Над Доном-рекой ч. 3

Начало см. http://www.proza.ru/2018/02/26/1363
Предыдущую главу см. http://www.proza.ru/2018/03/01/1302

                ГОД  1892, ВИСОКОСНЫЙ

                Варя сидела на лавочке и радовалась решительно всему, что видела.
                Летнее солнце - словно птаха ранняя, а сегодня она его опередила: у Васеньки - день рождения. Хотелось побаловать племянника пирожками да кулебяками. Лиза, конечно, считает, что и Катерина, кухарка, с этим бы справилась, только Катерина без души печет. Она и по базару-то ходит, словно повинность отбывая. Сама Варя ничего у первого попавшегося продавца не брала бы, а от прилавка к прилавку походила, рассматривая товар, прислушалась, что другие говорят, все специи перенюхала, поторговалась всласть... да что говорить - не она хозяйка. Зато пирожки теткины Васенька всем другим предпочитает.
                И с подарком угодила. Как радовался Васенька первым в его жизни длинным брюкам! Вырвался из рук целующей мамы, побежал отцу показываться:
- С карманами!
Даже Степан, на что всегда то ли сердитый, то ли озабоченный, от дел своих оторвался, развеселился:
- Гляди-ка: казак растет! Ну, вот твой первый конь….
Лошадке-каталке на колесиках Васенька тоже обрадовался. Словно казак истинный (и то, от корней не уйдешь) гриву деревянную погладил, в губы расцеловал, между ног палку-основание каталки зажал и поскакал по дому, помахивая деревянной же саблей. 
                Вот и на прогулку в городской сад пришли в новых штанах длинных да с каталкой этой. Тут уж скачи во все стороны, казак удалой…

                И тетка, и племянник гулять в городском саду любят. Спасибо Байкову, градоначальнику, его стараниями вонючую балку на окраине города в такое райское место превратили. Одиннадцатый час, в городе в это время жара камни на булыжных мостовых плющит, а тут прохлада, жасмин своим ароматом все городские запахи забивает. От его чувственного нежного запаха у Вари слегка кружится голова, а все огорчения напрочь забываются.
                Вот и сидит Варя на скамеечке в тени густых кустов жасмина, любуется Васенькой, который вокруг фонтана бегает, коня своего подгоняет, посматривает на проходящую публику. Хотя какая сейчас публика… Это по воскресеньям – дамы с зонтиками и мужчины в котелках прогуливаются не спеша, к звукам оркестра прислушиваются, даже танцуют в беседках, а сейчас - в основном мамаши да няньки с ребятишками. Вот и дружок Васенькин появился. Поздновато они сегодня, и нянька новая, молодая совсем…
                Раскланялись издалека, а мальчишки уже по очереди на каталке вокруг фонтана скачут. Иногда пропадают за скульптурной фигурой юноши, держащего над головой чашу («тазик», - как говорит Васенька), из которой вода льется, но голоса их и смех разносятся по площадке.

                Рядом со скамейкой Вари вдруг объявился желтовато-серый огромный кот, потянулся, словно позируя. Вообще-то городовые не пускают в сад нищих, солдат и собак бродячих, но у котов свои ходы-выходы. И этому, видать, городовые не указ. Так выгнулся стервец, напружинив все мышцы, зажмурив глаза от удовольствия, что даже Варе захотелось вслед за ним, потянуться всем телом, подняв руки к небу и превратив черные, ведьмины, как сказывала бабинька, глаза в узкие кошачьи щелочки. Жаль: приличной девице в розовом шелковом платье да с кружевной шалью на голове так поступать не пристало.
                А коту хоть бы что… Сделал пару шагов к фонтану, повалился на бок, на прогретую солнцем дорожку.  Ни дать, ни взять – помер. Воробьи, что в струях фонтана чирикали, дела свои побросали, да тоже по дорожке заскакали: любопытство, что ли заело…
               
                Варя негромко засмеялась, когда кот ловким кульбитом перевернулся через голову на все четыре лапы и пружинисто бросил свое длинное тело к стайке глазеющих воробьев… Один прыжок, второй… Затем, гордо помахивая черным кончиком хвоста, неспешно направился к выходу из сада, туда, где возвышался купол Собора Рождества Пресвятой Богородицы. Варя, проследив за ним взглядом, подумала: «В порт, за рыбой пошел». В этом направлении и правда любая улица, с крутым наклоном спускаясь к реке, вела в порт.

                ***
               
                В порту разве что кот, этот гибкий хищник и найдет, куда прошмыгнуть, да где лапу поставить. Праздному человеку в это время там и шагу ступить негде: толкнут, обругают, если не задавят, то зацепят наверняка… Некогда болты болтать: каждая минута на счету… 
                Вдоль берега прилипли друг к другу хлебные амбары да зерновые ссыпки, угольные склады и конторы пароходств. На рельсах – вереницы товарных вагонов, ждущих разгрузки или загрузки, на реке – бесконечные парусники, пароходы, баржи и барки: тяжелые, неповоротливые для дальних перевозок и небольшие, юркие для ближних.
                Все окутано дрожащим маревом жары, в котором теряются отдельные звуки и гул голосов сливается с жужжаньем всякой зудящей твари, так и норовящей усесться на потное тело, залезть за шиворот рубахи либо с издевкой пролететь у самых глаз.

- А, чтоб тебя!.. – вздрагивает порт в едином выдохе. Это на узких сходнях одной из барж поскользнулся и упал «носак»*, придавленный тяжеленой каменной плитой. Протискиваются сквозь толпу приказчики, ругань, крик, стон нестерпимой боли…

                С палубы рядом стоящей баржи вглядываются в произошедшее двое.
- Вроде Елпидифора Тимофеевича баржа? – спрашивает плотный мужчина средних лет с окладистой купеческой бородкой и серебристыми висками.
- Его, Степан Платонович, - соглашается высокий щеголевато одетый собеседник в капитанской тужурке.
- Надо следить, Харитон, чтобы не носили больше возможного, - хмурится купец, не уточняя, впрочем, чему это «возможное» равно.
- А как же-с, - довольно равнодушно соглашается капитан. Он уже достаточно навидался того, что из окна конторы пароходства не различишь.
- Все спросить хочу, Степан Платонович, правду говорят, что Елпидифор Тимофеевич у Посохова дом в карты выиграл? Врут, наверное, для старообрядцев ведь карты – грех…
- Не знаю, сам за тем карточным столом не сидел, - пожимает плечами хозяин, - а про грех… так и для тех, кто тремя перстами крестится, подобным страстям предаваться – грех немалый, только кого это удерживало? Сам знаешь, азарт иной раз и веру перевешивает, что скрывать. Ты почему спрашиваешь?
- Уж больно везуч и изворотлив Елпидифор Тимофеевич. Слыхали, что в эту навигацию удумал? Люди сказывают: матросы по ходу парохода вытаскивают сети с рыбой, разделывают ее и бесплатно раздают пассажирам по бутерброду с красной икрой да стакану горячего чая. Вроде потому и Кошкин разорился, самый большой его конкурент.
- Кошкин из тех, у кого кто угодно виноват, только не он сам, - усмехнулся Степан Платонович, - поговаривали, что-то у Ивана Семеновича в Батуми не сложилось… Ну, да это все нас не касаемо.

                Степан Платонович помолчал, рассматривая, как бегают по сходням «носаки» в рваных рубашках, согнувшиеся под невообразимой тяжестью мешков, с криками «Поберегись!» обгоняют их «качуры»**, толкая тачки, груженные в десять пудов, сверху, из города спускаются цепочки подвод, лязгая колесами двигаются по рельсам составы вагонов. Все это шумящее, бранящееся, лязгающее и грохочущее действо наполняло его душу наивной гордостью причастности к большому делу и к большим деньгам.
- Ты, Харитон, готовь команду: буду пароход покупать. Пора и нам в моря выходить.
-  Тоже бутербродами станете пассажиров кормить? – не удержался от легкой иронии капитан баржи.
- Зачем? – нахмурился хозяин. - У Елпидифора Тимофеевича своя публика, богатая, им по нраву то, что на дармовщину, а мы приспособимся для тех, кто попроще и победнее, количеством возьмем. 
Перевел разговор на дела сегодняшние:
- Крестник твой не подведет? С погрузкой справится?
- Должен. Азартен, в себя верит - из кожи вылезет, лишь бы баржей командовать.
- Вот и дай ему шанс. А я пойду: у Васи сегодня день рождения, обещал быть к обеду.
- Мои поздравления, Степан Платонович. Я в пароходство еще загляну, бумаги надо забрать.

                Харитон подождал, пока котелок хозяина скроется из виду, и ловко сбежал по сходням, лавируя между «носаками». Не удержался, глянул на соседнюю баржу: уже и следа от произошедшего не осталось. Даже кровь, видать, на опорках разнесли. Невесело хмыкнул:
- И жизнь человеческая словно бутерброд с икрой для некоторых – копейки не стоит…

                Поднялся по Донскому спуску, минуя Базар и Собор к Большой Садовой, не успел дорогу перейти, сердце оборвалось: из ворот городского сада выбежала Варя, Варвара Платоновна. Тонкая кружевная шаль сбилась, раскрыв зачесанные назад черные, блестящие, словно антрацит, волосы. Юбка платья то ли в крови, то ли в грязи… Васенька плачет. Варя его к себе прижала, держит на руках, в глазах страх застыл. Оглядывается вокруг, точно ищет что-то или кого-то, да разве такими испуганными глазами что увидишь...

                Харитон, не раздумывая, кинулся через дорогу наперерез конке:
- Варвара Платоновна, что с вами?
И сам не заметил, как раскинул руки, Варя словно птица в сети залетела, в него уткнулась, дрожит:
- Что делать, Харитон Трофимыч, беда… Петю украли.

 
 * носаки – сезонные рабочие в порту, которые таскали мешки, либо другой груз на спинах, плечах.
** качуры – рабочие в порту, которые перевозили груз на тачках.

Продолжение см. http://www.proza.ru/2018/03/12/2152