Трактир
Я хожу этой дорогой каждый день, но раньше трактира не замечал. Решил заглянуть внутрь. В совсем небольшом зале была только барная стойка и два столика. За одним сидели несколько мужчин и о чём-то серьёзно разговаривали. За другим сидела одинокая женщина. Я посмотрел на неё вопросительно и она кивнула, что к ней можно подсесть.
Познакомились.
К моему удивлению, Валентина сказала, что сегодня угощает она. Я взглянул в окно и увидел заснеженный берег заледеневшей реки.
Валя наливала мне водку и развлекала разговорами. Любопытно, что она говорила только на темы, которые меня интересуют. О футболе и автогонках, о книгах и роке, о психологии…
"Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает, - сказала мне Валя. - На сколько ты себя ощущаешь?"
Я ответил, что ощущаю себя примерно на 700-800 граммов. А если выпью ещё граммов триста или даже двести, то буду ощущать себя на семь месяцев, то есть ходить прямо под себя. Валя не в полной мере оценила мой юмор и спрятала бутылку.
- Мы можем пойти на второй этаж и отдохнуть, - сказала она.
И мы пошли.
Когда настало время засыпать, то Валя прислонилась ко мне головой и попой и сказала: «Спой мне песенку». И я спел, и даже не одну, но не целиком. Я не помнил куплеты тех песен, которые раньше пел своим грудным детям. Я пел им только припевы: «Мы – дети галактики»… «Море, море, мир бездонный»… Так я пел и Вале, пока она не засопела. А следом вздремнул и я.
С ней мне снились немножко тревожные, но очень увлекательные сны. Что я стою на верхушке скалы, и не знаю, как с неё слезть. Или что я пришел на экзамен, но не могу найти аудиторию.
А потом мне захотелось курить, и я спустился вниз. За окном по-прежнему была зима, хотя я точно помнил, что входил в трактир почти летом.
На этот раз люди за столом пригласили меня подсесть к ним. Все они были мне знакомы.
- Вот вы, Михаил Павлович, критикуете меня за то, что я не участвую в дебатах, - обратился ко мне Путин. – Как видите, я в них участвую. Но не с кем попало, а только с интересными собеседниками.
- Мы обсуждаем, что сделали своей жизни, - сказал Сталин. – Вот вы, Михаил Павлович, что сделали в своей жизни?
- Ничего, - ответил я. – Но я и ничего плохого никому не сделал. А это уже…
- Это уже выпад в мой адрес? – вопросительно улыбнулся Сталин.
- Нет, - ответил я. – Ваша эпоха требовала жертв. И если бы у штурвала был не Сталин, то жертвы были бы всё равно.
- Я рад, что вы это понимаете, - ответил вождь. – А что я сделал хорошего?
- Выиграли войну…
- Ерунда. Если бы не мои ошибки, то войны не было бы вовсе. Нужно было договориться с Европой и Америкой и задушить Гитлера в зародыше, пока он не сделал Германию сверхдержавой. Вы согласны со мной, Адольф Алоизович? – спросил Сталин у Гитлера.
- На вашем месте я именно так бы и поступил, - дружелюбно ответил Гитлер. – Кроме того, вы совершенно напрасно потеряли столько регулярных войск в первые дни войны. Им нужно было отступать, группироваться и заманивать меня в ловушку. Этого я боялся. Но надеялся, что вы так не поступите: гордость не позволит.
- Так что же полезного сделал я в жизни? – снова спросил меня Сталин, - Если все мои политические успехи были просто исправлением ошибок.
Рядом сидели тезка вождя Иосиф Бродский и Пушкин. Пушкин был в лётном шлеме и держал в тонких пальцах сигарету.
- Я думаю, что Александр Сергеевич вам лучше ответит на этот вопрос, - сказал я Сталину.
Пушкин кивнул:
- Кажется, я догадываюсь. – и начал читать:
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.
А в песне его, а в песне -
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли.
- Достаточно, - перебил Пушкина Сталин. По его щеке текла слеза. – Мои стихи – это и есть то лучшее, что я сделал в жизни. А что лучшее у вас? – спросил Сталин у Путина.
Но Ельцин ответил за него:
- Владимир умел делать выбор и совершать поступки, понимаешь… Правильный это был выбор, или нет – уже никто не узнает. Но лучше совершать поступки и брать на себя, понимаешь, ответственность, чем не делать ничего.
- Спасибо, Борис Николаевич, - ответил Путин. – Всё, что вы сказали обо мне, касается и вас.
А потом мы стали петь песни на грузинском и немецком языках. Ночь никак не заканчивалась, но мои собеседники стали по одному расходиться. Они уходили под ярким звёздным небом по снежной целине в сторону реки и пропадали из виду. Когда я остался один, то решил и сам сделать что-то полезное: написать стихотворение. Оно получилось таким:
Деревянный трактир по дороге к мечте…
Опустевшая ночь, кружка пива, окно…
Над долиной снегов на небесном панно
Звезды строятся в буквы, но их не прочесть.
Иногда хлопнет дверь, кто-то выйдет вовне,
Увлеченный сияньем космических льдин,
Замерзая, он долго маячит в окне
С неразгаданной тайной один на один.
Деревянный трактир в ледяной пустоте.
Здесь никто не стесняется плакать и пить.
Здесь последний привал на дороге к мечте,
Той мечте, что при жизни не осуществить.
Всюду снег, я пропал бы без этих снегов,
Если б только однажды не сгинул в снегах.
Деревянный трактир… Вот и кончился год…
А дорога к мечте обращается в прах.
А у нас так всегда: то сугробы, то грязь.
Кратким летом из грязи рождается хлеб.
Цель благая в пути сеет гибель, крестясь.
Каждый подвиг здесь грешен, и свят, и нелеп...
Сколько светлых людей, выбрав этот маршрут,
Прилегли отдохнуть в звездно-снежных песках,
Чтоб короткой весною впечататься в грунт,
И пробиться наверх в золотых колосках.
Только я засиделся. Вокруг никого.
Думал – двое, но нет: это – верная тень.
Долго ль будет открыт для меня одного
Деревянный трактир по дороге к мечте?
Я уснул прямо за столом, а проснулся от щебета птиц и шелеста молодых листьев. Небо было, как триколор: почти чёрным на западе, розовым на востоке и голубым в середине. Я ещё не зал, что на самом деле не проснулся...
Свидетельство о публикации №218030601085