тобой хоть к роднику вашему сходим.
-Эх, Фай, а это будеть удобно?
- Удобно, все удобно, пока Кондранин с дядей Фролом там блукают.

        И Мите ничего не оставалось делать, как с ней соглашатся. И она в то утро вела себя странно. Она перед стоящим Митюрей маняще шевелила своим задом, а тому от этого то жарко, то приятно становилось. И Файя быстро поняла его состояние, сказала:
- Митя, ты о себе не так думай, я сама этого хочу. И это правда, Митя. Я это поняла, как на вашей горе тебя увидела. И я сама не думала, но после всего, что я с ним пережила…  Пожалуйста, айда со мной куда я идти хочу, или куда ты меня сам поведешь… Ты просто делай со мной чего захочешь, но не удивляйся и не смотри на меня так.

  А митя лучах восходящего солнца видел ее ярко горящие глаза. Они у нее были огромные и какие-то другие, как тогда. Теперь ее глаза очаровывали его и возбуждали. Они у Файи были манящими. И Файя опустилась на край его кровати, Митя к ней тоже опустился. Она потянула его к себе, жарко задышала и чего-то свое о нем зашептала.  И что было в этот миг с ними, чего Митя делал с ней и ощутил чего, он не смог бы этого никому передать даже на костре. Эта жаркая и обоюдная их страсть, обволакивающая, засасывающая, опустошающая их до донышка закончилась мгновенно.


И пока Кондранин с дядей Фролом по березнякам блукали,  Мите ничего не оставалось делать, как повести ее к роднику. Где Дмитрий Файе вынужден будет сказать «Тебя ничем не усамишь (не успокоишь)». И это сказано им учитывая ее неугомонное отношение к нему, которое он еще тогда с ней на лапасе испытывал. И вот сейчас пришли они к роднику Файя сказала ему «Митя, постои здесь, я только за ветла схожу и возвращусь». Она возвратилась оттуда к Мите совсем скоро, но стояла она теперь у родника полностью обнаженная и манящим взглядом его дразнила. От чего ему было на душе опят приятно.
А Файя уже женщина опытная,  поняла его состояние, не смущаясь сказала:
- Мить, а ты меня не стесняйся. Пускай повторюсь еще раз, но пойми, нынче я принадлежу только тебе. И я сама этого хочу. Поверь, я сама об этом давно думала, мечтала, пока с нелюбимым человеком жила. – Файя опустилась на траву, подняла на него глаза ласково сказала , - садись тоже сюда, ко мне айда ближе мой любимы, мой дорогой.
И Митя опустился к ней на мягкую траву. Она придвинулась к нему часто задышала, чего-то там ласковое ему лепетала. А что Митя ощутил? Конечно же влечение к ней и страстные желания ее телом манящим овладеть.
- Думаю, не увидал бы ее Ефим нас тут, - он потом о их встрече Петру Течкину. - Айда у гущу, - советую ей, а она смеётся.  Поднялась и пошла к роднику. Лей, говорить, ведром родниковую воду мне на спину. Я на спину ведро ей перевернул. Она к ручью пошла, ладонями на себя еще брызгается. «К вам лечиться приехала», - мне говорить. А вода с нее как с утки стекаеть. Ритуал у нее такой. Подходить ко мне.
- Стеснительный ты Митя. Ефима не боись, он када на охоте, и ему тут хоть потоп - до вечера там проблукаеть. - А сама стоить и дрожить. - Кондранин мой грубый, он однова шею мне чуть не свернул. Я ее обнял и шею разминаю. Лицо у неё посветлело. - А Ефим любит, чтобы я его ласкала, с ним играла, его тешила. Потехи потом со мной и во начинаются. В бане играл он со мной анадысь как-то не по людски, потом на речке той, где и мы с тобой купались, ко мне он по разному пристраивался.
Про это она мне пока все рассказывала, и солнышко нас с ней пока обогревала птички пет перестали, по кустам и по тенечкам попрятались.  Файя моя от жары дневной телом своим нежным запотевать стала. И тогда она от меня поворачивается  к ручью, наклоняется.  А я сзади ее талию обнимаю, поддерживаю, про себя думаю «В ручей бы она не свалилась». А она обернулась ко мне и говорить «Митя, я тебя хочу». Думаю «Вот девка стала какая». Не по-людски всё как-то.  «Знаю, у многих  не так», - она говорить.- Сопротивлялась и я, А он ругался меня, бил и приучил. Теперь и дома, и в бане мной командуеть: «Сядь сюда, стань туда, ложись так, перевернись эдак». Как с игрушкой со-мной играеть. Я и плакала, и умоляла, но его это только смешило. «Ты жена моя, я как хочу так с женой и поступаю». Бьет, а потом ласкает и жалеет. К дедушке от него убегала, скрывалась. Потом дедушка заболел. Я Ефиму об этом сообщила, просила дедушке  помощь оказать, а он и мне запретил с ним видеться. А я не могла тогда уйти от него, а теперь с ним в Крепост не поеду», - мне говорить. А сама мне на шею повисла, думаю, «Делать с ней чево?- Волнуюсь. - Фрола попрошу, один я с Ефимом не справлюсь».
Стоим на траве, голова ее запрокинута, груди мне ее видны. Я ладонями их трогаю, а она тянеть меня к себе. Прилегли, размякла она. И с меня куда робость ушла. Отделался я с ней в этот раз быстро, прелестями ее долго занимался. Уж больно девкой она оказалась  ловченной, Хорошо мне с ней было и ей со мной.
И потом мы ещё с Файей у того ручья полежали - на ветле сорока застрекотала. Думаю «Охотники возвратились. Чево говорить, куда бежать?» Её спрашиваю, а она смеётся. Митя помолчал. - А щас Файя моя жена.  И дальше так, у колодезя стою, размышляю. А Файя видит мою растерянность - за вётлы зоветь. Схоронились мы с ней за ними, а на долго ли?
- Эх, Митя, Митя, пужливый ты. А я теперь отбоялась Ефима. Не нужен он мне теперь. Ты мне нужен. А он с охоты приедет, и я про это ему скажу.
- Рассказала? – спросил  Дмитрия Петр Течкин
- А чево говорить? За обедом Ефим ее разлил коньяк, выпили. Он поднялся и при мне  говорить ей «Не делай вида, што между вами ничево не было. Я этому не верю». И пока Фрол сено накладывал, Ефим с Файей о чем-то своем разговаривал. Сел Фрол на свою подводу, они на свою, на гору поехали. А через неделю Файя ко мне с тобой приехала. В избу мы с ней после вас пошли. Встретил я ее тут как родную. И стала она тут хозяйкой. Два года прожили, Дарья у нас народилась. А к зиме следующей Антон у нас народился. И стали мы тут вчетвером теперь жить.
                ГОДЫ СПУСТЯ
«В 1811 году из центра России в Соль-Илецк была проложена торговая дорога, которая заменила речной путь. И по этой дороге в центр России из Соль Илецка будут возить соль обозами специальные солевозы. А просуществует «Соляной тракт» до 1824 года. Эта дата отмечена исторической справкой. Найдена она Петром Течкиным в их церковном храме. Дмитрию этот документ потом попадет, который им и заинтересовался. Несколько раз он его перечитывал, вспоминать, когда он через их хутор Кочугуры впервые прошел. А вспомнив  дату 1811 год, он стал восстанавливать изменения собственной жизни в связи с прохождением соляной дороги через их хутор. Записал он их себе на заметку. Вот они:
«Когда по соляной дороге на подводах солевозы из Соль-Илецка перевозить стали соль в центр России, то с ними из России в наш хутор приезжать стали и другие переселенцы. А первыми из наших Кочугур прибыли: семя Кортуновых (по уличному - Самохины) и Денисовых (Бесчастновы). Из соседних деревень семьи приезжали. Семья Скоковых, которая  образовала хутор Алешанка, И семья Кортуновых — Солохина, которая образует хутор Девица».
Шло время, за которое на берегах Ветлянки выросло пять хуторов: Елшанка, Кулевка, Девица, Кармыш и Кочугуры. Названия им давали сами переселенцы (в память о своих деревнях, откуда сами переселялись). Эти хутора в нашей степи разрастались, границы их смыкались.
А в 1821 году в мой хутор Кочугуры с солевозами приехала семья брата моего Афанасия Антоновича. Он стал мужиком представительным, который за долгие годы правления богатым имением дяди Иона набрался опыта: хозяйственного и управленческого. И у них теперь с его женой Ириной детей стало куча: Антон, Василий Матвей. Дарья и Мария. Пожили мы с ним сначала общим подворьем, а получили они по закону на каждого едока свои земельные наделы и зажили от нас они обособленно. Вязались у нас дела на земле: в поле, на огороде. Зерна мы много намолачивали, кормов много заготавливали, конопли много замачивали, картофеля много накапывали. А на подворьях у нас всегда водилось много разного скота. Завидовали нам хуторяне, на трудолюбие наше обращали внимание. От чего и пошло к нам уважение. К Афанасию особенно. За советом хуторяне  обращались. Словом, у хуторян семьи Зуевых считались особенными, почетными и авторитетными. И когда в 1826 году из сложившихся в одну линию и разросшихся хуторов на сходе своем они решили образовывать одно поселение, они и приняли решение назвать новое поселение Зуевкой. В честь нас, первых поселенцев, братьев Зуевых.

                ДМИТРИЙ ЛЕТОПИСЕЦ
«Ребятам я своим всегда говорил «Храните память о нас и о своем прошлом. Продолжайте мои записи в летописной книге. Нашим друзьям, Течкиным, их соседушке Полине Павловне говорите спасибо. Это они нас тут поселили и такими сделали: работящими, гостеприимными, разумными. Особенно дядя ваш, Афанасий Антонович, который мне утверждал "В бабушку Дарью и в дедушку Антона многие из вас пошли".
С двумя Ионами мы с ним потом тут познакомились. Это Ион старший, сын любовницы Иона Метелина, и его братик, тоже Ион, сын Софьи. Они в тот год в Зуевку с Афанасием приезжали с моей семей знакомиться. А когда познакомились и пообщались с нами, они гордились нами, как первопроходцами в эту Заволжскую степь. Они к нам с почтарями, по тракту почтовому прибыли. Так как соляная дорога к тому времени уже была закрыта (В 1824 году ее закрыли, а они приезжали к нам в 1827 году).
Застолье мы им устроили. Угощенья стряпней разной, Файей придуманной, Ирина Афанасевой и двумя селезневскиими Полинами. А мужикам чего оставалось делать? За баню решили они браться. К вечеру натопили мы ее докрасна. И жарища в ней еще долго стояла неимоверная. А чтобы малость в ней парок сбросить, я с Афанасием и с Течкиным первыми пошли мыться. Час мылись, парились, водой холодной, колодезной обдавались, квасом холодным отпаивались. Потом за нами мыться в баню пошли ребята, за ними мылись девчата. А последними, в бане прохладной, мылись уже все наши бабы. И пока бабы там мылись, а мы, мужики с парку банного выпить крепенького себе позволили. А раз так, то от Иончиков любознательных нам с Афанасием о нашем прошлом было трудно  утаить чего-то. И мы разговорились. Я рассказывал им много о чем, а набольше о нашем былом.
О том, например, как много лет мы в степи этой дикой жили семей одной, где зимушку всю, как только приходит она к нам, ветер денно и ношно в трубах печных воеть , Палкан в  конуре воеть, и волки на дальней весте воють.
И до 1811 года жили мы так. Потом  Костяй Денисов, печник из Селезневки к нам на жительство заявился. Он нам дымоходы печные стал ремонтировал. Дымили они до него и волками выли. А год еще прошел, сват наш, Глебов Гавриил Михайлович с Дуняшей своей и с детьми своими четверыми заявляются. Им мы избу тоже коллективом отстраивали. Они  сказали: «С моими детьми мы и тут не пропадём». Они и не пропали, так как со скотиной своей сюда жить заявились, с лошадьми, с инвентарем необходимым, со скарбом разным. И дела у них в гору сразу пошли. А к пасхе того же года по их примеру стали переселятся сюда и жители других деревень. На четырёх фургонах лошадники Горловы к осени заявились, потом Василия Бортникова семя с Алешанки к нам на жительство заявилась. У них в зиму мы  жеребёнка от породистой кобылицы и закупим. И появились теперь лошади их породы в других подворьях.
                А ВРЕМЯ ВПЕРЕД ШЛО.
Теперь из тех приезжих в живых мало кого и осталось. До нас не проживал тут никто и  не было ничего. Кругом степь была, матушка, ковыли, волки и суслики. Мы по степи, когда сюда ехали, страху натерпелись. С Петром Течкиным в шалаше тут долго ночевали. Теперь трудно понять границ хутора: Кочугуры, Девица, Кармыш, Кулёвка, Алешанка. Хутора между собой срослись в одну большую деревню.
И,  тады приезжають к нам управы из уезда. На сход хуторян собрали, вопросы разные  обсуждали. Налоги обсуждали, потравы полей, пожары, и много чего еще. А дальше повели  о хуторах разговор. Предлагали объединить их в большую деревню, которая и станет в уезде волостью. Спорили долго. Мол, у большой семьи беспорядков больше. А начальство из уезда доказывало своё. И мы с ними согласились.
И теперь вставал вопрос, кому волостным старостой быть? На Прохора Агибалова указывали, на кузнеца Агибалова из Девицы. Но уездный представитель сказал, у них есть предложение. «Братя Зуевы первыми приехали сюды, они образовали хутор. Вот и называйте село в их честь — Зуевкой. А старостой назначайте одного из них». Хуторяне  зашумели «Правильно». И по старосте остановились на брате моем Афанасии. О чем в записях моих с того времени и значится. 1826 год.
  Дмитрий тогда ещё чего то Иончикам своим пытался рассказать. Но старший из них достал из грудного кармана свежие «Ведомости», развернул их и стал зачитывать о Зуевке:
В 1835 году в Зуевке была построена большая, красивая церковь на тысячу человек, в 1840 году - открыта казенная школа.
А за окном уже стемнело, лампу семилинейную в доме еще не зажигали. И хорошо, что не зажигали. Никто из слушающих не видели лица хозяина дома. А то бы они заметили в его глазах крупные слёзы. Решение ребят, переехать, дядя Митя воспринял с благодарностью. Да и гордость за село брала свое, которое теперь вон какое большое и развитое. А начиналось-то оно с забитого ими колышка.
Дмитрий зашаркал по глинобитному полу босыми ногами. Отправлялся он в чулан к висячей лампе, которую один из Иончиков привёз ему в подарок. Задул там он ей фитиль, света прибавил, пришел к своим слушателям. И только хотел он на лавку к ним опуститься,  в сенях ведрами зашуршали. Из бани возвращались женщины. Он пошел их встречать.
                ВОСПОМИНАНИЯ ИХ ДЕТЕЙ
«В одна тысяча восемьсот пятьдесят девятом году в Зуевке насчитывается 331 двор, 2507 жителей (а вместе с приписными дворами общее количество жителей 4500). Постепенно село пополнялось приезжими людьми. Среди них и отслужившие срок солдаты, утратившие связь с родиной (безродные). Таких поселенцев за два года прибавилось 30 дворов. Село похорошело, есть свои традиции, обычаи. Первые поселенцы строили дома и закуты из самана и плетня. Крыша обрешечивалась хворостом, на который ложился камыш, а сверху накладывался слой соломы. Теперь появляются дома бревенчатые с тесовыми крышами. Но печь должна быть в доме, а в горнице ткацкий станок. И всё же в домах стало больше удобств и уюта. Пятистенников в Зуевке теперь не мало, а это хорошие предпосылки к улучшению жизни селян. Об этом напоминают и семь ветряных, одна из них паровая. Становятся зажиточными селяне от плодов собственного труда. На своих огородах они выращивают в достатке картофеля, конопли, овощей, держат на подворьях много коров, овец коз, свиней, лошадей. Имеются в селе четыре верблюда, у всех водятся куры, есть утки, индейки.
В 1876 году в Зуевке, где били подземные ключи, кочугурцы обнаружили иконку святого Николая угодника. Признали ключи святыми, срубили колодец, выстроили часовенку и с тех пор здесь находится Святой источник во имя Николая Чудотворца, почитаемое святое место не только жителей всей округи, но и многочисленных паломников приезжающих сюда со всех краев области. После смутных времен гонений на Церковь, источник и часовню восстановили. И с 1982 года он имеет статус экологически чистого природоохранного памятника Самарской области. Сюда приезжают люди, которые исцеляются от болезней ноги и заболевания различных внутренних органов. 1878-й год. В селе еженедельно работает базар, на Масленицу и Николу проводятся ярмарки. В селе есть свой пристав. В 1885 году в Зуевке 381 домохозяин, 2571 житель. Грамотных – 96 мужчин и 26 женщин. Школе 45 лет. Обучаются 40 мальчиков и 4 девочки. Три двора владеют 212 десятинами собственной земли, 122 двора землю арендуют, в среднем по три десятины на двор. Арендуют сенокосы и пастбища. Скота у крестьян много: лошадей – 1030 голов, жеребят – 467, волов – 431 голова. Коров – 332, телят – 267, овец – 2553, свиней – 229 голов, пчёлы в двух дворах – 12 ульев. Свои избы имеют 310 семей, 10 семей бездомных, живут в наёмке у других. По две избы (пятистенки) у 11 хозяев. Согласно историческим сведениям, мелким промыслом занимаются 146 хозяев. Есть один трактир. Налогообложение – 17 рублей на душу. Отказались от налогов 2 двора. Сгорело домов за 10 лет – 49, пало скота за пять лет 1891 голова. 1891 год. Тогда окрестные сёла, и посёлки охватила сильная засуха, по хлебу был большой недород. Самарскую губернию охватил страшный голод. Год 1894-й. Открыта церковно-приходская школа в наемном дому. По соляному тракту летом проходят стада крупного рогатого скота, овец и лошадей на Самару и Сызрань. Тракт оживлен и зимой. По нему проезжают уральские обозы с рыбой и с тушами убойного скота.
И жизнь селян степной Зуевки, бывших хуторян продолжалась, из года в год, из поколения в поколение улучшалась и развивалась.